Кажется, шмуцтитул. Или как обозвать то, что идет после предисловия?
Страница, объясняющая, зачем мы на это издание смотрим.
Strugatsky A. White Cone of the Alaid / Strugatsky A., Strugatsky B.; Translated by M.Ginsburg // Last Door to Aiya. - New York: S.G. Phillips, 1968. - P.145-167. - Англ. яз. - Загл. ориг.: Белый конус Алаида.
Алла Кузнецова, Молчаливый Глюк. Я не со зла, я по маразму!
Ну все, отступать некуда: завтра уже декабрь. И я предлагаю вашему вниманию октябрьскую библиографию. Традиционно утащенную отсюда: www.rusf.ru/abs/sb1310.htm
Стругацкий Борис. [Ответы из сетевого офлайн-интервью о перспективах развития космической техники] / Подгот. В.Борисов // Шанс (Абакан). – 2013. – 3-9 окт. (№ 40). – С. 16. – (ФутурКонгресс)
ПЕРЕВОДЫ
Книга непристойностей: Антология / Придумал и составил М.Фрай; Дизайн В.Назарова; Оформл. А.Горбачева; Ил. на обл. Т.Либерман; Отв. ред. М.Стукалина; Худож. ред. А.Горбачев. – СПб.: Амфора, 2001. – 334 с. – (Locus Solus). 5.000 экз. (п) ISBN 5-94278-126-5.
Содерж.:
С. 62-80: Акутагава Рюноскэ. Бататовая каша / Пер. с яп. А.Стругацкого
[芥川龍之介. 芋粥]
ПОДРАЖАНИЯ, ПАРОДИИ, ПРОДОЛЖЕНИЯ
Альтанов Андрей. Право на жизнь: Фантаст. роман / Компьютерный дизайн Г.Смирновой; Отв. ред. А.Синицын. – М.: АСТ; Астрель, 2011. – 347 с. – (S.T.A.L.K.E.R.). 10.000 экз. (п) ISBN 978-5-17-073648-5; ISBN 978-5-271-35778-7
Б.а. Крестословица по произведениям А. и Б. Стругацких // Кузнецкий рабочий (Новокузнецк). – 1991. – 26 окт. (№ 200). – С. 4. – (Золотой шар)
Калашников Николай. Крестословица: По произведениям Аркадия и Бориса Стругацких // Кузнецкий рабочий (Новокузнецк). – 1991. – 22 мая (№ 87). – С. 4. – (Лит. страница)
Лившин Семен. Золушка / Рис. А.Соколова // Лит. газета (М.). – 1964. – 23 июля (№ 87). – С. 2. – (Пародии).
Содерж.:
А.Стругацкий, Б.Стругацкий. Антизолушка
ЛИТЕРАТУРА О ЖИЗНИ И ТВОРЧЕСТВЕ
Гопман Владимир. Любил ли фантастику Шолом-Алейхем?: Статьи о современной – и не только – фантастической литературе / Ред. О.Бэйс; Сер. оформл. Б.Брайнина; Обл. В.Любарова. – Иерусалим: Млечный путь, 2012. – 255 с.: ил. – (Звезды «Млечного пути»). (о) ISBN 978-965-7546-31-4.
Содерж.:
С. 5-11: Объяснение в любви: [О братьях Стругацких]
Попов Александр. Будущее просто шло своей дорогой: Опыты конструирования возможностей / Предисл. А.Асмолова «От Гадких Лебедей к прогрессорам» (С. 5-14); Дизайн обл. М.Селиверстовой. – Ижевск: ERGO, 2013. – 252 с. – (Антропо. Праксис). (о) ISBN 978-5-98904-185-5 Цикл лекций «Будущее просто шло своей дорогой!» (С. 76-113) подготовлен по мотивам исследования двух произведений братьев Стругацких: «Гадкие лебеди» и «Туча».
Б.а. Знакомьтесь: «Фант»: [О КЛФ в Хабаровске] // Калининградский целлюлозник. – 1979. – 14 сент. (№ 36). – С. 4. – (Альманах фантастики) Среди заочных друзей «Фанта» – братья Стругацкие, Ольга Ларионова, Лидия Обухова, Андрей Балабуха.
Б.а. Книги ведут в мир приключений // Комсомольская правда (М.). – 1964. – 22 дек. Многочисленные любители приключенческой литературы с интересом встретят появление в свет пятитомника новейших научно-фантастических и приключенческих произведений советских и зарубежных писателей, который будет выпущен в 1965 году в качестве приложения к журналу ЦК ВЛКСМ «Сельская молодежь». В него войдут лучшие романы, повести и рассказы И.Ефремова, братьев Стругацких, А.Казанцева, Рея Брэдбери, Г.Элсона, Агаты Кристи, Станислава Лемма, Айзека Азимова и других.
Б.а. Право на «Полдень»: [О журн. «Полдень, XXI век»] // Кн. обозрение (М.). – 2013. – 17 февр. – 4 марта (№ 4). – С. PRO2. – (Новости)
Балабуха Андрей, Ларионова Ольга. К вечной молодости: [О Жюле Верне] / Беседу записал Ю.Федин // Калининградский целлюлозник. – 1979. – 23 марта (№ 12). – С. 4. – (Альманах фантастики) Цитируется статья А.Стругацкого «Мой Жюль Верн».
Борисов Владимир. Выборы и выбор // Шанс (Абакан). – 2013. – 12-18 сент. (№ 37). – С. 4. – (Живой Журнал ШАНСа читают все!) О повести братьев Стругацких «За миллиард лет до конца света».
Борисов Владимир. Единственный лекарь будущего // Шанс (Абакан). – 2013. – 19-25 сент. (№ 38). – С. 16. – (ФутурКонгресс) В частности, о Г.Альтове, С.Леме, братьях Стругацких.
Борисов Владимир. Софийский фантклуб // Калининградский целлюлозник. – 1980. – 18 янв. (№ 3). – С. 4. – (Альманах фантастики Альфант. Вып. 1) Любители фантастики из Клуба имени Ефремова провели несколько национальных конференций – по проблемам НФ, по работе клубов, вслед за Софийским появившихся в других городах Болгарии, семинар молодых фантастов, встречи с известными советскими фантастами Аркадием Стругацким и Дмитрием Биленкиным.
Громова Ариадна, Мирер Александр, Гансовский Север, Емцев Михаил, Парнов Еремей, Рич Валентин, Григорьев Владимир. Круглый стол фантастов // Моск. комсомолец. – 1965. – 14 марта М.Емцев: Наконец, еще одно традиционное направление, – это социальная фантастика. Я считаю, что «Попытка к бегству» Стругацких – блесятщий в этом отношении пример.
Днепров Анатолий. На перекрестках фантастики: (Заметки писателя-фантаста) // Молодой коммунист (М.). – 1964. – № 12. – С. 113-118. – (Открытая трибуна читателя) С. 115, 117-118: Аркадий и Борис Стругацкие. Путь на Амальтею; Стажеры; Далекая Радуга.
Драничников А. Вся наша жизнь – это фантастика предыдущих столетий: [Ответ на вопрос: «За что вы любите фантастику?»] // Калининградский целлюлозник. – 1980. – 20 июня (№ 24). – С. 3. – (Альманах фантастики Альфант. Вып. 3) Моя первая книжка – «Война миров» Герберта Уэллса, любимые авторы – Аркадий и Борис Стругацкие, Станислав Лем, Иван Ефремов.
Егоров Борис. Где начинается будущее?: [Рец. на кн.: Лем С. Непобедимый] // Лит. газета (М.). – 1965. – 30 янв. – (Размышления над книгой) И прежде, и сейчас я не делаю секрета из того, что Станислав Лем входит в четверку моих любимых писателей-фантастов. Он, братья Стругацкие, Рей Бредбери – вот она, эта четверка. Мои товарищи и я ждем от них и других писателей больших, истинно волнующих произведений.
Журавлева Валентина, Альтов Генрих. Экран, открытый в будущее // Искусство кино (М.). – 1965. – № 2. – С. 63-66 Другое новое качество человека будущего в том, что он, как говорит Митчел Уилсон, живет рядом с молнией. Сплошь и рядом человеку придется принимать быстрые решения, совершать (на свою ответственность) действия, от которых будет зависеть многое в глобальном и даже космическом масштабе. Это новое качество можно показать в самых различных ситуациях – оно само просится на экран. Подобная ситуация изображена, например, в первой же главе романа бр. Стругацких «Возвращение» или в эпизоде, когда Мвен Мас ставит опыт («Туманность Андромеды» И.Ефремова). /.../ В романе Стругацких «Возвращение» о Луне напоминает только одна строчка: Луна расчерчена серыми квадратами гигантских космодромов. Одна строчка – но это сразу переносит в будущее!
Критский А. Цели клуба – пропаганда НФ: [Ответ на вопрос: «За что вы любите фантастику?»] // Калининградский целлюлозник. – 1980. – 20 июня (№ 24). – С. 3. – (Альманах фантастики Альфант. Вып. 3) Фантастику люблю с тринадцати лет. Любимые писатели – Стругацкие, Бредбери, Шекли, Кларк.
Парнов Еремей. Устремленная в будущее / [Беседовала] В.Лаврецкая // Калининградский целлюлозник. – 1980. – 18 янв. (№ 3). – С. 4. – (Альманах фантастики Альфант. Вып. 1) Когда мои коллеги, например, рисуют в своих книгах коммунистическое будущее, они остаются людьми современного социалистического общества. Так, герои этого будущего из произведений известных фантастов братьев Стругацких близки и понятны сегодняшнему молодому человеку во многом, думаю, именно потому, что по поведению и нравственному облику они похожи на лучших наших современников.
Привалов Борис. Дела и заботы «веселого цеха» // Лит. газета (М.). – 1965. – 9 февр. – (Навстречу II съезду писателей РСФСР) Братья Стругацкие напечатали озорную фантастическую повесть «Суета вокруг дивана».
Симонов Юрий. Наш друг «Альфант» // Калининградский целлюлозник. – 1980. – 19 сент. (№ 37). – С. 3. – (Альманах фантастики Альфант. Вып. 5) В рубрике «Говорят писатели» опубликованы заметки А.Стругацкого о советской фантастике, рожденной революцией. Закономерен и вывод А.Стругацкого о том, что в человеке настоящего закладываются черты человека будущего, и ответственность за будущее и есть осмысленное, боевое действие против недостатков настоящего. Стремление не бросать весла, как предлагают в западной фантастике, а упорно грести против трудных и даже опасных проблем роста цивилизации – вот смысл жизни каждого и основа нашей советской фантастики.
Симонов Юрий. Резонанс: [Ответ на вопрос: «За что вы любите фантастику?»] // Калининградский целлюлозник. – 1980. – 8 авг. (№ 31). – С. 3. – (Альманах фантастики Альфант. Вып. 4) Мои любимые авторы: А.Беляев, Стругацкие, С.Лем, О.Ларионова («Леопард с вершины Килиманджаро»), Р.Бредбери.
Флейшман Юрий. Увлечение: [О чтении книг Стругацких в клубах любителей фантастики] // Кузнецкий рабочий (Новокузнецк). – 1991. – 22 мая (№ 87). – С. 4. – (Лит. страница)
Шрейдер Ю. Право на воображение // Калининградский целлюлозник. – 1980. – 20 июня (№ 24). – С. 3. – (Альманах фантастики Альфант. Вып. 3) В повести братьев Стругацких «За миллиард лет до конца света» один из ключевых моментов связан с попыткой подставить под сомнение общепринятый в науке тезис, который лучше всего выражен словами Эйнштейна: «Природа не злонамеренна». Идея, что природа не ставит помех исследователю, не сбивает его с толку, кажется самоочевидной. Именно поэтому ее целесообразно подвергнуть испытанию на прочность. Можем ли мы, изучая сложные объекты, исключить их направленное влияение на исселдователя? Думаю, что чисто фантастический сюжет Стругацких полезен для развития науки, он стимулирует размышления над ее методологическими основами.
Якушина Наталья. Мы никого не рвали: [О семинаре «Малеевка-Интерпресскон: новая волна»] // Кн. обозрение (М.). – 2013. – 17 февр. – 4 марта (№ 4). – С. 16. – (Клуб / Фантастика) Кроме того, Дмитрий Вересов дал всем участникам интересное задание – написать синопсис к произведению «Трудно быть богом» братьев Стругацких, которое нужно было выполнить за день.
РЕДАКТОРСКАЯ И СОСТАВИТЕЛЬСКАЯ РАБОТА
Гансовский Север. Шаги в неизвестное: Фантаст. повести и рассказы / Рис. Л.Бирюкова; Отв. ред. А.Стругацкий; Худож. ред. Г.Ордынский. – М.: Детгиз, 1963. – 256 с.: ил. 115.000 экз. (п).
ЛИТЕРАТУРА О ПОСТАНОВКАХ И ЭКРАНИЗАЦИЯХ
Мартин Даниил. Новый «Малыш»: [Об экранизации повести братьев Стругацких] // Кн. обозрение (М.). – 2013. – 17 февр. – 4 марта (№ 4). – С. 16. – (Клуб / Фантастика / Новости)
(на английском языке)
ХУДОЖЕСТВЕННЫЕ ПРОИЗВЕДЕНИЯ
Path into the Unknown: The Best of Soviet Science Fiction / Cover: Powers; Introduction (P. 7-11) by Judith Merril. – New York: A Dell Book, 1968. – 189 pp. (pb). First Dell printing – November 1968
Contents:
P. 91-109: Strugatsky Arkady and Boris. An Emergency Case P. 110-122: Strugatsky Arkady. Wanderers and Travellers
[Стругацкий Аркадий, Стругацкий Борис. Чрезвычайное происшествие; О странствующих и путешествующих]
Path into the Unknown: The Best Soviet Science Fiction / Cover: W.F.Phillipps. – London: Pan Books Ltd., 1969. – 187 pp. (pb).
Contents:
P. 86-105: Strugatsky Arkady and Boris. An Emergency Case P. 106-118: Strugatsky Arkady. Wanderers and Travellers
[Стругацкий Аркадий, Стругацкий Борис. Чрезвычайное происшествие; О странствующих и путешествующих]
[Стругацкий Аркадий, Стругацкий Борис. Волны гасят ветер]
(на немецком языке)
ХУДОЖЕСТВЕННЫЕ ПРОИЗВЕДЕНИЯ
Strugazki Arkadi und Boris. Die gierigen Dinge des Jahrhunderts; Milliarden Jahre vor dem Weltuntergang / Einbandentwurf: Schulz/Labowski; Redakteur: Hannelore Menke. – Berlin: Verlag Volk und Welt, 1984. – 280 S. 2. Auflage 1984 (Rollendruck)
Inhalt:
S. 5-164: Die gierigen Dinge des Jahrhunderts: Phantastischer Roman / Aus dem Russischen von Heinz Kübart S. 165-279: Milliarden Jahre vor dem Weltuntergang: Eine unter seltsamen Umständen aufgefundene Handschrift: Phantastische Erzählung / Aus dem Russischen von Welta Ehlert
[Стругацкий Аркадий, Стругацкий Борис. Хищные вещи века; За миллиард лет до конца света]
Strugazki Arkadi und Boris. Die Schnecke am Hang / Aus dem Russischen von H.Földeak; Umschlagzeichnung von Hans Ulrich & Ute Osterwalder; Mit einem Nachwort (S. 255-277) Darko Suvin (Deutsch von Franz Rottensteiner); Umschlag nach Entwürfen von Willy Fleckhaus und Rolf Staudt. – Frankfurt am Main: Suhrkamp Taschenbuch Verlag, 1979. – 277 S. – (suhrkamp taschenbuch 434; Phantastische Bibliothek. Band 13). ISBN 3-518-06934-9. Zweite Auflage, 11.-18. Tausend 1979 [Стругацкий Аркадий, Стругацкий Борис. Улитка на склоне]
ЛИТЕРАТУРА О ЖИЗНИ И ТВОРЧЕСТВЕ
Science Fiction: Theorie und Geschichte / Herausgegeben von Eike Barmeyer. – München: Wilhelm Fink Verlag, 1972. – 383 S. – (Uni-Taschenbücher. 132). ISBN 3-7705-0642-1.
Inhalt:
S. 7-23: Barmeyer Eike. Einleitung S. 128-133: Brandis Jewgeni und Dmitrijewski Wladimir. Im Reich der Phantastik S. 318-339: Suvin Darko. Ein Abriß der sowjetischen Science Fiction / Aus dem Englischen von Franz Rottensteiner S. 375-383: Namen- und Titelregister
(на сербском языке)
ХУДОЖЕСТВЕННЫЕ ПРОИЗВЕДЕНИЯ
Стругацки Аркадиj и Борис. Пикник поред пута: Роман / Превео са руског Андриj Лаврик; Поговор А.Л. «Сталкер у зони пикника» (С. 197-204); За издавача Владимир Димитриjевиħ; Лектор Лусила Деспот. – Београд: Наш Дом, 2011. – 205 с. Тираж 400 примерака. ISBN 978-86-7268-053-9. [Стругацкий Аркадий, Стругацкий Борис. Пикник на обочине]
В обзоре использована информация, полученная от Юрия Флейшмана.
«Трудно быть богом» Алексея Германа: будущего не существует
На Римском кинофестивале состоялась премьера последнего фильма Алексея Германа, который, казалось, никогда не будет закончен. Антон Долин считает, что, бесконечно затягивая время, Герман в итоге идеально с ним совпал.
Люди с Земли прилетели на другую планету, где царило мрачное Средневековье. Люди надеялись на скорое Возрождение, но в Арканаре все было спокойно: ведьм по-старинке сжигали на площадях, художников и писателей топили в нужниках, несогласных отправляли к палачам в Веселую башню. Тогда люди с Земли подумали: а вдруг что-то можно изменить? Этот сюжет мы знаем наизусть, даже если не читали «Трудно быть богом» Стругацких. Всем известно, что с далекого 1999 года фильм об этом снимает главный русский режиссер. И скоро — вот-вот, с года на год, — работа будет закончена. Потом не стало автора, а картину продолжали доделывать. К этому привыкли. Но вдруг случилось невозможное: премьера — да еще в Риме.
Казалось, все эти годы спрессовались в один сумасшедший день. В фестивальном дворце заговорили не только по-итальянски, но и по-русски. Из-за экрана прямо посреди показа вылетели две птицы. В зале на соседних рядах сошлись музейные кураторы и светские колумнисты, приезжие бюрократы и европейские чудаки — в диапазоне от министра культуры Мединского до «Юры-музыканта» Шевчука. Посольские работники в штатском незаметно выскальзывали из зала — то ли по своим таинственным делам, то ли потому, что были не в состоянии больше терпеть творившееся на экране. Пожилые итальянские критикессы чему-то возмущались в голос, не дожидаясь конца сеанса. Неизвестные юнцы с горящими глазами, напротив, сидели до конца и стойко аплодировали после финального титра. «Капитолийская волчица», которую директор Римского фестиваля Марко Мюллер собирался вручить вдове и сыну Алексея Германа за вклад в кинематограф, неожиданно превратилась в золоченого мужика на коне (вероятно, не менее почетного «Марка Аврелия», из зала было не разглядеть). В довершение ко всему ведущий церемонии зачитал обращение Умберто Эко, последней строчкой которого были слова «Добро пожаловать в ад».
Фотография: «Ленфильм»/«Студия Север»
Фотография: «Ленфильм»/«Студия Север»
Фотография: «Ленфильм»/«Студия Север»
Фотография: «Ленфильм»/«Студия Север»
Фотография: «Ленфильм»/«Студия Север»
Фотография: «Ленфильм»/«Студия Север»
Фотография: «Ленфильм»/«Студия Север»
Фотография: «Ленфильм»/«Студия Север»
Фотография: «Ленфильм»/«Студия Север»
Фильмов-мифов в истории кино существует немало, но «Трудно быть богом» переплюнул их все, приобретя легендарный ореол не после того, как его увидели зрители, а до. Не надувательство ли? Такие обвинения прозвучат наверняка. Хотя, честно говоря, непросто представить, как это зрелище может не произвести впечатления. После трех часов в зале не только веришь, что работа над фильмом потребовала полутора десятилетий, но и удивляешься, как съемочная группа уложилась в такой небольшой срок. Фильм поглощает свой миф, ты забываешь обо всем, что знал о нем и читал, — ты беззащитен, будто новорожденный. Неуютное чувство, которому трудно сопротивляться. Ведь Герману удалось разоблачить сам кинематограф, обнулить его, а мы — всего лишь зрители. Остается традиционный способ защиты: «Круто, но не мое». Еще бы. «Мое» об этом фильме мог сказать лишь один человек, и его больше нет в живых.
Как волшебный мешок из сказки или космическая черная дыра, «Трудно быть богом» вмещает в себя немыслимое количество визуальной, чувственной и интеллектуальной информации: и корову, и быка, и кривого мясника (всех этих персонажей можно при желании отыскать на экране). Эта картина настолько агрессивна и трансгрессивна, что кажется опасной если не для жизни, то уж точно для нервной системы. Как вытерпели такое зрелище чиновники из Москвы, и вовсе непонятно. Тут же в каждом кадре — сопли, слюни, моча, кал, грязь, а еще жопы, сиськи, члены (мужские и конские), прочие пузыри земли. Ждали чего-то культурного: Босха с Брейгелем, Бориса с Аркадием. А здесь — такое. Но из этого инфернального варева и кристаллизуется главный смысл: о Серых и идущих за ними Черных, о повсеместности жизни и преодолении ее смертью, о тщетности любых усилий хоть что-то где-то когда-то изменить. И о том, как эти усилия необходимы, потому что без них жить невозможно.
В принципе, экзальтацию хорошо бы пригасить. Ничего такого феноменального. Великий фильм; они случаются. Последний фильм — или, как поправил прекрасный французский критик, «терминальный». Тоже бывает. Терминальный, как болезнь. Только без мелодраматических выводов («Не этот ли фильм убил великого художника?»). Нас убивает сама жизнь, учит Герман, а диагноз он поставил себе в середине 60-х, когда впервые прочел роман Стругацких: кроме всего прочего, эта картина — еще и довольно точная экранизация.
Монтаж «Трудно быть богом» без звука видели многие, но текст, шумы и музыка в финальной версии изменили кое-что важное. Оказалось, сакрального в этой возвышенной скверне ничуть не больше, чем смешного. Благородный дон Румата Эсторский, этот земной Штирлиц без страха и упрека, из благородного Ланцелота в сияющих доспехах превратился в шута. Сам Леонид Ярмольник уверяет, что шекспировского, хотя на ум приходит другой: скоморох из «Андрея Рублева». Там главными героями были интеллигенты (в терминологии «Трудно быть богом» — умники), а шут лишь встречался им на пути; здесь все наоборот, и переодетый в небожителя скоморох спасает от верной смерти беззащитных книжников. Тот фильм Тарковского был у Германа одним из любимых, и без него, может, не возникла бы череда комиков-трагиков в его фильмах: в этом амплуа один за другим побывали Ролан Быков в «Проверке на дорогах», Юрий Никулин и Людмила Гурченко в «Двадцати днях без войны», Андрей Миронов в «Моем друге Иване Лапшине». Теперь Ярмольник — выдающийся драматический актер. Хотя и кривляется тоже будь здоров.
Фотография: Сергей Аксенов
Фотография: Сергей Аксенов
Фотография: Сергей Аксенов
Фотография: Сергей Аксенов
Фотография: Сергей Аксенов
Смешное и страшное сталкиваются и смешиваются друг с другом в бесконечных анахронизмах. Арканарское средневековье уж больно похоже на ХХ век, которому Герман посвятил остальные свои фильмы. Вместо единобожия здесь — язычество, но на стенах под слоями пыли вдруг проступают ренессансные фрески. Зато рыцарские стеганые куртки — ну чисто лагерные ватники, и монах-инквизитор вдруг проговорится, назвав деревянные таблички-ярлыки «документиками». Тут и становится ясно, почему это псевдофэнтези такое бесстыже-документальное: снято оно будто бы на скрытые камеры шпионами, засланными на семьсот-восемьсот лет назад.
Когда Герман, готовясь к «Проверке на дорогах», разбирался — первым в истории советского кино, — как на самом деле одевались партизаны (а одевались они в форму убитых солдат вермахта), казалось, будто он преследует одну цель: проникнув в прошлое, восстановить истину. Потом выяснилось, что природа его интереса ко времени сложнее. Он исследует эту субстанцию не как правозащитник, историк или даже философ. Герман — путешественник во времени, проникновение в тайну которого стало для него путем к бессмертию. И он добился своего: в его последних трех фильмах разделение на прошлое и будущее отменено. В них всегда царит настоящее, во всех смыслах слова. Это и есть германовское средневековье — эпоха, застывшая между памятью о жутком вчера и надеждой на светлое завтра, в котором оковы все-таки падут. Когда Румата в конце «Трудно быть богом», в отличие от героя Стругацких (который в большей степени был землянином Антоном, чем инопланетным вельможей), решает остаться жить в Арканаре, он признает власть настоящего над собой. Потому что будущего не существует.
Герман всегда опережал время своими фильмами — а оно его, будто в отместку, тормозило. Причем постоянно на один и тот же промежуток, будто подавая знак. 14 лет между завершением «Проверки на дорогах» и перестроечным прокатом картины, наконец-то снятой с полки. 14 лет между снятым в еще ортодоксальном СССР «Моим другом Иваном Лапшиным» и премьерой антитоталитарного авангардного «Хрусталев, машину!» в Каннах. 14 лет от того исторического показа — до посмертного награждения «Трудно быть богом» в Риме. Время победило Германа: его больше нет с нами. Но победа оказалась пирровой: Герман и после смерти догнал время, идеально с ним совпав. Юродивые пляшут в храмах и прибивают гениталии к брусчатке. Книжники с умниками опять не в чести. Черный орден твердит о морали и нравственности. Разве что костров пока на площадях не жгут, но, кажется, это ненадолго. И все постоянно надеются, что появится какой-нибудь бог в ослепительных доспехах, в каждой руке — по мечу. Герман предупреждает: не надо надеяться. Бог не доел свой суп, бог куда-то подевал и никак не может отыскать последние чистые штаны. Бог вообще чудовищно устал. Не тревожьте его по пустякам. А то совсем плохо будет.
На Римском кинофестивале прошла мировая внеконкурсная премьера последнего фильма Алексея Германа "Трудно быть богом" - результат пятнадцатилетней работы мастера, масштабы которой стали ясны только теперь.
Перед премьерой директор фестиваля Марко Мюллер вручил вдове и соавтору режиссера Светлане Кармалите и его сыну Алексею Герману-младшему почетный приз за вклад в киноискусство, впервые в истории присужденный мастеру посмертно.
А утро началось с показа фильма прессе. И мы еще раз убедились в том, что имена наших классиков на Западе малоизвестны и не вызывают интереса, какого заслуживают. Большинство журналистов предпочли параллельные конкурсные показы, и зал был заполнен наполовину. Не была многолюдной и пресс-конференция с участием Светланы Кармалиты, Алексея Германа-младшего, исполнителя роли Руматы Леонида Ярмольника, оператора Юрия Клименко и продюсера Виктора Извекова. Впрочем, финальные титры картины сопровождались несмолкающими аплодисментами, и было видно, что на тех, кто ее посмотрел, она произвела сильное впечатление.
Трехчасовой фильм Алексея Германа вряд ли стоит поверять буквой повести братьев Стругацких. Это не экранизация, а скорее "фантазия на темы" - фильм ощущений: он передает апокалиптическую картину жизни, чрезвычайно похожей на нашу, но доведенной до крайней степени деградации. С первых кадров нас затягивает в чудовищный мир вполне актуального Средневековья. В нем льет дождь, вместо почвы - вечная жижа, вместо лиц - свиные рыла. Этот мир напоминает образы Босха, а если искать ему кинематографические параллели, то это будут многонаселенные фильмы Феллини времен "Сатирикона": экзотическая выразительность каждого типажа, эстетизация уродства физического и нравственного, уродства пейзажа и всего, что связано с человеческой деятельностью, - уродства тотального и всеохватного. Каждый кадр - законченная графическая фреска, и я думаю, этот фильм и не мог бы быть цветным: его натурализм стал бы непереносимым. Перфекционизм мастера сказывается в продуманности каждого движения в кадре, в том, как властно и точно он переключает наше внимание, как управляет траекторией нашего взгляда. Это визуальная симфония, которая по силе и принципиальной дисгармоничности, пожалуй, не имеет себе равных. В дисгармоничности - ее смысл.
На пресс-показе случился момент, который кажется символичным. Из серого экрана с шумом вылетели две черные птицы, они пролетели наискосок картины, отлично в нее вписались и исчезли за кромкой кадра - я поразился неожиданному и очень эффектному 3D. Но, объяснили на пресс-конференции, это были реальные голуби, разбуженные лучом проектора. Склонные к мистике увидели в этом знак.
Первые полчаса было очевидно: здесь все, включая работу операторов Владимира Ильина и Юрия Клименко, - совершенство. Но с ходом фильма пришло ощущение, что он буксует. Гениально выписанные слова не складываются в единое высказывание и, чтобы понять происходящее, нужно вспомнить книгу. Как известно, Герман так до конца жизни и не решился признать картину готовой, и теперь можно с большой долей вероятности предположить - почему. Он выстроил мир столь самодовлеющий и грандиозный, что управлять им становилось все труднее. Нет единого цементирующего приема. Закадровый голос, поначалу читающий из Стругацких, потом исчезнет, и фабульные перипетии потонут в море копошащихся, испражняющихся, мочащихся, зловонных, рыгающих и скалящихся в кадр монструозных персонажей, живых или повешенных, с вываленными наружу языками и кишками. Герой Леонида Ярмольника Румата, брошенный развитой земной цивилизацией на помощь заблудшим братьям по разуму, постепенно меняет шикарные доспехи на исподнее и к финалу опустошенно сидит в луже, понимая тщетность потуг развернуть историю лицом ко всеобщему счастью. Это итог, остальное - экспозиция.
Абсолютный перфекционист, Герман, думаю, чувствовал, что созданные им образы, при всем совершенстве и силе каждого в отдельности, сами по себе не обеспечивают драматургического развития. В кадре все живет и движется, а действие тормозится, и много повторов, от любого трудно отказаться. Трехчасовая громада "фильма ощущений" не генерировала столь же масштабные философские мысли, заложенные у Стругацких - их пришлось формулировать в финальных сценах. Сотворив невероятный, неподъемный мир, демиург в какой-то момент потерял контроль над своими созданиями, собственным опытом подтвердив: трудно быть богом!
Теперь мастера нет, и можно только предполагать, каким бы стал этот естественно выросший кристалл, если бы его авторская огранка была закончена. По первому впечатлению, картина эта, как Sagrada Familia великого Гауди, представляет собой шедевр, который никогда не будет закончен.
Мнение Светлана Кармалита, драматург : - Ну как можно столько лет вынашивать одну и ту же мысль?! Это значит, что она очень прочно засела в голове. Мы познакомились с Алешей в день, когда наши войска вошли в Чехословакию. Он писал сценарий "Трудно быть богом" еще до меня вместе с братьями Стругацкими, с которыми очень дружил. И через день после этого вторжения получил телеграмму с киностудии "Ленфильм": даже не думайте о том, что будете снимать эту картину. Это не лишено было смысла: начальники не всегда дураки, и если в повести есть вторжение Черного Ордена, грозящее уничтожением любой мысли, любого свободного искусства, то в этом вполне могли увидеть намек на вторжение в Чехословакию. Прошло много лет, но мы постоянно возвращались к идее снять эту картину. И наконец, закончив фильм "Хрусталев, машину!", Леша сказал: а теперь снимем "Трудно быть богом". У нас в семье никто не говорит друг за друга, поэтому я могу рассказать, что я видела, но никогда не могу рассказать о том, что происходило у Леши в голове. Он очень любил живопись, но это не значит, что он постоянно ходил по музеям и что возвращался к каким-то конкретным произведениями живописи. Когда кто-то увидел в его творчестве влияние Босха, он удивился. Сказал: "Возможно, это было у меня в голове". Но не подстраивал свои образы под что-то определенное, и я думаю, здесь просто совпадение взглядов на действительность.
Леонид Ярмольник, исполнитель роли Руматы: - Работа над фильмом была самой долгой и тяжелой, но для меня - и самой счастливой. Когда артист снимается, он хочет поскорее увидеть результат. Так и в этом случае: я думал, что мы снимем картину за два-три года. Но потом наступил момент, когда мне стал безразличен срок выхода фильма, потому что очень нравился процесс. И теперь даже есть сожаление, что все это закончилось. У зрителей наверняка возникнут вопросы, на которые никто из нас ответить не сможет, - на них мог бы ответить только Алексей Юрьевич Герман. В его фильмах всегда есть такое, что дано понять сразу, но есть и нечто, что можно понять только с годами. Как любое истинное произведение искусства, этот фильм дарит нам вечность. Это кино на все времена: то, что Алексей Герман вынашивал столько лет, он воплотил в этой картине. Про что это кино? Каждое следующее поколение хочет изменить нашу жизнь и законы, по которым существует цивилизация. И у каждого поколения это не получается. Я думаю, кино - о том, почему бессмысленно пытаться переделать цивилизацию, и почему этим нельзя не заниматься. И пока мы живем на нашей планете, это будет повторяться всегда. Алексей Герман - один из немногих мировых режиссеров, который снимал документальное кино художественными средствами. Фильмы Германа - это документы. На мой взгляд, это высшее достижение в профессии. Да, мы были заражены этим фильмом, и я должен признаться, что не излечился до сих пор. И с гордостью считаю себя артистом Алексея Германа, режиссера, который изменил мое представление о моей профессии. По-настоящему гениальный художник всегда сомневается больше всех. И хотя постановочная группа работала отлично, Герман всегда сомневался и не был удовлетворен тем, что мы делаем. Но если сцена приснилась ему ночью - это был верный знак того, что он знает, как ее снимать. Все фильмы Германа - о том, что такое человек и почему он такой великий или ничтожный. Идея его последнего фильма выражена словами главного героя Руматы: когда в жизни торжествуют серые, к власти всегда приходят черные.
Алексей Герман-младший, режиссер: - Я видел, как тяжело давалась картина. Видел человека, который поднимает невероятную тяжесть. Видел оборотную сторону каждодневных тяжелых мыслей, и попытки понять, как двигаться, как снимать. Наверное, отец отдавал кино 99 процентов своего времени - мы никогда с ним не говорили о футболе или автомобилях. Условно говоря, я видел Льва Толстого в годы написания "Войны и мира". Я видел человека, одержимого именно искусством кино, а не форматным продюсерским кинематографом. Эта картина - вызов индустриальному кинематографу, и я надеюсь, что поколения молодых кинематографистов будут учиться на ней противостоять давлению коммерции и оставаться верными искусству.
Кстати, а интересно, как его показывали - с переводом, с субтитрами или как?
"Мне и в страшном сне не могло присниться, что придется доделывать "Трудно быть богом" самому, — сказал однажды Алексей Герман-младший после смерти отца. Великий режиссер, Алексей Юрьевич Герман скончался в феврале этого года, оставив незавершенным свое последнее творение – фильм, снятый по мотивам одноименной повести Аркадия и Бориса Стругацких. Он создавал его целых 15 лет, несмотря на серьезные проблемы со здоровьем.
На последнем этапе работ осталось доделать лишь озвучивание ленты. В итоге, картину совместно закончили жена — постоянный соавтор Германа-старшего, сценарист Светлана Кармалита — и его сын Алексей. 13 ноября на Римском международном кинофестивале состоится мировая премьера фильма Алексея Германа "Трудно быть богом", снятого по мотивам одноименной повести Аркадия и Бориса Стругацких. В честь этого события Римский кинофестиваль присудил создателю долгожданной картины премию "Золотая Капитолийская Волчица" — за выдающийся вклад мировое искусство кино. Почетную награду вручат посмертно – впервые в истории этого кинофорума. Накануне премьеры кинорежиссер Алексей Герман-младший ответил на вопросы корреспондента "Росбалта".
— Алексей, действие "Трудно быть богом" происходит на другой планете во времена мрачного средневековья. С какой исторической эпохой вы сравнили бы наше время? — Пока что у меня маловато информации – неизвестно, что будет дальше. Большое всегда видится на расстоянии. Но я думаю об этом часто. Наша жизнь напоминает мне эскиз реальности, который все время дополняется, переделывается, перерисовывается. Но с течением времени действительность свои истинные черты так и не приобретает. Наше время, например, может стать эпохой перед третьей Пунической войной, в результате которой пал Карфаген, побежденный Римом. Мы можем окончательно проиграть цивилизационное соревнование, и земля наша будет посыпана солью — как постановил римский Сенат поступить с территорией сожженного Карфагена в знак того, что никто никогда там не должен селиться. Либо станем похожими на закат поздней, некогда могущественной Венецианской республики — медленно сойдем в историческое небытие. У нас по прежнему будут балы и маскарады, богатые люди будут все так же проноситься по темным улицам в окружении челяди, а страна продолжит увязать, увязать и увязать в трясине. А может быть, эти годы станут преддверием появления нового лидера, прихода на престол Александра Македонского, который поведет остатки страны на новые завоевания. Что вероятнее? Сейчас у нас на этот вопрос нет ответа. Сегодня все понимают: не дай бог что-то произойдет с верховным начальником. И что дальше? На самом деле, страну скрепляет в нынешнем виде один человек. Это опасно, если других скреп у страны нет. Я думаю, мы — на пороге. Завтра мы можем проснуться в любой эпохе, любой стране из истории мира. — Есть ли шанс предотвратить худший сценарий? — Чтобы не развалиться и не исчезнуть, страна обязана быть современной. Об этом нам "кричит" печальный опыт СССР. Нельзя только и делать, что бесконечно восхвалять прошлое, повторять, что в Советском Союзе либо в царской России все было замечательно, а потом кто-то посторонний пришел и это разрушил. Нельзя, как никчемный маразматик, с утра до вечера вспоминать, как было здорово, когда всем было по 25. Разрушение страны происходит из-за нежелания в ней жить. Никто же никого не гнал на революцию, люди сами шли. И в августе 91-го не заставляли выходить на улицы против ГКЧП. Так чего теперь сокрушаться? Мне кажется, что у нас кризис прусской модели государства. Когда все маршируют "от сих до сих" в одинаковой форме. Эта модель за последние столетия не менялась. Сменялись обозначения, надписи, столицы, флаги. Но система остается одна. Нас объединяет иллюзия этой самой модели — если мы наденем мундиры, все будет отлично. Что нас всегда спасут мундиры. Но не всегда и не от всего. Почему? Мы хотим опять унифицировать людей по батальонам, заставить их строить шаг в будущее. Но все люди разные, среди них есть и странные, без которых, впрочем, общество не выживет. Об этом и фильм "Трудно быть богом": история про умников, которые могут быть вам неприятны, они всегда переругиваются сами с собой, противоречивые, скандальные, не всегда выглядящие прилично. Но именно благодаря им что-то в мире и двигается.
— Про что, по вашему мнению, фильм "Трудно быть богом"? — Много про что. В том числе и про выбор. Внутренний выбор каждого из нас в самых жестких и порой немилосердных ситуациях. Не случайно дон Рэба — злой гений и серый кардинал средневекового государства Арканара, в котором произошел фашистский путч, — все время напоминает главному герою фильма и книги, землянину Румате: мол, как ты поступишь, такие и будут последствия. То же и у нас. И появятся еще престарелые деятели культуры, которые станут утверждать, что "все вольнее дышится в возрожденном Арканаре", что жить стало веселее. Наше дело — верить им или нет. — Наверное, вы, как вся наша интеллигенция, не раз оказывались перед выбором – жить бедно, но честно, либо "лечь" под власть и богатых… — Для меня есть более важный выбор, например – что сказать на Совете при президенте РФ по культуре и искусству. Всегда стараюсь произнести там фразы, которые, наверное, не в русле того, что сейчас можно говорить при начальстве. Но я нахожу в этом элемент силы, стержня, который меня держит. И там же вижу, как уважаемые, интеллигентные люди, большие демократы, написавшие умные статьи и книжки, молчат. В ту секунду, когда надо обозначиться, когда чье-то средневековое мракобесие повторяется из выступления в выступление, а малограмотное агрессивное видение мира пытается подменить собой реальную картину Вселенной, заменив ее своей матрицей, – они сидят, как в рот воды набрали. Я не считаю это правильным. Беседовал Андрей Ракитин
А так почитаешь - вроде и нормальный фильм, и даже с первоисточником связан...
Алла Кузнецова, Молчаливый Глюк. Я не со зла, я по маразму!
Диптих от ЖЖ-юзера dona_hineko
Оригинал взят у ЖЖ-юзера dona_hineko в Прошел год...
Первый сонет:
* * * Как лист увядший, падает на душу Слеза с ресниц. Песчинка из часов. Взорвался мир. Ход времени нарушен. И ты впервые не находишь слов.
Казалось, до скончания веков Светить двойной звезде, но свет потушен Одной из них. И только дождь по лужам... Во тьме кромешной блеском маяков
"Не может быть" - беспомощная фраза. Беде отказываясь верить, разум Принять не может тяжести потерь.
И вдруг поймешь, и сердце болью сводит, Что это юность от тебя уходит И за собой захлопывает дверь. (1992)
И второй.
* * * Как лист увядший, падает на душу Слеза из глаз, давно отвыкших плакать. И снова осень, снова дождь и слякоть, И вновь беда твой мир привычный рушит.
Мы книгу в сотый раз перечитаем, И снова на вопрос найдем ответ: Погасла навсегда звезда двойная, Но вечен во Вселенной звездный свет.
С годами тяжелее груз потерь, Был Полдень раньше ближе, чем теперь. И не сбылись о Космосе мечты,
Но главное осталось на Земле. Не бросим весел в подступившей мгле. Куда ж нам плыть? На свет двойной звезды. 19. 11. 2013.
А как называется то, что за 4 страницы перед титульным листом? Ну так вот это оно. Судя по нумерации страниц, это страница 1.
Авантитул. Или не он. Но он за 2 страницы перед титульным листом.
Контртитул.
Титульный лист.
Оборот титульного листа.
Минутка рекламы.
Немного выходных данных.
Какая-то загадочная пометка. Strougatski A. Les vagues eteignent le vent: Roman / Strougatski A., Strougatski B.; Trad. du russe par S.Delmotte. - Paris: Denoel, 1989. - (Presence du futur/502). - 223 p. - Фр. яз. - Загл. ориг.: Волны гасят ветер.
Алла Кузнецова, Молчаливый Глюк. Я не со зла, я по маразму!
Проект "Пикник на обочине" набирает обороты. Ладно, Эру судья и авторам, и маркетологам... Хотя, конечно, хочется посмотреть в глаза автору надписи "Проект Аркадия и Бориса Стругацких".
Но интересно другое: почему именно "Пикник на обочине"? Почему не "Трудно быть богом"? Как раз бы к фильму.
Hекотоpые заведомо pассудочные измышления о pезультатах сpавнительного анализа нескольких пеpеводов pомана "Тpудно быть богом" на иностpанные языки
Аpкадий Hатанович хоpошо знал английский и неплохо знал японский -- и он был очень невысокого мнения о девяноста пpоцентах пеpеводов наших вещей. /.../ Пеpеводы стpадают буквализмом, они очень пpимитивны, более того -- Аpкадий Hатанович находил десятки пpосто бессмысленных дуpацких ляпов, когда человек пpосто не понимал того, что он пеpеводит.
Б.Стpугацкий: "Главное -- пpеодолеть высокомеpие западного читателя"//Интеpкомъ. -- 1992. -- # 1. -- С. 63-64.
Поддается ли буквальной дешифpовке замечательный диалог дона Рэбы с Вагой Колесом? Я специально нашел его в попавшемся мне в одной библиотеке английском пеpеводе ТББ. Пеpеведено, на мой взгляд, великолепно. А в английском такое слепить несколько тpуднее, чем в pусском.
Как и следовало ожидать, качество пеpеводов пpямо пpопоpционально pасстоянию места издания от России. Поэтому одним из лучших можно считать текст ТББ на Э. В нем пpактически нет пpопусков, пеpеводчик "всеми фибpами души" стpемился пеpедать нюансы pомана. Hо: Э – искусственный язык с огpаниченной лексикой, и это неизбежно наложило отпечаток на текст. Все неноpмативные обоpоты ноpмализованы. Пpостой пpимеp: "Хвостом тя по голове!" пpевpатилось в пpосто "Хвостом по голове!". Hеплох М пеpевод. Он достаточно полон, хотя местами встpечаются незначительные пpопуски. Это единственный из pассматpиваемых пеpеводов, в котоpом слово "постельничий", напpимеp, в некотоpой степени соответствует смыслу pусского слова. Пpоизводят непpиятное впечатление укpашения текста, добавленные пеpеводчиком. Сеpый цвет, игpающий важную pоль в pомане, пpевpатился в пепельный, спpут -- в каpакатицу и т.д. Опpеделенно с душой пеpеведен ТББ на П. Близость языков сыгpала существенную pоль. Можно было бы считать его обpазцовым, если бы не отдельные недоpазумения, весьма существенные. "Благоpодный дон" стал "шановным паном". Есть и по мелочам: "pассол" стал "кислой минеpальной водой", "Сочинитель" -- "Импpовизатоpом", "Тошка" -- "Толеком" (?!), "бpага" -- "пивом" и т.п. Положительно можно отметить и HВ пеpевод. Hо огpехов здесь намного больше, встpечаются и пpопуски, весьма занятные. HЗ -- это что-то особенного. Чем дальше к концу текста, тем больше пpопусков. Иногда отсутствует по несколько стpаниц. Стоит автоpам отвлечься от действия, заставить главного геpоя подумать о чем-то, как пеpеводчик (или издатель) отсекает это, как ненужное пустословие. Целиком пpопущена истоpия с Гауком, истоpия восхождения Рэбы, 3 стpаницы описания "боpьбы" с культуpой в Аpканаpе! Hу и наконец А пеpевод, о котоpом упоминает Д.Забокpицкий. Во-пеpвых, по pяду косвенных пpизнаков сделан он вообще не с pусского текста, а с HЗ! Это можно доказать по множеству пpизнаков. Hо: пpопуски, наличествующие в HЗ, -- восстановлены! Пpичем так стаpательно, что целая стpаница, отсутствующая в HЗ, в А вставлена два pаза: один pаз -- в нужное место, втоpой -- соответственно, туда, где в оpигинале ее нет!
Имена собственные
Есть смысл остановиться на именах собственных, потому что в ТББ имена тщательно выбpаны автоpами и выстpоены в стpойный pяд. Что же мы наблюдаем в пеpеводах? Встpечаются опечатки и неточности, иногда внесенные туда из pазличных pусских веpсий. Так в М и HВ попал Вицлупуцли вместо Вицлипуцли. Пpавда, Э и П сочли это имя и вовсе ничего не значащим, и для удобства pифмования стихов пpо стаpого шкипеpа подобpали свои ваpианты, соответственно Козел-Мозел и Тpамтадpали. Hо интеpесно дpугое. Большинство имен в ТББ состоят из собственно тамошнего имени и пpозвища. В А и HЗ пpозвища не пеpеводятся, а тpанскpибиpуются! Иногда с отклонениями. Hапpимеp, Бон Саpанча стал Дон Саpанча, Пэpта Позвоночник -- Пеpт Позвоночик и т.д. А вот когда эти пpозвища выpажены в виде пpилагательных, они пеpеведены. Hаиболее интеpесные несоответствия: HВ -- Пэpта Гpемучая Раковина (видимо, от "звон" в слове "позвоночник"); М -- Иpма Галка (вместо Кукиш), в А и HЗ он пpосто деpевенский дуpак Кукиш, не пеpевели это пpозвище и П, Э, HВ; А -- Будах и Пэх в pезультате заимствования из HЗ стали пpоизноситься как Будач и Печ; А и HЗ -- полное имя баpона Пампы: Дон Бау де Суpуга де Гатта де Аpканаp; А -- Фика с pыжими волосами, Пэкоp с толстыми губами; Hи один из пеpеводчиков не спpавился с паpой "Благоpаствоpение" и "Смеpдуны". В pусском языке "благоpаствоpение воздухов" означало хоpошую, пpиятную погоду, поэтому тут нет пpямого пpотивопоставления, пеpеведено же полными антонимами: Благоухание, Ласковый запах, Благовоние (в А пеpеведено буквально с HЗ "Благовоние" как "Сладкое зловоние"!), и Вонь, Вонючки, Смpад, Hевыносимая вонь (А, опять же оpигинальничая, -- Hавозная Куча). Ката Пpаведный (что означает: благочестивый, хотя когда-то было и: спpаведливый), пpедстал как: Э -- Блаженный, А, П, HЗ -- Спpаведливый, HВ -- Святой. Почему-то не всем понpавилось выpажение "Оpел наш дон Рэба". В П -- "несpавненный дон Рэба", в М -- "витязь наш Рэба" (?!), в HЗ -- "наш светлый оpел", тpансфоpмиpовавшийся в А в "пpосвещенного оpла" (видимо, еще более светлый!). Hе вpубились в имя Скелет Бако HЗ и вслед за ним А. В оpигинале имеем: Впеpеди сквозь кустаpник мелькнули огоньки коpчмы Скелета Бако. /.../ В двеpях, загоpаживая пpоход чудовищным бpюхом, стоял сам Скелет Бако в дpаной кожаной куpтке с засученными pукавами. В мохнатой лапе он деpжал тесак -- видно, только что pубил собачину для похлебки, вспотел и вышел отдышаться. В А: Они увидели свет, пpобивающийся сквозь листья деpевьев, стоящих вдоль доpоги. Это были огни тавеpны, носящей имя Скелета [некоего] Бако (called Bako's Skeleton). /.../ В двеpном пpоходе стоял сам "Скелет Бако", загоpаживая доpогу своим ужасным бpюхом. Hа него была надета стаpая кожаная куpтка, pазодpанная по швам в бесчисленных местах. С концов pукавов стекала жидкость. В его замшелой лапе была зажата дубина -- очевидно, он только что убил собаку для похлебки, от тяжелого тpуда у него появился обильный пот, и он вышел наpужу пpоветpиться.
Теpмины и выpажения
Hе всегда и не везде выдеpжана теpминология. В ТББ используется множество слов, ныне не употpебляющихся шиpоко. Пеpеводчики, как пpавило, упpощали использование этих слов, сами словотвоpчеством не занимались... Пpимеpы: Книгочей и гpамотей, как пpавило, пеpеводились одним словом: П -- ученый, М -- книжник, ученый; HВ -- книжный человек; А и HЗ -- книжный чеpвь; Э -- книго-читатель и обpазованный. Пpасол (мелкооптовый тоpговец пpодуктами питания) -- Э -- стаpьевщик; П -- оптовик; М, HЗ, HВ -- тоpговец; А -- тоpговец скотом (скотопpомышленник). Постельничий (в России в конце 15-17 вв. должностное лицо великокняжеского, а затем цаpского двоpа, ведавшее "госудаpевой постелью", то есть личной казной госудаpя, в нее входили и пpедметы быта, но и дpагоценности; постельничий упpавлял отpаслями, отвечавшими за пpиготовление одежды для госудаpя и т.п.; а также хpанил печать "для скоpых и тайных цаpских дел", ведал канцеляpией госудаpя, в общем, был одним из особо пpиближенных советников) -- Э -- спальный служитель; П -- слуга по спальне; А -- пpидвоpный в спальне; HЗ -- камеpдинеp; HВ -- надзиpатель за одеялами; и только в М -- "постелник", имеющий в языке тpи значения: 1) один из советников господаpя, ведающий пpиемами; 2) бояpское звание; 3) министp иностpанных дел. Специалист по земельным pефоpмам в HЗ и А пpевpатился в спеца по pефоpмам на планете Земля (о том, чего ему делать в Аpканаpе, пеpеводчики, видимо, не задумывались). "Металлопластовая pубашка" в П -- "металлическая кольчуга", а в HВ -- "pубашка в виде чешуйчатого панциpя". Подвеpглись пеpеделке или усушке выpажения некpасивые: "мозгляк паpшивый" (в А -- искусанный блохами всезнайка); потаскуха; меpин; кастpат сопливый. Исчезли такие штучки, как "Дабы вонючие мужики..." (нельзя ведь считать адекватным пеpеводом выpажение "Для того, чтобы гpязные кpестьяне"), "Хвостом тя по голове", "Благодаpствуйте!", "Споспешествование", "блааpодный" (в А -- "н-о-о-о-б-л-е-е-е д-о-о-о-н-н-н!"), "гpит, гpят", "петухи-часомеpы", "поводил за салом", "чего там, оклемаются"... "Будет языки чесать, кобели вы..." -- Э -- "базаpные женщины", А -- "вымойте ваши pты с мылом, вы, дуpаки"; П -- "хpяки похабные"; HВ -- "щенки"; М -- "шалопаи, бездельники"... Тяжкой задачей для пеpеводчиков стали два блюда: "собачьи уши, отжатые в уксусе": Э -- вымоченные; А, П, HВ, HЗ -- маpинованные; М -- отмоченные; и "тушеный с чеpемшой кpокодил": Э -- "с овощами и зеленью"; HВ -- "с диким луком"; П -- "с чеpемухой"; HЗ -- "жаpкое величиной со сpеднего кpокодила"; А -- "жаpкое pазмеpом с половину кpокодила".
Идеология
Особых изменений идеологического содеpжания в пеpеводах не обнаpужено, хотя можно пpедположить, что некотоpые изъятия в HЗ и пpоизводились по той пpичине, что события в Аpканаpе весьма зpимо напоминали о тpидцатых годах в Геpмании. В HЗ, а затем и в А фашист, пpикованный к пулемету из пpолога пpевpатился в немца. Весьма оpигинально в А сеpые штуpмовики обозваны сеpой милицией. В HВ "стихи ультpапатpиотического содеpжания" стали "шовинистическими". Коммунаpы везде остались коммунаpами, а вот "Аpканаpская Коммунистическая Республика" в Э стала пpосто "Аpканаpской Республикой". Оно и понятно, на двоpе 1992 год и говоpить о коммунизме стало непpилично. Что, впpочем, не извиняет издателей.
Выстpебаны
Пpиведу звучание pазговоpа в оpигинале: Вага: Выстpебаны обстpяхнутся и дутой чеpнушенькой объятно хлюпнут по маpгазам. Это уже двадцать длинных хохаpей. Маpко было бы тукнуть по пестpякам. Да хохаpи облыго pужуют. Hа том и покалим сpостень. Это наш пpимаp... Рэба: Студно туково. Вага: Таков наш пpимаp. С нами габузиться для вашего оглода несpостно. По габаpям? Рэба: По габаpям! Вага: И пей кpуг! Диалог Рэбы с Вагой пеpевели не все. В HВ огpаничились абзацем: Дон Румата из своего укpытия не мог подpобно уследить за тем, как оба плели заговоp, тем более, что они тоpговались на непонятном воpовском жаpгоне. Одно было ясно: оба любителя темных дел договоpились о совместной деятельности, что после быстpого объяснения было скpеплено pукопожатием. И дальше по тексту. В Э фантазии пеpеводчика хватило лишь на два пеpвых слова: "Гpабоделы ободpятся", а дальше все как на pусском, с соответствующей пеpеделкой окончаний, хаpактеpных для эспеpанто. Разве что "По габаpям?" стало звучать пpимеpно так: "Габаpямно?" -- "Габаpямно!". А конец диалога звучит так: "И пей по кpугу". В М понять, о чем pечь, тpудно. Пpиятно звучат некотоpые места. Рэба вместо "Студно туково" говоpит: "Мимо-мимо тумп". А Вага ему пpедлагает: "Хламба-тpамба?", на что Рэба, естественно, соглашается: "Хламба-тpамба!". А начало звучит, как "Умогpабы очеpнушеют...". Окончание же: "Пей за здоpовье климбиpя". В HЗ вpоде бы пpосматpиваются коpни некотоpых слов. "Боpмотаны спpятутся и тpескотопы хлябнут..." И так далее. Хоpош конец: "И дегустнем!". А в А -- как и полагается, все пеpеведено с немецкого! Иногда с выдумкой, чаще -- без. Hапpимеp, немецкие "цакеpлинги", вполне естественные для немецкого языка, в А остались. И т.д. В П почти весь диалог ведется ноpмальными словами польского языка, но используются они как феня. Лишь изpедка оставлены pусские эквиваленты. Пpиведем полный текст: Вага: Выщипанцы опеpятся и чеpной хмаpой pубанут по шатанцам. Это уже двадцать длинных хохаpев. Хоpошо бы тукнуть по пестpокатам. Hо хохаpи фальшиво хлестают. Таким подходом и закуём клику. Такой наш пpимяp. Рэба: Гадко таки. Вага: Такой наш пpимяp. Для вашей алчности габузиться с нами без интеpеса. По мослам? Рэба: По мослам. Вага: И пpибито. Таким обpазом, пpиходим к выводу, что далеко не везде "выстpебаны обстpяхнутся", а в pазных стpанах сделают совсем по-дpугому. Что более склоняет согласиться с мнением АHС, высказанным БHС.
Алла Кузнецова, Молчаливый Глюк. Я не со зла, я по маразму!
Показываемая сегодня книга мне досталась в очень умеренном состоянии, с изрисованными страницами. Поэтому ее быстренько отсканили - и стали ждать, когда найдется человек, умеющий размалеванность убрать.
Но очередное воскресенье неумолимо приближалось, а сканер как был, так и оставался в нерабочем настроении. Поэтому я отчаянно воззвала к Comte le Chat, и тот каким-то магическим способом убрал все каляки.
И сегодня я могу вам показать очередную книжку. А что будет через неделю - того не представляю.
Strugacki A. Let na Veneru / A. Strugacki, B. Strugacki; Prev. M. Vitrisal-Milic. - Zagreb: Zora, 1964. - 308 s. - (B-ka “Mercur”). - Сербск. яз. - Загл. ориг.: Страна багровых туч.
Алла Кузнецова, Молчаливый Глюк. Я не со зла, я по маразму!
Сабж - строчка из известного анекдота - диалога между С.Михалковым и кем-то еще (говорят, М.Светловым). Последней репликой Михалкова, собственно, сабж и был.
Это я к чему?.. К тому, что как бы мы носами ни крутили, "официальное продолжение" "Пикника на обочине" (от Д.Силлова) таки вышло. И - слаб человек и любопытен - хотелось бы знать: вдруг произошло чудо, и продолжение не только можно, но и нужно читать?.. Ну вдруг???
Но я всего-навсего мелкая нервная глюкушка, и все мои невеликие силы уходят на моральную подготовку к просмотру "Трудно быть богом". Поэтому у меня вопрос: не хочет ли кто пожертвовать собой ради науки, прочитать эту книгу (Д.Силлов. Пикник на обочине. Счастье для всех. М.: АСТ, 2013) и поделиться впечатлениями?..
Алла Кузнецова, Молчаливый Глюк. Я не со зла, я по маразму!
Ну что, премьера состоялась, и я начинаю - в лучших сорочьих традициях - таскать отзывы.
Сегодняшний текст, правда, был опубликован еще до премьеры, это перевод того самого знаменитого эссе Эко.
Умберто ЭКО: «…Именно о нас, о том, что с нами может случиться»
Умберто ЭКО стал одним из первых зрителей завершенного фильма Алексея Германа «Трудно быть богом» — и написал о нем для «Новой газеты». Публикуем эссе живого классика европейской литературы в канун мировой премьеры фильма на Римском кинофестивале.
Трудно быть богом, но трудно и быть зрителем — в случае этого лютого фильма Германа.
Я всегда полагал и писал, что любой текст (литературный, театральный, киношный и любой вообще) адресован некоему «образцовому читателю». Читатель первого уровня хочет только узнать, что происходит и чем кончится история. Читатель второго уровня, пройдя первый, перечитывает текст и разбирается, как текст устроен и какие повествовательные и стилистические средства заворожили его в первом чтении.
Обычно второе прочтение — оно именно второе. Если не считать случаев, когда цель — холодный формальный анализ, чем занимаются филологи, а не настоящие читатели. То есть я хочу сказать: разбирать операторскую, монтажную и прочую работу и почему «Дилижанс» — великий фильм может тот, кто сначала испереживался на первом уровне, волнуясь, удастся ли Седьмому кавалерийскому полку выручить из беды дилижанс и останется ли в живых «малыш» Ринго, вышедший на поединок.
Насчет фильма Германа скажу, что выше первого уровня подняться очень трудно. Как только вы попадаете в это Босхово полотно, остается брести по закоулкам, даже по таким, которых на настоящем полотне-то и не видно. Вы бредете под гипнозом ужаса. Нужна немалая сила духа, чтобы восстановить дистанцию, необходимую для перехода с первого уровня восприятия на второй.
Автор, бесспорно, размещает в своем тексте закладки, скажу даже — зацепки, приглашая нас перейти на этот самый второй уровень. Я имею в виду обильное использование длинных кадров, создающих у нас чувство, будто смотрим из отдаления (и даже как будто бы из другого пространства, и нас-то изображаемое не касается). Что-то вроде брехтовского приема Verfremdung, который сформировался у Брехта под влиянием московских известий о «приеме остранения» Шкловского.
Но как можно отстраниться от того, что рассказывает режиссер Герман?
Данте, конечно, выпростался из адской воронки (хотя вряд ли бы у него это получилось без Вергилия), но перед этим прошел все круги, и, в частности, не как свидетель, а как участник, периодически захваченный происходящим, подчас донельзя перепуганный.
В этом же примерно состоянии я проследовал по аду фильма Германа, и меня захватывал кошмар, и вовсе не получалось отстраниться. В этом аду, созданном из нетерпимости и изуверств, из омерзительных проявлений жестокости, нельзя существовать отдельно, как будто не о тебе там речь, не о тебе fabula narratur. Нет, фильм именно о нас, о том, что с нами может случиться, или даже случается, хотя и послабее. Менее жутко в физическом отношении.
Но я представляю себе, как это должны были воспринимать те люди, кому фильм предназначался, — в брежневские времена, еще советские и недалеко ушедшие от сталинских. Именно в той обстановке фильм становился аллегорией чего-то, что от нас, конечно, ускользает. Наверное, тем зрителям еще труднее было оторваться от восприятия, затребованного первым уровнем.
Если же все-таки удается высвобо-диться из этой завороженности жутью, открываются аспекты, которые бессознательно мы выявили уже на втором уровне постижения. Это разнообразные кинематографические цитаты и кое-какие монтажные приемы, использованные в фильме.
Но необходимо действительно крепкое здоровье и умение следить за логикой аллегории, как умели это делать средневековые читатели, знавшие, что одно называется, а совсем другое подразумевается (aliud dicitur et aliud demonstratur).
В общем, что ни говори. Приятного вам путешествия в ад. В сравнении с Германом фильмы Квентина Тарантино — это Уолт Дисней.
Как-то у меня сомнения, что авторов радует переход именно на _такой_ второй уровень... Я понимаю - там, задуматься, что хотел сказать автор той или иной сценой. Но именно разбор приемов?..
Алла Кузнецова, Молчаливый Глюк. Я не со зла, я по маразму!
Я привожу здесь эту картинку (фото отчета/рекламы игр от Мастерских Самарского региона) для того, чтобы процитировать написанное на ней.
"Арканар. Предвестники ночи 2013 г. (Фогель, Griffin, Naamah) Игра создана по мотивам повести братьев Стругацких "Трудно быть богом" Группа события vk.com/club48908890 "Арканар: предвестники ночи" - снова игра о Выборе как таковом. Все знают Арканар, описанный братьями Стругацкими, но каким он был за пару лет до этого? Еще не определена судьба книгочеев, еще не запрещены веселые песни и романтические стихи, еще не наполнились страданием и криками подвалы Веселой Башни, а придворные привычно взыскуют все новых и новых развлечений. Но уже утонула в Питанских болотах армия Пица VI, уже создано министерство Охраны Короны, и осторожной пока походкой по улицам пошли первые Серые роты. История творится каждый миг, именно ты можешь оказаться тем, кто заставит ее свернуть с накатанного привычного пути, изменить, и направить так и только так, как хочется именно тебе. Врут люди, говорящие, что история не знает сослагательного наклонения: новое и неизведанное стоит за каждым поворотом, и тебе выбирать, договоришься ли ты с ним, подчинишь себе, или оно выскочит на тебя из-за угла с ножом убийцы. Так кто и о чем договорится с будущим?
Но эта игра уже состоялась. А вот анонс продолжения...
Анонс 2014: Возвращение в Арканар Весной 2014 г. наша группа проводит павильонную игру-бал под рабочим названием "Возвращение в Арканар" в рамках Самкона, как прямое продолжение полигонной игры. С момента конца событий прошлой игры прошло не так уж много времени, персонажи остались теми же, но поменялась политическая ситуация, и жизнь вновь требует от благородных донов принятия важных и судьбоносных для Отечества решений. Река времен прокладывает новое русло, но смирятся ли проигравшие со своим поражением и сумеют ли победители удержать победу в руках?.. Группа события - vk.com/club48908890 МГ: Ева Стрельцова (Naamah), Александр Фогель
Гм. Нет, вряд ли. Во-первых, что шестилапому глюку делать на балу? Во-вторых, игра-продолжение... "Они там все родственники!".
СТЕНОГРАММА ЗАСЕДАНИЯ СЕМИНАРА Б.Н.СТРУГАЦКОГО ОТ 24 НОЯБРЯ 1990
А.НИКОЛАЕВ: Существует множество любительских общественно-политических и литературно-художественных журналов. Есть каталоги независимых библиотек, где более тысячи названий...
Б.Н.СТРУГАЦКИЙ: Хорошо. Мне кажется, что очень многие проблемы фэнзинов это именно проблемы ФЭНзинов, ФЭН, понимаете, в чем дело? И читают эти вещи, даже исполненные полиграфически очень плохо, прежде всего потому, что именно у фантастики есть преданные и, извините меня, зачастую очень, в силу этой преданности, неразборчивые читатели. Поэтому всякое фэнзинство – это палка о двух концах. Это вещь с одной стороны очень хорошая, добрая и нужная, а с другой стороны, очень опасная, потому что она легко способствует распространению дурного вкуса. Но это другой вопрос. Андрей Михайлович Столяров, пожалуйста. читать дальше
А.СТОЛЯРОВ: Андрей Измайлов высказал совершенно верную мысль: между фэнзином и прозином нет разницы. Для меня ее абсолютно нет. Любой фэнзин будет стремиться стать профессиональным журналом. Фэнзин – это просто недотянутый прозин. Теперь я хочу сказать о трех моментах. Момент первый: будут ли выживать фэнзины и прозины? (Я буду говорить «фэнзины», покрывая этим термином сразу оба вида журналов). Где-то я слышал, будто в Финляндии, где четыре миллиона населения, по-моему, или пять, как у нас в Ленинграде, издается восемь журналов фантастики. Вот у нас такого не будет сейчас. Потому что где-то к лету денег ни у кого уже не станет и даже самый ярый фэн сможет выписать не больше двух, от силы трех журналов. Причем выбирать будет лучшие – то есть ХУДОЖЕСТВЕННЫЕ журналы. Фэнзины, как мне кажется, будут возникать каждую неделю и через неделю гибнуть. Вот выживет ли в таких условиях тот журнал, который делает Андрей Николаев?
Мне кажется, что «Измерение Ф» с самого начала (когда этот журнал еще был «Измерением Ф») пошел по гибельному пути. Он стал печатать то, что остается от хороших журналов. Существует, а точнее не существует, такой журнал как «МИФ». Он не существует, но уже выгреб довольно большую часть хороших рукописей. Существуют издательства, которые функционируют – они также довольно быстро выгребают хорошие рукописи. Фэнзинам ничего не остается – они вынуждены печатать второсортные материалы. И вот именно этим они обрекаются на заведомую гибель – второсортные материалы скоро никто читать не будет. Но одновременно с этой гибельной тенденцией, которая наблюдается и в журнале «СИЗИФ», как наследство от «Измерения Ф», у Андрея Николаева в «СИЗИФе» (термином «Андрей Николаев» я покрываю сразу всю редколлегию) наблюдается другая достаточно интересная тенденция, которая поможет ему выжить. А именно: он нашел такую часть материала, которую не может давать никто, кроме него. Имеется в виду ленинградский Семинар. Когда он начал печатать стенограммы обсуждений, я лично думал: а зачем это нужно, вообще говоря. Ничего интересного мы здесь не говорим. Но когда я стал читать, я увидел, что это далеко не так. Потому что даже мне, действительному члену Семинара, который все это слышит, и то интересно читать, потому что половину я пропускаю почему-то. Этот материал чрезвычайно интересен. Другое дело, что его надо, конечно, сильно редактировать и сокращать, выделяя у каждого выступающего отдельную мысль. Вообще, околофантастическая среда, окололитературная среда представляет чрезвычайный интерес для читателя – это я знаю по себе еще с тех времен, когда я был не писателем, а читателем. Всегда интересно: как создается произведение, как к нему относятся другие писатели – именно как писатели относятся. Что они по этому поводу говорят, каким образом произведения, которые еще не вышли, оцениваются в кругах более-менее профессиональных. И особенно интересно читателю, который уже прочел опубликованное произведение, узнать, что об этом произведении когда-то говорилось. Весь этот материал сейчас Андрей более-менее целенаправленно дает в своем «СИЗИФе». Такого фэнзина, в общем-то, пока еще нет, и этот материал, как мне кажется, и гарантирует некоторые шансы на выживание «СИЗИФу». Мне кажется, здесь следует подумать о других возможных направлениях. Чистую литературу отберут литературные журналы, критику фантастики, видимо, отберет «Оверсан». А вот эта ниша, которая осталась, очень интересная ниша, ее может заполнить фэнзин.
Б.Н.СТРУГАЦКИЙ: Андрей, одну минуточку. Может быть польза для нас, профи, от фэнзинов? Нам?
А.СТОЛЯРОВ: Вообще понятие пользы...
Б.Н.СТРУГАЦКИЙ: Понял. Пожалуйста.
Б.ГУРЕВИЧ: То, что я скажу, касается тех журналов, которые не собираются становиться профессиональными, и тех, которые собираются печатать только лишь художественную литературу. Я не буду сейчас иметь в виду конкретного издателя и конкретный журнал. Это будет некий редактор «Х» и некий журнал «Y». Вот этот редактор «Х», он стоит передо мной и заявляет, что он издает любительский журнал фантастики и, раз он издает любительский журнал фантастики, то по этой причине он может позволить себе напечатать в своем журнале то, что никогда не позволит себе напечатать профессиональный редактор профессионального журнала. Мне кажется, что в этом вот подчеркиваемом любительстве заложена та самая мина, которая взорвет любой фэнзин.
Б.Н.СТРУГАЦКИЙ: Любой?!
Б.ГУРЕВИЧ: Любой, который издает только художественную литературу и который не собирается становиться профессиональным изданием. Потому что в конечном счете подчеркнутое любительство угробит журнал. Оно приведет к тому, что круг читателей будет постоянно сокращаться и в конечном счете... Человек не может постоянно издавать журнал, тратить на это время, тратить на это деньги, не получая ничего взамен.
Б.Н.СТРУГАЦКИЙ: Но, Боря, ведь вопрос упирается совсем не в это. Есть у вашего редактора «Х» вкус литературный? Потому, что если у него есть литературный вкус, и он будет говорить то, что вы ему приписали: я буду это печатать, потому что мне это нравится, и плевал я на то, что это не печатают прозины... Если это человек со вкусом, то его журнал не пропадет. Б.ГУРЕВИЧ: Понимаете, тут опять привязка к территории. «СИЗИФ» имеет то, что он имеет только благодаря территориальной близости к Семинару. Если бы «СИЗИФ» издавался, например, в городе Урюпинске, ничего подобного бы не было.
Б.Н.СТРУГАЦКИЙ: Не было бы материала. Или в чем дело?
Б.ГУРЕВИЧ: Люди, издающие свои журналы на периферии, заявляют именно так. Это главная причина, впрочем, одна из многих...
Б.Н.СТРУГАЦКИЙ: Боря, Вы высказали свою идею? Спасибо. Миловидов, пожалуйста.
Б.МИЛОВИДОВ: Делать «СИЗИФ» профессиональным изданием по меньшей мере глупо. Это издание рассчитано на любителей, но при этом под любителями подразумеваются знатоки и специалисты в фантастике, профессионалы. Да, вот жалкие триста экземпляров, и то с трудом, а вот говорить о литературе, которая печатается в «СИЗИФе», что берутся отходы производства... Пожалуйста – Славина повесть не отходы производства! Но у нас она появилась раньше, чем где-то еще.
Б.Н.СТРУГАЦКИЙ: Это потому, что у нас нет профессионального журнала. Б.МИЛОВИДОВ: Правильно. И пока их не будет, всегда будет возможность публиковать в «СИЗИФе» или в другом фэнзине раньше, чем официально. Пускай первая обкатка – причем, вещи же хорошие. Дальше. Говорить об уровне переводов – по крайней мере за качеством переводов мы стараемся следить. В самиздат лезет что угодно, но «СИЗИФ» самиздатом не пользуется, за этим тоже следим. Потом дальше. Зачем все журналы делать профессиональными? Если на Западе, например, тот же Орсон Скотт Кард выпускает свой журнал и именно фэнзин, где он подбирает новых авторов, делает им апробацию и так далее, ну почему обязательно должны быть лишь профессиональные журналы? Лишь бы журнал был профессионально издан, и была бы профессиональная редакция. Вы спрашивайте с Николаева не за уровень издания, не за полиграфию, а за уровень подхода к журналу. Понимаете?
Б.Н.СТРУГАЦКИЙ: Вы так это говорите, будто кто-нибудь здесь ругал Николаева.
Б.МИЛОВИДОВ: Да дело в том, что никто его не ругал, но никто об этом ничего не сказал. Не надо его хвалить, надо говорить о деле.
Б.Н.СТРУГАЦКИЙ: Вы совершенно не отвечаете на вопрос, который мне кажется принципиальным: должен стремиться Андрей Николаев со своей редколлегией к тому, чтобы превратить «СИЗИФ» в прозин? Или не должен?
Б.МИЛОВИДОВ: Нет.
Б.Н.СТРУГАЦКИЙ: Это замечательная точка зрения. А тогда скажите мне, чем вот этот вот журнал, третий номер «СИЗИФа», посвященный творчеству Рыбакова, если отвлечься от полиграфического исполнения, отличается от профи? Чем?
Б.МИЛОВИДОВ: Ничем.
Б.Н.СТРУГАЦКИЙ: Вот, по-моему, тоже.
С.ЛОГИНОВ: Принципиально отличается. Он предназначен для узких специалистов.
Б.МИЛОВИДОВ: Подходом. Потому что здесь позволено то, что ни один профи себе не позволит. Здесь позволена игра. Ни один профи себе этого не позволит никогда!
Б.Н.СТРУГАЦКИЙ: Хороший профи позволит.
Б.МИЛОВИДОВ: А где вы найдете хороших профи в нашей стране?
Б.Н.СТРУГАЦКИЙ: Где я ВООБЩЕ найду профессионалов? ГДЕ? [смех в зале]
С.ПЕРЕСЛЕГИН: Я хотел бы обратить внимание аудитории на одну деталь, которую по-моему, и фэны, авторы фэнзинов, и писатели упустили из виду. Дело в том, что очень многие фэнзины представляют собой, и, видимо, почти все фэнзины начинались как игра. И вот этот момент, по-моему, абсолютно здесь игнорируется.
Б.Н.СТРУГАЦКИЙ: Почему, вот Миловидов сказал об этом. Правильно сказал.
С.ПЕРЕСЛЕГИН: Ведь на самом деле это чрезвычайно интересное дело. То есть люди просто собираются и превращают игру в подражание. Ну, сперва было подражание тем, кого не было, то есть реальным взрослым редакторам того журнала, о котором все мы давно мечтаем. Вот все ждут, ждут, а мы возьмем напишем, раз сделаем, напечатаем на машинке четыре экземпляра, готов фэнзин. Такой фэнзин даже наш клуб выпускал году этак в 84. А потом получилось вполне естественное дело. То есть для некоторых игра так и осталась игрой, а для кого стала серьезным делом. Соответственно встает вопрос: почему делаются фэнзины? Да просто потому, что в 99 случаях из каждых ста это жутко нравится их редакторам и авторам. Им просто хочется этим заниматься. Их меньше всего интересует вопрос: будет ли этот журнал окупаться или не будет. Они это делают для собственного удовольствия. Должен ли такой фэнзин становиться прозином? Ответ: разумеется, каждая игра может дойти до той стадии, на которой она становится чем-то очень и очень серьезным. Обязательно ли это? Конечно, нет. Соответственно, я думаю, что фэнзины будут существовать очень и очень долгое время. Не потому даже, что у них есть масса читателей, а потому что у них есть масса авторов.
Б.Н.СТРУГАЦКИЙ: Спасибо. Так, Чертков.
А.ЧЕРТКОВ: Я хотел бы возразить очень многим здесь выступавшим, потому что как-то странно, но не прозвучало в полной мере о тех, кто делает эти журналы – фэнзины и прозины. А именно о личности редактора. Любой журнал – это прежде всего главный редактор либо группа единомышленников, которые вместе делают материал, обрабатывают его и подают так, как они считают нужным. И вопрос о том, хотят ли журналы перейти из фэнзинов в прозины, опять-таки упирается в личность главного редактора. Если для него это было, есть и остается игрой, то он останется фэнзином. Если у него есть какие-то амбиции личные, если есть стремление как-то повлиять на фантастику и на литературную жизнь, он станет профессионалом. В данном случае, я считаю, что в лице Андрея Николаева мы имеем одну из ярчайших звезд нарождающейся советской НФ-журналистики, которой у нас не было. Мы можем пока назвать от силы всего лишь несколько имен редакторов отделов фантастики научно-популярных журналов, скажем, Бугрова, ныне покойного Подольного – это были личности, которые по сути сформировали всю нашу фантастику, работая в журналах неспециализированных. Это были личности и они очень многое сделали. В конце концов, для нас для всех: и для фэнов, и для профессионалов. Но пришло новое время, и настал период, когда старые редакторы, которые сложились в те годы и нашли точку приложения своих сил в жизни, эти редакторы либо уходят из жизни, либо уже немножко отстают от жизни – по разному бывает. Был период, когда не появлялось новых редакторов, толковых, сильных, интересных. Ну какой, например, Пухов редактор отдела фантастики? Для меня он не является редактором. Он не имеет элементарного литературного вкуса. Но вот именно эта волна появляющихся фэнзинов и прозинов параллельных, а порой и переходящих друг в друга, для меня означает очень важную вещь: появление нового сообщества в НФ, в которое у нас почему-то входят только писатели, а на Западе входят и литагенты и художники и, в конце концов, редакторы. Мы называем американскую фантастику 50-х годов золотым веком и эрой не какого-то фантаста, типа Азимова, Бестера или Ван Вогта, а эрой Кэмпбелла почему-то. Эрой редактора, который сделал эту волну. Я считаю, что у нас такие волны просто на подходе сейчас. Потому что, как бы ни было тяжело у нас в стране и с продуктам и со всем, но тем не менее будут выходить – пусть тиражи будут невысоки – журналы фантастики. Это вполне очевидно, мы к этому приходим. Тем не менее, найдутся люди, которые будут покупать наши журналы – и фэнзины и прозины, и которые будут выбирать именно по критерию отношения к редактору. Лицо журнала – это прежде всего лицо редактора. Андрей Николаев как звезда НФ-редакторской работы возник отчасти стихийно и до сих пор во многом является еще стихийной звездой, то есть ему во многом не хватает образования, во многом не хватает неких знаний, но который своим трудом, своим горбом доходит до вещей, до которых многие профессионалы многих профессиональных изданий не могут дойти до сих пор. Понимаете, – не понимают они этого! Андрей Николаев это уже понял, несмотря на свою позу, что, мол, я издаю фэнзин, и остальное меня не волнует, – я думаю, что это все поза. Я думаю, что в скором времени мы будем иметь одного из редчайших в Союзе редакторов профессионального журнала фантастики – Андрея Николаева. Заметьте, что авторов сейчас много, а редакторов хороших – гораздо меньше.
Б.Н.СТРУГАЦКИЙ: Спасибо. Борис Владимирович, пожалуйста.
Б.РОМАНОВСКИЙ: Мне кажется, здесь упускают один немаловажный вопрос: вопрос фатализма, неизбежности. Мне кажется, что те любительские журналы, которые сейчас есть и которые работают, неизбежно станут профессионалами. Просто неизбежно. Это происходит по двум причинам: во-первых, потому что нет профессиональных журналов. Нет их – кто-то этот вакуум займет. Кроме того, те два номера «СИЗИФа», что я прочитал [# 2, 3 – ред.], они уже сейчас практически профессиональные. То есть чего, собственно, ожидать? Ожидать возможности появления бумаги, больше ничего им не надо. Бумаги и возможности печатать – он уже на выходе, он уже вылупляется из яйца как профессиональный журнал. И спорить, остаться ему фэнзином или не остаться – он даже если и захочет, то не сможет остаться любительским. Потому что сам редактор и редакция растут, улучшается их вкус, они не в вакууме, находятся близко к Семинару, который, в свою очередь, естественно, оказывает на них очень воспитывающее влияние. Вот этот номер, где повесть Саши Щеголева и Марианны Алферовой... я не знаю, как редакция будет дальше выдерживать взятый уровень – но этот номер, я считаю, сделан на очень высоком уровне. Ну, на очень высоком! Я не знаю сборников, которые бы имели такой подбор, как в этом журнале. Поэтому не стоит даже обсуждать: остаться любительским, не остаться. «СИЗИФ» совершенно естественным путем придет в профессионалы. И это не удержать. И это не один журнал, а несколько. Это просто поступательный ход истории, и все.
Б.Н.СТРУГАЦКИЙ: Спасибо. Пожалуйста...
С.БЕРЕЖНОЙ: Я хотел бы постараться ответить на вопрос, заданный Борисом Натановичем, о влиянии фэнзинов на собственно писателей и влиянии писателей на фэнзины. То есть, что они смогут сделать друг для друга.
Фэнзин, который начал в 26 году издавать Хьюго Гернсбек, выходил, по-моему, тиражом менее пяти тысяч – он не мог выходить большим тиражом в тех условиях, – этот фэнзин имел последствия, которые не могли быть предусмотрены ни самим Гернсбеком, ни кем-либо еще. Во всяком случае, развитие фантастики в Америке, начало которому положил именно фэнзин Гернсбека, имело колоссальные последствия, в частности, быстрое научно-техническое развитие Америки. Это вариант прогрессивного влияния.
Есть пример регрессивного влияния фэнзинов. В пятидесятые годы, когда нарастало недовольство молодых американских и английских фантастов существующими рамками жанра и когда зрела новая волна в англо-американской фантастике, фэнзины играли роль регрессивную. Редакторы существовавших тогда журналов – я опираюсь на воспоминания Харлана Эллисона – они очень во многом ориентировались на вкус именно фэн-критиков и фэнзинов. А взгляды эти были ортодоксальны до невозможности, любые жанровые границы воспринимались, как аксиома, и слом их карался жесточайше. Так, выход романа Фармера «Любовники», если не ошибаюсь в 53 году, получил колоссально разгромную прессу именно в фэнзинах, после чего тема секса в Нф погибла практически до середины 60-х годов, а роман Фармера не переиздавался массовым тиражом до конца 70-х. И прогрессивную роль здесь сыграло именно умение Майкла Муркока как редактора фантастического журнала отказаться от прислушивания к этим фэн-критикам. То есть он игнорировал эти массовые протесты и публиковал то, что было нужно ему. Это к вопросу о роли редактора и так далее. Вот пожалуйста, собственно, два примера влияния фэнзинов на литературный процесс.
Б.Н.СТРУГАЦКИЙ: Но не у нас.
С.БЕРЕЖНОЙ: К сожалению, наших примеров нет – на данный момент. Пока что, к сожалению, реальных результатов, профессиональных, я не видел от фэнзинов, за исключением, может быть, того, что растут редакторы.
Что касается Андрея Николаева и «СИЗИФа», я хотел бы сказать именно конкретные мои претензии к его редакторской манере. Я ему неоднократно говорил, это для него откровением не будет. Собственно, на мой взгляд, значительным недостатком его редакторской манеры является то, что материалы в журнале он ставит без достаточной смазки, я бы так сказал. Ярче всего это проявилось в номере, посвященном творчеству Вячеслава Михайловича Рыбакова. Вступление. Небольшая статья Романа Арбитмана, написанная достаточно демократично. Сразу после этого идет статья Рыбакова «Этика всегда и фантастика сегодня», написанная на очень высоком интеллектуальном уровне, о который читатель бьется лбом как об стену. Собственно, я полагаю, что это производит на многих читателей ошарашивающее впечатление и, честно говоря, эта вот неоднородность материала, она порождает неудовольствие. Может быть, внутреннее, может быть, неосознанное, но неудовольствие. То же самое касается дальнейших материалов этого номера – вот эти вот скачки, ступеньки то вверх, то вниз, они производят достаточно плохое впечатление. Этим отличается редакторская манера Андрея Николаева, кстати, и в предыдущих номерах. Это индивидуальная манера, он имеет полное право на редактирование таким образом, каким ему это нравится, но на мой взгляд, это недостаток. Потому что это ограничивает круг читателей. Все-таки при более мягкой манере редактирования, когда материалы сглаживаются, между ними вставляются связующие фрагменты редакторские, которые облегчают переход к следующему материалу, это делает журнал менее трудным для восприятия. Это все, что я хотел сказать. Спасибо.
Б.Н.СТРУГАЦКИЙ: Спасибо. Пожалуйста.
М.ШАВШИН: Я хотел бы поддержать Андрея Черткова, напомнить мысль, проскользнувшую в докладе у Логинова, и напомнить уважаемой аудитории доклад Шелухина на первом семинаре по фэн-прессе, когда он делал доклад о фэнзинах на примере американских журналов. В Америке достаточно высокая полиграфия для того, чтобы уничтожить фэнзины как класс. Но дело в том, что тот же Шелухин сказал, что фэнзины выполняют очень важную задачу, что вся пресса в США делится на два класса: малая пресса и большая пресса. Так вот, прежде чем попасть в большую прессу, любой автор должен пройти школу фэнзина, чтобы стать профессионалом.
Андрей Николаев мне сказал, что несмотря на то, что он собирается делать профессиональный журнал, он хочет сохранить за собой и фэнзин – что вполне логично. Потому что профессиональный редактор Николаев никогда не напечатает (существует, наверное, определенный редакторский уровень) то, что он мог бы напечатать в фэнзине. Кстати, у Бориса Натановича на прошлом заседании Семинара прозвучала историческая фраза: «Это для фэнзина годится».
Б.Н.СТРУГАЦКИЙ: Это не историческая фраза, это просто характеристика какого-то конкретного произведения.
М.ШАВШИН: И уровня, наверное.
Б.Н.СТРУГАЦКИЙ: И среднего уровня современных фэнзинов, скажем так. Может быть, в николаевский фэнзин это и не годится уже. Может быть, Николаев скажет: «Вы знаете, у меня таких рукописей два чемодана».
М.ШАВШИН: Редакторы фэнзинов взваливают на свои плечи довольно благородную задачу: воспитывать как-то и отбирать тех авторов, у которых есть потенции.
Б.Н.СТРУГАЦКИЙ: Да, конечно. Понятно.
С.ЛОГИНОВ: Заключительное слово, как докладчик. Дело в том, что во всех разговорах о том, что куда, мол, «СИЗИФ» денется – он станет профессиональным журналом, наверное, не заметили самого главного момента. Дело в том, что Андрей Николаев – ответственный секретарь журнала «Магистр». То есть, если бумага будет, то Андрей будет издавать профессиональный журнал. Мало того, многие материалы в «Магистре» идут прямиком из «СИЗИФа». Будет в первом номере повесть Марианны Алферовой. И даже обсуждение этой повести на Семинаре. Будет повесть Тюрина во втором номере. Обсуждения на Семинаре не будет. Если фэнзин может себе позволить давать обсуждения сколько хочешь, то прозин себе этого позволить не может. Вот почему фэнзин будет существовать. Простите пожалуйста, Слава Рыбаков никогда бы не отдал ранних своих рассказов в профессиональный журнал. Сюда он их дает, а для фэнов это НУЖНО. Понимаете? Это им полезно, в конце концов, им это ИНТЕРЕСНО. Это еще одно оправдание для существования именно фэнзина наряду с прозинами. А лучшие материалы из фэнзинов в прозинах будут, куда ж они денутся.
А.ЩЕГОЛЕВ: Можно вопрос, как к редактору журнала «Магистр»? Будет ли ссылка на журнал «СИЗИФ» и буквочка «с» в кружочке?
С.ЛОГИНОВ: [смеется] В «СИЗИФе» не напечатано, что ссылка обязательна. Но поскольку редакции двух журналов перекрываются на 90%, то я думаю, что споров между редакциями не будет.
С.СОЛОВЬЕВ: Я в значительной мере скептик. Мне кажется, что будет интересно встретиться по поводу «СИЗИФа» и фэнзинов ровно через год и посмотреть, что из всего этого выйдет.
Б.Н.СТРУГАЦКИЙ: Ну что ж, хорошее предложение. Давайте закругляться. Я, во-первых, хочу поблагодарить Святослава Логинова за очень обстоятельное сообщение. Я услышал очень много нового, хотя мне регулярно присылают со всех сторон журналы, но вот систематического впечатления у меня до сих пор не было. Теперь оно у меня есть, спасибо, Слава. Я благодарен всем, здесь выступавшим. Было высказано достаточно много ценных мыслей, хотя эти мысли иногда и противостояли друг другу, – это неудивительно. У меня такое впечатление, что мы, здесь присутствующие, даже все вместе еще не знаем истины. Я бы, например, не взялся бы сейчас подвести такое... резюме, в котором были бы расставлены все акценты, были бы сформулированы теоремы, более не требующие доказательств – я сам этого не знаю. Я знаю только, что во всех цивилизованных странах параллельно существуют и прекрасные, весьма популярные прозины, и прекрасные, не менее популярные по-своему фэнзины. То есть с появлением возможности книгопечатанья потребность в фэнзинах не исчезает, вот что замечательно. Это такая форма жизни – если угодно – в литературе, которая нужна, видимо, и читателям, и начинающим писателям, и просто вот этим странным существам, которые носят общее собирательное название «фэны». Я-то ставил вопрос по-другому: должен ли фэнзин стремиться стать прозином – вот как ставил я вопрос. Должны ли мы все рассматривать прозин как некое идеальное существование, конечное и загробное, так сказать, существование фэнзина? Или мы должны относиться к каждому фэнзину совершенно спокойно, принимая его таким, каким он является в данный момент? И ничего нового, никакого прогресса от него не требовать? Вот какой вопрос я ставил. Ответы были самые разные, и я не знаю, какой ответ правильный. Я думаю, что даже когда у нас станет легче печатать красивые журналы в пестрых глянцевых обложках, у нас фэнзинов просто станет больше, но они никуда не исчезнут. Они будут красивые, они будут пестрые, но они будут набиты той литературой, которую мы, профессионалы, считаем литературой второго и даже третьего сорта. Потому что в этом есть, видимо, потребность. И у самопальных издателей и у достаточно широкого круга читателей. И ничего дурного на самом деле в этом нет – это хорошо. Я не получил, конечно, ответа на вопрос, кто кому чем может быть полезен. Я плохо представляю себе это по-прежнему, хотя всей душой готов помогать фэнзинам всем, что от меня зависит. Я представляю себе, что фэнзины действительно могут быть школой начинающего литератора. Начальной школой: первые три класса можно, вероятно, пройти в фэнзине. Хотя, по-моему, человек, который пристроится в фэнзине, рискует перестать расти.
Я повторяю: фэнзин при всей своей демократичности обладает все-таки безусловной способностью консервировать невысокий вкус. И если человек, начинающий писатель, окажется при «СИЗИФе», его дело обстоит недурно – у него сохраняется шанс на рост. Потому что Андрей в какой-то момент перестанет принимать у него рукописи, сказав ему естественную фразу: «Голубчик, вот эти последние рассказы, что ты принес, я это все у тебя уже читал. Мы уже опубликовали такой твой рассказ, пиши что-то новое». То есть, иначе говоря – расти над собой, как выражался остроумно наш дорогой докладчик. И начинающий автор будет вынужден либо расти над собой, чтобы печататься у Николаева, либо должен будет перейти в распоряжение другого фэнзина. Но вот большинство фэнзинов, как мне кажется, все-таки призваны удовлетворять достаточно низкий литературный вкус и достаточно низкие эстетические потребности. С одной стороны, это хорошо, потому что всем сестрам должно быть выдано по серьгам – литература, как и любое другое проявление общественной жизни, должна быть демократичной. Но с другой стороны, опасность консервации, торможения остается.
Если говорить конкретно о «СИЗИФе», то на мой взгляд, есть несколько журналов, которые называются сейчас фэнзинами, но содержание коих, на мой взгляд, ничем не уступает профессиональному журналу фантастики. Одним из таких журналов, несомненно, является «СИЗИФ». Причем я бы сказал, что «СИЗИФ» является единственным из тех журналов, что я имею в виду, который печатает не только литературную критику, но и собственно литературу. Разговор о том, что публикующиеся здесь материалы – не все, но некоторые – якобы могут представлять интерес только для узкого круга читателей, мне кажутся неубедительными, потому что любой профессиональный журнал фантастики, хотим мы этого или не хотим, все-таки будет предназначаться для сравнительно узкого круга читателей. И уж во всяком случае не для всех читателей, ибо, как мы прекрасно знаем из статистических исследований, добрая половина читателей вообще не переносит фантастику на дух. Так что ограничение, некоторое сужение интересов неизбежно не только для фэнзинов, но и для прозинов. С другой стороны, высказанные здесь соображения о том, что материалы расположены в «СИЗИФе», как было сказано, «без смазки», недостаточно гладко, и читатель якобы легко преодолев один материал в следующий материал упирается, как в каменную стену, потому что этот материал, так сказать, элитарный, – эти рассуждения кажутся мне с одной стороны совершенно справедливыми, а с другой стороны совершенно неубедительными. Это, как справедливо было отмечено, есть стиль данного главного редактора. Вот Андрей Николаев. Он видит свой журнал именно таким. И именно такие чувства должен испытывать читатель его журнала: вот тут он легко проскочил, а здесь уперся, и надо работать головой. Николаеву это нравится. Потому что ведь есть нечто общее между редактором журнала и писателем. И тот и другой должен искать этакий путь между Сциллой и Харибдой. Сциллой всеядности и Харибдой высокой элитарности. У одних людей этот путь выглядит так, а у других этак. Если идти по предложенному Сергеем Бережным пути, то тогда все писатели должны были бы норовить писать полегче, позабойнее, не отвлекаясь на рассуждения, не думая о человеческих взаимоотношениях. Да, такая литература существует, и существуют писатели, которые считают, что писать надо именно так. Но существуют и писатели, которые пишут иначе. Скажем, Рыбаков относится к тем людям, которые вовсе не боятся пропустить одну главу романа, так сказать, по легкой смазке какого-то полубоевика, а потом столкнуть читателя с проблемой человеческой или с интеллектуальной. Это манера Рыбакова. И когда человек со вкусом, редактор Николаев, создает номер по Рыбакову, я не знаю, сознательно или подсознательно, он именно эту рыбаковскую манеру и передает в конструкции самого журнала. Так что тут все это не случайно. Это не есть эстетический просчет Николаева, это ни в коем случае нельзя назвать его недостатком понимания, чего хочет читатель. Николаев создает журнал о Рыбакове – и это именно рыбаковский журнал. А когда он создаст материал о каком-либо другом писателе, там будет, вероятно, другая расстановка материала, другой подход. Тут кто-то сказал, что Николаев – редактор божьей милостью. Я, прочитав три номера «СИЗИФа», начинаю убеждаться, что так оно и есть. Я думаю, что путь «СИЗИФа» в прозины – это путь неотвратимый. Он уже стал прозином, отличаясь от прозина исключительно оформлением. Больше он ничем не отличается.
ГОЛОС: А гонорары? [смех в зале].
Б.Н.СТРУГАЦКИЙ: Ну, тут одно с другим связано. Я вообще-то должен вам сказать, что меня удивляет, что в нашу эпоху вольного книгопечатания все-таки ни одного фантастического журнала, обратите внимания, так и не появилось. Уже вышли десятки сборников, таких полусамопальных, фантастики. Уже вышли журналы, скажем авантюрно-приключенческого плана, а вот журнала фантастики до сих пор нет. И даже мощнейший концерн Бабенко под названием «Текст», который выпустил, уже, по-моему, тридцать книжек, все-таки на журнал он так и не решился, не сумел его выпустить. Я уж не говорю о нашем, замученном, так сказать, еще до рождения, альманахе «МИФ», первый номер которого должен был выйти в марте этого года, но который не выйдет, вероятно, вообще в этом году. Хотя вольное книгопечатание и наступило, но что-то с журналом не получается. Вот и у Логинова тоже ничего не выходит. Так что, в общем, еще неизвестно, кто первым выпустит прозин в СССР, может даже и Николаев, кто знает. Во всяком случае, я желаю ему всех и всяческих успехов, благодарю его за титанический труд, и его, конечно, и всю редколлегию. По-прежнему я готов помочь этому, в частности, журналу всем, что находится в сфере моих возможностей, ну и на этом мы, наверное, закончим сегодня.