Алла Кузнецова, Молчаливый Глюк. Я не со зла, я по маразму!
Встреча А. Н. Стругацкого с читателями (ЦДРИ, 2.12.1982 г.)
стенограмма
стенограмма
«В плане ли ваших работ работа о жителях - жителях, да? - жителях космоса и о встречах с землянами?» Понимаете, мы уже писали очень много об этом, но должен вам сказать, что здесь всё-таки недоразумение. Никогда мы не писали о жителях космоса. То, что какие-то обитатели планеты, на которой происходит действие «Трудно быть богом» - какие же они, понимаете ли, жители космоса? Или этот самый молоденький фашистик с планеты Гиганда, которого на своём горбу Корней притащил на Землю? Ведь нет ничего для нас неприятнее, хотя, например, у других авторов мы это любим, но сами писать о существах неземных, совершенно другой организации, может быть, с совершенно другой биологической основой, с совершенно другой психологической основой и так далее. Нам жалко на это тратить время. И, потом, если уж что-нибудь такое создавать, создавать образы таких, понимаете, с нашей точки зрения, разумных чудовищ, то нужно создать то, чего никогда раньше не было, а я думаю, что, сколь ни пиши, а лучше, чем уэллсовские марсиане и уэллсовские селениты, всё равно не напишешь в этом плане. Да, честно говоря, нас это и не интересует. Вопросы контакта с иными цивилизациями, которые построены на иных, так сказать, биологических, физиологических, психологических основах, мы с братом разрабатывали вне художественной литературы, у нас есть целый небольшой трактат на эту тему. Но мы, честно говоря, уже давно ушли от этого возраста, давно нас уже это не интересует. Ну, а тот, что спрашивает, интересуется такими вопросами, пусть не отчаивается, не одними Стругацкими делается советская фантастика. И, я думаю, наши фантасты помоложе заинтересованы в этих проблемах, они удовлетворят это любопытство, эту любознательность, эту страсть к такого рода произведениям.
читать дальше
Как мы пишем с братом? Это, так сказать, старый вопрос, старый вопрос. Конечно, можно и с улыбочкой здесь сказать, что один стережёт рукопись, другой, там, бегает по редакциям. Но, во-первых, стеречь рукописи не от кого, а, во-вторых, по редакциям приходится бегать и тому, и другому. Так что всё это не так, как пошутили Ильф и Петров. Пишем мы вдвоём, потому что пришли к этому. У нас был довольно длительный процесс становления вот этой самой методологии, рабочей методологии, ремесленной методологии. Начали мы с того, что, когда писали «Страну багровых туч», один из нас писал одну часть, другой - другую, потом ещё... То есть писали каждый свою часть. Это оказалось безобразием полным. И поэтому мы перешли - тогда как раз мы перешли после «Страны багровых туч» сразу к рассказам. С рассказами мы поступали по-другому. Ну, мы обдумывали рассказ, к счастью для тогдашнего нашего умонастроения, так сказать, интеллектуальной нагрузки это большой не требовало, это всё были очень простые, простодушные произведения. И затем каждый из нас писал свой вариант. Затем варианты накладывались друг на друга. И те, значит, места, которые совпадали, выбрасывались. То, что вылезало за рамки одинаковости, то есть банальности мышления, как мы это себе представляли, мы уже соединяли в сюжет, и вот таким образом были написаны большинство наших рассказов. От рассказов мы скоро отказались и стали писать вместе. Вместе - это значит вместе, это значит один сидит за машинкой, другой валяется на диване рядом. Именно поэтому ни один из нас уже на той порции, которая делалась вчера, в той порции сделанного материала, ни один из нас не может отличить, кто что придумал, кто какое слово предложил, кто какую фразу составил. Это уже настоящий сплав, вот как из глины фарфор делают - однородный совершенно, чистый и звонкий. Дело в том, что довольно скоро после нескольких лет работы мы овладели ремеслом писательским. Ну, что такое ремесло. Ну это прежде всего сюда входит и стиль, и какие-то уже навыки к составлению диалогов, если можно говорить о диалогах как о составлениях, потому что составленный диалог - это уже не то, диалог должен быть произнесён. Короче говоря, писательское ремесло - это способность. Владеть ремеслом - означает способность любую сколь-угодно сложную мысль выразить быстро и совершенно инстинктивно в такой форме, что она ложится точно между, то есть после того, что ты уже написал, и перед тем, что ты собираешься написать. Вот этим ремеслом мы овладели. И как только мы овладели этим ремеслом, сразу же основной центр тяжести нашей работы перешёл на интеллектуальный труд, то есть на самое тяжёлое, что есть в человеческом существовании, на «думать». Ну, для этого нам не нужно, конечно, собираться в одном городе, для этого - думать - можно каждый в своём месте, обмениваться замечаниями по телефону, можно даже писать, но в последнее время мы даже и в этом не нуждаемся. Образовалось нечто вроде такой телепатии. Мы уже, так сказать, довольно точно представляем себе, что думает другой, и доводим уже вот эту самую мысль, которая нас мучит, до такой кондиции, когда можно уже приступать к составлению плана произведения. Порядок же работы такой. Вот нам приходит в голову, то есть нас заинтересовывает какая-то проблема в окружающем нас мире. Проблем, сами понимаете, хоть отбавляй. Из этих проблем хоть отбавляй есть десятка два проблем, которые нас интересуют. Просто как граждан, как представителей рода человеческого. Из них всегда находится две-три проблемы, которые вызывают у нас писательский зуд. Проблемы эти хочется воплотить в литературу, хочется отразить... дать им своё толкование, поставить их перед читателем, в своём, так сказать, в только нам присущей позиции. Затем, когда мы выбрали вот такие проблемы, такую проблему выбрали, начинается работа над сюжетом, то есть создать сюжет, который оптимально будет соответствовать раскрытию и постановке этой проблемы. Затем, когда сюжет более или менее наметился, возникает вопрос образов: какие образы оптимально, максимально, даже я бы сказал, будут более соответствовать вот этому заданному сюжету, который мы уже создали. Ну, а затем дальше уже идут, идёт техника, дальше составляется план. Сюжет готов, что угодно, можно и план. Но здесь то и дело получаются накладки. Дело в том, что то, что запечатлено только в плане, это всё-таки пунктир. Пунктир - это ряд точек, отстоящих друг от друга часто довольно далеко. И вот когда мы начинаем писать, сюжет волей наших героев или теми образами наших героев, которые нами уже созданы, начинает уходить от следующей точки, искажать последовательность действий. Но тогда что - приходится остаток плана зачёркивать и составлять новый, в соответствии с тем, куда ведёт вот эта самая отклонившаяся кривулька. Вот так мы работаем вдвоём. Съезжаемся либо в Москве, либо в Ленинграде, когда-то в доме творчества, когда были поздоровее, и работаем.
Вот здесь сакраментальная, понимаете, записка. «Ваше отношение к НЛО?» А там нет насчёт жизни на Марсе или Бермудского треугольника? Нет, товарищи, у меня отношения к НЛО никакого, кроме одного. Нас очень интересует, но, правда, пока не в рабочем порядке, нас очень интересует массово-психологический механизм воздействия вот этих самых слухов и, там, фактов появления НЛО на людей. Почему, в чём причина того, что летающими тарелками... идея летающих тарелок завладела массами? Что случилось такое? Почему все так рвутся вот к этому самому, вот к этой загадке? Причём, загадка не касается их ни в какой степени - ни профессионально, ни в их личной жизни, и тем не менее вот такой огромный интерес. На этот вопрос, конечно, может быть несколько ответов. И все они будут, по-видимому, правильными. Элементарный ответ - это страшное любопытство, удовлетворение, так сказать, так называемого ориентировочного рефлекса, одного из важнейших механизмов нашей индивидуальной психологии. Будни, как бы они интересны ни были, всегда оставляют какой-то уголок не-сытости в человеческой душе, и вот эта не-сытость, которую называют любознательностью, любопытством, она, конечно, подвигает людей на интерес к вот этим самым летающим блюдцам. Второе, что можно представить себе, вторая причина - это знаете ли, у нас очень многие, я имею в виду весь земной шар, очень много страха перед будущим, очень много страха перед будущим. И вот можно легко себе представить людей, ведь поймите, что религия - по-видимому, навсегда вышиблена из-под ног простого человека. А ходить без костылей он ещё не научился. Надо верить, что существует какая-то внешняя сила, которая всё-таки спасёт его, и его близких, и его страну, и так далее, и так далее. Это тот самый... пресловутая бабушка Ненила: вот приедет барин, барин нас рассудит. Пусть-ка попробуют замахают там ядерной бомбой, здесь дело до серьёза, протянется с неба рука, и ухватятся за эту руку. Я думаю, что это тоже играет огромную роль в интересе людей к летающим тарелкам. Но можно ещё кое-что придумать, но не будем отвлекаться.
«Насколько современный уровень технических знаний проникает в нашу фантастику?» Ну, товарищи, здесь ведь технический... уровень технических знаний для нас совершенно неважен. Важно то, что мы обладаем каким-то принятым для современного достаточно интеллигентного человека научным мировоззрением. И технические, а вернее даже научные знания, нам нужны бывают для того, чтобы ну украсить что ли, создать какой-то элемент атрибутики, вот, например, в «Жуке в муравейнике», там описывается, что, значит, лже-родители Льва Абалкина улетели с экспедицией... в экспедицию Йормала в чёрную дыру. Это не могло быть у нас, например, лет десять назад в произведении быть. С тех пор чёрные дыры были открыты и почему вот такой вот маленький гвоздичек в ситуации тогдашней? То летали на планеты, то летали к звёздам, а здесь - в чёрную дыру. Видите, и уже кажется, что произведение написано на уровне современной науки и техники. Самостоятельного значения для нас наука и техника уже давным-давно не имеет, конечно.
Ну, вот здесь... очень лестная для нас записка. «Как вам удавалось отбирать необходимые эпизоды, меткие фразы и прочее для каждой из этих повестей?» Перечисляется «Улитка», «Сказка о тройке», «Второе нашествие». «Ведь какие-то обдуманные вами эпизоды могли войти как в одну, так и в другую, например, повести, естественно, в соответствующем стилистическом оформлении». На вопрос: как это нам удаётся, товарищи, ответить я не могу, так же как не могла ответить уайлдовская сороконожка, когда её спросили: когда она начинает ходить, с какой ноги она первой ступает. Как её, понимаете, спросили, говорят, она до сих пор стоит, не может сдвинуться с места. Но я здесь, конечно, не в таком положении, и тем не менее ответить на этот вопрос очень трудно. Здесь и нравственный климат вот в нашем маленьком коллективе с братом играет роль, по-видимому, вот прочитанные недавно книги, и услышанные недавно слухи, и рассказанный недавно анекдот, всё это идёт в дело. Мы, как правило, очень внимательно прислушиваемся к разговорной речи окружающих людей. Читаем внимательно книги, конечно, те книги, которые нам нравятся. Вот из этого или отталкиваясь от этого мы создаём стиль и разговорной речи в своих произведениях, и стиль самих произведений, в зависимости от того, на кого похож наш герой. У нас ведь почти нет, хотя мы и считаемся фантастами, но у нас почти нет, во-первых, фантастических ситуаций, по-настоящему фантастических, которые не имели бы аналогов в нашей реальной жизни, в реальной действительности. И уже совершенно нет, пожалуй, людей, то есть образов героев, которые бы не имели прототипов. О прототипах так наслушаешься-наслушаешься, потом так писать легко, и его поступки, и его речь, это очень, знаете, полезно.
Здесь вопрос насчёт «Гадких лебедей». Что-де там выражены определённые взгляды на проблемы отношений творческого человека и общества. «Если считаете возможным, расскажите, как вы представляете себе эту проблему?» Творческий человек и общество. Отношения всегда, понимаете, были, как вам известно, с трениями. Потому что до тех пор, пока писатель будет считаться справедливо, хотя бы в теории, неким грозоотметчиком, сейсмографом общественных явлений, то есть он будет немного упреждать явление, пока оно ещё не наступило, ситуации общественные, пока они ещё не развернулись, до тех пор всегда эти трения будут. Всегда будут люди, которые будут говорить: откуда вы это взяли? И с чего это вы клевещете? Кому это нужно? Всегда будут такие люди. И всегда писатели, тем не менее, работали честно, и писатели работали, вкалывали и оказывались полезными для общества в конечном итоге. Примеров приводить я, пожалуй, не буду, это далеко бы нас завело.
Так, спрашивается тоже о «Гадких лебедях». «Песню «Лечь бы на дно» Высоцкий написал специально для вашей повести?» Нет! Покойный Высоцкий написал это не для нашей повести, но мы с ним были в очень хороших отношениях, и я попросил у него разрешения слегка в изменённом виде эту песню «Лечь бы на дно как подводная лодка» вставить в нашу повесть.
«Образ Банева списан, нам кажется, отчасти с Высоцкого, отчасти с вас, но не только. Кто ещё послужил прототипом Банева?» Правильная догадка. Здесь есть и Высоцкий, и А. Стругацкий, есть ещё кое-кто, но, честно говоря, я уже с трудом вспоминаю кто. Если вы думаете, между прочим, что писатели хорошо помнят то, что они писали, то вы ошибаетесь. А уж особенно плохо они помнят - это как они писали. Это такие мимолётные догадки, которые сейчас же... основа их забывается, идёт в дело только то, что необходимо для дела.
«Вы сознательно ушли в область фантастики, подальше от действительности, либо всё-таки в вашей фантастике есть пути решения наших проблем?» Вот те раз. Нас всегда обвиняют в том, что мы пишем не фантастику, а действительность. (смех в зале) Да, это я не могу, так сказать, серьёзно отвечать на такой вопрос. Мы не уходили от действительности, мы наоборот с самого начала были очень к ней привязаны и продолжаем быть привязаны впредь, конечно.
«Поясните, пожалуйста, зачем в «Улитке» присутствует эпизод с разговаривающими машинами? Он оставляет впечатление вставного и, на наш взгляд, слабо работает на основную мысль повести». Очень толковая записка. Очень толковая записка. Но я могу товарища, написавшего эту записку, утешить: мы этот эпизод на тот случай, когда и если мы будем издаваться, издавать «Улитку на склоне», мы этот эпизод убрали. Он действительно совершенно там ни к селу, ни к городу. То есть он был хорош, когда «Улитка» писалась, когда кибернетические машины были дивом, когда они ещё не были заезжены фантастикой. Сейчас же... Ну, это было когда, в 63-64 году мы писали эту вещь. Прошло 20 лет, с тех пор всё изменилось, конечно. И эта глава действительно стала совершенно ненужной.
«Как вы можете комментировать высказывание одного критика о первой части „Улитки“: „Роман-предупреждение здесь вырождается в малопонятное запугивание“?» Ну, как я могу комментировать? (смех в зале) Во-первых, «малопонятное запугивание» - это совершенно отвратительное словообразование, по-моему. А потом «Улитка» - ни в какой мере не является романом-предупреждением, что он за глупости порет?
«Как вы сами относитесь к «Обитаемому острову»? Вам он нравится? Почему он получился несравненно слабее, чем предшествующие непосредственно ему повести?» «Обитаемый остров» мы, откровенно говоря, не очень любим. История его создания была, так сказать... Это был первый и единственный в нашей жизни социальный заказ. Как-то раз один из руководителей ЦК ВЛКСМ созвал авторский актив издательства «Молодая гвардия», в том числе вашего покорного слугу, - мы тогда печатались там очень активно, - и пригласил авторов поработать над образом современного Павки Корчагина. Тогда я восторженно вскочил и сказал: а не нужен ли вам Павка Корчагин коммунистического будущего? Он сказал, что это было бы прекрасно. Ну и мы написали «Обитаемый остров». Вот так оно и получилось.
«Пожалуйста, ответьте, какая была необходимость печатать «Экспедицию в преисподнюю» под псевдонимом?» Огромная необходимость: чтобы не осрамиться сразу же. Вещь получилась хотя и занятная, как все говорят, но, конечно, это попытка написать литературу для детей, то есть сказку для детей, современную сказку, она, как видите, даже не окончена. Так и напечатана неоконченной.
«И почему, не в обиду будет сказано, довольно слабая «Повесть о дружбе и недружбе» выходит в свет?» А это, товарищи, вопросы, так сказать, нашей внутренней политики, нашей с братом. Это совершенно было необходимо, чтобы что-нибудь хотя бы в это время вышло в свет.
«Была ли в нашей прессе хоть одна критическая статья о «Сказке о Тройке»? Если да, то где?» Не было! О «Сказке о Тройке», насколько я знаю, ничего сказано нигде не было.
«Есть латинская поговорка: после того не значит вследствие того... А! После напечатания «Сказки» журнал «Ангара» закрыли, следствием чего это было?» (смех в зале) В данном случае латинская поговорка неправа. Именно вследствие «Сказки о Тройке» его и закрыли, только не закрыли, а разогнали. Был, значит, журнал «Ангара» - это не журнал, а скорее, понимаете, двухмесячный альманах тоненький, в Иркутске издавался, всего 3000 экземпляров. И причём там, значит, была ещё и эта... редакционный аппарат работал на общественных началах. Но когда вышла «Сказка о Тройке», на неё, значит, там, пошёл поклёп в какие-то вышестоящие организации со стороны писателей иркутских, которые хотели взять журнал в свои руки. Ну, в результате получилась «Ангара» теперь с оплачиваемым редакционным составом. Так что «Ангара», если кто-нибудь здесь, так сказать, обвиняет нас в том, что «Ангару» закрыли, нет, она не закрыта, она продолжает существовать.
О судьбе «Сказки о Тройке» рассказывать нечего, она вышла вот. По-видимому, в ближайшие годы она выйдет и в центральной печати, конечно, не в журнале, а в издательстве. Так мы рассчитываем, во всяком случае. А вот продолжения «Понедельника» больше, по-видимому, не будет. Не будет. Да. Привалов, как спасся тогда при помощи Киврина и Хунты, так он и поживает. О его дальнейших приключениях мы, к сожалению, ничего не знаем.
Сколько мне лет, товарищи. Я вам скажу честно и откровенно, я не женщина, я 25 года рождения.
«Аркадий Натанович, участвовали ли вы в Великой Отечественной войне? И если да, то кем вы служили? Какие имеете награды?» В Великой Отечественной войне я участвовал не будучи в армии, а когда попал в армию, то уже начал готовиться к боям, как говорится, дальнейшим. Награды я имею очень небольшие: несколько медалей.
О! Ничего себе вопросик! «Каких женщин вы любите? (смех в зале) Не мешает ли вам творить личная жизнь? А может быть помогает?» (смех в зале) Задавать такие вопросы пожилому больному человеку? (смех в зале) Дело в том, что насчёт творчества, товарищи, моя личная жизнь давно почти вся в творчестве. Так что я не могу сказать, чтобы творчество мешало ей, личной жизни, или личная жизнь мешала творчеству. «А каких женщин вы любили», например? Я скажу. Я любил всегда очень хороших женщин.
«Есть ли у вас и у брата дети? Имеют ли они отношение к литературе и фантастике? Кем бы вы хотели их видеть?» Ну, у меня две дочери. У брата сын. К фантастике они не имеют отношения. Старшая моя дочь имеет к литературе, она занимается кхмерским фольклором. Так что мне теперь уже не нужно хотеть их видеть, я их уже вижу, так сказать, от них и внуков вижу, и специальности у них неплохие. Хорошие получились женщины.
«Зачем написан и какова главная идея «Жука в муравейнике»? Это упражнение, разрабатывающее тему контакта или нечто большее?» Я надеюсь, что это нечто большее, чем какая-то там тема контакта. А если тема контакта, то совсем особенного рода.
«Вы придумали внеземную сверхцивилизацию, которая появляется в некоторых ваших произведениях. Но так, словно читатель уже имеет представление о ней по вашим предыдущим произведениям. Где вы впервые о них написали?» Нет, товарищи, мы никогда не упоминаем о сверхцивилизации так, как если бы читатель имел о ней представление, потому что дело в том, что у нас нет ещё ни одного произведения, в котором мы сами и вместе с нами герои этого произведения имели бы какое-нибудь понятие о сверхцивилизации. Что такое за сверхцивилизация, мы сами не знаем. Как её себе представить, тоже не знаем. Я полагаю, что задумано это было, понятие, представление о сверхцивилизации, задумано было как некая модель, ну вот как у Лема, например, «Солярис» - некая модель того в космосе, что для человека непостижимо.
«Когда можно ждать выхода в свет „Жука в муравейнике“ в книжном варианте? Этот же вопрос - о „Миллиарде лет“». Значит, «Жук в муравейнике» только что вышел в составе сборника ленинградского, который называется, кажется, если я не ошибаюсь, «Белый камень Эригона» какой-то, я не помню. Это сборник ленинградских фантастов, произведения ленинградских фантастов, и значит вот там он открывается как раз нашей повестью «Жук в муравейнике». Так что какое-то подобие книжного издания всё-таки есть. Правда, почему-то дурак-редактор снял там эпиграф, ну это пусть на его совести будет. Мы, конечно, рассчитываем на то, что «Жук в муравейнике» выйдет отдельной книгой. Так же как и «За миллиард лет до конца света». И в самые ближайшие годы. Точно указать ничего сейчас нельзя. С тех пор как было решение Государственного комитета по издательствам и по печати, что заключать договоры на книги, на рукописи можно только за год до назначенного их выхода, всё это приняло какие-то такие очертания. Раньше я мог, например, сейчас всё равно 86-87 год должен быть, то, что сдаётся сейчас. Если, там, даже взять 86 год, договор раньше, чем в 85 году, мы не получим. И поэтому я не могу говорить, например, если даже сдано в издательство, сдана рукопись, тот же «Жук в муравейнике», я не могу твёрдо обещать, что издательство его выпустит в конечном счёте. До 85 года, до того момента, когда я подпишу договор.
«Какие фильмы кроме «Сталкера» были поставлены по вашим произведениям? Довольны ли вы ими? Какие из ваших произведений вы бы хотели экранизировать?» Ну так. Кроме «Сталкера», ну «Сталкера» я не считаю фантастическим произведением и не считаю, что это по нашему произведению, просто отдельный сценарий, написанный нами. Если считать, что сценарий - это произведение, то пусть будет так. Была выпущена картина «Отель У Погибшего Альпиниста», выпущена она на «Таллин-фильме», делал её режиссёр Кроманов, довольно известный. По-моему, он делал «Бриллианты для диктатуры пролетариата», фильм. Да? Кроманов там. Этот фильм, красивый фильм, он смотрится хорошо, на мой взгляд, на среднем уровне таком, на добротном среднем уровне. Помешало, конечно, там это, с нашей точки зрения, он убрал оттуда один из самых любопытных, на наш взгляд, персонажей, это мальчика-девочку Брюн. Эта картина сразу же потеряла в своём эмоциональном, так сказать, в радуге эмоциональной, остался только один трагизм. Но тем не менее картина и в том виде получила специальный приз на фестивале в Триесте. И, в общем, она расценивается достаточно хорошо зарубежными зрителями.
Какие наши произведения мы хотели бы экранизировать? Понимаете, в чём дело, наверное, хорошо было бы экранизировать, скажем, «Хищные вещи века», «Трудно быть богом», «Малыша», но, к сожалению, наши киношники на это дело либо идут очень туго, либо вообще не хотят идти. Доходит до того, что мы пишем сценарии, сценарии эти принимаются, сценарии эти оплачиваются, но фильмы не ставятся.
А вот здесь мы переходим сразу к следующему, так сказать, продолжению предыдущей записки. «Как вы относитесь к идее экранизации „Понедельник начинается в субботу“». Вот я уже говорил, товарищи, что Бромберг, режиссёр Бромберг, тот самый, который создал трёхсерийку «Приключений Электроника», взялся со мной делать фильм по мотивам «Понедельник начинается в субботу». Дело это затянулось очень, отчасти и по вине нашей, нашей тоже вине, но как бы то ни было с каждым новым вариантом сценария, так же как и в «Сталкере», уходило всё дальше и дальше от сюжета «Понедельника начинается в субботу». И, наконец, утверждён и снимался сценарий, который практически никакого отношения к «Понедельнику» не имеет. Это будет двухсерийный мюзикл, с очень хорошими актёрами, с хорошей музыкой, по-моему, с хорошими песнями, чисто развлекательного характера, с очень банальным сюжетом, новогодний. Там описывается встреча нового года, то есть там имеет место встреча нового года, вокруг этого происходит вся кутерьма и все приключения, а показан он будет, по-видимому, как нам сказали, 2 января в 18.30, две серии.
Мужской голос: Дополнение. Рабочее название фильма «Чародеи».
АНС: Да, называется «Чародеи». Да, до сих пор не знаю, во множественном числе или...
Женский голос: От «Понедельника» там ничего не осталось?
АНС. От «Понедельника» там ничего практически не осталось.
Какую из наших работ мы считаем самой удачной? Совпадает ли ваше мнение с мнением брата? Ну что вам сказать, в общем-то совпадает. Нам нравится «Улитка на склоне», нам нравится «Второе нашествие марсиан», «За миллиард лет до конца света». Но, в общем, конечно, всё не то, что хотелось бы сейчас сделать. Будем дальше пробовать.
«Увидим ли мы в ближайшее время ваши произведения в «Уральском следопыте»?» Нет, товарищи, не увидим. Хотя... Нет, надо это... Пока я не могу ответить на этот вопрос. Если мы будем заниматься тем, чем мы наметили заниматься с братом в прошлую нашу встречу, то очень даже возможно, что будет в «Уральском следопыте». Сейчас пока не могу сказать.
«Будут ли изданы «Гадкие лебеди»?» Обязательно будут. Вопрос - когда.
«В «Гадких лебедях» и в «Сказке о Тройке» нет ничего такого, что не было бы широко известным. Считаете ли вы, что часть миссии писателя - это печальная необходимость высказывать тривиальные истины?» Да. Нет, почему, это печальный вопрос. Печальный вопрос. Должен вам сказать, товарищи, что я вот, старый человек, много читавший, за последнее время несколько лет я читаю самое лучшее, что издаётся, я тоже не вижу там ничего, кроме тривиальных истин. Я давно уже не знаю никаких, так сказать, фактических для себя открытий, не вижу в этих произведениях. Тривиальные истины - это смотря для кого они тривиальны. Мало того, смотря для кого они - истины. Печальная ли необходимость - высказывать писателю тривиальные истины? Я не думаю, что она так уж печальна. Я думаю, что каждый писатель должен иметь дело именно с тривиальными истинами в его собственном понимании. Мера их тривиальности зависит от кругозора этого писателя и от кругозора тех, кому он эти свои произведения обращает. И надо помнить, что если писатель будет делиться с читателями только теми истинами, о которых никто кроме него не знает, читать его никто не будет.
«Как отнеслись на Западе к роману «Хищные вещи века»?» Да как-то... Очень он пошёл хорошо у шведов. Американцы приняли его спокойно очень, а шведы с удовольствием. Мы даже подумали: чует кошка, чьё сало съела.
«Самая быстродействующая сегодня ЭВМ реализована в форме самого дорогого в мире дивана. Как вам удалось в «Понедельнике» предсказать эту форму организации вычислительной техники?» В первый раз слышу о такой электронной машине. Я не знал, что мы что-то предсказываем.
«Какой вам видится внешне эта область техники в ближайшем будущем?» Какая область техники - диваны? (смех в зале) Или вычислительной техники?
Женский голос: Вычислительной техники.
АНС: Нет, товарищи, это вопрос не по адресу. Я в вычислительной технике ничего не понимаю. (смех в зале)
«Кто ваши идейные учители?» Именно идейные? Идейные, да? Если речь идёт об идейных учителях, то конечно Маркс и Ленин. (смех в зале и аплодисменты).
«Какое место в литературе занимает фантастика?» В нашей литературе - очень жалкое. Чуть не побирушка. Но я думаю, что в конце концов она займёт место достойное. Здесь в фантастике, в истории нашей фантастики случилась катастрофа, может быть, вам неизвестная, когда в издательство «Молодая гвардия», в единственную редакцию в Советском Союзе, которая профессионально работает с фантастикой на все возрасты и всех видов, пришли люди, которые, мягко выражаясь, профессионально непригодны были. И со своими амбициями, со своими, так сказать, взглядами. В результате начиная с начала 70-х годов наша фантастика начала гибнуть. То, чем занимались такие замечательные люди, как Жемайтис, Бела Клюева, это вот они стояли у колыбели современной фантастики в «Молодой гвардии», вывели её на мировой уровень, на уровень мировых стандартов. Всё это, чем они занимались в течение пятнадцати лет, строили пятнадцать лет, всё было разрушено в течение двух лет и до сих пор не восстановлено. У нас фантастика сейчас, издаваемая фантастика, являет собой зрелище чрезвычайно жалкое, чрезвычайно убогое. Предпринимаются меры для того, чтобы поправить положение, но когда, кто и как будет поправлять это положение, пока сказать трудно. А в мире фантастика - да... Правда, должен вам сказать, что на Западе фантастическая литература стоит вне как бы, в сознании читателя стоит как бы вне, так сказать, главного потока, мейнстрим. Это царство фэнов, страстных любителей, поклонников фантастики. Серьёзная критика очень редко занимается этой литературой. Хотя последнее время, насколько я могу судить, в некоторых критических журналах и в некоторых литературоведческих журналах на Западе появляются уже серьёзные довольно статьи, исследующие ну если не отдельных авторов, то во всяком случае отдельные тенденции в мировой фантастики. Я, например, думаю, что на Западе есть очень сильные писатели-фантасты, взять, например, недавно, сравнительно недавно, лет десять назад взошедшую звезду мировой фантастики Урсулу ЛеГуин, которая делает совершенно замечательные вещи. К сожалению, как всегда, у нас перевели самые плохие её произведения. Но мы не оставляем надежду, что мы получим её самое лучшее - трилогия «Левая рука мрака». Как это ни странно, огромным и пышным цветом расцвела фантастика в Китае. В Китае есть сейчас два центра фантастики, причём один из них, Пекинский центр, руководится чуть ли не ректором Пекинского университета. К сожалению, при огромном потоке и огромном жанровом разнообразии этой китайской фантастики от комиксов и до очень серьёзных толстенных романов там они не блещут разнообразием тематическим. В основном обсасываются две темы: война Китая с Советским Союзом и война Советского Союза с США, в результате которой Китай на развалинах водружает красные знамёна и строит коммунизм. Так что это пока ещё серьёзно говорить о настоящей фантастике в Китае не приходится. Но бумаги они тратят на это очень много, не жалея.
«Читаете ли вы фантастические произведения других авторов, советских и зарубежных? Если нет, то почему? Если да, то кого вы считаете наиболее заслуживающим внимания?» Есть, есть, товарищи, у нас хорошие авторы. Из советских я читаю обязательно то, что появляется, так сказать, у Кира Булычёва. Вот, Щербаков, ленинградский, Александр, мне очень нравится. В общем, это не совсем этично будет здесь говорить. Ладно не будем задевать это. А зарубежные? Зарубежные. Больше всего я считаю, так сказать, наиболее интересными авторами фантастики, которые уже стали классиками, по сути дела, не только фантастической, но и вообще большой литературы, любой литературы, это в Америке Рэй Брэдбери, Шекли, Воннегут блеснул сразу тремя произведениями, а потом опять провалился, не удержался, как у нас покойный Павел Нилин написал две блестящих вещи, если помните, «Жестокость» и «Испытательный срок», я имею в виду не фантастику, конечно, и тоже после этого надолго посерел, как говорится. И тут, конечно, товарищи, великолепное и огромное значение имеет для мировой фантастики Станислав Лем. И для меня особенно очень ценен наш японский коллега Абэ Кобо.
«Какое ваше мнение о творчестве Гансовского как фантаста?» Очень высокое. Да, я забыл, конечно, Гансовского [назвать]. Гансовского, Гансовского спрашивают. «Какое ваше мнение о творчестве Гансовского как фантаста?» Я высокого мнения очень об этом писателе, он очень хороший, превосходный у него литературный слог, несколько расходимся мы, как говорится, в мировоззренческом плане. Он тоже ведь социальный очень, социальный вплоть до личностного, личностно-социального. Но тем не менее мы дружим, в общем. По-моему, это блестящий писатель, по-своему мастер слова. Почему «по-своему», просто мастер слова. Почему он так мало пишет? Имеет слабую рекламу в прессе? А кто имеет большую рекламу в прессе? А насчёт того, что мало пишет - потому что мало издают.
«Как вы относитесь к книгам Маркеса, в частности «Сто лет одиночества»?» Маркеса «Сто лет одиночества» и «Осень патриарха» - это, конечно, блестящие вещи совершенно, очень талантливые, очень люблю и перечитываю, особенно «Осень патриарха».
«Как вы относитесь к творчеству Саймака? Кто из зарубежных фантастов вам нравится и к кому вы относитесь отрицательно?» Вот Саймак. Очень хороший писатель - для вас. А вот для меня - нет. Потому что я одно время, понимаете, был не то, что болен, вынужден был сидеть на одном месте, а книг у меня не было, и мне притащили целую кучу Саймака, он же плодовитый очень, он же штук сто пятьдесят повестей написал. И я их читал, и я, понимаете, объелся. И теперь я Саймака не выношу. Видеть не могу. (смех в зале). Он, мне кажется, писатель практически одной темы. Выходит за пределы этих самых межпространственных там проникновений очень редко, сюжеты у него очень схожие, на мой взгляд, вот выбрал бы он самое лучшее своё, реализовал бы небольшую библиотеку, понимаете, «Заповедник гоблинов» туда бы, понимаете, вставил, и все были бы довольны. Но о зарубежных фантастах я уже говорил.
@темы: Публицистика, Чародеи, «Жук в муравейнике», «За миллиард лет до конца света», А.Стругацкий, Улитка на склоне, Понедельник начинается в субботу, Машина желаний, «Малыш», Сказка о Тройке, «Пикник на обочине», «Страна багровых туч», Второе нашествие марсиан, Повесть о дружбе и недружбе, Пепел Бикини, «Отель "У погибшего альпиниста"», «Гадкие лебеди», «Трудно быть богом», «Обитаемый остров», «Полдень, XXII век», Экспедиция в преисподнюю, «
