Цурэновский сонет

[silent-gluk]

Отсюда: stihi.ru/2018/04/18/3612

Миоль. Сонетная Рапсодия Цурэна. Венок сонетов
Сонеты Цурэна
СОНЕТНАЯ РАПСОДИЯ

по строке Цурэна Правдивого
Из романа А. и Б. Стругацких «Трудно быть богом»


Рапсодия - музыкальное произведение, написанное в СВОБОДНОМ, «импровизационном» стиле.

Венок сонетов

«Как лист увядший падает на душу...»

"Горы пены прохладной…"
Цурэн Правдивый

11.


Но горы пены не оставят следа
И смоют откровенья прошлых чувств.
Стакан наполовину станет пуст,
Чтоб наполненья нового отведать,

Пресытившись им через полчаса,
Как лист увядший…
Падает на душу
Холодную – горячая слеза,
Пытаясь растопить седую стужу.
Не удаётся…
Бес попутал что ли,
Захлопнув крышку вековой юдоли,
Перемешав «сегодня» и «вчера».

Воркует новый день интеллигентно,
Надежды нет, но тянется зачем-то
Из века в век занятная игра.

@темы: Вторичное творчество, Сонет Цурэна, «Трудно быть богом», Ссылки

---

Любопытно

[silent-gluk]

В прошлом году вышла вот такая книга - Россия 2050: Утопии и прогнозы / Под ред. М.Г.Ратгауза. - М. Новое издательство, 2021. - 600 с., ил.

"Прекрасная Россия будущего — какая она? И можем ли мы быть уверены в ее прекрасности? Политологи, писатели, социологи, философы, архитекторы и комиксисты объединили в этой книге свои усилия, чтобы вообразить или спроектировать будущее страны через 30 лет."

И есть в ней такая работа: Константин Гаазе. Экспериментальная утопия братьев Стругацких.

Так вот, вопрос: как бы найти эту работу в пригодном для утаскивания в сообщества виде?..

@темы: Публицистика

---

Любопытно

[silent-gluk]

Борис Стругацкий об инакомыслии и советской цензуре. Из интервью писателя на Радио Свобода

Отсюда: youtu.be/ZugAMfL6OfE

@темы: Б.Стругацкий, Видео, Ссылки

---

Цурэновский сонет

[silent-gluk]

Отсюда: stihi.ru/2018/04/18/3612

Миоль. Сонетная Рапсодия Цурэна. Венок сонетов
Сонеты Цурэна
СОНЕТНАЯ РАПСОДИЯ

по строке Цурэна Правдивого
Из романа А. и Б. Стругацких «Трудно быть богом»


Рапсодия - музыкальное произведение, написанное в СВОБОДНОМ, «импровизационном» стиле.

Венок сонетов

«Как лист увядший падает на душу...»

"Горы пены прохладной…"
Цурэн Правдивый

10.


Напишешь слово на сыром песке,
Приходишь ночью для беседы к морю,
Как лист увядший… Силы нет поспорить
С волной озябшей в древнем городке.

Веками разговоры ни о чём:
День завтрашний – счастливей, чем сегодня.
Не сглазить чтобы, плюй через плечо
Или у гроба посиди господня.

Усвоив с детства, сколько дважды два,
Полезно сомневаться иногда
В том, что, казалось бы, давно изведал.

Ко всем вопросам подобрав ответ,
Захочешь на песке оставить след,
Но горы пены не оставят следа.

@темы: Вторичное творчество, Сонет Цурэна, «Трудно быть богом», Ссылки

---

Любопытно

[silent-gluk]

Вот здесь - fantlab.ru/blogarticle76279 - пишут:

Издательство «Найди лесоруба» подготовило книгу СТРУГАЦКИЕ: ДОКУМЕНТАЦИЯ, которая выйдет ограниченным тиражом в марте.

Это очень личный, почти интимный сборник материалов о Братьях Стругацких, не претендующий на объективность и всеохватность, не пытающийся приблизиться к официальной литературной критике. Можно воспринимать его как специальный номер журнала, можно – как сборник рецензий. Можно – как попытку облачить получившиеся тексты в скорлупу художественной прозы с элементами псевдодокументалистики.

В июле 2018 года редакция журнала, выдохнув после создания спецномера о Станиславе Леме, села и попыталась понять, что будет дальше. Впереди были выпуски, посвященные Джеффу Нуну, Дэвиду Кроненбергу, weird fiction. Но одну дерзкую задумку, витавшую в головах, мы так и не смогли реализовать. Сейчас, спустя почти три с половиной года, спустя несколько изданных книг, мы решились сделать это.

Начинать говорить о творчестве Братьев Стругацких можно с трех читательских позиций, основанных на «наборах» их произведений:

– неувядающей классике «Трудно быть богом», «Понедельник начинается в субботу», «Пикник на обочине» и т.п.;

– «Полуденном» цикле – лучшей русскоязычной утопии ХХ века: «Полдень, XXII век», «Жук в муравейнике», «Волны гасят ветер» и других;

– «странных» романах, не вписывающихся ни в вечную классику, ни в светлое будущее Мира Полудня: «Гадкие лебеди», «Улитка на склоне», «Град обреченный».

Говорить о творчестве Стругацких можно с многих позиций, в целом же говорить довольно проблематично: все уже сказано и рассказано сотни раз в тысячах материалов. Группа «Людены» провела колоссальный труд по упорядочиванию и систематизации наследия Стругацких. Стоит ли пытаться сказать что-то еще?

Для взрослых мир обычно чересчур детализирован и поэтому обманчиво считается познанным. Интереснее всего мир в детстве, когда он не познан. Именно тогда просыпается жажда познать его. Миры Братьев Стругацких никогда и никем не будут познаны до конца. Именно поэтому мы, словно дети, в который раз возвращаемся к ним снова и снова.

Вы можете поддержать наш книгоиздательский проект Вконтакте по ссылке ниже.

Также идёт сбор средств на подготовку и печать тиражей книг Дж.Г.Балларда и Майкла Циско

vk.com/app6359087_-130465349

Для самых щедрых читателей предусмотрены приятные бонусы.

Обложка книги создана как дань уважения Яне Станиславовне Ашмариной, иллюстратору многих произведений Стругацких.

@темы: «Волны гасят ветер», «Град обреченный», «Жук в муравейнике», Улитка на склоне, Критика, Понедельник начинается в субботу, «Пикник на обочине», «Гадкие лебеди», «Трудно быть богом», «Полдень, XXII век», Полдень XXII век (Возвращение), Ссылки

---

Любопытно

[silent-gluk]

Братья Стругацкие. Письма о будущем

Выход в космос и начало его освоения были для Стругацких не какими-то оторванными от жизни событиями. Они воспринимались братьями как наступление новой эры. Осенью 1959 года Аркадий Стругацкий писал в газете «Литература и жизнь»: «И вот пришел день, когда лунный перелет стал фактом. Мечта осущест­вилась. Человек дотянулся до космического тела – пока только до ближайшего. Вероятно, в скором времени первые космонавты ступят на почву Луны, и Луна перестанет быть объектом научной фантастики». Таким образом, если европейский романтизм XIX века явился отторгающей реакцией на научно-технический прогресс, то советский романтизм 60-х органично его дополнял. Его романтика направлена на познание неведомых далей, изучение космоса, строительство нового мира – он ведь возник из соприкосновения чудесного и реального, что и произошло с наступлением космической эры во второй половине 50-х – начале 60-х."
Когда наступил перелом в творчестве братьев Стругацких и с чем он был связан. Почему современная фантастика не предлагает позитивного образа будущего. Заведующая учебно-научным сектором политической культуры Московского государственного института культуры Юлия Черняховская рассказывает о своей книге «Братья Стругацкие».

Отсюда: youtu.be/MK1J2BtkaFs

@темы: Черняховская, Видео, Ссылки

---

Цурэновский сонет

[silent-gluk]

Отсюда: stihi.ru/2018/04/18/3612

Миоль. Сонетная Рапсодия Цурэна. Венок сонетов
Сонеты Цурэна
СОНЕТНАЯ РАПСОДИЯ

по строке Цурэна Правдивого
Из романа А. и Б. Стругацких «Трудно быть богом»


Рапсодия - музыкальное произведение, написанное в СВОБОДНОМ, «импровизационном» стиле.

Венок сонетов

«Как лист увядший падает на душу...»

"Горы пены прохладной…"
Цурэн Правдивый

9.


Взывающий к звезде, в ночной тоске,
Ваятель, неудачник от природы,
Решил на поэтические своды
Накинуть немощь, но ушёл в пике.

Как лист увядший, сморщенная плоть
Души его, некчёмностью распятой,
Желает, но не может побороть
Беспомощной беззвучности проклятой.

Споткнувшийся на знаках символизма,
«Хрущёвки» строит в поле футуризма –
Безликий праздник в сереньком носке.

Его однообразьем пахнут стены…
Что возведёшь, когда трезвучья немы?
Напишешь слово на сыром песке.

@темы: Вторичное творчество, Сонет Цурэна, «Трудно быть богом», Ссылки

---

Любопытно

[silent-gluk]

К вопросу о Странниках, или Снова Стругацкие

Мы хотели – правда, хотели! – отвлечься от темы братьев Стругацких, хотя бы на время (про Майю Тойвовну мы помним, и обязательно напишем, но не вот-прям-щаз). Но виноват во всем наш читатель с ником Жёсткий психолог (он же [email protected]). За что ему большое спасибо. В разговоре о Странниках мы как то перешли на комаров, потом… Весь разговор пересказывать не станем, его можно почитать по этой ссылке.

Комары, насколько нам известно, неразумны. В уголовном праве убийством является причинение смерти другому человеку. В УК РФ читаем: «убийство, то есть умышленное причинение смерти другому человеку». То есть наш читатель совершенно прав – уничтожение комара не является убийством с правовой точки зрения, и так же он прав, адаптировав определение под реалии мира Полудня: умышленное причинение смерти другому разумному существу. Пока мы говорим только об умысле, причинение смерти по неосторожности мы тут рассматривать не станем, и чуть позже вы поймёте, почему.
Ещё один важный момент касается Странников. Мы не знаем их мотивов. Не знаем их психологии и не знаем их логики. Мы знаем только их действия, и именно на этой основе мы можем попробовать сформулировать этакое «усреднённое» отношение людей мира Полдня к ним.

Итак, на орбите планеты, далёкой от Земли, Странники ставят боевой, тщательно замаскированный, спутник. Он несёт две ракеты. Первую выпустил не пойми когда и в кого. Второй достался кораблю четы Семёновых. Зачем спутник там поставлен? Судя по всему, для блокады планеты и недопущения контакта с цивилизацией, которая находилась внизу – или для недопущения их выхода в космос. И в первом случае двух ракет более чем достаточно.

Простой читатель наверняка скажет (и сказали в комментариях): две ракеты – это ерунда, это слишком мало для серьёзных намерений. Но Борис Стругацкий не простой читатель и писатель, он астроном. А астрономы, моряки и даже туристы прекрасно понимают: две ракеты – это очень много. Вероятность обнаружения конкретной планеты в космосе крайне мала. А учитывая размеры Вселенной, она стремится к нулю. Это как оказаться в океане на плотике и надеяться, что тебя подберёт случайный корабль. Даже сейчас, когда движение по морям очень оживлённое, вероятность обнаружения крайне мала. Но плотность морских судов в морском пространстве Земли, даже сто лет назад, даже двести, в бесконечное или просто огромное количество раз выше плотности движения в космосе космических кораблей всех рас в любое время. С этим вроде разобрались, хотя вопросы наверняка возникнут.
Теперь к Странникам. Могли ли они предполагать выход в космос неразумных существ? Думается, нет. То есть Странники не могли не понимать, что их ракеты отработают по разумным существам или их автоматическому аппарату. Могли ли Странники рассчитывать, что это будет исключительно робот? Ну, на наш взгляд – точно нет, рискнём предположить, что и на взгляд людей мира Полудня – тоже.

Конечно, Комов даёт этому объяснение:

"Когда Комов заговорил снова, голос у него был какой-то необычный, какой-то надломленный. Заговорил он о Странниках; сначала подивился тому, что Странники, поставив охранный спутник, пошли на риск, граничащий с преступлением, но потом сам же вспомнил косвенные данные, согласно которым Странники всегда путешествуют целыми эскадрами и всякий одиночный звездолёт в их представлении не может быть ничем иным, кроме автоматического зонда..."

Честно говоря, сомнительное какое-то объяснение. Если Странники – высокоразвитая цивилизация, а мы априори принимаем, что это так, то откуда такой ограниченный взгляд? Они что, не могут допустить существование каких-то других подходов к космическим полётам? Или Странники смотрят на развитие цивилизаций по принципу «Есть две точки зрения – моя и неправильная, если мы летаем так, то и все остальные должны летать так и только так»? Если это предположение верно, то какая-то не очень красивая история получается. А если неверно, если косвенные данные истолковали неправильно, то это ситуация действительно граничит с преступлением.

И, кстати, нам одним интересно, какие именно косвенные данные могли свидетельствовать о том, что Странники летали целыми эскадрами?..
Да, потом Комов сам произносит эти слова:

"полувековая варварская эпоха одиночных полётов в свободный поиск – слишком много жертв, слишком много нелепых ошибок, слишком мало толку…"
Но… Но всегда остаётся «но». В данном случае – был корабль Семёновых, сбитый со спутника Странников.

Итак, что же у нас выходит на круг? А выходит интересная картинка. Несмотря на стремление авторов уверить нас о том, что Странники – это сверхразвитая цивилизация, которая не агрессивна и крайне добра, эпизод с кораблём Семеновых это опровергает. На корню опровергает. Эти конкретные Странники готовы совершить поступок, который представляет собой убийство разумного существа, даже не пытаясь вступить с ним в контакт. Мы подчёркиваем: убить любое разумное существо и в любых количествах. Ведь это мог быть не исследователь с тремя людьми на борту, это мог быть заблудившийся экскурсионный корабль, везущий детей на каникулы…

Иными словами, как минимум одна из цивилизаций Странников является или агрессивной и воинственной, или безответственной. Одна из, так как скорее всего, и Борис Натанович Стругацкий подтвердил это в одном из интервью, Странники — это группа цивилизаций. Мы уже как-то говорили: применение янтарина и даже схожесть архитектуры (хотя это нигде не указывается) ни в коей мере не говорит о том, что это одна и та же цивилизация. Мы все используем кирпич, и если посмотреть на исторические здания по всему миру, то можно будет легко определить общие черты, характерные той или иной эпохе. Даже схожие предметы искусства не говорят о том, что их создал один и тот же народ. Недавно мы писали о вуду и об изображении их Лоа, которые очень часто копируют католические изображения с поправкой, а иногда и без неё, на цвет кожи. Никто ведь не станет утверждать, что автохтон Гаити и автохтон Франции или Германии — это представители одной расы, верно?

Ну а теперь зададим вопрос: имеет ли основания страх перед Странниками у некоторых представителей человечества? Учитывая, что минимум один вид Странников ставит самострелы на разумных существ? Ведь, по сути, этот спутник – не что иное, как самострел, установленный в подъезде жилого дома. Рано или поздно он подстрелит или хозяина, или гостя.

Да, рядовые жители мира Полдня, скорее всего, не знают об этих проблемах. Но те, кто принимает решения – знают. И как они должны оценивать эту информацию? «Жук в муравейнике» – или «Хорёк в курятнике»?...

Ну, вроде бы всё. Мы благодарны вам, наши читатели, за ваши комментарии и обсуждение. Постараемся и дальше быть интересными для Вас.

Отсюда:

@темы: «Малыш», Ссылки

---

Любопытно

[silent-gluk]

«Ефремов и Стругацкие: две вершины на пути советской фантастики».Лекция И.Л. Лемзакова 17.11.2015

Отсюда: youtu.be/X3dUJ-7OxFE

@темы: Видео, Ссылки

---

Цурэновский сонет

[silent-gluk]

Отсюда: stihi.ru/2018/04/18/3612

Миоль. Сонетная Рапсодия Цурэна. Венок сонетов
Сонеты Цурэна
СОНЕТНАЯ РАПСОДИЯ

по строке Цурэна Правдивого
Из романа А. и Б. Стругацких «Трудно быть богом»


Рапсодия - музыкальное произведение, написанное в СВОБОДНОМ, «импровизационном» стиле.

Венок сонетов

«Как лист увядший падает на душу...»

"Горы пены прохладной…"
Цурэн Правдивый

8.


Не отыскать их в океане суши,-
Друзей, когда-то изгнанных тобой…
Как лист увядший, шелестит прибой,
Ты сам себе давно уже не нужен,
Но что-то пишешь суетой сует,
Воспоминаньем отдаваясь неге,
Хранишь в кармане выцветший билет
Туда, где никогда доселе не был.

Усталостью пролистывая ночи,
Боишься, что кукушка напророчит,
Когда судьба висит на волоске
И не напиться вешними дождями…

Останешься проросшими стихами,
Взывающий к звезде в ночной тоске.

@темы: Вторичное творчество, Сонет Цурэна, «Трудно быть богом», Ссылки

---

Любопытно

[silent-gluk]

Гречка в космосе: как изображали коммунизм братья Стругацкие

Дмитрий Кралечкин — о конструировании реальности в повести «Полдень, XXII век»

Как правильно доставлять в космос борщ, что общего у прогрессоров с вампирами и почему фантастика — это путешествие в коммунизм? Читать книги и размышлять о прочитанном можно по-разному, и сегодня мы предлагаем вам сложный, но остроумный текст философа Дмитрия Кралечкина о повести Стругацких «Полдень, XXII век», которую они начали писать шестьдесят лет назад. Эта повесть стала их вкладом в теорию коммунизма, нехватка которой остро ощущалась в идеологии хрущевской оттепели.



В одной из новелл «Десантники», входящей в состав повести Стругацких «Полдень, XXII век», только-только вернувшемуся разведчику, изрядно проголодавшемуся в одночасовой миссии, быстро подают еду: «Он извинился перед Сидоровым, снял со стола журналы и накрыл стол хлорвиниловой скатертью. Затем он поставил на стол хлеб, масло, молоко и гречневую кашу». Действие между тем происходит на межзвездном корабле, обращающемся вокруг экзопланеты, а едок, с трудом доползающий до стола, секундой ранее снимал защитный костюм, изнемогая от усталости, — и вот он уже готов приступить к легко узнаваемому, едва ли не детскому обеду. Подкрепляется он не столько гречкой и молоком, сколько «знакомым» как таковым (без всякой приправы unheimliche), домашней едой в ее образцовом приготовлении. Эта сцена и множество подобных в текстах Стругацких указывают на особую аранжировку самой фрагментарности, которая говорит о том, что, в отличие, например, от К. С. Робинсона, Стругацких не волновала подробность описания, расширяющегося в глобальную логистику и мимикрирующего под описания реалистические и в то же время постмодернистские. Подробность и ее исчерпывающий характер не казались им залогом эффекта реальности. Последний сам подвергся определенной пере- и проработке, позволяющей обходиться с ним намного вольнее, чем требовала каноническая фантастика, выступавшая ответвлением реализма как метажанра.

Например, неточности, встречавшиеся в описании технологических деталей у Жюля Верна, хорошо заметные для специалистов и даже комментировавшиеся иногда в примечаниях (в частности, в советских изданиях), сами являются точкой равновесия, то есть это та мера реальности и уточнения, которая позволяет убедить читателя вместе с автором в том, что описываемые события и процессы действительно реализуемы. Попытка выжить на необитаемом острове по рецепту Жюля Верна (например, выплавить сталь или приготовить лекарство), скорее всего, привела бы к краху, но точного следования в данном случае и не требовалось: неточность является той мерой позитивно прорабатываемого технологического мира, которая всегда обещает собственное уточнение, то есть реальность классической фантастики построена прежде всего не на репрезентации «будущего» или «иного», которая легко скатывается к собственной проекции на уже данное, а на хорошо взвешенной мере неточности. Жюль Верн, в отличие от Декарта, не говорит: «и т. д.», то есть не обрывает «правила для руководства ума» на определенном пункте, после которого «все понятно», скорее он дает результат в целом, представляя саму процедуру в качестве неточного «краткого пути», сокращения, итога в модусе «вообще говоря» (не отличающегося от самой реальности, поскольку до определенного момента реальность Таинственного или Необитаемого острова остается недособранной). Таким образом, реальность — это продуктивное сокращение, которое позволяет пренебрегать отдельными частностями и пробелами в знании. Ее классическая экономия допускает ошибки, предполагая, что даже они не способны нарушить общую траекторию движения: железо все равно будет получено, даже если производится оно по неверной технологии. Разумеется, речь идет не только о железе, но и о самом повествовании, которое производится путем производства железа в технологически некорректном цикле выплавки.

Гиперреалистическое описание (пример — К. С. Робинсон) не может себе такого позволить просто потому, что оно в конечном счете уже не может опереться на фикцию реальности как сокращения. Гиперкапиталистическое письмо Робинсона является еще и гиперсоциалистическим: это запись самого капитализма после его краха, вернее, после устранения значимых различий между капитализмом и социализмом, — то есть, вопреки Стругацким, будущее означает не реализовавшийся на бытовом уровне коммунизм, а бесконечный крах логистически несовершенного капитализма, расширение компании Amazon до границ вселенной, что влечет за собой полную экспликацию капитализма, предельное выведение в описание и репрезентацию (отсюда гиперубедительность повествования, которая очень скоро перестает убеждать). Возможно, что Робинсон понимает марксизм прежде всего как указание на ошибку в описании: прибавочная стоимость, скрывающая эксплуатацию, понимается в таком случае как все то же сокращение реальности, вынесение за скобки определенных элементов, которые не нуждаются в учете просто потому, что результат достигается поверх них и без них, путем спрямления. Гиперкапитализм Робинсона выясняет, что такое спрямление и короткие пути ему более не по карману, а потому реальность становится крайне затратной — в том числе в пересчете на количество слов. Робинсон вполне мог бы быть ООО- или АСТ-писателем: в его тексте обнаруживается огромное количество описаний технологических процессов, объектов, инициатив и т. п., которые иногда деградируют до уровня технической документации, существенное отличие лишь в том, что его, похоже, больше интересует другой вопрос — кто за все это будет платить? Пусть мир состоит из объектов и гиперобъектов, но сколько это стоит?

Можно предположить, что реалистический и, как его производное, научно-фантастический нарратив всегда строился, в том числе на уровне собственно сторителлинга, на тех или иных фигурах кредита, растраты, сокровища, «общей экономии» и т. п., то есть более или менее успешного пренебрежения вопросом о реальной экономике в данный и конкретный момент. Разумеется, декларативно фантастика не могла согласиться на презентизм Робинсона, который он упорно развивает (что и оказывается его новаторским ходом в собственно «фантастике»). Однако это неприятие является следствием не столько «законов» (или, что то же самое, условностей жанра), сколько базовой посылки о конституировании реальности за счет позитивного пренебрежения к деталям, которое как раз и дает эффект полноты (сокровища или неограниченного ресурса): не важно, кто будет платить, кто-нибудь найдется (или нет). Описание всей реальности у Робинсона оказывается в этом смысле гиперреализмом финансовых и материальных трансферов: в отличие от катастрофических вариантов деконструкции реализма (например, как у Балларда), Робинсон полагает, что реальность ожидает не взрыв, производный от очередного капиталистического кризиса, а бесконечная (или дурная) реальность дорогостоящего переописания и рефинансирования. Соответственно, реальность будущего на самом деле редуцируется до уровня руководства по применению, однако такое руководство написано на чрезмерно подробном языке бесконечного уточнения любого трансфера материальных и нематериальных ценностей и ресурсов. В конечном счете, реальность у Робинсона, то есть метафизическая позиция определения реального, как она задается в качестве точки схождения повествования, конструируется в качестве отмены самого представления о возможности «данности» чего бы то ни было в ООО-мире: на то это и мир объектов, что в нем за все должно быть заплачено. Разумеется, реальность платит сама за себя, но только по частям и по этапам, без предоплаты и без кредита, но это ни в коей мере не делает ее «тотальностью», не позволяет погасить долги и найти бесконечный ресурс (аналогичный «счастью» в «Пикнике» Стругацких). Таким образом, Робинсон — это крайне пессимистическая версия Латура, в которой мир полностью совпадает с его объектно-агентным описанием, однако за каждое микроописание приходится платить, то есть оно всегда снабжено своим счетом-фактурой (каковые счета в своей гигантской массе как раз и составляют нарратив), где все подробнейше расписано: кто, что, за чей счет.

Кажется, что оппозиция классической фантастики и катастрофизма/реализма не оставляет места для третьей позиции: в одном случае реальность успевала пробежать по сломанному мосту, прыгнуть выше собственной головы, забирая все выше и выше, а в другом расписывалась во всех подробностях только для того, чтобы постоянно платить за себя такими описаниями (мы буквально вынуждены платить Робинсону вниманием к бесконечным описаниям), обещая экспансию, но настолько гиперреалистическую, что мало кто готов ей увлечься или поверить в нее. Позиция Стругацких, демонстрируемая указанным примером с «гречкой», оказывается в этом отношении действительно «третьей» позицией, но выполнимость ее доказуема только при условии отказа от определенных принципов первых двух и в конечном счете отказа от принципов самой экономии реальности (что может связываться с переходом от научно-фантастического жанра к «просто фантастическому», о котором говорили сами Стругацкие). Действительно, «Полдень» не может быть построен как экспансия провалившегося капитализма, но в то же время не может быть дан и как набросок оптимистического, спрямлявшего ходы, колониального капитализма XIX–XX веков (или империализма). В одной из своих классических статей, посвященных SF, Ф. Джеймисон указывал на то, что задача фантастики — изобразить не столько будущее, сколько неспособность это будущее вообразить, поскольку такое воображение неизбежно возвращается к настоящему, остраняя его в классическом кантианском и одновременно модернистском жесте. Кажется, что Стругацкие в 1960-е годы настолько хорошо освоились с этой базовой проблемой фантастики (демонстрируемой Джеймисоном на примере «Резца небесного» Ле Гуин), что просто нашли ей другое применение. «Реалистические» проблемы Робинсона представимы как структурные проблемы построения сюжета как такового, ставшие локальным сюжетом «Резца небесного»: представляя одну реальность, приходится платить другой реальностью (у Ле Гуин — ее буквальной отменой), что, конечно, означает, прямо противоположное: стоимостью представленной реальности является именно то, что она не позволяет отменить наличную, поскольку последняя является единственным поручительством и единственной ценностью, которой можно расплатиться за другую. Робинсон делает вывод: именно потому, что одной реальностью приходится платить за другую, отменить невозможно ни первую, ни вторую — именно та реальность, которой оплачивается другая, оказывается более фундаментальной и «нередуцируемой», чем mock reality, произведенная на Марсе или в гиперреалистическом сне. На уровне письма та же самая проблема означает, что за конструирование одного мира или его фрагмента требуется платить по меньшей мере когеренцией, что, в свою очередь, означает запуск логистического процесса письма, который у Робинсона приобретает экспансивный и в то же время катастрофический характер.

Ответ Стругацких на эту ловушку «платной реальности» — двойное «нет»: нет — научной фантастике и нет — экстранаучной фантастике (если говорить в терминах Мейясу), которая бы могла сделать ставку на саму не-когеренцию, обнаруживая в ней парадоксальный ресурс для репрезентации будущего и, соответственно, коммунизма. Действительно, «невозможность» представить будущее или невозможность коммунизма обычно формулируется как неизбежный «захват» любой такой репрезентации нарративным ресурсом настоящего, который сам становится ресурсом лишь в такого рода захвате, который тут же отменяет (или проваливает) поставленную перед ним задачу. Соответственно, репрезентация будущего становится тривиально невозможной, а экономический цикл по обмену одной реальности на другую просто не запускается, все остается на своих местах, в стазисе нерепрезентируемости. Фантастика, вопреки своим намерениям, открывает, что невозможно продать мир — по крайней мере, ей крайне трудно найти продавца, как, впрочем, и покупателя. Контррешение Стругацких состоит не в том, чтобы разогнать эту машину перепродажи и спекуляции, а в том, чтобы, напротив, принять ее провал за отправную точку: элементы настоящего, выделенные в гарантированном провале воображения, в его «торможении», сами должны стать нарративными неподвижными «двигателями» и одновременно точками пристежки повествования, которые позволяют совершить путешествие в будущее, не платя за это путешествие ни копейки. С точки зрения стандартной марксистской нарративной критики, «гречка в космосе» (если, конечно, это не космонавт Гречка) является не чем иным, как зримым доказательством провала репрезентации, неизбежно возвращающейся к «столу с клеенкой». Однако Стругацкие, похоже, использовали такой провал как прием, сделав его базовым: проблема не в том, что опереться на подобные элементы «прошлого» сложно, поскольку они должны работать в репрезентации будущего, а в том, как сделать из них своего рода «средства связи» коммунизма и «с коммунизмом». Последнее возможно, если предположить, что такие элементы (еда, имена, состоящие из имени и отчества, привычки и т. п.) являются «жесткими десигнаторами» и прошлого, и будущего, позволяя нам как читателям и, что главное, самим его обитателям-персонажам легко в нем ориентироваться, но это же означает, что коммунизм оказывается проблемой не столько экономической, сколько навигационной, картографической и, главное, эргономической. «Провешивание» коммунизма, аналогичное процедурам Сталкера, возможно только за счет сохранения огромного массива или архива самих вешек, которые объявляются бесспорным фондом коммунистического общества, которое, соответственно, уже в значительной мере реализовалось. То, что представлялось для фантастики проблемой — невозможность отделаться от такого «заземления» на настоящем, — тут объявляется решением, которое просто нужно уметь использовать. Соответственно, все эти элементы неснятого настоящего в коммунистическом будущем оказываются не «архаизмами» или «пережитками», а именно средой коммунизма, позволяющей его опознавать и ориентироваться в нем. Вопрос о том, кто платит за нее, не встает просто потому, что она досталась в наследство, которое само поддерживается будущим изобилием (по большей части формальным). Таким образом, структурно коммунизм Стругацких оказывается специфическим ретрокоммунизмом или коммунизмом наследников и удобств, который решает классические проблемы саморепрезентации за счет того, что видит в проблеме решение, покрываемое доставшимся по наследству (буквально из социалистического быта) фондом.

Соответственно, хотя «остатки гречки» в космосе могут на первый взгляд показаться следствием провала репрезентации (или неизбежной слабостью воображения, не способного проработать все экономические и причинно-следственные цепочки в мире «реальной» научной фантастики), в своем позитивном варианте «гречка» выполняет функцию фрагментации, полностью закрывает вопрос сборки фантастической реальности (или коммунизма), как он мог бы пониматься в реалистической фантастике. Возвращение, редукция репрезентации к подобного рода узнаваемым фрагментам сама говорит о том, что реальность коммунизма удобно сегментирована, поделена на комфортные отсеки, более того, она принципиально некосмична или антикосмична. Русский космизм является одной из попыток решить всю ту же экономическую проблему репрезентации коммунистической реальности — либо за счет кредитного взлета, либо за счет тотализации всех трансферов энергии и средств (или, что то же самое, продуктивного овладения всеми возможными силами природы). Экономическая ставка космизма предполагает, что вопрос репрезентации можно решать только целиком, ведь, если коммунизм не представим как целое, это не коммунизм. Как следствие, внимание критиков утопий традиционно обращается на более или менее вытесненные локусы негативного (смерть, преступность, сумасшествие), которые остаются в самом космичном космосе хотя бы для того, чтобы служить предлогом для сюжетных поворотов — примером чему может служить космический проект И. Ефремова. Как ни строй космический коммунизм, в нем все равно будут фатальные пробелы и недостачи, запускающие его логический распад. Однако Стругацкие увидели в космизме путь в никуда, то есть коммунизм надо развести с космизмом. Решением является не тотальное конструирование реальности, неизбежно оставляющее темные пятна негативности, а фрагментация и сегментация, которая делает из осколков неудавшейся репрезентации аттракторы коммунистической реальности.

Десантник возвращается на космический корабль, чтобы поесть гречки. Рацион людей будущего вообще достаточно ограничен, более того, он в изрядной мере совпадает с советским кулинарным каноном («Боги пьют нектар. И едят сациви. Давно я не пробовал сациви»; «Самодвижущиеся дороги»). Такое же совпадение обнаруживается на уровне досуга («На лужайку бы. В травку бы. Полежать. И чтобы речка»; «Десантники»), культурного потребления (заказ книжек из каталога на несколько десятков наименований), аффективных отношений (уехать за возлюбленной на Дальний Восток). Разумеется, планета, как и ее политико-управленческая структура, полностью перестроена («благоустроена»), однако она выступает не столько центром повествования, сколько фоном, обеспечивающим «изобилие», являющееся не чем иным, как способом не проблематизировать доставку гречки и борща в космос. Мир будущего распадается на микросреды, микроуровни узнаваемого — довольно скромного, но теперь уже гарантированного — комфорта (его можно было бы назвать мещанским, если бы он уже не был советским). Соответственно, глобальная экономическая проблема развития «производительных сил» может пониматься как проблема такого развития, уровень которого обеспечил бы абсолютно гладкое существование подобных фрагментов, жестких десигнаторов коммунизма, которыми, соответственно, не нужно платить за то, чтобы слетать в космос. Изобилие составляет глобальную экономическую схему лишь гипотетически, декларативно, сюжетно оно является другим именованием сохранения тех остаточных реалий, которым вроде бы место в прошлом. Таким образом, вся мощь коммунистического режима работает не на «музеификацию» прошлого (что характерно для капиталистических дистопий Ф. Дика), а на его поддержание в максимально рабочем, потребляемом состоянии. Неявно Стругацкие указывают на то, что к 1960-м годам был достигнут конец антропологически-потребительской истории человечества: все основные аффекты, потребности и стремления уже полностью сформированы, они не могут кардинально измениться. Выйти за пределы рациона 1960-х коммунистический человек неспособен, вернее, это всегда будет выход в этих пределах, этих референциях (доставка еды на дом, «кафе»). Оболочкой для такой замкнутой антропологии является не менее замкнутая бытовая среда, переносимая в любую точку будущего и в любое место в пространстве в готовом виде, как доставляемая на дом кастрюля с борщом.

Хотя подобные «десигнаторы», состоящие из множества бытовых и антропологических деталей, совпадают в какой-то мере с советским бытом 1960-х (в его идеальном варианте), в этих сегментарных пространствах, которые поддерживают жанровую фрагментарность новелл, все же встречаются декларативные негативности, которые дублируют, закрывают, залатывают глобальные провалы, которые могли бы обнаружиться в утопии Стругацких (если бы это была утопия). То есть на месте смерти, преступности, hubris и т. д. должна появиться какая-то другая, как правило комичная, лакуна. Об одной из таких лакун упоминается в новелле «Возвращение»:

— [...] ну что такое диваны на кораблях? Отвратительные жесткие устройства! Да разве только на кораблях? Эти невообразимые скамейки на стадионах и в парках! Складные самопадающие стулья в кафе! А ужасные камни на морских купаниях? [...] искусство создания по-настоящему комфортабельных лежбищ безвозвратно утрачено в нашу суровую эпоху эмбриомеханики [...].

— [...] я застал еще то время, когда в Северной Америке подвизались всякие там фирмы и монополии. Так вот, дольше всех продержалась небольшая фирма, которая сколотила себе за полтора века баснословный капитал на матрасах. Она выпускала какие-то особенные шелковые матрасы — немного, но страшно дорого. Говорят, миллиардеры дрались из-за этих матрасов. Замечательные были матрасы! На них ничего нельзя было отлежать.

«Катастрофический» пробел в мире коммунизма, а именно отсутствие эргономичных матрасов, говорит о том, что в такой фрагментарной сборке бытовых удобств и привычных способов потребления любые жертвы носят довольно условный, едва ли не юмористический характер. Вся сцена — одна из множества меташуток, разыгрывающих ожидания читателя, который ждет от мира коммунизма слишком богатых возможностей: здесь все возможно и все совершенно комфортно, однако есть определенные пробелы, которые, впрочем, легко списать со счета как идиосинкразии: в конце концов, мир будущего сделан не для того, чтобы лежать на боку. Подобные вписанные в повествование и в то же время метанарративные розыгрыши выполняют прежде всего функцию устранения имплицитного глобального антагонизма, который по законам жанра должен был затаиться где-то на задворках (вернее, в самом центре, в слепом пятне) повествования (например, как сверхдетерминация «разрухи» в «1984» Оруэлла, о которой говорит Джеймисон). Возможно, коммунизм — это и правда мир, в котором неудобно лежать, но дальше этого «противоречия» продвинутся невозможно, поскольку оно само выписано в категориях антропологического удобства.

Однако еще более важная функция этих розыгрышей (примером которых может стать эпизод с заказанным автоматом по производству готовых блюд, который оказывается стиральной машинкой) состоит в организации самого этого микропространства агентов, без которого жесткие десигнаторы так и пустовали бы как незанятые кресла, были лишь пережитками, необъяснимым образом сохранившимися с момента их замораживания в развитом социализме (или чуть раньше, но точно позже империализма). Иными словами, внутри- и метанарративные розыгрыши как раз и организуют все это пространство репрезентации, позволяя перемещаться в отдаленное будущее в вакуоли привычных удобств, поскольку только они прошивают собой как сигналом связи микроколлективы, выступающие реальными носителями коммунистического сознания. Действительно, помимо проблемы репрезентации в ее чистом виде, Стругацкие решают также классическую проблему коммунистического субъекта, совпадающую, в частности, с проблемой Сартра в «Критике диалектического разума». Проблема состоит в том, как конституировать субъекта, который не был бы индивидом и в то же время не относился бы к генерализованным, статистическим реальностям класса, массы и т. п. Следовательно, вопрос в том, чем будет «группа в слиянии» (groupe en fusion) или «группа-субъект», если учесть, что в коммунистической реальности не может быть тех условий перехода от «сериальности» к «слиянию», которые для Сартра выступали исходным примером.

В качестве гипотезы, подтверждаемой нарративным устройством коммунизма, можно предположить, что такой «группой в слиянии» у Стругацких выступает прежде всего ограничиваемая жесткими бытовыми десигнаторами (не меняющимися при переходе из социализма в коммунизм и представляющими собой своего рода статичные «машины времени») «группа розыгрыша», то есть, как правило, молодежная группа взаимного подтрунивания, конкуренции и состязательности (одноклассники, одногруппники, члены одной команды, одной смены и т. п.). Именно розыгрыш (каламбур, шуточный вызов и т. д.), адресуемый одним членом группы другому и в то же время авторами читателю, создает энергию fusion, которая позволяет заселять эти фрагментарные устройства быта коммунистическими (и космическими — или комическими?) путешественниками. Соответственно, коммунизм «Полудня» нередко приобретает оттенок капустника: авторы вышучивают «космически» завышенные ожидания читателей и используют те же шутки как коммуникативный механизм, сцепляющий группу в локального субъекта, который связан коммунистическим вектором, приравненным к вектору молодежной предприимчивости и пытливости. Все повествование таким образом отчасти приобретает оттенок young adult как отдельного жанра: коммунизм — дело молодых не потому, что им многое по плечу, а потому, что они организуют временные сообщества состязательности и розыгрышей, испытывая себя и других. Даже космонавты, возвращающиеся после длительной отлучки и попадающие де факто в собственное будущее, став номинально стариками, сохраняют контур такой подростковой группы в слиянии. Коммунизм возможен как производное молодежных группировок, которые не подвязаны под большие механизмы управления (по сути обеспечивающие их фрагментарное и одновременно бездефицитное, оранжерейное, хотя временами и героическое, существование).

В одном из выступлений Мишель Серр заметил, что, хотя формально Юрий Гагарин первым отправился в космос, истинной новацией этого события была не техника и не собственно присутствие человека за пределами атмосферы, а то, что он «никуда не уезжал», поскольку постоянно оставался на связи. Отличие космических путешествий начала 1960-х от классического жанра путешествий первооткрывателей в том, что путешественник сам становится дистанционным сенсором, с которым поддерживается постоянная связь, существует устойчивый канал, который не должен прерываться ни на минуту, тогда как раньше моряк в какой-то момент «отключал связь», исчезал за горизонтом, а мог и вовсе пропасть без вести. Другими словами, реальные космические путешествия — вопреки космизму — начинаются не с тотализации, а с создания своего рода якоря, устойчивой медиасреды, поддерживающей сигнал в вечной петле обратной связи. Та же самая проблема возникает и в фантастике, то есть в путешествиях в коммунизм — как создать такой канал связи, который будет поддерживать коммуникацию между читателем и персонажем, но при этом не будет подрывать саму задачу, формулируемую как «открытие коммунизма». Стругацкие находят решение на грани фола, то есть буквально на грани падения и впадения в школьный или студенческий юмор, бесконечный КВН, который постепенно продвигается в коммунистическое будущее, нисколько не меняясь, что обеспечивается постоянством каналом связи, созданной бытовыми удобствами как своего рода коммуникационными приборами. Хотя это решение кажется крайне удачным, за него приходится платить тем же, чем и в космических полетах: медиатизация космонавта равнозначна медиатизации коммуниста, который оказывается не более чем сенсорной оснасткой жестких десигнаторов, живым сенсором, которому любое внешнее представляется либо своего рода деградацией (как на отсталых планетах), либо просто поводом для физической, спортивной удали. Возможно, базовая оппозиция «Полудня» в такого рода решениях — повременить и переждать или броситься вперед и сломать голову сразу? Ни то, ни другое не предполагает размыкание «канала связи», что, собственно, и является условием воздействия на отсталые миры. Само это воздействие всегда построено на безусловном превосходстве, в котором обыгрываются стандартные для young adult темы инаковости, нарциссического всемогущества и в то же время защищенности, неприступности (ср., например, с «Сумерками» С. Майер). Возможно, прогрессоры — те же вампиры (или наоборот); у них, конечно, есть слабые места, но они никогда не теряют связи, по крайней мере с самими собой, тогда как деградировавшие миры являются, напротив, теми, что, говоря в терминах Серра, «уехали», безнадежно отбыли, отключившись от устойчивого канала коммуникационного коммунизма.

Отсюда

@темы: Возвращение, Десантники, «Пикник на обочине», Самодвижущиеся дороги, «Полдень, XXII век», Полдень XXII век (Возвращение), Ссылки,

---

Любопытно

[silent-gluk]

Лекция «Братья Стругацкие: конец Эпохи»

Программа «Живое слово» проекта «Уроки русского» Новосибирского областного фонда
сохранения и развития русского языка «Родное слово».
Открытая лекция «Братья Стругацкие: конец Эпохи».
Лектор -- Г.М. Прашкевич, писатель, журналист, заслуженный деятель культуры РФ.

Дата: 18.04.2013
Продолжительность: 1ч21'38"

Отсюда: youtu.be/R9Geev8yxFk

@темы: Видео, Ссылки

---

Цурэновский сонет

[silent-gluk]

Отсюда: stihi.ru/2018/04/18/3612

Миоль. Сонетная Рапсодия Цурэна. Венок сонетов
Сонеты Цурэна
СОНЕТНАЯ РАПСОДИЯ

по строке Цурэна Правдивого
Из романа А. и Б. Стругацких «Трудно быть богом»


Рапсодия - музыкальное произведение, написанное в СВОБОДНОМ, «импровизационном» стиле.

Венок сонетов

«Как лист увядший падает на душу...»

"Горы пены прохладной…"
Цурэн Правдивый


7.


Ни рифмы новой, ни созвучья нет…

Как параноик, мучимый кошмаром,
Выходит на арену Клоун старый,
Валяет по привычке сальный бред
И бьётся головой о пустоту,
Как лист увядший, рассыпаясь пылью.
Ему уже давно невмоготу
Примерить на себя квадрат могильный…

Мечтает Рыжий покорить Парнас,
Хотя давно устал его Пегас
И седока совсем не хочет слушать.

Подковы счастья сброшены в пути…
Удастся ли замену им найти?
Не отыскать их в океане суши…

@темы: Вторичное творчество, Сонет Цурэна, «Трудно быть богом», Ссылки

---

Любопытно

[silent-gluk]

Кто такие людены в «мире Полдня» на самом деле?

«Что же касается люденов, то они не просто сверхчеловеки, — это Странники, вклад Земли в ту самую «расу Странников», о которой мы так часто писали, и которая состоит из представителей самых разных рас и народов Вселенной, достигших определенного уровня социальной и биологической эволюции».

(с) интервью с Борисом Стругацким

Казалось бы, исчерпывающий ответ на вопрос о том, кем являются загадочные сверхчеловеки из повести «Волны гасят ветер», получен. Странники обнаружили на Земле разумных существ, небольшая часть которых имела зачатки «третьей импульсной системы»(с). Сперва они устроили Человечеству испытание, подбросив ему «саркофаг-инкубатор» с 13 зародышами. Что из этого получилось, подробно расписано в предыдущей повести из того же цикла о приключениях Максима Каммерера, «Жук в муравейнике».

После того, как люди убили всего одного из подкидышей, Странники запустили систему тестов, призванных выявить потенциальных люденов. Что это были за тесты — читатель может оценить по повести «Волны гасят ветер». Выявленных люденов каким-то образом инициируют и они пополняют сообщество Странников. То есть превращаются в нечто разумное, но при этом совершенно безразличное к судьбам «недоразвитых» разумных существ и целых цивилизаций — что наглядно показано в повести «Попытка к бегству».

Практически все людены полностью теряют интерес к людям, включая своих друзей и родных. Это весьма странный факт, который сами людены объясняют тем, что им якобы неинтересно со столь примитивными, едва разумными организмами, которыми в их глазах выглядят люди. Однако в этом случае ничто не мешало люденам просто уходить в свои невообразимые миры. Зачем в финале повести им понадобилось проводить разъяснительную работу среди авторитетных членов Мирового Совета Земли? При заявленном полном превосходстве люденов, люди заведомо не могли бы представлять для них никакой угрозы. Однако почему-то они пошли на переговоры. С какой целью?

Эта цель вполне очевидна — Земля с их точки зрения является яслями для люденской расы. И они не заинтересованы в том, чтобы люди по глупости и из страха (который Человечество наглядно продемонстрировало в деле 13 подкидышей) стали убивать своих сородичей, у которых есть та самая «третья импульсная». Или каким-то способом препятствовать развитию люденского потенциала. Во всяком случае, этим объяснялся запуск люденами антипрививочной общественной кампании по борьбы с процедурой всеобщей фукамизации.

Однако есть в этой стройной теории некоторые нестыковки. Странники настолько сильнее всех остальных разумных рас Галактики, вместе взятых, что им просто незачем было бы вообще обращать какое-то внимание на примитивную физиологию, то бишь фукамизацию. Более того, сами людены признали, что нашли способ обходить вакцинацию. «Камера скользящей частоты», с помощью которой в «Институте чудаков» искали потенциальных люденов, с точки зрения доступных Странникам технологий — каменный век. При их возможностях она была бы попросту не нужна, они бы выявили нужных им людей мгновенно и без всякой земной техники.

Ещё одна странная деталь — очень небольшое количество инициированных люденов. В тексте повести приведена конкретная цифра — 432 людена. При том, что «третья импульсная» есть у каждого стотысячного человека. А их в мире Полдня, в совокупности на Земле и Периферии, больше 10 миллиардов. То есть потенциальных люденов там живёт сотня тысяч. Почему людены совершенно не торопятся инициировать своих? Ведь люди смертны, каждый год несколько сот люденов будут умирать естественной смертью, если их вовремя не обратить.

Возможно, люденам плевать на своих? Нет, выявленных они обращают — как Тойво Глумова, например. Может быть, мощности их аппаратуры не хватает для поголовного тестирования всех людей? А что им мешает сделать не одну «камеру скользящей частоты», а тысячу или миллион и устроить поголовное тестирование, под каким-нибудь благовидным предлогом? Или создать портативный детектор? Однако они ничего такого не делают. Такое впечатление, что людены вообще не заинтересованы в приращении их численности. И смерти потенциальных люденов их не волнуют. Почему?

У Герберта Уэллса был рассказ под названием «История покойного мистера Элвешема». Старик знакомится с молодым человеком, кормит и поит его в ресторане, затем завещает ему всё своё имущество. А потом каким-то мистическим способом переселяется в его тело. Юноша, оказавшийся в теле дряхлого старца, вскоре умирает, а тот продолжает жить в теле своей жертвы.

Предположим, что людены и в самом деле Странники. То есть непостижимые могущественные нечеловеческие существа. По каким-то причинам часть людей подходит для вселения в их тело разума Странника. Странники могут быть очень долгоживущими, но не бессмертными. Время от времени им нужно переселяться в новое тело. Например, человеческое, с инициированной «третьей импульсной системой». Эта гипотеза объясняет факт небольшого количества люденов и медленного увеличения их числа. Ведь пока кто-то из Странников не умрёт, нет смысла переселять его в человеческую оболочку. И, разумеется, Страннику нет никакого дела до родни того тела, которое он занял. Именно поэтому людены сразу и навсегда покидают мир людей.

Отсюда

@темы: «Волны гасят ветер», «Жук в муравейнике», Попытка к бегству, Ссылки

---

Любопытно

[silent-gluk]

Armen Zakharyan. Под небом голубым: Град Обреченный братьев Стругацких

Отсюда: youtu.be/_JmSDJM7JkI

@темы: «Град обреченный», Видео, Ссылки

---

Цурэновский сонет

[silent-gluk]

Отсюда: stihi.ru/2018/04/18/3612

Миоль. Сонетная Рапсодия Цурэна. Венок сонетов
Сонеты Цурэна
СОНЕТНАЯ РАПСОДИЯ

по строке Цурэна Правдивого
Из романа А. и Б. Стругацких «Трудно быть богом»


Рапсодия - музыкальное произведение, написанное в СВОБОДНОМ, «импровизационном» стиле.

Венок сонетов

«Как лист увядший падает на душу...»

"Горы пены прохладной…"
Цурэн Правдивый

6.


Как лист увядший падает на душу
Попробуй рассказать самой себе
Под вальс-бостон на старенькой трубе,
В осенний дождь танцующий по лужам.

На тихую мелодию рассвета
Переложи историю свою,
И зазвучат переживанья лета
Проникновенным трепетом «люблю…»

Увядший лист – легато-арабеском –
Падёт под ноги на проспекте Невском,
Исполнив свой прощальный пируэт.

Но ты ещё надеешься на чудо,
Хотя и знаешь, что в пустом сосуде
Ни рифмы новой, ни созвучья нет.

@темы: Вторичное творчество, Сонет Цурэна, «Трудно быть богом», Ссылки

---

Любопытно

[silent-gluk]

Загадка информационных сетей мира «Полдня» Стругацких.

У каждого современного читателя тех текстов братьев Стругацких, в которых описана цивилизация так называемого мира «Полдня», рано или поздно возникает когнитивный диссонанс. С одной стороны, мощнейшие компьютеры, вроде того ЦОД, в который копировалась личность академика Окады в рассказе «Свечи перед пультом». Фантастический интерфейс, позволяющий пользователю мысленно сливать своё сознание с машинным — рабочий инструмент структурального лингвиста в повести «Попытка к бегству». С другой — убогий «Большой Всемирный Информаторий», БВИ.

Доступ к БВИ в «Жуке в муравейнике» осуществляется через простенький текстовый терминал. Обсчёт статистических данных этот самый БВИ проводит не слишком быстро, судя по эпизоду из повести «Волны гасят ветер»: «Сейчас досчитает программа, и пойду я домой… Было тихо, только слабо попискивало в терминале в такт сменам промежуточных таблиц на экране дисплея». Извините, но это технический уровень наших 1970-х. Причём что любопытно, такая архаика, чтобы не сказать седая древность, в сравнении с другими компьютерными системами XXII века, связана только и исключительно с Всемирным Информаторием. Почему?

Загадка таится и в самом названии БВИ. Почему он всемирный — очевидно, по той же причине, по которой «паутина» world wide web содержит слово world, «мир». Но почему Информаторий именно Большой? И можно ли сделать вывод, что существуют Малые Всемирные Информатории? Или Большой, но не Всемирный Информаторий? Последнее вполне вероятно, но скорее всего относится к прошлому. Сперва, как и в нашем мире, построили множество локальных ВЦ, с отдельными базами данных, которые назывались Информатории. А потом их объединили во всемирную сеть.

Но вот с МВИ (Малыми Всемирными Информаториями) всё не так очевидно. Кажется вполне логичным, чтобы в мире Полдня существовали отдельные локальные сети, связанные с различной профессиональной деятельностью. Причём некоторые из этих сетей могут быть и всемирными — к примеру, обслуживающие космическую транспортную систему мира Полдня. Своего рода аналог АСУ «Экспресс» компании РЖД нашего времени. Ведь её прототип «Маршрут-1» появился ещё в 1972 году и братья Стругацкие могли знать об этой разработке советских учёных.

Однако развитие компьютерных сетей, в том числе чисто технических, в мире «Полдня» могло быть искусственно ограничено. Причина очевидна — история с «Массачусетской машиной», обретшей разум, которую посчитали крайне опасной для Человечества в целом. Реакция на данный инцидент была панической. Леонид Горбовский в повести «Далёкая Радуга» говорит: «Ее выключили, зацементировали все входы и выходы, отвели от нее энергию, заминировали и обнесли колючей проволокой. Самой настоящей ржавой колючей проволокой — хотите верьте, хотите нет».

Должно быть, члены Мирового Совета представили, что было бы, если бы этот саморазвивающийся искусственный интеллект имел выход во всемирную Сеть и успел скопировать себя на все остальные компьютеры, и ужаснулись. Именно поэтому пропускная способность сети БВИ, по нашим меркам (не говоря уже о технических возможностях мира «Полдня») мизерная. А компьютерные системы любого назначения выхода в неё, по всей видимости, не имеют. Работают с БВИ только люди, и только через стационарные терминалы. Хотя некий аналог наших смартфонов или планшетов в той реальности есть — так называемые «метавизирки».

Исходя из вышесказанного, отдельных компьютерных сетей, не входящих в БВИ, в мире «Полдня», скорее всего, не существует. В противном случае самой первой организацией, которая имела бы такую выделенную сеть, должен был стать КомКон-2, просто из соображений секретности тех данных, с которыми работают его сотрудники. Ведь чего проще — хранить секретную информацию не на бумаге в огромном портфеле, который Рудольф Сикорский был вынужден использовать в «Жуке в муравейнике», а в собственной сети, не связанной с БВИ. Однако сотрудники БВИ вынуждены пользоваться общей сетью, что показано в повести «Волны гасят ветер».

Чтобы хоть как-то ограничить распространение секретной информации, в БВИ реализована система доступа к ней, разделённая на несколько уровней: «…я набрал запрос в БВИ почти машинально. Ответ меня удивил: ИНФОРМАЦИЯ ТОЛЬКО ДЛЯ СПЕЦИАЛИСТОВ. ПРЕДЪЯВИТЕ, ПОЖАЛУЙСТА, ВАШ ДОПУСК. Я набрал код своего допуска и повторил запрос. На этот раз карточка с ответом выскочила с задержкой на несколько секунд: ИНФОРМАЦИЯ ТОЛЬКО ДЛЯ СПЕЦИАЛИСТОВ. ПРЕДЪЯВИТЕ, ПОЖАЛУЙСТА, ВАШ ДОПУСК. Я откинулся на спинку кресла. Вот это да! Впервые в моей практике допуска КОМКОНа-2 оказалось недостаточно для получения информации от БВИ».

Между тем, эта система имеет вполне очевидный недостаток — любопытствующий индивид, интересующейся некоей темой, тем самым получает прямое подтверждение того, что информация по данной тематике существует, но для него она закрыта. Что прямо подталкивает его к продолжению поиска этой информации вне БВИ. Неужели создатели данной системы об этом не подумали, хотя у них был пример Айзека Бромберга, любящего и умеющего искать подобные засекреченные сведения? Вряд ли. Однако создавать отдельные закрытые сети (не только для КомКона-2, но и для тех научных исследований, данные по которым лучше не держать в открытом доступе) они почему-то не стали, мирясь со всеми вышеописанными проблемами. Почему?

Отсюда

@темы: «Волны гасят ветер», Мир Полудня, «Жук в муравейнике», «Далёкая Радуга», Попытка к бегству, Свечи перед пультом, Ссылки

---

Любопытно

[silent-gluk]

Родительское собрание / Воспитание по Стругацким и воспитание Стругацкими // 25.08.19

В студии Алексей Кузнецов и Дмитрий Быков.

Отсюда: youtu.be/Cf08gzxTY6Q



Хоть и говорится, что "эта прямая трансляция больше недоступна", но на Ю-тьюбе точно посмотреть можно.

@темы: Видео, Ссылки

---

Цурэновский сонет

[silent-gluk]

Отсюда: stihi.ru/2018/04/18/3612

Миоль. Сонетная Рапсодия Цурэна. Венок сонетов
Сонеты Цурэна
СОНЕТНАЯ РАПСОДИЯ

по строке Цурэна Правдивого
Из романа А. и Б. Стругацких «Трудно быть богом»


Рапсодия - музыкальное произведение, написанное в СВОБОДНОМ, «импровизационном» стиле.

Венок сонетов

«Как лист увядший падает на душу...»

"Горы пены прохладной…"
Цурэн Правдивый


5.


Ещё один исполненный сонет
Вплетается в историю чужую.
Осенний вечер тени лессирует
И собирает прошлое в букет.

Предзимнее последнее тепло,
Согреть пытаясь, дремлет в клумбах сада.
Кленовым цветом тропки замело
Под тихий блюз ночного листопада.

Мольберт, палитра, синие цветы
Какой-то небывалой красоты…
Удары сердца глуше,
--------------------------глуше,
----------------------------------глуше…

Исписанное жизнью полотно…

Ты видишь в приоткрытое окно,
Как лист увядший падает на душу…

@темы: Вторичное творчество, Сонет Цурэна, «Трудно быть богом», Ссылки

---

Любопытно

[silent-gluk]

Пишет Б.Вишневский:

Друзья, есть новость, которая может быть вам интересна.
Готовлю третье издание книги об Аркадии и Борисе Стругацких "Двойная звезда" - серьезно измененное, дополненное и переработанное.
Частично сокращено то, что входило в первые два издания, в том числе биографическая часть и глава 3, содержащая интервью с Борисом Натановичем (оставлены только самые актуальные тексты).
Добавлены две главы.
"Трудно быть богом" - о том, каким мог быть фильм по повести "Трудно быть богом", если бы реализовался сценарий, написанный авторами в 1966-68 годах. Приведен текст этого сценария и выдержки из "Сценарного дела", найденные в Центральном государственном архиве литературы и искусства Санкт-Петербурга. Также в эту главу с любезного согласия Венеры Галеевой включена ее статья об этом сценарии, напечатанная в феврале 2020 года на "Фонтанке.Ру".
"Личное дело" - о работе отца братьев Стругацких, Натана Залмановича, в Государственной публичной библиотеке в 1937-41 годах (его личное дело найдено в архиве ГПБ), а также некоторые другие архивные документы, материалы и фотографии.
Как и раньше, редактор - Андрей Чернов, а версткой занимается Наталия Введенская.
Книгу посвящаю светлой памяти Романа Арбитмана, Михаила Нахмансона (Ахманова) и Юрия Флейшмана, которым я уже не смогу подарить это издание...
Привожу здесь текст предисловия к третьему изданию.

Третье издание "Двойной звезды" выходит не просто почти через два десятилетия после первого - оно выходит в совсем иной исторической эпохе.
Первое издание готовилось весной 2003-го - во время первого президентского срока Владимира Путина.
Да, позади уже были "Курск" и "Норд-Ост", и уже было уничтожено старое НТВ.
Но все же премьером был Михаил Касьянов, и в Госдуме были "Яблоко" и СПС, Григорий Явлинский и Борис Немцов, Владимир Лукин и Сергей Ковалев, Игорь Артемьев и Юлий Рыбаков, Алексей Арбатов и Юрий Щекочихин, Александр Шишлов и Николай Травкин. И еще на свободе был Михаил Ходорковский.
Второе издание вышло через десять лет.
Это десятилетие вместило Беслан и отмену губернаторских выборов, разгоны "маршей несогласных" и "болотное дело", убийство Анны Политковской, Натальи Эстемировой и Александра Литвиненко, войну с Грузией и "рокировочку" Путина и Медведева, "зачистку" Госдумы от оппозиции и принятие законов об НКО-"иностранных агентах" и запрете иностранного усыновления.
И все же, это был еще мир "Града обреченного", а не "Гадких лебедей" и "Обитаемого острова" - наступивший после весны 2014 года, когда был "присоединен" Крым и организована интервенция на востоке Украины.
Словно в "Понедельнике, начинающемся в субботу", налицо эффект контрамоции: политическое время, - в отличие от физического, - движется назад.
И не только для У-Януса Полуэктовича Невструева, а для всех нас и для страны.
Мы возвращаемся в то прошлое, которое прекрасно помнили, - и в котором жили, - братья Стругацкие.
И поэтому написанное ими снова становится невероятно актуальным.
Потому что снова надобны не умные, а верные.
И снова наказывают за невосторженный образ мыслей.
И снова горожане стали очень серьезными и совершенно точно знают, что необходимо для блага государства.
И снова правда - это то что сейчас во благо королю, а все остальное - ложь и преступление.
Мы вернулись во времена тоталитарного государства, стремящегося полностью контролировать человека - который не более чем винтик и "пыль под ногами" у государственной машины.
Во времена "органов", которые "не ошибаются", когда под каток репрессивной машины может попасть любой, кто посмеет возмутиться происходящим. Или поддержать преследуемых.
Когда объявляет «террористами» тех, у кого показания выбиты пытками, а «экстремистами» — тех, кто требует честных выборов, политической конкуренции и легальной смены власти.
Когда преследуют "врагов народа" (только под другим названием - "иностранные агенты" или "нежелательные организации") и когда растет число политических заключенных.
Во времена оруэлловского двоемыслия и "министерства правды", бесстыдной государственной лжи и оглушающей государственной пропаганды.
Которая, как в "Обитаемом острове, "гигантским пылесосом вытягивает из десятков миллионов душ всякое сомнение по поводу того, что кричали газеты, брошюры, радио, телевидение, что твердили учителя в школах и офицеры в казармах, что сверкало неоном поперек улиц, что провозглашалось с амвонов церквей".
Когда страна - "осажденная крепость", окруженная врагами снаружи и подрываемая "национал-предателями" изнутри.
Когда у начальства, считающего себя Отечеством, только два союзника: армия и полиция. Правда, и врага у него только два - наука и образование.
Когда каждый день мы слышим о новых и новых предложениях обезумевшего «законодательного принтера» - о запретах, наказаниях и поражениях в правах.
Когда общество стремятся запугать: показать гражданам, что любое несогласие с властью рассматривается как наказуемое деяние.
У тех же, кто правит страной, - цитируя "Обитаемый остров", - две цели.
"Одна - главная, другая - основная. Главная - удержаться у власти. Основная - получить от этой власти максимум удовлетворения. Среди них есть и незлые люди, они получают удовлетворение от сознания того, что они - благодетели народа. Но в большинстве своем это хапуги, сибариты, садисты, и все они властолюбивы...".
Времена, в которые мы возвращаемся, Борис Стругацкий в разговоре со мной называл "глухими, цементно-болотными, абсолютно беспросветными".
Но он же, - оглядываясь на то, что произошло в нашей стране потом, - говорил: "теперь мы знаем: тоталитаризм ТОЧНО не вечен, даже самый глухой и безнадежный. Поэтому перспектива – есть. И надо делать все от тебя зависящее, чтобы эту перспективу приблизить".
Эти слова обращены к тем, кто воспитан на книгах братьев Стругацких,
Именно они, - те, кто впитал в себя свободу написанного ими, выводящую из организма страх, - и приближают эту перспективу.
Они обязательно построят то будущее, которое, - пусть и не для себя, - создавали Аркадий и Борис Стругацкие.

Борис Вишневский
Январь 2022

Отсюда: vk.com/wall2480895_51790

@темы: «Град обреченный», Понедельник начинается в субботу, Вишневский, «Гадкие лебеди», «Трудно быть богом», «Обитаемый остров», Ссылки