Оригинал взят у ЖЖ-юзера _o_tets_ в "Трудно быть богом" Алексея Германа. Часть IV. Эпилог. "Что это было?"

«Девочка Надя, чего тебе надо?» – выводит мелодию гармошка в стане арканарских землян, напоминая про "Двадцать дней без войны".
«Один табачник, очень умный человек, сказал... » – много раз начинает слуга Руматы, Муга, но что сказал умный табачник, мы так и не узнаем - Мугу каждый раз прерывают. Партизану Локоткову из «Проверки на дорогах» никак не удается закончить анекдот про Гитлера.
В подергивающейся ноге агонизирующего раба узнаем ногу раненного Ханина. «Мой друг Иван Лапшин».
«Так было всегда и так будет» - говорит Румата. «Все по-старому, бывалому, и было так всегда» - это «Хрусталев, машину!»
Закадровый текст в начале, люди, смотрящие прямо в камеру, теснота в кадре, комические, вроде бы, актеры в трагических ролях…
Вроде все мы видели у Германа раньше, все абсолютно узнаваемо. Почему при этом «Трудно быть богом» оставляет впечатление оглушительной новизны и непохожести ни на что, включая предыдущие фильмы режиссера, – непонятно совершенно. «Трудно быть богом» - не самоповтор, не старые кубики в новом порядке, ни в коем случае не «завещание художника» и даже не «последний шедевр мастера». Это произведение по своему духу новаторское, дерзкое, и совершенно отдельное от всего, что было до него.
Почему?