А помните?..

[silent-gluk]

Оригинал взят у ЖЖ-юзера zharkovsky в А помните?

Помещение Радианта, поздний вечер, Малютин с сеткой газводы "Байкал"... вертушка для игры всё время ускакивала куда-то со стола. Эх!
А ещё были фантастические картины-иллюстрации к Мастеру и Маргарите Вячеслава Бурмистрова - так с тех пор и не найти их уже, наверное.

@темы: Фотографии и картинки, Фанарт, «Пикник на обочине», Игры, Перепост, Ссылки

---

Следующий сонет от Чипсы Эстреллы

[silent-gluk]

Утащен отсюда: marishia.livejournal.com/1369239.html

Автор - ЖЖ-юзер marishia

***
как лист увядший падает на душу,
как фразы получаются из слов,
как складывается с числом число,
порядок смыслов в книге не нарушив

как в темноте все кошки равно серы,
как на поминки праздники похожи,
и как собаки лают на прохожих,
не ведая в собачьих чувствах меры

так мы с тобой встречаемся, смеясь,
упрека всуе высказать не смея,
не ссорясь никогда по пустякам

но расстаемся, путаясь во лжи
я сам прошу: так обмани, скажи,
что "не кончаются ни чувства, ни строка"

@темы: Фанфикшн, Вторичное творчество, Сонет Цурэна, «Трудно быть богом», Перепост, Ссылки

---

Еще сонет от Чипсы Эстреллы

[silent-gluk]

Утащено отсюда: marishia.livejournal.com/1369239.html

Автор - ЖЖ-юзер marishia

***
Как лист увядший падает на душу
Последняя осенняя строка.
Мне хочется еще читать и слушать.
Текст не окончен. Видишь ли закат

Над Волгой? Фиолетовое небо
Сползает незаметно в черноту.
Рыбак неспешно выбирает невод
Из глянцевой воды, густой как ртуть.

Настанет ночь, и звонкий твой сонет
В туманной дымке прозвучит чуть глуше.
Быть может, здесь покажется и мне
Тот, кто пройдет по волнам как по суше.

И мы с тобой услышим в тишине,
Как лист увядший падает на душу.

@темы: Фанфикшн, Вторичное творчество, Сонет Цурэна, «Трудно быть богом», Перепост, Ссылки

---

Случайно нашла текст песни

[Amberqueen]

Екатерина Болдырева - Арканар
А. и Б. Стругацким

Теперь в Арканаре не то, что полвека назад
Мы и сами не те
Запрятана совесть на дальнюю полку
Любовь не стоит за окном
Вчера в метрополию звали. Хотелось, но здесь
Я – в родной пустоте
А там бы жила во всеобщем уютном довольстве
Но всё же чужом

Мы стали стары, и, что самое страшное, духом
И чтоб не подохнуть, мы стерпим плевок и удар
Мы в страхе всё время, когда не бываем «под мухой»
И это мой дом, это мой золотой Арканар

Теперь в Арканаре не то, что полвека назад
И не то, что вчера
То серое воинство юных скотов
То монахи с мечами – бардак
И головы мудрых людей пополняют корзины
Под крики «ура»
И песен уже не споёшь, и картины
Уже не попишешь никак

Но главное – как мы бухаем, ого! –
В подворотнях, в домах, в кабаках
Лежат бездыханные наши тела
Без надежды проснуться в раю
Вчера в очень странном притоне
Я слушала сказки о добрых богах
Что наши поддатые души спасают
Может, спасут и мою

Власть, заменяя другую, свергается третьей
Король наш отравлен, наместник нечестен и стар
Всё чаще казним, и всё реже рождаются дети
Но это мой дом, мой родной, мой больной Арканар

Теперь в моём доме такие дела
О которых напишут потом
Что был, де, период расстройства умов
Но за ним наступил ренессанс
А как вам такое – нечаянно встать в лужу крови
В подъезде своём?
Конечно, свобода и братство наступят
Но это случится без нас

Мы встретимся молча, столетья спустя, на рассвете
И будем взирать, как с земли поднимается пар
Как над Арканаром зелёное солнышко светит
И птицы поют, и, проснувшись, поёт Арканар
Ведь, чёрт побери, это всё-таки мой Арканар

Если случайный повтор материала, прошу стереть.

@темы: Стругацкие, «Трудно быть богом»

---

Библиографическая ночь

[silent-gluk]

Сегодня мы снова смотрим сразу на два издания. Которые отличаются даже обложками. Не знаю, сумел ли это передать сканер, но на самом деле оттенок довольно заметно различается.



Слева - вариант 2011 года, справа - 2013. В дальнейшем будет использоваться именно этот порядок, за исключением особо оговоренных случаев.





Это - вкладка




Авантитул, у обоих томов одинаков.




Титульный лист




Выходные данные издания 2011 года




Выходные данные издания 2013 года








Шмуцтитулы (которые одинаковы, потому приводится только один их комплект).



А все вместе это вот что:

Стругацкий А. Собрание сочинений. В 11 т. Т. 6. 1969-1973 гг. / Стругацкий А., Стругацкий Б. - 2-е изд., испр. - М.: АСТ: Астрель, 2011. - 653,[3] с. - Подп. в печ. 19.10.2010. - Заказ 1844. - 2.000 экз. - ISBN 978-5-17-041988-3 (Т.6); 978-5-17-013794-7 (ООО "Издательство АСТ"); 978-5-271-32693-6 (Т.6); 978-5-271-32549-6 (ООО "Издательство Астрель"). - (С/с Стругацкие (картинки)).

Стругацкий А. Собрание сочинений. В 11 т. Т. 8. 1969-1973 гг. / Стругацкий А., Стругацкий Б. - 2-е изд., испр. - М.: Астрель, 2013. - 655,[1] с. - Подп. в печ. 26.11.2012. - Заказ 3666. - 2.000 экз. - ISBN 978-5-271-32694-3 (Т.6); 978-5-271-32548-9 (ООО "Издательство Астрель"). - (С/с Стругацкие (картинки)).

@темы: Фотографии и картинки, «Малыш», «Пикник на обочине», Парень из преисподней, Библиофильское, «Отель "У погибшего альпиниста"», Библиография, Книги

---

А это не сонет...

[silent-gluk]

Утащено отсюда: archiveofourown.org/works/708136/chapters/13080...

Автор - chipsaestrella

Цикл "Они там"

Зельевар

Северус Снейп,
бывший профессор,
бывший декан Слизерина,
бывший шпион Волдеморта,
лучший разведчик Альбуса Дамблдора
зельевар - не из самых худших
(будем скромны, говорят, украшает скромность,
хотя сам профессор нас бы сейчас и не понял),

ранним утром субботы
стремительным шагом
несется по коридорам.
Гномы шарахаются по сторонам.
Юная ведьма поспешно вжимается в стену -
баллов профессор теперь ни с кого не снимает,
но отсутствие такта и острота его языка
не позволяют вставать у него на пути.

В лаборатории
как всегда
царит идеальный порядок:
даже грозный завхоз,
человек бесконечно могучий и непреклонный,
не решается трогать его порошки и котлы.

Северус Снейп
обводит свое хозяйство внимательным взглядом
и приступает к работе.
Даже те, кто не любит профессора,
как, например,
бывший великий инквизитор
(не желающий соглашаться,
что они чем-то очень похожи),
вынуждены признать, что он мастер своего дела.

Смешивая ингредиенты,
Снейп мысленно спорит с одним из лучших друзей:
"Я уверен,
что именно двадцать семян остролиста
позволят добиться нужного нам эффекта.
Смотри, Теодор, как изящен рецепт в этот раз,
даже ты, я уверен, не смог бы придумать красивее", -
и представляет,
как смешно тот будет басить, слегка заикаясь:
"Н-ну же, С-северус, п-полно, я вовсе в в-виду н-не имел,
что ты с-способен ошибиться в-в этом р-рецепте!"

Послезавтра, как помнит профессор, Ученый совет,
необходимо представить свои результаты,
а также заткнуть всех тех дураков и невежд,
что претендуют
на его машинное время.

Работы полно.

И эта работа, и эти люди -
вот всё, на чем он способен еще продержаться,
всё то, чем живет он после прошедшей войны.

К счастью, в тот день
он аппарировал в самый далекий известный ему уголок,
и наткнулся
на тех двоих.
"Зельевар? - удивленно воскликнул тогда горбоносый, -
А ведь нам зельевар нужен именно что позарезу!"
А бородатый сказал ему, улыбаясь:
"Вы же видите, это судьба,
ехали по лесу, встретили вдруг зельевара,
вот давайте к нам,
обещаю, что будет не скучно".

Ему нечего было терять, и он согласился, -

и пока что
с тех пор
ни разу
не пожалел.

@темы: Понедельник начинается в субботу, Фанфикшн, Вторичное творчество, Ссылки

---

Еще цурэновский сонет

[silent-gluk]

Утащен отсюда: blogs.mail.ru/mail/salka5789/451E13911AC384F4.h...

Автор - Марго Волкова

сонет Цурэна

Как лист увядший падает на душу,
Так тяжкою печалью грудь полна.
Оглаживает горестно волна
Погибшего кита большую тушу.

Прочь, птицы! И без вас покой нарушен.
Быть может, только в том его вина,
Что вверх стремился от морского дна,
Спеша коснуться каменистой суши.

Зачем ему земля? Не проще ль было
Среди солёных вод искать могилу?
И кто-то скажет: "Глупый он бунтарь..."

До мудрствующих дела нет безумцу.
Далёк от обвинений и презумпций,
Бросает жизнь на каменный алтарь.

@темы: Фанфикшн, Вторичное творчество, Сонет Цурэна, «Трудно быть богом», Ссылки

---

ИПК-2013

[silent-gluk]

Объявили прием заявок на Интерпресскон-2013 ( interpresscon.ru/#1 ). Который будет посвящен памяти БНС.

А жизнь продолжается, и это правильно!

@темы: Коны, Б.Стругацкий, Ссылки

---

А знаете ли вы, что...

[silent-gluk]

...в Волгограде, в поселке Горная Поляна, есть улица Стругацких?..

А кто не верит - может спросить Яндекс-карты, к примеру.

@темы: Сказку сделать былью, благоустройства

---

Старое интервью, часть 2

[silent-gluk]

За информацию спасибо ЖЖ-юзеру velobos, она, информация, утащена отсюда: fantlab.ru/blogarticle24434


Будущее создается тобой, но не для тебя: Разговор с Борисом Стругацким / М.Лемхин // Kstati (To the Point). - 2013. - 14 февраля (№ 928). - С.26-28; 21 февраля (№ 929). - С.26-27.

Будущее создаётся тобой, но не для тебя
Разговор с Борисом Стругацким
Михаил ЛЕМХИН




Окончание. Начало в No928

- Хорошо. Может быть, вы правы (во всяком случае, вам виднее). И это даже вселяет определенный оптимизм... Давайте теперь вернемся к вашим делам... Ну, вот, все опубликовано, издано, переиздано. Все, что было в столе, в тайнике, в посевовском изгнании - все напечатано. Чувствуете вы отдачу? Вы перед сном воображали ведь, как вытащите "Град обреченный" из тайника, как увидите этот текст под книжной обложкой - и? Что будет? Ну - мир не перевернется, но что-то будет. Как люди будут это читать - думали вы?
- Знаете, Миша, мы оказались подготовлены - я по крайней мере, не знаю, как Аркадий Натанович, думаю, что и он тоже - "Хромой судьбой". Вещь, которая казалась нам еще два-три года назад абсолютно непроходимой, вышла и не вызвала никакого резонанса. Потому что параллельно шли "Белые одежды", "Дети Арбата", "Ночевала тучка золотая"... И чего только не шло параллельно. Я уже тогда понял, что наши вещи никогда больше не окажутся в фокусе внимания, ну, скажем так, литературной критики. Что бы мы ни написали. Все это будет воспринято, как добротная перестроечная литература, но не более того. Время сенсаций миновало. Это мне было довольно горько осознавать, потому что, что бы там писатели ни говорили, а любой из них любит славу. И ощущение того, что ты, субъективно готовый оказаться в фокусе внимания, на самом деле оказываешься на периферии - это ощущение, конечно, неприятное. Ну, мне в таких случаях помогает рационалистический взгляд на вещи... И потом, если говорить откровенно, - меня в последнее время перестала интересовать литература. Миша, перестала она меня интересовать... Это тоже сыграло свою роль. То есть, все это надувание, накачивание мышц, подготовка к триумфу - кончилось пшиком... Было время, когда я думал на эти темы, огорчался. А потом, когда подряд появились две статьи в "Новом мире" и в "Знамени", статьи, свидетельствующие о дремучем невежестве авторов, которые построили свои концепции непонятно на чем... Ну, мы поняли, что не получилось. Не получилось это вторжение в большую литературу, то, чему мы посвятили всю свою жизнь. Всю свою жизнь мы пытаемся доказать, что фантастика имеет равное с другими жанрами право находиться в большой литературе.



- Извините, иначе: не то, что фантастика имеет право, а то, что А. и Б. Стругацкие имеют право...
- Мы не имели другого способа это обстоятельство доказать... Миша, вспомните наши старые споры. Вы были одним из тех людей, которые всячески меня убеждали, что Стругацкие - у, вершина! Я прекрасно это помню. Чуть ли не в первую пятерку... и все такое прочее... Я никогда к этому не относился серьезно и сейчас, естественно, не отношусь. На мой взгляд, это не так. Все ведь, в конце концов, упирается в проблему вкуса. Так вот, на мой вкус это не так. Не входят Стругацкие в первую пятерку. В первые двадцать пять - да, входят. Но не в первую шеренгу... Вы поймите, Миша, чем бы вы сейчас ни занимались, в душе вы все равно литературовед... Вы внутренне убеждены, что существует некий способ измерить двух писателей и сказать: "Измерено, подсчитано, взвешено, и это найдено весомым, а это - легким". А я-то совершенно точно знаю, что нет никакой мерной шкалы. Нету. Существует некая совокупность вкусов. Сказать, какой писатель больше, а какой меньше - вообще невозможно, в принципе. Это неизмеримые величины. Нет никаких способов измерения... Вы, по сути дела, сказали мне следующее: "Вы должны были осознавать свое место в литературе".



Борис Стругацкий. Фото © Михаил Лемхин, 1966 г.


- Верно. Не фантастики, а свое место.
-Ну вот, так я утверждаю: да, я осознаю свое место в литературе. И я понимаю, что "Ночевала тучка золотая" на весах литературы, коль скоро они существуют в том или ином смысле, весит больше. чем "Град обреченный". Понимаете, в чем дело. Поэтому, мягко выражаясь, скромная реакция на наши вещи меня хоть и задевает, но не удивляет. Скажем так.

- Я действительно убежден, что существует некая совокупность качеств, которая позволяет оценивать и писателя, и произведение. Не так механистически оценивать, как вы мне приписываете, но это дело десятое. И разговор этот длинный, и Бог с ним сейчас. Но я не могу удержаться, чтобы не сказать: на мой взгляд, на весах, в которые вы не верите, и "Улитка", и "Второе нашествие", и "Миллиард лет до конца света", и "Гадкие лебеди", и, вероятно, "Град обреченный" весят не меньше, чем "Тучка"... А очень может быть - больше. Но, еще раз повторяю, я бы предпочел говорить об этих материях более гибким языком.
-Ну вот, это лишнее доказательство того, что все решает не объективный прибор, а вкус. Это на ваших весах... Это означает... Нельзя сказать, конечно, что у каждого свои весы, но это означает, что на данном литературном рынке не единственные весы, а, скажем, десяток весов. И около каждого взвешивающего прибора стоит толпа, утверждающая, что эти вот весы являются верными. Вон там любители Пикуля: у них весы - говно, а у нас - весы!

- Из-за жанра ли или из-за других привходящих обстоятельств ваши книги, даже и в былые времена, когда они имели все шансы вырваться в самый первый ряд, - не вырвались. Не будем играть словами, в первый ряд чего - литературы, искусства, беллетристики. Не вырвались. Я помню, как мы с Лурье толковали, что, окажись "Второе нашествие марсиан" напечатанным не в журнале "Байкал", а в "Новом мире" - это была бы бомба. По масштабам того времени. И многое сложилось бы иначе...
- "Второе нашествие..." - нет, а вот "Улитка..." - да.

- И "Улитка...", конечно. Кстати, "Второе нашествие..." мне кажется безумно актуальной сейчас книгой. Любимая моя книга "Миллиард лет...", наверное, не может сейчас так цеплять нового читателя, хотя это, я уверен, настоящая литература.... Опять возвращаясь к нашему сюжету, я хочу сказать, что я-то смотрю издалека и издалека мне не показалось, что была заметная отдача на публикацию и "Града обреченного", и даже "Гадких лебедей", книги, которая, казалось бы, сейчас должна очень читаться... И вы подтвердили - никаких сенсаций.
- Я это объясняю тем, что общественное внимание было направлено на совершенно другие ориентиры. Ведь все-таки психология подавляющего большинства читателей устроена так, что они предпочитают реальную информацию о мире информации беллетризованной. "Гадкие лебеди" - это аллегория, и она не может сравниваться даже с теми же самыми "Детьми Арбата". Ну, не может...

- Будущее создается тобой, но не для тебя. Знаете, Борис Натанович, я долго-долго собирался написать рассказ о Некрасове. Николае Алексеевиче Некрасове, то есть - его мучил этот вопрос. Некрасову казалось - он был уверен, - что люди, которые его окружают, так называемые революционные демократы, они и есть будущее. Будущее в них, и будущее скоро наступит. И он работал на это будущее, верил в этих людей. Но сам-то он не хотел жить в этом будущем. То есть - понимал, что не сможет там жить и не будет ему там места. И, поскольку он какое-то время верил, что будущее может наступить буквально завтра, вопрос этот был для него не академическим, а почти бытовым. Так что подобные ситуации уже встречались в истории. Дело не в том, что будущего, которого Некрасов хотел-боялся, тогда не возникло. Он думал о нем как о реальности.
- Ситуация похожа, но она только чем-то похожа. Вы не забывайте того, что Некрасов верил, будто эти люди представляют будущее, в котором он, однако, жить не хотел, он хотел жить в прошлом. Но мы-то вовсе не хотим жить в прошлом. Нет, извините. Мы, наше поколение шестидесятников, с удовольствием пришли в это будущее. Коллизия не в том заключается, что мы хотели бы остаться в прошлом - нет. Не дай Бог туда вернуться! Страшно подумать - вернуться туда. Другое дело, что мы не понимаем, что мы должны делать здесь, в настоящем. Мы хотим жить здесь, но - вот зачем жить? Мы как бы вынуждены начинать свою жизнь сначала. Снова нам как будто семнадцать лет, мы вышли из школы и думаем: "А чем же нам, заниматься, в чем цель?"

- Помните, я вам написал, а вы удивились этому, мне показалась повесть "Отягощенные злом" чрезвычайно сиюминутным публицистическим откликом на происходящее...
- Я и сейчас не понимаю этого, Миша...
- И вот теперь мне кажутся подтверждением моих представлений ваши нынешние слова о том, что вы утратили интерес к беллетристике и желание читать беллетристику. И переход к вашему сегодняшнему состоянию от "Отягощённых злом" - последняя, написанная вами вещь, "Жиды города Питера"**** "Жиды" ведь абсолютно чистая - в самом хорошем смысле этого слова - абсолютно чистая публицистика.
(Боюсь, что очень немногие читатели русского Зарубежья видели номер журнала "Нева" с пьесой Стругацких, поэтому перескажу ее в нескольких словах. Действие разворачивается в Ленинграде в перестрочные времена.
Перевалило за полночь. Немолодые приятели сидят у телевизора и, попивая чаек, смотрят заседание Верховного совета, нелицеприятно комментируя: "Нет, но до чего же мерзопакостная рожа! Ведь в какой-нибудь Португалии его из-за одной только этой рожи никогда бы в парламент не выбрали!" Неожиданно появляется человек из какой-то Спецкомендатуры, проверяет паспорт хозяина квартиры и вручает ему повестку: "Богачи города Питера! Все богачи города Питера и окрестностей должны явиться сегодня, двенадцатого января, к восьми часам утра на площадь перед СКК имени Ленина. Иметь с собой документы, сберегательные книжки и одну смену белья. Наличные деньги, драгоценности и валюту оставить дома в отдельном пакете с надлежащей описью. Богачи, не подчинившиеся данному распоряжению, будут репрессированы. Лица, самовольно проникшие в оставленные богачами квартиры, будут репрессированы на месте..."
Потом появляется сосед, получивший повестку: "Все жиды города Питера и окрестностей должны явиться сегодня, двенадцатого января, к восьми часам утра на стадион "Локомотив..." Молодой человек, дважды разведенный, получает повестку, начинающуюся словами: "Распутники города Питера...", приятель-народный депутат, которому звонят, ища заступничества, тоже получил повестку, обращенную к "Политиканам города Питера..."
И все они готовы идти.
Пьесе предпослан эпиграф из Акутагавы: "Назвать деспота деспотом
всегда было опасно. А в наши дни настолько же опасно назвать рабов рабами").
- Елки-палки, как вы странно понимаете публицистику. Вы "Жиды" считаете публицистикой?

- Не знаю, какая еще публицистичнее бывает публицистика.
- Ну, это, наверное, вопрос терминологический... Вы понимаете, когда мы писали "Жиды", нам казалось, что мы пишем о чрезвычайно вечном. О том, что люди из века в век будут рождаться с аппендиксом.

- Две недели назад, вот на этом самом месте сидя, я восклицал: "Катастрофа! Катастрофа!", а вы мне говорили, что никакой катастрофы нет и не предвидится. А я, когда читал эту пьесу, думал, - что люди живут в ужасе.
- Вы совершенно неправильно эту вещь поняли. Люди живут не в ужасе, который их окружает. Люди живут с ужасом, который в них гнездится. И поэтому, стоит щелкнуть пальцами, и они уже затряслись.

- Ну, разумеется, так. Но, Борис Натанович, и то, и другое существует в тексте. Одно дело, что люди к этому предрасположены, а другое дело - жизнь в состоянии, когда ждешь щелчка. Ведь вы готовы к этому? К тому, что кто-то щелкнет.
- Конечно. Речь идет о готовности затрястись. О том, что черт знает сколько времени будет существовать поколение людей, готовых затрястись.

- Именно. Да щелкайте вы сколько угодно во Франции, в Швеции или в Великобритании - и никакой реакции у людей не возникнет.
- Просто там другая порода людей живет - там их давно не били.

- Правильно. И это другая тема. Одна тема, что люди готовы услышать - так уже они воспитаны - и живут в постоянном ожидании щелчка. Другая тема, что это не фантазии, не бред - щелчки-то раздаются более или менее регулярно.
- Раздаются. И сразу все вздрагивают, а некоторые пишут доносы.

- Тут Андрей Битов недавно сказал, когда у него спросили о ньшешнеи эмиграции, что это не эмиграция, а эвакуация.
- Очень точно.

- То есть - обстоятельства заставляют эвакуироваться. Что-то постоянно пощелкивает, настраивая вас на внимание - жди настоящего шелчка. Надо ведь ухо свое настроить. Но если настороженно вслушиваться - услышать, услышать, не пропустить этот щелчок! - то уже и реальность перестаешь адекватно воспринимать, вся картина будет искажена. А это и есть катастрофа.
- Вы говорите правильно, но я не понимаю, при чем здесь катастрофа. Вот если бы приказ, который в "Жидах" был отдан, не был бы отменен - вот это была бы катастрофа. Вот что я называю катастрофой.

- Вы готовы к тому, что она произойдет.
- Я готов к тому, что катастрофа может произойти в любой момент, но это не означает, что катастрофа имеет место. Это привычное нормальное состояние моего поколения. И мне очень смешно бывало, когда после январских событий обязательно каждый интервьюер спрашивал: "Как вы относитесь к возможности военного переворота? Готовы ли вы?" Я отвечал: "Голубчики мои. Я военного переворота жду с 1985 года, а вы меня спрашиваете - готов ли я. Я потресен, что он еще не произошел". Но это не катастрофа, Миша.

- Ну, хорошо. Ну, уберем это слово, черт с ним. Но из всего сейчас сказанного и явствует, что "Жиды" именно публицистика (и слово публицистика никак не задевает иного содержания пьесы, буде оно там есть, вечных проблем). Да разве можно ожидать другого, если вы не желаете читать беллетристику, не желаете писать беллетристику...



Борис Стругацкий. Фото © Михаил Лемхин, 1970 г.


- Я употребляю, как мне кажется, более точный, хотя и более примитивный термин - мне не интересно. Мне не интересно писать про увлекательнейшие, и я бы сказал даже, с социальной точки зрения любопытные приключения Максима***** в Островной Империи. Мы там очень интересную социальную схему придумали. Мы любопытное государственное устройство там придумали. Тысячи фэнов в восторг, может быть, придут, если узнают, что такое Островная Империя. Но мне не интересно.

- Предводитель ваших фэнов Юра Флейшман меня тут на днях чуть не пришиб. "Есть такой роман? - спрашивает. - Скажите, Миша, честно, ведь есть, но они его прячут?"
- А мне не интересно это писать... Аркадий Натанович сохранил какой-то интерес. Ему любопытно переносить свои выдумки на бумагу. Он что-то там пишет под псевдонимом, какие-то тексты беллетристические... А мне - нет... не интересно. Есть несколько сюжетов, которые я продолжаю как-то разрабатывать, но мне совершенно не хочется их писать.

- Еще раз возвращаюсь к этому: а "Жиды" захотелось, - значит, связка была.
- С "Жидами" не так все просто, Миша, как вы думаете.

- Что значит - я думаю? Вы писали "Жидов", когда, как говорила Ахматова, меня тут не стояло. Вы мне расскажите - я узнаю.
- Дело не в связке с реальностью. Дело в том, что мы всю свою жизнь мечтали написать пьесу. Возникла ситуация, которую мы вяло на протяжении нескольких месяцев разрабатывали, и эта вялость продолжалась до тех пор, пока кого-то из нас не осенила мысль, что из этого можно сделать прекрасную пьесу в манере классицизма - единство времени, места, действия. И все, что мы хотим сказать, можно сказать, и не надо никаких описаний, внутренних переживаний. Все, что происходит, то и происходит. Слышишь звон бубенчика - пишешь: "Звенит бубенчик". Понимаете, если бы у нас не было этой старой мечты написать пьесу, я думаю, "Жиды" бы не были написаны. Не стали бы мы писать повесть.

- Борис Натанович, то, что вы говорите- это информация, но не объяснение. Кроме внешнего толчка, непосредственно побудившего автора взяться за перо, спровоцировавшего автора, есть еще и иные, более глубокие причины, породившие этот текст. Между тем и другим может прослеживаться внешняя связь, а может на первом уровне и не прослеживаться.
- Наверное, Миша, наверное. Наверное, вы правы...

- Ну ладно, не будем сейчас вдаваться в психологию творчества. Вот у меня в блокноте еще один вопрос - последний. Как вы представляете себе будущее? Не будущее страны - что тоже любопытно, а ваше будущее. Есть что-нибудь такое, что вам хочется написать?
- Года два назад я как-то сел и произвел несложный подсчет. Я обнаружил, что наша творческая эффективность падает вдвое каждые десять лет. То есть, в 70-х годах мы написали вдвое меньше, чем в 60-х, в 80-х мы написали вдвое меньше, чем в 70-х, и в 90-х годах, опираясь на эти расчеты, мы должны написать одну-две вещи. Одну мы написали. Я думаю, что мы напишем еще, по крайней мере, одну. Не знаю, что это будет за вещь.

- Нет ничего такого, что будоражит?
- Есть, есть... Я повторяю, даже Островная Империя, в известном смысле, будоражит, и я не исключаю, что будет Островная Империя написана. Есть несколько сюжетов, которые вызывают интерес и которые, скажем так, могут быть написаны. И я думаю, что мы еще, по крайней мере, одну вещь - ну, если будем, тьфу-тьфу-тьфу, живы-здоровы, - одну вещь напишем. Дальше этого - моей фантазии не хватает.

- Было бы странно, скажу честно, увидеть сейчас роман об Островной Империи. Я как ваш читатель - не могу сказать, как тут говорят "фэн", слово не для моего уха - с интересом прочту... Но как человеку, любопытствующему, как и почему происходит литература, мне было бы странно. Уже многие годы у вас тенденция была - собственно фантастику сводить на нет. В любимом мною "Миллиарде лет..." соотношение фантастического и повседневного быта, по-моему, идеальное. А "Хромая судьба" в этом смысле оказалась уже вообще без всякой фантастики. Это я не как о плюсе или минусе говорю - я не читатель фантастики, вы знаете, я просто читатель литературы. Что связывает "Хромую судьбу" с фантастикой - имя авторов?
- Ну, как сказать. Там есть масса загадочных происшествий...

- Которые замечательно объяснимы...
- Они там никак не объяснены.

- Я не говорю - объяснены, я говорю - объяснимы без всякой фантастики. Мало ли литературы, где есть игра, бредятинка, но совсем не обязательно это именовать фантастикой.
- Это наш старый спор. Для меня фантастика всегда была понятием скорее формальным. Если происходит что-то такое, чего в реальной действительности не бывает - все, значит это фантастика. Больше мне ничего не надо.

- Хорошо, это, как вы говорите, терминологический спор.
- Так, о будущем Стругацких я ответил, о будущем писателей Стругацких.

- А если не разделять?
- Какое будущее у людей, которым одному - под шестьдесят, а второму - основательно за шестьдесят? Какое у нас может быть будущее, сами подумайте, Миша? Я доживаю последние годы своей подвижности, когда я могу еще себе позволить летом прошвырнуться на автомобиле по градам и весям. Аркадий Натанович уже давным-давно прикован к дому, практически никуда не выезжает и не выходит. Какое будущее? Ну, напишем еще что-нибудь, наверное. Сейчас стало очень трудно встречаться - у Аркадия Натановича изменились обстоятельства, и у него работать сейчас нельзя, а выезжать сюда ему очень тяжело. Поэтому я и мечтаю модем завести, и тогда можно было бы ежедневно перебрасываться какими-то текстами. Какое там будущее - все уже идет под уклон... Извините, если огорчил. Но еще одну вещь мы, я думаю, напишем...


**** Пьеса "Жиды города Питера, или Невесёлые беседы при свечах" написана в начале 1990 года. Опубликована в журнале "Нева" No 9 за 1990 год.
***** Максим Каммерер - герой романа "Обитаемый остров". Позже стал центральным персонажем повестей "Жук в муравейнике" и "Волны гасят ветер".
Кстати, в рукописи "Обитаемого острова" и при первой публикации романа в журнале "Нева" (No 3-5, 1969) его звали Максим Ростиславский, но когда "Обитаемый остров" готовился к первому книжному изданию, цензура среди прочего потребовала переименовать героя на иностранный манер. И Максим Ростиславский стал Максимом Каммерером.


Фотопортреты Бориса Стругацкого работы Михаила Лемхина .

@темы: Публицистика, «Волны гасят ветер», «Град обреченный», «Жук в муравейнике», «За миллиард лет до конца света», Улитка на склоне, Сказка о Тройке, Отягощенные злом, Б.Стругацкий, Второе нашествие марсиан, "Жиды города Питера...", «Гадкие лебеди», «Обитаемый остров», Что сказали Стругацкие, «Хромая судьба», Библиография, Ссылки, Интервью

---

Старое интервью. Часть 1.

[silent-gluk]

За информацию спасибо ЖЖ-юзеру velobos, она, информация, утащена отсюда: fantlab.ru/blogarticle24434

Будущее создается тобой, но не для тебя: Разговор с Борисом Стругацким / М.Лемхин // Kstati (To the Point). - 2013. - 14 февраля (№ 928). - С.26-28; 21 февраля (№ 929). - С.26-27.


Будущее создаётся тобой, но не для тебя
Разговор с Борисом Стругацким
Михаил ЛЕМХИН




В конце сентября 1983 года Борис Натанович сидел в нашей квартире в доме Державина на Фонтанке, пил чай и выгядел немного растерянно. Никто из нас не умел прощаться. Тем более - прощаться навсегда. «Обязательно пишите, - повторял он ту же самую фразу. - Я буду отвечать».



Это звучало по-стругацки. Он был не из тех, кто мог бы сказать: «Миша, вы сами понимаете... Про нас и так говорят...»
Переписываться с эмигрантами было скверно и для обычного гражданина, а для Бориса Стругацкого действительно могло ещё и грозить осложнениями - в конце концов, я же был не брат и не сват ему и даже не близкий друг. Приятель. Один из. По-советски надо было распрощаться и отправиться каждому в свою сторону. По-человечески, какая разница где живёт приятель - с которым ты знаком без малого 20 лет - в Ленинграде или в Сан-Франциско? По-человечески всё было ясно, но родились-то мы в советской стране, и правила устанавливались не нами.
(У меня был один знакомый доктор и неплохой прозаик, который с родной сестрой, уехавшей в Израиль, боялся переписываться сам. Письма и посылки сестры шли на мой адрес - мне было всё равно, я был отказником, - и от моего же имени ответы отправлялись в Израиль).
Борис Натанович никогда не вставал в позу, готов был к разумным компромиссам, но в данном случае подчиниться этим разумным правилам значило бы - как выражался сам Борис - «потерять лицо».
«Обязательно пишите, Миша. Я буду отвечать», - повторил он, вставая.
Мы перетаскали к нему в машину тридцать (по-моему, тридцать?) увесистых томов Большой Советской Энциклопедии - мой подарок (или наследство?) Обнялись во дворе и Борис уехал. Домой на улицу Победы. А через несколько дней уехал я. Улетел в Вену в полупустом самолёте.
Письма в те поры шли долго и с препятствиями, но мы переписывались, а с какого-то момента стали разговаривать по-телефону, но не чаяли увидеть друг друга и, однако, увиделись ещё не раз.
24 мая 1991 года мы всей семьёй прилетели в Ленинград - в первых числах июня в Петропавловской крепости (в Музее истории города) должна была открыться выставка моих портретов. 25-го утром я позвонил Борису.
«А я ждал вчера вашего звонка, - сказал Борис Натанович почти с обидой. - Вы где? Давайте прямо сейчас приезжайте».
Я пробыл тогда в Союзе два месяца. Из Ленинграда в начале июля я повёз свою выставку в Киев, а потом вернулся в Ленинград и пробыл там до 1 августа.
За эти два месяца я заходил к Борису раз десять. Разумеется, мы говорили и про Америку, про американскую жизнь и мои американские дела, но в Америке ничего особенного не происходило, а там, в Ленинграде, всё бурлило, кипело и, казалось, вот-вот взорвётся.
Незадолго до моего отъезда домой, в Сан-Франциско, я решил взять у Бориса Натановича интервью - вот это самое интервью, которое предлагаю сейчас читателям. Понятно, я даю только выборку из многочасовой болтовни с кофием и табачным дымом, но канва разговора сохранена.
Через три недели после нашего разговора произошёл путч.
Через три месяца в Москве умер Аркадий Натанович, и писатели Стругацкие перестали существовать.




Фотопортрет Бориса Стругацкого работы Михаила Лемхина
© Михаил Лемхин, 1972 г.

***

Это интервью было опубликовано два с лишним десятка лет назад в нью-йоркской газете «Новое русское слово» и с тех пор никогда нигде не перепечатывалось.


***

- Борис Натанович, недавно в интервью «Литератору»* вы сказали: «Мы были уверены, что так и сгинем в мире несвободы, не увидев ничего другого». Когда вы поняли: что-то меняется? Как изменялись времена для вас, когда вы поверили, что - да, меняется?
- Вы знаете, вспомнить довольно трудно. Я помню, как мы с друзьями обсуждали все эти изменения и считали, какие темы еще остались закрытыми, и мы говорили друг другу: «Ну, какие это изменения, какая это свобода. Внешнюю политику критиковать нельзя. Комитет госбезопасности критиковать нельзя. Историю можно критиковать только до 1985 года».
И вот постепенно отпадали все эти ограничения. Ведь для меня перестройка - это установление свободы слова, свободы информации. Все остальное для меня - вторично...
- То есть, вы хотите сказать, что на этом уровне вы получили все, чего хотели. Ну, или почти все?
- Да. Конечно, надо трезво относиться к тому обстоятельству, что я сейчас неплохо живу. Нас издают, мы не нуждаемся в деньгах. А раз так, то мы далеки от огромного количества проблем, которые встали, например, перед моими друзьями. И если бы, скажем, у нас не было такого литературного задела, наверное, нам было бы сейчас тяжело, и, может быть, я бы ко всему этому относился иначе. Но сейчас я нахожусь в некой идеальной атмосфере - все желания заветные исполнились: можно говорить все, что хочешь, писать все, что хочешь, слушать все, что хочешь, читать все, что хочешь. Никогда в жизни, в сознательной жизни я имею в виду, ни о чем большем я не мечтал.
Перед сном я всю жизнь имею обыкновение сочинять всякие истории с собственной жизнью: как происходит то-то или то-то. Ну, не было у меня таких вот историй, как я вдруг разбогател. Не было. Это было несущественно. А вот свобода высказывания и информации - это был действительно объект мечты... И мы оказались в положении нашего Виктора Банева: мы попали в тот мир, за который всю свою жизнь боролись, о котором всю свою жизнь мечтали, - и вот мы в нем оказались.
- К Баневу мы еще вернемся, ладно? Но я хочу переформулировать свой вопрос - если затруднительно шаг за шагом вспомнить, как происходили перемены, давайте посмотрим, как меняющиеся обстоятельства отражались на ваших литературных делах. К апрелю 1985 года у вас скопилось несколько работ, по тем или иным причинам не доступных читателю. Во-первых, «Град обреченный», роман, законченный в 1974 году и с той поры вообще спрятанный, роман, который вы показали считанным людям. Дальше - повесть «Хромая судьба», связанная генетически с романом. Ёе, варьируя вставной сюжет, вы таскали по редакциям, но никто не брался эту повесть печатать. Следующая ступень - «Гадкие лебеди», повесть, опубликованная на Западе, но в Союзе никогда не издававшаяся. И, наконец, «Улитка на склоне» и «Сказка о Тройке», опубликованные в Союзе и изъятые из библиотек - мало кому доступные. Так? Значит перемены связаны были для вас с тем, когда и как вы начинаете публиковать все это, да?
- Да, Миша, конечно, конечно... Если бы я это все помнил... Я помню, как проходила - в общем и целом помню, - как проходила «Хромая судьба».
- С нее началось, разумеется. Это был наименее опасный материал.
- «Хромая судьба» была соединена с «Гадкими лебедями»** и в этой редакции была представлена в «Неву», где редактор Борис Николаевич Никольский изучил этот вопрос и сказал, что он посоветуется...
- С кем?
- ...По-со-ве-е-етуется. А посоветовавшись, он сказал: «Вы знаете, Борис Натанович, с «Гадкими лебедями» давайте подождем. Если ситуация изменится, мы опубликуем их отдельно в следующем году. Давайте просто «Хромую судьбу».
- Давайте охарактеризуем время: это не был отчаянный, рискованный поступок, а было взвешенное решение - «уже можно». Так ведь?
- Это был момент, когда наступило облегчение. Такой был момент. В отдельных интеллигентских семьях во время дружеских застолий уже поднимались тосты за Михаила Сергеевича, за человека, который наконец принесет, кажется, что-то новое. Как раз именно в это самое время, я помню, я занимал сугубо пессимистическую позицию и говорил, что нет, я не буду пить за Михаила Сергеевича, я не верю. Ему никакие изменения не нужны. Это не более как очередной поворот. Мы это видели уже при Никите Сергеевиче. Я знаю, что будет, говорил я. Все это пойдет по знакомому пути, с той только разницей, что сейчас начнутся обширные, массовые, громкие процессы над коррумпированным чиновничеством. Под это дело Михаил Сергеевич уберет всех своих соперников.
- Так и я думал в тот момент...
- Естественно. А пить за Михаила Сергеевича я не хотел. Потом наступил такой период - некое отступление Михаила Сергеевича вправо. Я уже забыл, когда это случилось...
- Думаю, вы имеете ввиду речугу на 7 ноября. Все ее очень ждали: от какой части прошлого он отмежуется, кого он реабилитирует. А речуга была очень-очень осторожненькая.
- Я прекрасно помню, как интеллигенция принялась с проклятьями снимать портреты Михаила Сергеевича, развешанные в квартирах. Я, опять же, в этом не находил ничего впечатляющего... Вот интересно было бы действительно вспомнить тот момент, когда я ощутил необратимость происходящего.
- Давайте снова попробуем, через ваши дела. Вот, «Хромая судьба» проскочила. Замечательно, но никаких великих перемен не обозначает. Вы и раньше ее пытались пропихнуть, еще на моей памяти, а я уехал в конце 1983-го. То есть, какая-то надежда всегда была - и вот получилось. Так? Другое дело - вытащить из тайника «Град обреченный». Это уже шаг. Когда вы об этом стали думать?
- Да очень скоро. Спустя полгода, а может быть, и меньше. Мы говорили об этом с Сашей,*** разработали план действий. Решили, что преподнесем это как новую вещь, которая была много лет назад начата, но не закончена...
- Помните, вы подсовывали «Неве» главу... Году в 77-м?
- Да, да, да. Ну вот, а теперь закончили. Надо было придумать какие-то соуса. То есть, ситуация была непростая. Вы помните, когда «Град» появился?..
- Во второй половине 1987 года... Или 1988-го?
- Ну вот, и вы тоже не помните.
- ...Погодите, почти уверен, что «Нева» начала его печатать осенью 1988 года. Вы его разбили на два куска, и второй кусок появился через год. И вы написали мне, что в момент подачи рукописи вы побоялись давать все целиком, а к моменту, когда роман стал печататься, уже бояться было нечего, но и исправить было нельзя - второй кусок пошел годом позже.
- Не помню уже, чем это объяснялось... А, из-за последней части!.. Там было дело вот как. Самуил Аронович совершенно резонно сказал: «Боря, вы понимаете, что у вас получается? Единственный в романе что-то соображающий человек есть лицо еврейской национальности». Я помню, мы серьезно обсуждали ситуацию, - ясно было, что это дело вряд ли послужит, в глазах начальства, украшением романа. Ну, и мы решили: дадим половину сейчас, а буде ситуация улучшится - доберемся и до второй половины. Вот как это было. Еще за полгода до публикации.
- То есть, в самом начале 1988 года...
- Вероятно, если вы уверены, что это был 1988 год. Да, но когда началась публикация, уже было ясно, что мы сделали глупость, что, конечно же, надо было давать целиком. То есть, тут уже было ясно, что наступило серьезное послабление. Это, значит, конец 1988 года - начало 1989-го. И все же, если подумать, то коренным переломом стал Первый съезд народных депутатов СССР. Вот там, на этом съезде началась совершенно новая история, именно там. Сахаров на трибуне! Пикировки его с Михаилом Сергеевичем. Зал, рычащий на Сахарова. Первые выступления Афанасьева, Карякина. На весь Советский Союз произносятся слова, которые были абсолютно немыслимы, - ну, скажем, что Ленина нужно убрать из Мавзолея... Съезд - это был коренной перелом. До этого была просто вторая оттепель и более ничего. Вторая оттепель - я такое уже видел.
- То есть, вы и вели себя сообразно с пониманием ситуации. Я сочинил, кажется, в 1987 году статью «Оттепель номер 2», и, помню, меня в те поры смутило интервью, данное Аркадием Натановичем «Книжному обозрению»...
- Это была оттепель, Миша. Считайте, что это был 1959 год, когда, с одной стороны, появляется статья «Об искренности», с другой стороны, печатается очерк «Вокруг да около», а с третьей стороны - редакцию «Невы» за этот очерк разгоняют. Вот какая ситуация была в 1987 году. Облегчение несомненное. Послабление. Но куда повернется? Сказать очень трудно. Это были годы, когда мне и в голову не пришел бы вопрос: то, что происходит, - обратимо или нет? Да, конечно же, обратимо! И не только обратимо, а обязательно обернется. Вот какое было время.
- «И Комитет госбезопасности припомнит наши имена...»
- Естественно. А вот Первый съезд, это была уже та веха, мне кажется, когда мы поняли: это не просто оттепель, не просто некое послабление при смене власти, мы осознали, что происходит нечто действительно очень серьезное. Непонятно - почему. Непонятно - зачем это начальству понадобилось. Но уже происходят такие события, о которых можно задать вопрос - обратимо или нет? Тогда вот впервые появился вопрос: обратимо то, что происходит, или, может быть, черт возьми, уже и нет. Откровенно говоря, такого стопроцентного ясного ответа на этот вопрос нельзя дать и сегодня. Но очевидно одно, что сегодня обратить ситуацию можно только ценой крови. А вот в те годы, чтобы обратить ситуацию - и мы об этом тогда писали, по-моему, в «Огоньке» - можно было просто сместить нескольких редакторов центральных газет и журналов. И все...
- Остальные бы сами все поняли.
- Конечно. А сейчас уже нет. Сейчас ситуацию можно обратить, но только ценой крови. И непонятно - решится начальство на большую кровь или нет. В Литве не решились.
- Вы знаете, вероятно, что с нашей, так сказать, стороны оптимистов было даже побольше, чем с вашей. Они уже в 87-м году расшаркивались и портреты Горби в Париже развешивали. Но были и трезвые люди. Как есть и сейчас. Многие и сейчас полагают, что все обратимо... Точнее, речь не о том - обратимо-необратимо, а о том, что начальство своего не упустит: будет ли оно называться коммунистическим или каким еще, но оно застопорит движение, когда почувствует, что оно лично, то есть - они лично теряют контроль, власть, паек... Остановит, манипулируя...
- Миша, вопрос номер один - сохраняется ли свобода информации. Это вопрос, на который надо дать ответ, и все остальное само собой определится. До тех пор, пока сохраняется нынешний уровень, сегодняшний уровень свободы информации, до тех пор все остальное будет нормально. Понимаете? Только об этом нужно думать! Не об этой хреновой рыночной экономике и не о том, кто приватизирует. Компартия, понимаете ли, приватизирует или тетя Мотя приватизирует. Это вопрос номер семь. А вопрос номер один - сохраняется ли свобода информации? Сохраняется хотя бы формально независимая пресса или нет?



Фотопортрет Бориса Стругацкого работы Михаила Лемхина
© Михаил Лемхин, 1991 г.


- Что такое свобода информации? Скажем, то, что происходит в маленьких городках, разве можно сравнить с Ленинградом или Москвой?
- А и не надо сравнивать. Кого интересует, извините, если мы говорим об исторических преобразованиях, кого интересует состояние маленьких городков.
- Там живет большая часть населения.
- А кого интересует большая часть населения, Миша? Когда в России что решала большая часть населения? И не только в России. Когда в истории что бы то ни было решалось большей частью населения? В истории вообще и в России в частности решает не большая часть населения, а более активная часть населения.
- Ну, хорошо, в Москве и в Ленинграде то, что вы называете свободой информации, более или менее присутствует. Хотя в скобках замечу, что в Москве, например, никто ничего не знает про ленинградские газеты.
- Золотко мое, Миша, да как сейчас ограничить свободу информации, когда вот ящик стоит в каждом доме, и, если у тебя хоть какое-то, хоть микроскопическое желание есть, ты можешь непрерывно смотреть альтернативное телевидение и слушать альтернативное радио. И дело ведь не только в том, что происходит в Москве и в Ленинграде. Ситуация коренным образом отличается тем, что, кроме Москвы и Ленинграда, существуют Киев, Вильнюс, Тбилиси. Понимаете, в чем дело?
- Я провел в Киеве неделю. Там, между прочим, мало кого интересует не только ленинградская, но и московская пресса.
- И не надо. У них свои дела, Миша. Вот это и замечательно! Тоталитаризм рухнул - у всех появились свои дела.
- Пятого июля - у нас в этот день открывалась выставка, потому я запомнил дату - Горбачев встречался в Киеве с Колем. И весь день на Крещатике у памятника Ленину стояла толпа, тысячи две, как минимум, с плакатами, почему-то по-английски: «Gorbachev Gо Home».
- Это замечательно. Мне в голову не пришло, что такой вопрос может возникнуть, а между прочим, элементарная логика должна была бы к этому привести - чего это ради Горбачев встречается с Колем под Киевом? В чем дело? Хочешь с Колем встречаться, у тебя там Москва есть! В чем дело, чего ты к нам лезешь? Это принципиальное изменение. Империя рухнула, Миша, вы понимаете, в чем дело, империя рухнула со всеми своими онерами. Ну, если не рухнула, то, по крайней мере, рушится, будем говорить так. И вернуть ее в рамки, загнать в прежнее состояние можно только силой оружия. Никаких других сил нет. Никакой идеологии нет, которая бы поддержала империю. Нет имперской идеологии в реальности, вы понимаете, она существует только в мозгах отдельных Невзоровых.
- Борис Натанович, вы меня убеждаете, а я ведь так же смотрю на это. Но мне кажется, что начальство может решиться - правильнее сказать: еще имеет возможность решиться - на какие-то резкие действия.
- Что вы имеете в виду, Миша? Танки ввести? Да. Так этого и я не отрицаю. Ну, Миша, поймите, вот маленький эксперимент - Литва, 13 января. В Литве должен был произойти возврат советской власти... Сейчас уже раскрываются карты, но и тогда было ясно, что происходит. Это было очевидно - попытка литовской компартии вернуть власть в свои руки. Не вернули. Почему? Псковская дивизия стояла там на подхвате. В чем дело? Прислали туда, как выясняется, кагебешников целую банду. Почему не получилось? Единственная причина, единственная: для того, чтобы осуществить замысел, надо было уничтожить не пятнадцать человек, а надо было уничтожить, как минимум, сто пятьдесят, а желательно тысячу пятьсот. Вокруг парламента стояла пятидесятитысячная толпа, и надо ее было раздавить - и вопрос был бы решен. В 62-м году на секунду бы не задумались это сделать. А в 91-м - задумались. Не рискнули, вы понимаете. Это непонятно мне - мне, воспитанному в тоталитарной системе, мне непонятно. Но, видимо, не только у нас, интеллигенции, мозги меняются со временем, у номенклатуры они тоже меняются. Номенклатура уже не та, что была раньше. Миша, это надо принимать как данность. Это не рассуждения наши, это факт. Факт. Не готовы они уже любой ценой вернуть империю назад.
- Может быть, потому что не готовы к крови. А может быть, потому что они боятся разрыва с Западом. Но Запад готов их прощать. Здесь баланс. Они...
- Миша, кто они?
- Хозяева.
- У нас несколько хозяев сейчас. Вы что, не заметили этого? По вашему, что - Крючков и Горбачев это одно и то же?
- По-моему, Крючков и Горбачев, и Язов - это одно и то же.
- Нет. Это противоречит тому, что мы наблюдаем на протяжении всего 91-го года.
- Во всяком случае, в некоем приближении это одно и то же: это те, кто хочет удержать коммунистическую власть.
- Нет, так ставить вопрос нельзя. Удержать власть хотят все: левые, правые, левый центр, правый центр, центральный центр... Все хотят удержать власть. Вопрос только - с какой целью они хотят удержать власть.
- Ну, какая власть у пятисот депутатов Ленсовета - болтать с трибуны?
- Оставим в покое Ленсовет, но я знаю, какая власть у Ельцина. И я знаю, что он единственный человек в стране, в России, скажем, который может бросить клич: «Народ, на улицы!» - и народ выйдет. Горбачев сейчас бросит клич, и никто ни хрена не выйдет, кроме, может быть, демократического крыла КПСС. А вот Ельцин может вывести на улицы миллион человек в Москве и полмиллиона в Ленинграде, и полмиллиона в Свердловске.
- Вы, наверное, правы, но это власть противовеса. Те, кто держит власть, должны так или иначе соотносить свои поступки с ельцинской группой. В этом смысле Ельцин имеет власть. Но он конструктивной власти не имеет. Он может не позволить сделать чего-то, но не может сам сделать ничего.
-Миша, я с этим и не спорю, я просто хочу сказать, что власть, та или иная власть, есть у всех. У Ельцина и Демроссии своя власть - власть улицы, скажем так. У Пуго, Крючкова и Язова - своя власть, власть оружия, будем так называть. А у Михаила Сергеевича - своя власть, власть аппарата. Причем, в этой ситуации минимальная власть, как мне кажется, у Горбачева. Минимальная. У нас очень тяжелое правое крыло, очень тяжелое левое крыло и почти невесомый центр. И в этих условиях Михаил Сергеевич болтается от левых к правым - в зависимости от того, кто сильнее. Я помню, пару лет назад я прочитал статью какого-то иностранца, который утверждал, что Михаил Сергеевич идеальный центрист: когда усиливается правое крыло - он переходит к левым, когда усиливается левое крыло - он переходит к правым. И таким образом ведет нас к сияющим высотам. Мне даже показалось это правильным. Но я очень быстро понял, что автор ошибся с точностью до наоборот. Михаил Сергеевич всегда с теми, кто сильнее. Сильнее правые - он с правыми. Сильнее левые - он с левыми. Сейчас сильнее левые - и он с левыми.

Продолжение на стр. 28


- Левые, в лице товарища Ельцина, тоже сделали шаг вправо...
- Не будем заниматься этой микрополитикой, мы говорим о макроситуации. Когда мы говорим о возврате к старому, я совершенно не уверен, что Язов и Горбачев от завтрашней политики хотят одного и того же. Я в этом совершенно не уверен. Это противоречит тому, что мы наблюдаем. А вы говорите о начальстве, как будто у нас на дворе 85-й год. Нет единого начальства!
- Борис Натанович, да не спорю я с этим. Я только с тем спорю, что они остановились в Литве потому, что испугались большой крови. Вы это утверждаете. А я говорю - я не знаю, но могу предположить, - что они, возможно, испугались реакции Запада.
- Да плевали они на Запад!
- Вы хотите сказать, что Язов испугался большой крови? Вот в это я никогда не поверю.
- А я именно это и хочу сказать, что единственное, чего хочет товарищ Язов, в отличие от товарища Горбачева, - это порвать с Западом раз и навсегда, чтобы духу их здесь не было. Потому что продолжение контактов с Западом это конец товарищу Язову.
- Но если у Язова была такая власть вместе с сотоварищами Пуго и Крючковым, почему же они, черт возьми, тогда не палили направо и налево в Прибалтике?
- Я про этом вам и говорю.
- Вы хотите сказать, что их остановила - их, Язова, Крючкова и Пуго - их остановила кровь?
- Минуточку, кого персонально остановила кровь - я не знаю. Я уверен, что все названные вами лица формально - формально - вообще ничего не знали. Формально. В любой момент времени они с совершенно ясными глазами могли сказать: «Позвольте. Это происходит без нашего ведома». Потому что вся литовская операция, безусловно, происходила не по прямому приказу - об этом не могло быть даже и речи. Даже не по телефонному приказу это происходило. Как-нибудь на уровне полунамеков. И вот та низовая структура, которая непосредственно отдавала приказы, непосредственно, в отличие от товарища Язова и товарища Крючкова, вот та низовая структура оказалась слабовата кишкой. Не та закалка - не сталинская закалка! Нужно было приказ отдавать «Танки - на парламент!» А ему говорят: «Ну, как же, там 50 тысяч народу!» Я, между прочим, Миша, допускаю даже такую вещь, что члены Комитета национального спасения отдают приказ войскам, а войска отказываются его выполнять. Тот полковник, который должен был вести танковую колонну к парламенту, сказал: «Да вы что, охренели! Там люди стоят». И все. Вот в чем новизна времени. Когда я впервые узнал, что был в Новочеркасске офицер, который отказался стрелять по рабочим, - для меня это было потрясение. В 62-м году такое представить невозможно. А вот сейчас это не потрясение. Это возможная вещь. Я допускаю это. Потому что те перетряски мозговые, которые уже пять или шесть лет люди претерпевают, они даром не проходят. Ни для кого не проходят даром.


*«Литератор», Ленинград, No 23, 1991 г.
**Герой повести «Хромая судьба» советский литератор Феликс Сорокин, автор романа «Товарищи офицеры» и разной другой патриотической беллетристики, хранит дома в Синей Папке своё заветное сочинение, которое опубликовать нельзя, но оно даёт Сорокину возможность думать о себе, как о настоящем писателе.
Сочинением этим Стругацкие выбрали свой роман «Град обреченный», пролежавший неопубликованным и мало кем прочитанным с 1974 года. Впоследствии, по разным причинам (о которых стоит написать отдельно) вместо «Града обреченного» Феликсу Сорокину были отданы «Гадкие лебеди», повесть Стругацких, опубликованная за рубежом, но в СССР не напечатанная.
***Самуил Аронович Лурье, в то время редактор отдела прозы журнала «Нева».
**** Пьеса «Жиды города Питера, или Невесёлые беседы при свечах» написана в начале 1990 года. Опубликована в журнале «Нева» No 9 за 1990 год.
***** Максим Каммерер - герой романа «Обитаемый остров. Позже стал центральным персонажем повестей «Жук в муравейнике» и «Волны гасят ветер».
Кстати, в рукописи «Обитаемого острова» и при первой публикации романа в журнале «Нева» (No 3-5, 1969) его звали Максим Ростиславский, но, когда «Обитаемый остров» готовился к первому книжному изданию, цензура среди прочего потребовала переименовать героя на иностранный манер. И Максим Ростиславский стал Максимом Каммерером.


Окончание в следующем номере

Окончание следует.

@темы: Публицистика, «Волны гасят ветер», «Град обреченный», «Жук в муравейнике», «За миллиард лет до конца света», Улитка на склоне, Сказка о Тройке, Отягощенные злом, Б.Стругацкий, Второе нашествие марсиан, "Жиды города Питера...", «Гадкие лебеди», «Обитаемый остров», Что сказали Стругацкие, «Хромая судьба», Библиография, Ссылки, Интервью

---

Приношу очередное творчество...

[Amberqueen]

Бойцовому Коту.

Ты - Кот и не знаешь страх,
Всегда находишь ты выход
И каждую ночь в мечтах
Победа видна; но вихрь
Ужасной этой войны
Несет все дальше и дальше;
За счастье своей страны
Сражаешься ты без фальши.
К чему приведет этот ад
Никто из друзей не знает
И нет уж пути назад,
А рядом друзья умирают...
Кого же на помощь звать?
Никто все равно не ответит
Исход же войны не узнать,
Надежды уносит ветер...
Не плачет Бойцовый Кот -
Они не умеют плакать -
Но что-то случится вот-вот,
Так шепчет предчувствие Гагу.

@темы: Фанфикшн

---

Очередная библиографическая ночь, уху!..

[silent-gluk]

А вот сегодня мы смотрим сразу на два издания. Некоторое время назад я с вами делилась удивлением, что, мол, допечатки допечатками, а "макет выходных данных" у них основательно различается, кто бы мог подумать!..

Так у сегодняшнего издания различаются не только выходные данные.

Но - все по порядку.



Это - обложка. Она одинаковая.

Еще десятка два-три картинок

Это, допустим, вклейка. Она тоже одинаковая.




Это - авантитул. Он тоже одинаковый.




Это оборот авантитула. И в допечатке 2013 года он есть. А вот в 2011 его не было.




А это - титульные листы. Немного разные. Слева - 2011 год, справа - 2013.




Это - выходные данные варианта 2011 года.




А это - 2013 года.






Это - шмуцтитулы. Они малоинтересные и одинаковые.


















А вот это - попарно подобранные (слева - вариант 2011 года, справа - 2013) сканы "рекламных страниц". Почему в 2011 решили порекламировать и премии - не знаю. Но получившееся может ли считаться _допечаткой_, если на целых две страницы (и макет еще десятка) отличается от другого издания?..


А все вместе это вот что:

Стругацкий А. Стругацкий А. Собрание сочинений. В 11 т. Т. 8. 1979-1984гг. / Стругацкий А., Стругацкий Б. - 2-е изд., испр. - М.: АСТ: Астрель, 2011. - 734,[2] с. - Подп. в печ. 19.10.2010. - Заказ 148. - 2.000 экз. - ISBN 978-5-17-070205-3 (Т.8); 978-5-17-065206-8 (ООО "Издательство АСТ"); 978-5-271-34035-2 (Т.8); 978-5-271-32548-9 (ООО "Издательство Астрель"). - (С/с Стругацкие (картинки)).

Стругацкий А. Стругацкий А. Собрание сочинений. В 11 т. Т. 8. 1979-1984гг. / Стругацкий А., Стругацкий Б. - 2-е изд., испр. - М.: Астрель, 2013. - 734,[2] с. - Подп. в печ. 26.11.2012. - Заказ 3677. - 1.500 экз. - ISBN 978-5-271-34035-2 (Т.8); 978-5-271-32548-9 (ООО "Издательство Астрель"). - (С/с Стругацкие (картинки)).

@темы: Фотографии и картинки, «Волны гасят ветер», «Жук в муравейнике», Собрание сочинений, Библиофильское, «Хромая судьба», Библиография, Книги

---

к вопросу о ридерах :смирк:

[серебристый лис]

15.02.2013 в 22:12

Пишет  Серебряный:
Абсолютная тишина — самая невыносимая пытка.
До сих пор считал, что самая тяжелая пытка для человека - отсутствие сна: обычный человек, которому не давать спать несколько суток, быстрее попросит смерти, чем будет терпеть и … не выдавать тайну, например. Несколько суток…

Оказывается, есть еще более страшное испытание, которое человек может выдержать максимум 45 минут (ничего себе — урок!). На себе не испытывал, да и места такого поблизости нет. А вот, поди ж ты , изобрели такую комнату, в которой достигается почти абсолютная тишина (99,99%) - и вот как она выглядит:

Продолжение

Согласно Книге Рекордов Гиннесса — это специальная комната; местонахождение Южный Миннеаполис (США) в Лабораториях Орфилд (Orfield Laboratories). Чтобы достичь исключительной тишины, в комнате использовали стекловолоконные акустические платформы толщиной один метр, двойные стены из изолированной стали и бетон толщиной в 30см.





Основатель компании и ее президент Стивен Орфилд рассказал, что когда становится так тихо, ваш слух начинает адаптироваться.

«Чем тише комната, тем больше вещей вы слышите. Вы начинаете слышать, как стучит ваше сердце, иногда как двигаются ваши легкие или как бурчит ваш желудок. В безэховой камере вы сами становитесь звуком», — пояснил он.

Далее он поясняет, что это ужасно сбивает экспериментатора с толку и заставляет сидеть на одном месте. Когда мы ходим, ориентируемся не только по зрению, но и по звукам, которые слышим; в камере без эха нет таких сигналов, которые бы позволили балансировать и маневрировать. Если вы окажетесь здесь на полчаса, то лучше оставаться на стуле.





Комната служит для практического использования: она используется многими производителями для тестирования громкости своих продуктов, таких как клапаны сердца, звук дисплея мобильного телефона, звук переключателя на приборной панели автомобиля. Еще ее используют для определения качества звука.

Но для человека, как я уже говорил, такая комната может стать суровым испытанием. Через несколько минут пребывания в ней, вы начинаете улавливать все более слабые звуки. Такое выключение органов чувств начинает истощать. Например астронавты НАСА, которых имеют достаточный тренинг а резервуаре , наполненный водой, в такой комнате через какое-то время начинают испытывать галлюцинации.

С выключенным светом, самое продолжительное время, которое смог выдержать человек в этой комнате, составляло 45 минут. Сам основатель смог вынести только 30 минут. По его утверждению, больше всего отвлекает человека не шум, а тишина.


(с) ogend.ru/nu/absolyutnaya-tishina-samoe-nevynosi...

@темы: тирьямпампация, «Полдень, XXII век», Что сказал @автор

---

"Малыш"

[silent-gluk]

Оригинал взят у ЖЖ-юзера polakow в "Малыш"

Оригинал взят у ЖЖ-юзера alexander_pavl в "Малыш"

«Малыша» я прочитал в сборнике «Талисман». Сами Стругацкие эту повесть не особо ценили, но на меня она произвела сильное впечатление. Я над ней много думал и заметил множество ускользавших от первого взгляда деталей. Во-первых. Я заметил, что Стругацкие прибегли к своему фирменному приёму: персонаж-рассказчик ошибался. Он неправильно оценивал ситуацию, так как видел её не «сверху», а «сбоку», со своей личной позиции.

Некоторые сомнительные рассуждения о подоплёке событий в повести СТругацких

Я сейчас буду так рассуждать, как будто вы эту повесть читали, не сердитесь, если повесть вам незнакома.
Прежде всего, при внимательном рассмотрении «Малыша» оказывалось, что Майя Глумова, сорвавшая контакт якобы из сочувствия к Малышу-маугли, на самом деле никакой жалости ни к Малышу ни к стоящей за ним негуманоидной цивилизации не испытывает. Её действие равнозначно тому, что она как бы взрывает атомную бомбу в столице государства, с которым ведутся переговоры. Конечно, после такого, скажем мягко, «поступка» никакой контакт невозможен – ибо жертвы, понесённые оппонирующей стороной, вряд ли поддаются исчислению. И Майя вполне довольна результатом. Никакой растерянности, никаких сомнений... Заодно она заявляет, что после увольнения из Проекта пойдёт работать с детьми, а из других появления Майи Глумовой в книгах Стругацких мы знаем, что с детьми она работать не стала, предпочла научную карьеру в музее.



В общем, для Майи срыв контакта был самоцелью – не помочь Малышу, не защитить чужую цивилизацию от усилий Комова, а просто: сорвать контакт. Это отмечает даже наивный рассказчик, Стас, который очень не любит Комова и стремится оправдать Майю.
Но зачем Майе срывать контакт? Мне это было неясно, пока я не прочитал «Волны гасят ветер». Там есть довольно выразительный пассаж – при виде взрослого сына Майи Глумовой у Комова возникают какие-то животрепещущие воспоминания, глаза начинают этак посверкивать и он пытается что-то сказать, но прикусывает язык. Ага! Головоломка складывается. В начале «Малыша» Майя, амбициозная девочка, в разговоре со Стасом ворчит, что наслушалась от подруг всякого-разного о неотразимом обаянии Комова, а теперь дни считает до расставания. Это мы видели не раз. Ясно, что молоденькая хорошенькая Майя прикололась к своему гениальному шефу, тот не устоял, но, сообразив, что девочка эгоистична, высокомерна и избыточно агрессивна, отодвинул её в сторону. Служебный роман не удался. Майя раздражена и ищет, как бы отомстить не оправдавшему надежд Комову. Ну, чтож. Как замечает Стас в финале - «бедный Комов». Если бы Комов не был учёным и администратором исключительно высокого ранга, поступок Майи стоил бы ему карьеры, но и так, думается, эта история прошла по нему, как асфальтоукладочный каток.



История отношений Майи и Комова не прописана в тексте «Малыша», Стас, рассказчик, об этом романе не знает и не догадывается, но намёки на эти отношения разбросаны по всей повести. Когда я спросил Бориса Натановича напрямую, достоверны ли мои сооображения по поводу «Малыша», он от прямого ответа уклонился, и позже, когда стали выходить тома «Неизвестные Стругацкие» с вариантами, черновиками и рабочими записями, стало ясно – почему он не захотел сказать ни «да» ни «нет». Дело в том, что первоначально персонаж, исполнявший в сюжете роль Майи Глумовой, был парнем. Естественно, никаких личных, нежных, интимных переглядочек с Комовым у него быть не могло. Но в качестве парня этот герой был слишком истеричен и возбудим. Он вёл себя именно так, как обычно изображают гомосесуалистов. И потому авторы изменили ему пол, превратив слезливого атлета в трепетную девочку.
Так значит, я не прав? Тем не менее, полагаю, что прав. Предложенная мной мотивация более убедительна, чем то, что озвучивает Стас открытым текстом. Кроме того, сама судьба заботилась о том, чтобы книги Стругацких, даже помимо их желания, двигались к совершенству. Примером может служить казус с «Гадкими лебедями». Как известно, Стругацким хотелось, чтобы в заветной папке героя «Хромой судьбы» (замечательная повесть, одна из вершин творчества братьев) был «Град Обреченный», но это было нелепо с точки зрения композиции, потому что получалось, что «роман в романе» превышает объёмом «обрамляющий текст» почти в три раза. А единственной на тот момент неопубликованной в СССР повестью Стругацких оставались «Гадкие лебеди»... Ну, и братья, скрепя сердце, отдали стареющему советскому писателю Сорокину повесть о Викторе Баневе... И получилось куда как замечательно! Потому что Сорокин, конформист и функционер Союза Писателей, не мог бы написать такой трезвый и желчный текст, как «Град Обреченный». Это совершенно не соответствовало его психике, его взглядам на жизнь, какими они предстают в «Хромой судьбе». Для «Града» Сорокин недостаточно умён, недостаточно продвинут, недостаточно трезв и скептичен. А вот «Гадкие лебеди» ложатся на Сорокина идевально. В самом деле – Виктор Банев, это тот, кем Сорокин хотел бы себя видеть, это его Мэри Сью. И вся идеологическая путаница «Лебедей»,все двусмысленности получают опору и обоснование именно в личности советского писателя Сорокина, шестидесятника, продавшегося за коньячок и "ойло союзное" из распределителя, лгущего на людях и мучающегося своей ложью.
В общем, получается, что мир творчества Стругацких развивался отчасти помимо осознанных устремлений самих авторов – и это, я считаю, прекрасно.

@темы: «Волны гасят ветер», «Град обреченный», «Малыш», «Гадкие лебеди», Что сказал @автор, Перепост, Ссылки

---

"Малыш" будет экранизирован

[silent-gluk]

Вот здесь - www.film.ru/newsitem.asp?id=14018 - пишут сабж.

Кинокомпания "29 февраля" и режиссер Алексей Федорченко перенесут на большой экран повесть Аркадия и Бориса Стругацких "Малыш".

Произведение братьев-фантастов, входящее в цикл о Мире Полудня и впервые увидевшее свет в 1971-м году, рассказывает о попытке землян помочь населению планеты Панта, над которой нависла угроза глобальной катастрофы. Желая подготовить необитаемую планету Ковчег для переселения туда пантиан, группа Геннадия Комова обнаруживает на ее поверхности разбившийся звездолет Группы Свободного Поиска, который был сбит искусственным спутником планеты. Летевшие на корабле Александр и Мари Семеновы погибли, но их сын Пьер остался жив и был воспитан Негуманоидами Ковчега. В группе возникают этические разногласия: одни члены экипажа предлагают наладить через Малыша связь с Негуманоидами, другие — оставить ребенка в покое, позволив ему и дальше жить своей жизнью...

Первоначально повесть называлась "Операция "Маугли"", похожее название будет носить и кинолента — "Космический Маугли". Режиссером картины по сценарию Михаила Масленникова выступит Алексей Федорченко ("Первые на луне"), он же станет продюсером на пару с Дмитрием Воробьевым.

Напомним, ранее попытки экранизации "Малыша" предпринимались дважды, оба раза в формате телефильма; первую постановку осуществил Центральный Детский театр (1987), вторую — чешские телевизионщики под названием "Неназначенные встречи" (1994).

За информацию спасибо ЖЖ-юзеру green_dancer!

@темы: Фильмы, «Малыш», Экранизации, Ссылки

---

И еще сонет

[silent-gluk]

Утащен отсюда: my.mail.ru/community/gippokrena/7922120AD0626BD...

Автор - Наталья Седых

Как лист...

Как лист увядший падает на душу
Звездой сгоревшей в глубине веков,
Так я ,пытаясь избежать оков,
Свои дворцы песчаные разрушу.

Их на века , казалось, возводила,
И закрывала сердце на замок,
Из года в год платила свой оброк,
Не понимая – дорого платила…

Но разве может птица жить в неволе,
Смирившись с незавидной грустной долей?
Без чувств любви не пишутся стихи…

Глоток воды живой – глоток свободы,
Все осуждали, мол, «в огне нет брода…»,
Но пусть простит Господь мои грехи!

15.02.2013 г.

@темы: Фанфикшн, Вторичное творчество, Сонет Цурэна, «Трудно быть богом», Ссылки

---

Лонг-лист "АБС-премии-2013"

[silent-gluk]

Оригинал взят у ЖЖ-юзера svet_smoroda здесь:svet-smoroda.livejournal.com/704366.html

Определен состав лонг-листа "АБС-премии" нынешнего года.

Художественная проза:

Амнуэль П. Угловой дом // Полдень, XXI век. — 2012. — № 12.
Амнуэль П. Чайка // Если. — 2012 — № 2.
Амнуэль А. Я пришёл вас убить // Полдень, XXI век. — 2012. — № 3.
Аренев В. Хорошие новости // Мастер своего дела. — М.: Фантаверсум: 2012.
Бачило А. Без надежды // Полдень, XXI век. — 2012. — № 12.
Буркин Ю. Реквием на барабане // Полдень, XXI век. — 2012. — № 4.
Бутузова О., Басыров М. Изолофобия — Изд-во «Площадь Искусств», 2012.
Быков Д. Икс. — М.: Эксмо, 2012.

Весь список

Валетов Я. Проклятый (трилогия) — СПб.: Ленинградское издательство — Литрес, 2010-2012
Галина М. Ганка и её эльф // Эльфы и их хобби. — М: АСТ, 2013 (по факту 2012).
Галина М. Куриный бог // Если. — 2012. — № 5.
Гелприн М. Смерть на шестерых // Полдень, XXI век. — 2012. — № 11.
Глумов В. Фатум. Сон разума. — М.: Астрель, 2012.
Грин Грэй Ф. Кетополис. Книга 1. Киты и броненосцы — М.: Астрель, 2012 г.
Громов А. Со дна // Если. — 2012. — № 8.
Дяченко М. и С. Залитый солнцем весенний перрон // Полдень, XXI век. — 2012 — № 5.
Дяченко М. и С. Стократ. — М.: Эксмо, 2012.
Етоев А. Жизнь вечная // Полдень, XXI век. — 2012. — № 10.
Етоев А. Порох непромокаемый // Порох непромокаемый. — СПб.: Лимбус-Пресс: 2012.
Живетьева И. Вейн. — М.: Эксмо, 2012.
Зонис Ю. Геном Пандоры. — М.: Астрель, 2012.
Зорич А., Жарковский С. Очень мужская работа. — СПб.: ИД «Ленинград», 2012.
Иванов А. Комьюнити. — СПб: Азбука-Аттикус, 2012.
Измайлов Н. Убыр. — СПб.: Азбука-Аттикус, 2012.
Крусанов П. Ворон белый. История живых существ. — М.: Эксмо, 2012.
Логинов С. Где слышен колокола звон // Если. — 2012. — № 5.
Лукин Е. Педагогическая поэма второго порядка // Если. — 2012. — № 7.
Лукин Е. Призраки // Полдень, XXI век. — 2012. — № 5.
Лукин Е. Тело, которому служишь // Если. — 2012. — № 12.
Малицкий С. Прогул // Полдень, XXI век. — 2012. — № 10.
Наумов И. Созданная для тебя // Мальчик с саблей. — М.: Астрель: 2012.
Онойко О. Море имён. — М.: Эксмо, 2012.
Прашкевич Г. Предчувствие гражданской войны // Полдень, XXI век. — 2012. — № 6.
Прашкевич Г.Упячка-25 // Знамя. — 2012 — № 3.
Трускиновская Д. Массажист // Демон справедливости — Рига: Снежный ком, 2012
Филенко Е. Пашквиль // Темпориум. — М.: Снежный Ком М, 2012.
Шендерович В. Соло на флейте // Полдень, XXI век. — 2012 — № 9.
Щеголев А. Искусство кончать молча // Полдень, XXI век. — 2012. — №№ 7-8


Нон-фикшн:

Арбитман Роман. Киберпанацея? Киберпанихида? // Млечный Путь. — 2012. — № 1.
Бережной С. Каталог закатов галактик. Блеск и нищета звёздных империй // Мир Фантастики.— 2012. — № 4.
Бережной С. Киберпанк как культура отключения от сети // Мир Фантасти-ки.— 2012. — № 3.
Бережной С. Толкование сверхцивилизаций // Мир Фантастики.— 2012. — № 5.
Бескаравайный С. Сингулярность и преемственность // Полдень, XXI век. — 2012. — № 4.
Бондаренко С., Курильский В. Стругацкие. Материалы к исследованию: письма, рабочие дневники. 1972-1977. — Волгоград: Прин Тера-Дизайн, 2012.
Бондаренко С., Курильский В. Стругацкие. Материалы к исследованию: письма, рабочие дневники. 1978-1984. — Волгоград: Прин Тера-Дизайн, 2012.
Галина М. Макондо, которое мы потеряли // Новый мир.— 2012. — № 8.
Галина М. Фантастика/Футурология (Цикл статей) // Новый мир. — 2012. — №№ 2, 4, 6, 8, 10.
Гопман В. Золотая пыль. — М.: РГГУ, 2012.
Демурова Н. Льюис Кэролл. — М: Молодая гвардия, 2013 (по факту 2012).
Караев Н. Жизнь по Воннегуту, или В поисках своего карасса // Мир фан-тастики. — 2012. — № 11.
Караваев А. Большие книги. — Липецк: Крот, 2012.
Ларионов В. Фантастика нулевых лет. — Липецк: Крот. 2012.
Окулов Валерий. Фанткритика — это просто. — Липецк: Крот, 2012.
Ропьяк А. Реалистическое и фантастическое в прозе второй половины XX — начала XXI веков (А. и Б. Стругацкие, А. Белянин). — Липецк: Крот, 2012.
Рыбаков В. Долгая дорога бескайфовая // Полдень, XXI век. — 2012. — № 3.
Рыбаков В. Кудесники не ко двору // Полдень, XXI век. — 2012 — № 9.
Рыбаков В. Попытка к Полдню // Полдень, XXI век. — 2012 — № 5.
Соболев С. Путеводитель по фантастике Барона Велобоса. — Иваново: Фа-ворит, 2012.
Фрумкин К. Фантастика труда и самопожертвования // Полдень, XXI век. — 2012 — № 11.
Чертанов М. Марк Твен — М: Молодая гвардия, 2012.


Шорт-лист в этом году будет определен голосованием жюри (прежде состав шорт-листа назывался БНСом).
Это произойдет в середине апреля.

@темы: АБС-премия, Перепост, Ссылки

---

Резанова Н. На то они и выродки. - М.: Астрель, 2012 г.

[silent-gluk]

ЖЖ-юзер polakow пишет здесь: ru-strygackie.livejournal.com/260441.html

Наталья Резанова пишет фантастику около 25 лет. На мой взгляд, является одним из лучших российских фантастов, но, увы, читатели с этим, кажется, несогласны. Читаю все книги автора.

Одна из книг межавторской серии "Обитаемый остров". Будущее, далекая планета. Главный герой был среди тех честных офицеров, кто прошел атомную войну и понял, что без них государству кранты и совершил переворот Неизвестных Отцов. Но власть развращает и, глядя на другого персонажа, похожего на себя молодого, герой понимает: ему со Странником не по пути. И отчаянно рвется к власти, тайна которой приоткрывается перед ним... Параллельно перед читателем раскрывается процесс образования "женской мафии" во главе с прокуроршей. А, как всегда, победа приходит к тому, на кого совсем даже не рассчитывали...

Сложно оценивать текст, где мир и целый ряд героев придуман другими авторами. Тем не менее, книга хорошо написана и самому "Обитаемому острову" практически не противоречит, а весьма неплохо дополняет. Только несколько обидно, что линия про "женскую мафию" развивается почти сама по себе, не задевая основной сюжет... А так читать всем ценителям интересных сиквелов и хорошей приключенческой литературы.

@темы: Фанфикшн, Вторичное творчество, «Обитаемый остров», Ссылки

---

А знает ли кто-нибудь...

[silent-gluk]

...издавался ли сборник А.Воронеля "Личный опыт соучастия в истории" на бумаге? И если издавался - то где и когда?..

А то есть там любопытная статья ""Мы" и "они""... Здесь-то я ее сейчас приведу, а вот для внесения в библиографию нужно наличие бумажного издания.

"МЫ" И "ОНИ"

(Феноменологические заметки)


На фоне всеобщей глобализации в мире происходит не менее отчетливый рост партикуляризма. Российские евреи как отдельная этническая единица в Израиле возникли в ходе революционного взрыва в России, почти на 20 лет опередившего "Перестройку". Взрыву этому предшествовала драматическая предистория, которая в достаточной степени способствует коллективной идентификации группы и высокому уровню ее самоуважения. Базисная мифология русских евреев определяет их не столько как потомков еврейского населения бывшей Черты оседлости Российской империи, сколько как "избранный", передовой народ, по своим культурным навыкам далеко превосходивший своих соседей. Социальный состав и род занятий российского еврейства в последние 70 лет склоняли его к техницизму и западной ориентации. Эта западническая культура русских евреев осуществляла определенный выбор внутри общей русской культуры и предопределяла их постоянную оппозицию внутри российского общества. Некоторые черты этого выбора ясно прослеживаются при анализе текстов Михаила Булгакова и А. и Б. Стругацких - излюбленных писателей (и невольных идеологов) бывших российских евреев. Эта же культура делает русских евреев в Израиле сторонниками технократии и реального образования.



Энергия революционного взрыва, сопровождавшая процесс этнообразования и исхода из России, задала многие характерные черты будущего политического поведения русских евреев. По составу и социальным устремлениям, определяющим мотивы действий, эта группа составляет резерв сторонников модернизации в израильском обществе. Но по своему радикализму и энергии она имеет потенцию вырваться в авангард. Унаследованные от жизни в России специфические культурные стереотипы, сохраняемые в языке общения и семейных традициях, способствуют этой тенденции. (Написано для Университетского сборника 2003 г.)


Прежде чем обсуждать настроение и амбиции русской общины в Израиле, имеет смысл привести взгляд известного американского антрополога и философа Клиффорда Гирца на современную ситуацию в остальном мире:

"Сосуществование во многих странах различных, укорененных в истории, традиций наряду с бесконечной прогрессией различий, делений внутри делений, конфликтов внутри конфликтов, вызывает вопрос, который невозможно больше игнорировать: каким образом в столь многомерном мире продолжают сохраняться политические, социальные и культурные самоидентификации?.. Если идентификация без взаимного согласия фактически не исключение, а правило повсюду, в Индии и США, в Бельгии и Гвиане, на чем она держится? Термин национализм (или этноцентризм) в наше время ничего не определяет. Когда на вопрос - кто ты такой? - человек может ответить: израильтянин, мусульманин, зулус, араб, австралиец, баварец, европеец, негр, цыган, или маронит - невозможно предложить теорию, которая разумным образом объединит все эти понятия... Фактически наш мир состоит скорее из по-разному стиснутых и взаимопроникающих несовместимостей, чем из однородных единиц, которые можно было бы назвать нациями (или народами)... Если мы, философы, этнографы, историки, хотим сказать хоть что-нибудь осмысленное об этом разрозненном мире неустанно воспроизводящихся идентификаций и нетвердо определенных связей, нам следует сделать много поправок к нашему образу мыслей. И первым делом мы должны открыто и откровенно признать реальность разделений без пустого морализирования и банальностей о нашей общей природе..."

(Клиффорд Гирц, "Доступный свет", Принстон Унив.Пресс, 2000.)


Одним словом, и в головах специалистов здесь тоже сплошь темный лес и мы можем беспрепятственно резвиться на своей лужайке.

Ура-идеология


Были времена в Израиле, когда всех мужчин до 54-х лет раз (а то и два) в году гоняли на военную, резервную службу ("милуим"), так что наш сионистский энтузиазм подвергался жестокому испытанию. Однажды, в ходе моей резервной службы сержант объяснял мне, как надо атаковать огневую точку на холме: "Беги зигзагом, стреляй без перерыва, бросай гранаты и кричи громче." Будучи совсем недавно из СССР, я был ориентирован на идеологию и спросил его, что надо кричать. "Неважно, что кричать - главное, ори во весь голос" - ответил деидеологизированный израильтянин.

Наверное, не только ему было все равно, что кричать. Разве слово "ура!" по-русски что-нибудь означает? Мне рассказывали о 15-летнем парне - добровольце из России, у которого в драматические моменты войны за независимость Израиля, вырывалось только: "За Родину, за Сталина!" Конечно, это означало не более, чем "ура!". Хотя вряд ли он согласился бы кричать: "Дойчланд юбер аллес!"


Громадное большинство людей никогда не нуждалось в идеологии, чтобы продолжать свое существование. Однако, у них была религия. И для нормальной человеческой нужды в упорядоченности жизни (хорошие и плохие поступки, "свои" и чужие люди, рабочие и праздничные дни, свадебные и похоронные обряды) целые тысячелетия этого, как будто, было достаточно. Если в бою они и кричали "С нами Бог!", это означало не больше, чем "ура!". К тому же и противник обычно кричал то же самое.

Непрерывность жизни поддерживается нормой, но импульс развития ей придают ненормальности, отклонения. В пору всеобщего господства религий это были секты, толки, ереси. Тогда-то возник и новый лозунг "За свободу!", который уже отличал идейных бойцов от их противников. После серии европейских революций идейными бойцами стали все, и с отступлением религий, место вдохновляющих ересей заняли идеологии - нерелигиозные по форме системы мысли, задающие человеку общий подход ко всем явлениям жизни.

Как без религии отличить, что хорошо, а что плохо? Достоевский, например, считал, что это вообще невозможно. ("Если Бога нет, то все позволено!".) Марксистско-ленинская идеология, однако, давала нам исчерпывающую, хотя и чересчур простую, формулу: "хорошо все, что полезно для дела пролетариата". Многих это убеждало. А в чем состояло дело пролетариата? - Тут начинался туман, и меньше всех был способен ответить на этот вопрос сам пролетариат.

Не многим лучше обстояло дело и в сионизме. Когда после трех лет сионистской борьбы я прибыл в Израиль, со мной разговорился по душам уполномоченный правительства и спросил, почему, все-таки, я выбрал Израиль. Я не нашелся, что сказать, кроме того, что, мол, Израиль еврейское государство, и, поскольку я как раз еврей... Он засмеялся: "Вот, и неправда! Вы совсем не по-еврейски поступили. Настоящие евреи бегут в Нью-Йорк..." Потом он, правда, добавил: "Впрочем, я пошутил." - Но во всякой шутке...


Хотя идеологии по форме не религиозны, в содержательной основе любой из них лежит произвольное, на веру принятое допущение - что дело пролетариата, допустим, стоит усилий или, что евреям действительно нужно государство.

Религии все-таки при этом опираются на авторитет и опыт тысячелетий. Человек уже рождается в той или иной вере, и ему не всегда приходит в голову проверять убедительность ее догматики. Идеологии же основаны на убеждениях, сложившихся в умах немногих оригиналов и сравнительно недавно. Знакомясь с новой идеей, человек обнаруживает себя перед ответственным личным выбором при острой нехватке данных. Никакая общая система мысли не может быть подвергнута опытной проверке. Сомнения и разочарования неизбежны. Идеология - не наука. Распространенность ее ничего не доказывает. Ее крушение ничего не опровергает.

Привлекательность и ценность первоначально принятого допущения (стоит ли пролетариат того, чтобы за него бороться, или еврейство, чтобы его сохранять) определяются на вкус, на глаз. Был ли сделан выбор по внутреннему влечению (в наше время это зовется экзистенциализмом) или заодно с окружающими (куда все, туда и я!) - он остается актом веры.

В Х1Х в. в моде были наукообразные теории развития общества. Идеологии тогда маскировались под науку. В результате, спустя полвека, когда мы стали свидетелями грандиозных судорог народов, классовая или расовая "теории" для многих служили оправданием их варварства. Это даже не значит, что в самих теориях не было смысла. Любая идеология подхватывает какие-то частные черты реальности и всегда имеет соприкосновение с природой вещей. У разума есть много путей упрощения реальности. Но нет разумного пути охватить действительность в ее целом. 1)

1)Карл Поппер, впрочем, еще в 30-ых г.г. в своей критике историцизма назвал все эти "теории" гипотезами и одним этим словом снизил статус всеохватывающих идей до правильного уровня догадок ("Честь безумцу, который навеет...").


В конце ХХ-го века стало модно отрицать свою зависимость от идеологий, и потому мысль большинства людей попала в плен случайных впечатлений: поветрий в масс-медиа, обаяния кинозвезд и теледикторов, кратких словесных формул ("мейк лав, нот вор!") и местных колдунов. В науке, литературе и политике это зовется теперь постмодернизмом. Как выразил это уже цитированный Клиффорд Гирц: "Навязший в зубах постмодернизм подсказывает, что всякий разумный подход вообще должен быть отброшен как реликт поисков "сущего", абсолютного, вечного. Никаких общих заключений о культуре, традиции, идентификации или еще о чем-либо не должно быть. Есть только не укладывающиеся в общие схемы лица и события. Нас убеждают примириться с серией описаний, не связанных никакой последовательностью."

Но тогда не следовало бы ожидать никакой последовательности и в людском поведении. Между тем, повсюду (и особенно в странах, где постмодернизм, как интеллектуальное течение, наиболее распространен) от современного человека настойчиво требуется неуклонная последовательность (даже упорядоченность) поведения, включающая следование законам, общепринятым нормам и просто предрассудкам окружающих. Чем меньше последовательности обнаруживается в истории, идеологии и культуре "цивилизованных" стран, тем больше ее взваливается на плечи "цивилизованного" гражданина, который должен быть теперь прямо фантастически дальновидным и сдержанным ("политикалли коррект"), чтобы заслужить одобрение общества.

На самом деле человек не может обойтись без идеологии - т.е. организации его опыта в некой обобщающей (упрощающей) системе взглядов. Если не ожидать от нее слишком многого ("марксистская теория всесильна, потому что она верна...") всякую более или менее когерентную культурную схему можно назвать идеологией.

Но можно также и теологией 2) , а в применении к массам, - и мифологией. Сто лет назад, чтобы стать марксистом, считалось необходимым изучать "Капитал", а сегодня любую "идеологию" можно подхватить из газетных заголовков. Это - совсем недалеко от громкого "ура!".

2) По определению Бертрана Рассела: "Все догмы, коль скоро они превышают точное знание, принадлежат теологии."


Тонкое филологическое различие между авторитетными идеологиями и популярными мифами, может, и заметно некоторым интеллектуалам, но совершенно неуловимо для большинства приверженцев. Демократический мир строится на мифах, которые овладевают массовым сознанием, и грозит обрушиться всякий раз, как влияние этих мифов ослабевает.

Для интеллигента дело не в том, чтобы пытаться (хотя бы перед самим собой) выдать эти мифы за точное знание, а в настоятельной потребности прочувствовать, какой из них в самом деле соприроден его душе и не мельтешить. Понимание мифологической природы своих посылок не должно приводить культурного человека к потере ориентации, а скорее к строго повышенному вниманию к основаниям своей культуры. Такое внимание, повидимому, только и ведет к осмысленному культурному творчеству. Оно дается не всякому. Целый спектр сосуществующих, (и часто несовместимых) мифологий незримо владеет сознанием людей, уверенных в своей освобожденности от всяких предвзятых идей. Это особенно верно в периоды кризисов и катастроф.

"Собачье сердце"


Об идеологии людей, которые отрицают свою зависимость от идеологии, лучше всего судить по текстам - историям, книгам или фильмам - которые среди них популярны. Как пишет другой современный исследователь культуры: "Общепринято рассматривать искусство изложения ("нарратив") - песни, драму, роман - скорее как украшение жизни, чем как необходимость... Однако, мы сознаем нашу культурную принадлежность и наиболее ценимые верования именно в форме описания, причем часто захватывает нас не столько фабула, "содержание" рассказа, сколько искусство повествования... Рассказ о себе и о других - себе и другим - есть наиболее ранний и естественный способ организации нашего опыта... Люди приписывают миру смысл рассказом о нем. Они используют свою описательную способность для моделирования реальности... Мифы, сказки, истории суть инструменты мышления для конструирования значений.."

(Джером Брунер,"Культура воспитания", Гарвард Унив.Пресс,1996)


Культурный разрыв между европеизированным меньшинством и остальным народом в течение веков был камнем преткновения в российской национальной жизни и служил источником неутолимого комплекса вины русской интеллигенции.

В едкой, фантастической повести "Собачье сердце" 3) Михаил Булгаков с блеском продемонстрировал, как далеко ушел от этих былых самоуничижительных комплексов русский интеллигент вскоре после Революции, уже в 20-ые годы:

- Гениальный ученый, хирург, проф. Преображенский, ради эксперимента превращает голодного бродячего пса в человека. Из милого, ласкового пса, Шарика, в результате научно продуманной (вот она - идеология!) операции вышел хамоватый и смертельно опасный "новый гражданин", тов. Шариков, который неожиданно скоро оказался гораздо лучше приспособлен к условиям массового общества ("диктатуре пролетариата") чем сам ученый, наивно на людях провозглашавший: "Да, я не люблю пролетариата!"

3) Вообще, похоже, что при Советской власти писателям удавалось откровенно высказаться только в фантастической форме - Е.Замятин, Б.Пильняк, А.Платонов и другие (См. статью Абрама Тэрца - Синявского - "Социалистический реализм").

От мести распоясавшихся гегемонов - соприродных Шарикову по духу людей - профессора, впрочем, спасают его собственные темные связи с власть имущими (т.е. по существу такими же Шариковыми). В этом пункте писательский дар Булгакова (а, может, и собственный жизненный опыт) позволил ему предвидеть двусмысленные

взаимоотношения интеллектуальной элиты с Советской властью на пятьдесят лет вперед.

После некоторых моральных колебаний профессор все же решается насильственно вернуть своего проблематичного питомца обратно в собачье состояние: "Пес видел страшные дела. Руки в скользких перчатках важный человек погружал в сосуд, доставал мозги, ... упорный человек, настойчивый, все чего-то добивался, резал, рассматривал, щурился и пел: - К берегам свяще-е-енным Нила..."

Возвращенный в естественное состояние пес увидел творческого человека за работой и природная иерархия, нарушенная было незаслуженным обретением им человеческих прав, восстановилась...

Такая аллегория, конечно, ничего не доказывает и никак не подвигает к решению реальную социальную проблему. Но талантливый текст обладает большой суггестивной силой, и повесть, широко разошедшаяся по стране только в 60-х в САМИЗДАТе, имела шумный успех. Она, конечно, сыграла свою незамеченную роль в формировании того поразительного отчуждения 4), которое стало столь обычным в интеллигентских кругах в России и позволило им так легко принять исход евреев в 70-х и последующее повальное бегство специалистов в 80-90-х.

4) "В глазах Булгакова только интеллигент и имеет право называться человеком." (Б. Сарнов, "Пришествие капитана Лебядкина", изд. Пик, РИК "Культура", Москва, 1993 ).


В отличие от интеллигенции дореволюционного времени, которая включала весь образованный (т.е. состоятельный) слой российского общества, новая советская популяция состояла только из наемных (недооплачиваемых) профессионалов, "технарей", "образованцев", миллионы которых создала Советская империя для своих невероятно разросшихся нужд, совершенно не предусмотрев адекватного

удовлетворения нужд этой группы. Новая интеллигенция не имела никаких оснований брать на свой счет былые дворянские самообвинения. И через два поколения после революции этот новый класс легко принял профессионально-кастовую гордыню Булгакова, как свою.

Постиндустриальная революция на Западе привела к некому повышению роли (и, соответственно, самоуважения) специалиста и в СССР. Ежедневно решая технологические задачи, ставившие в тупик неквалифицированное (несовременное) начальство, специалист одновременно убеждался в своем потенциальном могуществе и социальном унижении. Самосознание этой группы никогда не было выражено в связной форме из-за очевидных цензурных ограничений, но неоднократно прорывалось в частных выступлениях и публичных призывах к необходимости способствовать "развитию талантов".

Для евреев эта ситуация была еще усугублена их фактическим неравенством. Находились начальники (и целые отрасли - Институт Научной Информации, Институт Высоких Температур, Институт Математической Экономики), которые сознательно пригревали у себя способных евреев, зная, что от них можно не ожидать карьерной конкуренции: продвижение по социальной лестнице или премирование для них всегда будет затруднено.

Не все евреи, конечно, принадлежали к интеллектуальной элите. Однако, множество простых людей в их среде в какой-то степени отождествляло свои амбиции с претензиями образованного круга и воспринимало дискриминацию интеллектуалов в ряду прочих обид еврейского народа.

"Малый народ"


Будучи по преимуществу квалифицированным меньшинством в обществе, советские евреи за два-три поколения сформировались не столько как этническая, сколько, как социальная группа.

Антиинтеллигентская политика властей в СССР так часто являлась в форме антисемитизма, что многие евреи (впрочем, может быть, и некоторые неевреи) невольно привыкли смешивать две эти разные группы. 5)

5) И два соответствующих понятия из разных рядов, так что на вопрос специалиста-антрополога, приведенный в начале статьи, один ответил бы - "я еврей", а другой - "я физик". Поскольку реакция Советской власти на оба ответа лучше всего характеризуется репликой из абсурдной пьесы Даниила Хармса - "Ты - говно!" - всегда наличествовала основа для их солидарности.


Когда в 60-х по капризу Хрущева в высших учебных заведениях были введены льготы для выходцев из рабочего класса (и соответственно усилена жесткость по отношению к интеллигенции), обе стороны - и потерпевшие, и исполнители - были уверены, что эта мера направлена против абитуриентов-евреев.

В России вышел недавно современный, более объективный учебник новейшей истории (наконец-то, свободный от дела пролетариата), написанный саратовским профессором Кредером - поволжским немцем. Немедленно обрушилась на него лавина телефонных звонков и писем с угрозами и предложениями убираться в Израиль. И учебник, конечно, не стал общепринятым в российской школе.

Тут дело не только в фамилии Кредер. Объективность ведь тоже форма идеологии. Она основана на распространенной в европейских кругах вере, что истина (вещь в себе) существует независимо от наших (ну, скажем, классовых или национальных) интересов. Эта древняя идея, вообще говоря, тоже недоказуема и далеко еще не всюду прижилась, хотя автомобили, самолеты, холодильники и правоохранительные системы основаны именно на ней. Евреи в России, действительно, часто ценят объективный подход больше других. Может быть, это происходит потому, что он дает им субъективное ощущение безопасности в их особом положении и возможность ссылаться на "мировое общественное мнение", на "цивилизованные страны", на "Европу".

Социологи знают, что в переходные, кризисные периоды в обществе спонтанно возникают замкнутые группы с резко отличным стереотипом поведения ("малый народ"), оказывающимся в вольной или невольной оппозиции к общепринятым ценностям и существующему порядку вещей. Члены таких групп перестают чувствовать свое родство с окружающими и становятся диссидентами - чужими среди своих. Так появились в свое время христиане в Римской империи, мусульмане в Мекке, протестанты в Европе, буддисты в Индии, большевики в России, сионисты в Черте оседлости...

Диссиденты в СССР появились задолго до того, как прижилось само слово. Один из бывших диссидентов, академик И. Шафаревич, правильно заметил, что евреи в России почти автоматически попадают в эту рубрику - "малый народ". Мудрено было бы им в нее не попасть. Он, однако, не захотел бы заметить, что и проф. Кредер со своей объективностью, да и он сам со своим православием, попадали в нее с такой же неизбежностью. В кризисном обществе, каким была обширная Советская империя, хватало места не для одного "малого народа".

Здесь кажется весьма уместной также и идея Льва Гумилева о консорциях - сплоченных группах пассионариев. Такая группа диссидентов, утверждающая новый стиль поведения в обществе, превращается порой и в зародыш нового этноса 6) :

"Формирование нового этноса зачинается непреоборимым внутренним стремлением к целенаправленной деятельности, всегда связанной с изменением окружения, общественного или природного, причем достижение намеченной цели, часто иллюзорной или губительной, представляется самому субъекту ценнее даже собственной жизни... Начав действовать, такие люди вступают в исторический процесс, сцементированные избранной ими целью и исторической судьбой. Такая группа может стать разбойничьей бандой викингов, буддийской общиной монахов, религиозной сектой мормонов, орденом тамплиеров, школой импрессионистов...

Чтобы войти в новый этнос в момент становления, человеку нужно деклассироваться по отношению к старому."

6) Л.Н.Гумилев, "Этногенез и биосфера Земли", 1979. Лев Гумилев замечательно формулирует свои феноменологические наблюдения. Приводя цитаты из его трудов, я вовсе не собираюсь солидаризоваться с остальным содержанием его теорий.


Окончательно "деклассированными" по отношению к советскому народу евреи оказались только в 60-х годах.


Взаимоотношения квалифицированного меньшинства и народной массы далеки от простоты во всех странах. Тому, кто строит себе иллюзии относительно цивилизованных наций, следует посмотреть по телевизору на английских футбольных болельщиков. Арнольд Тойнби так выразился по этому поводу : "Западным науке и технике, рожденным, чтобы превращать знание в силу и богатство, присуща известная эзотеричность. Они возникли как результат напряженных интеллектуальных усилий творческого меньшинства. Главный источник нестабильности, угрожающей существованию этой "соли Земли" заключается, как раз, в том, что большинство людей, увы, попрежнему "пресно"... Стагнация масс является фундаментальной причиной кризиса, в который упирается Западная цивилизация... В каждой цивилизации огромные массы народа не выходят из состояния духовной спячки, так как подавляющее большинство ... индивидуально ничем не отличается от человека примитивного общества".

В старой России такая идея вошла бы в противоречие с традиционным интеллигентским народолюбием. Но в СССР "человек примитивного общества" оказался вдобавок вооружен "самым передовым мировоззрением", которым он размахивал как каменным топором. Эзотеричностью науки Тойнби называет необходимость использования в ней понятий далеко выходящих за пределы житейского опыта среднего человека. На советском языке это значит - вне контроля партийной идеологии. Эта эзотеричность - "идеалистические извращения в физике, химии, биологии и языкознании" - в течение всего периода существования СССР была неизменным поводом для раздражения властей и, одновременно, единственным - хотя и очень непрочным - убежищем для социально ущемленных элементов населения, в конечном счете, диссидентов.


В течение многих лет в СССР диссидентство, в тюрьме и на воле, было тем единственным привилегированным кругом, куда легко принимали евреев. И хотя власть поставила свои барьеры и на пути в науку, ее эзотеричность 7) часто служила формой социальной защищенности для многих и разнообразных маргиналов.

7) "Интеллигенция, живущая в условиях девальвации общих понятий и высоких слов, ... видела в науке вообще и прежде всего в ее новых "авангардистских" жанрах (кибернетика, информатика, семиотика, генетика, бионика), объявленных еще недавно вне закона, естественного противника "идеологии"... Наука - воплощение бескомпромиссной истины, наука - антипод идеологии, превратилась в объект поклонения и символ веры..." М.Каганская, "Страна и Мир", Т. 11, 1986.


Интеллектуализм – по-видимому, было тем немногим из еврейского наследия, что еще осталось невыкорчеванным за десятилетия советской власти. При окончании мною университета только две категории наших студентов были на любых условиях готовы к трудной карьере профессионального ученого - евреи и лица с подмоченной анкетой: дети священнослужителей и репрессированных, побывавшие в немецком плену, на оккупированных территориях, и т.п.

По-видимому, большинство народа повсюду живет по инерции, не выходя за пределы рутины. Однако, во всех странах присутствует и пассионарное меньшинство, которому действительно необходимо ощущать вдохновение, особый подъем, чтобы совершать те ежедневные сверхусилия, которые только и обеспечивают существование и развитие цивилизаций. Такое же пассионарное меньшинство необходимо и для всякого социального творчества, т.е. реформ, и только такое же меньшинство способно на сверхусилия, требуемые серьезным историческим действием, революцией или массовым переселением. Вдохновение активных меньшинств в наше время, как и тысячи лет назад, питается мифообразующими идеями.

"Понедельник начинается в субботу..."


Советская интеллигенции породила и своих собственных певцов. Идеология избранного, облеченного знанием, меньшинства в чуждом культурном окружении с наибольшим блеском была выражена в творчестве А. и Б.Стругацких. Она, конечно, никогда не была записана в виде связного трактата, но довольно прозрачно

выражена в серии фантастических романов и повестей из мнимой истории фантастических стран.

Занимательность и остроумие этих книг обеспечили им очень широкую известность и замаскировали идеологический характер развитой мифологии 8). Основная идеологема Стругацких - существование непреодолимого разрыва между творческим духом (и историческим сознанием) интеллигенции и косным бытием огромного большинства народа - психологически (а, может быть, и фактически?) соответствовал российской ситуации 60-х годов.

8) "Читателей привлекала их вполне недвусмысленная оппозиционность режиму. ... Чтение Стругацких стимулировало интеллектуальные ереси и бунты."

(Марк Амусин "Братья Стругацкие", Иерусалим 1996).


Трудно (да и ни к чему) в общем виде формулировать, чем отличались российские ассимилированные евреи от этнических русских, но зато очень легко сказать, чем и те, и другие интеллигентские семьи в России отличались от всех остальных.

В современных интеллигентских (и, особенно, еврейских) семьях ребенок в той или иной степени оказывается центром внимания всей семьи и с младых ногтей привыкает подавать свой голос. В нем, еще до включения общеобязательного оболванивания формируются зачатки того персоналистского мировоззрения, которые мешают ему впоследствии окончательно слиться с коллективом. Этот, отчасти воспитанный, нон-конформизм, а не просто высшее образование, собственно, и делает их интеллигентами.

Герои Стругацких, однако, больше чем просто балованные дети. Они еще и генетически одаренные пассионарии, которые ощущают в себе лишь одну (но пламенную) страсть - к познанию, к интеллектуальной игре. Несколько дней, проведенных без книг (новой информации) делает их больными ("Гадкие лебеди").

Напротив, все остальные люди, по-видимому, склонны удовлетвориться перевариванием пищи ("Второе нашествие марсиан"), примитивными развлечениями или наркотиками ("Хищные вещи века").

Страсть этих избранных к творческой работе индивидуумов соединенная с бесстрастным (якобы бесстрастным, потому что он включает много страсти) рациональным анализом, позволяет им творить технологические чудеса и возвышаться над повседневным окружением: "Они знали кое-какие заклинания, умели превращать воду в вино и каждый из них не затруднился бы накормить пятью хлебами тысячу человек. Но магами они были не поэтому... Они были магами потому, что очень много знали. ... Они приняли рабочую гипотезу, что счастье в непрерывном познании неизвестного ..." ("Понедельник начинается в субботу").

Она, эта страсть, единственная, наполняет жизнь содержанием и, может быть, только она удерживает мир от глобальной катастрофы. Она превращает своих пассионариев в небожителей в прямом ("Волны гасят ветер") и, еще больше, в переносном смысле ("Трудно быть Богом").

Несмотря на свои фантастические сюжеты, Стругацкие очень точно передают типологию и атмосферу российских отраслевых институтов и "шарашек". Этика этой технологической элиты аналогична кальвинистской доктрине избранности в представлении Макса Вебера: специалист предопределен своей одаренностью (т.е. свыше) к высокой миссии, а его профессиональные достижения доказывают и подтверждают его высокое назначение и одаренность. Он должен напряженно работать, чтобы доказать себе и другим, что он действительно принадлежит к тому самому редкому меньшинству, которое только и способно работать напряженно. Такой ход мыслей приводит, если не к успеху, то к внутреннему удовлетворению. Он также создает условия для жесткой (пуританской) дисциплины рабочего поведения, составляющей яркий контраст ко всеобщей российской разболтанности.

Конечно, это мифология технократов. Она в прошлом сочеталась со снисходительным отношением к несовершенству человеческой природы, называемым в просторечии либерализмом, но в критической ситуации чревата взрывом насилия (как, собственно, и подсказывала повесть М. Булгакова и логика диссидентства).

В "Трудно быть Богом" сгоряча, а во "Втором нашествии марсиан","Обитаемом острове" и "Хищных вещах века" уже обдуманно, интеллектуалы берут в руки оружие.

Хотя этот избранный народ порой испытывает унижения от невежественных варваров, господствующих в сказочно-абсурдном, но узнаваемо российском мире ("Сказка о Тройке"), хотя их нон-конформизм, неспособность проникнуться массовыми психозами превращает его членов в гонимую, угнетенную касту, (диссидентов - "мокрецов" - "выродков" - "интелей"), в конечном счете их незаметная, чудотворная работа сотворит новое небо и новую землю ("Гадкие лебеди"). Мистические Силы природы (если они есть) также признают паритет творческих личностей и считаются с результатами их работы ("За миллиард лет до конца света").

Майя Каганская в своем эссе, посвященном двум повестям, "Жук в муравейнике" и "Волны гасят ветер", написанным в 80-х ("22", NN 44, 55), окончательно отстраняя все писательские недоговорки и неопределенности, дописывает: "Ситуация выглядит так, будто человечество распадается на два вида. ... Появилась группа людей, которые по своим физическим, психическим и интеллектуальным данным настолько же превосходят "гомо сапиенс", насколько современный человек превосходит неандертальца... Эти сверхлюди ... к человеку относятся так же, как взрослый - к ребенку... Даже жить они предпочитают в Космосе... Открытый Космос и высшая стадия существования Разума, - единственное, что их интересует..."

После ряда остроумных выкладок она заключает: "Еврейская тема тотальна в обеих повестях... Речь идет о еврейской эмиграции."

Легко догадаться, что воображению писателей не столько евреи ("творческая интеллигенция", конечно) представляются сверхлюдьми, сколько термин "гомо сапиенс" звучит, пожалуй, слишком гордо в применении к массовому обществу, как оно им видится. Впрочем, более важными кажутся мне не полускрытые намерения авторов, а бурная реакция читателей, использовавших возможность такой интерпретации задолго до ее опубликования.

Подобно тому как преступные сообщества во всех странах вырабатывают свой слэнг, свою этику и эстетику, практикуют нетрадиционное словоупотребление, специфические слова и выражения ("феня", "арго"), советская интеллигенция, десятилетиями ощущавшая себя отчасти вне закона (а в лице многих своих выдающихся представителей и побывавшая в местах заключения), выработала свой эзотерический язык и кодекс поведения, по которому члены сообщества узнают друг друга. Официальная культура не дает внешнему наблюдателю никакого представления о фактической (подпольной) духовной жизни советского человека. Эту особенность советской ситуации Каганская характеризует таким образом: "В советской литературе тексты только на одну треть пишутся авторами, а на две - дописываются читателями. Здесь действует... техника кроссворда: составляют кроссворд писатели, заполняют - читатели." Конечно, Стругацкие - любимые писатели советской интеллигенции - писали на эзоповом интеллигентском языке того времени и в пределах эстетики того круга.

И в самом деле, что еще оставалось думать читателю-еврею после прочтения в 1968 году в СССР такого пассажа : "Все равно я уеду, - думал Перец ... - все равно я уеду... Не буду я играть с вами в пинг-понг, не буду играть в шахматы, ... не хочу я больше петь вам песни, считать вам на "мерседесе" (т.е. теперь это значит, на компьютере), разбирать ваши споры, ...читать вам лекции, которых все равно не поймете. И думать за вас я не буду, думайте сами, а я уеду... Все равно вы никогда не поймете, что думать - это не развлечение, а обязанность..."

("Улитка на склоне").

Еврейская революция


Невозможно предугадать, во что бы вылился со временем рост числа диссидентов в СССР, если бы Шестидневная война неожиданно не переломила ситуацию и не ввела новое измерение.

Я не считаю, что Шестидневная война оказала прямое вдохновляющее влияние на советских евреев, как думают западные социологи. Внутренние факторы влияли на них гораздо действеннее. Но эта война существенно изменила политику советских властей и, т.о., повлияла на евреев косвенно.

Паническая реакция советского правительства на победу Израиля выразилась в том, что оно стало представлять его как передовой отряд Западной цивилизации, а Сионистский заговор, как якобы решающий фактор мировой политики.

Только этого советским евреям и не хватало. Наконец-то в мировой истории нашлась для них достойная роль. Стало, наконец, интересно читать советские газеты - всегда найдешь что-нибудь новое об Израиле. Сионизм вместо жалкой разновидности "буржуазного национализма" стал чем-то реально противостоящим омерзевшему "социалистическому лагерю". Молодежь повадилась толпами водить хороводы возле синагог. Возрос интерес к сионистским кружкам и ивриту. И простой народ стал теперь поглядывать на евреев с неким полуодобрением ("вмазали черножопым!").

Партийные пропагандисты называли теперь "сионистским" все еврейское и настойчиво напоминали обрусевшим евреям, кто они на самом деле есть. Антисемитизм никогда не исчезал из российской жизни, но теперь он приобрел остро политический характер и льстящую евреям терминологию. Сотрудники КГБ постоянно клеймили диссидентов сионистами. Один из партийных вождей (кажется, Демичев) в доверительной речи к московскому партийному активу (распространившейся немедленно по всей стране) объяснил, что советскому обществу не так опасны, собственно, "открытые" евреи, как половинки и четвертушки, скрытый "сионизм" которых "не сразу виден"... Если бы в России не было прочной традиции недооценивать интеллект номенклатуры, можно было бы подумать, что они весьма дальновидно перенаправляют назревший социальный конфликт в хорошо им знакомое "национальное" (меж-национальное) русло. Эта политика вскоре принесла плоды.

Я помню, как на какой-то диссидентской сходке в 1968 г. участникам пришла в голову "новая" идея сосчитать число евреев (с вышеупомянутыми демичевскими дробями) среди присутствующих. Оказалось, что их 16 из 20. Стали считать и подписи под письмами протеста - процент оказался еще выше - 85.

Это произвело впечатление. Известный математик А.Есенин-Вольпин обьявил себя "сионистом" без всякого понятия, что это значит, и несмотря на свое прямое родство с русским национальным поэтом. Поэт Наум Коржавин (Э.Мандель) потребовал "справедливого" участия всех (собственно,двух) национальностей в демократическом движении. Справедливым он предлагал считать соотношение 50:50. Академический перевод "Кумранских свитков" в книжных магазинах раскупили в считанные дни. Редкие люди с семейными еврейскими корнями, говорившие на идиш или помнившие еврейские песни, превратились в желанных гостей во всякой компании. Даже шутки по поводу еврейских ритуальных правил стали редкостью. На интеллигентских пьянках стало модно произносить "оригинальный" тост: "В следующем году - в Иерусалиме!".


"Идея нации неотделима от политического сознания... Нация рождается в воображении, и, ее образ, однажды возникнув (укоренившись в воображении), приспосабливается к внешним условиям, моделирует себя и преображает." (Б.Андерсон, "Воображаемые общности. Происхождение и распространение национализма", Лондон, 1983)

Пусть только термин "воображаемый" не обманывает читателя. Оттого, что нации рождаются как воображаемые общности, они не перестают быть сугубо реальными. Вино и хлеб в церковном ритуале обращаются в кровь и плоть Христа скорее в воображении, чем в их химическом составе, но власть Церкви над миллионами людей реальна. Разницу между сербами, хорватами и боснийцами можно считать воображаемой. Их разные религии и их историческая память не изменили ни их генетику, ни язык. Но их смертельная вражда и гибель десятков тысяч людей более, чем реальны.

Пытаясь понять и объяснить феномены, носящие эмоциональный (и потому неизбежно субъективный) характер, мы невольно рационализируем то, что заведомо иррационально и реально именно поэтому. "Этнос - это свойство вида гомо сапиенс группироваться так, чтобы можно было противопоставить себя и "своих" (иногда близких, а часто довольно далеких) всему остальному миру... Этнические различия не мыслятся, а ощущаются по принципу: это "мы", а все прочие - иные..." 9)

9) Л.Гумилев "Древняя Русь и Великая Степь",Москва,1994. И там же: "Нет этноса, происходящего от одного предка. Все этносы имеют двух или более предков."


Можно было бы подумать, что Лев Гумилев внимательно следил за возникновением сионистских кружков и формированием нового еврейского этноса в России. Одинокие пассионарии, рассеянные репрессиями по всей стране, после Хрущевских реабилитаций снова стали собираться в кружки. Как проницательно отмечал Гумилев, зародыши нового этноса (консорции) подбираются не по сходству взглядов или склонностей (и даже не по этническому родству), а скорее по принципу дополнительности: сионистская одержимость одних дополнялась антисоветской идиосинкразией других и профессиональной неудовлетворенностью третьих. Замкнутые кружки, десятилетиями существовавшие вокруг пассионарных, харизматических фигур (В.Свечинский, М.Гельфанд, Е.Спиваковский) вдруг получили новую жизнь и множество последователей среди технической молодежи и студентов. За считанные месяцы сионисты превратились из периферийной группы диссидентов в широкое и престижное оппозиционное движение. Объявив открытую войну евреям, советское руководство вывело их из подполья и, в сущности, не оставило иного выхода.

Группа обвиняемых на "Ленинградском процессе" уже соединила в себе все элементы, из которых составилось новое движение: Эдуард Кузнецов, прошедший тяжелую школу диссидентства, Марк Дымшиц - смертельно оскорбленный дискриминацией специалист - семья Залмансон - люди с живыми еврейскими корнями и Иосиф Менделевич - человек с религиозной мотивацией.

Субъективные состояния объективно существуют и определяют события. Поэтому я считаю оправданным и конструктивным в научном смысле рассматривать "русских" евреев в Израиле, как вновь возникшую общность, вместо того, чтобы искать едва различимую нить преемственности от наших идишистских предков. В наше время воображаемое то и дело преодолевает действительное. Торжество материализма и устранение религии из сознания масс уравновесилось в ХХ в. хаотическими прорывами субъективного подхода в политике и психологии народов.

Воображение, т.е. сознание, предопределяющее бытие, социальный протест ("рессентимент") и тяга к неведомому, запретному, а не непосредственная необходимость, привели в конечном счете миллион потомков советских интернационалистов в Израиль, и ничего реальнее этого вклада в историю евреев нельзя вообразить.

На Обетованной Земле


Мифология, толкающая людей на решительные действия, вовсе не

обязана быть адекватной. Всякая революция черпает свое вдохновение из мифов, абсолютизирующих и преувеличивающих ее требования. Еврейская революция в России преувеличивала не столько свой национализм, сколько свою интеллектуальность.

Здесь наметилась первая трещина между сионистскими активистами в России и израильским истеблишментом. Израильское правительство, опасаясь международных осложнений и репрессий против евреев, на которые так легки были советские власти, всячески старалось затушевать социальный характер еврейского движения в СССР и старательно подчеркивало исключительно национальный и гуманитарный характер проблемы, избегая всего, что могло бы быть понято как критика советской системы. Напротив, еврейские активисты, почувствовав свою ответственность и международную поддержку (организованную, конечно, из Израиля), все больше склонялись разоблачать тоталитаризм и ассоциироваться с диссидентами-правозащитниками. Осторожная израильская позиция была ими интерпретирована как результат аморального оппортунизма и идеологической близости правящей партии "Авода" к коммунистам.

Миф, который был необходим, чтобы оторваться от материнской почвы, не умер по миновении надобности. На земле, текущей молоком и медом, закономерно обнаружилось то же коренное противоречие между творческим, идеологически мотивированным меньшинством и косной массой (см. выше цитату из А.Тойнби).

В качестве косной массы теперь временами выступал практически весь израильский народ ("они"), который никак не мог взять в толк, что именно российским евреям нужно: "Квартира у вас есть? Работу нашли? Машину купили? ... ??"

- Все это, действительно, появилось у репатриантов первого призыва в среднем за три года. Но им не хватало ... вдохновения.

Революция, совершившаяся на советской почве требовала продолжения. Бывшим диссидентам в Израиле не хватало справедливости. Технократам не хватало технического прогресса. Людям с еврейскими корнями не хватало в стране еврейского духа (идишкайт). Религиозным неофитам 10) в еврейском государстве решительно не хватало иудаизма. Сионистские активисты ясно ощущали недостаток сионизма в общественном настроении. Остальные вынуждены были принять одну из этих готовых формул, чтобы как-то обозначить свою недо-удовлетворенность ситуацией, хотя зачастую им не хватало и более насущных вещей.

10) Для духовно сильного "русского" религиозного меньшинства израильский религиозный истеблишмент оказался также недостаточно духовен.


Обнаружилось, что пассионарность прибывшей группы намного превышает среднеизраильский уровень.

Первая волна не смогла заметно повлиять на политическую температуру Израиля из-за своей малочисленности. Но миллионная алия 90-х, не принеся новых идей, одним своим количеством воплотила смутную мечту российских сионистов в политическое действие. Первостепенной задачей для русских евреев стало - осознать свой интерес в быстро меняющейся политической ситуации. Бывшие активисты Н.Щаранский, Ю.Штерн, Ю.Эдельштейн, В.Браиловский и выдвинувшиеся в Израиле А. Либерман, Р.Бронфман, М.Нудельман, что бы они ни обещали массовому избирателю, вошли в кнессет с требованиями типичными для квалифицированного меньшинства. Технологический прогресс и модернизация производства и образования, как цель, техническая компетентность и профессионализм, как общественный идеал, всплывают во всех их речах и начинаниях. Эффективность, культура, прогресс (подьем - "алия") - наиболее часто употребляемые ими термины.

В Израиле не было центристской технократической партии до внедрения "русских". В стране не было достаточно избирателей, которых бы такая программа вдохновляла. Технократические требования действительно профессионально важны для более широкого круга "русских" репатриантов, чем это обычно для западных обществ, но характерно, что и вся остальная репатриантская масса готова испытывать энтузиазм по поводу технического прогресса. Для русской алии он составляет ура-идеологию, не требующую разъяснительной пропаганды 11).

11) "Мимезисом достигается конформность нетворческого большинства... Мимезис - это особая форма социальной тренировки, в результате которой большинство рано или поздно оказывается впереди творческого меньшинства..." А.Тойнби "Постижение Истории", Москва, 1991.


По поводу прогресса и культуры в "русской" группе почти нет расхождений, хотя по всем остальным вопросам она так же расколота как и все остальные в Израиле. Не всякий репатриант из России несет с собой технический прогресс, но почти всякий уверен, что его личные трудности связаны с недостатком этого прогресса в Израиле. Не всякий русский репатриант глубоко заинтересован в культуре, но почти каждый убежден в своем культурном превосходстве. Такая самоуверенность может осложнять жизнь им и их окружению, но она создает в обществе вектор, которого не хватает в благополучных демократических странах. Этот вектор социальной мобильности, направленный в пользу технического совершенствования и бытовой культуры сплошь и рядом оказывается человеческим преимуществом "русской" общины, воздействующим на все израильское общество.

За последние десять лет Израиль уверенно вступил в клуб преуспевающих постиндустриальных держав и вклад русской группы в этот успех оказался решающим. Кальвинистская трудовая этика, принятая среди какой-то части российских выходцев, позволила многим из них почти мгновенно врасти в самые передовые отрасли израильской экономики и культуры. Теперь Израилю предстоит встретиться с теми же проблемами, которые ставят на грань кризиса все страны принадлежащие Западной цивилизации. Вспомним уже цитированного А.Тойнби: "...наука и техника, превращающие знание в силу и богатство ... возникли как результат напряженных усилий творческого меньшинства. Источник нестабильности, угрожающей существованию этой "соли Земли" заключается, как раз, в том, что большинство людей, увы, по-прежнему "пресно"... Внутренней адаптации не происходит. Духовная пропасть между большинством и меньшинством сохраняется. Стагнация масс является фундаментальной причиной кризиса, в который упирается Западная цивилизация... Огромные массы народа не выходят из состояния духовной спячки."

Некоторая старомодность "русской" группы, все еще слепо верящей в прогресс, вдохновляющейся техническими успехами, оборачивается сегодня выигрышем для страны. Многолетняя культурная изоляция России привела к философскому отставанию идеологии русских выходцев примерно на сто лет. Это как раз те сто лет, за которые западной культурой была высказана большая часть горьких истин о человеческой природе и технологическом прогрессе.


Жизнь на Ближнем Востоке требует от израильтянина высокой технической конкурентоспособности, а соучастие в западном, "постмодернистском" преуспеянии разрушает его спортивную форму. Безоглядная преданность российских выходцев предшествующему (быть может, и более плодотворному) этапу западной культуры не является злокачественным предрассудком, а скорее естественным защитным механизмом самосохранения группы.

Обществу в целом необходимо адекватное представление о своих свойствах, но для каждого индивида или группы очень плодотворно иметь преувеличенное представление о своих возможностях.

В первом поколении репатриантов современный философский кризис еще не разрушил естественного ощущения собственной ценности и повсеместный "постмодернизм" свободного мира еще не подорвал в них здоровую тенденцию к доминированию.

Напоследок процитируем К.Гирца еще раз: "В современном мире придется оставить большие интегративные идеи, к которым мы так долго привыкали, организуя наши представления о политике и, в частности, о сходстве и различиях между народами и культурами: "традиция", "религия", "национальные ценности". Пересмотренные или новые понятия необходимы, чтобы проникнуть в головокружительную новую гетерогенность и произнести что-нибудь полезное о ее формах. Какая установится общность и какая идентификация еще возникнет в будущем, зависит от баланса, к которому ведет сумма этих взаимодействующих различий."

Творческое напряжение между "мы" и "они", по-видимому, будет еще долго играть заметную роль в психологии репатриантов и определять политические конфигурации, пока наше "мы" окончательно не включит всех израильтян.

@темы: «Волны гасят ветер», «Жук в муравейнике», «За миллиард лет до конца света», Улитка на склоне, Критика, Понедельник начинается в субботу, Сказка о Тройке, Второе нашествие марсиан, «Гадкие лебеди», «Трудно быть богом», «Обитаемый остров», «Хищные вещи века»