И еще раз о прекрасном

[silent-gluk]

Во-первых, хочу вас порадовать информацией, что вышла книга АБС с "2014" на титульном листе. Ну, это нормально, так часто делают.

В-вторых, книгой этой оказалось "Трудно быть богом" - с любопытным оформлением.

fantlab.ru/edition107551



Вот как вы думаете, это в честь выхода сами-знаете-какого фильма или случайное совпадение?

@темы: фильм, Картинки, Фильмы, «История Арканарской резни», «Трудно быть богом», Экранизации, Книги, Ссылки

---

Одно из последних интервью А.Германа. Часть 2.

[silent-gluk]

Утащено отсюда: theoryandpractice.ru/posts/8073-german_dolin

Окончание

— За долгое время работы над «Хроникой арканарской резни» вы отметили несколько юбилеев — последний пришелся на ваше 70-летие. Ощутили это как этап? Или для вас этап — только завершение картины?

— Русские физиологи считали, что 70 лет — предел жизни мужчины. Маленький мальчик — вот я бегу, вот я учусь, вот пришел в театральный институт, к Товстоногову, вот я на студии, и это было, кажется, в прошлый понедельник… И вот мне семьдесят, и я старик. Ощущение не из приятных, но я надеюсь, что ты его тоже пройдешь.

«Кому какое дело, что «Явление Христа народу» художник Иванов писал всю свою жизнь? Он же написал хорошую картину в результате. А рядом художник Иогансон написал много картин — как правило, плохих. Уж лучше одну хорошую»

— Ваш новый фильм — реквием по обществу, которого в России нет и не будет, или по ушедшему кинематографу?

— Я этим фильмом, конечно, пытался бросить вызов. Почему он так долго и мучительно делался, почему я потерял товарищей на этом фильме… Мы и «Проверкой на дорогах» бросали вызов — политический: «Пожалейте русского человека». «Двадцать дней без войны» были вызовом всему лживому кинематографу Озерова и иже с ним. А теперь — вызов современному кино, для которого так важны тексты. Понимаете, Толстого надо читать, а не смотреть в кино. Или смотреть только в том случае, если понимаешь, что над текстом встало какое-то второе небо. Вот сегодня «После бала» будет выглядеть замечательно, а всего остального Толстого надо читать.

— Вы ведь хотели снять фильм «После бала»?

— Да, я мечтал об этом. Я хотел населить его всеми толстовскими героями, начиная с Пьера Безухова и кончая Анной Карениной. Все философствуют, говорят умно, но оказываются палачами: «Братцы, помилосердствуйте!» как над Россией неслось, так и несется. Ну, а как мне это осуществить? Нужно, чтобы нашелся человек, который даст на это деньги… Кстати, хоть я долго работал над этим фильмом, я не снимал дорогую картину. Мы получаем значительно меньшие зарплаты, чем на сериалах. Из того, как я медленно снимаю, сделали цирк, а ведь на Западе огромное количество замечательных режиссеров еще дольше работали — по десять, по двенадцать лет. Кому какое дело, что «Явление Христа народу» художник Иванов писал всю свою жизнь? Он же написал хорошую картину в результате. А рядом художник Иогансон написал много картин — как правило, плохих. Уж лучше одну хорошую.

— К разговору о живописи: очевидно, что истоки «Хроники арканарской резни» — это Босх и Брейгель. Кто из них для вас важнее?

— Мне Босх гораздо ближе, чем Брейгель — тот художник, с которым в душе Алов и Наумов делали «Легенду о Тиле», фильм, с моей точки зрения, ужасающий, хотя в нем и есть хорошие фрагменты. Брейгель — мягкий реалист, в отличие от Босха. А Голландия даже теперь — какие-то не мягкие, а утрированные, концентрированные Средние века.

— Вы говорите о вызове, который бросали своими фильмами, — но ведь начиная с «Моего друга Ивана Лапшина» к вызову этическому прибавился еще и эстетический…

— Кинематограф с самого начала, при переходе от немого кино к звуковому, потерял самостоятельность. Ведь немое кино себя не исчерпало, просто барыги его отменили и ввели звуковое! И кино стало превращаться в условное искусство. Когда-то Товстоногов показал мне заметку о человеке, который жил всю жизнь в Африке и, приехав в Англию, был образован, но никогда не видел кино и телевидения. Он много раз ходил в кино и так ничего не понял. Я смотрю на женщину, она — на меня; значит, влюбился? Но это может только великий артист сыграть! Или это общая фраза. Монтаж: человек/хлеб; значит, он голоден… Я старался от этого уйти. Почему надо обязательно перерезать планы? Тот же план Алексея Петренко в «Двадцати днях без войны»: ведь на меня обрушились мои товарищи за то, что я снял триста метров и не перерезал нигде. «Зачем это пижонство? У кино есть свой язык!». Я говорю: «Да вы выдумали этот язык».

— На святое руку поднимаете — на классиков!

— Я вообще не поклонник того же Эйзенштейна. Мне немножко смешно, когда я его смотрю — кроме кадров, когда броненосец на нас идет. Мне кажется, что многое у него плохо сделано и человек лжет: не было никакого расстрела на одесской лестнице, не катились никакие коляски.

— Изобретая заново язык кино, вы осознаете, насколько велик риск наткнуться на тех, кто заклеймит картину, скажет, что она страшно далека от народа?

— Я в любом случае наткнусь на этих людей. Вот этот анекдот «Опять в газовую камеру» — это про меня. У меня не было ни одной картины, где бы меня не запрещали, не требовали уволить. Как ни странно, осталось некоторое количество приличных людей в критике. Есть такое издание «Кинопроцесс», где журналисты высказывают свою точку зрения. Так три года я занимал там первое место. Ну, допустим, я в своем возрасте закончу эту картину. Да плевал я на то, что про меня напишут. Про меня такое писали… Одна статья называлась «Крапленые карты Германа, или Подаст ли Хрусталев машину». Подал машину, никто ж не извинился! Кроме того, я из семьи папы, который был космополитом. Потом выяснилось, что он не еврей, а наоборот вроде. Еврейка — мама, и папу переделали в оруженосца космополитизма, и что уж тогда писали про папу — не поддается описанию. Кроме того, я женат на женщине, у которой отец погиб, а ее удочерил человек по фамилии Борщаговский — антипартийная группа театральных критиков, 1949 год, а на них вообще весь советский народ блевал. Следующий этап — уже Мандельштам…

«Я современное кино практически не смотрю. Для себя мне совершенно достаточно смотреть Бергмана, немножко Куросаву, «Рим» Феллини, Отара Иоселиани, ранние картины Муратовой, несколько фильмов Сокурова. А то скажут десять раз, какое кино хорошее, я посмотрю и огорчусь»

Напишут про меня так, напишут сяк, будет картина кассовая или некассовая — я этого не знаю. После «Лапшина» со мной перестала здороваться почти вся съемочная группа, кроме нескольких людей, с которыми я работаю сейчас, — я был неудачник. Работали мы на том, что я всегда готовился к худшему. Под теми сценариями, которые мы писали вместе со Светланой, я никогда не ставил свою фамилию. Светлана была аспиранткой Льва Копелева. Его тоже уволили и не давали работать. Так вот, мы работали «неграми». Леве приносили переводы, лишние он отдавал Светлане. Мы их делали, отдавали Леве, он — Петрову, тот — Иванову, тот — Немченко, он получал деньги, и по цепочке они возвращались к нам. Так мы тоже зарабатывали. Мы тогда много писали под чужими фамилиями. И жили весело.

— Выходит, не стало проще с пониманием искусства после отмены советской цензуры?

— Стало еще сложнее. Мы завалены западной продукцией, которая сделана по специфическим законам и искусством не является, но законы свои на искусство распространяет. А я не могу делать кино по-другому, чем делаю. И в «Хрусталеве», и в новом фильме я пытался передать нашу эпоху и рассказать о своем детстве. Кому-то это нравится, со временем таких людей будет больше… Над художниками тоже смеялись, и они кончали с собой. В наше уже, брежневское, время нонконформисты от голода умирали и боялись свои работы кому бы то ни было показывать. Только друг другу. Но я на судьбу не жалуюсь. Я как-то лежал и считал: получилось, что хороших людей мне в жизни встретилось больше, чем плохих. Довольно редкое явление.

— Находите вы сегодня время на то, чтобы смотреть кино?

— На субботу и воскресенье мы со Светланой уезжаем за город и там смотрим разные картины. В основном старые. «Амаркорд» или Тарковского мы видели тысячи раз и знаем наизусть. Только поражаешься: мы теряем искусство кино и не замечаем этого. Смотрим кусочек с плачущим Кайдановским из «Сталкера» — на каком это уровне высочайшем! Наше и американское кино сейчас до этого дотянуться не может. Кино превратилось в зрелище для людей, которым лень читать, и поэтому литературные тексты для них разыгрываются при помощи артистов. Артисты от этого тоже гибнут. Так что я современное кино практически не смотрю. Для себя мне совершенно достаточно смотреть Бергмана, немножко Куросаву, «Рим» Феллини, Отара Иоселиани, ранние картины Муратовой, несколько фильмов Сокурова. А то скажут десять раз, какое кино хорошее, я посмотрю и огорчусь. Смотрю немного молодых режиссеров. Наш выпуск, кстати, на Высших режиссерских курсах был весьма удачен. Все, кто хотят, — работают, а некоторые успешно. Так же и стажеры.

• 

• 

◀

— Как считаете, удалось чему-то кого-то из них научить?

— Я их забираю на свою картину, и два дня по восемь часов они у меня сидят на съемках. Я им говорю: «Вот сцена, я не знаю, как ее снимать — это чистая правда, я никогда не знаю, как снимать, — у меня все расписано по миллиметрам, и все равно во мне есть ощущение, что я не знаю. А вот когда возникнет, что я заранее знаю, как снимать, это для меня всегда катастрофа, всегда пересъемка». Пусть каждый из них, хоть они еще ничего не умеют, покажет, как он бы это снял. Тут уже можно разговаривать, почему так, а не иначе. Вообще, во всем процессе обучения есть один главный момент — надо правильно набрать людей. Остальное приложится. Если правильно набрал, ты можешь их взять рабочими сцены, а они все равно станут режиссерами. Даже учить не надо, сами научатся. Мы это делаем не только для них, больше для себя. Нам с ними интересно.

— Что именно интересно?

— Знаете, мне несколько раз предлагали быть очень большим начальником, но я никогда к этому не стремился. Предлагали заменить Андрея Смирнова на посту председателя Союза кинематографистов, из ЦК звонили. А после пятого съезда хотели сделать меня худруком «Ленфильма». Но я сопротивлялся и визжал. Мелким начальником на уровне старосты я бывал часто, а крупным не хотел. Когда же меня Голутва спросил, что мне нужно, я ответил: «Одну комнату, одного директора, одного бухгалтера, и я сделаю студию». Так мы сделали студию ПиЭФ. Я видел талантливых мальчишек, которым никуда не было ходу, всем было не до них. Евтеева — кому она была нужна? Сидела в подвале и делала самодеятельные картинки. Или Попов, который сделал фильм «Улыбка», а потом пропал. Мне показалось, что это интересные люди.

— А Алексей Балабанов? Самый интересный из российских режиссеров 1990—2000-х годов — по сути, ваш ученик.

— Балабанов — тоже интересный. Он был документалистом, и мы пригласили его сделать игровое кино. Я сразу почувствовал в нем довольно сильного человека. Я долго дружил с ним и Сельяновым в те годы, снимался у них, озвучивал одну картину целиком. Потом все это кончилось. Балабанов как-то ко мне бросился и начал объяснять, что я живу правильно, а он неправильно. Возможно, был пьян. Его «Брат» мне не понравился. А потом не понравилось продолжение. Что я могу сделать? Не нравится — и все.

 — Как оцениваете фильмы Алексея Германа-младшего?

— С ребенком у меня отношения очень непростые. Они слишком хорошие, чтобы быть реалистическими. Я не смотрел ни одной его картины, кроме самой первой и самой лучшей, крохотулечной, которую никто не видел. Я сам — сын Юрия Павловича Германа, который писать сценарии не умел: мог только сценку, диалог, поворот. Сценарии писал Хейфиц, но папа был убежден, что в своем жанре Веры Холодной он замечательный сценарист. И он меня замучил в жизни, заставляя что-то поворачивать в том, что я писал для театра или кино. Он знал все обо всем, и это было плохо… Хотя был замечательный прозаик. А я Лешке что-то посоветовал один раз — он не взял, потом второй раз — он не взял, и я решил: если я тебе понадоблюсь — приходи.

Он часто приходит ко мне, мы раскручиваем вместе какую-то сцену, и он очень долго меня благодарит. На шестой благодарности я понимаю, что ему это не надо. Вот артистов увести — другое дело; приходит, смотрит, я покупаюсь — любуется, как папочка работает! А потом встречаю моего актера в каком-то странном костюме. Ну ладно. Зачем я к нему буду приставать? У него успехи, призы. Многим его картины нравятся. Пускай работает, а я ему помогу, как смогу. Я же его люблю. И, кстати, уважаю.

— Вы верите, что можно научить хорошему или дурному вкусу?

— Не верю, это должно быть заложено. Человеку можно сказать: «Послушай, как тебе не стыдно, ты сейчас не душу свою включил, не сердце, не печенку — ты включил желание понравиться. Бойся этого и беги от этого!» Кино, это божественное искусство, перешло к людям, которым лень, у которых пустые глаза, и они все время проводят по ним рукой, чтобы их закрыть. Я бы Аль Пачино сейчас не взял на крупный план в массовку. А вот ходит у меня маленький толстый артист, который пытается в фильме летать, — это превосходный артист. Тот, кто играет короля, работает в областном ТЮЗе, а мог бы стать украшением любого столичного театра. Или Александр Чутко — мне как только его показали, я тут же сказал: тащите мне его на дона Рэбу.

— Как же Ярмольник попал в эту компанию?

— Я собирался снимать совершенно другого артиста, тоже носатого, из «Ментов». Думал, что мы, как с Цурило в «Хрусталеве», все силы бросим на него, только с ним и будем репетировать каждый день подготовительного периода. И вдруг я узнаю, что он заключил два договора на телевизионные сериалы. Я его вызываю: «Прости, пожалуйста, мы с тобой договорились, только на тебя делаются костюмы, а ты…» — «Ой, забудьте об этом, это пустяки! Это жена без меня заключила!…» Но я давно в кино, я эти штуки знаю. «Алексей Юрьевич, мне надо на десять дней в Омск улететь, там у меня сериал — давно был заключен контракт, до вас…» Все изменилось: теперь пробуйся — и будешь играть, если победишь в творческом соревновании с другими.

— А как вышли на Ярмольника?

— Я вообще не знал, что он артист, клянусь памятью предков. Я видел по телевидению человека, который отдает какие-то подарки, улыбается. Хорошее лицо для средневекового человека, носяра такой здоровый. Крепкий, обаятельный и в телевизоре пропадает! Я его и потащил, как до того Юру Цурило, которого почти не снимают, — для меня это загадка. Смотрю недавно сериал, и вдруг среди этих неживых мумий сидит человек со знакомым лицом и здорово играет. Думаю, человек какой не актерский. А это был наш Цурило.

— Но все–таки Ярмольник, в отличие от Цурило, считается знаменитостью.

— Я вообще был убежден, что это маленький закулисный актер, что у меня он играет первую крупную роль. «Вызовите, пожалуйста, этого». Он приехал, и меня даже удивило, что он со мной по-хамски разговаривает.

Думаю, мало ли что — пробы, нервничает… Надо было сыграть маленький кусочек, когда он с Будахом разговаривает: «Сердце мое полно жалости». И вдруг Леня здорово это сыграл. Мы его утвердили. И только в Чехии я разговорился с нашим представителем, который мне и сообщил, что Ярмольник в шестидесяти фильмах снимался, что он кинозвезда. Говорю: «Ярмольник, ты что, кинозвезда?» Он ответил: «Ну да, немножко».

— Легко с ним работалось?

— Работа с ним была каторгой. Он всегда знал, как все снять очень быстро. А у меня на одной репетиции директор показал на часы, и я тут же объявил, что съемка окончена: завтра я буду что-нибудь придумывать, встречаемся послезавтра. Как только меня начинают подгонять, я работать уже не могу. У меня еще с Товстоноговым так было: «Леша, почему у вас все на сцену выходят слева? Давайте справа!» Ему надо было начать с нуля, чтобы форма моя изменилась, а суть осталась… Ярмольник травил прекрасного оператора Владимира Ильина, объяснял ему, как сделать быстрее. А у меня ни один план не снят с первого раза — на 90% с третьего! Это при том, что Ильин умирал от рака, очень тяжело болел.

На каком-то этапе я не выдержал и выгнал Ярмольника из кино. Я тогда решил сделать такой интересный фильм, в котором героя не будет. Кое-что наснимали — и достаточно. Будут от героя фрагменты: плечо, рука… Но как-то мне стало тоскливо, скучноватые кадры получались. Хотя кое-что осталось… Нам важнее не герой, а какой-нибудь мальчик, который сидит и какает. Мы снимаем не героя, а мир с точки зрения героя. В итоге мы с Леней помирились. Но и потом трудно. Ярмольник чуть-чуть ярче, чем другие, его надо немножко глушить, а он глушиться не хочет. Ярмольник, конечно, может вырасти в очень большого артиста — но ему нужен хороший режиссер, которого он бы слушался. Меня он не очень-то слушался. Если бы слушался, получилось бы еще лучше.

— Почему, по-вашему, так мало новых достойных артистов появляется?

— Не учили во ВГИКе. Наш сын, например, во ВГИКе учился, так у них вообще не преподавали актерское мастерство. Не понимаю, почему. Как можно режиссеру не преподавать актерское мастерство? Это как механику танка не показывать танк. Хотя я именно таким офицером был в Советской Армии. Я был командиром дзота, но за отсутствием допуска дзот мне не показали ни разу… Количество хороших артистов зависит от востребованности. Не было востребованности — пропали артисты. Третий момент: артист театра и артист кино — это люди разной профессии. То, что и та и другая профессия использует жест, текст, пластику и так далее, ничего не обозначает. Если артист благополучно работает и в театре, и в кино — это значит, что он владеет двумя профессиями. Допустим, театр предполагает оценку любого события. Жестом, например, мимикой, пластикой… Кино это отрицает. Здесь главное оружие — глаза. Из наших артистов глазами играть мало кто умеет. В отличие, например, от английских.

 — Каково было оценивать чужие картины, когда вы заседали в каннском жюрй

— Мне, например, совершенно не понравился фильм, которому в итоге дали главный приз, — «Дикие сердцем» Дэвида Линча. Я все сделал для того, чтобы он Золотой пальмовой ветви не получил. А он все равно получил. Председателем жюри тогда был Бернардо Бертолуччи. Как я на него орал! «Что вы делаете с кино?» Как мы ругались, какая прелесть… Когда Бертолуччи меня вводил в жюри, он такое обо мне наговорил, что дальше со мной ссориться он не мог — это было как в себя самого плевать. Я был одновременно Чарли Чаплин и Монтгомери. Когда пошли скандалы, он кричал: «Ты меня травишь, потому что я бывший коммунист!» А я орал в ответ: «Бывших коммунистов не бывает, как бывших негров!» Тогда Бертолуччи все бросил и ушел — с последнего заседания жюри. Ко мне все бросились: «Ты что сделал, ты нам Каннский фестиваль сорвал! Он же не вернется!» Я говорю: «Вернется. Через десять минут. Потому что, в отличие от нас всех, он получает за эту работу деньги!» Все затихли. А Бертолуччи вернулся. Продавил я там только один приз — за неплохую африканскую картину. Примитивную совсем, такие на стенках рисуют в сортирах. Потом я встретил того негра: «Слушай, мы тебе картину продавили! Поставь хоть бутылку водки, а?» Он спросил: «Да?» — и ушел. Но из него дальше ничего не вышло. У него тогда фильм получился хорошим от беспомощности.

— А что думаете о российских фестивалях?

— Видите ли, российские кинофестивали для большинства их организаторов — бизнес, большие заработки. Это не значит, что я без уважения отношусь к фестивальным жюри. Более того, они часто дают возможность выявить, так сказать, молодые таланты. Но некоторое ощущение лапши, которую вешают на уши не столько мне, сколько правительству, дающему на фестивали деньги, у меня существует. А у правительства, в свою очередь, подспудно формируется не всегда верная точка зрения на искусство. Я говорю не о зрителе, а о правительстве, ибо оно чаще всего работодатель. Кроме того, слабые конкурсные картины прикрываются зрелищностью телевизионного шоу, на мой взгляд, убогого и довольно безвкусного. Наиболее цивилизованная — «Ника».

— Кто для вас сегодня — те режиссеры, которых вы могли бы назвать собратьями, которые занимаются в кино поисками, сходными с вашимй

— Сокуров. Мне нравится Сокуров. Некоторые вещи у него мне кажутся неправильными — например, фильм «Солнце»: Саша в нем слукавил. На самом деле японский император был другим, и американцы хотели его повесить — он знал обо всех ужасах, которые творились, и занимался не только разведением рыбок. Но мне очень нравятся другие картины Сокурова. Например, «Одинокий голос человека». Сокуров — живой человек, и искусством он живет. Это часть его души: забери кино — он умрет. Я больше таких людей не знаю. Все зарубежные режиссеры, о которых мне рассказывают, мне неинтересны. Триер ваш, например: посмотрел «Рассекая волны», и не понравилось. Довольно безвкусная штука.

У меня вообще ощущение, что все, кого я любил, умерли. Очень любил Бергмана — он умер. Очень любил Феллини — умер. Очень любил Куросаву — умер. Допустим, Антониони я любил гораздо меньше. Хотя однажды была у меня с ним странная встреча. Сразу после провала «Хрусталева» в Каннах я оказался с фильмом на другом фестивале, на Сицилии. Там кино показывали повсюду — в том числе в старинном цирке. Мы должны были все выйти на сцену и сказать, чем нам понравилось это место, в самом деле невероятное по красоте. Я вышел на сцену и вдруг в зале увидел Антониони. И сказал: «Мне больше всего в этом месте понравилось то, что в зале сидит Антониони и смотрит мой фильм». Поаплодировали, он встал… Он был уже очень болен.

«Может быть, я бесконечно устал. К тому же нельзя любить то, что тебя бьет. С первого фильма меня выгоняли, угрожали прокурором, и моя мама становилась на колени, умоляя, чтобы я сделал поправки. Но и на то, во что мы все сейчас превратились, мне противно смотреть»

— А как относитесь к Кире Муратовой?

— С Киркой Муратовой у меня странные отношения. Когда меня вызвал Ермаш, он сказал: «Герман, давай попробуем поискать какие-то точки соприкосновения — а то ты нас ненавидишь, мы тебя не очень любим…» Я говорю: «Какие точки соприкосновения могут быть! Вся моя работа у вас — купание в говне, по-другому это не называется. Вот вы мне объясните про Киру Муратову. Ее последняя картина — чистейшей прелести чистейший образец. Объясните — за что вы ее? Я вас всех не люблю, я не скрываю! А ее за что? Мальчик ревнует маму, а это запрещено?» Он отвечает: «Ну, это Украина…» Я говорю: «Давайте, сделаем Украине замечание — у нас одна страна». — «Знаешь, я не хотел говорить, но она жила с актером…». Я говорю: «Господи, а при чем тут кино?» Ситуация была безнадежна — Ермашу тогда было велено со мной мириться, потому что мой фильм разрешил Андропов. Этот диалог я пересказал Муратовой. И потом на каком-то форуме сказал: «Вы никогда ничего не поймете в нашем кино, если Кира Муратова будет оставлена в стороне». Я в каждом интервью это повторял. Впрочем, «Астенический синдром», который понравился всем, мне не нравится. Мне было скучно.

— Тот конфликт с Никитой Михалковым, о котором так много писали в прессе, основан на творческих разногласиях или на чем-то еще?

— В какой-то момент мне начали звонить со страшной силой — что надо приехать поддержать Михалкова. А тот уже успел где-то заявить, что Сережка Соловьев — вор. Там, возможно, все воры, других не держат. Но мне Соловьев был друг. И вряд ли он что-то крал из чьей-то кассы. Я дико обиделся за Сережку — нельзя так просто выходить и говорить что-то плохое о человеке, который снял «Сто дней после детства». Михалкова поддерживать я не стал, а многие тогда вокруг него крутились. Вдруг в день выборов председателя Союза кинематографистов Михалков полез в телевизор и стал кричать: «Как можно снимать кино девять лет?» Он имел в виду меня, но эти слова прежде всего демонстрируют незнание Михалкова. Я знаю десяток режиссеров, которые снимали и дольше, начиная с Кубрика. Один так снимает, другой эдак; у меня тоже есть картины, которые я снимал мгновенно, вроде «Моего друга Ивана Лапшина». Довольно глупо получилось. Мы в ответ написали про Никиту фельетон.

Мне, в общем, все равно — я просто не хотел с ним быть в одной организации. Я был секретарем этого Союза, о чем не знал, пока мне не позвонили, что нужна новая фотография на пропуск… Был членом «Оскаровского» комитета, о чем я узнал, когда со мной перестал здороваться Юрий Мамин — за то, что я его картину не выдвинул; а я и не знал, что у меня есть такие полномочия! Хотя это я ему подсказал сюжет «Окна в Париж». Короче говоря, я написал заявление о выходе из Союза. Позвонил Масленникову: «Игорь, вот вы там все продаете — а отдел кадров еще не продалй» «Не продали», — отвечает он совершенно всерьез. «Тогда спустись вниз, забери мое дело и дело Светланы, порви и можешь съесть. Мы больше в вашем Союзе не состоим». После этого нас пытались прижимать с квартирами, пенсиями, чего-то не подписывали — но мы на это внимания не обращали.

— Отношения с Михалковым так и не восстановились?

— Мы потом помирились. Я с ним мог бы сохранить хорошие отношения, если бы я ему не сказал, что он находится в творческом кризисе и что ему надо возвращать себе старую свою группу. Он когда со мной мирился, подошел и сказал: «Что нам ссориться, нас двое!» А рядом Сокуров стоял. Я говорю: «Да ладно, вот Сокуров еще». «Ну, трое», — выдавил из себя Никита, который Сокурова не переносит. Вот в чем дело: это раньше мне казалось, что есть какие-то люди, с которыми можно посоревноваться. Мне казалось, что я выигрываю все забеги, — но были люди. Илья Авербах, Динара Асанова…

— А в новый Киносоюз почему согласились вступить?

— Меня спросили, и я ответил: про новый Союз ничего не знаю, но если его устав и руководство будут соответствовать моим представлениям о Союзе кинематографистов, я в него тут же вступлю. Пока же я по-прежнему не хочу состоять в том, старом Союзе.

— Вы будете еще снимать фильмы, как вам кажется?

— Я абсолютно разлюбил кино. Я не знаю, что мне делать. Я в нем хорошо разбираюсь, я умею — кто-то так сделал, а я могу сделать лучше, могу прийти и показать как. Очень приличным режиссерам, даже западным. Не знаю, что со мной случилось. Может быть, я бесконечно устал. К тому же нельзя любить то, что тебя бьет. С первого фильма меня выгоняли, угрожали прокурором, и моя мама становилась на колени, умоляя, чтобы я сделал поправки. Но и на то, во что мы все сейчас превратились, мне противно смотреть. У нас практически не осталось хороших артистов, и работать не с кем. Они все одинаково играют. Вот играет артист следователя — и умудряется тридцать серий сыграть на одной улыбке, на одном выражении лица! Какую они все заразу подцепилй Мне с ними неинтересно. Мне хочется работать с артистом, которому интересно, что я ночью придумал. А этим теперешним я рассказываю — и у них глаза делаются как у птицы, которая засыпает.

Сегодня, когда я телевизором щелкаю, не останавливаюсь только на одном: на кино. Не могу его смотреть. Могу хронику. Могу про рыбок или передачи американские про собачек. А любое новое кино — минут двадцать, не больше. Отталкивание от кино у меня еще и потому, что нет притягивания к кино. Пусть покажут мне фильм, чтобы я заплакал, как на фильме Муратовой «Среди серых камней».

— Что же делать будете, если на кино такая аллергия?

— Какая-то беда со мной случилась. Ну не могу я снимать! Просто не могу, хотя было несколько замыслов — «После бала», «Скрипка Ротшильда», «Волк среди волков» Фаллады. Лучше я попробую что-нибудь написать. Интересно было бы попробовать себя в театре, идей у меня много, но представить себе не могу, как преодолею их крики! На Бродвее звук сделан так, что мальчик на сцене разрывает бумажку, и я слышу в зале. Такие микрофоны, такие компьютеры. Это плохие мюзиклы, плохой театр, но там им не надо кричать! А в нашем театре кричат. С этого начинается фальшь. Но и российское кино вступило в очень дрянную фазу. Нами будут руководить какие-то лесорубы и опять спрашивать: «Почему в ваших фильмах у советских людей бледные лица. Они что, недоедают?» И каждый разговор с ними будет начинаться со слов: «Герман, почему вы нас так не любите?»

— Ларс фон Триер, который вам не нравится, полежал в больнице, лечась от депрессии, а потом приехал в Канны — где его фильм освистали хуже, чем «Хрусталева». И заявил на пресс-конференции, что он — лучший режиссер в мире. А вы себя считаете лучшим?

— Это он молодец, это приятно. Но я себя лучшим в мире не считаю. Я просто хороший режиссер — и все. Я непрофессионал, и это мне помогает. Мне помогает снимать то, что я никогда не считал себя профессионалом, никогда не учился во ВГИКе. Меня никогда не учил, не тыркал и не совал носом в мое дерьмо ни один режиссер. Я непрофессионал, и это заставляет меня на каждом этапе придумывать кино — свое, которое мне интересно. Какое-то другое, чем у всех. Так не делалй А я попробую. Плохо получается? В другую сторону метнусь. Поэтому я немного выделяюсь на общем фоне. А к себе как к художнику отношусь достаточно иронически. Мне достаточно посмотреть кусок «Андрея Рублева» Тарковского или кусок «Рима» Феллини, чтобы поставить себя на место.

— Если бы можно было все начать с начала, стали бы вы снова кинорежиссером?

— Ни в коем случае. Кем угодно — хоть кочегаром или санитаром в больнице. Только не режиссером.

@темы: фильм, Фильмы, Вторичное творчество, «История Арканарской резни», «Трудно быть богом», Экранизации, Герман, Ссылки

---

Воскресный пост

[silent-gluk]

Отметим воскресенье смотрением на очередную книгу. Сегодня с нами опять сборник.



Это вот обложка.





Это - авантитул.




Контртитул.





Титульный лист.




Оборот титульного листа.












Предисловие. Авторы - Czeslaw Chruszczewski, Jerzy Kaczmarek.




Страницы 358-359, объясняющие, зачем мы этот сборник разглядываем.




Кусочек из биобиблиографической справки. Страница 459. Составитель - Jerzy Kaczmarek.




Оглавление.



Выходные данные.



А вот описание.

Strugacki A. O wedrowcach i podroznikach / Strugacki A., Strugacki B.; Tlum. L.Jeczmyk // Ludzie i gwiazdy. - Poznan: Wydawnictwo Poznanskie, 1976. - S.358-370. - Пол. яз. - Загл. ориг.: О странствующих и путешествующих. - Тираж 20.000+290 экз. - Подп. в печ. 06.08.1976.

@темы: Картинки, Переводы, Библиофильское, О странствующих и путешествующих, Библиография, Книги

---

Одно из последних интервью А.Германа

[silent-gluk]

Утащено отсюда: theoryandpractice.ru/posts/8073-german_dolin

© Геннадий Авраменко

«Я абсолютно разлюбил кино»: одно из последних интервью Алексея Германа

Furqat Palvanzade

18 ноября 2013

На Римском кинофестивале состоялась премьера долгожданного фильма Алексея Германа «Трудно быть богом». Т&P и издательство «Новое литературное обозрение» публикуют отрывок из книги Антона Долина «Герман: Интервью. Эссе. Сценарий», в котором режиссер, незадолго до своей смерти, рассказывает о сложном процессе съемок фильма, современном кино, варварстве, Путине и безнадежности.

— Вы несколько раз принимались за экранизацию романа братьев Стругацких «Трудно быть богом». А ведь уже даже есть одна картина по этой книжке…

— Когда мы начинали «Проверку на дорогах», нам все говорили, мол, сколько уже есть замечательных картин про партизан. Имелся в виду обычный советский набор фильмов на эту тему. А Лариса Шепитько снимала «Восхождение» уже после запрещенной «Проверки». Сравнивать будут неизбежно — и пусть. С «Трудно быть богом» мы запускались три раза. Первый сценарий мы делали с 1967 года с Борей Стругацким. Он приходил, просил чаю с леденцами — и половину времени мы спорили о политической ситуации в мире. Он был очень образован, безапелляционен, все знал… и все, что он говорил, не соответствовало действительности. С ним прекрасно было работать, а дружить трудно, но мы дружили. Сценарий мы сделали неплохой, по тем временам. Предполагалось, что главную роль будет играть Владимир Рецептер — хороший артист и интересный человек. Мне казалось, что он хорошо сыграет, хотя сейчас я думаю, что это было бы неправильно.

— Проект сорвался еще до начала съемок?

— Да. Я как раз набирал группу, когда меня вдруг начал вызывать военкомат. Я не очень боялся, потому что был офицером запаса. Но очень не хотелось заниматься тем, чем я занимался в прошлый раз, — где-то торчать и ставить концерты, от которых приходило в восторг дивизионное начальство. Меня из–за этого даже все время повышали, в прошлый раз повысили до концерта в Доме офицеров: я ездил на военной «Скорой помощи» и ходил в свитере… В общем, я уехал в Коктебель. Приехал, поспал, утром вышел — и увидел, как стоит женщина. Чем она мне понравилась, я не знаю. Это была Светка. В этот день наши войска — было 21 августа 1968 года — высадились в Чехословакии. Я тут же получил телеграмму от главного редактора студии, что сценарий закрыт. Спросил, почему. Он ответил: «Леша, забудь об этом. Навсегда. Помнишь, там какой-то черный орден высаживается на Арканаре?…» На этом все и кончилось. Зато я познакомился со Светланой, так что баш на баш.

«Мне Путин вручал премию, и я ему сказал, что снимаю фильм «Трудно быть богом» и что самым заинтересованным зрителем должен быть он»

— Попыток возобновить «Трудно быть богом» не делали?

— Я получил тогда очень трогательное письмо от Стругацких, что у них очень хорошие связи в каком-то журнале — второстепенном, даже не «Советском экране», — и они через него надеются добиться разрешения на постановку. Но если нет, то сейчас они дописывают «Обитаемый остров», и из него получится очень хороший сценарий. В общем, ничего не вышло. Потом, как только пришел к власти Горбачев, я вдруг узнал, что снимается картина в Киеве, ее делает режиссер Петер Флейшман. Я пишу письмо Камшалову, министру кино: как же так? Он говорит: «Мы этого немца выгоним, он какой-то шпион. Поезжай и забирай у него картину». Я поехал в Киев. Там все меня ненавидят: у всех в животе булькает немецкое пиво, все ходят с немецкими приемничками и этого немца обожают, а меня никто не хочет. Я приехал, увидел декорацию и офонарел: я такого в жизни не видел. Огромный район города — дома, площади, переулки — все из какой-то странной фольги.

Вдруг вышел маленький человек, говорит: «Здравствуйте, господин Герман, я — Флейшман, вас прислали снимать вместо меня». Я говорю: «Да, но мне сказали, что вас выдворили из СССР, что вы — злостный неплательщик». Он отвечает: «Они меня не могут ни снять, ни выставить, потому что в эту картину деньги вложил я сам. Но был бы очень рад, если бы вы взялись ее снимать, потому что я тут работать не могу, я повешусь». Я говорю: «Что же вешаться, смотрите, какая декорация». А он: «Алексей, представьте себе здесь лошадь, и человек размахивает мечом!» Смотрю — действительно, никак не получается.

Они ему построили какое-то Птушко. Никуда не годится, снимать невозможно. Я сразу сказал, что сценарий надо переписать, а он ответил, что нельзя, потому что за каждым кадром стоит банк и большие деньги. И говорит: «Очень жаль, я бы с удовольствием вас нанял, вы такой симпатичный человек». Мы еще с ним потрепались, выпили пива, и я уехал. Потом мне Камшалов говорит: «Хорошо, мы тебе даем миллион, и снимай. Мы сравним, чья картина лучше, будет такой эксперимент». И мы начали писать. Но в это время — Горбачев. Все ликует и поет, завтра мы — демократы, послезавтра совершенно неизвестно, куда девать колбасу, послепослезавтра выходит Сахаров. Это абсолютно не соответствовало даже возможности снимать про мрачное Средневековье и нашествие фашизма. Все зло было побеждено! И мы отказались.

— Сегодня, выходит, эта история снова стала актуальной?

— Да. Мне Путин вручал премию, и я ему сказал, что снимаю фильм «Трудно быть богом» и что самым заинтересованным зрителем должен быть он. Возникла в этом зале такая гробовая тишина — пока он не шевельнулся. Будет терпеть долго-долго, потом озлится, поймет, что ничего из этих реформ в России не получится, потому что одни воры кругом, и тогда начнется… вторая половина моей картины. Ничего сделать нельзя. У нас так же воруют, и все вокруг берут взятки, университеты пускают на доски, а рабы не желают снимать колодки. Им и не рекомендуется. Если говорить о политике, этот фильм — предостережение. Всем. И нам тоже.

«Это картина о поисках выхода в мире — рубить, быть ласковым, наблюдать, помогать, как быть? Нет выхода, все оборачивается кровью, что герой ни сделает. Не хочешь убивать, хочешь быть добрым — будет вот так, почти никак»

— Как возник новый заголовок — «Хроника арканарской резни»?

— Как только стало известно, что я снимаю «Трудно быть богом», по телевизору стали беспрестанно показывать фильм Флейшмана, раз за разом. Как будто специально. После этого мы поссорились с Леней Ярмольником, он записал пластинку — аудиокнигу «Трудно быть богом». И я подумал: наступайте, варвары-враги. Фильм мой все равно будет другой. Сделаю, допустим, «Хронику арканарской резни» и что-то потеряю — допустим, многие сейчас богом интересуются. А я на афишках всегда смогу приписать внизу «Трудно быть богом». «Хроника арканарской резни» — может, и не лучшее название, но как-то соответствует всему, что происходит в картине.

— В чем главные отличия вашего фильма от романа Стругацких?

— Это картина о поисках выхода в мире — рубить, быть ласковым, наблюдать, помогать, как быть? Нет выхода, все оборачивается кровью, что герой ни сделает. Не хочешь убивать, хочешь быть добрым — будет вот так, почти никак. Хочешь убивать — реформы пойдут, но ты будешь страшным, кровавым человеком. Стругацким было проще: у них в романе коммунары с благополучной, счастливой, цивилизованной планеты Земля, люди, которые знают правду и знают как. А сейчас на Земле — какие там коммунары! Мы у себя не можем разобраться, в Чечне той же. Так вот, ученых герой ищет всю картину, не как у Стругацких — чтобы спасти, а чтобы они ему что-нибудь подсказали, что делать в этом мире. Чтобы этот ужас прекратить, когда книгочеев в нужниках топят.

— Мочат в сортирах!

— С этого начинается кино, когда одного из умников топят в нужнике. Параллели берутся часто из реального опыта: вот, например, сцена с охранным браслетом, который надевают, чтобы монахи не поймали. В Киев я ехал с барышней, был 1957 год. И я ехал с человеком, который вышел из зоны и возвращался к своей семье. Он сидел с 1936 года, двадцать один год, и договорился письмом: чтобы его узнали, он повяжет себе на руку пионерский галстук. Мы приехали в Киев и часа полтора бегали по перрону, как сумасшедшие. Он задирал вверх руку с галстуком, и так никто его и не встретил. Что тут было делать? Я попрощался.

— Вы сами говорили — для того чтобы фильм получился, вы должны увидеть в нем себя, маму или папу. А кого и где увидели в «Хронике арканарской резни»?

— Я всех нас увидел. Мы делали фильм про всех нас. Ничем этот Арканар от нас не отличается — такие же доносы, такая же подлость, такие же тюрьмы, такие же Черные, такие же Серые. Ничего мы не достигли: что было в XVI веке, то и у нас в XXI-м. А земляне — далеко не лучшее произведение.

— В первом варианте сценария вы так же мрачно смотрели на вещи?*

— Это было менее философское и более приключенческое кино. И финал был другой. Румата не возвращался на Землю, как у Стругацких, и не оставался в Арканаре, как в теперешней версии. Он погибал. Зато на планету возвращались люди. Другая экспедиция. Вот какой был финал: идут какие-то купцы, монахи средневековые по современному аэродрому, а в небо начинают подниматься и таять там странные белые корабли. Но и я был другой, в какие-то другие вещи верил. Я знал, что в нашей стране творится ужас, но все–таки считал, что при всем ужасе, который творится у нас, сама идея не должна погибнуть — сама идея благородна! Вместе с тем я помню, как примерно в те годы сказал Володе Венгерову, что Сталин и Ленин — одинаковые убийцы. Был страшный скандал…

— Теперешний Румата в исполнении Ярмольника — кто угодно, но уж точно не человек из светлого будущего.

— Румата — человек с современной Земли, он от нас прилетел. Он твой кореш. На Земле точно такое же говно. Даже были слова в сценарии о том, что «на Земле опять готовились к очередной войне, и всем было не до того». На Земле — психушки и тюрьмы, Земля полна идиотов. А на эту планету землян послали, потому что там начали после пожаров строить странные высокие желтые дома, и это привело землян к выводу, что в Арканаре началось Возрождение! Поэтому бросили экспедицию в 30 человек, чтобы этому Возрождению помочь. Но Возрождения, может, никакого и не было. Так, мелькнуло только. А вот реакция на Возрождение — страшная: всех книгочеев и умников убивают, и они ползут с лучинками через жуткие болота, попадая в руки то бандитов, то солдат, и везде веревка-веревка-веревка и смерть-смерть-смерть.

«Наступление фашизма, что, мне кажется, грозит нашей родине. Потому что при фашизме наконец все делается ясно. Кого мочить, кого не мочить. У нас никогда по-хорошему не получается. Даже в конкретных вещах»

— Картина выглядит вполне реалистично. И что — никаких шансов на решение, даже при безграничных возможностях небожителя?

— Зачем Румата ищет книгочея Будаха и произносит нашу замечательную фразу из «Гибели Отрара»: «То, что мы с тобой разговариваем, вовсе не означает, что мы беседуем»? Он ищет Будаха, потому что тот из этой среды и умный: вдруг сможет что-то подсказать? Ведь Румата может все — королевство изрубить может, как мы видим; я просто выбросил чудеса, где он золото делает из говна. Румата, впрочем, не бог, он играется. Когда все сделано, чтобы его казнить, он начинает играть в то, что о нем говорят, изображать сына Бога, и берет противника на испуг.

— Изменился до неузнаваемости и демонический дон Рэба из книги Стругацких…

— В моем фильме он — чудовищного класса интриган; Румата не может понять, как этот кусок сала его, аспиранта по средневековой интриге, обвел вокруг пальца. Но испугать средневекового человека очень легко — и Румате удается остаться в живых, хотя он обвинен в убийстве короля.

— Оставшись в живых, он и понимает, что никакого ответа на вопросы все равно не отыщет.

— Он находит Будаха. А потом? Будах оказывается дураком и начетчиком, который цитирует что-то, очень похожее на земную философию. И проссаться не может. Начетчик, но умный — его ведут в бочку мыться, а он говорит: «Тело человека покрыто маленькими дырочками»… Что делать дальше, Румата не знает. И никто из землян не знает, но остальные устроились какими-то эрцгерцогами и неплохо живут. Румата — диссидент. Остальные в итоге улетели и послали эту планету куда подальше. А он остался. Правда, потому, что он в безвыходном положении — страшно нарушил устав, вырезав полгорода. Но ведь и у Араты, средневекового Пугачева, была такая же программа, как у Руматы! И он через двадцать минут впарывается во все то же самое: все воруют, все пьют, все режут друг друга. Надо выстрадать, и то не получается.

— То есть средневековая притча напрямую связана с нашими днями.

— О-го-го, ее тема — наступление фашизма, что, мне кажется, грозит нашей родине. Потому что при фашизме наконец все делается ясно. Кого мочить, кого не мочить. У нас никогда по-хорошему не получается. Даже в конкретных вещах. Сколько себя помню, были статьи: «Овощи идут, тары нет» Мой умирающий папа за три дня до смерти попросил меня: «Лешка, я умираю, ты посмотри потом в газетах, интересно, долго еще будут писать «Овощи идут, тары нет?» Папа умер в 1967 году, вот и прикиньте, когда перестали это писать… Всегда в России было два несчастья: ужасные неурожаи и огромные прекрасные урожаи. Между ними всегда и жили, никакой разницы не было. Если был потрясающий урожай, об этом долго писали в газетах, а потом начинали робко сообщать, что урожай сгнил по такой-то причине, и все стало еще хуже, чем в прошлом году, когда был очень маленький урожай. А когда был очень маленький урожай, то он просто был очень маленьким.

— Что-то изменилось после распада СССР?

— Уровень идиотизма начал зашкаливать. Большой урожай мы, счастливые, продали (вот оно, преимущество капитализма), а в неурожай должны привычно покупать, возможно, свой собственный прошлогодний большой. Теперь вопрос. За маленький урожай крестьянин ничего не заработал — понятно. А за большой-то почему не получил? Кто из последующих вождей расскажет уже нашим детям о раскрестьянивании страны? Мы исходим из того, что нам говорит телевидение. Может, вы поделитесь с населением? Как бы это произошло в какой-нибудь африканской стране Уганде? Такого министра сельского хозяйства, как у нас, зажарили бы. Село бы правительство вокруг, посыпало бы его перцем и съело. Или в нормальной демократической стране министра отправили бы преподавать сельское хозяйство, допустим, во Французскую Гвиану, где сельского хозяйства, по слухам, нет. Есть еще вариант харакири. А у нас? Ничего. Должен кто-то за что-то отвечать!

— И в кино — то же самое?

— Пришла вот к нам на студию губернатор Матвиенко, вызвали ведущих режиссеров. Я говорю: «Валентина Ивановна, мы очень рады, что вы у нас губернатор, замечательно, спасибо вам большое. Только у меня один вопросик. Это, правда, случалось при разных губернаторах и в разных городах, но всех людей, которые сидят перед вами, очень сильно избили. Меня очень сильно избили, мой сын чуть не потерял глаз, Сокуров болеет до сих пор, директор студии был избит и ограблен в собственном лифте. Бортко — у своего дома, мой замдиректора — на улице, мой второй режиссер едва не погиб, кинорежиссера Воробьева просто убили. Ведь это входит в ваши обязанности, господа правительство, не услуга — обязанность нас защитить. Нельзя как-нибудь это сделать? Хорошо бы, чтобы нас не избивали, не убивали. Ах, это оборотни в погонах. Открыли новость. Вся страна хохочет». Это что — не средневековье? В обязанность всего правящего класса вообще-то входит защита населения. У нас еще пока не Арканар, но банды фашистов на улицах — это уже что-то похожее.

• 

• 

◀

— Неужели все настолько безнадежно?

— Один талантливый человек, по профессии врач, убедительно сконструировал разговор, которого, возможно, никогда и не было, между Зиновьевым и Сталиным перед казнью Зиновьева, где Сталин говорит: «Я не могу вас не истребить, вы — революционеры и будете революционерами, а революция давно кончилась и всем надоела, пора строить империю. Я империю строю и выстрою, а вы мне будете все время мешать, скулить и составлять против меня заговоры». Сталин и выстроил кровавую, но империю. Опять случилась революция. На этот раз полудемократическая, полуворовская. Что строить — мало кто знает. Как в «Пятнадцатилетнем капитане»: все кричат: «Америка, Америка!», а негр говорит: «Это не Америка, это Африка». Хотя, несмотря ни на что, мы уверены: Россия не пропадет. Хуже, чем было, скорее всего, не будет, а скорее будет лучше. Если не случится фашистский или коммунистический переворот.

— Я присутствовал на репетиции одной из сцен картины, потом смотрел на видео рабочие моменты — кажется, подобного перфекционизма не бывало не только во всей истории отечественного кино, но даже и у вас на предыдущих картинах.

— Я сначала со всей группой встречаюсь и все очень подробно рассказываю. Потом без Ярмольника, без артистов мы ее выстраиваем. Сюжет фильма в том, что есть такое средневековое мерзкое государство, где убивают интеллигентов, книгочеев и умников, и наступает момент, когда главный герой сам превращается в зверя, в животное. Эту сцену ты и видел — мы над ней долго работали. А суть ее вот в чем. Ссора, назовем ее ссорой с возлюбленной, хотя это не совсем так, строится на том, что у него все штаны мокрые из–за дождя. Она в диком ужасе, ей прислали повестку в Веселую башню, то есть в КГБ, монахи требуют ее выдачи. А герой ест суп и говорит: «Найди сухие штаны, я их всех сейчас разгоню». В результате вместо сухих штанов она получает арбалетную стрелу в затылок.

Тогда он с мечами выползает на балку под потолком. И, как богомол перед ударом, должен застыть. Мне кажется, будет эффектная штука. Это будет всего минута. А дальше врываются монахи — их много, он с мечами прыгает вниз. И вот я все растолковал и жду какого-то результата, чтобы на видео мне показали схему. Штаны надо было палкой зацепить, чтобы они закрывали декорацию, чтобы только ее кусочек можно было видеть. А для того чтобы дать художественное право медленно штаны опускать, мы так сделали, чтобы из них сыпались золотые монеты. Я им все растолковал до слез, а штаны не так висят, ничего не закрывают и быстро спускаются!

«Это кайф непередаваемый — создать мир, быть автором мира, которого никогда не было. Мне самое интересное в этом во всем — даже не Леня Ярмольник, не проблема, а создание никогда не существовавшего мира, чтобы ты поверил, что этот мир есть и был, что он такой»

— А более глобальные проблемы, которые затягивают съемки?

— Вокруг группы ходили слоями другие группы — где взять неожиданные типажи или артистов? Естественно, у нас, ведь мы выискиваем бог знает где. Просто хоть гоняй палкой. То же самое с сотрудниками. Ну, запускается какой-то хрен, ему нужен ассистент по актерам, он моего переманивает. Вот она плачет здесь: не хочу от вас уходить, но не могу прокормиться. Это неправда, на ее зарплату можно прокормиться, но это уже ее выбор. У меня нет претензий — иди себе, иди. Меня в этой ситуации вот что обижает: к кому бы уходила… Художников на студии мало, да они и переманивать не будут. Переманивает, как правило, какая-то погань. Ну, хочешь с такими работать — иди.

— Понятны мотивы режиссера, который безумно тщательно выстраивает, вплоть до малейшей детали, пространство, скажем, 1953 года. Но в чем смысл такой деятельности, если речь идет о такой фантастической и условной картине, как «Хроника арканарской резни»?

— Это кайф непередаваемый — создать мир, быть автором мира, которого никогда не было. Мне самое интересное в этом во всем — даже не Леня Ярмольник, не проблема, а создание никогда не существовавшего мира, чтобы ты поверил, что этот мир есть и был, что он такой. Я, может быть, провалюсь, но хочу в себе все это сочинить, выдумать, чтобы появился трогательный мир, чем-то нас напоминающий, а чем-то отталкивающий. Мы собирали его в Чехии из семи или восьми замков — здесь это, здесь то, тут улочка, тут дворец королевский. Я с самого начала сказал: давайте попробуем снять кино с запахом. Снять Средние века через замочную скважину, как будто мы там пожили.

— Эта ощутимая телесность картины мира, ее правдоподобие подчеркивается тем, что люди постоянно заняты поглощением или извержением из себя различных субстанций и жидкостей — то едят, то пьют, то мочатся, то плюют…

Один раз ко мне кто-то пристал: почему столько плюются? Я тогда попросил четверых человек выйти во двор, стать кружком и говорить о чем угодно, но не расходиться. Через полчаса к ним вышел. Сказал: теперь разойдитесь. Посмотрите на асфальт. Там было двести грамм плевков! Человек, когда ему нечего делать, все время плюется.

— Такой натурализм — и не снята сама сцена резни.

— Это было бы очень плохо. Мы не можем этого сделать. Это могут американцы с их вышколенной массовкой. У нас даже из арбалета не умеют выстрелить как следует. И арбалеты у нас не стреляют. Да и чехи, с которыми я работал, как выяснилось, потрясающие в этом смысле люди. Мне, скажем, было надо повесить человека. «Это может делать только специалист». Приезжает специалист на специальном грузовичке, долго разгружается. Потом готовится, вешает какие-то цепи… «Все, я готов». Подхожу, а у человека веревка торчит откуда-то из области копчика. Я говорю: «Стоп, у нас на планете людей вешают не за копчик, а за шею, и на этой планете — тоже». Он замахал руками: «За шею — нет-нет-нет, это опасно». Долго все отстегивал, собрался и уехал. Приезжают другие чехи — для сцены сожжения людей на костре. Когда их каскадер увидел наши полыхнувшие костры с чучелами, в одном из которых корчился обмазанный чем-то наш человек, он закричал: «Это нет-нет-нет, я могу сжигание по сих пор делать», — и показал на щиколотку.

Нет, наработано столько штампов… Не хочется штампов. Мы показали одно убийство, но мощное.

— Почему было принципиально важно делать этот фильм черно-белым? Казалось бы, мир другой планеты — в отличие от войны или начала 1950-х, которые мы помним в хроникальных черно-белых тонах, — мог бы быть по-босховски разноцветным.

— У меня ощущение, что искусство кино в значительно большей степени сохранилось в черно-белом варианте. Произошло с этим искусством два преступления. Как только незвуковое кино стало похожим на искусство, буржуи придумали звук — и убили, к примеру, Чаплина. Что ни говори, сегодня его смотреть скучно, а раньше на него молились. Нанесли страшный удар молотком по черепу, создав совершенно другое искусство. А ведь кино немое и звуковое должно было сосуществовать, как живопись и фотография.

Но им и этого было мало. Придумали в кино цвет. Как правило, плохой. Мы в жизни цвет не замечаем — кроме тех случаев, когда какой-то специальный сенсор в голове включаем. Мы воспринимаем мир черно-белым — во сне ли, наяву ли. Я мир вижу черно-белым. И замечаю цвета только тогда, когда специально начинаю обращать на это внимание. Мне кажется, что черно-белая картинка заставляет какие-то клетки мозга по-другому шевелиться и все равно видеть цвет. Для меня черно-белое — это не отсутствие цвета, а большее его присутствие. Снимается черно-белое море, и мне оно кажется синим, зеленым или желтым. Черно-белое изображение заставляет твой привыкший к цвету мозг дорисовывать. Поэтому чем меньше цвета в кино — тем лучше. Просто надо знать, как снимать черно-белое кино. Не так, как его снимали в 1920-х годах.

Это вообще разное искусство — цветное кино и черно-белое. Скажем, зеленая поляна, куда выезжает танк: он тоже зеленый, но другого оттенка. И красно-желтым с черным дымом стреляет. После этого выбегают красноармейцы, чего, впрочем, трудно добиться в цвете: русская военная форма в цвете — всегда фальшак. Сделаем такую раскадровку в цветном кино — будет плохо. В цветном кино должен выехать кусок гусеницы, в котором запутались земля, кусок говна, цветы… Он остановился, мы снимаем башню танка — фактуры с сочащимся маслом, страшные танкистские шишки на лбу, штыревые антенны. Вывалилась гильза в масло. Это два разных способа изображения. Два разных кино. Живопись и графика — разные же два вида искусства! В черно-белом стрелять надо по-другому, любить надо по-другому, трахаться надо по-другому. В цветном порнографическом кино непременно стараются прыщ замазать, чтобы не выделялся, а в черно-белом — не обязательно.

@темы: фильм, Фильмы, Вторичное творчество, «История Арканарской резни», «Трудно быть богом», Экранизации, Герман, Ссылки

---

И о музыке

[silent-gluk]

Альбом коллектива неизвестных, скрывающихся под именем Космические Странники.
"Посвящен творчеству братьев Стругацких. Далекие отголоски советской фантастики. Мир Полудня".



Треклист
1.За стеклом скафандра 02:54
2.Историк со скорчером 01:34
3.Место крушения - Сатурн 02:51
4.NGS 2770 03:08
5.Океаны других миров 02:51
6.Потерянный сигнал 04:29
7.Замерзшее время 03:00
8.Другие 02:42

Дата выхода: 20 October 2013.
Стиль: ambient, space ambient.

Слушать, скачать:
strugatskywanderer.bandcamp.com

Собираюсь в обозримом будущем послушать. Хотя вряд ли скажу что-то внятное - современная музыка как-то много выше моего понимания.

P.S. Жаль, что скачать - только за плату. Не то чтобы я против платы, просто там ни Киви-платежей, ни СМС... А по-другому я не умею.

@темы: Музыка, Ссылки

---

Борис Стругацкий - архивная запись 2008 года

[silent-gluk]

Оригинал взят у ЖЖ-юзера u_grin в Борис Стругацкий - архивная запись 2008 года

www.bbc.co.uk/russian/multimedia/2012/11/121120...
Редкая запись - Борис Натанович поет)))
UPD: страница не находится при доступе с мобильных устройств, только с компа!

А вот как бы _скачать_ эту запись, кто-нибудь представляет?..

@темы: Б.Стругацкий, Аудио, Ссылки

---

И еще раз о фильме...

[silent-gluk]

Утащим статью отсюда: www.vedomosti.ru/lifestyle/news/18803451/trudno...

«Трудно быть богом» наконец-то выходит на экраны
Последний фильм Германа потряс зрителей Римского кинофестиваля

Автор Антон Долин



«Герман предлагает лекарство от паралича, поразившего творче­ские способности многих обитателей нашего рационального века»

Этот фильм стал легендой еще до того, как его увидел хотя бы один человек. «Трудно быть богом» Алексея Германа по повести братьев Стругацких все-таки завершен и добрался до мировой премьеры, полгода спустя после смерти своего автора. За эту картину Алексея Германа сражались многие фестивали, но получил его Рим.

НЛО в Вечном городе

Если все-таки считать «Трудно быть богом» Алексея Германа научной фантастикой (а как раз такое определение в середине 1960-х применяли к первоисточнику фильма, одноименной повести братьев Стругацких), то аналогия с НЛО в заголовке не покажется странной: такое впечатление, будто в Риме и правда приземлился инопланетный корабль. Свидетели события не верят своим глазам, они в шоке. Именно такая реакция — не больше и не меньше — ждала трехчасовую эпиче­скую картину знаменитого российского режиссера на Восьмом Римском международном фестивале. Слабые духом или просто незнакомые со стилем Германа сбежали даже с пресс-показа, но оказались в меньшинстве. Те же, кто досидел до финала, аплодировали до самого конца отнюдь не коротких титров, а потом выходили будто оглушенные на подкашивающихся ногах. Чего было ждать от критиков и тем более обычной публики, если даже искушенный Умберто Эко — первый итальянский зритель картины — потерял от нее дар речи и несколько дней приходил в себя, прежде чем написать восхищенное эссе, свою первую в жизни кинорецензию?

«Трудно быть богом» показывали вне конкурса. Такой была последняя воля самого режиссера, который лишь однажды в жизни участвовал в соревновании за фестивальный приз — в Каннах в 1998-м, где показывали «Хрусталев, машину!». С состязательной рутиной Герман знаком не был, и отсутствие награды для его выдающейся работы (председатель жюри Мартин Скорсезе потом честно признавался, что в фильме ничего не понял) так и осталось для него незаживающей раной до конца жизни. Ни публичные извинения от французских критиков, не сумевших рассмотреть картину вовремя, ни включение «Хрусталева» журналом Cahiers du Cinéma в список самых важных фильмов ничего не изменили. Ехать в Канны и бороться за «Золотую пальмовую ветвь» Герман не собирался. Хотя «золота», которое ему так и не досталось при жизни, он заслуживал.

С этим были согласны многие, но довел дело до конца Марко Мюллер. На протяжении нескольких лет этот влиятельный куратор, тогда возглавлявший Венециан­ский кинофестиваль, звал Германа с «Трудно быть богом» к себе. Прошло время, Мюллер покинул Венецию и возглавил Римский фестиваль, Герман ушел в мир иной — но семья оказалась верна данному когда-то обещанию. Пусть смотр в столице Италии совсем юный, особенно в сравнении с Венецией, но чествуют Германа именно здесь. И здесь же ему присужден первый в его жизни международный «золотой приз» за вклад в кинематограф. Впервые в истории фестивального движения — посмертно.

Годы, не потраченные зря

«Я часто задавалась вопросом: почему в течение пятнадцати лет после “Хрусталева” большие фестивали так и не отметили Германа за вклад в киноискусство? Банальный прагматичный ответ, конечно же, ясен: ждали нового фильма, — констатирует отборщик Римского фестиваля Алена Шумакова, чьими усилиями и организована мировая премьера. — Алексей Юрьевич делился с Марко Мюллером своими размышлениями об искусстве, о кино, так как находил в нем правильного собеседника. И конечно же, они говорили о Фильме с большой буквы: Герман решил доверить его Мюллеру вне зависимости от конкретного фестиваля. Однако место фестиваля, которым сегодня тот руководит, весьма символично. В Риме нет занесенных снегом в ноябре склонов, с которых начинается фильм. Однако часть Рима есть в фильме: речь идет об историческом смысле культуры, так наглядно напоминающей о себе в Вечном городе. Поэтому то, что фильм представлен на Римском фестивале, — отнюдь не проявление той случайной необходимости и даже не необходимость случайности. Это результат крепких культурных связей, на которых основывается кино Германа».

Шумакова добавляет, что потраченные на «Трудно быть богом» полтора десятилетия не прошли зря. С этим трудно поспорить. Бесконечный скепсис российских синефилов и поклонников Германа, издалека следивших за изнурительным, казавшимся бесконечным процессом рождения фильма, эффектно посрамлен. Даже зрители экстремального «Хрусталева» признают чрезвычайную, беспрецедентную постановочную сложность и глубину новой картины, содержательная и формальная плотность которой не позволяет подходить к ней с мерками, привычными для оценки прокатного и фестивального кино. Притча о землянине, попавшем в мир Арканара, мрачнейшего инопланетного Средневековья, и не сумевшем до конца выдержать нейтралитет, перестала быть гуманистическим манифестом, каким ее задумывали Стругацкие. Она обернулась радикальным анализом и беспощадным диагнозом современного состояния мира.

Леонид Ярмольник, сыгравший главного героя, дона Румату (вероятно, лучшую роль своей жизни), уверен, что фильм все-таки несет людям свет: «Когда мы начинали снимать, очень хотели ко вторым выборам Путина успеть. Казалось, очень важно это сделать, чтобы избиратель понимал, что его ждет. Считалось, что Герман снимает кино про Путина, а Румата — это Путин. К счастью, мы к выборам не успели… Да, кино у нас получилось мрачное. Оно о неспособности людей изменить историю; а ведь десять лет назад не было так страшно жить, как сегодня. Будто какой-то заговор людей… против самих себя. Ничего не изменилось со времен Средневековья, к сожалению. Но ведь это еще и такая Библия, энциклопедия того, как надо и как ни в коем случае не надо поступать! Кино о том, почему бессмысленно переделывать нашу цивилизацию, и о том, почему нельзя этим не заниматься».

Лекарство от паралича

Что рассмотрят в «Трудно быть богом» российские зрители — и кем они окажутся, и сколько их будет, — пока предсказать невозможно. Только что была объявлена дата начала национального проката: 13 февраля 2014 года. Ни число копий, ни продолжительность проката пока не известны. Кто и как будет смотреть картину по всему миру, тоже непонятно. Одной из первых идей Светланы Кармалиты, вдовы и соавтора сценария картины, и Алексея Германа-младшего, заканчивавшего работу над фильмом отца, была мысль устраивать премьеры «Трудно быть богом» в крупнейших музеях современного искусства. В самом деле, от кинематографа в его обычном понимании в картине мало что осталось, зато появилось так много нового, что к трактовкам пора подключать не столько историков кино, сколько искусствоведов, социологов и культурологов.

Пока же все эти роли взял на себя Мюллер, директор Рим­ского фестиваля и крупнейший европейский специалист по российскому кино, представивший «Трудно быть богом» итальянцам и международным гостям. «В своем финальном фильме — с болью мы, поклонники его кинематографа, произносим слово “посмертный” — Герман предлагает лекарство от паралича, поразившего творческие способности многих обитателей нашего рационального века, — объясняет Мюллер. — “Трудно быть богом” подводит итог исследования времени и памяти, которое режиссер вел на протяжении всей жизни, и скрещивает абсурдность прошлого и настоящего в воображаемом Средневековье близкого будущего. Эта эпоха станет свидетелем разрушения культуры, легализации ксенофобии, нескончаемых гражданских войн, чудовищной жестокости, корни которых в лаборатории кошмаров сталинского СССР, хотя и не только там. Эти кошмары переживут всех нас на много столетий — похоже, фильм сообщает нам именно об этом».

Пугающие выводы, да еще и в сочетании с трудновыносимым радикализмом художественного языка, в очередной раз опередившего свое время: для кого эта картина? Показ в Риме дает первый возможный ответ на этот вопрос. Итальянцы, с их терпеливым вниманием к искусству — от классического до самого авангардного, — оценили уникальный сплав архаики и новаторства, эксперимента и традиции. Германа в этом году им представили, по сути, впервые. Сначала в Венеции с огромным успехом прошел показ отреставрированной копии фильма «Мой друг Иван Лапшин» (не лишне ее было бы увидеть и россиянам, но об этом пока речи нет), теперь в Рим привезли «Трудно быть богом». Зрителей, по сути, поставили перед фактом появления в пантеоне еще одного великого режиссера — и они поверили, что он этого достоин. Очередь за остальными. Со следующего года «Трудно быть богом» перестает быть мифом и становится реальностью.

1. По ссылке можно найти еще галерею кадров.

2. Скажите, пожалуйста, что это у меня от недосыпа уже глюки и что в статье нет фразы "Румата - это Путин".

3. А если цивилизацию не _переделывать_ - так или иначе, техникой ли, творчеством, чем угодно - с чего она будет меняться? А ведь меняется же... Я бы поняла еще, что нет смысла/возможности переделывать цивилизацию "снаружи". А изнутри - всякое наше действие так или иначе ее меняет...

@темы: фильм, Фильмы, Вторичное творчество, «История Арканарской резни», «Трудно быть богом», Экранизации, Герман, Ссылки

---

И опять о фильме...

[silent-gluk]

Сегодняшний перепост утащен отсюда: www.svoboda.org/content/article/25169177.html?n...

Культура
Трудно быть богом. И зрителем

На кинофестивале в Риме состоялась премьера фильма Алексея Германа-старшего по роману братьев Стругацких

Кадр из фильма "Трудно быть богом"

У фильма "Трудно быть богом" непростая судьба: непосредственная работа над лентой продолжалась почти 15 лет, Алексей Герман скончался в феврале 2013 года, и озвучание фильма завершал его сын, режиссер Алексей Герман-младший. На премьере на кинофестивале в Риме присутствовали поклонники творчества Германа, а также российские чиновники от Министерства культуры.  После премьеры корреспондент РС Дмитрий Волчек поделился своими впечатлениями о фильме в программе "Время Свободы".



Фильм был задуман в 1968 году. Сценарий тогда писался вместе с братьями Стругацкими, но Госкино его закрыло после вторжения в Чехословакию, потому что возникли  неконтролируемые ассоциации, как тогда говорили. Алексей Герман вернулся к нему уже в 1998 году. В 2000 году начались съемки в Чехии. Конечно, за все эти годы вокруг фильма сложилась легенда: кто-то видел отрывки, кто-то видел неозвученную версию. Петр Вайль смотрел, с огромным воодушевлением отзывался о незаконченной работе. Год назад вышел фильм "Трудно быть богом", который снял швейцарский режиссер Антуан Каттан, или Антон Катин, как он называет себя в России. Это документальная лента о съемках фильма Германа. Мы с Антуаном говорили о том, почему фильм не завершен: во-первых, авторский перфекционизм, во-вторых, психологическая травма, которую Герман получил, когда публика очень холодно приняла фильм "Хрусталев, машину!" в Каннах в 1998 году. Все эти годы ходили слухи, что фильм готов, что его покажут в Берлине, что покажут в Венеции, но всякий раз откладывалось. При этом съемки давно закончились, фильм был смонтирован несколько лет назад. Оставался только звук. И вот сейчас, только после смерти Алексея Германа, работу завершили его вдова Светлана Кармалита и Алексей Герман-младший.

Премьера  в Риме – инициатива Марко Мюллера, который много лет возглавлял фестиваль в Венеции, а теперь возглавил Римский фестиваль. Мюллер дружил с Германом и прекрасно подготовил эту премьеру. Перед показом он прочитал эссе одного из первых зрителей картины – Умберто Эко. Оно уже переведено на русский и опубликовано в "Новой газете". Эко говорит, что не только богом быть трудно, но и трудно быть зрителем, потому что это очень сложная работа – смотреть такой фильм.

Потом говорила Светлана Кармалита. Она сказала, что ужасно, что премьера фильма проходит без автора: "Мы стоим на сцене вдвоем с сыном. И мы привезли сюда картину, воплощение одного из смыслов Лешиной жизни".

Алексей Герман-младший на премьере сказал: "Такой фильм мог быть снят только в России. Это образец антииндустриального кино. Это вызов тому упрощенному пониманию кинематографа, который существует в последнее время во всем мире. Когда фактически все фильмы одни и те же. Я очень хочу надеяться, что этот фильм – я верю в это! – станет таким же явлением, как живопись Малевича, по которой знают Россию, Кандинского, Филонова, как Толстой, как лучшие образцы русской культуры, которые были всегда сложны, самобытны".

Мне кажется, его слова были адресованы, в частности, российским чиновникам, которые присутствовали на премьере: министру культуры Владимиру Мединскому и директору Департамента кинематографии Вячеславу Тельнову. Кто-то говорил, что во время сеанса Мединский довольно долго отвлекался на свой мобильный телефон. Но я все-таки смотрел на экран, сам этого не видел, за Мединским не следил. Будем надеяться, что российский прокат этого фильма будет нормальный. Говорят, что он должен быть показан предпрокатом в декабре, а на экране выйдет в феврале.  К счастью, в Риме не повторилась каннская история. Зрители уже были готовы к такой сложной картине. К тому же в Италии  любят братьев Стругацких. Книга "Пикник на обочине" – бестселлер, который переиздавался много раз.

Но вот можно уже и произнести слово "шедевр". Это действительно выдающийся фильм, ни на что не похожий. Действие происходит в условном Средневековье на другой планете, куда прибывает с Земли Румата (Леонид Ярмольник). И у него на голове камера, которая все происходящее снимает. И действительно, многие сцены мы видим как бы глазами героя. Все необычайно близко, и весь кадр заполнен мельтешением, это как гравюра со множеством мелких деталей: все движется, все шумит, отовсюду появляются новые фигуры, новые голоса. Конечно, такой фильм можно смотреть только на очень большом экране. Я бы сказал, что главный герой этой картины – грязь. Буквально все тонет в грязи, в глине, нечистотах, отбросах, моче, соплях даже. Ну и горы трупов.



В Арканаре религиозный фашистский орган захватывает власть и истребляет всех ученых. Светлана Кармалита говорила о том, что это не фильм о России, а фильм об опасности фашизма вообще, где угодно. Но мне кажется, что все же в большей степени о России, причем о России сегодняшней, где спецслужбы и духовенство  удивительно ладят.

В какой-то степени это концептуальное продолжение "Хрусталева". Там тоже эта насыщенность предметов в кадре – все равнозначно, все имеет значение: тут кипит чайник, тут кто-то бежит, откуда-то идет дым. То же происходит со звуком, когда все звуки одновременно накладываются друг на друга.

Может быть, это и хорошо, что фильм не разрешили снять в 1968 году. Благодаря этой глупости советской цензуры возникло такое необычайное произведение, уже принадлежащее нашему веку. Разумеется, это и о том, что происходит сейчас. Герман был обеспокоен фашистскими настроениями в российском обществе, повторял фразу Стругацких, что за серыми приходят черные. Но все-таки это ни в коем случае не политическая агитка, не фильм на злобу дня. Это кино для многих поколений, и каждое будет открывать для себя что-то новое.

Была интересная дискуссия в римском музее искусства XXI века, в которой участвовали поклонники Германа и кинокритики. Приехал внук Аркадия Стругацкого, которому фильм очень понравился. Интересно говорил Антон Долин, автор книги о Германе. Он, в частности, сказал, что художник Петр Павленский, автор нашумевшей акции на Красной площади, мог бы стать персонажем фильма "Трудно быть богом".

Думать - оно, конечно, не развлечение а обязанность, но кажется мне, что этот постулат временами воспринимается чересчур буквально...

@темы: фильм, Фильмы, «Пикник на обочине», Вторичное творчество, «История Арканарской резни», «Трудно быть богом», Экранизации, Герман, Ссылки

---

Ну вот как так можно жить???

[silent-gluk]

Сколько раз я перечитывала и "Попытку к бегству", и "Пикник на обочине", и только вчера до меня дошло, что они, в общем, вполне себе перекликаются. "Человечество" (в широком смысле этого слова) получает "от инопланетян" технологию, к которой мало того что не готово, так и, пожалуй, не может ее еще осознать именно как технологию. И что из этого получилось.

И "Жук в муравейнике", получается, тоже довольно близок к ним. Да, тут не технология, человечество в истории "подкидышей" уже не видит мистики... Но все равно - "странный подарок". Но тут он сразу воспринимается как "опасный"...

Интересно, какая же из этого мораль? Что феодальное и капиталистическое общества потихоньку пытались использовать доставшееся (хоть и, скорее всего, "забивали микроскопами гвозди"), а коммунистическое - нет?..

@темы: Параллели, «Жук в муравейнике», Попытка к бегству, «Пикник на обочине»

---

А вот и воскресенье...

[silent-gluk]

И сегодня с нами сборник.



Суперобложка...





И обложка.




Авантитул.




Контртитул и титульный лист.




Оборот титульного листа.




Оглавление - на всякий случай.




Редакторское предисловие.




Кажется, шмуцтитул. Или как обозвать то, что идет после предисловия?




Страница, объясняющая, зачем мы на это издание смотрим.



Strugatsky A. White Cone of the Alaid / Strugatsky A., Strugatsky B.; Translated by M.Ginsburg // Last Door to Aiya. - New York: S.G. Phillips, 1968. - P.145-167. - Англ. яз. - Загл. ориг.: Белый конус Алаида.

@темы: Картинки, Переводы, Библиофильское, Белый конус Алаида, Библиография, Книги

---

Октябрьская библиография

[silent-gluk]

Ну все, отступать некуда: завтра уже декабрь. И я предлагаю вашему вниманию октябрьскую библиографию. Традиционно утащенную отсюда: www.rusf.ru/abs/sb1310.htm

СТРУГАЦКИЕ. ТЕКУЩАЯ БИБЛИОГРАФИЯ
ОКТЯБРЬ 2013

(на русском языке)


ПУБЛИЦИСТИКА


Стругацкий Аркадий. Нельзя бросать весла // Калининградский целлюлозник. – 1978. – 10 февр. (№ 6). – С. 4. – (Альманах фантастики)



Стругацкий Борис. [Ответы из сетевого офлайн-интервью о перспективах развития космической техники] / Подгот. В.Борисов // Шанс (Абакан). – 2013. – 3-9 окт. (№ 40). – С. 16. – (ФутурКонгресс)


ПЕРЕВОДЫ

Книга непристойностей: Антология / Придумал и составил М.Фрай; Дизайн В.Назарова; Оформл. А.Горбачева; Ил. на обл. Т.Либерман; Отв. ред. М.Стукалина; Худож. ред. А.Горбачев. – СПб.: Амфора, 2001. – 334 с. – (Locus Solus). 5.000 экз. (п) ISBN 5-94278-126-5. Содерж.: С. 62-80: Акутагава Рюноскэ. Бататовая каша / Пер. с яп. А.Стругацкого [芥川龍之介. 芋粥]

ПОДРАЖАНИЯ, ПАРОДИИ, ПРОДОЛЖЕНИЯ

Альтанов Андрей. Право на жизнь: Фантаст. роман / Компьютерный дизайн Г.Смирновой; Отв. ред. А.Синицын. – М.: АСТ; Астрель, 2011. – 347 с. – (S.T.A.L.K.E.R.). 10.000 экз. (п) ISBN 978-5-17-073648-5; ISBN 978-5-271-35778-7

Б.а. Крестословица по произведениям А. и Б. Стругацких // Кузнецкий рабочий (Новокузнецк). – 1991. – 26 окт. (№ 200). – С. 4. – (Золотой шар)

Калашников Николай. Крестословица: По произведениям Аркадия и Бориса Стругацких // Кузнецкий рабочий (Новокузнецк). – 1991. – 22 мая (№ 87). – С. 4. – (Лит. страница)

Лившин Семен. Золушка / Рис. А.Соколова // Лит. газета (М.). – 1964. – 23 июля (№ 87). – С. 2. – (Пародии).

Содерж.:


А.Стругацкий, Б.Стругацкий. Антизолушка

ЛИТЕРАТУРА О ЖИЗНИ И ТВОРЧЕСТВЕ

Гопман Владимир. Любил ли фантастику Шолом-Алейхем?: Статьи о современной – и не только – фантастической литературе / Ред. О.Бэйс; Сер. оформл. Б.Брайнина; Обл. В.Любарова. – Иерусалим: Млечный путь, 2012. – 255 с.: ил. – (Звезды «Млечного пути»). (о) ISBN 978-965-7546-31-4. Содерж.: С. 5-11: Объяснение в любви: [О братьях Стругацких]

Попов Александр. Будущее просто шло своей дорогой: Опыты конструирования возможностей / Предисл. А.Асмолова «От Гадких Лебедей к прогрессорам» (С. 5-14); Дизайн обл. М.Селиверстовой. – Ижевск: ERGO, 2013. – 252 с. – (Антропо. Праксис). (о) ISBN 978-5-98904-185-5 Цикл лекций «Будущее просто шло своей дорогой!» (С. 76-113) подготовлен по мотивам исследования двух произведений братьев Стругацких: «Гадкие лебеди» и «Туча».

Б.а. Знакомьтесь: «Фант»: [О КЛФ в Хабаровске] // Калининградский целлюлозник. – 1979. – 14 сент. (№ 36). – С. 4. – (Альманах фантастики)
Среди заочных друзей «Фанта» – братья Стругацкие, Ольга Ларионова, Лидия Обухова, Андрей Балабуха.

Б.а. Книги ведут в мир приключений // Комсомольская правда (М.). – 1964. – 22 дек.
Многочисленные любители приключенческой литературы с интересом встретят появление в свет пятитомника новейших научно-фантастических и приключенческих произведений советских и зарубежных писателей, который будет выпущен в 1965 году в качестве приложения к журналу ЦК ВЛКСМ «Сельская молодежь». В него войдут лучшие романы, повести и рассказы И.Ефремова, братьев Стругацких, А.Казанцева, Рея Брэдбери, Г.Элсона, Агаты Кристи, Станислава Лемма, Айзека Азимова и других.

Б.а. Право на «Полдень»: [О журн. «Полдень, XXI век»] // Кн. обозрение (М.). – 2013. – 17 февр. – 4 марта (№ 4). – С. PRO2. – (Новости)

Балабуха Андрей, Ларионова Ольга. К вечной молодости: [О Жюле Верне] / Беседу записал Ю.Федин // Калининградский целлюлозник. – 1979. – 23 марта (№ 12). – С. 4. – (Альманах фантастики)
Цитируется статья А.Стругацкого «Мой Жюль Верн».

Борисов Владимир. Выборы и выбор // Шанс (Абакан). – 2013. – 12-18 сент. (№ 37). – С. 4. – (Живой Журнал ШАНСа читают все!)
О повести братьев Стругацких «За миллиард лет до конца света».

Борисов Владимир. Единственный лекарь будущего // Шанс (Абакан). – 2013. – 19-25 сент. (№ 38). – С. 16. – (ФутурКонгресс)
В частности, о Г.Альтове, С.Леме, братьях Стругацких.

Борисов Владимир. Софийский фантклуб // Калининградский целлюлозник. – 1980. – 18 янв. (№ 3). – С. 4. – (Альманах фантастики Альфант. Вып. 1)
Любители фантастики из Клуба имени Ефремова провели несколько национальных конференций – по проблемам НФ, по работе клубов, вслед за Софийским появившихся в других городах Болгарии, семинар молодых фантастов, встречи с известными советскими фантастами Аркадием Стругацким и Дмитрием Биленкиным.

Громова Ариадна, Мирер Александр, Гансовский Север, Емцев Михаил, Парнов Еремей, Рич Валентин, Григорьев Владимир. Круглый стол фантастов // Моск. комсомолец. – 1965. – 14 марта
М.Емцев: Наконец, еще одно традиционное направление, – это социальная фантастика. Я считаю, что «Попытка к бегству» Стругацких – блесятщий в этом отношении пример.

Днепров Анатолий. На перекрестках фантастики: (Заметки писателя-фантаста) // Молодой коммунист (М.). – 1964. – № 12. – С. 113-118. – (Открытая трибуна читателя)
С. 115, 117-118: Аркадий и Борис Стругацкие. Путь на Амальтею; Стажеры; Далекая Радуга.

Драничников А. Вся наша жизнь – это фантастика предыдущих столетий: [Ответ на вопрос: «За что вы любите фантастику?»] // Калининградский целлюлозник. – 1980. – 20 июня (№ 24). – С. 3. – (Альманах фантастики Альфант. Вып. 3)
Моя первая книжка – «Война миров» Герберта Уэллса, любимые авторы – Аркадий и Борис Стругацкие, Станислав Лем, Иван Ефремов.

Егоров Борис. Где начинается будущее?: [Рец. на кн.: Лем С. Непобедимый] // Лит. газета (М.). – 1965. – 30 янв. – (Размышления над книгой)
И прежде, и сейчас я не делаю секрета из того, что Станислав Лем входит в четверку моих любимых писателей-фантастов. Он, братья Стругацкие, Рей Бредбери – вот она, эта четверка. Мои товарищи и я ждем от них и других писателей больших, истинно волнующих произведений.

Журавлева Валентина, Альтов Генрих. Экран, открытый в будущее // Искусство кино (М.). – 1965. – № 2. – С. 63-66
Другое новое качество человека будущего в том, что он, как говорит Митчел Уилсон, живет рядом с молнией. Сплошь и рядом человеку придется принимать быстрые решения, совершать (на свою ответственность) действия, от которых будет зависеть многое в глобальном и даже космическом масштабе. Это новое качество можно показать в самых различных ситуациях – оно само просится на экран. Подобная ситуация изображена, например, в первой же главе романа бр. Стругацких «Возвращение» или в эпизоде, когда Мвен Мас ставит опыт («Туманность Андромеды» И.Ефремова). /.../ В романе Стругацких «Возвращение» о Луне напоминает только одна строчка: Луна расчерчена серыми квадратами гигантских космодромов. Одна строчка – но это сразу переносит в будущее!

Критский А. Цели клуба – пропаганда НФ: [Ответ на вопрос: «За что вы любите фантастику?»] // Калининградский целлюлозник. – 1980. – 20 июня (№ 24). – С. 3. – (Альманах фантастики Альфант. Вып. 3)
Фантастику люблю с тринадцати лет. Любимые писатели – Стругацкие, Бредбери, Шекли, Кларк.

Парнов Еремей. Устремленная в будущее / [Беседовала] В.Лаврецкая // Калининградский целлюлозник. – 1980. – 18 янв. (№ 3). – С. 4. – (Альманах фантастики Альфант. Вып. 1)
Когда мои коллеги, например, рисуют в своих книгах коммунистическое будущее, они остаются людьми современного социалистического общества. Так, герои этого будущего из произведений известных фантастов братьев Стругацких близки и понятны сегодняшнему молодому человеку во многом, думаю, именно потому, что по поведению и нравственному облику они похожи на лучших наших современников.

Привалов Борис. Дела и заботы «веселого цеха» // Лит. газета (М.). – 1965. – 9 февр. – (Навстречу II съезду писателей РСФСР)
Братья Стругацкие напечатали озорную фантастическую повесть «Суета вокруг дивана».

Симонов Юрий. Наш друг «Альфант» // Калининградский целлюлозник. – 1980. – 19 сент. (№ 37). – С. 3. – (Альманах фантастики Альфант. Вып. 5)
В рубрике «Говорят писатели» опубликованы заметки А.Стругацкого о советской фантастике, рожденной революцией. Закономерен и вывод А.Стругацкого о том, что в человеке настоящего закладываются черты человека будущего, и ответственность за будущее и есть осмысленное, боевое действие против недостатков настоящего. Стремление не бросать весла, как предлагают в западной фантастике, а упорно грести против трудных и даже опасных проблем роста цивилизации – вот смысл жизни каждого и основа нашей советской фантастики.

Симонов Юрий. Резонанс: [Ответ на вопрос: «За что вы любите фантастику?»] // Калининградский целлюлозник. – 1980. – 8 авг. (№ 31). – С. 3. – (Альманах фантастики Альфант. Вып. 4)
Мои любимые авторы: А.Беляев, Стругацкие, С.Лем, О.Ларионова («Леопард с вершины Килиманджаро»), Р.Бредбери.

Флейшман Юрий. Увлечение: [О чтении книг Стругацких в клубах любителей фантастики] // Кузнецкий рабочий (Новокузнецк). – 1991. – 22 мая (№ 87). – С. 4. – (Лит. страница)

Шрейдер Ю. Право на воображение // Калининградский целлюлозник. – 1980. – 20 июня (№ 24). – С. 3. – (Альманах фантастики Альфант. Вып. 3)
В повести братьев Стругацких «За миллиард лет до конца света» один из ключевых моментов связан с попыткой подставить под сомнение общепринятый в науке тезис, который лучше всего выражен словами Эйнштейна: «Природа не злонамеренна». Идея, что природа не ставит помех исследователю, не сбивает его с толку, кажется самоочевидной. Именно поэтому ее целесообразно подвергнуть испытанию на прочность. Можем ли мы, изучая сложные объекты, исключить их направленное влияение на исселдователя? Думаю, что чисто фантастический сюжет Стругацких полезен для развития науки, он стимулирует размышления над ее методологическими основами.

Якушина Наталья. Мы никого не рвали: [О семинаре «Малеевка-Интерпресскон: новая волна»] // Кн. обозрение (М.). – 2013. – 17 февр. – 4 марта (№ 4). – С. 16. – (Клуб / Фантастика)
Кроме того, Дмитрий Вересов дал всем участникам интересное задание – написать синопсис к произведению «Трудно быть богом» братьев Стругацких, которое нужно было выполнить за день.


РЕДАКТОРСКАЯ И СОСТАВИТЕЛЬСКАЯ РАБОТА

Гансовский Север. Шаги в неизвестное: Фантаст. повести и рассказы / Рис. Л.Бирюкова; Отв. ред. А.Стругацкий; Худож. ред. Г.Ордынский. – М.: Детгиз, 1963. – 256 с.: ил. 115.000 экз. (п).

ЛИТЕРАТУРА О ПОСТАНОВКАХ И ЭКРАНИЗАЦИЯХ

Мартин Даниил. Новый «Малыш»: [Об экранизации повести братьев Стругацких] // Кн. обозрение (М.). – 2013. – 17 февр. – 4 марта (№ 4). – С. 16. – (Клуб / Фантастика / Новости)



(на английском языке)

ХУДОЖЕСТВЕННЫЕ ПРОИЗВЕДЕНИЯ

Path into the Unknown: The Best of Soviet Science Fiction / Cover: Powers; Introduction (P. 7-11) by Judith Merril. – New York: A Dell Book, 1968. – 189 pp. (pb). First Dell printing – November 1968 Contents: P. 91-109: Strugatsky Arkady and Boris. An Emergency Case P. 110-122: Strugatsky Arkady. Wanderers and Travellers [Стругацкий Аркадий, Стругацкий Борис. Чрезвычайное происшествие; О странствующих и путешествующих]

Path into the Unknown: The Best Soviet Science Fiction / Cover: W.F.Phillipps. – London: Pan Books Ltd., 1969. – 187 pp. (pb). Contents: P. 86-105: Strugatsky Arkady and Boris. An Emergency Case P. 106-118: Strugatsky Arkady. Wanderers and Travellers [Стругацкий Аркадий, Стругацкий Борис. Чрезвычайное происшествие; О странствующих и путешествующих]

(на китайском языке)

ХУДОЖЕСТВЕННЫЕ ПРОИЗВЕДЕНИЯ

科幻作品选集 / 李敏 沈君 轶伦 译; 封面设计: 古 平; 克柳叶娃编; 责任编辑: 肖枕石 袁同辰. – 北京: 科学普及出版社出版, 1991. – 326 页. 印数 5.600 册. ISBN 7-110-01259-X. 目录: 页. 1-190: 斯特鲁迦斯基•阿尔卡琪, 斯特鲁迦斯基•鲍里斯. 浪起风平 [Стругацкий Аркадий, Стругацкий Борис. Волны гасят ветер]

(на немецком языке)

ХУДОЖЕСТВЕННЫЕ ПРОИЗВЕДЕНИЯ

Strugazki Arkadi und Boris. Die gierigen Dinge des Jahrhunderts; Milliarden Jahre vor dem Weltuntergang / Einbandentwurf: Schulz/Labowski; Redakteur: Hannelore Menke. – Berlin: Verlag Volk und Welt, 1984. – 280 S. 2. Auflage 1984 (Rollendruck) Inhalt: S. 5-164: Die gierigen Dinge des Jahrhunderts: Phantastischer Roman / Aus dem Russischen von Heinz Kübart S. 165-279: Milliarden Jahre vor dem Weltuntergang: Eine unter seltsamen Umständen aufgefundene Handschrift: Phantastische Erzählung / Aus dem Russischen von Welta Ehlert [Стругацкий Аркадий, Стругацкий Борис. Хищные вещи века; За миллиард лет до конца света]

Strugazki Arkadi und Boris. Die Schnecke am Hang / Aus dem Russischen von H.Földeak; Umschlagzeichnung von Hans Ulrich & Ute Osterwalder; Mit einem Nachwort (S. 255-277) Darko Suvin (Deutsch von Franz Rottensteiner); Umschlag nach Entwürfen von Willy Fleckhaus und Rolf Staudt. – Frankfurt am Main: Suhrkamp Taschenbuch Verlag, 1979. – 277 S. – (suhrkamp taschenbuch 434; Phantastische Bibliothek. Band 13). ISBN 3-518-06934-9. Zweite Auflage, 11.-18. Tausend 1979 [Стругацкий Аркадий, Стругацкий Борис. Улитка на склоне]

ЛИТЕРАТУРА О ЖИЗНИ И ТВОРЧЕСТВЕ

Science Fiction: Theorie und Geschichte / Herausgegeben von Eike Barmeyer. – München: Wilhelm Fink Verlag, 1972. – 383 S. – (Uni-Taschenbücher. 132). ISBN 3-7705-0642-1. Inhalt: S. 7-23: Barmeyer Eike. Einleitung S. 128-133: Brandis Jewgeni und Dmitrijewski Wladimir. Im Reich der Phantastik S. 318-339: Suvin Darko. Ein Abriß der sowjetischen Science Fiction / Aus dem Englischen von Franz Rottensteiner S. 375-383: Namen- und Titelregister

(на сербском языке)

ХУДОЖЕСТВЕННЫЕ ПРОИЗВЕДЕНИЯ

Стругацки Аркадиj и Борис. Пикник поред пута: Роман / Превео са руског Андриj Лаврик; Поговор А.Л. «Сталкер у зони пикника» (С. 197-204); За издавача Владимир Димитриjевиħ; Лектор Лусила Деспот. – Београд: Наш Дом, 2011. – 205 с. Тираж 400 примерака. ISBN 978-86-7268-053-9. [Стругацкий Аркадий, Стругацкий Борис. Пикник на обочине]

В обзоре использована информация, полученная от Юрия Флейшмана.

@темы: Публицистика, «Волны гасят ветер», Туча, Возвращение, «За миллиард лет до конца света», А.Стругацкий, Попытка к бегству, Улитка на склоне, Чрезвычайное происшествие, Критика, Суета вокруг дивана, «Малыш», Фанфикшн, Б.Стругацкий, Вторичное творчество, О странствующих и путешествующих, «Гадкие лебеди», «Трудно быть богом», «Путь на Амальтею», «Стажёры», «Хищные вещи века», Библиография, Ссылки

---

[silent-gluk]

Продолжаем сбор отзывов... Сегодняшний - отсюда: vozduh.afisha.ru/cinema/trudno-byt-bogom-alekse...

«Трудно быть богом» Алексея Германа: будущего не существует

На Римском кинофестивале состоялась премьера последнего фильма Алексея Германа, который, казалось, никогда не будет закончен. Антон Долин считает, что, бесконечно затягивая время, Герман в итоге идеально с ним совпал.



Кино15 ноября



Люди с Земли прилетели на другую планету, где царило мрачное Средневековье. Люди надеялись на скорое Возрождение, но в Арканаре все было спокойно: ведьм по-старинке сжигали на площадях, художников и писателей топили в нужниках, несогласных отправляли к палачам в Веселую башню. Тогда люди с Земли подумали: а вдруг что-то можно изменить? Этот сюжет мы знаем наизусть, даже если не читали «Трудно быть богом» Стругацких. Всем известно, что с далекого 1999 года фильм об этом снимает главный русский режиссер. И скоро — вот-вот, с года на год, — работа будет закончена. Потом не стало автора, а картину продолжали доделывать. К этому привыкли. Но вдруг случилось невозможное: премьера — да еще в Риме.

Казалось, все эти годы спрессовались в один сумасшедший день. В фестивальном дворце заговорили не только по-итальянски, но и по-русски. Из-за экрана прямо посреди показа вылетели две птицы. В зале на соседних рядах сошлись музейные кураторы и светские колумнисты, приезжие бюрократы и европейские чудаки — в диапазоне от министра культуры Мединского до «Юры-музыканта» Шевчука. Посольские работники в штатском незаметно выскальзывали из зала — то ли по своим таинственным делам, то ли потому, что были не в состоянии больше терпеть творившееся на экране. Пожилые итальянские критикессы чему-то возмущались в голос, не дожидаясь конца сеанса. Неизвестные юнцы с горящими глазами, напротив, сидели до конца и стойко аплодировали после финального титра. «Капитолийская волчица», которую директор Римского фестиваля Марко Мюллер собирался вручить вдове и сыну Алексея Германа за вклад в кинематограф, неожиданно превратилась в золоченого мужика на коне (вероятно, не менее почетного «Марка Аврелия», из зала было не разглядеть). В довершение ко всему ведущий церемонии зачитал обращение Умберто Эко, последней строчкой которого были слова «Добро пожаловать в ад».


Фотография: «Ленфильм»/«Студия Север»


Фотография: «Ленфильм»/«Студия Север»


Фотография: «Ленфильм»/«Студия Север»


Фотография: «Ленфильм»/«Студия Север»


Фотография: «Ленфильм»/«Студия Север»


Фотография: «Ленфильм»/«Студия Север»


Фотография: «Ленфильм»/«Студия Север»


Фотография: «Ленфильм»/«Студия Север»


Фотография: «Ленфильм»/«Студия Север»

Фильмов-мифов в истории кино существует немало, но «Трудно быть богом» переплюнул их все, приобретя легендарный ореол не после того, как его увидели зрители, а до. Не надувательство ли? Такие обвинения прозвучат наверняка. Хотя, честно говоря, непросто представить, как это зрелище может не произвести впечатления. После трех часов в зале не только веришь, что работа над фильмом потребовала полутора десятилетий, но и удивляешься, как съемочная группа уложилась в такой небольшой срок. Фильм поглощает свой миф, ты забываешь обо всем, что знал о нем и читал, — ты беззащитен, будто новорожденный. Неуютное чувство, которому трудно сопротивляться. Ведь Герману удалось разоблачить сам кинематограф, обнулить его, а мы — всего лишь зрители. Остается традиционный способ защиты: «Круто, но не мое». Еще бы. «Мое» об этом фильме мог сказать лишь один человек, и его больше нет в живых.

Как волшебный мешок из сказки или космическая черная дыра, «Трудно быть богом» вмещает в себя немыслимое количество визуальной, чувственной и интеллектуальной информации: и корову, и быка, и кривого мясника (всех этих персонажей можно при желании отыскать на экране). Эта картина настолько агрессивна и трансгрессивна, что кажется опасной если не для жизни, то уж точно для нервной системы. Как вытерпели такое зрелище чиновники из Москвы, и вовсе непонятно. Тут же в каждом кадре — сопли, слюни, моча, кал, грязь, а еще жопы, сиськи, члены (мужские и конские), прочие пузыри земли. Ждали чего-то культурного: Босха с Брейгелем, Бориса с Аркадием. А здесь — такое. Но из этого инфернального варева и кристаллизуется главный смысл: о Серых и идущих за ними Черных, о повсеместности жизни и преодолении ее смертью, о тщетности любых усилий хоть что-то где-то когда-то изменить. И о том, как эти усилия необходимы, потому что без них жить невозможно.  

В принципе, экзальтацию хорошо бы пригасить. Ничего такого феноменального. Великий фильм; они случаются. Последний фильм — или, как поправил прекрасный французский  критик, «терминальный». Тоже бывает. Терминальный, как болезнь. Только без мелодраматических выводов («Не этот ли фильм убил великого художника?»). Нас убивает сама жизнь, учит Герман, а диагноз он поставил себе в середине 60-х, когда впервые прочел роман Стругацких: кроме всего прочего, эта картина — еще и довольно точная экранизация.

Монтаж «Трудно быть богом» без звука видели многие, но текст, шумы и музыка в финальной версии изменили кое-что важное. Оказалось, сакрального в этой возвышенной скверне ничуть не больше, чем смешного. Благородный дон Румата Эсторский, этот земной Штирлиц без страха и упрека, из благородного Ланцелота в сияющих доспехах превратился в шута. Сам Леонид Ярмольник уверяет, что шекспировского, хотя на ум приходит другой: скоморох из «Андрея Рублева». Там главными героями были интеллигенты (в терминологии «Трудно быть богом» — умники), а шут лишь встречался им на пути; здесь все наоборот, и переодетый в небожителя скоморох спасает от верной смерти беззащитных книжников. Тот фильм Тарковского был у Германа одним из любимых, и без него, может, не возникла бы череда комиков-трагиков в его фильмах: в этом амплуа один за другим побывали Ролан Быков в «Проверке на дорогах», Юрий Никулин и Людмила Гурченко в «Двадцати днях без войны», Андрей Миронов в «Моем друге Иване Лапшине». Теперь Ярмольник — выдающийся драматический актер. Хотя и кривляется тоже будь здоров.


Фотография: Сергей Аксенов


Фотография: Сергей Аксенов


Фотография: Сергей Аксенов


Фотография: Сергей Аксенов


Фотография: Сергей Аксенов

Смешное и страшное сталкиваются и смешиваются друг с другом в бесконечных анахронизмах. Арканарское средневековье уж больно похоже на ХХ век, которому Герман посвятил остальные свои фильмы. Вместо единобожия здесь — язычество, но на стенах под слоями пыли вдруг проступают ренессансные фрески. Зато рыцарские стеганые куртки — ну чисто лагерные ватники, и монах-инквизитор вдруг проговорится, назвав деревянные таблички-ярлыки «документиками». Тут и становится ясно, почему это псевдофэнтези такое бесстыже-документальное: снято оно будто бы на скрытые камеры шпионами, засланными на семьсот-восемьсот лет назад.

Когда Герман, готовясь к «Проверке на дорогах», разбирался — первым в истории советского кино, — как на самом деле одевались партизаны (а одевались они в форму убитых солдат вермахта), казалось, будто он преследует одну цель: проникнув в прошлое, восстановить истину. Потом выяснилось, что природа его интереса ко времени сложнее. Он исследует эту субстанцию не как правозащитник, историк или даже философ. Герман — путешественник во времени, проникновение в тайну которого стало для него путем к бессмертию. И он добился своего: в его последних трех фильмах разделение на прошлое и будущее отменено. В них всегда царит настоящее, во всех смыслах слова. Это и есть германовское средневековье — эпоха, застывшая между памятью о жутком вчера и надеждой на светлое завтра, в котором оковы все-таки падут. Когда Румата в конце «Трудно быть богом», в отличие от героя Стругацких (который в большей степени был землянином Антоном, чем инопланетным вельможей), решает остаться жить в Арканаре, он признает власть настоящего над собой. Потому что будущего не существует.

Герман всегда опережал время своими фильмами — а оно его, будто в отместку, тормозило. Причем постоянно на один и тот же промежуток, будто подавая знак. 14 лет между завершением «Проверки на дорогах» и перестроечным прокатом картины, наконец-то снятой с полки. 14 лет между снятым в еще ортодоксальном СССР «Моим другом Иваном Лапшиным» и премьерой антитоталитарного авангардного «Хрусталев, машину!» в Каннах. 14 лет от того исторического показа — до посмертного награждения «Трудно быть богом» в Риме. Время победило Германа: его больше нет с нами. Но победа оказалась пирровой: Герман и после смерти догнал время, идеально с ним совпав. Юродивые пляшут в храмах и прибивают гениталии к брусчатке. Книжники с умниками опять не в чести. Черный орден твердит о морали и нравственности. Разве что костров пока на площадях не жгут, но, кажется, это ненадолго. И все постоянно надеются, что появится какой-нибудь бог в ослепительных доспехах, в каждой руке — по мечу. Герман предупреждает: не надо надеяться. Бог не доел свой суп, бог куда-то подевал и никак не может отыскать последние чистые штаны. Бог вообще чудовищно устал. Не тревожьте его по пустякам. А то совсем плохо будет.

@темы: фильм, Фильмы, Вторичное творчество, «История Арканарской резни», «Трудно быть богом», Экранизации, Герман, Ссылки

---

Завещание Германа

[silent-gluk]

Сегодняшняя статья утащена отсюда: www.rg.ru/2013/11/14/german-site.html

Валерий Кичин

(блог автора)




На Римском кинофестивале прошла мировая внеконкурсная премьера последнего фильма Алексея Германа "Трудно быть богом" - результат пятнадцатилетней работы мастера, масштабы которой стали ясны только теперь.

Перед премьерой директор фестиваля Марко Мюллер вручил вдове и соавтору режиссера Светлане Кармалите и его сыну Алексею Герману-младшему почетный приз за вклад в киноискусство, впервые в истории присужденный мастеру посмертно.



А утро началось с показа фильма прессе. И мы еще раз убедились в том, что имена наших классиков на Западе малоизвестны и не вызывают интереса, какого заслуживают. Большинство журналистов предпочли параллельные конкурсные показы, и зал был заполнен наполовину. Не была многолюдной и пресс-конференция с участием Светланы Кармалиты, Алексея Германа-младшего, исполнителя роли Руматы Леонида Ярмольника, оператора Юрия Клименко и продюсера Виктора Извекова. Впрочем, финальные титры картины сопровождались несмолкающими аплодисментами, и было видно, что на тех, кто ее посмотрел, она произвела сильное впечатление.

Трехчасовой фильм Алексея Германа вряд ли стоит поверять буквой повести братьев Стругацких. Это не экранизация, а скорее "фантазия на темы" - фильм ощущений: он передает апокалиптическую картину жизни, чрезвычайно похожей на нашу, но доведенной до крайней степени деградации. С первых кадров нас затягивает в чудовищный мир вполне актуального Средневековья. В нем льет дождь, вместо почвы - вечная жижа, вместо лиц - свиные рыла. Этот мир напоминает образы Босха, а если искать ему кинематографические параллели, то это будут многонаселенные фильмы Феллини времен "Сатирикона": экзотическая выразительность каждого типажа, эстетизация уродства физического и нравственного, уродства пейзажа и всего, что связано с человеческой деятельностью, - уродства тотального и всеохватного. Каждый кадр - законченная графическая фреска, и я думаю, этот фильм и не мог бы быть цветным: его натурализм стал бы непереносимым. Перфекционизм мастера сказывается в продуманности каждого движения в кадре, в том, как властно и точно он переключает наше внимание, как управляет траекторией нашего взгляда. Это визуальная симфония, которая по силе и принципиальной дисгармоничности, пожалуй, не имеет себе равных. В дисгармоничности - ее смысл.

На пресс-показе случился момент, который кажется символичным. Из серого экрана с шумом вылетели две черные птицы, они пролетели наискосок картины, отлично в нее вписались и исчезли за кромкой кадра - я поразился неожиданному и очень эффектному 3D. Но, объяснили на пресс-конференции, это были реальные голуби, разбуженные лучом проектора. Склонные к мистике увидели в этом знак.

Первые полчаса было очевидно: здесь все, включая работу операторов Владимира Ильина и Юрия Клименко, - совершенство. Но с ходом фильма пришло ощущение, что он буксует. Гениально выписанные слова не складываются в единое высказывание и, чтобы понять происходящее, нужно вспомнить книгу. Как известно, Герман так до конца жизни и не решился признать картину готовой, и теперь можно с большой долей вероятности предположить - почему. Он выстроил мир столь самодовлеющий и грандиозный, что управлять им становилось все труднее. Нет единого цементирующего приема. Закадровый голос, поначалу читающий из Стругацких, потом исчезнет, и фабульные перипетии потонут в море копошащихся, испражняющихся, мочащихся, зловонных, рыгающих и скалящихся в кадр монструозных персонажей, живых или повешенных, с вываленными наружу языками и кишками. Герой Леонида Ярмольника Румата, брошенный развитой земной цивилизацией на помощь заблудшим братьям по разуму, постепенно меняет шикарные доспехи на исподнее и к финалу опустошенно сидит в луже, понимая тщетность потуг развернуть историю лицом ко всеобщему счастью. Это итог, остальное  - экспозиция.

Абсолютный перфекционист, Герман, думаю, чувствовал, что созданные им образы, при всем совершенстве и силе каждого в отдельности, сами по себе не обеспечивают драматургического развития. В кадре все живет и движется, а действие тормозится, и много повторов, от любого трудно отказаться. Трехчасовая громада "фильма ощущений" не генерировала столь же масштабные философские мысли, заложенные у Стругацких - их пришлось формулировать в финальных сценах. Сотворив невероятный, неподъемный мир, демиург в какой-то момент потерял контроль над своими созданиями, собственным опытом подтвердив: трудно быть богом!

Теперь мастера нет, и можно только предполагать, каким бы стал этот естественно выросший кристалл, если бы его авторская огранка была закончена. По первому впечатлению, картина эта, как Sagrada Familia великого Гауди, представляет собой шедевр, который никогда не будет закончен.

Мнение
Светлана Кармалита, драматург :
- Ну как можно столько лет вынашивать одну и ту же мысль?! Это значит, что она очень прочно засела в голове. Мы познакомились с Алешей в день, когда наши войска вошли в Чехословакию. Он писал сценарий "Трудно быть богом" еще до меня вместе с братьями Стругацкими, с которыми очень дружил. И через день после этого вторжения получил телеграмму с киностудии "Ленфильм": даже не думайте о том, что будете снимать эту картину. Это не лишено было смысла: начальники не всегда дураки, и если в повести есть вторжение Черного Ордена, грозящее уничтожением любой мысли, любого свободного искусства, то в этом вполне могли увидеть намек на вторжение в Чехословакию.
Прошло много лет, но мы постоянно возвращались к идее снять эту картину. И наконец, закончив фильм "Хрусталев, машину!", Леша сказал: а теперь снимем "Трудно быть богом". У нас в семье никто не говорит друг за друга, поэтому я могу рассказать, что я видела, но никогда не могу рассказать о том, что происходило у Леши в голове. Он очень любил живопись, но это не значит, что он постоянно ходил по музеям и что возвращался к каким-то конкретным произведениями живописи. Когда кто-то увидел в его творчестве влияние Босха, он удивился. Сказал: "Возможно, это было у меня в голове". Но не подстраивал свои образы под что-то определенное, и я думаю, здесь просто совпадение взглядов на действительность.

Леонид Ярмольник, исполнитель роли Руматы:
- Работа над фильмом была самой долгой и тяжелой, но для меня - и самой счастливой. Когда артист снимается, он хочет поскорее увидеть результат. Так и в этом случае: я думал, что мы снимем картину за два-три года. Но потом наступил момент, когда мне стал безразличен срок выхода фильма, потому что очень нравился процесс. И теперь даже есть сожаление, что все это закончилось.
У зрителей наверняка возникнут вопросы, на которые никто из нас ответить не сможет, - на них мог бы ответить только Алексей Юрьевич Герман. В его фильмах всегда есть такое, что дано понять сразу, но есть и нечто, что можно понять только с годами. Как любое истинное произведение искусства, этот фильм дарит нам вечность. Это кино на все времена: то, что Алексей Герман вынашивал столько лет, он воплотил в этой картине. Про что это кино? Каждое следующее поколение хочет изменить нашу жизнь и законы, по которым существует цивилизация. И у каждого поколения это не получается.
Я думаю, кино - о том, почему бессмысленно пытаться переделать цивилизацию, и почему этим нельзя не заниматься. И пока мы живем на нашей планете, это будет повторяться всегда. Алексей Герман - один из немногих мировых режиссеров, который снимал документальное кино художественными средствами.
Фильмы Германа - это документы. На мой взгляд, это высшее достижение в профессии. Да, мы были заражены этим фильмом, и я должен признаться, что не излечился до сих пор. И с гордостью считаю себя артистом Алексея Германа, режиссера, который изменил мое представление о моей профессии. По-настоящему гениальный художник всегда сомневается больше всех. И хотя постановочная группа работала отлично, Герман всегда сомневался и не был удовлетворен тем, что мы делаем. Но если сцена приснилась ему ночью - это был верный знак того, что он знает, как ее снимать. Все фильмы Германа - о том, что такое человек и почему он такой великий или ничтожный. Идея его последнего фильма выражена словами главного героя Руматы: когда в жизни торжествуют серые, к власти всегда приходят черные.

Алексей Герман-младший, режиссер:
- Я видел, как тяжело давалась картина. Видел человека, который поднимает невероятную тяжесть. Видел оборотную сторону каждодневных тяжелых мыслей, и попытки понять, как двигаться, как снимать. Наверное, отец отдавал кино 99 процентов своего времени - мы никогда с ним не говорили о футболе или автомобилях. Условно говоря, я видел Льва Толстого в годы написания "Войны и мира". Я видел человека, одержимого именно искусством кино, а не форматным продюсерским кинематографом.
Эта картина - вызов индустриальному кинематографу, и я надеюсь, что поколения молодых кинематографистов будут учиться на ней противостоять давлению коммерции и оставаться верными искусству.

Кстати, а интересно, как его показывали - с переводом, с субтитрами или как?

@темы: фильм, Фильмы, Вторичное творчество, «История Арканарской резни», «Трудно быть богом», Экранизации, Герман, Ссылки

---

"Завтра мы можем проснуться в любой эпохе"

[silent-gluk]

Сегодняшний пост утащен отсюда: www.rosbalt.ru/piter/2013/11/13/1198960.html

"Мне и в страшном сне не могло присниться, что придется доделывать "Трудно быть богом" самому, — сказал однажды Алексей Герман-младший после смерти отца. Великий режиссер, Алексей Юрьевич Герман скончался в феврале этого года, оставив незавершенным свое последнее творение – фильм, снятый по мотивам одноименной повести Аркадия и Бориса Стругацких. Он создавал его целых 15 лет, несмотря на серьезные проблемы со здоровьем.



На последнем этапе работ осталось доделать лишь озвучивание ленты. В итоге, картину совместно закончили жена — постоянный соавтор Германа-старшего, сценарист Светлана Кармалита — и его сын Алексей.
13 ноября на Римском международном кинофестивале состоится мировая премьера фильма Алексея Германа "Трудно быть богом", снятого по мотивам одноименной повести Аркадия и Бориса Стругацких.
В честь этого события Римский кинофестиваль присудил создателю долгожданной картины премию "Золотая Капитолийская Волчица" — за выдающийся вклад мировое искусство кино. Почетную награду вручат посмертно – впервые в истории этого кинофорума.
Накануне премьеры кинорежиссер Алексей Герман-младший ответил на вопросы корреспондента "Росбалта".

— Алексей, действие "Трудно быть богом" происходит на другой планете во времена мрачного средневековья. С какой исторической эпохой вы сравнили бы наше время?
— Пока что у меня маловато информации – неизвестно, что будет дальше. Большое всегда видится на расстоянии. Но я думаю об этом часто. Наша жизнь напоминает мне эскиз реальности, который все время дополняется, переделывается, перерисовывается. Но с течением времени действительность свои истинные черты так и не приобретает.
Наше время, например, может стать эпохой перед третьей Пунической войной, в результате которой пал Карфаген, побежденный Римом. Мы можем окончательно проиграть цивилизационное соревнование, и земля наша будет посыпана солью — как постановил римский Сенат поступить с территорией сожженного Карфагена в знак того, что никто никогда там не должен селиться. Либо станем похожими на закат поздней, некогда могущественной Венецианской республики — медленно сойдем в историческое небытие. У нас по прежнему будут балы и маскарады, богатые люди будут все так же проноситься по темным улицам в окружении челяди, а страна продолжит увязать, увязать и увязать в трясине.
А может быть, эти годы станут преддверием появления нового лидера, прихода на престол Александра Македонского, который поведет остатки страны на новые завоевания. Что вероятнее? Сейчас у нас на этот вопрос нет ответа. Сегодня все понимают: не дай бог что-то произойдет с верховным начальником. И что дальше? На самом деле, страну скрепляет в нынешнем виде один человек. Это опасно, если других скреп у страны нет. Я думаю, мы — на пороге. Завтра мы можем проснуться в любой эпохе, любой стране из истории мира.
— Есть ли шанс предотвратить худший сценарий?
— Чтобы не развалиться и не исчезнуть, страна обязана быть современной. Об этом нам "кричит" печальный опыт СССР. Нельзя только и делать, что бесконечно восхвалять прошлое, повторять, что в Советском Союзе либо в царской России все было замечательно, а потом кто-то посторонний пришел и это разрушил. Нельзя, как никчемный маразматик, с утра до вечера вспоминать, как было здорово, когда всем было по 25. Разрушение страны происходит из-за нежелания в ней жить. Никто же никого не гнал на революцию, люди сами шли. И в августе 91-го не заставляли выходить на улицы против ГКЧП. Так чего теперь сокрушаться?
Мне кажется, что у нас кризис прусской модели государства. Когда все маршируют "от сих до сих" в одинаковой форме. Эта модель за последние столетия не менялась. Сменялись обозначения, надписи, столицы, флаги. Но система остается одна. Нас объединяет иллюзия этой самой модели — если мы наденем мундиры, все будет отлично. Что нас всегда спасут мундиры. Но не всегда и не от всего.
Почему? Мы хотим опять унифицировать людей по батальонам, заставить их строить шаг в будущее. Но все люди разные, среди них есть и странные, без которых, впрочем, общество не выживет. Об этом и фильм "Трудно быть богом": история про умников, которые могут быть вам неприятны, они всегда переругиваются сами с собой, противоречивые, скандальные, не всегда выглядящие прилично. Но именно благодаря им что-то в мире и двигается.

— Про что, по вашему мнению, фильм "Трудно быть богом"?
— Много про что. В том числе и про выбор. Внутренний выбор каждого из нас в самых жестких и порой немилосердных ситуациях. Не случайно дон Рэба — злой гений и серый кардинал средневекового государства Арканара, в котором произошел фашистский путч, — все время напоминает главному герою фильма и книги, землянину Румате: мол, как ты поступишь, такие и будут последствия.
То же и у нас. И появятся еще престарелые деятели культуры, которые станут утверждать, что "все вольнее дышится в возрожденном Арканаре", что жить стало веселее. Наше дело — верить им или нет.
— Наверное, вы, как вся наша интеллигенция, не раз оказывались перед выбором – жить бедно, но честно, либо "лечь" под власть и богатых…
— Для меня есть более важный выбор, например – что сказать на Совете при президенте РФ по культуре и искусству. Всегда стараюсь произнести там фразы, которые, наверное, не в русле того, что сейчас можно говорить при начальстве. Но я нахожу в этом элемент силы, стержня, который меня держит. И там же вижу, как уважаемые, интеллигентные люди, большие демократы, написавшие умные статьи и книжки, молчат. В ту секунду, когда надо обозначиться, когда чье-то средневековое мракобесие повторяется из выступления в выступление, а малограмотное агрессивное видение мира пытается подменить собой реальную картину Вселенной, заменив ее своей матрицей, – они сидят, как в рот воды набрали. Я не считаю это правильным.
Беседовал Андрей Ракитин

А так почитаешь - вроде и нормальный фильм, и даже с первоисточником связан...

@темы: фильм, Фильмы, Вторичное творчество, «История Арканарской резни», «Трудно быть богом», Экранизации, Герман, Ссылки

---

2 сонета

[silent-gluk]

Диптих от ЖЖ-юзера dona_hineko

Оригинал взят у ЖЖ-юзера dona_hineko в Прошел год...

Первый сонет:

* * *
Как лист увядший, падает на душу
Слеза с ресниц. Песчинка из часов.
Взорвался мир. Ход времени нарушен.
И ты впервые не находишь слов.

Казалось, до скончания веков
Светить двойной звезде, но свет потушен
Одной из них. И только дождь по лужам...
Во тьме кромешной блеском маяков

"Не может быть" - беспомощная фраза.
Беде отказываясь верить, разум
Принять не может тяжести потерь.

И вдруг поймешь, и сердце болью сводит,
Что это юность от тебя уходит
И за собой захлопывает дверь.
(1992)

И второй.

* * *
Как лист увядший, падает на душу
Слеза из глаз, давно отвыкших плакать.
И снова осень, снова дождь и слякоть,
И вновь беда твой мир привычный рушит.

Мы книгу в сотый раз перечитаем,
И снова на вопрос найдем ответ:
Погасла навсегда звезда двойная,
Но вечен во Вселенной звездный свет.

С годами тяжелее груз потерь,
Был Полдень раньше ближе, чем теперь.
И не сбылись о Космосе мечты,

Но главное осталось на Земле.
Не бросим весел в подступившей мгле.
Куда ж нам плыть? На свет двойной звезды.
19. 11. 2013.

@темы: Даты, А.Стругацкий, Б.Стругацкий, Вторичное творчество, Сонет Цурэна, «Трудно быть богом», Перепост, Ссылки

---

Владислав Выставной «Пикник на обочине. Пророк зоны»

[silent-gluk]

Оригинал взят у ЖЖ-юзера moommy в Владислав Выставной «Пикник на обочине. Пророк зоны»

ЖДЕМ ВЫХОДА

Роман из межавторского цикла «Пикник на обочине».

http://fantlab.ru/edition113976

Процесс пошел, и он неостановим. Но тут хотя бы не говорят об "официальном продолжении" - уже неплохо.

@темы: Фанфикшн, «Пикник на обочине», Вторичное творчество, Перепост, Ссылки

---

И опять о книгах.

[silent-gluk]

Сегодня мы смотрим на очередное издание.



Это обложка. (Странно. Я бы поняла, если бы это была обложка к "Жуку в муравейнике". Не то чтобы одобрила бы, но хотя бы поняла. А тут???)




А как называется то, что за 4 страницы перед титульным листом? Ну так вот это оно. Судя по нумерации страниц, это страница 1.




Авантитул. Или не он. Но он за 2 страницы перед титульным листом.




Контртитул.




Титульный лист.




Оборот титульного листа.




Минутка рекламы.




Немного выходных данных.




Какая-то загадочная пометка.

Strougatski A. Les vagues eteignent le vent: Roman / Strougatski A., Strougatski B.; Trad. du russe par S.Delmotte. - Paris: Denoel, 1989. - (Presence du futur/502). - 223 p. - Фр. яз. - Загл. ориг.: Волны гасят ветер.

@темы: Фотографии и картинки, «Волны гасят ветер», Картинки, Переводы, Библиофильское, Библиография, Книги

---

Вечер памяти БНС

[silent-gluk]

Оригинал взят у ЖЖ-юзера svet_smoroda в Вечер памяти мэтра

Вчера в питерском доме писателя «АБС-фонд» провел вечер памяти Бориса Стругацкого.
В рамках вечера состоялась презентация книги Бориса Вишневского «Аркадий и Борис Стругацкие. Двойная звезда», переизданной недавно «Издательством Союза писателей Санкт-Петербурга».

А у меня есть самое первое издание "Двойной звезды". То, которое "тираж 1 экз.".

@темы: Картинки, Фотографии, Б.Стругацкий, Вишневский, Перепост, Ссылки

---

Издание-невидимка?..

[silent-gluk]

Как вы, наверное знаете, в 1975 году был выпущен сборник - "Полдень, XXII век" и "Малыш" под одной обложкой, с иллюстрациями Л.Рубинштейна.

Вот его библиографическое описание:

Стругацкий А. Полдень, XXII век; Малыш: Повести / Стругацкий А., Стругацкий Б.; Худож. Л. Рубинштейн. - 2-е изд. - М.: Дет. лит., - 1975. - 448 с.: ил. - 100000 экз.

Все понятно, но почему оно - второе издание? Раньше этот сборник не выходил...

@темы: «Малыш», Библиофильское, «Полдень, XXII век», Библиография, Вопросы, Книги

---

А вот очень интересно еще...

[silent-gluk]

Проект "Пикник на обочине" набирает обороты. Ладно, Эру судья и авторам, и маркетологам... Хотя, конечно, хочется посмотреть в глаза автору надписи "Проект Аркадия и Бориса Стругацких".

Но интересно другое: почему именно "Пикник на обочине"? Почему не "Трудно быть богом"? Как раз бы к фильму.

@темы: фильм, Фильмы, Фанфикшн, «Пикник на обочине», Вторичное творчество, «История Арканарской резни», «Трудно быть богом», Экранизации