Снова цурэновский сонет

[silent-gluk]

Отсюда: www.reshetoria.ru/govorit_reshetoriya/anonsy/ne...

Автор - ole

Прощальный сонет Цурэна

Как лист увядший падает на душу
И тонет, не царапнув гладь души,
Как птица, чуя приближенье стужи,
Растаять в небе пасмурном спешит,
Так я уйду, непонят и не принят,
В забвенье бедных, скаредных умов,
Не тронув их сонетами своими,
Которыми прославиться бы мог,
Живи в другой стране, в другое время.
Возможно, на чужбине слаще мед -
Лишенное привычной почвы древо
И в райских кущах вряд ли оживет.
Пусть я был дерзок, зол и неприятен,
Зато не тратил искренность на ложь.
Сгорели в жарком пламени тетради,
Свободен я. И вы свободны. Что ж,

Шагнувшим в бездну не нужны слова.
И лживая, толпа всегда права.

@темы: Вторичное творчество, Сонет Цурэна, «Трудно быть богом», Ссылки

---

Опять цурэновский сонет

[silent-gluk]

Отсюда: www.reshetoria.ru/govorit_reshetoriya/anonsy/ne...

Автор - kruglov/

Океану терпения

Как лист увядший падает на душу,
Так я любовь свою роняю в вас.
Как океан волной ласкает сушу,
Терпения вдыхаю прозапас.

И хоть в отчаянье, но убежденья
Мои тверды, их не сломить врагам.
Не откажусь от сласти дерзновенья
Петь оды не властям, а беднякам.

Придет пора – мученья не напрасны,
Народ свободный вырвет с корнем зло.
И петь мы станем только о прекрасном.
Лишь б это время поскорей пришло.

Листом увядшим в души проникая,
Я лью в них свет – от края и до края.

@темы: Вторичное творчество, Сонет Цурэна, «Трудно быть богом», Ссылки

---

Опять цурэновский сонет

[silent-gluk]

Отсюда: www.reshetoria.ru/govorit_reshetoriya/anonsy/ne...

Автор - ChurA/

Прощальный сонет

Сегодня мне слеза туманит взоры.
Я пуповину разрубил кинжалом
И покидаю Родину с тоскою.
Друзья! Меня не поминайте всуе.

Корабль мой уходит в неизвестность,
Последний раз бортом причал целует.
Прощайте, бунтари и недотёпы,
И куртизанки, что меня любили.

Моих баллад крамольные куплеты
Останутся звучать во всех тавернах.
И в кабаках их будут петь пьянчуги,
Поплёвывая вслед глумливым донам.

А я исчезну в прошлом без возврата.
Как лист увядший, упаду вам в души.

@темы: Вторичное творчество, Сонет Цурэна, «Трудно быть богом», Ссылки

---

Сегодня с нами...

[silent-gluk]

...издание с оригинальной обложкой.



Это вот та самая оригинальная обложка.






Титульный лист.




Оборот титульного листа.




Выходные данные.


Итак, это:

Стругацкий А. Страна багровых туч / Стругацкий А., Стругацкий Б.; Серийное оформление Е.Ферез. - М.: Изд-во АСТ, 2016. - 416 с. - (Эксклюзив. Русская классика). - 7.000 экз. - Подп. в печ. 15.09.2016. - Зак. 7011. - ISBN 978-5-17-098749-8.

Что можно об издании сказать, помимо того, что обложка не намозолила глаза? Поинтересоваться, почему там никогда не указывают художника? Или отметить, что серийное оформление серийным оформлением, но оформление собственно текста (буквицы, колонтитулы и т.д.) от книги к книге меняется. А текст стандартный восстановленный.

@темы: Картинки, «Страна багровых туч», Библиофильское, Библиография, Книги

---

Еще раз цурэновский сонет

[silent-gluk]

Отсюда: www.reshetoria.ru/govorit_reshetoriya/anonsy/ne...

Автор - mysha

Ужель

Душа-увядший лист летит на воздух,
как на свободу вырвавшийся дрон.
Ещё не поздно, дон, ещё не поздно,
ещё стихов и времени вагон!

Ещё и этот опус не окончен,
ещё проходит хрип и слабый вдох.
Душа бросает курс и рвётся в клочья
в надежде учинить переполох!

И нет её. Распалась на осколки
со злобой дня сговорчивых цитат,
в которых правда ссохлась и прогоркла,
зато такую вряд ли запретят.

@темы: Вторичное творчество, Сонет Цурэна, «Трудно быть богом», Ссылки

---

Оригинальная трактовка, часть 4

[silent-gluk]

Отсюда: politconservatism.ru/articles/povest-o-prosvesh...

Б.Межуев. Повесть о просвещенном авторитаризме и горьких плодах реформы

Нация под прогрессивным облучением

АНС (Аркадий Натанович Стругацкий) умер, не дожив всего несколько дней до назначения своего зятя заместителем руководителя правительства Российской Федерации, и он уже не мог никак прокомментировать его деятельность. Зато БНС (Борис Натанович Стругацкий) примерно с 1994 года весьма активно высказывал свои взгляды на текущие события, неизменно подчеркивая верность тому курсу, который избрала команда реформаторов. БНС поддержал вслед за Гайдаром не только расстрел Белого дома и приватизацию по Чубайсу, но и первые действия Путина в 1999-2000 г., включая вторую чеченскую войну. Однако по мере усиления отчуждения либералов от Путина БНС начал занимать все более критическую в отношении нынешнего режима точку зрения.



На фоне этих вполне «системно либеральных» взглядов несколько странно, а, с точки зрения как Илларионова, так и Кургиняна, напротив вполне закономерно, смотрятся последние художественные произведения Бориса Стругацкого, которые он в отрыве от своего брата издал под псевдонимом С. Витицкий. Обе эти книги — «Поиск предназначения» и «Бессильные мира сего» — требуют отдельного разговора. Обратим внимание только на проявляющийся в этих сочинениях сюжет о странном переплетении новой российской демократии и старых советских спецслужб. В первом из романов выясняется, что миссия одного из признанных деятелей российской демократии, защитника Белого дома в 1991 году, состоит исключительно в поддержании жизни истинного любимца судьбы, руководителя какой-то тайной спецслужбы. Эта служба проводит секретные эксперименты по производству человеческих клонов. Таинственная неуязвимость героя, оказывается, объяснялась тем, что он, единственный, мог выводить своего друга из комы во время приступа неизвестной болезни. С производством клона главного героя его предназначение заканчивается. Автор с явной иронией, если не издевкой рассказывает о наивности нового «демократического вождя», возомнившего себя Пророком и Мессией.

В «Бессильных мира сего» БНС под маской С. Витицкого снова возвращается к теме «секретных экспериментов» спецслужб, в данном случае — уже сталинских. По сюжету романа, в результате каких-то гулаговско-бериевских опытов, два человека, включая главного героя, освободились от гена старости и обрели чудодейственные способности. Один из этих людей, своего рода alter ego автора, пытается вернуть команду учеников, разбредшуюся в годы реформ по разным конторам, в целях обеспечения победы на выборах правильного кандидата. Способы возвращения заблудших он выбирает довольно жутковатые: одного из персонажей в самом начале произведения поcланцы учителя жестоко, по-гестаповски, пытают, сжимая щипцами его мизинец. Цель у посланцев самая благородная — заставить этого товарища бороться (посредством своих сверхспособностей) на выборах против Генерала и за Интеллигента. О методах прогрессивных пиар-технологов предоставим судить читателю: «Все происходило по хорошо продуманному и не однажды апробированному сюжету. Все совершалось правильно. Непослушному человеку вдумчиво, аккуратно, умело и со вкусом давили пальцы, причем так, чтобы обязательно захватить основания ногтей. Человек кричал. Вероятно, человек уже обмочился. Человеку преподавали серьезный урок, и человек был расплющен и сломлен. Что, собственно, в конечном итоге и требовалось: человек в совершенно определенной кондиции».

В общем, технологии Неизвестных Отцов вполне сопоставимы с играми духовных руководителей «либеральной элиты». И хотя С.Витицкий – это и не Стругацкие, но то, что нашло столько яркое выражение в последних книгах Бориса Натановича, увы, уже имплицитно присутствовало в произведениях, подписанных именами обоих братьев. Равно как и политическая позиция позднего БНС — едва ли не логический вывод из того мифа о «просвещенном авторитаризме», который с таким блеском запечатлел себя на страницах «Обитаемого острова».

Мой личный интерес к Стругацким не был ни в малейшей мере предопределен любовью к научной фантастике как таковой. Этот интерес возник в середине 1990-х, и он был связан исключительно с политической актуальностью произведений братьев для понимания тех реформ, которые осуществлялись в нашей стране с момента прихода к власти правительства Ельцина-Гайдара. И нужно сказать, что чтение братьев сыграло огромную роль в становлении моего политического мировоззрения, моего неприятия тех идей и тех рецептов, которые предлагались в повестях наиболее популярных советских фантастов. Я никогда не испытывал никакой ностальгии по советскому строю, и тем не менее тот путь реформ, который был избран гайдаровским правительством и который в определенной степени продолжается до сих пор, казался мне не столько ошибочным, сколько порочным в самом своем основании. И Стругацкие помогли ответить на вопрос, в чем был основной порок, основной грех всей субкультуры российского либерализма. Проблема была не в том, что эта субкультура решила переделать всю Россию на свой лад, а в том, что она с самого начала отказывалась от этой задачи. Стругацкие отнюдь не воспевали «прогрессоров» как своего рода «национальных модернизаторов», способных обеспечить нашей стране рывок в будущее, именно потому что они не видели никакого прока в том, чтобы задавать «рывок в будущее» социуму в целом.

Этот рывок следовало гарантировать лишь избранному привилегированному меньшинству, предлагая всем остальным идеал «просвещенной диктатуры», с «башнями излучения» или же без них. Те идеи, которые могли почерпнуть из книг Стругацких будущие молодые реформаторы, кто вырос на его книгах, представляли собой серьезнейшую ценностную альтернативу «советскому викторианству» с его представлением о собственной нации как о нации «взрослых людей», которым уже не требуется никакая внешняя опека. Нации людей, которые способны сами определять, в чем состоит их индивидуальный интерес, чтобы не полагаться в этом отношении на власть, которая, подобно врачу, лечащему нас, якобы лучше других знает, что мы хотим и чего мы заслуживаем. «Советское викторианство» постепенно складывалось как мировоззрение в позднебрежневские годы и оно не просто могло, но должно было стать идеологической основой демократической трансформации России. Нужно было только принять во внимание национальный компонент этой идеи. Однако победили люди с иными ценностными установками, и плоды задуманных ими реформ оказались удивительно горькими на вкус.

Уже в повести 1963 года «Трудно быть богом» мы видим стремление внешних наблюдателей из лучшего будущего не столько спасать социум, сколько спасать отдельных интеллектуалов от социума. Но подобная избирательность в плане спасения присутствует уже и в «Острове» — интеллигенты собираются в свободном от излучения Департаменте, а все остальные, как сообщает Странник, указывая на безропотно выполняющего его распоряжения бывшего ротмистра Чачу, «готовы, они всегда были готовы». Иначе говоря, остальные вполне могут посидеть и под «излучением».

Читатели советского времени воспринимали «Обитаемый остров» как антитоталитарную повесть. На самом деле, это произведение — может быть, наиболее откровенное в отечественной литературе оправдание временной несвободы, сохранения авторитарного контроля над большинством с целью его управляемости в интересах избранного меньшинства. Допускаю, впрочем, что между братьями во время создания повести существовали серьезные расхождения: ведь почти каждая книга зрелых Стругацких всегда представляла собой спор этического гуманизма и холодного индивидуалистического рационализма. По мере движения от 1960-х к 2000-ым последний наступал и брал верх. «Открытый финал» «Острова» и других лучших повестей Стругацких – признак хрупкого равновесия в этой растянувшейся на три десятилетия внутренней идейной борьбе самого знаменитого писательского тандема последних лет.

Но уже и в гуманистическом оптимизме ранних Стругацких был свой изъян. Проблема состояла не столько в оправдании авторитаризма как такового: имеются в истории случаи, когда авторитаризм не только возможен, но и необходим, когда демократический строй предопределенно ведет страну к катастрофе, когда общество еще не способно порождать само из себя политическую власть и контролировать ее, и когда власть сама вынуждена перестраивать и создавать (почти искусственно) общество заново. Грех Стругацких состоял не столько в апологии диктатуры, сколько в поэтизации внешнего иноземного контроля. Необходимое и неизбежное реформирование советской системы предстало в их фантастическом изображении в виде благотворного дисциплинарного контроля одной, более высоко организованной цивилизации над другой, отсталой, взрывоопасной, непредсказуемой. Реформа, проведенная людьми с таким мировоззрением, сразу же теряла национальную рамку и оттого немедленно утрачивала национальный смысл.

Когда я прочел под таким прицелом серию повестей Стругацких о Мире Полдня, меня ужаснула сама мысль, что Россию пытается преобразовать команда людей, у которых в сознании наличествует вот такая модель трансформации страны и своей роли в этом деле. Сразу же стало понятно, что единственная цель подобного реформирования будет состоять в превращении нашей страны в донора сырья, мозгов и тел для высшего и лучшего мира. И если ответить одним словом, что в конечном счете обрушило «перестройку-1» и сделало весьма проблематичными шансы «перестройки-2», то следует обратить внимание именно на этот комплекс идей, от которого так до конца и не смогла отступить либеральная среда, которая вплоть до возвращения Путина в президентское кресло лелеяла старую мечту о новом либеральном диктаторе.

@темы: «Град обреченный», Критика, Отягощенные злом, Поиск предназначения, С.Витицкий, Бессильные мира сего, «Трудно быть богом», «Обитаемый остров», Ссылки

---

Оригинальная трактовка, часть 3

[silent-gluk]

Отсюда: politconservatism.ru/articles/povest-o-prosvesh...

Б.Межуев. Повесть о просвещенном авторитаризме и горьких плодах реформы
Егор Гайдар: революционер поневоле

Прежде чем вернуться к нашей повести о «просвещенном авторитаризме», поговорим немного об одном из наиболее известных ее почитателей – о Егоре Тимуровиче Гайдаре. Гайдар ушел из жизни в декабре 2009 года, того самого года, когда на экраны России вышел фильм Бондарчука. Его провожали в последний путь многие интеллигенты, кто видел в нем своего лидера и вождя. Но кем же реально был Егор Гайдар?



Думаю, что бывший и.о. премьера был очень ярким, хотя и вполне типичным представителем собственного класса, – класса либеральной советской номенклатуры. Он собрал в себе почти все привлекательные черты этого класса. Не случись 1991 года, каким бы словом мы сейчас вспоминали Егора Гайдара? Мы бы вспоминали его как мудрого, интеллигентного эксперта, вполне консервативного по своим взглядам и по своему темпераменту. Мы вспоминали бы самыми добрыми словами человека, который не побоялся на референдуме 17 марта 1991 года проголосовать за сохранение Советского Союза, и который вплоть до августа 1991 выступал за осторожный переход к рынку и сохранение больших полномочий центра в области финансового регулирования. Программу «500 дней» Гайдар, например, критиковал в 1990 году именно за то, что она передавала слишком большие полномочия в плане собирания налогов отдельным республикам.

При этом было бы ошибкой говорить о конъюнктурности взглядов Гайдара – я почти убежден, что в глубине души покойный экономист всегда был убежденным социалистом и даже коммунистом в духе своего знаменитого тестя, писателя Аркадия Стругацкого. Просто, подобно очень многим представителям своего поколения и своей страты, Гайдар пришел к выводу, что все то, о чем говорили классики марксизма и о чем когда-то давным-давно мечтал его дед, все это – не про отсталую, полуобразованную, варварскую Россию, с ее неискоренимой коррупцией и властью держиморд. Здесь людей пока должен дисциплинировать дикий рынок, а все мечты об «инновативной экономике» и «творческой свободе» следует отложить на далекое будущее. Проблема Гайдара и его страты – это во многом та самая проблема, которую поставили перед русским обществом авторы сборника «Вехи», когда они критиковали мировоззрение русской интеллигенции. Оппоненты «Вех» типа Павла Милюкова говорили, что с точки зрения модной социологической науки мировоззрение уже не имеет никакого принципиального значения, и вообще идеологический фактор якобы сильно переоценен «веховцами» 9 [См.: Милюков П.Н. Интеллигенция и историческая традиция // Интеллигенция в России. СПб., 1910.]. Однако история вновь подтвердила правоту выводов Петра Струве и его соратников: мировоззрение интеллектуалов-реформаторов имеет, может быть, большее значение для успеха их исторического дела, чем точность их экспертных рекомендаций.

иберальная номенклатура как в определенной мере «превращенная форма» старой русской интеллигенции имела много очень симпатичных черт, среди них: образованность, сравнительная честность, стихийный консерватизм, во всяком случае – стойкое неприятие революционных переломов и скачков. Однако все эти похвальные качества обнулялись одной чертой – отсутствием национального чувства, в политическом, разумеется, а не этническом смысле этого слова. Почему отсутствие этого чувства сыграло столь роковую роль в истории советского викторианства? Дело в том, что если ты реформируешь собственную страну и при этом воображаешь себя прогрессором, посланцем другой, более высокоразвитой цивилизации, заброшенным на эту землю и выполняющим здесь ответственную работу по заданию какого-то внешнего центра, то можно заранее предположить, что последствия твоих усилий окажутся не слишком удачными. Не стоит удивляться, что в твоем штабе потом обнаружатся представители разных нехороших разведок или кто-нибудь похуже.

Можно что угодно говорить о гайдаровских реформах и, главное, об их предпосылках – у них оказался один очевидный итог – из лидеров мирового развития Россия превратилась в одного из его аутсайдеров. Многие скажут, что не Гайдар в этом виноват, а – отсталая советская экономика, которая после падения нефтяных цен в 1986 году достигла состояния банкротства к началу 1990-х, о чем Гайдар очень откровенно рассказал в своем бестселлере «Гибель империи». Это все правильно, но гайдаровские реформы не только не устранили фундаментальные причины этого коллапса, но сделали его неизбежным и в будущем. Именно в результате рыночных преобразований гайдаровской эпохи Россия обрекла себя окончательно на «сырьевой» путь развития. И, увы, ни в одном из текстов покойного экономиста я не обнаружил ни одного рецепта, а как нам с этого проклятого пути сойти. На прямой вопрос, как осуществить диверсификацию экономики, который мы с Любовью Ульяновой задали ему в интервью в апреле 2009 года, за полгода до его безвременной кончины, Гайдар фактически ответил нам так: для этого надо иметь другое государство, государство с гарантиями частной собственности и свободой слова, без рейдерства и коррупции. В опубликованном «Русским журналом» интервью слова Гайдара звучали несколько мягче, но смысл сохранился: «экономическая диверсификация, — говорил Гайдар, — возможна только при улучшении качества российских институтов. Нужны приличные гарантии частной собственности. Нужна убежденность в том, что судебная система является справедливой и не подконтрольной исполнительной власти. Нужна свободная пресса, которая обеспечивает снижение уровня коррупции государственного аппарата. Нужно сокращение уровня секретности в выработке государственных решений. Нужна бóльшая доля частного сектора, потому что он лучше работает в России, чем государственный» 10 [«Я предпочел бы мягкие, постепенные реформы… // «Русский журнал», 13 апреля 2009; www.russ.ru/Mirovaya-povestka/YA-predpochel-by-... ]. Но можно было сделать вывод из слов покойного премьера, что наши реформы, в ходе которых полностью изменился экономический уклад, тем не менее были реформами лишь наполовину: ибо они лишь изменили модель ценообразования и легализовали разные виды собственности, но оставили в неизменности отсталое, немодернизированное государство. И само это сочетание — дикого рынка с архаичными институтами и неработающей судебной системой — обрекало страну на периферийное, если не полуколониальное прозябание.

Представим себе, однако, что было бы, если бы на месте Гайдара в 1991 году оказался человек с политическими убеждениями, скажем, Глазьева или покойного Юрия Скокова. Человек, который бы хотел не вписать Россию в какой-то «прекрасный мир», а добиться лидерства России в этом мире. Думаю, мы имели гораздо более жесткий вариант «шоковой терапии», который сопровождался бы не менее радикальной политической реформой. Люди, ответственные за банкротство СССР и его временное отступление, были бы безжалостно удалены из структур власти. Общество было бы поставлено перед альтернативой – либо поджатие поясов, сохранение прорывных отраслей за счет временного снижения социальных стандартов, либо медленное гниение и распад. И я думаю, что выбран был бы именно первый путь. Страна оказалась бы, несомненно, более закрытой в экономическом смысле, однако важнейшие направления фундаментальной науки и отрасли наукоемкого производства были бы сохранены и модернизированы. Скорее всего, на время установилась бы однопартийная система с партией власти, стоящей не на коммунистических, но на государственно-патриотических позициях. Мы пережили бы двадцать труднейших лет — с фрустрацией либеральной интеллигенции, с размахом «антисистемного левого» движения, со всеми сложностями общения с Западом. Но спустя двадцать лет это была бы уже другая страна, которая не стеснялась бы собственного экономического роста, была бы лишена чудовищного расслоения между богатыми и бедными и не беспокоилась бы за свою геополитическую безопасность. Реформаторы не пользовались бы ненавистью всего народа, поскольку все понимали, что они смогли не просто вывести страну из кризиса, но сохранить ее положение в ряду индустриальных и постиндустриальных гигантов.

Но победили люди даже не с другой экономической программой, но с другим политическим мировоззрением. Они не хотели революций, они боялись радикальной смены элиты, виновной в катастрофе конца 1980-х, и они были очень озабочены спасением своего класса. И в общем-то именно ради спасения этого обанкротившегося класса они и оказались вынуждены создать команду экономической санации СССР, чтобы представить самих себя, номенклатурных реформаторов советской экономики, в качестве своего рода «иностранцев», людей как бы не из этого мира, которые по этой причине не должны нести ответственность за его грехи. Вся прежняя правящая элита в процессе банкротства империи могла либо пристроиться к команде санации в виде ее попутчиков, либо, напротив, заявить себя ее консервативными критиками.

Но реально санацию страны осуществляли вовсе не «инопланетяне» и не тайные революционеры, неожиданно вышедшие из подполья, но младшие представители элитных кругов той же самой системы, которые очень вовремя сменили свой экономический лексикон. У них не было приоритетной задачи – любыми средствами, сжав зубы, провести страну сквозь горнило кризиса, чтобы сохранить ее в числе ведущих развитых держав мира. Выдержать конкурентный поединок, не думая на время о политической цене, которую придется за это заплатить. Наши реформаторы не меняли, не трансформировали, не модернизировали страну, они ее успокаивали.

И вот в результате их действий политические бури рубежа десятилетий оставались позади, люди возвращались к повседневным нуждам и заботам. Конечно, отвадить людей от политики одной только удавкой голода было невозможно, нужна была твердая рука, и, в конце концов, такая рука нашлась.

Думаю, что в отличие от романтических демократов первой и последующих волн Гайдар ясно понимал, что либеральная номенклатура власть в стране не удержит, что этой властью придется очень скоро поделиться. Вначале, условно говоря, с газовиками, затем – с силовиками. Гайдару хотелось бы, конечно, чтобы и те и другие действовали более-менее грамотно с экономической точки зрения. Они, кстати, и действовали грамотно, претензий к экономической политике Черномырдина-Ельцина у Гайдара было мало, к политике Кудрина-Путина было еще меньше. А все остальные неприятности типа неэффективного государства казались неизбежным следствием извечной отсталости и порочности России, исправлять которые лидер российских либералов, несмотря на все страхи консерваторов, никогда и не порывался.

Революция начала 1990-х отнюдь не была мечтой Гайдара, как, смею думать, она не была реализацией мечтаний братьев Стругацких, она стала проклятием его жизни и, думаю, этот скромный и не амбициозный публицист и теоретик в глубине души был признателен режиму Путина за уход с политической сцены и почти уникальное для фигуры такого масштаба возвращение к позиции экономического эксперта, а также за избавление от фальшивого амплуа пламенного революционера. Не случайно в завершении интервью, которое Гайдар дал «Русскому журналу», он сказал, что: «Восстановление демократических институтов должно быть постепенным. Я бы начал с восстановления свободы прессы, затем с прекращения репрессий по отношению к негосударственным организациям, с либерализации социальной жизни. И только потом подходил бы к либерализации собственно политического режима. В отличие от многих других, я имел отношение к управлению Россией в условиях, когда рухнул социалистический режим. И я совершенно не хотел повторения чего-либо подобного. Я предпочел бы мягкие, постепенные реформы, позволяющие избежать нового витка деинституционализации.» Гайдар явно не предполагал, что события «второй перестройки» будут развиваться столь же бурно, как и пережитый им кошмар самой первой постсоветской демократизации. В отличие от многих своих сторонников Гайдар считал тот кошмар и в самом деле кошмаром и отнюдь не хотел его повторения.

@темы: «Град обреченный», Критика, Отягощенные злом, «Обитаемый остров», Ссылки

---

Оригинальная трактовка, часть 2

[silent-gluk]

Отсюда: politconservatism.ru/articles/povest-o-prosvesh...

Б.Межуев. Повесть о просвещенном авторитаризме и горьких плодах реформы

Юрий Андропов в фантастическом изображении

Новый интерес к творчеству Стругацких был вызван выходом на широкий экран в 2009 году двухсерийного фильма Федора Бондарчука «Обитаемый остров», снятого по мотивам одноименной повести братьев Стругацких 1967 года. Сама эта повесть, очень популярная в свое время, стала своего рода манифестом негласного альянса части интеллигенции с либеральными представителями номенклатуры и, вероятно, какими-то кругами спецслужб. Повесть своим сюжетом обосновывала, с одной стороны, преимущества и разумность системного встраивания недовольной интеллигенции в структуры авторитарной власти с целью ее реформирования и, с другой стороны, обреченность чисто протестного, революционного пути — возможно, более предпочтительного с нравственной точки зрения, но гораздо менее оправданного рационально.



Прежде чем говорить о повести Стругацких, следует сказать хотя бы пару слов о фильме. Картину младшего Бондарчука, конечно, нельзя отнести к разряду удачных – пожалуй, в ней имеются только три примечательные детали: выбор прекрасного актера Алексея Серебрякова на роль Странника, небезынтересное исполнение самим режиссером роли Умника и зловещее изображение тайных заседаний правящей клики – так наз. Неизвестных Отцов во главе с Папой в исполнении актера Максима Суханова.

Тем не менее главный недостаток многократно раскритикованной картины совершенно ускользнул от внимания рецензентов: режиссер, мне кажется, не схватил основной композиционный принцип книги, который в значительной мере позволяет держать внимание ее читателя в постоянном напряжении. Вместе с героем повествования Максимом Каммерером читатель продвигается по ходу действия «Острова» от самого наивного и беспроблемного восприятия происходящего на планете к пониманию все более сложному и все менее однозначному. При этом герой совершает неизбежные ошибки, причиной которых является как его искреннее и разделяемое читателем возмущение всем происходящим на планете, так и каждый раз неполное и частичное постижение им весьма и весьма непростой действительности. Это и создает основную интригу повести, в центре которой – конфликт естественного нравственного чувства и трезвого рассудка. В фильме эта сторона книги отодвинута на второй план – первый план задан контрастом молодого, здорового и уверенного в себе героя и неприглядной и болезненной картины разрушенной войной планеты. Театральная инсценировка «Острова» Сергеем Кургиняном, увиденная мной в 1996 году, произвела на меня более сильное впечатление именно потому, что была сосредоточена на том движении героя к полноте восприятия происходящего, которое и составляет, на мой взгляд, подлинную фабулу повести. Повести, которая сыграла поистине историческую роль в судьбе советской интеллигенции.

Отметим, что нашей интеллигенции издавна была присуща одна черта, которую некогда метко подметил Глеб Павловский, она мгновенно забывает то, о чем думала, кого хвалила и кого ругала еще три месяца назад. Смена убеждений задает совершенно новое и неизбежно искаженное представление о собственном прошлом. Например, во время перестройки, когда с трибун партийных съездов раздался призыв к демократическим переменам и инициативе снизу, либеральная интеллигенция уверила всех и саму себя, что она всегда, со времен по крайней мере хрущевской «оттепели», хотела свободных выборов, многопартийности, слома репрессивных институтов прежнего режима. Из памяти людей стерлись некоторые из тех надежд и страхов, которые переполняли интеллигенцию в течение двух предшествующих десятилетий.

Так вот, до начала перестройки далеко не вся либеральная Москва мечтала о демократии. Символом политических надежд очень многих прогрессивно мыслящих интеллигентов был отнюдь не Буковский или Солженицын, но Юрий Владимирович Андропов, глава советской политической полиции. Именно с ним многие из тех, кто считал себя либералами, связывали гипотетический шанс на реформирование советской системы, на превращение социалистической империи во что-то более цивилизованное. В качестве образца для реформирующегося СССР рассматривалась будущими «сислибами» чаще всего Венгрия, в которой тогда правил ставленник Андропова Янош Кадар. Кадаровскую Венгрию отчасти язвительно, отчасти с одобрением называли «гуляш-социализмом», Венгрия не страдала от недостатка продуктов, а полки продуктовых магазинов были наполнены товарами здесь не хуже, чем в соседней Австрии. Именно о таком, развитом, «гуляш-социализме» и грезила в 1970-е либеральная Москва.

К Андропову интеллигенция всегда питала загадочную и малообъяснимую симпатию. Он представлялся посланцем неких неведомых, но более прогрессивных сил, который только по стечению обстоятельств вынужден взаимодействовать с такими монстрами, как Черненко и Суслов и выполнять в своей стране по ответственному заданию какого-то далекого Центра сложнейшую работу по преобразованию СССР. Интеллигенция с легкостью принимала мысль, что в процессе этих медленных преобразований руководству страны власть нужно держать твердо и в одних руках, не поддаваясь соблазну демократизации и движения снизу, которое сразу же приведет к фашизму и межнациональной резне. Монолог «генерала в вагоне» в блистательном исполнении Николая Гриценко из кинофильма «Семнадцать мгновений весны» о пагубности всякой демократии в точности отражал именно эту, назовем ее вслед за Илларионовым «системно-либеральной», идеологию: «Чем больше мы имеем свобод, тем скорее нам хочется СС, тайной полиции, концлагерей, всеобщего страха! Только тогда мы чувствуем себя спокойными, не нужно отстаивать своей точки зрения на судьбы родины, никакой ответственности, только подними руку в честь того, кто этим занимается за тебя, только крикни: «Хайль Гитлер!» — и все сразу станет понятно. Никаких волнений!»«. Приход Андропова к высшей власти в ноябре 1982 года был отмечен очередным киноподарком со стороны либеральной интеллигенции – картиной Вадима Абдрашитова и Александра Миндадзе «Остановился поезд». В этом фильме преисполненному слепой ненавистью к репрессивным «органам» журналисту Малинину в исполнении Анатолия Солоницына противопоставлялся злобный и отважный следователь Ермаков, которого играл Олег Борисов, смачно произносящий слово «карать» по отношению к простодушным разгильдяям и невольным вредителям 1 [О странном “совпадении” выхода фильма на экран с приходом к власти Юрия Андропова см.: Горелов Д. Первый ряд-82: «Остановился поезд» // OZON-гид, июнь 2001; www.ozon.ru/context/detail/id/200619/]. Впрочем, ни одно художественное произведение не сделало столь много для внедрения в сознание интеллигентов мифа об Андропове — просвещенном авторитарном реформаторе, как написанная в 1967 году и вышедшая в свет отдельным изданием в 1972 году повесть братьев Стругацких «Обитаемый остров».

Все те, кто читал повесть «Обитаемый остров» и кто уже смотрел фильм Федора Бондарчука, знают, что в этом произведении два основных героя. Член Группы Свободного Поиска юный Максим Каммерер, отважный борец против отвратительного режима Неизвестных Отцов, превратившего большую часть населения в управляемых болванов, а меньшинство – в преследуемых изгоев. И противник Максима – руководитель контрразведки Отцов, глава Департамента специальных исследований по прозвищу Странник, который, как выясняется к финалу повести, является членом Комитета Галактической безопасности. Странник заслан Землей на Саракш для медленного реформирования планеты. Спасения ее от неминуемой катастрофы, обусловленной целым рядом бедствий – инфляцией, неурожаем и неминуемым голодом, разрушением экологии и т.д. Максим, науськиваемый враждебным Страннику членом клики Отцов государственным прокурором Умником разрушает систему излучения и сталкивается с давно преследующим его Странником, который предъявляет соотечественнику счет за последствия безрассудной акции: 20% людей после лучевого голодания становятся шизофрениками, страна без излучателей не сможет справиться с внешней опасностью, исходящей от таинственной Островной империи, экономике страны Отцов угрожает инфляция и другие ужасы жизни.

Достоинство повести – в том, что она оставляет открытым основной вопрос – стоит или не стоит разрушать систему, если ее разрушение ведет к таким плачевным последствиям. В финале читателю предлагается на выбор тезис и антитезис. Высказывается одновременно позиция диссидента Максима – «пока я жив, никому здесь не удастся построить еще один Центр» — и точка зрения авторитарного реформатора — Странника — «не думай об излучателях, подумай об инфляции». Думаю, при всей открытости финала авторская позиция склоняется на сторону Странника: излагает авторское видение не сам галактический спецслужбист, а чуть ранее совсем иной персонаж, Оракул страны людей-мутантов по прозвищу Колдун. «Ваш затуманенный и оглушенный совестью разум, — обращается Колдун к Максиму, — утратил способность отличать реальное благо масс от воображаемого, продиктованного вашей совестью. <…> Вы скажете, что в том мире, откуда вы пришли, люди не могут жить с нечистой совестью. Что ж, перестаньте жить».

Знатокам русской мысли и русской интеллигенции эти речи очень знакомы. Так рассуждали Бакунин и Белинский в конце 1830-х годов, в пору так наз. «примирения с действительности». Реальность более разумна, чем наши представления о ней и руководствоваться следует именно разумом, а не голосом «потревоженной совести». Поэтому надо не реальность приводить в соответствие с «совестью», а проникаться сознанием «разумности действительного». «Совесть», возмущенную несправедливостью существующего строя следует держать в узде. У Стругацких та же тема имеет специфический извод: если ты разумен и обладаешь волей что-то менять, войди в число «посвященных», понимающих суть дела, и только под их мудрым руководством осуществляй «перемены», «борись с инфляцией» и спасай свой народ. Конечно, максиму Странника и Колдуна нельзя полностью отождествлять с авторской позицией Стругацких, но само развитие сюжета подводит нас к принятию именно этой не слишком выгодной с точки зрения романтического бунта позиции.

И я полагаю, это далеко не случайно. Повесть Стругацких по самому замыслу авторов была отнюдь не только памфлетом против тоталитарного советского строя, она в первую очередь являлась критикой отважных, но безрассудных стремлений диссидентов в одиночку, или же опираясь на какие-то темные силы внутри брежневского руководства, в один миг покончить с тиранией КГБ и КПСС. Вместо опасной по своим последствиям борьбы, которой могли воспользоваться «враги мира и свободы», диссидентствующей интеллигенции предлагался союз с просвещенными автократорами, курирующими науку и контрразведку. Не стоило больших интеллектуальных усилий понять, о каком конкретно лице в галерее портретов членов Политбюро шла речь.

Стругацкие приступили к написанию «Острова» в 1967 году. В тот год произошли два важных для понимания сюжета произведения события. В мае 1967, после бегства Светланы Аллилуевой на Запад, со своей должности был снят глава КГБ Владимир Семичастный. Его сменил Юрий Андропов. Здесь уместно вспомнить, что о Страннике-Сикорском в повести прямо говорится, что он недавно установил «шефство над контрразведкой». Назначение Андропова и отставка Семичастного стала крупным поражением так наз. «шелепинской партии», выступавшей за прекращение политики «мирного сосуществования» с Западом и за активизацию политических взаимоотношений с Китаем 2 [Первые сведения о «шелепинской группе» я почерпнул из книги Н.А. Митрохина «Русская партия: движение русских националистов в СССР. 1953-1985 гг.» (М.: Новое литературное обозрение, 2003). Представление о связи группы Шелепина с литераторами из «русской партии», доказываемое автором, мне, однако, показалось голословным и не доказанным. Существует, тем не менее, много свидетельств, что «шелепинцы» и в самом деле стремились к новому сближению с маоистским Китаем, хотя и они встречают опровержения со стороны бывших участников группы. «Шелепин настаивал на том, чтобы в партийных документах акцентировался классовый подход, требовал давать отпор империализму и добиваться взаимопонимания с маоистским Китаем. Интеллигенция и даже часть аппарата ЦК боялись его прихода, считая, что это станет возвращением к сталинским порядкам» См.: Млечин Л.М. Железный Шурик. М., Яуза, 2004.]. Новый удар по этой партии был нанесен Брежневым в июне 1967 года, когда после успешной для Израиля Шестидневной войны шелепинцы попытались перехватить инициативу, выступив за военную поддержку Египта и Сирии. Один из «шелепинцев», первый секретарь Московского горкома КПСС Николай Егорычев после разгрома арабских стран прямо обвинил Политбюро в недостаточных усилиях по поддержке обороноспособности страны 3 [В одном из телеинтервью хорошо осведомленный о подковерной борьбе тех лет Александр Яковлев сообщил, что выступление Егорычева должно было стать сигналом к новому перевороту внутри Политбюро: Михаила Суслова на должности второго секретаря ЦК по идеологии должен был сменить Александр Шелепин, главой КГБ должен был стать его соратник Николай Месяцев. Однако Брежнев не поддержал «заговорщиков», и блицкриг «шелепинской партии» был свернут.]. Некоторые историки считают, что Министерством обороны СССР тогда готовилась высадка советского десанта в Хайфе и бомбардировка израильского атомного центра в Димоне 4 [См.: Богданов В. СССР был готов уничтожить Израиль. Третья мировая могла начаться в 1967 году // «Политический журнал», № 17 (68) / 16 мая 2005.]. Мир оказался снова в нескольких шагах от мировой войны. Однако поражение арабских стран в войне с Израилем окончательно подорвало могущество «партии войны»: Егорычев был снят со своего поста, а Шелепин переведен в ВЦСПС – фронда бывших комсомольских вождей была быстро и эффективно подавлена. Отражением этих событий в повести, на мой взгляд, стала одна из сюжетных линий «Обитаемого острова», в которой речь идет о противоборстве Странника с «партией войны», о крахе этой самой партии после разгрома сил Отцов в войне с Хонти и о хитроумном плане обреченного Умника использовать Максима в борьбе с Отцами и Странником.

Когда Стругацкие приступали к созданию «Обитаемого острова», Андропов московским интеллигентам еще помнился не столько главой КГБ, сколько либеральным руководителем Отдела по связям с коммунистическими и рабочими партиями социалистических стран ЦК КПСС, основным идеологическим противником партии «холодной войны» с ее ставкой на пролетарский интернационализм и мировую революцию. Отдел ЦК, который возглавлял Андропов, включал в качестве «подотдела» знаменитую группу консультантов, как они ее называли, «заповедник либералов». В нее входили будущие творцы перестройки: Александр Бовин, Георгий Шахназаров, Олег Богомолов, Федор Бурлацкий, Георгий Арбатов. Последний в своих воспоминаниях так описывает этот Отдел: «Новыми здесь были не только названия и функции (по сути, исследовательские), но и то, что впервые за многие годы в аппарат ЦК пригласили значительную группу представителей интеллигенции. <…> Поначалу консультанты выглядели в аппарате – даже внешне — настоящими белыми воронами. А поскольку потребность была большой и острой и оба заведующих отдела хотели взять людей поярче, среди них оказалось и немало «вольнодумцев», совсем уж непривычных, даже чуждых тогдашнему партийному аппарату. <…> …собранная Андроповым группа консультантов была одним из самых выдающихся «оазисов» творческой мысли того времени…» 5 [См.: Арбатов Г.А. Человек системы. М. Вагриус, 2002, с. 125.].

А теперь давайте сравним рассказ об этом «оазисе» с описанием в «Острове» руководимого Странником Департамента специальных исследований, куда в конце концов после долгих скитаний попадает работать и Максим. «Пятьсот человек у него тут, в основном молодежь, газет они не читают, радио не слушают: времени, видите ли нет, важные научные исследования… так что излучение здесь бьет мимо цели, вернее, совсем в другую цель. <…> И он очень внимательно следит за каждым более или менее талантливым человеком. Прибирает к рукам с юных лет, обласкивает, отдаляет от родителей…». Авторами подчеркивается и та атмосфера свободы и непринужденности, которая царит в Департаменте Странника: «Было у них здесь чисто, светло, просторно, люди казались сытыми и спокойными, энтузиазма не проявляли, с инспектором держались вполне корректно, но без всякой теплоты и, уж во всяком случае, без приличествующего подобострастия».

И еще одна любопытная деталь «оазиса»: здесь везде можно увидеть портреты Странника в разных видах и даже карикатуры на всемогущего и таинственного шефа: «Эти сукины дети даже рисовали на него шаржи и вешали их на самых видных местах!» Подумать только, восклицает в сердцах Умник, такая власть у этого человека, а «сопляки в белых халатах рисуют на него карикатурчики, и он им это позволяет…» Какая-то слишком конкретная деталь эти самые «карикатурчики», мне показалось, что взята она была Стругацкими не из фантазии, но из жизни. Я просмотрел разнообразные описания андроповского Отдела с целью найти что-нибудь подобное. И вот в одной из недавних статей Федора Бурлацкого я обнаружил следующее: «Ю.В. любил интеллектуальную работу. Ему нравилось самолично участвовать в писании важных речей и руководить процессом созревания политической мысли. Кроме того, это были очень веселые «застолья», хотя подавали только чай с сушками или бутербродами (это после девяти вечера). К концу обсуждений разморенные «аристократы духа» отвлекались на посторонние сюжеты: перебрасывались шутками, стихотворными эпиграммами, рисовали карикатуры. Ю.В. разрешал все это, но до определенного предела. Когда это ему мешало, он обычно восклицал: «Работай сюда!»— и показывал переписанный большими, округлыми и отчетливыми буквами текст» 6 [См.: Бурлацкий Ф.М. Потаенный Андропов // «Известия», 15 июня 2004; izvestia.ru/news/291061]. Это явное совпадение двух описаний – фантастического Департамента и вполне реального отдела ЦК – в очень конкретной, мелкой детали окончательно уверило меня в том, что моя изначальная гипотеза была верна, и Стругацкие в самом деле, выводя в своей повести образ Странника, имели в виду никого иного, как Юрия Владимировича Андропова.

Андроповская тема в творчестве Стругацких отнюдь не завершается “Обитаемым островом». Она косвенно присутствует в последующем по времени написания крупном сочинении братьев – романе «Град обреченный», который они решили утаить от публики и компетентных органов в 1970-е, чтобы выпустить лишь в период «перестройки». Опять же – после всеобщей либерализации и при благодушии поклонников Стругацкие поспешили выдать явно антидиссидентский роман за диссидентский. На самом деле, определенные детали этого произведения (именно виселицы у мэрии города во время путча Фрица Гейгера) вызывают в памяти так наз. «венгерское восстание», активное участие в подавлении которого принял Юрий Андропов. В романе показывается, что изменилось бы в стране социалистического эксперимента в случае торжества националистического и антикоммунистического переворота. По мере чтения романа читатель приходит к выводу, что не произошло бы ничего хорошего: националистическая диктатура, точно так же как и тоталитарный режим Наставников, использовала бы сознательный обман граждан, даже в том случае, если бы ей не пришлось прибегнуть к большой крови и массовым репрессиям. Вероятно, в начале 1970-х Андропов уже не чувствовал необходимости в пропаганде своего курса в среде либеральной интеллигенции и о публикации романа (при этом, в отличие от «Острова», в силу сложности сюжета не обреченном на безусловную читательскую популярность) на время пришлось позабыть.

Но к развитию образа Странника-Сикорского братья вернулись в 1979 году в повести «Жук в муравейнике». Нельзя было не заметить в это повести, одной из лучших в творчестве братьев, разочарования авторов в том политическом деятеле, который, как я предполагаю, был избран ими в качестве прототипа для героя «Обитаемого острова». Жесткий прогрессивный реформатор показан здесь в качестве мучимого параноидальными комплексами контрразведчика. Такое изменение образа Странника не случайно. К началу 1980-х та часть либеральной интеллигенции, к которой относили себя Стругацкие, значительно эволюционировала от просвещенного охранительства к «внутренней эмиграции». «Прогрессоры» в погонах и без на время вышли из моды. Отчасти по этой причине повести «Обитаемый остров» не очень повезло в эпоху горбачевской перестройки.

В те бурные годы о Стругацких вспоминали нечасто. С одной стороны, они сумели до крайности раздражить сочувствующих возрождению православия интеллектуалов, особенно молодых, своим романом 1988 года «Отягощенные злом», который умудрились выпустить аккурат к 1000-летней годовщине крещения Руси 7 [Очень характерное свидетельство этого раздражения — статья философа Вячеслава Сербиненко 1989 года «Три века скитаний в мире утопии. Читая братьев Стругацких»: «Апокриф от одноухого Агасфера Лукича в романе «Отягощенные злом» — пока, вероятно, самая большая творческая неудача писателей. Да и как иначе оценить все эти разухабистые и претенциозные истории о похождениях евангельских героев, изначально «сущих сукиных сынов» и «кобелей-разбойников» (речь идет об Иоанне Богослове, имя которого традиция сделала символом целомудрия, и его брате Иакове), а в дальнейшем (уже после голгофской трагедии) убийц («…дельце было пустяковое, они зарезали поддатого горожанина»). Упоминается в досье, составленном тут на псевдо-Иоанна, и скотоложество. Очевидно, что писатели не ставили цель — создать еще одно из серии «забавных евангелий», однако история псевдо-Иоанна в их романе и по духу и по характерному стилю близка к тому, чтобы занять место именно в этом ряду.» («Новый мир», 1989, № 5, с. 254). ]. С другой стороны, как можно догадываться по некоторым замечаниям посвященных людей, политические взгляды братьев начали несколько расходиться. Аркадий никогда не отрекался от коммунизма, при всей своей нелюбви к советским порядкам. Борис был радикальнее. Единой линии по отношению к СССР и демдвижению выработать не удавалось. За подписью братьев за годы перестройки вышло несколько довольно бесцветных публицистических статей 8 [См., напр.: Куда ж нам плыть?// «Независимая газета», 1991, № 3, с. 3; www.rusf.ru/abs/ludeni/publ-1.htm ], которые весьма плохо проясняли их позицию по конкретным политическим вопросам того времени.

Впрочем, думаю, главная причина временной неактуальности Стругацких была в другом – политическая буря рубежа 1980-90-х делала не очень актуальными мифы «прогрессорства» и «просвещенного авторитаризма». «Прогрессоры» и комконовцы отошли куда-то в тень. Их место заняли народные борцы с проклятым режимом, ведомые неожиданно ушедшими в оппозицию бывшими членами и кандидатами в члены Политбюро. Перестройка выглядела как своего рода реванш Умника над Странником. Все выходило в точности по сценарию «Обитаемого острова». Бывшие партийные секретари быстро перекрашивались в противников тоталитаризма, чтобы с помощью демократического движения одолеть своих противников и остаться на вершине власти. Для этого первым делом требовалось разрушить Центр системы излучения, взять под контроль машину государственной пропаганды и, по завету героя Стругацких, попытался использовать «башни излучения» «для перевоспитания народа в духе гуманности и высокой морали».

Но сразу после августа 1991 года «прогрессоры» вновь вернулись во власть, только уже изрядно помолодевшие, с новыми лозунгами и новыми обещаниями. И читающая публика почти немедленно вспомнила о Стругацких — с этого времени начинается второй, до сих пор не спадающий вал их популярности. Свою вторую жизнь обрел и «Обитаемый остров». В контексте реалий начала 1990-х повесть стала представляться не столько памфлетом против брежневского застоя с разнообразными аллюзиями на тему подковерных битв внутри Политбюро, сколько вдохновенным пророчеством о постсоветской, постимперской России. Только тогда читатели заметили, что в «Острове» основное действие происходит в распавшейся империи, которую после разрушительной мировой войны постиг крах. От страны Отцов отделились Хонти и Пандея, причем отношения с Хонти — «бывшей провинцией старой империи, провозгласившей независимость в тяжелые времена» — оказались осложнены реваншистскими устремлениями Отцов, их желанием «вернуть гадов в лоно, предварительно наказав». Когда фильм Бондарчука вышел на широкий экран эти сюжетные линии повести проецировались на экономический конфликт России и Украины, а также на трехдневную войну с Грузией в августе 2008. Сходство с капиталистическим реалиями усиливалось еще описанием диктатуры Отцов, лидер которой, некто Папа, представлен в «Острове» «крупнейшим потомственным финансистом, главой целого клана банкиров и промышленников».

Короче, в выведенной Стругацкими стране Отцов постгорбачевская Россия неожиданно обнаружила саму себя. Существовала даже конспирологическая теория, согласно которой «Обитаемый остров» явился зашифрованным посланием КГБ будущим поколениям россиян — вот к чему, в конце концов, должна прийти наша страна в результате перестройки. Версия, конечно, скорее оригинальная, чем убедительная, однако выдвинувший ее политолог и театральный режиссер Сергей Кургинян в году 1995 представил в доказательство шестичасовой спектакль по повести Стругацких. Смотреть это действо было не всегда легко, однако общее впечатление спасали совершенно неожиданные совпадения. Рассказ о башнях излучения сопровождался трансляцией передачи ельцинского телевидения — и в этом еще не было ничего удивительного. Эффект шока возникал в тот момент, когда актер, игравший роль заместителя государственного прокурора, сообщал об удачно проведенной провокации против «выродков», которых с помощью сбежавшего Максима удалось подбить на взрыв башни.

Напомню, что Максим, которого аборигены планеты часто называют Горцем, был специально отпущен спецслужбами, чтобы подбить «выродков» на бессмысленную диверсионную акцию. Эта провокация организовывалась для того, чтобы запечатлеть на телеэкране ужасающие преступления «выродков» и продемонстрировать их оболваненным гражданам. Так вот, сразу после того, как актер, исполнявший роль заместителя Умника, сообщал, что нападение на башни представляло собой «ловушку государственной прокуратуры», на сцене включался телевизор, и зрители спектакля могли видеть хорошо знакомые им кадры октября 1993 года, на которых Горец-Хасбулатов на волне народного возмущения звал собравшихся у Дома Советов взять штурмом Останкино. После этого поворота оставшиеся четыре часа постановки просматривались уже на одном дыхании, с неослабевающим интересом.

Приход к власти реформаторской команды Егора Гайдара со товарищи, конечно же, немедленно пробудил новый интерес к творчеству братьев в целом и «Обитаемому острову», в частности. Прежде всего, и сам Гайдар и его коллеги по правительству охотно принимали наименование «прогрессоров». И, вправду, «прогрессорами» им было называться более с руки, чем «демократами», в особенности после авторитарного поворота 1993 года. И после того, как Ельцин, с которым была вынуждена связать себя команда реформаторов, памятной ночью декабря 1993 года из популистского лидера, вождя толп и любимца миллионов, превратился в президента благополучного меньшинства, немедленно выяснилось, что Гайдара и семью Стругацких скрепляют матримониальные узы, премьер-реформатор оказался зятем старшего из братьев. Более того, выяснилось, что свою профессию экономиста Гайдар выбрал под влиянием прочитанного в детстве «Обитаемого острова». «Я, собственно, решил заниматься экономикой, — говорил Гайдар в эфире «Эха Москвы» в августе 2005 года, — после того, как прочитал в финале «Обитаемого острова» диалог между Странником и Максимом, где он говорит ему: да ты, вообще понимаешь, что в стране инфляция? Ты,— говорит,— вообще знаешь, что такое инфляция? После этого я твердо решил разобраться».

@темы: «Град обреченный», Критика, Отягощенные злом, «Обитаемый остров», Ссылки

---

Оригинальная трактовка, часть 1

[silent-gluk]

Отсюда: politconservatism.ru/articles/povest-o-prosvesh...

Б.Межуев. Повесть о просвещенном авторитаризме и горьких плодах реформы

«Обитаемый остров» братьев Стругацких и Федора Бондарчука
(Фрагмент книги «Перестройка-2. Опыт повторения»)

Бывший советник Президента В.В. Путина Андрей Илларионов некоторое время тому назад назвал Гайдара, Чубайса и все ориентирующиеся на эти фигуры группы экспертов «сислибами», то есть системными либералами. Термин «сислиб» прижился. С точки зрения Илларионова, с 1991 года российская власть представляла собой тандем «сислибов» и «силовиков», и события декабря 2011 года ознаменовали собой распад этого тандема. Власть поняла, что не может более полагаться на «сислибов». В концепции Илларионова остается многое непонятным — в частности, не вполне ясно, в чем заключена особая «системность» «системных» либералов? Если в том, что они не хотят разрушения собственного государства и падения его внешнего престижа, то такую «системность» можно только приветствовать. Инвективы Илларионова в адрес Гайдара можно прочитать и таким образом, что он недоволен недостаточной радикальностью гайдаровской команды в деле геополитического обнуления России. Но если «системность» состоит в нежелании «сислибов» разрывать отношения с «силовиками», то не является ли в таком случае выход «сислибов» из гипотетического тандема с таинственными представителями силовых структур свидетельством перехода этих людей в новое, «антисистемное», состояние?

В общем, описание Илларионовым своих партнеров по участию в экономической реформе явно неполно и недостаточно, и именно по той причине, что он не касается наиболее уязвимого компонента мировоззрения «сислибов», а именно недостатка у них национального чувства в самом простом, не этническом смысле этого слова – то есть их нежелания или неготовности действовать от имени и во имя не просто абстрактного благоденствия и преуспевания, но также и внешнего, как модно говорить, «державного», успеха своего собственного сообщества.

Илларионов, однако, прав в том, что мироощущение «сислибов» и их корпоративная сцепка с теми людьми, кого они считали «просвещенными силовиками», сформировались еще в годы застоя. Для того, чтобы понять генезис политической культуры той страты общества, которой в 1980-е пришлось приступить к реализации рыночной реформы вначале в Советском Союзе, а затем – в отделившейся от Союза России, следует уделить внимание значительной роли, которая играла в их кругу фантастика братьев Стругацких.

@темы: Критика, «Обитаемый остров», Ссылки

---

Калям

[silent-gluk]

Сегодняшним нашим постом мы обязаны братскому сообществу с мейл.ру - my.mail.ru/community/abs/7F69485412FBA455.html

Народ тут частенько меня спрашивает, откуда взялось имя Калям, и почему всех наших котов и кошек так называли.
Докладываю.
Это традиция, которой значительно больше, чем полвека. Ещё с тех пор, как отец был подростком, все кошачьи представители нашей семьи звались Калямами.
А этимология этого слова такова: на воровском арго тридцатых-сороковых годов прошлого века "калям" означает "маленький кусочек чего-либо". Пример: "ЦикманИ калЯмчик" - "дай кусочек".
Кроме того, в различных тюркских языках это слово означает некую пишущую принадлежность. В глубокие советские времена школьникам Татарстана, например, учителя диктовали такой стишок: "В руки мы берём калям, пишем Сталину селям!"
Да, и следует предостеречь: написание слова "Калям" через "о" ("КОлям") является грубейшей грамматической ошибкой!

Андрей Стругацкий.
Подпись к фото: Последний родительский Калям.

@темы: Реалии, Фотографии, Б.Стругацкий, Перепост, Ссылки

---

Сегодня с нами...

[silent-gluk]

...издание более экзотическое. Хотя бы по возрасту.



Это обложка.






Титульный лист.




Оборот титульного листа.




Страница 3.




Страница 119.




Послесловие (от переводчика).








Оглавление.




Выходные данные.


Итак, с нами:

Strugatski A. Miljard aastat enne maailmaloppu / Strugatski A., Strugatski B.; Tolk. M.Varik; Sarja kujundus [Художник-оформитель]: E.Palmiste; Kaas [Обложка]: A.Salmin. - Tallinn: Eesti Raamat, 1987. - (Mirabilia). - 272 lk. - 90.000 truk. - Эст. яз. - Загл ориг.: За миллиард лет до конца света; [Пикник на обочине].

Содерж.:

Miljard aastat enne maailmaloppu / Strugatski A., Strugatski B. - Lk.3-118.
Valjasoit rohellise / Strugatski A., Strugatski B. - Lk.119-269.
Saateks / M.Varik. - Lk.270.

О переводе - за основу взят, если верить обороту титульного листа, вариант из сборника 1984 года.

Из интересных вариантов: Veingarten - все остальные имена в "За миллиард лет..." вполне предсказуемо затранслитерированы. С "Пикником на обочине" Должно быть поинтереснее. Pielmann, Redrick Shoehart, Austin, Barbridge, Quoterblood, Macnow, Blacking (Гуталин), Tsoon (Зона), Noonan, Lemchen, etak.

@темы: Картинки, «За миллиард лет до конца света», Переводы, «Пикник на обочине», Библиофильское, Библиография, Книги

---

Еще раз цурэновский сонет

[silent-gluk]

Утащен отсюда: www.reshetoria.ru/govorit_reshetoriya/anonsy/ne...

Автор - kruglov

Мир невеждных

Увядший лист, как символ скорой смерти,
Напоминанье о былой красе,
Сорвавшись, падал, и, достигши тверди,
Стал незаметным к утренней росе.

Рассвет рассеял призрачные тени,
Представив взору черный силуэт:
Качает ветер, разгоняя тленье.
О! Кто ты, висельник? Ужель поэт?

Кому, бедняга, перешел дорогу,
К какому ложному свернул порогу?
Твой заостренный лик не даст ответ.

Стальная птица принесла надежду,
Но не готов наш мир и тьма невеждных,
И в чудо верящим здесь места нет…

@темы: Вторичное творчество, Сонет Цурэна, «Трудно быть богом», Ссылки

---

Еще подборка цитат

[silent-gluk]

Отсюда: interesno.cc/article/10230/25-glubokih-i-filoso...

25 ГЛУБОКИХ И ФИЛОСОФСКИХ ЦИТАТ БРАТЬЕВ СТРУГАЦКИХ

Борис и Аркадий Стругацкие, самые популярные «литературные» братья, не просто писатели-фантасты. В своих романах о будущем, о мире в целом и человеке в отдельности, они отвечают на вечные вопросы — как сделать верный выбор, найти себя и не потерять в огромном мире.

Каждая цитата на вес золота!

Братья Стругацкие в течение многих лет оставались ведущими представителями советской фантастики. Каждая новая книга становилась событием, вызывала яркие и противоречивые дискуссии.

Борис Стругацкий шутил о себе: «Я только половина писателя», имея в виду, что только вместе с братом, Аркадием Натановичем, они составляли целую творческую единицу. А их романы полны глубоких и философских размышлений:

83% всех дней в году начинаются одинаково: звенит будильник.

Целыми неделями тратишь душу на пошлую болтовню, а когда встречаешь настоящего человека, поговорить нет времени.

Детей бить нельзя. Их и без тебя будут всю жизнь колотить кому не лень, а если тебе хочется его ударить, дай лучше по морде самому себе, это будет полезней.

Все правильно: деньги нужны человеку для того, чтобы никогда о них не думать.

Мухи-то воображают, что они летят, когда бьются в стекло. А я воображаю, что я иду. Только потому, что передвигаю ногами.

Просто удивительно, как быстро проходят волны восторга. Грызть себя, уязвлять себя, нудить и зудеть можно часами и сутками, а восторг приходит и тут же уходит.

Если во имя идеала человеку приходится делать подлости, то цена этому идеалу — дерьмо.

Волчица говорит своим волчатам: «Кусайте, как я», и этого достаточно, и зайчиха учит зайчат: «Удирайте, как я», и этого тоже достаточно, но человек-то учит детеныша: «Думай, как я», а это уже преступление.

Почему не помолчать, когда все ясно без слов?

Лучше двадцать раз ошибиться в человеке, чем относиться с подозрением к каждому.

А какой смысл покупать машину, чтобы разъезжать по асфальту? Там, где асфальт, ничего интересного, а где интересно, там нет асфальта.

Фантазия — бесценная вещь, но нельзя ей давать дорогу внутрь. Только вовне, только вовне.

Скептицизм и цинизм в жизни стоят дешево, потому что это много легче и скучнее, нежели удивляться и радоваться жизни

Среди них никто точно не знал, что такое счастье и в чём именно смысл жизни. И они приняли рабочую гипотезу, что счастье — в непрерывном познании неизвестного, и смысл жизни в том же.

Что это такое — нужен? Это когда нельзя обойтись без. Это когда все время думаешь о. Это когда всю жизнь стремишься к.

Это что-то вроде демократических выборов: большинство всегда за сволочь.

Какой смысл говорить о будущем? О будущем не говорят, его делают!

Там, где торжествует серость, к власти всегда приходят чёрные.

Но ведь не может быть так, чтобы среди тысячи дорог не нашлось верной!

Не в громе космической катастрофы, не в пламени атомной войны и даже не в тисках перенаселения, а в сытой, спокойной тишине кончается история человечества.

Нет на свете ничего такого, чего нельзя было бы исправить.

Не каждому дано быть добрым. Это такой же талант, как музыкальный слух или ясновидение, только более редкий.

Счастье — это когда ты хочешь то, что можешь, и можешь то, что хочешь.

Иногда я спрашиваю себя: какого черта мы так крутимся? Чтобы заработать деньги? Но на кой черт нам деньги, если мы только и делаем, что крутимся?

Будь оно все проклято, ведь я ничего не могу придумать, кроме этих его слов: СЧАСТЬЕ ДЛЯ ВСЕХ, ДАРОМ, И ПУСТЬ НИКТО НЕ УЙДЕТ ОБИЖЕННЫЙ!

А моих любимых цитат нет.

@темы: Ссылки, Цитаты

---

Еще раз цурэновский сонет

[silent-gluk]

Отсюда: caty-bashk.livejournal.com/100638.html

Как лист увядший падает на душу,
Тоска и боль сердечного ненастья,
Слезой горючей просятся наружу,
Омыть осколки призрачного счастья.

Мечты давно запрятаны в руины,
От горя всуе ослабели руки,
Терзают память прошлого картины.
Не лечит время раны. Стихнут муки.

Судьба порой безжалостна, жестока.
Не скрыться от всевидящего ока.
Какой бы ни пылал в душе пожар,

Бредешь ли ты по жизни одиноко,
Иль в небеса возносишься высоко,
Всегда успеет нанести удар.

© Екатерина Башканова

@темы: Вторичное творчество, Сонет Цурэна, «Трудно быть богом», Перепост, Ссылки

---

Давно у нас критики не было...

[silent-gluk]

Громова А. Золушка // Литературная газета (М.). - 1964. - 1 февр. - С.2-3.

ЗОЛУШКА
CУДЬБА нашей научной фантастики таит в себе немало загадочного. С одной стороны, книги молодых писателей-фантастов - А. и Б. Стругацких, А. Днепрова, С. Гансовского и других - издаются массовыми тиражами и все же немедленно исчезают с прилавков книжных магазинов; они пользуются, без преувеличения, мировой известностью (например, произведения Стругацких изданы в Чехословакии, Польше, Румынии, ГДР. Франции, Италии, Японии, Англии. США, Канаде). С другой стороны, фантастика продолжает числиться, по меткому выражению И. Ефремова, падчерицей литературы: «серьезная» критика ее не замечает, «солидные» журналы считают ниже своего достоинства не то что печатать фантастику, но даже знакомиться с ней; доступ в члены союза писателей для тех, кто работает в этом жанре, фактически закрыт...

Нет и какого-либо периодического издания, посвященного специально фантастике. В самом деле, почему это так? Читателям что ли неинтересно? Да изданию такого рода обеспечен поистине фантастический спрос, широкий контингент подписчиков! Писателям не нужно? Позарез нужно - негде печататься и уж тем более негде разрабатывать теорию жанра, нет трибуны для серьезной, квалифицированной критики.
За это крайне необходимое дело - выпуск альманаха - взялось издательство «Знание». Вообще-то следовало ожидать, что инициативу тут проявит «Молодая гвардия»: ведь именно при этом издательстве работает творческое объединение писателей-фантастов, здесь выходят ежегодники - «Фантастика, 1962 год», «Фантастика, 1963 год». Однако что ж, и для «Знания» такое предприятие вполне естественно. Но издательство пока так робеет с непривычки перед фантастикой, что вместо намеченных (и подготовленных уже!) шести номеров альманаха выпустило два непериодических сборника - «Новая сигнальная» и «Черный столб».
Да и то перестраховалось - дало «научные комментарии» к повестям и рассказам... Представьте себе, что какой-нибудь журнал сопровождает роман комментариями военного специалиста на тему о том, как пользуются оружием герои данного романа или, допустим, к повести о любви добавляет комментарии консультанта по вопросам семьи и брака... А с фантастикой можно делать что угодно. Вот и получается, что кандидат технических наук А. П. Мицкевич комментирует рассказ писателя А. Днепрова, хотя Днепров и Мицкевич (как читатель может узнать из любезной справки в конце сборника) - одно и то же лицо, но это лицо в ипостаси ученого кажется издательству более заслуживающим доверия. А к «Черному столбу» дает комментарий посторонний фантастике человек, - настолько посторонний, что пресерьезно вещает: «Фантастика, конечно, не самоцель(?!). Ее задача - ориентировать читателя, подготовить его к изумительным открытиям науки, показать, сколько тайн и загадок стоит перед наукой». Иначе говоря, по мнению кандидата технических наук Т. Корнева, фантастика - это нечто вроде беллетризованной научно-популярной статьи.
Это особенно обидно потому, что у фантастики существует огромная, очень активная и высококвалифицированная аудитория. Если научная фантастика и ходит в падчерицах у «большой литературы», то это не просто падчерица, а - именно Золушка, которую всячески обижают только в ее собственной семье и которая на деле оказывается избранницей.

Весной прошлого года московские писатели-фантасты поехали в Харьков по приглашению Общества любителей научной фантастики, Харьков - город заводов и институтов, а значит - город ученых. Общество любителей научной фантастики и возникло при Доме ученых. В его составе - академики, профессора, доценты. Но общество создано на широких демократических началах: в его заседаниях принимают самое активное участие инженеры, техники, преподаватели, врачи, рабочие, студенты, даже школьники старших классов. Зал общества зачастую не вмещает всех желающих. Приходят иной раз человек 500 и в тесноте, да не в обиде сидят (а то и стоят) до полуночи, спорят, рассуждают, мечтают. Выступающих всегда много, уговаривать не приходится. И регламент для всех одинаков - и академику, и школьнику дают пять минут (впрочем, иногда зал голосует - продлить!). Спорят яростно, аргументация остроумна и глубока.
Да и записки, которые писали гостям-москвичам Аркадию Стругацкому, Анатолию Днепрову, отличались от обычных вопросов писателям. Спрашивали: «Что вы думаете о проблеме бессмертия?», «Как вы относитесь к проблеме соотношения сознательного и подсознательного; имеет ли подсознательное право на изображение в научно-фантастической литературе?», «Считаете ли вы возможным создание кибернетической машины, обладающей человеческой психикой?», «Какой вы представляете любовь в будущем?», «Будут ли люди будущего счастливей людей настоящего?»
Писатели - участники встречи - были пока что счастливы в настоящем: это была их аудитория. Именно к этому громадному и все расширяющемуся кругу читателей и адресуется современная фантастика.

Современная фантастика приучает к тому, что мир беспределен и бесконечно разнообразен, к тому, что мир непрерывно меняется, что перемены эти неотвратимы, а последствия их не всегда еще удается предугадать. Все дальше в прошлое отодвигается «юношеская» популяризаторско-приключенческая фантастика. Передовые позиции уже заняла философская фантастика, которая стремится решать коренные проблемы эпохи, то проецируя их в будущее, то изменяя какие-то компоненты настоящего.
Пусть предположения фантаста окажутся вообще ошибочными, - искусство и здесь сыграет свою заветную роль: заставит мечтать, думать, искать, видеть красоту и сложность мира. «Причина, почему искусство может нас обогатить, заключается в его способности напоминать нам о гармониях, недосягаемых для систематического анализа», - говорил Нильс Бор.
Почему же, однако, фантастика все еще находится на положении бесправной Золушки в литературе? Конечно, известную роль тут сыграло и то обстоятельство, что в не столь давние годы фантастика была до такой степени задавлена, загнана на такой крохотный пятачок, со всех сторон стиснутый достопамятными требованиями «ближнего прицела», что не смогла удержаться в границах искусства, сползла на уровень популяризаторства, приправленного для большей удобоваримости приключениями. Но этот период миновал, и скомпрометированный в те годы жанр давно уже доказал свою художественную полноценность. И подлинная причина неравноправия фантастики коренится в другом - в том, что немалое число людей, от которых в той или иной степени зависит «благополучие» жанра, чуть ли не щеголяет своим первозданным невежеством в области науки и техники. И ведут себя эти люди согласно парадоксу Уайльда о бесполезности узнавания: «Джентльмен и так знает все, что ему нужно, а неджентльмену, что бы он ни узнал, не принесет пользы». Такие «джентльмены», ничтоже сумняшеся, публично высказывают свои дремучие взгляды, к примеру, на кибернетику, ничего в ней не смысля и свято веря, что смыслить тут и нечего: джентльмен заранее все знает.
Поэтому теория жанра остается неразработанной, критические статьи о фантастике, изредка (весьма редко!) появляющиеся в печати, носят в лучшем случае характер довольно поверхностного обзора, а обычно выглядят дилетантски беспомощными, порой и грубо заушательскими. Ничего удивительного - о фантастике обычно пишут совершенно случайные, ничего в ней не смыслящие люди.

То, что фантастика продолжает успешно развиваться в этих условиях, говорит о ее большой жизнеспособности. Но, разумеется, такое положение дел не может ей не вредить. Действительно, ведь все поиски фантастики, настойчивые, страстные, ведущиеся в весьма различных направлениях, одинаково игнорируются «серьезной» критикой. Никто не пытается осмыслить, что же хорошо и что плохо в современной фантастике, каковы основы и перспективы развития этого жанра. Вот появилось в прессе несколько рецензий на повести Геннадия Гора (может, потому, что Гор все же «чистый» писатель и критики считают, что он просто на досуге балуется фантастикой?). Гора снисходительно похваливают - мол, ничего, философствуй себе, можно,-а обнаруженные у него недостатки списывают на общий счет фантастики: что с нее возьмешь, такой уж это неполноценный жанр! И фантастика Гора рассматривается, конечно, «самовито», изолированно от всего, что делают другие фантасты. Между тем, если вдумчиво проанализировать проблематику и художественные приемы Г. Гора в сопоставлении, например, с творчеством Стругацких или Днепрова, то станет ясно, что мы имеем дело с принципиально различными направлениями современной фантастики (речь идет в данном случае не об уровне таланта и мастерства, а именно о направлении поисков, об исходных позициях).
Возьмем хотя бы те же сборники, изданные «Знанием». Ведь уже по повестям и рассказам, которые представлены там, ясно, как разнообразна по проблематике и стилевым приемам наша фантастика.
Острый моральный конфликт. лежащий в основе «Далекой Радуги» Стругацких, окрашивает атмосферу этой талантливой повести в суровые и яркие тона трагической романтики, но не делает ее однообразной по колориту: там есть и добродушный юмор, органически присущий творчеству Стругацких, и лирическая любовная сцена (почти уникальное для этих авторов явление), и очень напряженные, остродинамические сцены. Но главное в повести - философские и моральные проблемы, связанные с научным поиском, опасным экспериментом и его последствиями.

Совсем иначе построена вполне реалистическая по приемам «Новая сигнальная» Севера Гансовского. Необычайные события, происходившие с советским солдатом Николаем Званцовым во время войны, и вправду следует отнести не к невозможному, а только к неразгаданному. Странные сны Званцова даже на теперешнем, во многом еще исходном уровне изучения телепатических явлений не кажутся мистическими. Однако их загадочность, резкая необычность придают фантастический колорит задушевному и простому повествованию С. Гансовского.
«Черный столб» бакинцев Е. Войскунского и И. Лукодьянова более традиционен. Необыкновенное явление природы, угрожающее всей земле, и героическая борьба людей против него - проверенная, сотни раз испытанная схема прежней популяризаторски приключенческой фантастики. В умелых руках эта схема безотказно срабатывает, обеспечивая «приличный» средний уровень произведения и его, так сказать, «читабельность». Но она и сковывает писателя, не дает проявиться в полную силу его способностям. Правда, Е. Войскунский и И. Лукодьянов сумели в известной степени преодолеть это сковывающее влияние схемы, постаравшись переместить центр тяжести повествования с событий на людей, на разработку психологии героев.
Остроумная маленькая повесть Н.Разговорова «Четыре четырки» - это образчик фантастики юмористической, знакомой нашим читателям хотя бы по великолепным гротескам Станислава Лема. Но юмор Н. Разговорова гораздо более мягок и спокоен. В искрометных, ошеломляющих богатством фантазии «Звездных дневниках Ийона Тихого» так и слышатся раскаты смеха, то безудержно веселого, то горького и едкого: у Н. Разговорова вместо этого - тихая и добрая улыбка, пастельные тона.

Словом, современная советская фантастика представлена в двух этих сборниках хорошо и разнообразно. А вот с критикой дело обстоит иначе, и это не случайно.
Посмотрите на критические статьи, помещенные в сборниках «Знания»: ведь по ним трудно понять. кто же пишет хорошо и кто плохо, кто талантлив и смел, кто бездарен и подражателен. Можно сказать в качестве объяснения, что критики, проявляющие постоянный интерес к фантастике (такие все же есть, хоть их по пальцам перечтешь), в кои-то веки получив трибуну для выступления, стараются поддержать честь жанра, стоять «спиной к спине у грота». Но объяснение - не оправдание. Приводит это, по логике вещей, к тому, что, например, Е. Брандис и Вл. Дмитревский в статье «Век нынешний и век грядущий» о новаторской яркой повести братьев Стругацких говорят в том же благожелательно-безразличном тоне, что и о немыслимо разбухшем, сером и невыразительном романе Г. Мартынова «Гость из бездны», - мол, и у Стругацких, и у Мартынова есть недостатки, но есть и достоинства. А в общем «нельзя умолчать», как говорят авторы статьи, и об А. Днепрове (который, как бы строго о нем ни судить, демонстрирует в своем творчестве одно из принципиально важных и интересных направлений современной фантастики), и об Ал. Шалимове, который довольно грамотно компонует свои рассказы из готовых деталей: все, дескать, неплохи, все фантасты.
Нашей фантастике нужно не снисходительное и неразборчивое похваливанье, а серьезный анализ специфики и перспектив жанра, трезвый и бескомпромиссный разговор о достоинствах и недостатках. Проблемы жанра фактически не разработаны, а истина, как известно, рождается в спорах. Поэтому, веря в то, что издательство «Знание» продолжит начатое дело, альманах научной фантастики будет жить, хочется пожелать, чтобы отдел критики в этом альманахе строился в основном на смелой, свободной дискуссии, на столкновении различных точек зрения.

Инициатива издательства «Знание», конечно, заслуживает всяческой поддержки. Если ему удастся создать полноценное периодическое издание - трибуну советской фантастики, - это будет большое дело.
А сборники «Новая сигнальная» и «Черный столб» показывают, что все основания для успеха есть, - нужны только энергия и решимость издательства. Промахи, о которых шла речь, исправимы и, в сущности, естественны: ведь «Знание» взялось за новое для себя дело, и дело непростое вдобавок. Тем более следует поддержать издательство.
И если альманах будет выходить, может появиться и принц, который выведет Золушку-фантастику из несправедливого угнетения... Только кто сыграет роль принца? А вдруг да Союз писателей? Или это уж слишком сказочно даже для фантастики?
Ариадна ГРОМОВА

@темы: «Далёкая Радуга», Критика

---

Какой любопытный фильм...

[silent-gluk]

Оказывается, есть фильм польского режиссера П.Шулькина "Война миров". Вот что пишут о его содержании:

Ирон Идем - известный телевизионный ведущий. Прилёт Марсиан приветствует с радостью, как и все те, кто поверил что эта высшая цивилизация принесла "любовь". Однако через двенадцать дней его жизнь меняется. Ему приказали участвовать в пропагандистской кампании для побуждения людей на добровольную сдачу крови, как доказательство своей "любви" к Марсианам. Идем спросил директора телевизионной станции: для чего это? Вместо ответа он лишился жены и квартиры. Он тоже должен был сдать кровь, даже несмотря на то что у него есть "билет Друга Марсиан". Телевизионная станция организует большой концерт, за билеты на который платят кровью. А когда после концерта инопланетяне улетели, суд осудил Идема на расстрел за коллаборационизм с Марсианами. Однако смертная казнь - это выдумка, потому что это лишь очередная телевизионная манипуляция, такая же как и многие из тех событий что произошли до этого.

(За информацию спасибо Ю.Флейшману.)

Эхотаг ли это? Читал ли пан Шулькин "Второе нашествие марсиан"?..

@темы: Фильмы

---

Вы, наверное, давно знали...

[silent-gluk]

...а я вот - нет.

Дримвайдс-юзер ilya-simanovsky пишет вот здесь: ilya-simanovsky.dreamwidth.org/832807.html



Недавнее открытие: Профессора с "Сталкере" озвучивает не сам Николай Гринько, а другой артист. Что Тарковский переозвучивал артистов с акцентом - понятно (например, за Баниониса в "Солярисе" говорит Владимир Заманский, известный по "Проверке на дорогах", а за Ярвета - Владимир Татосов). Но Гринько? И почему я не замечал подвоха - вроде бы голос тот же самый, знакомый по другим фильмам? В чем разница с "настоящим" Гринько?

Эти вопросы я задал Рашиту Сафиуллину, который был художником на "Сталкере". С разрешения Рашита Талгатовича цитирую его ответ дословно:

"Я слышал об этом на бегу, спрошу у Евгения Цымбала (ассистент режиссера на "Сталкере" - И.С.)
.....

Было так (рассказал Евгений Цымбал, спасибо ему).

Уже во время озвучания, когда был прекрасно отработан некоторый метраж, АА вдруг стал раздражать мягкий южнорусский выговор Н.Г. Гринько. (Не пишу украинский акцент, потому что акцента не было. Была некоторая мягкость и замечательная плавность, которая раньше - никогда Тарковского не раздражала, а наоборот очаровывала). А тут он вдруг решил озвучить эту роль другим, более жестким по голосу актером, что и было сделано.

Профессора озвучил Сергей Сергеевич Яковлев - актер театра киноактера, самой известной ролью которого был староста, которого повесили в фильме "Восхождение"."

Вот так. Вы разницу вряд ли заметили. И я не заметил. А она есть.

=====

Я склеил отрывок из "Соляриса" с Николаем Гринько, отрывок из "Дома с мезонином" с Сергеем Яковлевым и отрывок из "Сталкера" с Гринько-Яковлевым. Все по 20 секунд. Можно сравнить голоса.
 

%3C%64%69%76%20%63%6C%61%73%73%3D%22%6C%6A%5F%65%6D%62%65%64%63%6F%6E%74%65%6E%74%2D%77%72%61%70%70%65%72%22%20%73%74%79%6C%65%3D%22%6D%61%78%2D%77%69%64%74%68%3A%20%35%36%30%70%78%3B%20%6D%61%78%2D%68%65%69%67%68%74%3A%20%38%30%30%70%78%3B%22%3E%3C%64%69%76%20%63%6C%61%73%73%3D%22%6C%6A%5F%65%6D%62%65%64%63%6F%6E%74%65%6E%74%2D%72%61%74%69%6F%22%20%73%74%79%6C%65%3D%22%70%61%64%64%69%6E%67%2D%74%6F%70%3A%20%35%36%2E%32%35%25%22%3E%3C%69%66%72%61%6D%65%20%73%72%63%3D%22%2F%2F%65%6D%62%65%64%64%65%64%2E%64%72%65%61%6D%77%69%64%74%68%2E%6E%65%74%2F%3F%6A%6F%75%72%6E%61%6C%69%64%3D%32%39%36%36%31%34%36%26%6D%6F%64%75%6C%65%69%64%3D%31%31%26%70%72%65%76%69%65%77%3D%26%61%75%74%68%5F%74%6F%6B%65%6E%3D%73%65%73%73%69%6F%6E%6C%65%73%73%3A%31%34%39%33%30%32%34%34%30%30%3A%65%6D%62%65%64%63%6F%6E%74%65%6E%74%3A%32%39%36%36%31%34%36%25%32%36%31%31%25%32%36%3A%37%32%36%38%61%65%62%61%66%35%36%39%66%39%30%66%39%32%31%39%30%34%61%30%65%38%30%36%34%37%37%64%30%32%62%65%66%32%64%39%22%20%77%69%64%74%68%3D%22%35%36%30%22%20%68%65%69%67%68%74%3D%22%33%31%35%22%20%61%6C%6C%6F%77%74%72%61%6E%73%70%61%72%65%6E%63%79%3D%22%74%72%75%65%22%20%66%72%61%6D%65%62%6F%72%64%65%72%3D%22%30%22%20%63%6C%61%73%73%3D%22%6C%6A%5F%65%6D%62%65%64%63%6F%6E%74%65%6E%74%22%20%69%64%3D%22%65%6D%62%65%64%5F%32%39%36%36%31%34%36%5F%31%31%22%20%6E%61%6D%65%3D%22%65%6D%62%65%64%5F%32%39%36%36%31%34%36%5F%31%31%5F%64%62%66%74%61%22%3E%3C%2F%69%66%72%61%6D%65%3E%3C%2F%64%69%76%3E%3C%2F%64%69%76%3E%3C%64%69%76%3E%3C%61%20%68%72%65%66%3D%22%68%74%74%70%73%3A%2F%2F%77%77%77%2E%79%6F%75%74%75%62%65%2E%63%6F%6D%2F%77%61%74%63%68%3F%76%3D%72%6C%44%71%6E%41%69%71%2D%44%41%22%3E%57%61%74%63%68%20%6F%6E%20%59%6F%75%54%75%62%65%3C%2F%61%3E%3C%2F%64%69%76%3E

Watch on YouTube

@темы: Тарковский, Фильмы, Экранизации, Перепост, Ссылки, Сталкер

---

В очередное воскресенье...

[silent-gluk]

...с нами очередное издание. Не очень интересное, мягко говоря.



Это обложка. И вы, наверное, уже догадываетесь, что я о ней хочу сказать...





Авантитул.




Титульный лист.




Оборот титульного листа.




Выходные данные.






Реклама.


Итак, это:
Стругацкий А. Полдень. XXII век: [Фантастический роман] / Стругацкий А., Стругацкий Б.; Серийное оформление и компьютерный дизайн В.Воронина; [Иллюстрация на обложке А.Дубовика]. - М.: Изд-во АСТ, 2016. - 352 с. - (Книги братьев Стругацких). - 3.000 экз. - Подп. в печ. 11.02.2016. - Заказ № 38162. - ISBN 978-5-17-094322-7.

Содержание:
Полдень. XXII век. С. 5-347
Почти такие же
Ночь на Марсе. - С. 5-22
Почти такие же. - С. 22-45
Возвращение
Перестарок. - С. 46-53
Злоумышленники. - С. 53-80
Хроника. - С. 80-81
Двое с "Таймыра". - С. 81-91
Самодвижущиеся дороги. - С. 91-107
Скатерть-самобранка. - С. 107-123
Возвращение. - С. 123-136
Благоустроенная планета
Томление духа. С. 137-161
Десантники. - С. 161-188
Глубокий поиск. - С. 188-207
Загадка задней ноги. - С. 207-231
Свечи перед пультом. - С. 231-254
Естествознание в мире духов. - С. 254-268
О странствующих и путешествующих. - С. 268-279
Благоустроенная планета. - С. 280-307
Какими вы будете
Поражение. - С. 308-328
Свидание. - С. 328-339
Какими вы будете. - С. 339-347

О самом издании как полиграфическом продукте сказать нечего: бумага так себе (в принципе, при наличии желания можно увидеть текст на обороте), обложка - сами видите (булыжник - орудие космонавта)... Зато дешево. Сравнительно.

Текст - восстановленный, и я бы сказала "стандартный", если бы у оного текста не был откушен кусок в финале - история с Петром Петровичем и последовавшее. Впрочем, это уже не первое издание с данной проблемой. И хорошо, что для изданий, включающих больше одного этого произведения, макет делают отдельно и куска не теряют.

@темы: Хроника, Картинки, Возвращение, Скатерть-самобранка, Свидание, Десантники, Томление духа, Свечи перед пультом, Поражение, Библиофильское, Благоустроенная планета, Злоумышленники, Самодвижущиеся дороги, О странствующих и путешествующих, Какими вы будете, Ночь на Марсе, Глубокий поиск, Естествознание в мире духов, Загадка задней ноги, Почти такие же, «Полдень, XXII век», Двое с "Таймыра", Перестарок, Полдень XXII век (Возвращен

---

Ура! 15!

[silent-gluk]

С большой радостью сообщаю, что вышел 15 том ПСС Стругацких - litgraf.com/detail.html?e=1&book=1015 , а там видно.

В этом томе вашему вниманию предлагается "Отель "У Погибшего Альпиниста"" (и пляшите, любители первых редакций! - журнальный вариант там есть тоже!), кусочек сценария телепередачи (жаль, что только кусочек, интересно было бы, что же там дальше...) - из неопубликованного, много статей и рецензий (некоторые рецензируемые книги даже хочется прочесть...), переписка, дневники, записные книжки... И, конечно, библиография и интересные почти как сама повесть примечания.

Недостаток у тома один и уже традиционный. Электронный он... А при этих темпах и нынешних ценах на малотиражки об этом варианте даже думать страшно.

Ползем дальше и терпеливо (или нетерпеливо, у кого как получается) ждем том № 17. Не потому, что там обещают "Пикник на обочине", а потому, что он будет означать переполз за середину. Потом лично я жду № 20 (хорошее число, круглое!), 22 (две трети!), 23 (останется ровно 10!), 25 (не менее хорошее число), и с некоторой опаской (из-за содержания, но число-то круглое) - 30 и последующие. И с большим интересом - дополнительные, которые не анонсированы, но слухи-то и виды ходят.

@темы: Публицистика, Записные книжки, Сценарии, Собрание сочинений, Письма и дневники, «Отель "У погибшего альпиниста"», Полное собрание сочинений, Ссылки

---

А вот еще тьмускорпионь

[silent-gluk]

Опять от polakow.

– Не советую ввязываться в драки, – сказал Анненков. – Патронов у вас – по пятидесяти штук на ствол, этого на хороший бой маловато. Да три сотни вообще безоружных, с лопатами и кирками. Так что, если встретите что-то совсем небольшое – взвод там или неполную роту – режьте всех без сомнения. Заодно и довооружитесь. А вот с подразделением большей численности – не советую…
– Не советую, съедят, – промурлыкал Львов.
(Львов-Маркин цитирует кота Василия из книги А. и Б. Стругацких «Понедельник начинается в субботу». - прим. авт.)
Анненков поморщился, но Крастынь подхватил идею штабс-капитана и с жаром поддержал его:
– Вот именно, Петр Юзефович. Беспременно съедят!

Земляной А., [Орлов Б.] Отморозки. Другим путем. - М.: АСТ, 2017. - Глава 5.

@темы: Понедельник начинается в субботу, Тьмускорпионь