
Балабуха А. Бесконечная дуэль, или Чувства против разума. // Ахманов Н. Недостающее звено. - М.: Эксмо, 2006. - C. 371-373.
Переломить эту традицию залихватской козьмакрючковщины смогли только братья Стругацкие - их незабываемая повесть "Трудно быть богом", на которой выросли уже два, если не три поколения, которую мы читали и перечитывали, передумывали и переживали. Похоже, в отличие ото всех нас Стругацкие восприняли в марк-твеновском "Янки..." именно трагически-безысходный финал - при всей легкости их письма, приключения благородного дона Руматы Эсторского лишены залихватской лихости похождений Хэнка Моргана. Не сравниваю: разные, совсем разные это книги, сопоставимые не более, чем "Гамлет" и "Дон-Кихот". Впрочем, шекспировскую трагедию с романом Сервантеса таки сопоставляли - да еще как...
И снова, казалось бы, все сказано. Перечитайте диалог Руматы с доном Кондором в Пьяной Берлоге. (Помните: "Мы здесь боги, Антон, и должны быть умнее богов из легенд, которых здешний люд творит кое-как по своему образу и подобию. А ведь ходим по краешку трясины. Оступился - и в грязь, всю жизнь не отмоешься. Горан Ируканский в "Истории Пришествия" писал: "Когда бог, спустившись с неба, вышел к народу из Питанских болот, ноги его были в грязи".) Перечитайте разговор Руматы с мятежным Аратой Горбатым (Помните: "Вы ослабили мою волю, дон Румата. Раньше я надеялся только на себя, а теперь вы сделали так, что я чувствую вашу силу за своей спиной. Раньше я вел каждый бой так, словно это мой последний бой. А теперь я заметил, что берегу себя для других боев, которые будут решающими, потому что вы примете в них участие... Уходите отсюда, дон Румата, вернитесь к себе на небо и никогда больше не приходите. Либо дайте нам ваши молнии, или хотя бы вашу железную птицу, или хотя бы просто обнажите ваши мечи и встаньте во главе нас".) Перечитайте разговор с достопочтенным доктором Будахом. (Помните: "Будах тихо проговорил: "Тогда, господи, сотри нас с лица земли и создай заново более совершенными... или еще лучше, оставь нас и дай нам идти своей дорогой." - "Сердце мое полно жалости, - медленно сказал Румата. - Я не могу этого сделать".) Все продумано, все прочувствовано. Выработан кодекс: в отличите от Хэнка Моргана, прогрессор - во избежание культурного шока - фигура теневая, неявная, серый кардинал, чьи действия подчинены высоким замыслам, недоступным пониманию окружающих. Правда, Антон-Румата и его коллеги вроде бы не совсем прогрессоры - скорее, пестуны, в чью задачу входит кого-то оберечь, иного спасти, третьего поддержать, хотя лишь тех, чьи деяния явным образом способствуют прогрессу цивилизации. Но так или иначе, а вывод обжалованию не подлежит. Печальная дилемма: либо уйти и не вмешиваться, либо загонять в счастье железным кулаком.
Впрочем, Стругацкие же и обжаловали. Зерно было посеяно еще в ходе второй беседы прогрессоров в Пьяной Берлоге, когда дон Кондор произнес: "При чрезвычайных обстоятельствах действенны только чрезвычайные меры". Эти меры - не для прогрессора Антона; его отчаянный и кровавый финальный бросок - от безнадежности, бессилия и, может быть, от подсознательного приятия законов, по которым живет мир Арканара; это поступок дона Руматы, в котором Антон растворился без следа. Чрезвычайные меры - это уже Максим "Обитаемого острова". Как-то один из младших коллег заметил мне, что для его поколения культовыми фигурами, на которых они вырастали, были сперва булычевская Алиса, а позже - Максим братьев Стругацких. Вот ведь как - он, а не Румата, чего я внутренне ожидал. А ведь именно с ним на смену рефлексии, до разрыва груди напряженному чувству, пришло действие, порою (не у самих Стругацких, разумеется, - у пошедших, в меру разумения и таланта, по их стопам; таковых предостаточно, и вряд ли есть смысл перечислять) заметно опережающее мысль. Высокая трагедия уступила место крутому боевику.
P.S. Про ИЭИ я помню.