Алла Кузнецова, Молчаливый Глюк. Я не со зла, я по маразму!
Ирина Кабачкова
Горы пены прохладной
"Горы пены прохладной", что выпросил берег, редки: Море только бранится и так, чтоб в висках вилась проседь. С пеной сравнивал грудь, что сипит от промёрзшей тоски, Разменяв золотую на просто постылую осень.
Где мои бубенцы в песнях, где в светлых травах деньки? Птицей бьюсь о стекло, стервенею, клюю жадно крохи. Путь бурьяном зарос, след слизали, наглея, пески. Властный окрик мой крик запирает, отрезав на вдохе.
Где мои жемчуга? - лишь клыки перекошены жёлто. Где алмазы мои? - растворяются кипенью слёз. Полночь вечна теперь. Стали тыквами точно кареты.
Ждёшь красавицу зря. Тьма - зрачки того самого волка, Что к тебе, помнишь, ластился, словно дурашливый пёс. А вернусь ли? - гадай. А вернёшься ль? - Брось в море монету.
Алла Кузнецова, Молчаливый Глюк. Я не со зла, я по маразму!
Ученые Института цитологии и генетики Сибирского отделения РАН обнаружили в Черном море ранее неизвестный науке простейший микроорганизм, который назвали в честь знаменитых писателей-фантастов братьев Стругацких. В научном институте пояснили: микроорганизм, названный Thraustochytrium aureum ssp. Strugatskii, ученые обнаружили, изучая выловленных в Черном море беспозвоночных. Находка относится к протистам (группа, включающая эукариотические организмы, не входящие в состав животных, грибов или растений), обладает целым рядом интересных свойств и может быть полезна для человека.
Алла Кузнецова, Молчаливый Глюк. Я не со зла, я по маразму!
Он оставил нам Выбор Сегодня, 15 апреля, 90 лет Борису Натановичу Стругацкому 15.04.2023 Борис Вишневский, депутат ЗакСа Петербурга
Сегодня, 15 апреля, исполнилось бы 90 лет Борису Натановичу Стругацкому.
Одному из братьев, в чьих мирах произведений, сменяющих друг друга, мы живем уже три десятилетия.
«Стругацкие никогда не пытались предсказывать, — говорил мне Борис Натанович полтора десятилетия назад. — Просто рисовали картинки, которые казались им одновременно и любопытными, и правдоподобными».
Как теперь выясняется, очень многое оказалось «нарисовано» чудовищно правдоподобным.
Например, «Гадкие лебеди», где «страны, которые нравились господину Президенту, вели справедливые войны во имя своих наций и демократий. Страны, которые господину Президенту почему-либо не нравились, вели войны захватнические и даже, собственно, не войны вели, а попросту производили бандитские злодейские нападения».
Где «есть люди, которые не могут жить без прошлого, они целиком в прошлом, более или менее отдаленном. Они живут традициями, обычаями, заветами, они черпают в прошлом радость и пример. Скажем, господин Президент. Что бы он делал, если бы у нас не было нашего великого прошлого? На что бы он ссылался и откуда бы он взялся вообще».
Где самый смелый поступок — демонстративно вытереть щеку от брызг, летящих от господина Президента, который «изволил взвинтить себя до последней степени».
Или «Обитаемый остров» — с излучением башен, под воздействием которого «мозг облучаемого терял способность к критическому анализу действительности, человек мыслящий превращался в человека верующего, причем верующего исступленно, фанатически, вопреки бьющей в глаза реальности».
С государственной идеологией, построенной на «идее угрозы извне», и мечтой «вернуть в лоно, предварительно строго наказав» бывшую «провинцию старой империи, провозгласившую независимость в тяжелые времена».
С правителями, у которых «две цели, одна — главная, другая — основная. Главная — удержаться у власти. Основная — получить от этой власти максимум удовлетворения».
И конечно, «Трудно быть богом» — с Патриотической школой и ее девизом «Умные нам не надобны, надобны верные», и с основными установлениями нового государства: «слепая вера в непогрешимость законов, беспрекословное оным повиновение, а также неусыпное наблюдение каждого за всеми».
С наказанием за «невосторженный образ мыслей».
С черными, пришедшими после серых.
С королем, который «по обыкновению, велик и светел, а дон Рэба безгранично умен и всегда начеку».
И с определением правды как того, что «сейчас во благо королю, а все остальное — ложь и преступление»
(не по такой ли логике построены сегодня все дела о «фейках» и «дискредитации»?).
Ах, как жаль, что «ТББ» (общеупотребительное название повести) так и не воплотилась на экране в аутентичном варианте, потому что вышедший 10 лет назад фильм Алексея Германа имеет к книге отдаленное отношение.
Увы, знаменитый режиссер, снимая фильм «о своем», не захотел понять книгу Стругацких. И из его картины исчезли не только многочисленные — и важнейшие для понимания — рассуждения главного героя.
Исчезла проблема ВЫБОРА («главная тема Стругацких — это выбор», — раз за разом повторял Борис Натанович).
Тяжелейшая нравственная проблема — возможности или невозможности вмешательства в дела чужого мира.
Может ли и должен ли человек с Земли спокойно смотреть, как в средневековом мире, куда он послан разведчиком, убивают, пытают, насилуют, казнят? В какой степени он может — и может ли вообще — вмешаться?
Напомню слова Антона — дона Руматы — в самом начале повествования:
«Мне не нравится, что мы связали себя по рукам и ногам самой постановкой проблемы. Мне не нравится, что она называется Проблемой Бескровного Воздействия. Потому что в моих условиях это научно обоснованное бездействие… Я знаю все ваши возражения! И я знаю теорию. Но здесь нет никаких теорий, здесь типично фашистская практика, здесь звери ежеминутно убивают людей! Здесь все бесполезно. Знаний не хватает, а золото теряет цену, потому что опаздывает…»
Но это — и многое другое — из фильма Германа ушло. И ушла суть книги.
Правда, иллюзий у меня не было с тех пор, как Герман сказал, что «думал о Путине как прообразе Руматы». Совершенно ошарашенный, я прибежал к Борису Натановичу, сказав, что у меня Путин всегда ассоциировался не с Руматой, а с совсем другим героем повести «Трудно быть богом» — доном Рэбой. «У меня тоже», — ответил Борис Натанович. Кстати, году примерно в 2006-м, когда президент проводил свою интернет-конференцию, у Стругацкого поинтересовались, о чем он хотел бы спросить Путина.
«Ни о чем, — сухо ответил Борис Натанович. — У нас с ним нет общих тем для разговора…»
Между тем была — была! — возможность экранизации «ТББ», причем по сценарию, написанному самими братьями Стругацкими в 1966–1968 годах.
История с этим так и не воплощенным сценарием получилась детективной.
По словам Бориса Натановича, сценарий считался безнадежно утраченным.
А потом, в феврале 2020 года (огромная благодарность Алине Клименко и профессору Алексею Ельяшевичу), был случайно обнаружен в Центральном государственном архиве литературы и искусства Санкт-Петербурга.
Вместе со «сценарным делом», где подробно описан процесс доработки и прохождения сценария на «Ленфильме».
И наконец, была доказана гипотеза (не раз высказанная братьями Стругацкими), что фильм тогда не был снят именно из-за разгрома «Пражской весны».
В «сценарном деле» — два впечатляющих документа, отличающихся по времени лишь на месяц.
26 июля 1968 года художественный совет Третьего творческого объединения киностудии «Ленфильм» высоко оценил сценарий «по его идейно-нравственному и художественному уровню», одобрил его и рекомендовал руководству студии для включения в тематический план 1969 года и запуска в режиссерскую разработку.
А уже 26 августа 1968 года директор Третьего творческого объединения Г. Малышев пишет авторам письмо, сообщая, что «опыт экранизации романа «Трудно быть богом» удачным признать нельзя» и что «руководство студии не сочло возможным принять предложенный сценарий».
Что случилось за этот месяц, хорошо известно: 21 августа 1968 года закончилась попытка строить «социализм с человеческим лицом», войска пяти стран Варшавского договора вошли в Чехословакию, раздавив «Пражскую весну».
По воспоминаниям Бориса Стругацкого, еще за пять лет до этого, когда писалась «ТББ», авторы скажут себе:
«Нами управляют жлобы и враги культуры. Они никогда не будут с нами. Они всегда будут против нас. Они никогда не позволят нам говорить то, что мы считаем правильным, потому что они считают правильным нечто совсем иное».
А через 30 лет после подавления «Пражской весны» Борис Натанович скажет в интервью одному из лучших своих учеников: именно тогда «стало окончательно, до ледяного холода в душе, ясно: моя страна — просто полуфашистское тоталитарное государство».
При этом, как говорил мне в интервью Борис Стругацкий, в молодости они с братом были «настоящими сталинцами», считавшими, что все происходящее — правильно, если и встречаются какие-то недостатки и неприятности — это неизбежно, не ошибается только тот, кто ничего не делает. И лишь после XX Cъезда КПСС в 1956 году, где Никита Хрущев выступал со знаменитым докладом «О культе личности Сталина и его последствиях», началось прозрение.
«Мы довольно быстро, — скажет Борис Натанович, — примерно к XXII съезду партии, поняли, что имеем дело с бандой жлобов и негодяев во главе страны. Но вера в правоту дела социализма и коммунизма сохранялась у нас очень долго.
Оттепель способствовала сохранению этой веры — нам казалось, что наконец наступило такое время, когда можно говорить правду, и многие уже говорят правду, и ничего им за это не бывает… Этот процесс эрозии убеждений длился, наверное, до самых чешских событий 1968-го. Вот тогда и наступил конец всех иллюзий».
Оттепель 60-х закончилась, и начался долгий период реакции: недаром в 70-е годы у Стругацких не вышло ни одной новой книги — только пара переизданий.
Хотя с цензурными придирками и разгромной официозной критикой они сталкивались и раньше.
Так, герой «Попытки к бегству» Саул Репнин, по первоначальному замыслу авторов, должен был бежать в будущее из советского концлагеря, но по требованию начальства из «Молодой гвардии» концлагерь был заменен на немецкий.
Что касается «ТББ», то в 1966 году «Известия» констатировали, что повесть, «вышедшая после интересных и нужных первых книг «Страна багровых туч» и «Путь на Амальтею», к сожалению, не свидетельствует об идейном и художественном росте авторов». А в 1967 году «Октябрь», возглавлявшийся отъявленным мракобесом Кочетовым, обвинял повесть в том, что она может «бросить тень на самоотверженную помощь нашего государства освободительным движениям в малоразвитых и колониальных странах»…
Вот что напишет потом Борис Натанович:
«Сегодняшний читатель просто представить себе не может, каково было нам, шестидесятникам-семидесятникам, как беспощадно и бездарно давил литературу и культуру вообще всемогущий партийно-государственный пресс, по какому узенькому и хлипкому мосточку приходилось пробираться каждому уважающему себя писателю: шаг вправо — и там поджидает тебя семидесятая (или девяностая) статья УК, суд, лагерь, психушка, в лучшем случае — занесение в черный список и выдворение за пределы литературного процесса лет эдак на десять; шаг влево — и ты в объятиях жлобов и бездарей, предатель своего дела, каучуковая совесть, иуда, считаешь-пересчитываешь поганые сребреники… Сегодняшний читатель понять этих дилемм, видимо, уже не в состоянии. Свобода — она как воздух или здоровье: пока она есть, ты ее не замечаешь и не понимаешь, каково это — без нее или вне ее…»
В начале 90-х, когда мы познакомились с Борисом Стругацким, эти его воспоминания казались жутким напоминанием о прошлом, которое никогда не повторится.
Сегодня они кажутся до ужаса злободневными: ведь «сегодняшний читатель» наблюдает последствия работы аналогичного «пресса», который давит все сильнее и сильнее. И отсутствие свободы очень даже замечается. И все чаще вспоминается фраза из не самой известной, но одной из лучших, по моему мнению, повестей Стругацких — «Второе нашествие марсиан»:
«Хоть бы одна сволочь спросила, что она должна делать. Так нет же, каждая сволочь спрашивает только, что с ней будут делать».
И последнее, особенно остро вспоминающееся сейчас, когда учителя доносят на «политически неблагонадежных» учеников.
Это из «Отягощенных злом» — последнего большого произведения братьев Стругацких, где в образе Г.А. Носова воплощена их (цитируя Бориса Стругацкого) «любимейшая, годами лелеемая идея Учителя с большой буквы».
«В истории было много случаев, когда ученики предавали своего учителя.
Но что-то я не припомню случая, чтобы учитель предал своих учеников».
Борис Натанович Стругацкий своих учеников не предавал никогда.
А Учителем он был не только для тех, кто ходил на его знаменитый литературный семинар, но и для нескольких поколений читателей.
И в их ряды встают все новые и новые ученики — настолько важно и актуально все, что написали они с братом.
Алла Кузнецова, Молчаливый Глюк. Я не со зла, я по маразму!
Владимир Ложкин
Горы пены прохладной
"Горы пены прохладной..." Из стихотворного наследия Цурэна Правдивого
Горы пены прохладной взбивает прибой, Силясь вспомнить момент зарождения жизни: «Мир, себя не щадящий, я даже не мыслил. Серый дым от пожарищ стёр облик людской...»
Арканарское солнце - звездой золотой Раскаляет плоды окровавленной вишни. Не зарёкшись от доли, суму выбрал нищий, В коей голая правда с печатью: «Изгой!»
Вновь преследуют власти тлетворность баллады. А Цурэна душа жаждет пенной прохлады, В кабаках не залившая праведный гнев.
И в лицо плюнул пеплом взбесившийся ветер, Видно вспомнил былые сонеты о лете… И шипела волна: " Жизнь бездушная - блеф…"
Алла Кузнецова, Молчаливый Глюк. Я не со зла, я по маразму!
Библиотека имени Стругацких (та, что из Канска) пишет:
Дорогие друзья, предлагаем вам познакомиться с виртуальной выставкой «Под именем Аркадия и Бориса Стругацких» на нашем сайте about.strugatskie.tilda.ws/
Электронная выставка «Под именем Аркадия и Бориса Стругацких» представляет собой цифровой ресурс, нацеленный на привлечение внимание широкого круга удаленных пользователей к литературному наследию выдающихся русских писателей-фантастов, первопроходцев современной научной и социальной фантастики, сценаристов братьев Стругацких
На выставке представлены разделы: ⚡Жизнь и творчество писателей ⚡Литературное наследие ⚡Публикации о жизни и творчестве ⚡Экранизации художественных произведений ⚡Вспомогательные указатели ⚡Руководство пользователя
Переходите по ссылке, знакомьтесь, там мнооого полезной информации!
Алла Кузнецова, Молчаливый Глюк. Я не со зла, я по маразму!
Андрей СТРУГАЦКИЙ | Фантастом, детки, быть не просто…
Малоизвестное стихотворение Бориса Стругацкого, столь дорогое сердцу его сына, и фрагмент из дневника писателя
Изучаю 8-й том Самого Полного Собрания Сочинений Братьев Стругацких. Добрался до рабочих записей Бориса Натановича за 1964 год. Обнаружил там среди прочего следующий стих.
А поскольку отношусь я как к фантастике, так и к вопросу об выпить-закусить с огромным пиететом и любострастием, то стишок сей пришёлся мне весьма по душе. А также по нраву, по сердцу и по вкусу!
* * *
Фантастом, детки, быть не просто.
(Сначала — пО сто).
Сюжет должон быть неизвестен…
(Теперь по двести!)
Цензуру поводить за нос-то,
(Обратно пО сто).
Чтобы попервости не сести…
(Пора по двести).
Скрипишь, выдумываешь мир тут,
(А, может, спирту?)
А где-то атомные лодки…
(Ну ладно — водки).
Ракетой долбанут и — баста…
(По полтораста?)
Ни мира нету, ни фантаста.
(По полтораста).
Вокруг сплошное идиотство,
(Продолжим по сто).
А ты изволь и будь пророком.
(С томатным соком).
И напророчествуй утопию
(Еще не допили?)
Всем этим юным педерастам.
(По полтораста).
Фантастом, детки, быть не просто.
(Согласен, по сто).
Сюжет, идеи, трали-вали…
(Подзасосали!)
Где наша не распропадала!
(По двести — мало!)
Мы по натуре оптимисты.
(Давай по триста!)
* * *
А вот ещё из дневников Бориса Стругацкого за тот же 1964 год. Правда, отнюдь не веселое.
28.06.1964.
"Воскресенье. Яркий солнечный день…
Ехал обратно с толпами «отдохнувших». Какой кошмар! Измотанные, обгоревшие, еле держатся на ногах, многие пьяны. Густые слепые толпы. Толкаются, сцепляются. Ввалились четверо парней лет 15–16, пьяные. Придавили. Какой-то дядька зашипел было, но тут заметил, что их четверо. Один — длинный, тощий, с лицом ублюдка — принялся привязываться. Другие молчали, даже урезонивали, а один коротенький, вырожденец, совсем пьяный, хватал его за рот толстопалой грязной рукой. Все вокруг устало молчали, и не понять было, кому они сочувствуют. Потом тетка сцепилась с девицей лет 15–16. Странный разговор:
«Может, попробуем?».
«Ну, попробуем»…
«Синяки…»
«Где уж тебе…»
«Еще заразишься».
А у выхода из метро, как всегда, кучки парней, в черном и цветных рубашках, молчат, курят, сплевывают, озираются, хрипло хохочут. Как говорится в газетах: есть у нас еще отдельные, несущественные… Существенного вот не видно. Существенное спешит домой, спать. Удивительно: почему это именно несущественное так бросается в глаза. ОБЫЧНО ЭТО БЫВАЕТ, КОГДА НЕСУЩЕСТВЕННОГО БОЛЬШЕ!"
Алла Кузнецова, Молчаливый Глюк. Я не со зла, я по маразму!
Элла Гоник
Как лебедь с подбитым крылом...
Как лебедь с подбитым крылом Взывает тоскливо к звезде, Так сердце поэта в земном Покой не находит нигде. Пронзительной боли свинец Наполнит прозрачную плоть, Душа, ощущая конец, К Тебе шлёт молитвы, Господь. Кровавая рана болит, Черты искажая лица, И смерти ликующий вид Страшит ожиданьем конца.
Как лебедь с подбитым крылом, Заснёт и поэт вечным сном...
Алла Кузнецова, Молчаливый Глюк. Я не со зла, я по маразму!
"Пока спокоен и тощ"
Как Борис Стругацкий сообщил о появлении первенца брату своему и соавтору Аркадию
Андрей СТРУГАЦКИЙ
Как говорится, «попал в историю»!
Подробности моего появления на свет.
Собственно, родители показывали мне когда-то эту переписку, но я о ней совершенно забыл!
Из собрания сочинений Аркадия и Бориса Стругацких в 33-х томах, Том 3, раздел "Переписка", стр. 299-300:
Борис — брату, 21 июня 1959, Л. — М.
Дорогой Арк!
Сообщаю тебе, хотя и с опозданием, что у нас родился сын. Назван Андреем по причине благозвучности сочетания «Андрей Борисович». Он черноглаз (по слухам; я-то его еще не видел), пока спокоен и тощ: вес 2200 при росте 45. Родился он до срока (восьмимесячный) восемнадцатого июня — запиши это в свою книжечку и не премини поздравить сейчас и поздравлять впредь. Ибо это есть пока единственный продолжатель рода Стругацких по линии Литвинчёвых. Появился он на свет божий не вполне тривиально: задом вперед. Неизвестно, что он хочет этим сказать, но сразу видно, что парень боевой и настроен скептически. Сейчас все живы и здоровы, и всё очень хорошо. Приехала теща и взяла всё в свои руки. Вот так.
Аркадий — брату, 23 июня 1959, М. — Л.
Дорогой мой Боб!
Прежде всего еще раз от себя и от своего семейства поздравляю тебя и Адочку с сыном, пусть растет здоровым, сильным и умным. Имя Андрей — ничего, хорошее имя, ноу коз фор протест. Итак, в жизнь, Андрей Борисович Стругацкий!