Алла Кузнецова, Молчаливый Глюк. Я не со зла, я по маразму!
Утащены отсюда: absfond.ru/news-76.html
Наталия НИКИТАЙСКАЯ, действительный член семинара фантастической литературы под руководством Бориса Стругацкого. Староста с середины 80-х годов прошлого века и до 2003 года. Автор книг «Вторжение Бурелома», «Будь ты проклят, любовь моя» и «Мир отдан Адаму, или Траур позднего ожидания». Составитель сборников фантастики «День свершений» и «Часы с вариантами». Публиковалась в альманахах, в журналах «Нева», «Аврора», «Крестьянка», «Знамя». Живет в Санкт-Петербурге.
Ник. Романецкий. Наташа, насколько я помню, ты ведь довольно долго была старостой семинара Б.Н.Стругацкого?
Наталия Никитайская. Да, избирали меня дважды. Сначала еще в Доме писателя. Потом, после пожара, через пару-тройку лет, когда Дима Каралис создал и открыл свой литературный центр. Дима утверждал, между прочим, что Центр придумал специально для того, чтобы семинару было, где собираться. И я ему верю. Похвастаться можно?
читать дальше
Ник. Романецкий. Ну, конечно. Тебе все можно.
Наталия Никитайская. Там, у Каралиса, когда, в итоге некоторых препирательств, я все-таки согласилась снова стать старостой, раздались общие, радостные аплодисменты. До сих пор вспоминать приятно.
Ник. Романецкий. А что такого в роли старосты, чтобы быть «за» или «против» кого-то на этом месте?
Наталия Никитайская. В том-то и дело, что ничего особенного. Кроме одного маленького «но». Семинар Стругацкого, под каким соусом его ни подавай, был единицей творческой. Состоял, костяк его уж наверняка, из людей хорошо и отлично пишущих. А как там Кедрин-то писал: «У поэтов есть такой обычай — в круг сойдясь, оплевывать друг друга». Этот обычай существовал и существует по сей день у представителей всех жанров литературы и видов искусства. И наш — вообще-то очень дружный на общем фоне — коллектив нет-нет да и встряхивала то одна, то другая битва амбиций. И вот уже вчерашние друзья — враги. И не разговаривают друг с другом, и слышать друг о друге не желают. А в обязанности старосты входило обязательное общение с каждым членом семинара. То, что я всегда стояла над схваткой — как и Борис Натанович, впрочем, — разумеется, было на пользу делу. Это раз. Во-вторых, общение с самим Борисом Натановичем. Ну, не может испытывающий священный трепет перед мэтром участник семинара обсуждать детали повестки дня семинара с руководителем и при этом настаивать на проведении какого-то праздника, когда руководящее лицо выступает против любых праздников. А у меня с Борисом Натановичем все-таки сложились очень доверительные отношения. Ты, Коля, как человек, долго проработавший с Борисом Натановичем над выпуском альманаха «Полдень, ХХI век», меня наверняка понимаешь.
Ну, и, наконец, третье. Известно же, что есть такой тип людей, которые, взобравшись на холмик возле кротовой норки, воображают себя тут же покорителями Эвереста. Для таких людей любой вид даже самой незначительной власти — повод для собственного возвеличивания и стремления перетянуть одеяло на себя.
Ник. Романецкий. Но каким образом?
Наталия Никитайская. Простейшим. Допустим, приходит старосте известие о грядущем конкурсе фантастики. И посылает староста свое произведение на этот конкурс, не оповестив больше никого. Вот тебе и преимущество.
Ник. Романецкий. Изящно, однако. Ты так поступала?
Наталия Никитайская. Окстись! Нет, конечно. Для меня роль старосты сводилась к обязанностям и ответственности. Подготовка каждого семинара занимала время и требовала некоторых усилий. Для тех, кто не помнит уже, или вообще не знал: были такие ужасные времена, когда не существовало электронной почты. Рукописи для прочтения мы передавали из рук в руки. Все знали, кто в каком районе города живет. Сформировались даже своего рода цепочки, по которым удобнее и надежнее пропускать подлежащий обсуждению текст.
Ник. Романецкий. То есть, ты была хорошим старостой?
Наталия Никитайская. Можно и так сказать. Но все-таки самым лучшим старостой был Витя Жилин. Про Витю вообще разговор особый. Уже потому, что мы с ним дружили, и его несправедливо ранний уход из жизни — 39 лет было человеку! — оставил во мне глубокий след. Так вот он тоже был лишен всякого зазнайства, был очень доброжелательным, а в делах — скрупулезным. Ответственный, правильный. В космической отрасли работал исключительно по романтическому призыву души. По тому же призыву оказался в фантастике. Начинал с подражания любимым авторам: братьям Стругацким. Но уже находил собственный путь. Я, например, очень ценю его небольшую юмористическую зарисовку, написанную для внутреннего пользования, «Черный ворон». Храню. Иногда перечитываю. Убеждаюсь: со временем энергии своей она не утрачивает. В литературе это очень важно.
Ник. Романецкий. А многие подражали Стругацким?
Наталия Никитайская. Случалось. Но Бормотаныч наш обладал просто чудовищной интуицией: в семинар кандидатами принимались только те авторы, которые довольно быстро избавлялись от зуда подражательства. К тому же — и это было общее мнение — вторичность всегда считалась существенным грехом. Всеми осуждалась. Соответственно, чтобы не опозориться, надо было знать предмет. Вот Витя Жилин, например, был в фантастической литературе очень подкован. А сейчас я иногда вижу на экране телевизора рассказывающего про историю фантастики Антона Первушина. И понимаю: вот, чертяка, тоже подкован по полной! Горжусь. Кстати, Антон и Лена Первушины тоже были старостами, но уже после того, как я — по техническим жизненным причинам — покинула семинар. Покинуть-то покинула, но до сих пор считаю себя его действительным членом. Такой вот парадокс. Уже и руководителя нет, и семинара нет, а я все еще — действительный член. Есть в этой жизни и кое-что неумирающее. Например, пока я жива, во мне будет жить чувство причастности семинару фантастической литературы под руководством Б.Н.Стругацкого.
Ник. Романецкий. Ну, это-то как раз очень понятно. А вот скажи, менялся как-то семинар с течением времени?
Наталия Никитайская. Еще как! Когда-то, ты, Коля, не поверишь, не было ни кандидатов, ни участников, ни действительных членов, а уж тем более не было членов почетных. Все были равны. И был Борис Натанович молодым и веселым, и всегда оставался пить кофе в кафе Дома писателя, где вспыхивали споры, порой еще более яростные, чем на заседаниях. И были люди в семинаре, которые обращались к Стругацкому на «ты» и по имени. А на заседаниях спорили, перебивая друг друга, выкрикивали какие-то глупости, ничего не стесняясь, потому что у всех был приблизительно одинаковый литературоведческий опыт. Нет, конечно, были и специалисты: Евгений Павлович Брандис, например. Но приходил он не всегда, и здоровая наглость молодости позволяла возражать, если ощущалась такая необходимость. Тут я бы хотела объяснить еще один момент: фантастика в те времена была не просто в загоне, официальные власти фантастики боялись. Не приведи господи, чего антисоветское зашифровано. В издательствах были квоты: предположим, в год издавалась одна книга авторская и один коллективный сборник, и всё. Получалось, что напечататься начинающий автор практически не мог. И тут вдруг Ленинградская писательская организация образовывает (официально!) семинар фантастической литературы. Борис Натанович не был первым его руководителем, но, конечно, когда он принял на себя это бремя, авторы потянулись в этот семинар косяком. Если не напечататься, то быть прочитанным и услышанным профессиональным сообществом — уже спасение от угнетающего письма в стол. А со временем стали возникать и возможности опубликоваться. За нами — два коллективных сборника: «День свершений» и «Часы с вариантами». Тут я бы еще сказала о том, что и секция фантастики и семинар фантастики никогда не чуждались людей из других литературных жанров, наоборот, чувствуя склонность того или иного маститого прозаика или поэта к фантастике, обязательно привлекали его к участию в сборниках. Например, Олег Тарутин и Вадим Шефнер появились в «Белом камне Эрдени» благодаря этой тенденции. И теперь представить себе тему «инопланетяне на Земле» без «Курфюрста Курляндии» невозможно.
Ник. Романецкий. А когда описанный тобой сумбур на заседаниях сменился упорядоченностью, и даже иерархическим порядком, и почему?
Наталия Никитайская. Со временем, Коля, со временем… В перестроечные годы вместо страха издательств перед фантастическими публикациями возник для нас другой ужас. В резко возросшем потоке издаваемой фантастики преобладала отвратительно, на скорую руку переведенная, зачастую весьма среднего уровня американская фантастическая литература, которая полностью заменила литературу отечественную. Да, пережили мы эти жалкие 90-ые! Но тогда же в семинар устремились все, кто только о нем знал. Помнишь, знаменитую речь Бориса Натановича о «пылевом хвосте кометы»? В эти годы Борис Натанович принимал в семинар всех, кто подавал хоть маленькую надежду, лишь бы человек избежал «влияния улицы». Списочно семинар очень разросся. Вот тогда и возникли действительные члены и кандидаты. Не могли не возникнуть. К тому же по уровню образованности, по уровню понимания основ и глубин фантастической литературы редкий кандидат мог поспорить с более ранним призывом семинаристов. И не было каких-то специально принимаемых нормативов ведения дискуссий. Само по себе сложилось: сначала высказываются менее подготовленные, потом — знатоки. И последним, завершающим — руководитель. Порядок этот никем не насаждался, но прижился. Нет, конечно, живые, «перебраночные» обсуждения все равно возникали, если обсуждаемый материал того заслуживал, но реже, значительно реже…
Ну, а третьим бедствием, которое увеличило приток желающих попасть в семинар, оказалось укрепление коммерческих принципов в книгоиздании. Формат, который учредили так называемые коммерсанты, не всем пришелся по душе. А в «неформат» попадали чаще всего наиболее интересные и оригинальные произведения. И снова семинар оказывался спасительным островом от полной безвестности и прозябания.
Да, еще по поводу списков. Нельзя не учитывать того, что в семинар принимались не только люди пишущие, но и фэны, и увлеченные библиографы, и самодеятельные критики, претендующие на понимание законов фантастики. И все они были «нашими людьми». И без них историю семинара не понять.
Ник. Романецкий. А что ты вообще думаешь о пользе семинарских занятий? Не были ли наши обсуждения простым сотрясением воздуха?
Наталия Никитайская. Я думаю, что те авторы, которые приходили в семинар, чтобы получить реальную помощь в издании своих, как они тогда уже говорили, текстов — именно так и считали. Для тех же, кто понимал ценность критических разборов написанного, и умел учитывать рекомендации — польза была несомненной. Авторская, личностная польза. Даже в тех случаях, когда происходили оценочные ошибки, все равно польза была: внутреннее умение распознавать услышанное, как ошибку, отстаивать свой путь, свое направление — это важно для автора. Кстати, вот так же, как со временем менялись мотивы прихода в семинар, менялось и отношение к критике. Ты же знаешь, Коля, что, вне зависимости от сложившихся между членами семинара отношений, разбирая чье-то произведение, семинаристы более ранней формации критиковали именно произведение и никогда не имели в виду личность автора. Критиковали порой жестко. А вот с какого-то времени новички, услышав нечто нелестное (как правило, вполне заслуженное) в адрес своего рассказа, повести или романа, возмущались: «За что он (она) так на меня взъелся(елась)?» Поначалу меня это очень удивляло. Только вот меняться ради того, чтобы разубеждать в несуществующем личном неприятии, никто не собирался. Но о разнице поколений все-таки пришлось задуматься.
Ник. Романецкий. А что ты говорила про праздники?
Наталия Никитайская. Ну, это уже разговор особый. Борис Натанович всеми силами избегал, например, празднований своего дня рождения. То, якобы, куда-то уезжал, то ссылался на занятость и переносил занятие на более позднее число, чем 15 апреля. Приходилось настаивать и на праздновании значимых дат семинара. Скажем, двадцатипятилетия. А я всегда считала, что жизнь помнится праздниками. Коллективно мы сделали несколько «капустников». А однажды за три дня сварганили с Наташей Галкиной полноценный «капустник» по телефону. Сочиняли тексты, читали их друг другу, диктовали, а я сводила написанное на машинке. Мой муж назвал нас тогда: «бабочки-капустницы». И вот как хочешь, а мне до сих пор радостно вспоминать, как весь семинар, включая и Бормотаныча, весело пел: «И от тайги до Британских морей наша фантастика всех сильней». И пусть кто-нибудь скажет, что это не так. И что слоган, придуманный к другой дате: «МЫ ВСЕ ЛЮБИМ НАС ВСЕХ»,— уже забылся и отменен за ненадобностью. Все равно я в это не поверю.
Ник. Романецкий. Наташа, насколько я помню, ты ведь довольно долго была старостой семинара Б.Н.Стругацкого?
Наталия Никитайская. Да, избирали меня дважды. Сначала еще в Доме писателя. Потом, после пожара, через пару-тройку лет, когда Дима Каралис создал и открыл свой литературный центр. Дима утверждал, между прочим, что Центр придумал специально для того, чтобы семинару было, где собираться. И я ему верю. Похвастаться можно?
читать дальше
Ник. Романецкий. Ну, конечно. Тебе все можно.
Наталия Никитайская. Там, у Каралиса, когда, в итоге некоторых препирательств, я все-таки согласилась снова стать старостой, раздались общие, радостные аплодисменты. До сих пор вспоминать приятно.
Ник. Романецкий. А что такого в роли старосты, чтобы быть «за» или «против» кого-то на этом месте?
Наталия Никитайская. В том-то и дело, что ничего особенного. Кроме одного маленького «но». Семинар Стругацкого, под каким соусом его ни подавай, был единицей творческой. Состоял, костяк его уж наверняка, из людей хорошо и отлично пишущих. А как там Кедрин-то писал: «У поэтов есть такой обычай — в круг сойдясь, оплевывать друг друга». Этот обычай существовал и существует по сей день у представителей всех жанров литературы и видов искусства. И наш — вообще-то очень дружный на общем фоне — коллектив нет-нет да и встряхивала то одна, то другая битва амбиций. И вот уже вчерашние друзья — враги. И не разговаривают друг с другом, и слышать друг о друге не желают. А в обязанности старосты входило обязательное общение с каждым членом семинара. То, что я всегда стояла над схваткой — как и Борис Натанович, впрочем, — разумеется, было на пользу делу. Это раз. Во-вторых, общение с самим Борисом Натановичем. Ну, не может испытывающий священный трепет перед мэтром участник семинара обсуждать детали повестки дня семинара с руководителем и при этом настаивать на проведении какого-то праздника, когда руководящее лицо выступает против любых праздников. А у меня с Борисом Натановичем все-таки сложились очень доверительные отношения. Ты, Коля, как человек, долго проработавший с Борисом Натановичем над выпуском альманаха «Полдень, ХХI век», меня наверняка понимаешь.
Ну, и, наконец, третье. Известно же, что есть такой тип людей, которые, взобравшись на холмик возле кротовой норки, воображают себя тут же покорителями Эвереста. Для таких людей любой вид даже самой незначительной власти — повод для собственного возвеличивания и стремления перетянуть одеяло на себя.
Ник. Романецкий. Но каким образом?
Наталия Никитайская. Простейшим. Допустим, приходит старосте известие о грядущем конкурсе фантастики. И посылает староста свое произведение на этот конкурс, не оповестив больше никого. Вот тебе и преимущество.
Ник. Романецкий. Изящно, однако. Ты так поступала?
Наталия Никитайская. Окстись! Нет, конечно. Для меня роль старосты сводилась к обязанностям и ответственности. Подготовка каждого семинара занимала время и требовала некоторых усилий. Для тех, кто не помнит уже, или вообще не знал: были такие ужасные времена, когда не существовало электронной почты. Рукописи для прочтения мы передавали из рук в руки. Все знали, кто в каком районе города живет. Сформировались даже своего рода цепочки, по которым удобнее и надежнее пропускать подлежащий обсуждению текст.
Ник. Романецкий. То есть, ты была хорошим старостой?
Наталия Никитайская. Можно и так сказать. Но все-таки самым лучшим старостой был Витя Жилин. Про Витю вообще разговор особый. Уже потому, что мы с ним дружили, и его несправедливо ранний уход из жизни — 39 лет было человеку! — оставил во мне глубокий след. Так вот он тоже был лишен всякого зазнайства, был очень доброжелательным, а в делах — скрупулезным. Ответственный, правильный. В космической отрасли работал исключительно по романтическому призыву души. По тому же призыву оказался в фантастике. Начинал с подражания любимым авторам: братьям Стругацким. Но уже находил собственный путь. Я, например, очень ценю его небольшую юмористическую зарисовку, написанную для внутреннего пользования, «Черный ворон». Храню. Иногда перечитываю. Убеждаюсь: со временем энергии своей она не утрачивает. В литературе это очень важно.
Ник. Романецкий. А многие подражали Стругацким?
Наталия Никитайская. Случалось. Но Бормотаныч наш обладал просто чудовищной интуицией: в семинар кандидатами принимались только те авторы, которые довольно быстро избавлялись от зуда подражательства. К тому же — и это было общее мнение — вторичность всегда считалась существенным грехом. Всеми осуждалась. Соответственно, чтобы не опозориться, надо было знать предмет. Вот Витя Жилин, например, был в фантастической литературе очень подкован. А сейчас я иногда вижу на экране телевизора рассказывающего про историю фантастики Антона Первушина. И понимаю: вот, чертяка, тоже подкован по полной! Горжусь. Кстати, Антон и Лена Первушины тоже были старостами, но уже после того, как я — по техническим жизненным причинам — покинула семинар. Покинуть-то покинула, но до сих пор считаю себя его действительным членом. Такой вот парадокс. Уже и руководителя нет, и семинара нет, а я все еще — действительный член. Есть в этой жизни и кое-что неумирающее. Например, пока я жива, во мне будет жить чувство причастности семинару фантастической литературы под руководством Б.Н.Стругацкого.
Ник. Романецкий. Ну, это-то как раз очень понятно. А вот скажи, менялся как-то семинар с течением времени?
Наталия Никитайская. Еще как! Когда-то, ты, Коля, не поверишь, не было ни кандидатов, ни участников, ни действительных членов, а уж тем более не было членов почетных. Все были равны. И был Борис Натанович молодым и веселым, и всегда оставался пить кофе в кафе Дома писателя, где вспыхивали споры, порой еще более яростные, чем на заседаниях. И были люди в семинаре, которые обращались к Стругацкому на «ты» и по имени. А на заседаниях спорили, перебивая друг друга, выкрикивали какие-то глупости, ничего не стесняясь, потому что у всех был приблизительно одинаковый литературоведческий опыт. Нет, конечно, были и специалисты: Евгений Павлович Брандис, например. Но приходил он не всегда, и здоровая наглость молодости позволяла возражать, если ощущалась такая необходимость. Тут я бы хотела объяснить еще один момент: фантастика в те времена была не просто в загоне, официальные власти фантастики боялись. Не приведи господи, чего антисоветское зашифровано. В издательствах были квоты: предположим, в год издавалась одна книга авторская и один коллективный сборник, и всё. Получалось, что напечататься начинающий автор практически не мог. И тут вдруг Ленинградская писательская организация образовывает (официально!) семинар фантастической литературы. Борис Натанович не был первым его руководителем, но, конечно, когда он принял на себя это бремя, авторы потянулись в этот семинар косяком. Если не напечататься, то быть прочитанным и услышанным профессиональным сообществом — уже спасение от угнетающего письма в стол. А со временем стали возникать и возможности опубликоваться. За нами — два коллективных сборника: «День свершений» и «Часы с вариантами». Тут я бы еще сказала о том, что и секция фантастики и семинар фантастики никогда не чуждались людей из других литературных жанров, наоборот, чувствуя склонность того или иного маститого прозаика или поэта к фантастике, обязательно привлекали его к участию в сборниках. Например, Олег Тарутин и Вадим Шефнер появились в «Белом камне Эрдени» благодаря этой тенденции. И теперь представить себе тему «инопланетяне на Земле» без «Курфюрста Курляндии» невозможно.
Ник. Романецкий. А когда описанный тобой сумбур на заседаниях сменился упорядоченностью, и даже иерархическим порядком, и почему?
Наталия Никитайская. Со временем, Коля, со временем… В перестроечные годы вместо страха издательств перед фантастическими публикациями возник для нас другой ужас. В резко возросшем потоке издаваемой фантастики преобладала отвратительно, на скорую руку переведенная, зачастую весьма среднего уровня американская фантастическая литература, которая полностью заменила литературу отечественную. Да, пережили мы эти жалкие 90-ые! Но тогда же в семинар устремились все, кто только о нем знал. Помнишь, знаменитую речь Бориса Натановича о «пылевом хвосте кометы»? В эти годы Борис Натанович принимал в семинар всех, кто подавал хоть маленькую надежду, лишь бы человек избежал «влияния улицы». Списочно семинар очень разросся. Вот тогда и возникли действительные члены и кандидаты. Не могли не возникнуть. К тому же по уровню образованности, по уровню понимания основ и глубин фантастической литературы редкий кандидат мог поспорить с более ранним призывом семинаристов. И не было каких-то специально принимаемых нормативов ведения дискуссий. Само по себе сложилось: сначала высказываются менее подготовленные, потом — знатоки. И последним, завершающим — руководитель. Порядок этот никем не насаждался, но прижился. Нет, конечно, живые, «перебраночные» обсуждения все равно возникали, если обсуждаемый материал того заслуживал, но реже, значительно реже…
Ну, а третьим бедствием, которое увеличило приток желающих попасть в семинар, оказалось укрепление коммерческих принципов в книгоиздании. Формат, который учредили так называемые коммерсанты, не всем пришелся по душе. А в «неформат» попадали чаще всего наиболее интересные и оригинальные произведения. И снова семинар оказывался спасительным островом от полной безвестности и прозябания.
Да, еще по поводу списков. Нельзя не учитывать того, что в семинар принимались не только люди пишущие, но и фэны, и увлеченные библиографы, и самодеятельные критики, претендующие на понимание законов фантастики. И все они были «нашими людьми». И без них историю семинара не понять.
Ник. Романецкий. А что ты вообще думаешь о пользе семинарских занятий? Не были ли наши обсуждения простым сотрясением воздуха?
Наталия Никитайская. Я думаю, что те авторы, которые приходили в семинар, чтобы получить реальную помощь в издании своих, как они тогда уже говорили, текстов — именно так и считали. Для тех же, кто понимал ценность критических разборов написанного, и умел учитывать рекомендации — польза была несомненной. Авторская, личностная польза. Даже в тех случаях, когда происходили оценочные ошибки, все равно польза была: внутреннее умение распознавать услышанное, как ошибку, отстаивать свой путь, свое направление — это важно для автора. Кстати, вот так же, как со временем менялись мотивы прихода в семинар, менялось и отношение к критике. Ты же знаешь, Коля, что, вне зависимости от сложившихся между членами семинара отношений, разбирая чье-то произведение, семинаристы более ранней формации критиковали именно произведение и никогда не имели в виду личность автора. Критиковали порой жестко. А вот с какого-то времени новички, услышав нечто нелестное (как правило, вполне заслуженное) в адрес своего рассказа, повести или романа, возмущались: «За что он (она) так на меня взъелся(елась)?» Поначалу меня это очень удивляло. Только вот меняться ради того, чтобы разубеждать в несуществующем личном неприятии, никто не собирался. Но о разнице поколений все-таки пришлось задуматься.
Ник. Романецкий. А что ты говорила про праздники?
Наталия Никитайская. Ну, это уже разговор особый. Борис Натанович всеми силами избегал, например, празднований своего дня рождения. То, якобы, куда-то уезжал, то ссылался на занятость и переносил занятие на более позднее число, чем 15 апреля. Приходилось настаивать и на праздновании значимых дат семинара. Скажем, двадцатипятилетия. А я всегда считала, что жизнь помнится праздниками. Коллективно мы сделали несколько «капустников». А однажды за три дня сварганили с Наташей Галкиной полноценный «капустник» по телефону. Сочиняли тексты, читали их друг другу, диктовали, а я сводила написанное на машинке. Мой муж назвал нас тогда: «бабочки-капустницы». И вот как хочешь, а мне до сих пор радостно вспоминать, как весь семинар, включая и Бормотаныча, весело пел: «И от тайги до Британских морей наша фантастика всех сильней». И пусть кто-нибудь скажет, что это не так. И что слоган, придуманный к другой дате: «МЫ ВСЕ ЛЮБИМ НАС ВСЕХ»,— уже забылся и отменен за ненадобностью. Все равно я в это не поверю.
@темы: Семинар, Б.Стругацкий, Воспоминания, Ссылки
