Вы всё ещё с нами? Это прекрасно, потому что вся эта затея совершенно неожиданно для нас самих выросла в нечто эпохальное. Настолько, что, наверное. по итогам этих статей мы соберём некий сводный текст и выложим его... где-нибудь.
А пока - перейдём к части, трактовки которой вызвали у нас наибольшие затруднения.
Речь идёт об отчётах Л. Абалкина об операции "Мёртвый мир".
Зачем они вообще нужны?
Собственно, на стриме 18-го ноября именно с этого вопроса мы и начали. И если отключить конспирологию и включить обычный здравый смысл, ответ на него не вызовет никаких проблем. Особенно для тех, кто издаёт свои книги, причём не в самиздате. Речь идёт о словах редактора: «Увеличьте/сократите текст до N авторских листов, потому что этого требует ГОСТ / типография / Союз писателей / пришельцы с Нибиру…» Нам, собственно, из-за этого в первую книгу пришлось «Путеводитель по Вселенной для начинающих путешественников» добавлять, а один из авторов уже неделю пытается дописать пятнадцать страниц в монографию, чтобы ведомственным требованиям текст соответствовал…
Так что авторы просто «добили» объёма, заодно дав читателю ещё порцию информации о мире и о героях произведения.
Но мы же договорились, что простые и прямолинейные объяснения не для нас.
Поэтому – внимание, вопрос! Зачем Максиму подсунули отчёты об операции «Мёртвый мир»?.. читать дальше * * *
Для начала напомним: судя по полученной Максимом информации, Абалкин не мог стать прогрессором и агентом нелегалом. И, держа эту информацию в голове, начинаем читать отчёты Льва Абалкина.
Первое что настораживает – описание флоры и фауны Надежды: полчища комаров, непонятно, чем питающиеся крысы, разве что змеями, и змеи, непонятно чем питающиеся, разве что крысами. Так написано. Какое-то странное рассуждение от человека, который в детстве спасал червяков, чтобы их не затоптали. Абалкина больше интересует то, что не работает маскировка на комбинезоне, чем этот страшный но странный мир. И дальше, когда они видят кабину «Нуль-Т»…
– Стакан, – говорит Вандерхузе. – Но с дверцей. – Ионный душ, – говорю я. – Но без оборудования. Или, например, кабина регулировщика. Я видел очень похожие на Саракше, только там они из жести и стекла. Кстати, на тамошнем сленге они так и называются: «стакан». – А что он регулирует? – с любопытством осведомляется Вандерхузе. – Уличное движение на перекрёстках, – говорю я. – До перекрёстка далековато, как ты полагаешь? – говорит Вандерхузе. – Ну, значит, это ионный душ, – говорю я. Диктую ему донесение. Приняв донесение, он осведомляется: – А вопросы? – Два естественных вопроса: зачем эту штуку здесь поставили и кому она помешала? Обращаю внимание: никаких проводов и кабелей нет. Щекн, у тебя есть вопросы?.. Стоп-стоп-стоп… А это точно Лев Абалкин пишет? Лёгкий трёп, нормальное общение, шуточки-приколы… Это тот самый Лев Абалкин, о котором говорил Учитель? Точно? Конечно, он вырос. Он изменился, но… Но когда мы перечитывали эту главу, у нас совсем не создавалось впечатление, что это – «Лев-Абалкин-по-версии-Учителя».
Если придётся, я буду драться за Щекна как за землянина, как за самого себя. А Щекн? Не знаю. … Я дружу со Щекном уже пять лет, у него ещё перепонки между пальцами не отпали, когда мы с ним познакомились, я учил его языку и как пользоваться Линией Доставки. Я не отходил от него, когда он болел своими странными болезнями, в которых наши врачи так и не сумели ничего понять. Я терпел его дурные манеры, мирился с его бесцеремонными высказываниями, прощал ему то, что не прощаю никому в мире. И до сих пор я не знаю, кто я для него… Кстати, интересный вопрос. У нас Абалкину нельзя работать на Земле, он не работал на Земле… Так где же он учил Щекна пользоваться Линией доставки? Откуда он знает, что Щекн равнодушен к земной Луне – в смысле, что ему не хочется на неё выть? Странно, вам не кажется?
И ещё более интересный вопрос: а что это за операция «Голован в космосе» и с чего вдруг её свернули? Она вроде бы хорошо развивалась – и нате вам! К сожалению, подробной информации о ней нет. Но галочку поставим – чтобы вернуться к этому вопросу позже.
А пока снова вернёмся – к отчёту. Простите, его точно писал человек, которого прочили в зоопсихологи? Да-да, писался он в соответствии с требованиями, но всё равно, тут очень много вопросов.
Понимает… Если вы посмотрите на себя со стороны (да, это сложно, но можно при желании), то заметите, что вы постоянно апеллируете к своим увлечениям, хобби, детским и подростковым увлечениям. Если вы напишите достаточно крупный текст, то по нему можно будет добавить некоторые штрихи к вашему психологическому портрету. В отчёте Абалкина нет и намёка на его школьные увлечения, нет и намёка на его нелюдимость. Ничего такого там нет.
Но там и ещё кое-чего нет. За всю главу Абалкин ни разу не проявляет интереса к живой природе Надежды. А о Щекне Итрче говорит так, как говорил бы о простом коллеге, пусть и с некоторой придурью, типа пожирания крыс или чесания за ухом…
А если обратить внимание на рассказ о пребывании на Саракше, то картинка станет ещё более явной:
Когда мы жили у них в Крепости, когда они укрывали нас, кормили, поили, оберегали, сколько раз я вдруг обнаруживал, что надо мной произвели очередной эксперимент! Заметьте – «мы», «нас». Это говорит человек, который работает в команде, который воспринимает себя частью команды.
Так что первый блок информации, который Максим получает из отчёта Абалкина, можно сформулировать так: «Лев Абалкин – совершенно нормальный и адекватный член человеческого общества».
Кстати, есть в отчётах о Надежде один момент, который нас здорово… нет, не напугал, но насторожил. Странный он. Очень.
Старик мёртв, он не дышит, и пульс не прощупывается. Судя по всему, у него обширный инфаркт и полное истощение организма. Но не от голода. Просто он очень, невообразимо дряхл. Я стою на коленях и смотрю в его зеленовато-белое костистое лицо со щетинистыми серыми бровями, с приоткрытым беззубым ртом и провалившимися щеками. Очень человеческое, совсем земное лицо. Первый нормальный человек в этом городе. И мёртвый. И я ничего не могу сделать, потому что у меня с собой только полевая аппаратура. Я вкалываю ему две ампулы некрофага и говорю Вандерхузе, чтобы сюда прислали медиков. Я не собираюсь здесь задерживаться. Это бессмысленно. Он не заговорит. А если и заговорит, то не скоро. Перед тем как уйти, я ещё с минуту стою над ним, смотрю на коляску, наполовину загруженную консервными банками, на опрокинутый стульчик и думаю, что старик, наверное, всюду таскал за собой этот стульчик и поминутно присаживался отдохнуть… Это что, сеанс полевой некромантии? «Если заговорит, то нескоро». Труп. Заговорит. Ладно… Но это надо запомнить. На будущее.
Идём дальше. Что там у нас ещё интересного и полезного было в этих отчётах?
Интересного – много. Полезного для расследования? Ни-че-го.
Так зачем Максиму подсунули – другого слова не подобрать! – эти отчёты?
Как нам кажется, вся информация, которую получает Максим – и из этих отчётов, и из бесед со «свидетелями» – направлена на одно: слепить из Абалкина образ невин… ладно, не невинной, но жертвы? Но зачем?
В общем эта переписка оставила у меня какое-то тягостное впечатление… Парень, видимо, прирождённый зоопсихолог. "Профессиональные склонности: зоопсихология, театр, этнолингвистика… Профессиональные показания: зоопсихология, теоретическая ксенология…" И тем не менее из парня делают Прогрессора. Не спорю, существует целый класс Прогрессоров, для которых зоопсихология — хлеб насущный. Например, те, кто работает с леонидянами или с теми же Голованами. Так нет же, парню приходится работать с гуманоидами, работать резидентом, боевиком, хотя он пять лет кричит на весь КОМКОН: "Что вы со мной делаете?" А потом они удивляются, что у него психический спазм! А уж как «красиво» звучит но фоне слов об отношении Абалкина к Щекну слова голована о том, что народ голованов не даст ему убежища, и вообще, земляне, сами со своим Абалкиным разбирайтесь! Это уже не драма. Это трагедия.
Кстати, вот в трактовке событий в посольстве голованов мы реально оказались в ситуации, когда никаких объяснений действия Щекна подобрать не смогли – кроме одного. Как ни крутили, получается одно: голован знал, что с ним говорил не тот Абалкин, с которым они работали на Надежде. А вот кто это был? «Автомат Странников»? Андроид-подменыш? Ещё кто-то?.. Тут можно только гадать.
Но у Максима окончательно складывается образ Льва Абалкина: преданного и обманутого.
Одно дело направить в Прогрессоры человека вопреки его профессиональным склонностям, и совсем другое дело – определить Прогрессором человека с противопоказанной нервной организацией. За такие штучки надо снимать с работы – и не временно, а навсегда, потому что пахнет это уже не напрасной растратой человеческой энергии, а человеческими смертями… Кстати, Тристан уже умер… И я подумал, что потом, когда я найду Льва Абалкина, мне непременно надо будет найти тех людей, по вине которых заварилась вся эта каша... Так зачем, зачем Сикорски вложил в папку эти дневники, совершенно ненужные для розыска? Ради Щекна? Да нет, тут хватило бы одной строчки. А может, может всё это нужно для контраста? Чтобы Максим принял образ «исправленного» Абалкина? Так и кажется, что за спиной Максима стоит Экселенц и говорит: «Вот смотри: вот парень, которого мы вырастили, вылечили его психические отклонения, воспитали и обучили, он совершенно нормален. А вот это уже – робот Странников, нелегально прилетевший на Землю. Неужели ты не видишь разницу?»
Впереди финальная часть, о Бромберге и о самом убийстве Абалкина, после чего будут версии. Наши версии, скорее всего, не одна и, возможно противоречивые. Нас же двое... Отсюда
Алла Кузнецова, Молчаливый Глюк. Я не со зла, я по маразму!
Короткометражный фильм по рассказу братьев Стругацких «Гигантская Флуктуация»
Детский фильм про веру в чудо и любовь к науке. Победитель международного кинофестиваля Short To The Point в номинации лучший дебют.
В фантастической повести А. и Б. Стругацких «Стажёры» флуктуация определяется как отклонение от наиболее вероятного состояния. Персонаж повести Жилин описывает свою встречу с человеком, называющим себя «Гигантской флуктуацией». Этот человек так себя называл, потому что на события, происходящие с ним, не распространялась теория вероятностей. С ним происходили невероятные события столь часто, что это ломало всю теорию.
В ролях: Владислав Шевчук, Павел Поляков, Лев Молчанов, Вячеслав Севостьянов, Артём Пархоменко, Екатерина Духовская, Егор Голдырев, Татьяна Тожоева, Арсен Сарказак
В первую очередь, хочется поблагодарить всех, кто активно участвует в обсуждении и выдвигает версии. Значит, вам интересно, и значит, мы пишем не зря. Постараемся не разочаровывать вас и дальше.
Думаем, пока все более-менее согласны в двух вещах. Во-первых, в том, что во многом идеалистически настроенному Максиму вешают на уши тонны высококачественной, специально для него приготовленной лапши. Во-вторых, Майя Глумова – персонаж весьма подозрительный. Настолько, что дело в отношении М.Т. Глумовой будет нами выделено в отдельное производство… Но не прямо сейчас. Чуть позже.
Хочется оговорить один момент: почему мы не выдвигаем каких-то стройных версий. Здесь у нас тот нечастый случай, когда позиция авторов канала… ну, прямо противоположная, если так можно сказать. Один из нас очень не любит строить предположения при недостатке информации и не видит ничего зазорного в том, чтобы сказать: «Пока непонятно, надо копать и думать дальше». А другой уже настроил полтора десятка блистательных (и взаимоисключающих при этом) версий. Так что тут пока единства нет. Но тем интереснее.
Что же касается темы этой конкретной статьи, и мы попробуем рассмотреть два момента. И начнём мы…
… с Ядвиги Михайловны Лекановой, школьного врача Льва Абалкина. Помните этот прекрасный разговор, который, в частности, легко и непринуждённо подтверждает тот факт, что расколоть «легенду» М. Каммерера любой более-менее подготовленный человек может без труда?
– Простите, Максим, я не совсем поняла. Вы выступаете от себя лично или как представитель какой–то организации? – Да как вам сказать… Я договорился с издательством, они заинтересовались… – Но вы сами – просто журналист или все–таки работаете где-нибудь? Не бывает же такой профессии – журналист… Я почтительно хихикнул, лихорадочно соображая, как быть. – Видите ли, Ядвига Михайловна, это довольно трудно сформулировать… Основная профессия у меня… н–ну, пожалуй, Прогрессор… хотя, когда я начинал работать, такой профессии ещё не существовало. В недалёком прошлом я – сотрудник КОМКОНа… да и сейчас связан с ним в известном смысле… – Ушли на вольные хлеба? – сказала Ядвига Михайловна. Она по-прежнему улыбалась, но теперь в её улыбке не хватало чего-то очень важного. И в то же время – весьма и весьма обычного. – Вы знаете, Максим, – сказала она, – я с удовольствием с вами поговорю о Леве Абалкине, но с вашего позволения – через некоторое время. Давайте я вам позвоню… через час-полтора. Она все ещё улыбалась, и я понял, чего не хватает теперь в её улыбке, – самой обыкновенной доброжелательности...
Все, раскрыли товарища Каммерера, вся его легенда яйца выеденного не стоит. А если при этом, глядя на экран, рукой, которую не видно, набрать запрос в БВИ, ведь Максим представился, то…
Почему же Леканова вот так вот, влёт, заподозрила Максима? Как нам представляется, дело тут в психологии. Вернее – в психологической готовности подозревать. Ведь Леканова, если судить по её «послужному списку», как врач вела Льва Абалкина чуть ли не с рождения!
В тот самый день, когда его принесли в ясли, туда же поступила на работу простым наблюдающим врачом Ядвига Михайловна Леканова — один из крупнейших в мире специалистов по детской психологии. Почему-то захотелось ей спуститься с горных высот чистой науки и вернуться к тому, с чего она начинала несколько десятилетий назад. А когда шестилетний Лева Абалкин был переведён со всей своей группой в Сыктывкарскую школу-интернат № 241, та же Ядвига Михайловна сочла, что пора ей теперь поработать с детишками школьного возраста, и перевелась наблюдающим врачом в эту же школу… Разумеется, Леканова была в курсе истории с «подкидышами». Разумеется, Леканова сотрудничала с КОМКОНом-2, фактически, была своего рода внештатным сотрудником. Скорее всего, сразу после звонка Максима она связалась с Экселенцем…
Леканова была психологически готова сталкиваться с обманом, дезинформацией, попытками получить доступ к закрытой информации. В отличие от того же учителя Лёвы. Как нам кажется, это отчасти подтверждает наше предположение о том, что есть в Мире Полдня такие специально подготовленные люди, которые этот самый светлый мир добрых и светлых людей защищают. В том числе методами, которые с точки зрения коммунаров являются этически недопустимыми.
И, кстати, интересный вопрос… Ладно, учитель проглядел болезненные отношения Абалкина и Глумовой. Но могла ли их не заметить «один из крупнейших в мире специалистов по детской психологии»? Однозначно нет. Вот и получается, что или все всё видели, но ничего не предпринимали, наблюдая и изучая Лёву Абалкина, либо Майя Глумова своим рассказом ещё и от себя лапши на уши Максима добавила...
Кстати, Сикорски реально манипулирует Каммерером, направляя его по определённому пути:
– Уволь меня от этих рассуждений. Проверь все. И не отвлекайся. При чем здесь детский врач, например? – Я стараюсь проверить все, – сказал я, начиная злиться. – У тебя нет времени мотаться на стратолётах. Занимайся архивами, а не полётами. – Архивами я тоже займусь. Я собираюсь заняться даже этим голованом. Щекном. Но у меня намечен определённый порядок… Я вовсе не считаю, что детский врач – это совсем уж пустая трата времени… – Помолчи–ка, – сказал он. – Дай мне твой список. Он взял список и долго изучал его, время от времени пошевеливая костлявым носом. Я голову готов был дать на отсечение, что он уставился на какую-то одну строчку и смотрит на неё, не отрывая глаз. Потом он вернул мне листок и сказал: – Щекн – это неплохо. И легенда твоя мне нравится. А всё остальное – плохо. Ты поверил, что у него не было друзей. Это неверно. Тристан был его другом, хотя в папке ты не найдёшь об этом ничего. Ищи. И эту… Глумову… Это тоже хорошо. Если у них там была любовь, то это шанс. А Леканову оставь. Это тебе не нужно…
Судя по всему, Сикорски не изучает список - "смотрит на одну строчку". Ему это не надо, он уже знает, куда поведёт разговор. Фактически, Сикорски указывает Максиму, что и как ему делать. Но есть ещё один момент, момент отличной психологической обработки. Хотя хронологически до этого события ещё далеко.
– Зачем тебе понадобилось утром заходить в музей? Я удивился: – То есть как – зачем? Чтобы поговорить с Глумовой… Он медленно поднял голову, и я увидел его глаза. Зрачки у него были во всю радужку. Я даже отпрянул. Было несомненно, что я сказал нечто ужасное. Я залепетал как школьник: – Но ведь она же там работает… Где же мне было с ней разговаривать? Дома я ее не застал… – Глумова работает в Музее внеземных культур? – отчётливо выговаривая слова, спросил он. – Ну да, а что случилось? – В Спецсекторе объектов невыясненного назначения… – тихо проговорил он. То ли спросил, то ли сообщил. У меня холод продрал по хребту, когда я увидел, как левый угол его тонкогубого рта пополз влево и вниз. – Да, – сказал я шёпотом. Я уже снова не видел его глаз. Снова весь экран заслонила блестящая лысина. – Экселенц… – Помолчи! – гаркнул он. И мы оба надолго замолчали…
Ах, какая красивая, драматичная сцена! Как тут всё выверено и направлено на то, чтобы показать, насколько серьёзную и страшную информацию принёс Максим своему начальнику! Но нам сразу вспомнился один эпизод из другого романа АБС. Да. мы договорились опираться только на «данные М. Каммарера», но тут очень сложно удержаться:
Папа хихикнул. – Дети… – сказал он. – А где это сказано: «Если чадо твоё ослушается тебя…» Как там дальше, Умник? Боже мой, боже мой. «…сотри его с лица земли». Он так и сказал тогда: «Сотри его с лица земли», и Странник взял со стола тяжёлый чёрный пистолет, неторопливо поднял и два раза выстрелил, и чадо охватило руками пробитую лысину и повалилось на ковёр…
Хладнокровно пристрелил человека – и выдал такую эмоциональную реакцию на полученную информацию? Ладно, ладно. Это мы знаем про похождения Странника, Максиму это неизвестно. Но даже если забыть про деятельность Экселенца на Саракше, что мы имеем?
А имеем мы очередное психологическое манипулирование.
Смотрите сами: Сикорски педантично собирает в папку данные об Абалкине. Мог он не знать место работы его единственного любимого им человека? Нет, можно сказать: Абалкин Глумову не любил. Не будем спорить, но он считал её своей, и то, что в детстве между ними была тесная эмоциональная связь – факт. Мог Сикорски пропустить этот момент? Ну, с очень, ну очень большой натяжкой – да. Мог.
Вернее, мог бы, если бы не детонатор в музее. Со своей паранойей Сикорски, скорее всего, знал даже номера роботов-уборщиков в музее. Не мог он не знать про Глумову, не идиот же он, в конце то концов. А раз так…
Давайте нарисуем небольшую картинку:
Дано: В город приезжает известный вор (Абалкин), связанный с некой богатой и древней фамилией (Странники). Приезжает под чужим именем (в нашем случае не регистрируется).
Также известно, что в городе находится древняя реликвия, принадлежавшая данному роду (детонатор). Находится она в музее и принадлежит государству. Скорее всего, её будут пытаться похитить.
Что вы сделаете? Не знаем, но зато знаем, что сделали бы мы: выяснили бы, кто работает в музее, кто может быть связан с похитителями, взяли бы под круглосуточное наблюдение как сам музей, так и предполагаемых наводчиков. Отслеживали бы все перемещения и все контакты предполагаемых наводчиков, а если персонала немного, то всего персонала. Отследили бы встречу, записали бы её, после чего дождались бы момента когда гость города совершит проникновение в музей и взяли его в момент совершения преступления. Это логично.
Так как оказалось, что Сикорски не знает, где работает М. Глумова?!
Ещё раз повторим – как нам кажется, вся эта мизансцена выстроена с одной-единственной целью: показать Максиму всю значимость, важность и опасность ситуации. Иначе придётся допустить, что в КОМКОНе-2 работают… люди, альтернативно одарённые.
* * *
Нет, всё-таки много текста получается. Так что про «операцию "Мёртвый мир"» и её значение для истории – в следующий раз.
Алла Кузнецова, Молчаливый Глюк. Я не со зла, я по маразму!
Борис Стругацкий. «Поиск предназначения или 27-я теорема этики». Лучшее Дмитрия Быкова №3~1995
"Лучшее Дмитрия Быкова" Цикл лекций по литературе ХХ века с Дмитрием Быковым
В этом выпуске Дмитрия Быкова из цикла «Сто лет — сто лекций» — 1995 год и роман Бориса Стругацкого «Поиск предназначения, или Двадцать седьмая теорема этики». Роман вышел под псевдонимом С.Витицкий.
В этой «жестокой», беспощадной к читателю и к себе книге, автор пытается понять судьбу России и свое предназначение в ее истории через судьбу (автобиографическую) главного героя: для чего судьба наделила его таким необыкновенным даром, для чего она берегла его в самых бесчеловечных ситуациях и вдруг позволила убить в самый, казалось бы, перспективный момент его жизни. Но вывод, к которому пришел герой книги и ее автор, совсем не утешителен — власть концентрируется в руках спецслужб, которые поработили общество и путем угроз и даже прямого шантажа и насилия когда-то через научные шарашки, а теперь в специальных закрытых научных институтах ставят опыты и выращивают сверхлюдей, но лишь для удобрения системы. Дмитрий Быков – лучший знаток творчества Стругацких – рассказал о «поразительной интуиции» Бориса Стругацкого относительно использования науки в шарашках КГБ и о том, как он пришел к такому ужасающему итогу «Поиска предназначения».
Как мы и обещали – продолжение следует. И тут вообще, кажется, впору думать, как остановить полёт фантазии, тем более когда читатели в обсуждении идеи подкидывают – одна другой краше!
Чего стоит одна мысль о том, что Майя Глумова на самом деле – этакая Мата Хари и чей-то агент. Мысль настолько интересная, что мы с трудом избежали соблазна переписать эту статью – в свете, так сказать, открывшихся перспектив. Но нет, подумали и оставили в первозданном виде. Хотя, повторим: мысль о неожиданной роли М. Глумовой во всей это истории – мысль очень перспективная и мы, скорее всего, к ней вернёмся.
* * *
Итак, идём дальше. Нам рассказывают о биографии Льва, приоткрывая некоторое завесы над миром Полудня, и дальше мы читаем следующее:
«"Руди! Чтобы ты не беспокоился. Божьим попущением на Гиганде встретились двое наших близнецов. Уверяю тебя – совершенная случайность и без последствий. Если не веришь, загляни в 07 и 11. Меры уже приняты". Неразборчивая вычурная подпись. Слово "совершенная" подчёркнуто трижды». Поясним. Речь о встрече Абалкина и Корнея Яшмы, тоже подкидыша и тоже прогрессора. А теперь минутку внимания:
Эти двое – фигуранты секретного дела, и они ни при каких обстоятельствах не должны встречаться. Если бы они жили на разных планетах и один был бы ассенизатором, а второй прогрессором, даже тогда их встреча выглядела бы странно. Но они земляне, они работают в одной (квази)силовой структуре, как говорит Максим. Дисциплина у них военная. Тогда как произошла эта «совершенная случайность»? У нас есть только два объяснения. Первое – она не случайна, это часть какой-то операции, нам пока неведомой. Второе – один из них на тот момент был простым прогрессором и не был никаким «подкидышем».
А вот дальше Максим приходит к учителю Льва Абалкина, и мы узнаём о его детстве. Перед нами – наконец-то! – рисуется портрет нашего главного «фигуранта». Необщительный и замкнутый человек, общающийся в основном с животными, любящий природу. При этом Лёва очень талантлив. Он декламирует стихи, делает театральные постановки. Но всегда один. Кстати, люди отвечают ему тем же, одноклассники подшучивают, иногда жестоко, а учитель, человек который в Мире Полдня стоит на том же уровне, что и родители, если не на более высоком, его… Он его не любит, если не сказать больше.
Уже в этом моменте становится понятно: у Льва Абалкина проблемы с психикой.
«Лев Абалкин был мальчик замкнутый. С самого раннего детства. Это была первая его черта, которая бросалась в глаза. Впрочем, замкнутость эта не была следствием чувства неполноценности, ощущения собственной ущербности или неуверенности в себе. Это была скорее замкнутость всегда занятого человека. Как будто он не хотел тратить время на окружающих, как будто он был постоянно и глубоко занят своим собственным миром. Грубо говоря, этот мир, казалось, состоял из него самого и всего живого вокруг – за исключением людей. Это не такое уж редкое явление среди ребятишек, просто он был ТАЛАНТЛИВ в этом, а удивляло в нём как раз другое: при всей своей явной замкнутости он охотно и прямо-таки с наслаждением выступал на всякого рода соревнованиях и в школьном театре, особенно в театре. Но, правда, всегда соло». Это говорит учитель Абалкина, а далее следует замечания Максима: «На самом деле, конечно, всё это было гораздо сложнее – эта его замкнутость, эта погружённость в собственный мир явились результатом тысячи микрособытий, которые остались вне поля зрения Учителя. Учитель вспомнил такую сценку: после проливного дождя Лев ходил по дорожкам парка, собирал червяков–выползков и бросал обратно в траву. Ребятам это показалось смешным, и были среди них такие, кто умел не только смеяться, но и жестоко высмеивать…
А вот что говорится на некоем специализированном сайте:
«Симптомы шизоидного расстройства начинают проявляться ещё в детстве. Привлекает внимание ребёнок, предпочитающий одиночество компании балагурных сверстников. Он отстраняется от детей. Тянется к взрослым, сидит молча в их обществе. Лишён детской непосредственности, проявляет скромность в эмоциях. В подростковом периоде шизоидные черты обостряются. Дети замыкаются, не могут найти общего языка со сверстниками. В школе подвергаются гонениям и насмешкам. Некоторых шизоидов одиночество вовсе не смущает. Они поглощены своими интересами, а к увлечениям других подростков относятся с некоторым пренебрежением»… Не напоминает ли это описания Лёвушки Абалкина?
К психическому расстройству можно отнести и патологическую честность Абалкина, как минимум в детстве:
«А у него было ещё одно заметное качество: абсолютная честность. Я не помню ни одного случая, чтобы он соврал. Даже в том возрасте, когда дети врут охотно и бессмысленно, получая от вранья чистое, бескорыстное удовольствие. А он не врал. И, более того, он презирал тех, кто врёт. Даже если врали бескорыстно, для интереса. Я подозреваю, что в его жизни был какой–то случай, когда он впервые с ужасом и отвращением понял, что люди способны говорить неправду. Этот момент я тоже пропустил…» Иными словами – у Лёвы Абалкина были проблемы с психикой, по крайней мере – в детстве. Это совершенно не значит, что его надо было изолировать от общества или лечить принудительно. Подобные люди при получении должной помощи прекрасно живут в обществе, из них могут вырасти гениальные учёные, музыканты и так далее, но ни один психиатр не даст такому человеку разрешение на ношение оружия, и уж конечно, любая медкомиссия завернёт такого персонажа во время обследования в военкомате.
Почему мы так подробно остановились на этом моменте? Да потому, что этот человек не мог быть отобран на службу в КОМКОН прогрессором и тем более не мог вести работу в роли агента-нелегала.
Кстати, к такому же выводу приходит и Максим, правда, на других основаниях, но об этом – чуть позже. Пока для полноты картины нарушим хронологию, перескочим через несколько глав и узнаем о детстве Абалкина из другого источника. От Майи Глумовой. И узнаем такое, что пора за голову хвататься…
«Он лупил её – ого, ещё как! Стоило ей поднять хвост, как он выдавал ей по первое число. Ему было наплевать, что она девчонка и младше его на три года, – она принадлежала ему, и точка. Она была его вещью, его собственной вещью… …Дура, дура! Сначала всё было так хорошо, а потом она подросла и вздумала освободиться. Она прямо объявила ему, что не желает больше быть его вещью. Он отлупил её, но она была упряма, она стояла на своём, проклятая дура. Тогда он снова отлупил её, жестоко и беспощадно, как лупил своих волков, пытавшихся вырваться у него из повиновения. Но она-то была не волк, она была упрямее всех его волков вместе взятых. И тогда он выхватил из-за пояса свой нож, который самолично выточил из кости, найденной в лесу, и с бешеной улыбкой медленно и страшно вспорол себе руку от кисти до локтя. Он стоял перед ней с бешеной улыбкой, кровь хлестала у него из руки, как вода из крана, и он спросил: «А теперь?» И он ещ не успел повалиться, как она поняла, что он был прав. Был прав всегда, с самого начала. Но она, дура, дура, дура, так и не захотела признать этого…» Тут уже сомнений нет в том, что перед нами – больной ребёнок. Реально и тяжело. В наше, не самое гуманное время, таких людей помещают в лечебницу.
Итак, что нам стало известно о юном Абалкине:
1. Он собственник.
2. Он был жестоким тираном, подавлявшим волю подруги.
3. Он был вспыльчивый и не терпел насмешек: «Он бегал кругами и выкрикивал свою собственную считалку: «Стояли звери около двери, в них стреляли, они умирали!» Десять раз, двадцать раз подряд. Ей стало смешно, и вот тогда он выдал ей впервые…»
4. Он был трусом. Откуда такой вывод? Он избивал девочку, которую считал своей вещью, которая была младше: «ей было пять лет, а ему восемь», но он сносил приколы и насмешки пацанов. Помните эпизод с червями? «Учитель вспомнил такую сценку: после проливного дождя Лев ходил по дорожкам парка, собирал червяков–выползков и бросал обратно в траву. Ребятам это показалось смешным, и были среди них такие, кто умел не только смеяться, но и жестоко высмеивать. Учитель, не говоря ни слова, присоединился к Леве и стал собирать выползков вместе с ним…» – тут нет и намёка на драку.
5. Он был скрытным. Учитель понятия не имеет о его отношениях с Глумовой. То есть про дружбу то он знает, а вот про то, что тот её избивает…
Кстати, интересный вопрос: а что, никто не видел, что девочка ходит с синяками? Или видел, но считал это нормой?
Ну и финал откровений Глумовой. Очень интересный финал:
«…А в последний его год, когда она вернулась с каникул, ничего уже не было. Что-то случилось. Наверное, они уже взяли его в свои руки. Или узнали обо всём и, конечно же, ужаснулись, идиоты. Проклятые разумные кретины. Он посмотрел сквозь неё и отвернулся. И больше уже не смотрел на неё. Она перестала существовать для него, как и все остальные». Иными словами – это был уже другой Абалкин. Очень похожий на прежнего, но другой. Может, его как раз в этот момент и начали лечить? Или это был уже иной, очень похожий, но совсем другой человек, неспособный ударить женщину или считать её своей вещью?
Мы всё-таки сделаем лирическое отступление, хотя вроде решили обходить такие вопросы стороной, но это необходимо. Утопический мир Полдня – это мир, где на ребёнка с психическим расстройством учитель не обращает внимания. Ни один современный Преподаватель (нормальный преподаватель), не оставит незамеченным такое состояние ребёнка. Ни один нормальный Преподаватель, а тем более детский психолог, не пропустит подобного отношения в группе. Ведь у той же Майи типичный стокгольмский синдром, и всем плевать на это. Плевать на то, что восьмилетний пацан избивает пятилетнюю девочку, и ведь это не раз и не два, а на протяжении всего обучения!
Ладно. Оставим эмоции. И этого человека берут в спецслужбу?! Даже в бандитские девяностые для того, что бы попасть на службу в милицию, надо было пройти психолога, надо было пройти специальное тестирование, которое весьма точно характеризовало человека. Повторим мысль, которая посетила нас в самом начале, и к которой по ходу повествования приходит Максим: этот Лев Абалкин не мог стать прогрессором! Никогда, ни при каких обстоятельствах. Его нельзя на пушечный выстрел подпускать к такой работе! Никак, никогда, ни при каких обстоятельствах! И тем не менее он оказывается в прогрессорах.
Нет, мы можем предположить, почему его не лечили. Можем. Это жестоко. Это ужасно. Но, тем не менее. Юный Абалкин – это эксперимент, он «подкидыш», которого изучают. Но тогда Учитель – или сотрудник КОМКОНа-2, или под подпиской, или бездарь.
А ведь был ещё очень интересный эпизод с лечащим врачом Лёвы. Подробнее о нём дальше, а пока зададим такой вопрос: почему Сикорски запрещает (будем называть вещи своими именами) Максиму допрашивать Ядвигу, но при этом направляет к Майе? Не для того ли, что бы Максим услышал этот ужас? Ведь кто-кто, а Экселенц всю подноготную знает, он следил за каждым шагом Абалкина. Тогда выходит, что цель манипуляции Сикорски – создать чёткое негативное восприятие Абалкина у Максима. Так? Выходит так.
Тут, правда, промашечка вышла, на выходе получили не негатив, а сочувствие и возмущение тем, что человеку поломали судьбу, но… Но об этом – в следующей статье. А пока давайте ещё раз подчеркнём: тот Лев Абалкин, который учился в школе-интернате, не мог стать прогрессором.
* * *
Или же… Или всё-таки вернёмся к мысли о том, что главный (главный ли?) злодей здесь – Глумова. И тогда интересная вещь получается: Учитель не прохлопал ушами болезненные – чтобы не сказать патологические – отношения Лёвушки и Майи. Просто ничего подобного там и в помине не было, а весь этот ужас был изложен Максиму с целью… С какой целью? Интересный вопрос.
А вот ещё более интересный и сакраментальный шпионско-детективный вопрос:
А если всё так и есть, то на кого работала Майя Тойвовна Глумова?..