И опять воскресенье!

[silent-gluk]

Сегодня с нами издание забавное. Чем оно забавно - вы легко поймете, посмотрев на обложку.



Обложка.





Авантитул.




Контртитул.




Титульный лист.



Strugacki A. Tesko je biti bog / A. Strugacki, B. Strugacki; Prev. M. Colic. - Beograd: Jugoslavia, 1977. - Хорв. яз. - (Biblioteka "Kentaur". Naucna fantastika). - 5000 экз. - Загл. ориг.: Трудно быть богом.

@темы: Картинки, Переводы, Библиофильское, «Трудно быть богом», Библиография, Книги

---

Еще немного старой публицистики

[silent-gluk]

Стругацкий А., Стругацкий Б. Б.н. [О творческих планах]: [Предисловие к отрывку из повести "Понедельник начинается в субботу"] //Искатель. - 1964. - № 6. - С. 106-107.

Наша первая книга, "Страна багровых туч", вышла в 1959 году. После нее - "Шесть спичек", "Путь на Амальтею", "Возвращение", "Стажеры". В сборниках "Фантастика, 1962 год" (издательство "Молодая гвардия") и "Новая сигнальная" (издательство "Знание") напечатаны повести "Попытка к бегству", "Далекая радуга" и "Трудно быть богом".
Сейчас мы работаем над тремя фантастическими повестями сразу: о фантастических ученых, о фантастических мещанах и о фантастических событиях на фантастически незадачливой планете. Может быть, это звучит несколько игриво, но мы надеемся, что повести получатся довольно серьезными независимо от того, веселые или печальные события в них описываются. Первая повесть называется "Понедельник начинается в субботу", вторая "Хищные вещи века", а третья пока никак не называется.
И наши ближайшие планы - скорее закончить начатые повести. Планы дальние тоже есть, но пока говорить о них рано.
Вот несколько страничек начала одной из повестей.

@темы: Публицистика, Возвращение, «Далёкая Радуга», Попытка к бегству, Понедельник начинается в субботу, «Страна багровых туч», Шесть спичек, «Трудно быть богом», «Путь на Амальтею», «Стажёры», «Хищные вещи века»

---

Ну, в честь возвращения любимых папочек...

[silent-gluk]

Хоть и с небольшим опозданием - я собиралась 31.12 запостить, но забыла, - но все же.

Стругацкий А., Стругацкий Б. ГОД 2000-Й... ЧТО ГОВОРЯТ О НЕМ ФАНТАСТЫ // Вечерняя Москва. - 1964. - 31 дек. - С. 3.

1. Как вы встречаете 1965 год и каким его хотите видеть?
- Мы живем в интересное время, когда наука отвоевывает у природы одну за другой ее тайны. Пусть 1965-й порадует нас новыми важными открытиями, которые так нужны человечеству. И пусть никто не посмеет употребить эти открытия человечеству во вред.

2. Как вы представляете себе человеческое общество в 2000 году?
- Прежде всего мы просто хотели бы встретить двухтысячный год. Что будет характерно для человечества в то время? Во-первых, все международные конфликты будут решены. Во-вторых, во всем мире начнется наступление за человека в человеке. Разные страны и государства будут использовать в этом отношении опыт, накопленный в СССР. А у нас работа по воспитанию людей нового общества уже завершится. Исчезнут из жизни явления, которым соответствуют ныне понятия мещанства, обывательщины, мракобесия.
Мы не хотим говорить о развитии техники. Здесь обо всем позаботится Госплан. Химия, физика, генетика, биология прочно войдут в быт и сделают его совершенно другим.

@темы: Публицистика, Что сказали Стругацкие, Цитаты

---

Ноябрьская библиография. Часть 2.

[silent-gluk]

Что ж, придется дозапощивать ноябрьскую библиографию уже в январе...

Утащено отсюда: www.rusf.ru/abs/sb1311.htm

СТРУГАЦКИЕ. ТЕКУЩАЯ БИБЛИОГРАФИЯ
НОЯБРЬ 2013

(на русском языке)

ЛИТЕРАТУРА О ЖИЗНИ И ТВОРЧЕСТВЕ

Братья Стругацкие: И развлечение, и размышление... / Ред. Н.Донзанович. – FastBook Publishing, 2011. – 260 с. ISBN 978-613-0-12074-0 Стругацкие. Содержание этой книги в основном состоит из статей, доступных в Википедии или на других бесплатных интернет-ресурсах. По словам специалистов, произведения, которые были совместно созданы Аркадием и Борисом Стругацкими, в большой мере определили направление развития научной фантастики в качестве области литературы. Как отмечают исследователи, их первые работы представляют собой утопии, содержание которых вполне соответствовало официальной советской идеологии, строившейся на утверждении неотвратимости наступления коммунистической эры. Однако, как отмечают специалисты, по мере творческого созревания, творчество писателей начало развиваться в несколько ином направлении. Ими были созданы как сатирические произведения, содержащие немало аллюзий на современность, так и глубоко философские работы. В этой книге собраны статьи, посвящённые наиболее известным повестям и романам братьев Стругацких – истории их создания и экранизации, описываемым реалиям, персонажам, затрагиваемым в них проблемам.

Б.а. Выбор редакции: [О кн.: Быков Д. Советская литература] // Кн. обозрение (М.). – 2012. – 12-19 нояб. (№ 22). – С. 3

Б.а. Постапокалипсис по-русски: [S.T.A.L.K.E.R. и другие] // Мир фантастики (М.). – 2013. – № 9. – С. 17. – (Спецматериал / Итоги десятилетия / Книги)

Б.а. Стругацкий Аркадий Натанович (1925-1991) // Книжки, нотки и игрушки для Катюшки и Андрюшки (М.). – 2005. – № 8. – С. 76. – (Справочное бюро от А до Я)

Владимирский Василий. Аркадий и Борис Стругацкие. Улитка на склоне. Кандид // Мир фантастики (М.). – 2013. – № 4. – С. 57. – (Кн. ряд / Классика / Что почитать по теме?)

Владимирский Василий. По ташлинскому счёту: Проект «Время учеников» // Мир фантастики (М.). – 2013. – № 4. – С. 60-63. – (Кн. ряд / Истории кн. серий)

Лобарёв Лин. Почтовая станция // Мир фантастики (М.). – 2013. – № 4. – С. 142-143. – (Зона развлечений / Почтовая станция)
В частности, о книгах серий «S.T.A.L.K.E.R.» и «Обитаемый остров».

Луговская Татьяна. Хронология фантастики: Ноябрь // Мир фантастики (М.). – 2013. – № 11. – С. 110-111. – (Машина времени / Хронология фантастики)
3 ноября 1971 года Аркадий и Борис Стругацкие закончили работу над повестью «Пикник на обочине».

Невский Борис. С мира по факту // Мир фантастики (М.). – 2013. – № 9. – С. 24. – (Кн. ряд)
Лауреатами «АБС-Премии» стали роман Дмитрия Быкова «Икс» и два тома литературоведческих трудов Светланы Бондаренко и Виктора Курильского «Стругацкие. Материалы к исследованию».

Первушин Антон. Мутанты – герои и чудовища // Мир фантастики (М.). – 2013. – № 11. – С. 122. – (Машина времени / Популярная наука)
Новые идеи для «мутантного» направления в фантастике подал тот же Герман Мёллер. В 1946 году, получая Нобелевскую премию за открытие мутагенных факторов, он заявил, что использование атомной энергии, даже в мирных целях, неизбежно приведёт к возникновению мутаций среди людей. Идея нашла отражение в постапокалиптических текстах, где на руинах цивилизации люди ведут борьбу с мутантами. Её не обошли вниманием даже советские фантасты: достаточно вспомнить известный роман Аркадия и Бориса Стругацких «Обитаемый остров» (1969) и повесть Кирилла Домбровского «Серые муравьи» (1969-1973).

Столяров Андрей, Щёголев Александр, Романецкий Николай, Логинов Святослав, Первушин Антон, Колодан Дмитрий. Неизгладимый свет: О литературном семинаре Бориса Стругацкого // Мир фантастики (М.). – 2013. – № 4. – С. 50-55. – (Кн. ряд / К юбилею Бориса Стругацкого)



ЛИТЕРАТУРА О ПОСТАНОВКАХ И ЭКРАНИЗАЦИЯХ

Фёдор Бондарчук: Вот такое кино... / Ред. А.Сикацкая. – FastBook Publishing, 2012. – 176 с. ISBN 978-613-0-13309-2 Бондарчук. Содержание этой книги в основном состоит из статей, доступных в Википедии или на других бесплатных интернет-ресурсах. По словам исследователей, Фёдор Бондарчук является одной из наиболее заметных персон в российском кинематографе конца XX – начала XXI века. При этом, по их словам, немаловажно то обстоятельство, что в течение своей карьеры он проявил себя сразу в нескольких областях. Первые его актёрские работы относятся к середине 1980-х годов, однако известность ему принесли роли в картинах, вышедших на экраны на рубеже веков. Эксперты отмечают, что в начале нового столетия Бондарчук, ранее специализировавшийся на постановке музыкальных видеоклипов, переключился на создание и продюсирование полнометражных игровых картин. В этой книге собраны статьи, которые позволяют больше узнать о деятельности Фёдора Бондарчука. Основное внимание уделяется кино- и телевизионным фильмам, в процессе производства которых он принимал участие.

Гагинский Александр. Три потери: [В 2013 году умерли: Алексей Юрьевич Герман, Стюарт Фриборн, Рэймонд Кьюзик] // Мир фантастики (М.). – 2013. – № 4. – С. 67. – (Видеодром)

---

(на английском языке)
ХУДОЖЕСТВЕННЫЕ ПРОИЗВЕДЕНИЯ

Earth and Elsewhere / Translated from the Russian by Roger DeGaris. – New York: Macmillan Publishing Company; London: Collier Macmillan Publishers, 1985. – 315 pp. (hc) ISBN 0-02-518240-4. Contents: P. 1-59: Strugatsky Arkady and Strugatsky Boris. The Way to Amalteia [Стругацкий Аркадий, Стругацкий Борис. Путь на Амальтею]

ЛИТЕРАТУРА О ЖИЗНИ И ТВОРЧЕСТВЕ

Csicsery-Ronay Jr. Istvan. The Seven Beauties of Science Fiction / Cover illustration: Gustave Doré. “It looked round and shining like a glittering island” from The Adventures of Baron Munchausen, 1865; Photo: Bobbi Kelley. – Middletown: Wesleyan University Press, 2011. – 324 pp. (tp) ISBN 978-0-8195-6889-2. Strugatsky, Boris, and Arkady, 82, 128, 132; and Roadside Picnic 11, 251-52, 256, 294n56.

Critical Encounters II: Writers and Themes in Science Fiction / Jacket design by Charles Bernard; Edited by Tom Staicar. – New York: Frederick Ungar Publishing Co., 1982. – 163 pp. – (Recognitions). (hc) ISBN 0-8044-2837-9. Contents: P. 104-124: McGuire Patrick L. Future History, Soviet Style: The Work of the Strugatsky Brothers

Fiction 2000: Cyberpunk and the Future of Narrative / Edited by George Slusser and Tom Shippey; Computer illustration by Lanny Webb; Designed by Mary Mendell. – Athens and London: The University of Georgia Press, 1992. – 294 pp. (hc) ISBN 0-8203-1425-0. Contents: P. 26-45: Csicsery-Ronay, Jr. Istvan. Futuristic Flu, or, The Revenge of the Future P. 46-71: Slusser George. The Frankenstein Barrier P. 279-292: Frongia Terri, Allison Alida. “We're on the Eve of 2000”: Writers and Critics Speak Out on of Narrative: Greg Bear, Lewis Shiner, Geoff Ryman, George Slusser, Istvan Csicsery-Ronay, Paul Brazier

Fiction 2000: Cyberpunk and the Future of Narrative / Edited by George Slusser and Tom Shippey; Computer illustration by Lanny Webb; Designed by Mary Mendell. – Athens and London: The University of Georgia Press, 1992. – 294 pp. (tp) ISBN 0-8203-1449-8. Contents: P. 26-45: Csicsery-Ronay, Jr. Istvan. Futuristic Flu, or, The Revenge of the Future P. 46-71: Slusser George. The Frankenstein Barrier P. 279-292: Frongia Terri, Allison Alida. “We're on the Eve of 2000”: Writers and Critics Speak Out on of Narrative: Greg Bear, Lewis Shiner, Geoff Ryman, George Slusser, Istvan Csicsery-Ronay, Paul Brazier

---

(на венгерском языке)

ХУДОЖЕСТВЕННЫЕ ПРОИЗВЕДЕНИЯ

Metagalaktika / Összeállította és szerkesztette Kuczka Péter; Felelős kiadó: Szilvásy György; Felelős szerkesztő: Futaki József; Képszerkesztő: Szecskó Tamás. – Budapest: Kozmosz Könyvek, 1978. – 400 old. Készült 47.800 példányban. Tartalom: Old. 136-161: Sztrugackij Arkagyij, Sztrugackij Borisz. Piknik a senki földjén / Bojtár Anna fordítása [Стругацкий Аркадий, Стругацкий Борис. Пикник на обочине]

---

(на немецком языке)
ХУДОЖЕСТВЕННЫЕ ПРОИЗВЕДЕНИЯ

Strugatzki Arkadi et Boris. Gesammelte Werke 5 / Gestaltung: s.BENeš; Herausgegeben von Sascha Mamczak und Erik Simon; Textbearbeitung und Redaktion: Anna Doris Schüller. – Berlin: Golkonda Verlag, 2013. – 559 S. ISBN 978-3-942396-49-3. Die Liebhaberausgabe der Gesammelten Werke von Arkadi & Boris Strugatzki ist auf 222 Exemplare limitiert. Die Nummern 1 bis 22 sind in Leder gebunden. Die Nummern 23 bis 222 sind in Leinen gebunden. Inhalt: S. 7-161: Die gierigen Dinge des Jahrhunderts / Übersetzung von Heinz Kübart S. 163-183: Die Erprobung des SKYBEK / Übersetzung von David Drevs S. 185-211: Das vergessene Experiment / Übersetzung von Aljonna Möckel S. 213-236: Spezielle Voraussetzungen / Übersetzung von Aljonna Möckel Mittag, 22. Jahrhundert / Übersetzung von Aljonna Möckel S. 239-253: Nacht auf dem Mars S. 254-278: Planetenerkunder S. 279-295: Tiefsee-Erkundung S. 296-317: Kerzen vor dem Pult S. 318-328: Von Wanderern und Reisenden S. 329-353: Ein wohleingerichteter Planet S. 354-364: Der Jäger S. 365-382: Die Niederlage S. 383-504: Der ferne Regenbogen / Übersetzung von Aljonna Möckel Anhang S. 507-548: Strugatzki Boris. Kommentar / Übersetzung von Erik Simon S. 549-557: Simon Erik. Anmerkungen S. 558-559: Die wichtigsten Werke der Brüder Strugatzki [Стругацкий Аркадий, Стругацкий Борис. Хищные вещи века; Испытание «СКИБР»; Забытый эксперимент; Частные предположения; Ночь на Марсе; Десантники; Глубокий поиск; Свечи перед пультом; О странствующих и путешествующих; Благоустроенная планета; Свидание; Поражение; Далекая Радуга; Комментарии к пройденному]

В обзоре использована информация, полученная от Владимира Колядина, Евгения Терона, Юрия Флейшмана.

@темы: Публицистика, «Далёкая Радуга», Переводы, Свидание, Улитка на склоне, Критика, Десантники, Понедельник начинается в субботу, Письма. Рабочие дневники, Сказка о Тройке, «Пикник на обочине», Вторичное творчество, Летающие кочевники, Первые люди на первом плоту, Свечи перед пультом, Человек из Пасифиды, Комментарии к пройденному, Второе нашествие марсиан, Поражение, Благоустроенная планета, Частные предположения, О странствующих и пу

---

С Новым годом!

[silent-gluk]

Помните акварельку "Любимый учитель"?.. "Был изображен Г.А. - почему-то за обеденным столом. В одной руке у него был огромный кусок торта, в другой - огромный уполовник с вареньем, и еще огромная банка с вареньем стояла на столе перед ним. Видимо, парнишка собрал на картинке все свои предметы любви."

Так вот, я хочу пожелать вам, чтобы в - уже - этом году вы могли собрать все предметы любви вместе не только на картинке.

Чтобы от вас хотели того, что вы можете дать, и вы давали то, что от вас хотят (да, про Зимнепраздник и паштет я тоже знаю).

И, поскольку сегодня таки среда... Елочек и прочего новогоднего у вас в достатке, а вот вербовых веточек явно мало. А смотрите, какие они пушистенькие!

@темы: Отягощенные злом, Административное, Цитаты

---

Ноябрьская библиография. Часть 1.

[silent-gluk]

Как я и боялась, ноябрьскую библиографию я еще не перепощивала. А завтра уже январь...

Утащено отсюда: www.rusf.ru/abs/sb1311.htm

СТРУГАЦКИЕ. ТЕКУЩАЯ БИБЛИОГРАФИЯ
НОЯБРЬ 2013

(на русском языке)


ХУДОЖЕСТВЕННЫЕ ПРОИЗВЕДЕНИЯ

Стругацкий Аркадий, Стругацкий Борис. Понедельник начинается в субботу: Фантаст. роман / Сер. оформл. А.Кудрявцева; Худож. А.Дубовик; Компьютерный дизайн С.Шумилина; Отв. ред. Н.Ютанов; Вып. ред. Н.Краюшкина; Худож. ред. О.Адаскина. – М.: АСТ; СПб.: Terra Fantastica, 2013. – 284 с. Доп. тираж 3.000 экз. (п) ISBN 978-5-17-057849-8; ISBN 978-5-7921-0781-6 Подп. в печ. 30.04.2013. Заказ 2995М

Только один старт: Фантаст. рассказы и повести / Предисл. В.Бугрова «От составителя» (С. 5-6); Ред. Т.Раздьяконова; Худож. А.Тертыш; Худож. ред. Г.Кетов. – Свердловск: Сред.-Урал. кн. изд-во, 1971. – 212 с.: ил. – (Уральская б-ка. Приключения. Фантастика. Путешествия). 75.000 экз. (п). Содерж.: С. 118-136: Стругацкий Аркадий, Стругацкий Борис. Человек из Пасифиды

ПУБЛИЦИСТИКА

Стругацкие. Материалы к исследованию: письма, рабочие дневники. 1967-1971 гг. / Сост. С.Бондаренко, В.Курильский; Фото на обл. А.Лесса; Технич. ред. А.Тужилкин. – Волгоград: ПринТерра-Дизайн, 2013. – 736 с.: ил. 100 экз. (п) ISBN 978-5-98424-162-5. Содерж.: С. 5-6: Бондаренко Светлана, Курильский Виктор. Вступление С. 7-8: Используемые документы 1967 С. 9-10: Стругацкий Аркадий, Стругацкий Борис. Рабочий дневник АБС С. 11-12: Горловский Александр. Время фантастики С. 12: Яковлев Егор. Письмо БНу из журнала «Журналист» С. 13-14: Стругацкий Аркадий. Письмо Аркадия брату, 18-20 января 1967, М. – Л. С. 14-16: Письмо группы по фантастике в СП СССР С. 16-17: Стругацкий Борис. Письмо Бориса брату, 22 января 1967, Л. – М. С. 17-18: Стругацкий Аркадий. Письмо Аркадия брату, 26 января 1967, М. – Л. С. 19-20: Б.а. [Редакционное предисловие к журнальной публикации повести «Второе нашествие марсиан»] С. 20-22: Стругацкий Борис. Письмо Бориса брату, 27 января 1967, Л. – М. С. 22-23: Стругацкий Аркадий. Письмо Аркадия брату, 29 января 1967, М. – Л. С. 23-24: Письмо Аркадия брату, 4 февраля 1967, М. – Л. С. 24-25: Стругацкий Борис. Письмо Бориса брату, 5 февраля 1967, Л. – М. С. 25-26: Стругацкий Аркадий. Письмо Аркадия брату, 8-9 февраля 1967, М. – Л. С. 26-28: Стругацкий Борис. Письмо Бориса брату, 9 февраля 1967, Л. – М. С. 28-34: Стругацкий Аркадий, Стругацкий Борис. Ответы на вопросы С. 34-35: Стругацкий Аркадий. Письмо Аркадия брату, 14 февраля 1967, М. – Л. С. 35-36: Стругацкий Борис. Письмо Бориса брату, 16 февраля 1967, Л. – М. С. 37-38: Диалог с писателем-фантастом С. 39: Стругацкий Аркадий. Письмо Аркадия брату, 19 февраля 1967, М. – Л. С. 40-41: Отзыв на повесть А.Громовой «Мы одной крови – ты и я!» С. 42: Б.а. Письмо БНу из издательства «Ээсти раамат» С. 42-43: Стругацкий Борис. Письмо Бориса брату, 23 февраля 1967, Л. – М. С. 44-45: Стругацкий Аркадий, Стругацкий Борис. Почему я стал фантастом С. 45-46: Стругацкий Аркадий. Письмо Аркадия брату, 27 февраля 1967, М. – Л. С. 47-51: Стругацкий Аркадий, Стругацкий Борис. Рабочий дневник АБС С. 51-59: Котляр Юрий. Мир мечты и фантазии С. 59-60: Стругацкий Борис. Письмо Бориса брату, 4 апреля 1967, Л. – М. С. 60-61: Стругацкий Аркадий. Письмо Аркадия брату, 6 апреля 1967, М. – Л. С. 61-62: Стругацкий Борис. Письмо Бориса брату, 9 апреля 1967, Л. – М. С. 63-65: Брандис Евгений, Дмитревский Владимир. Тема «предупреждения» в научной фантастике С. 65-66: Стругацкий Аркадий. Письмо Аркадия брату, 14 апреля 1967, М. – Л. С. 66: Письмо Аркадия брату, 15-17 апреля 1967, М. – Л. С. 67-69: Стругацкий Борис. Письмо Бориса брату, 19 апреля 1967, Л. – М. С. 69: Стругацкий Аркадий. Письмо Аркадия брату, 20 апреля 1967, М. – Л. С. 70-71: Письмо Аркадия брату, 24 апреля 1967, М. – Л. С. 71-72: Абрамова Людмила. Факты его биографии: Л.Абрамова о Владимире Высоцком С. 72-75: Стругацкий Борис. Письмо Бориса брату, 28 апреля 1967, Л. – М. С. 75-78: Стругацкий Аркадий. Письмо Аркадия брату, 2 мая 1967, М. – Л. С. 78-79: Стругацкий Борис. Письмо Бориса брату, 4 мая 1967, Л. – М. С. 79-83: Стругацкий Аркадий, Стругацкий Борис. Рабочий дневник АБС С. 83-85: Стругацкий Аркадий. Письмо Аркадия брату, 1 июня 1967, М. – Л. С. 85-86: Стругацкий Борис. Письмо Бориса брату, 3 июня 1967, Л. – М. С. 86-87: Стругацкий Аркадий. Письмо Аркадия брату, 5-6 июня 1967, М. – Л. С. 87-88: Стругацкий Борис. Письмо Бориса брату, 6 июня 1967, Л. – М. С. 88-89: Письмо Бориса брату, 8 июня 1967, Л. – М. С. 89-98: Сапарин Виктор. Будущее человечества через призму фантастики С. 98-100: Стругацкий Аркадий, Стругацкий Борис. Рабочий дневник АБС С. 100: Альтов Генрих. Из письма АНу от Альтова, 15 июня 1967 С. 101: Стругацкий Аркадий. Письмо Аркадия брату, 17 июня 1967, М. – Л. С. 101-102: Стругацкий Борис. Письмо Бориса брату, 20 июня 1967, Л. – М. С. 102-103: Стругацкий Аркадий. Письмо Аркадия брату, 23 июня 1967, М. – Л. С. 103-104: Стругацкий Борис. Письмо Бориса брату, 26 июня 1967, Л. – М. С. 104-105: Стругацкий Аркадий. Письмо Аркадия брату, 29 июня 1967, М. – Л. С. 106-112: Стругацкий Аркадий, Стругацкий Борис. Дороги научного прорицания С. 113: Стругацкий Борис. Письмо Бориса брату, 1 июля 1967, Л. – М. С. 113-114: Стругацкий Аркадий. Письмо Аркадия брату, 5 июля 1967, М. – Л. С. 114-115: Стругацкий Борис. Письмо Бориса брату, 7 июля 1967, Л. – М. С. 116-117: Стругацкий Аркадий, Стругацкий Борис. Рабочий дневник АБС С. 117-118: Заявка на ОО в журнал «Нева» С. 118: Стругацкий Борис. Письмо Бориса брату, 31 июля 1967, Л. – М. С. 119: Письмо Бориса брату, 5 августа 1967, Л. – М. С. 119: Стругацкий Аркадий. Письмо Аркадия брату, 7 августа 1967, М. – Л. С. 119-120: Голубева О. Письмо БНу из библиотеки им. М.Салтыкова-Щедрина С. 121-122: Стругацкий Аркадий, Стругацкий Борис, Громова Ариадна. Два старта в кинофантастике С. 122: Стругацкий Борис. Телеграмма Бориса брату, 4 сентября 1967, Л. – М. С. 122-125: Стругацкий Аркадий, Стругацкий Борис. Рабочий дневник АБС С. 125: Стругацкий Борис. Офлайн-интервью, 23.07.98 С. 126: Письмо Бориса брату, 30 сентября 1967, Л. – М. С. 126-127: Стругацкий Аркадий. Письмо Аркадия брату, 4 октября 1967, М. – Л. С. 127-129: Можейко Игорь. Письмо И.Можейко АНу С. 130-131: Стругацкий Аркадий, Стругацкий Борис. Ответы на вопросы И.Можейко С. 131-132: Гансовский Север. [«Знаете, я как-то совершенно случайно...»] С. 132-134: Стругацкий Аркадий. Первые впечатления С. 134-135: Письмо Аркадия брату, 27 октября 1967, М. – Л. С. 135-138: Стругацкий Борис. Письмо Бориса брату, 30 октября 1967, Л. – М. С. 138-139: Стругацкий Аркадий. Письмо Аркадия брату, 4 ноября 1967, М. – Л. С. 139-141: Стругацкий Борис. Письмо Бориса брату, 7 ноября 1967, Л. – М. С. 141-146: Стругацкий Аркадий, Стругацкий Борис. Рабочий дневник АБС С. 146-147: Рубашкин Александр. Стихотворение Рубашкина С. 147-148: Стругацкий Аркадий. Письмо Аркадия брату, 11 декабря 1967, М. – Л. С. 148-149: Стругацкий Борис. Письмо Бориса брату, 15 декабря 1967, Л. – М. С. 149: Стругацкий Аркадий, Стругацкий Борис. Рабочий дневник АБС С. 150: Куприянова Н. Письмо БНу из журнала «Советская литература» С. 150-152: Стругацкий Аркадий, Стругацкий Борис. От авторов 1968 С. 153: Стругацкий Аркадий. Письмо Аркадия брату, 4 января 1968, М. – Л. С. 153-154: Стругацкий Борис. Письмо Бориса брату, 6 января 1968, Л. – М. С. 155-158: Стругацкий Аркадий, Стругацкий Борис. Рабочий дневник АБС С. 158-160: Стругацкий Аркадий. Письмо Аркадия брату, 2 февраля 1968, М. – Л. С. 160-161: Рецензия на научно-фантастическую повесть Дж.Браннера «Твоя собственная планета» С. 161-162: Стругацкий Борис. Письмо Бориса брату, 6 февраля 1968, Л. – М. С. 163-164: Стругацкий Аркадий. Рецензия на повесть А. Э. Ван Фогта «Путешествие «Космического Бигля» С. 164-165: Письмо Аркадия брату, 9 февраля 1968, М. – Л. С. 166-167: Рохлин Яков. Письмо АБС из «Ленфильма», 12 февраля 1968 С. 168-169: Стругацкий Борис. Письмо Бориса брату, 13 февраля 1968, Л. – М. С. 169-170: Стругацкий Аркадий. Рекомендация Варшавскому С. 170-171: Письмо Аркадия брату, 17 февраля 1968, М. – Л. С. 171-172: «Научная фантастика – это признак высокой культуры каждой страны» С. 172-173: Б.а. [Редакционное предисловие к газетной публикации отрывка из повести «Сказка о Тройке»] С. 173-174: Стругацкий Борис. Письмо Бориса брату, 21 февраля 1968, Л. – М. С. 174-175: Стругацкий Аркадий. Письмо Аркадия брату, 24 февраля 1968, М. – Л. С. 175: Стругацкий Борис. Ответ БНа на присуждение премии «Своя колея», 2000 С. 176-177: Владимир Высоцкий: Эпизоды творческой судьбы С. 177: Письмо Бориса брату, 29 февраля 1968, Л. – М. С. 177-178: Стругацкий Аркадий. Письмо Аркадия брату, 2 марта 1968, М. – Л. С. 178: Из дневника приездов АНа в Питер С. 178-180: Стругацкий Аркадий, Стругацкий Борис. Рабочий дневник АБС С. 180-181: Громова Ариадна. [Предисловие к журнальной публикации повести «Улитка на склоне»] С. 181-182: Стругацкий Аркадий. Письмо Аркадия брату, 29 марта 1968, М. – Л. С. 182-183: Стругацкий Борис. Письмо Бориса брату, 2 апреля 1968, Л. – М. С. 183-185: Лемхин Михаил. Реальность. Гротеск. Талант С. 185-186: Стругацкий Аркадий, Стругацкий Борис. Рабочий дневник АБС С. 187: Стругацкий Борис. Офлайн-интервью, 15.09.98 С. 187-188: Бекназар-Юзбашев Беник. Письмо БНу из АПН, 8 апреля 1968 С. 188-189: Иванов Вл. Письмо БНу из болгарского журнала, 29 марта 1968 С. 189: Тхоржевский Сергей. Письмо БНу из журнала «Костер», 19 апреля 1968 С. 190: Стругацкий Аркадий, Стругацкий Борис. Варианты названия ПЛНПП С. 190-191: Стругацкий Аркадий. Письмо Аркадия брату, 27 апреля 1968, М. – Л. С. 192-193: Стругацкий Борис. Письмо Бориса брату, 1 мая 1968, Л. – М. С. 193: Тхоржевский Сергей. Письмо БНу из журнала «Костер» С. 194-195: Стругацкий Аркадий. Письмо Аркадия брату, 7 мая 1968, М. – Л. С. 195-196: Стругацкий Борис. Письмо Бориса брату, 9 мая 1968, Л. – М. С. 196-197: Стругацкий Аркадий. Письмо Аркадия брату, 12 мая 1968, М. – Л. С. 197-199: Стругацкий Борис. Письмо Бориса брату, 15 мая 1968, Л. – М. С. 200: Никитин Юрий. Письмо Ю.Никитина, КЛФ при газете «Комсомольское знамя», Киев, 17 мая 1968 С. 201-202: Стругацкий Аркадий. Письмо Аркадия брату, 21 мая 1968, М. – Л. С. 202-205: Александров В. Против чуждых нам взглядов С. 205-207: Стругацкий Борис. Письмо Бориса брату, 25 мая 1968, Л. – М. С. 207-208: Стругацкий Аркадий, Стругацкий Борис. Рабочий дневник АБС С. 208-209: Стругацкий Аркадий. Письмо Аркадия брату, 9 июня 1968, М. – Л. С. 210-211: Стругацкий Борис. Письмо Бориса брату, 14 июня 1968, Л. – М. С. 212-214: Стругацкий Аркадий. Рецензия на роман Дж.Уиндема «Кракен пробуждается» С. 214-215: Письмо Аркадия брату, 18 июня 1968, М. – Л. С. 215-217: Стругацкий Борис. Письмо Бориса брату, 23 июня 1968, Л. – М. С. 217-219: Стругацкий Аркадий. Письмо Аркадия брату, 26 июня 1968, М. – Л. С. 219-220: Бараев Владимир. [О публикациях в «Байкале»] С. 220-222: Стругацкий Борис. Письмо Бориса брату, 29 июня 1968, Л. – М. С. 222-223: Стругацкий Аркадий. Письмо Аркадия брату, 7 июля 1968, М. – Л. С. 224-225: Стругацкий Борис. Письмо Бориса брату, 12 июля 1968, Л. – М. С. 225: Стругацкий Аркадий, Стругацкий Борис. [Предисловие к первой главе повести-буриме «Летающие кочевники»] С. 225-226: Стругацкий Аркадий. Письмо Аркадия брату, 15 июля 1968, М. – Л. С. 226-227: Стругацкий Борис. Письмо Бориса брату, 19 июля 1968, Л. – М. С. 228-230: Стругацкий Аркадий, Стругацкий Борис. Стругацкие о Стругацких С. 230-232: Стругацкий Борис. Письмо Бориса брату, 27 июля 1968, Л. – М. С. 232: Письмо Бориса брату, 4 августа 1968, Коктебель – М. С. 233-235: Попов Александр, Кривцов Владимир. Редакционное заключение по ОО из журнала «Нева» С. 236: Кривцов Владимир. Письмо БНу из журнала «Нева», 8 августа 1968 С. 236: Малышев Г. Письмо к АБС с Ленфильма, 13 августа 1968 С. 237: Герман Алексей. Трудно быть Германом: Особенно, когда запускаешь новую картину С. 237-239: Вайль Петр, Герман Алексей. «Трудно быть богом», – сказал табачник с Табачной улицы С. 239: Стругацкий Аркадий, Стругацкий Борис. Рабочий дневник АБС С. 239-240: Стругацкий Борис. Письмо Бориса брату, 5 сентября 1968, Л. – М. С. 241: Стругацкий Аркадий. Письмо Аркадия брату, 11 сентября 1968, М. – Л. С. 241-242: Стругацкий Борис. Письмо Бориса брату, 13 сентября 1968, Л. – М. С. 243-244: Стругацкий Аркадий. Письмо Аркадия брату, 17 сентября 1968, М. – Л. С. 244-245: Стругацкий Борис. Письмо Бориса брату, 22 сентября 1968, Л. – М. С. 245: Голованов Ярослав. Заметки вашего современника: Из записных книжек Ярослава Голованова С. 246: Стругацкий Аркадий. Письмо Аркадия брату, 26 сентября 1968, М. – Л. С. 247-248: Стругацкий Борис. Письмо Бориса брату, 1 октября 1968, Л. – М. С. 248-249: Стругацкий Аркадий, Стругацкий Борис. Рабочий дневник АБС С. 250-251: Стругацкий Аркадий. Письмо Аркадия брату, 24 октября 1968, М. – Л. С. 251-252: Стругацкий Борис. Письмо Бориса брату, 27 октября 1968, Л. – М. С. 252-258: Лебедев Александр. Реалистическая фантастика и фантастическая реальность С. 259: Письмо А.Лебедева В.Курильскому, 20 марта 1989 С. 259: Флейшман Юрий. Письмо Ю.Флейшмана В.Курильскому, 27 апреля 1991 С. 259-260: Лебедев Александр. Письмо А.Лебедева В.Курильскому, 29 июля 1991 С. 261-263: Стругацкий Аркадий. Письмо Аркадия брату, 1 ноября 1968, М. – Л. С. 263-265: Подольный Роман. Борьба миров С. 265-267: Стругацкий Борис. Письмо Бориса брату, 4 ноября 1968, Л. – М. С. 267-268: Стругацкий Аркадий. Письмо Аркадия брату, 9 ноября 1968, М. – Л. С. 269-271: Стругацкий Борис. Письмо Бориса брату, 13 ноября 1968, Л. – М. С. 271-272: Стругацкий Аркадий. Письмо Аркадия брату, 18 ноября 1968, М. – Л. С. 273-274: Перкель Григорий. Пояснения С. 274-276: Стругацкий Борис. Письмо Бориса брату, 21 ноября 1968, Л. – М. С. 276-277: Стругацкий Аркадий. Письмо Аркадия брату, 25 ноября 1968, М. – Л. С. 277-278: Стругацкий Борис. Письмо Бориса брату, 29 ноября 1968, Л. – М. С. 278: Черняков Юрий. [Первый раз я с ним познакомился...] С. 278-279: Абрамова Людмила. Факты его биографии: Л.Абрамова о Владимире Высоцком С. 279-282: Стругацкий Аркадий, Стругацкий Борис. Рабочий дневник АБС С. 283: Б.а. Клуб любителей фантастики МГУ: От Москвы до Витима 1969 С. 284-285: Стругацкий Аркадий. Письмо Аркадия брату, 4 января 1969, М. – Л. С. 285: Стругацкий Борис. Офлайн-интервью, 09.06.02 С. 285-289: Стругацкий Аркадий, Стругацкий Борис. Рабочий дневник АБС С. 289: Заявка на ВНИВ (ОУПА) в издательство «Молодая гвардия» С. 290: Стругацкий Аркадий. В подвале у Романа С. 290-292: Письмо Аркадия брату, 25 января 1969, М. – Л. С. 292: Стругацкий Борис. Письмо Бориса брату, 29 января 1969, Л. – М. С. 293: Стругацкий Аркадий. Письмо Аркадия брату, 31 января 1969, М. – Л. С. 294-295: Стругацкий Борис. Письмо Бориса брату, 5 февраля 1969, Л. – М. С. 295-297: Стругацкий Аркадий. Рецензия на фантастическую повесть Э.Гамильтона «Звездные короли» («За лунной орбитой») С. 297-298: Письмо Аркадия брату, 8 февраля 1969, М. – Л. С. 299: Ахманов Михаил. [О переводах и переводчиках] С. 299-300: Стругацкий Борис. Офлайн-интервью, 20.06.00, 19.07.01 С. 300-301: Стругацкий Аркадий. План-проспект ВНИВ (ОУПА) С. 301-302: Стругацкий Борис. Письмо Бориса брату, 12 февраля 1969, Л. – М. С. 302-304: Стругацкий Аркадий, Стругацкий Борис. Рабочий дневник АБС С. 304: Из дневника приездов АНа в Питер С. 304-305: Стругацкий Аркадий. Письмо Аркадия брату, 12 марта 1969, М. – Л. С. 305-306: Стругацкий Борис. Письмо Бориса брату, 17-18 марта 1969, Л. – М. С. 306-312: Краснобрыжий Иван. Двуликая книга С. 312-313: Стругацкий Аркадий. Письмо Аркадия брату, 21 марта 1969, М. – Л. С. 313-314: Стругацкий Борис. Письмо Бориса брату, 24 марта 1969, Л. – М. С. 314-319: Лурье Самуил. Фельетон – опасный жанр С. 320: Стругацкий Аркадий. Письмо Аркадия брату, 27 марта 1969, М. – Л. С. 321-322: Стругацкий Борис. Письмо Бориса брату, 29 марта 1969, Л. – М. С. 323-326: Стругацкий Аркадий, Стругацкий Борис. Рабочий дневник АБС С. 326-327: Стругацкий Аркадий. Письмо Аркадия брату, 26 апреля 1969, М. – Л. С. 327-329: Стругацкий Борис. Письмо Бориса брату, 28 апреля 1969, Л. – М. С. 329-331: Стругацкий Аркадий. Письмо Аркадия брату, 4 мая 1969, М. – Л. С. 331-338: Самсонов Юрий. Как перекрыли «Ангару» С. 338-339: Стругацкий Аркадий, Стругацкий Борис. «Аэлита-88». Встреча с писателями-фантастами в Свердловске С. 339-340: Стругацкий Борис. Если б гимназисточки по воздуху летали! С. 340-341: Письмо Бориса брату, 6 мая 1969, Л. – М. С. 342: Письмо Бориса брату, 8 мая 1969, Л. – М. С. 342-343: Стругацкий Аркадий. Письмо Аркадия брату, 12 мая 1969, М. – Л. С. 343-346: Дроздов Иван. С самой пристрастной любовью С. 346-348: Стругацкий Борис. Письмо Бориса брату, 14 мая 1969, Л. – М. С. 348-349: Стругацкий Аркадий. Письмо Аркадия брату, 16 мая 1969, М. – Л. С. 349-350: Стругацкий Борис. Письмо Бориса брату, 22 мая 1969, Л. – М. С. 351-353: Стругацкий Аркадий. Письмо Аркадия брату, 25 мая 1969, М. – Л. С. 353-355: Стругацкий Борис. Письмо Бориса брату, 28 мая 1969, Л. – М. С. 355-357: Стругацкий Аркадий. Письмо Аркадия брату, 31 мая 1969, М. – Л. С. 357-359: Стругацкий Борис. Письмо Бориса брату, 3 июня 1969, Л. – М. С. 359: Стругацкий Аркадий. Письмо Аркадия брату, 17 июня 1969, М. – Л. С. 360-365: Стругацкий Аркадий, Стругацкий Борис. Рабочий дневник АБС С. 365: Желтухин Николай. Письмо БНу из Новосибирского Дома ученых, 18 июня 1969 С. 366-367: Ершов Леонид. Листья и корни С. 367-368: Стругацкий Борис. Письмо Бориса брату, 2 июля 1969, Л. – М. С. 368-369: Стругацкий Аркадий. Письмо Аркадия брату, 5 июля 1969, М. – Л. С. 370-371: Стругацкий Борис. Письмо Бориса брату, 10 июля 1969, Л. – М. С. 371-372: Стругацкий Аркадий. Письмо Аркадия брату, 14 июля 1969, М. – Л. С. 372-373: Стругацкий Борис. Письмо Бориса брату, 17 июля 1969, Л. – М. С. 373-375: Стругацкий Аркадий. Письмо Аркадия брату, 19-21 июля 1969, М. – Л. С. 375-376: Стругацкий Борис. Письмо Бориса брату, 23 июля 1969, Л. – М. С. 377-380: Стругацкий Аркадий. Письмо Аркадия брату, 27 июля 1969, М. – Л. С. 380-381: Стругацкий Борис. Письмо Бориса брату, 31 июля 1969, Л. – М. С. 382-383: Стругацкий Аркадий. Вместо эпилога С. 383-384: Стругацкий Борис. Письмо Бориса брату, 4 августа 1969, Л. – М. С. 384-385: Б.а. Партийные комитеты о прессе Иркутска С. 385-392: Свининников Валентин. Блеск и нищета «философской» фантастики С. 392-396: Котляр Юрий. Послесловие к предисловию С. 397: Б.а. [От редакции] С. 397-400: Бестужев-Лада Игорь. Этот удивительный мир С. 400-401: Стругацкий Борис. Письмо Бориса брату, 1 сентября 1969, Л. – М. С. 401-402: Стругацкий Аркадий. Письмо Аркадия брату, 4 сентября 1969, М. – Л. С. 402-403: Стругацкий Борис. Письмо Бориса брату, 7 сентября 1969, Л. – М. С. 404: Высоков Н. Зови вперед и выше С. 404-407: Файнбург Захар. Иллюзия простоты С. 407-415: Стругацкий Аркадий, Стругацкий Борис. Вопросы А.Урбана. Ответы АБС С. 415-416: Стругацкий Аркадий. Письмо Аркадия брату, 12 сентября 1969, М. – Л. С. 416-417: Стругацкий Борис. Письмо Бориса брату, 16 сентября 1969, Л. – М. С. 417-418: Стругацкий Аркадий. Письмо Аркадия брату, 19 сентября 1969, М. – Л. С. 418-420: Стругацкий Борис. Письмо Бориса брату, 19 сентября 1969, Л. – М. С. 420-422: Письмо Бориса брату, 25 сентября 1969, Л. – М. С. 422-425: Брандис Евгений. Обитаемые острова Вселенной С. 425-427: Стругацкий Аркадий. Письмо Аркадия брату, 29 сентября 1969, М. – Л. С. 427-428: Стругацкий Аркадий, Стругацкий Борис. Рабочий дневник АБС С. 428-429: Рохлин Яков. Письмо к АБС с «Ленфильма», 8 октября 1969 С. 429-430: Стругацкий Аркадий. Письмо Аркадия брату, 14 октября 1969, М. – Л. С. 430-432: Васильева В. Новаторство ли это? С. 432-435: Белоусов А. Забывая о социальной обусловленности С. 435-437: Гор Геннадий. Жизнь далекая, жизнь близкая С. 437-439: Стругацкий Борис. Письмо Бориса брату, 23 октября 1969, Л. – Гагра С. 439-440: Стругацкий Аркадий. Письмо Аркадия брату, 26 октября 1969, Гагра – Л. С. 440-442: Стругацкий Борис. Письмо Бориса брату, 30 октября 1969, Л. – М. С. 442-443: Стругацкий Аркадий. Письмо Аркадия брату, 2 ноября 1969, М. – Л. С. 443-445: Стругацкий Борис. Письмо Бориса брату, 5 ноября 1969, Л. – М. С. 445-453: Глаголев Р. Во имя чего? С. 453-454: Стругацкий Аркадий. Письмо Аркадия брату, 10 ноября 1969, М. – Л. С. 454-456: Стругацкий Борис. Письмо Бориса брату, 13 ноября 1969, Л. – М. С. 456-458: Стругацкий Аркадий. Письмо Аркадия брату, 15 ноября 1969, М. – Л. С. 459: Мажаев Ф., Зазерский Е. Литература и ратный подвиг С. 459-460: Стругацкий Борис. Письмо Бориса брату, 25 ноября 1969, Л. – М. С. 461-462: Стругацкий Аркадий. Письмо Аркадия брату, 2 декабря 1969, М. – Л. С. 462: Лем Станислав. Литература, проецирующая миры С. 462-463: Стругацкий Борис. Письмо Бориса брату, 8 декабря 1969, Л. – М. С. 465-466: Рохлин Яков, Пономаренко Светлана. Редакционное заключение по сценарию ДОУ С. 466-467: Стругацкий Аркадий, Стругацкий Борис. Рабочий дневник АБС С. 467: Стругацкий Аркадий. Телеграмма Аркадия брату, 15 декабря 1969, М. – Л. С. 467-469: Письмо Аркадия брату, 16 декабря 1969, М. – Л. С. 469-470: Стругацкий Борис. Письмо Бориса брату, 18 декабря 1969, Л. – М. С. 470-472: Стругацкий Аркадий. Письмо Аркадия брату, 26 декабря 1969, М. – Л. С. 472-475: Стругацкий Борис. Письмо Бориса брату, 28 декабря 1969, Л. – М. 1970 С. 476-477: Бритиков Анатолий. Русский советский научно-фантастический роман С. 478: Стругацкий Борис. Письмо Бориса брату, 4 января 1970, Л. – М. С. 478-479: Громова Ариадна. Не созерцание, а исследование С. 479: Стругацкий Аркадий, Стругацкий Борис. Рабочий дневник АБС С. 479-480: Стругацкий Аркадий. Письмо Аркадия брату, 21 января 1970, М. – Л. С. 481-482: Стругацкий Борис. Письмо Бориса брату, 23 января 1970, Л. – М. С. 482-483: Стругацкий Аркадий. Письмо Аркадия брату, 29 января 1970, М. – Л. С. 484-485: Стругацкий Борис. Письмо Бориса брату, 31 января 1970, Л. – М. С. 485-486: Стругацкий Аркадий. Письмо Аркадия брату, 6 февраля 1970, М. – Л. С. 486-487: Стругацкий Борис. Письмо Бориса брату, 10 февраля 1970, Л. – М. С. 487-496: Стругацкий Аркадий, Стругацкий Борис. Рабочий дневник АБС С. 496-497: Стругацкий Аркадий. Письмо Аркадия брату, 6 марта 1970, М. – Л. С. 497-499: Стругацкий Борис. Письмо Бориса брату, 9 марта 1970, Л. – М. С. 499-501: Стругацкий Аркадий. Письмо Аркадия брату, 14 марта 1970, М. – Л. С. 501-502: Стругацкий Борис. Письмо Бориса брату, 17 марта 1970, Л. – М. С. 503: Стругацкий Аркадий, Стругацкий Борис. Заявка в «Аврору» на «Маугли» С. 504-505: Стругацкий Аркадий. Письмо Аркадия брату, 20 марта 1970, М. – Л. С. 505-506: Стругацкий Борис. Письмо Бориса брату, 24 марта 1970, Л. – М. С. 507-508: Стругацкий Аркадий. Письмо Аркадия брату, 27 марта 1970, М. – Л. С. 508-509: Алексеев Михаил. Армия и литература С. 509-510: Стругацкий Борис. Письмо Бориса брату, 1 апреля 1970, Л. – М. С. 510-512: Стругацкий Аркадий, Стругацкий Борис. Рабочий дневник АБС С. 513: Стругацкий Аркадий. Письмо Аркадия брату, 28 апреля 1970, М. – Л. С. 514: Стругацкий Борис. Письмо Бориса брату, 2 мая 1970, Л. – М. С. 514-516: Стругацкий Аркадий. Письмо Аркадия брату, 7 мая 1970, М. – Л. С. 516-517: Стругацкий Борис. Письмо Бориса брату, 10 мая 1970, Л. – М. С. 517-518: Стругацкий Аркадий. Письмо Аркадия брату, 14 мая 1970, М. – Л. С. 518-519: Стругацкий Борис. Письмо Бориса брату, 18 мая 1970, Л. – М. С. 519-520: Стругацкий Аркадий. Письмо Аркадия брату, 22 мая 1970, М. – Л. С. 521-522: Стругацкий Борис. Письмо Бориса брату, 29 мая 1970, Л. – М. С. 522-523: Стругацкий Аркадий. Письмо Аркадия брату, 2 июня 1970, М. – Л. С. 523-525: Стругацкий Борис. Письмо Бориса брату, 5 июня 1970, Л. – М. С. 525: Головань Ирина. Письмо к АБС с «Ленфильма», 15 июня 1970 С. 526-532: Стругацкий Аркадий, Стругацкий Борис. Рабочий дневник АБС С. 532-533: Стругацкий Аркадий. Письмо Аркадия брату, 6 июля 1970, М. – Л. С. 534-535: Стругацкий Борис. Письмо Бориса брату, 10 июля 1970, Л. – М. С. 535-552: Бритиков Анатолий. Русский советский научно-фантастический роман С. 552-553: Стругацкий Аркадий. Письмо Аркадия брату, 12 июля 1970, М. – Л. С. 553-554: Стругацкий Борис. Письмо Бориса брату, 16 июля 1970, Л. – М. С. 554-555: Письмо Бориса брату, 5 августа 1970, Л. – М. С. 556-557: Стругацкий Аркадий. Письмо Аркадия брату, 9 августа 1970, М. – Л. С. 557-558: Стругацкий Борис. Письмо Бориса брату, 12 августа 1970, Л. – М. С. 558-559: Стругацкий Аркадий. Письмо Аркадия брату, 17 августа 1970, М. – Л. С. 560: Стругацкий Борис. Открытка Бориса брату, 20 августа 1970, Л. – М. С. 560-561: Письмо Бориса брату, 25 августа 1970, Л. – М. С. 561-562: Стругацкий Аркадий, Стругацкий Борис. Рабочий дневник АБС С. 562-563: Стругацкий Аркадий. Письмо Аркадия брату, 17 сентября 1970, М. – Л. С. 564: Стругацкий Борис. Письмо Бориса брату, 19 сентября 1970, Л. – М. С. 564-565: Стругацкий Аркадий. Письмо Аркадия брату, 24 сентября 1970, М. – Л. С. 565-566: Письмо Аркадия брату, 2 октября 1970, Гагра – Л. С. 566-567: Стругацкий Борис. Письмо Бориса брату, 6 октября 1970, Л. – Гагра С. 568-569: Стругацкий Аркадий, Стругацкий Борис. Рабочий дневник АБС С. 570-571: Заявка от АБС в МГ С. 571: Стругацкий Аркадий. Письмо Аркадия брату, 12 ноября 1970, М. – Л. С. 572-573: Стругацкий Борис. Письмо Бориса брату, 16 ноября 1970, Л. – М. С. 573-575: Стругацкий Аркадий. Письмо Аркадия брату, 20 ноября 1970, М. – Л. С. 575-577: Стругацкий Борис. Письмо Бориса брату, 22 ноября 1970, Л. – М. С. 577-578: Стругацкий Аркадий. Письмо Аркадия брату, 29 ноября 1970, М. – Л. С. 578-579: Стругацкий Борис. Письмо Бориса брату, 3 декабря 1970, Л. – М. С. 580-581: Стругацкий Аркадий, Стругацкий Борис. Рабочий дневник АБС С. 582-595: Руднев Д. «Замкнутый мир» современной русской фантастики 1971 С. 596-597: Стругацкий Аркадий. Письмо Аркадия брату, 6 января 1971, М. – Л. С. 597-598: Стругацкий Борис. Письмо Бориса брату, 9 января 1971, Л. – М. С. 598-599: Лемхин Михаил. Детектив братьев Стругацких С. 599-605: Стругацкий Аркадий, Стругацкий Борис. Рабочий дневник АБС С. 606: Стругацкий Борис. Письмо Бориса брату, 1 февраля 1971, Л. – Кишинев С. 606-609: Стругацкий Аркадий. Заявка на сценарий «Трижды смертник» С. 610: Письмо Аркадия брату, 3 февраля 1971, Кишинев – Л. С. 610-611: Андон В., Чибурчиу Владимир. Заключение киностудии по заявке на «Трижды смертник» С. 612-613: Стругацкий Борис. Письмо Бориса брату, 10 февраля 1971, Л. – М. С. 613-614: Офлайн-интервью, 03.04.02 С. 614-614: Стругацкий Аркадий, Стругацкий Борис. Рабочий дневник АБС С. 615-616: Стругацкий Аркадий. Письмо Аркадия брату, 7 марта 1971, М. – Л. С. 616-617: Стругацкий Борис. Письмо Бориса брату, 11 марта 1971, Л. – М. С. 617-618: Стругацкий Аркадий, Стругацкий Борис. Рабочий дневник АБС С. 618-619: Стругацкий Борис. Письмо Бориса брату, 14 марта 1971, Л. – М. С. 619-620: Стругацкий Аркадий. Письмо Аркадия брату, 16 марта 1971, М. – Л. С. 620-622: Стругацкий Борис. Комментарии С. 622-624: Стругацкий Аркадий, Стругацкий Борис. Рабочий дневник АБС С. 624-627: Письмо от АБС в секретариат МО СП, 7 апреля 1971 С. 627: Стругацкий Борис. Комментарии С. 627-629: Письмо Бориса брату, 13 апреля 1971, Л. – М. С. 629-631: Стругацкий Аркадий. Письмо Аркадия брату, 16 апреля 1971, М. – Л. С. 631-632: Стругацкий Борис. Письмо Бориса брату, 21 апреля 1971, Л. – М. С. 632-634: Письмо Бориса брату, 23 апреля 1971, Л. – М. С. 634-635: Стругацкий Аркадий. Письмо Аркадия брату, 26 апреля 1971, М. – Л. С. 635-637: Стругацкий Борис. Письмо Бориса брату, 30 апреля 1971, Л. – М. С. 637-638: Письмо Бориса брату, 14 мая 1971, Л. – М. С. 638-639: Стругацкий Аркадий. Письмо Аркадия брату, 17 мая 1971, М. – Л. С. 639-641: Андон В., Чибурчиу Владимир. Заключение коллегии по сценарию «Трижды смертник» С. 641-642: Чибурчиу Владимир. Письмо В.Чибурчиу к АНу, 7 июня 1971 С. 642-644: Стругацкий Борис. Письмо Бориса брату, 16 июня 1971, Л. – М. С. 644-645: Стругацкий Аркадий. Письмо Аркадия брату, 23 июня 1971, М. – Л. С. 646: Стругацкий Борис. Письмо Бориса брату, 25 июня 1971, Л. – М. С. 647: Бугров Виталий. Письмо БНу из «Уральского следопыта», 29 июня 1971 С. 647-648: Стругацкий Борис. Письмо Бориса брату, 2 июля 1971, Л. – М. С. 648-649: Стругацкий Аркадий. Заявка на ПНО (черновик) С. 649-650: Письмо Аркадия брату, 6 июля 1971, М. – Л. С. 650-651: Стругацкий Борис. Письмо Бориса брату, 20 июля 1971, Л. – М. С. 651-652: Игра в фанты по-научному С. 652-653: Стругацкий Аркадий. Письмо Аркадия брату, 26 июля 1971, М. – Л. С. 653-655: Стругацкий Борис. Письмо Бориса брату, 29 июля 1971, Л. – М. С. 655-657: Ревич Всеволод. Через будущее – к настоящему С. 657-659: Стругацкий Аркадий, Стругацкий Борис. Заявка от АБС в киностудию «Союзмультфильм» С. 660: Стругацкий Борис. Письмо Бориса брату, 18-19 августа 1971, Симеиз – М. С. 660-661: Стругацкий Аркадий. Отзыв на повесть М.Ройзмана «Похитители детей» С. 662: Бугров Виталий. Письмо БНу из «Уральского следопыта», 26 августа 1971 С. 662-663: Стругацкий Борис. Письмо Бориса брату, 29 августа 1971, Л. – М. С. 663: Стругацкий Аркадий. Письмо Аркадия брату, 30 августа 1971, М. – Л. С. 664: Письмо АНа В.Чибурчиу, 1 сентября 1971 С. 665: Письмо АНа на киностудию «Молдова-филм», 1 сентября 1971 С. 665-674: Стругацкий Аркадий, Стругацкий Борис. Рабочий дневник АБС С. 675: Чибурчиу Владимир. Письмо АНС с киностудии «Молдова-филм», 16 сентября 1971 С. 675-676: Стругацкий Аркадий. Письмо Аркадия брату, 23 сентября 1971, М. – Л. С. 676-677: Стругацкий Борис. Письмо БНа Штерну, 24 сентября 1971 С. 677-678: Стругацкий Аркадий. Письмо Аркадия брату, 28 сентября 1971, Гагра – Л. С. 678-680: Стругацкий Борис. Письмо Бориса брату, 3 октября 1971, Л. – Гагра С. 680-685: Стругацкий Аркадий. Письмо Аркадия брату, 6 октября 1971, Гагра – Л. С. 685-686: Стругацкий Борис. Письмо Бориса брату, 11 октября 1971, Л. – Гагра С. 686: Стругацкий Аркадий. Письмо Аркадия брату, 16 октября 1971, Гагра – Л. С. 686-688: Стругацкий Аркадий, Стругацкий Борис. Рабочий дневник АБС С. 689-690: Стругацкий Аркадий. Письмо Аркадия брату, 13 ноября 1971, М. – Л. С. 690-691: Стругацкий Борис. Письмо Бориса брату, 15 ноября 1971, Л. – М. С. 692: Стругацкий Аркадий. Письмо Аркадия брату, 24 ноября 1971, М. – Л. С. 693-694: Мельник М., Чибурчиу Владимир. Заключение коллегии по первому варианту сценария «Трижды смертник» С. 694-696: Кантор Владимир. [Рецензия] С. 696-698: Стругацкий Аркадий, Стругацкий Борис. Рабочий дневник АБС С. 699: Стругацкий Борис. Письмо Бориса брату, 16 декабря 1971, Л. – М. С. 699-700: Стругацкий Аркадий. Письмо Аркадия брату, 18 декабря 1971, М. – Л. С. 700-702: Письмо АНа на киностудию «Молдова-филм», 20 декабря 1971 С. 702-703: Стругацкий Борис. Письмо Бориса брату, 20 декабря 1971, Л. – М. С. 703: Стругацкий Аркадий. Письмо Аркадия брату, 21 декабря 1971, М. – Л. С. 704: Стругацкий Борис. Письмо Бориса брату, 26 декабря 1971, Л. – М. С. 704-706: Стругацкий Аркадий. Письмо Аркадия брату, 31 декабря 1971, М. – Л. С. 708: Бондаренко Светлана, Курильский Виктор. Продолжение следует С. 708: Благодарности Приложения С. 709-712: Алфавитный указатель аббревиатур и ранних названий произведений С. 713-730: Персоналии, упомянутые в переписке и дневниках АБС С. 731-735: Источники публикаций

ПЕРЕВОДЫ

Нортон Андрэ. Королева Солнца: Избр. фантаст. произведения. Т. 1 / Ред. М.Горбунов; Отв. ред. М.Голованов. – Зеленоград: Зеленоградская книга, 1992. – 608 с. 100.000 экз. (п) ISBN 5-86314-005-4. Содерж.: С. 5-190: Саргассы в космосе [Andre Norton. Sargasso of Space]

Антология научно-фантастических рассказов / Пер. с англ.; Послесл. В.Гопмана «Время фантастики» (С. 402-408); Ред. Л.Яковлев; Худож. А.Быков. – М.: МП «Все для вас», 1992. – 412 с. – (Американская фантастика в четырнадцати томах. Т. 14). 550.000 экз. (о) ISBN 5-86564-001-1; ISBN 5-86564-015-1. Содерж.: С. 275-296: Моррисон Уильям. Мешок / Пер. С.Бережкова [William Morrison. The Sack]

Саргассы в космосе: Сб. зарубеж. фантастики / Пер. с англ., фр.; Сост. В.Маркович; Ред. А.Быков. – Донецк: Общество книголюбов, 1992. – 592 с. 100.000 экз. (п) ISBN 5-7707-1320-8. Содерж.: С. 3-179: Нортон Эндрю. Саргассы в космосе / Пер. С.Бережкова, С.Витина С. 514-535: Моррисон Уильям. Мешок / Пер. С.Бережкова [Andre Norton. Sargasso of SpaceWilliam Morrison. The Sack]

РЕДАКТОРСКАЯ И СОСТАВИТЕЛЬСКАЯ РАБОТА

Вадецкий Борис. Полярный юг / Предисл. И.Ефремова «Исследовательский подвиг русских моряков» (С. 3-6); Рис. В.Юрлова; Отв. ред. А.Стругацкий; Худож. ред. Г.Ордынский. – М.: Детгиз, 1961. – 280 с.: ил. 100.000 экз. (п)

ПОДРАЖАНИЯ, ПАРОДИИ, ПРОДОЛЖЕНИЯ

Володихин Дмитрий. Новая Зона. Тихое вторжение: Фантаст. роман / Сер. оформл. Э.Кунтыш; Компьютерный дизайн А.Смирновой; Ил. А.Руденко; Зав. группой М.Сергеева; Руководитель проекта В.Бакулин; Ред. А.Синицын. – М.: АСТ, 2013. – 319 с. – (СТАЛКЕР). 10.000 экз. (п) ISBN 978-5-17-080626-3

Вольнов Сергей. Зона будущего. Прыжок в секунду: Фантаст. роман / Сер. оформл. Э.Кунтыш; Компьютерный дизайн А.Смирновой; Ил. А.Руденко; Зав. группой М.Сергеева; Руководитель проекта В.Бакулин; Ред. А.Синицын. – М.: АСТ, 2013. – 415 с. – (СТАЛКЕР). 10.000 экз. (п) ISBN 978-5-17-079675-5

Вольнов Сергей, Колчин Владимир. Зона Посещения. В спящем режиме: Фантаст. роман / Сер. оформл. Э.Кунтыш; Компьютерный дизайн А.Смирновой; Ил. А.Руденко; Зав. группой М.Сергеева; Руководитель проекта В.Бакулин; Ред. А.Синицын. – М.: АСТ, 2013. – 383 с. – (СТАЛКЕР). 10.000 экз. (п) ISBN 978-5-17-081102-1

Левицкий Андрей. Я – сталкер. Трое против Зоны: Фантаст. роман / Оформл. обл. В.Половцева; Худож. А.Руденко; Зав. группой М.Сергеева; Руководитель проекта В.Бакулин. – М.: АСТ, 2013. – 316 с. – (STALKER). 14.000 экз. (п) ISBN 978-5-17-080491-7

Луговская Татьяна. СборнЯк. – Одесса: Версия, 1994. – 32 с. 40 экз. (о).

Содерж.:

С. 28-29: Прощальный диалог памяти Цурэна

Б.а. Фантастическое травести // Мир фантастики (М.). – 2013. – № 4. – С. 139. – (Зона развлечений / Конкурсная площадка)
Нужно угадать, из какой книги приведен отрывок, в котором все имена собственные заменены на имена из «Трудно быть богом» Стругацких.

В обзоре использована информация, полученная от Владимира Колядина, Евгения Терона, Юрия Флейшмана.

@темы: Публицистика, «Далёкая Радуга», Переводы, Свидание, Улитка на склоне, Критика, Десантники, Понедельник начинается в субботу, Письма. Рабочие дневники, Сказка о Тройке, Фанфикшн, «Пикник на обочине», Вторичное творчество, Летающие кочевники, Первые люди на первом плоту, Свечи перед пультом, Человек из Пасифиды, Комментарии к пройденному, Второе нашествие марсиан, Поражение, Благоустроенная планета, Частные предположения, О стра

---

М.Амусин. Стругацкие и принцип неопределенности. Часть 2.

[silent-gluk]

Статья утащена отсюда: magazines.russ.ru/neva/2005/4/am16.html

Бумажный источник: Амусин М. Стругацкие и принцип неопределенности // Нева (СПб.) - 2005. - № 4. - С.190-200.

Марк Амусин
Стругацкие и принцип неопределенности

…К началу 70-х годов духовная ситуация в стране изрядно изменилась. Контурная карта общественного дискурса сформировалась, появились достаточно определенные его разновидности: официозный, либерально-марксистский, либерально-диссидентский, почвенническо-диссидентский, державный, эскапистско-эстетский… Изначальная социокультурная функция Стругацких оказалась во многом исчерпанной.

На работе Стругацких это изменение сказалось заметно. В их произведениях конца 60-х — начала 70-х годов демонстративная эклектика исходных посылок почти исчезает. “Обитаемый остров”, “Отель „У погибшего альпиниста””, “Малыш” — тут все гораздо яснее, определеннее, даже традиционнее. В двух последних сочинениях (“Обитаемый остров” — особь статья) общественно-политические аллюзии вообще отсутствуют.



Но это была только пауза. Стругацкие не оставляют попыток влиять на умы и сердца своей — очень широкой — аудитории. Да и “принцип неопределенности” слишком органично вошел и в поэтику, и в содержательный состав их прозы, стал неким инвариантом их сюжетно-смысловых построений.

В произведениях этого десятилетия, после переходного периода, коллизии становятся еще более масштабными, обобщения — еще более широкими, выводы — всеохватывающими. Только теперь авторы делают упор не на актуально-идеологические каверзы, а на универсальную рефлексию о характере общественного развития, об определениях человеческой природы, о пределах познавательной способности разума.

“Пикник на обочине” — это притча о конфликте между “приватным сознанием”, индивидуалистическим и анархистским — и глобально-планетарными вызовами, с которыми обречено сталкиваться человечество в современную эпоху. Стругацким удались и образ отчаянного сталкера Рэда Шухарта, обаятельного в своей бесшабашности, и напряженная, насыщенная тайной и угрозой атмосфера Зоны. Но главное здесь — горькая мысль о том, что “человек невоспитанный” лишен даже языка, на котором он мог бы помыслить о чем-то за пределами ближайших потребностей, о единстве рода человеческого, о солидарности, о смысле бытия…

“За миллиард лет до конца света” привлекает заостренной постановкой темы сопротивления — в показательной, лабораторно-экзистенциальной чистоте и красоте. Здесь притчевая составляющая творчества Стругацких выступает с особой наглядностью и вступает в конфликт с фантастической субстанцией, с традиционным жанровым балластом. Балласт не позволяет повествованию взмыть в безвоздушное, разреженное пространство чисто экзистенциалистской проблематики, напоминающей о Сартре, Камю, Ануе. Гомеостатическое Мироздание — гипотеза непонятная и труднозащитимая, но ее вполне можно принять в качестве условного кода, означивающего перманентное пребывание человека сознательного в поле трудного, неотвратимого выбора. Однако финал повести остается открытым. Вечеровский с готовностью принимает на себя бремя противостояния обстоятельствам. Он словно не допускает возможности другого решения. Но насколько это разумно и перспективно? И какой выбор сделает герой-рассказчик Малянов?

Особняком стоит в работе Стругацких 70-х годов роман “Град обреченный”, пришедший к читателю лишь в разгар перестройки и затерявшийся в общем потоке ранее запрещенной литературы. Замах тут получился, может быть, даже пошире, чем на то рассчитывали сами авторы. В декорациях искусственного “городка в табакерке”, точнее, в пробирке, куда собираются заблудшие души из самых разных времен и сторон света, Стругацкие сработали отличную, живую и эволюционирующую модель человеческой генерации, порожденной коммунистическим Экспериментом. Они очень изящно и экономно демонстрируют разные стадии жизненного цикла “советской Психеи”, ее странствований по идеологическим пространствам и лабиринтам.

А итог? Проведя своих героев, Андрея Воронина и Изю Кацмана, по чистилищу Города и Эксперимента, развеяв все иллюзии и надежды, выбив у них из-под ног любые опоры, любую твердую почву, авторы оставляют их без всяких ориентиров — идеологических, социальных, моральных — в ситуации невесомости, горького сознания полной свободы и смыслоутраты. “Ветхий Адам” отброшен, ценности можно творить заново — но никакого подручного материала для этого нет.

Итак, в этот период Стругацкие вырабатывают для себя новую версию проблемно-фантастического повествования. Как и прежде, загадки и коллизии фабульного уровня создают для героев и читателей почти невыносимое напряжение, которое трансформируется, однако не в непреложное решение-выбор и не в чеканную моральную максиму — руководство к дальнейшему действию. Энергия непонимания, заблуждения преобразуется в тоскливый и универсальный знак вопроса, повисающий в финале над смысловым горизонтом повествования.

Это, разумеется, отражало симптомы нового умонастроения, в котором пребывала духовно живая часть советского общества в то время. Пришел тотальный кризис оптимистическо-рационалистического мировоззрения, основанного на идее прогресса, на вере в спасительную роль науки и в возможность радикального социального совершенствования. Наступало время “каяться, драпать и клясть” — каяться в утопическо-активистских заблуждениях, в критическом складе мышления, в надеждах на преобразование человеческой природы, клясть испепеляющий рационализм, прогрессистские иллюзии, саму установку на постижение и изменение (человеческого) мира. Религиозные представления, моралистическая рефлексия стали стремительно заполнять возникший вакуум. (А в постсоветскую эпоху и их стали теснить расхожий мистицизм, оккультизм, дешевая мифология посвященности, сакрального знания и могущества.)

Стругацкие, с их мощной стихийно-рационалистической закваской, не поддаются полностью этой тенденции, выстраивают защиту. В отдельных случаях они стараются оседлать волну или подстроиться под нее — примером служит их работа над сценарием “Сталкера” для фильма Тарковского. Авторы пошли очень далеко навстречу пожеланиям выдающегося режиссера, явно христиански ориентированного, последовательно перекраивая смысловой каркас своего романа.

Однако более общей их реакцией стала манифестация широкого скептицизма, ставящего под сомнения, дезавуирующего любые четкие и однозначные перспективы, как мыслительные, так и поведенческие. “Жук в муравейнике” — характернейшая иллюстрация этого состояния. Стержень повести — судьба прогрессора Льва Абалкина и загадка его природы. Кто он — обычный, нормальный человек или агент чужеродной, иногалактической цивилизации, ведомый неведомой программой к зловещей цели?

Действие организовано Стругацкими таким образом, что обе версии попеременно получают подтверждение. Орудие Странников? Загнанный в угол, страдающий человек? Трагический финал повести не вносит окончательной ясности. “Казус Абалкина” представляется принципиально неразрешимым. Интеллектуальные и этические сумерки заволакивают действительность, даже воображаемую.

…Что же получается? В молодой, героический период Стругацкие творили свои звонкие, будоражащие баллады из сора некорретно поставленных вопросов и посылок. А “пятнадцать лет спустя” — увенчивают свои фантастические построения весьма тощей, по сути, Экклезиастовой мудростью: нет, мол, ничего нового, интересного и постижимого под солнцем. Это-то и есть итог их творчества? Так, может быть, всеобщая любовь к ним была плодом недоразумения или следствием невзыскательности общественного вкуса, на безрыбье возносящего на пьедестал рака?

Нет, не так. Во-первых, следует оценить по достоинству будоражащий и формирующий эффект их ранней фантастико-экзистенциальной прозы. Он дорогого стоил. А бутафорией, не побоимся этого слова, халтурностью их тогдашних фундаментов и “строительных лесов” пренебрежем.

А кроме того, Стругацких любили и любят совсем не только по идейным соображениям. Читатели ценили их мастерство, умение вкраплять в фантастический антураж достоверные и точные человеческие характеры, психологические коллизии, их яркий и энергичный язык, их юмор. Но главное — Стругацкие были, а может быть, и остаются чуть ли не лучшими рассказчиками в советской и постсоветской литературе. В умении выстраивать нарратив, делать его аппетитным, желанным для читателя им до сих пор, по-моему, нет равных (может быть, Б. Акунин?). И здесь на помощь им опять же приходил тот самый принцип неопределенности, который они чем дальше, тем более изощренно использовали в сюжетосложении. Жгучая тайна, зазывно светящая на горизонте повествования, дополняется многочисленными вспомогательными инструментами и приспособлениями. Уже в “Хищных вещах века” сюжет строится на экономичном дозировании сообщаемой читателю информации, на подтексте и умолчаниях. Иван Жилин на ощупь, вслепую ищет ключ к решению довольно смутной для него проблемы, которая читателю и вовсе не ясна — слово “слег” служит ей роскошным, но совершенно непроницаемым иероглифом.

“Град обреченный” состоит из отдельных частей, в хронологических зазорах между которыми скачкообразно меняется и социальный статус Воронина, и тип его мироощущения.

Отрывочность повествования, пропуски целых семантических блоков повышают загадочность и напряженность фабулы в “За миллиард лет до конца света”. Повесть недаром имеет подзаголовок “Рукопись, найденная при странных обстоятельствах”. Эта лаконичная отсылка к романтической традиции, к брошенным в море бутылкам, забытым сундукам, полуистлевшим рукописям позволяет авторам без какой-либо мотивировки “разрывать непрерывность”, подбрасывать в костер читательского любопытства любое “сырье”, вроде истории без начала и конца о загадочном дереве, выросшем посреди заасфальтированного ленинградского двора.

Особенно эффектно этот метод работатет в “Жуке”. Там детективный гон Каммерера по горячему следу беглого прогрессора Льва Абалкина перемежается и тормозится выдержками из отчета Абалкина о его участии в операции “Мертвый мир” на планете Надежда. Эти отрывки, полные пропусков, лакун, обрывающиеся к тому же в самый критический момент, являют собой увлекательнейший “роман в романе”. Тайна здесь становится многоконтурной и многослойной. На загадку поведения Абалкина накладывается загадка его личности, а сверху надстраивается еще один этаж: загадка деятельности Странников на горемычной Надежде и вопрос о том, как Абалкин со своим спутником Щекном выбрались из переплета, в котором очутились… Все это манит, дразнит, обещает — и, если обещания далеко не всегда исполняются, читатель прощает это авторам за испытанные острые ощущения. Можно сказать, что если постановка проблем и смысловые итоги у Стругацких порой обманывают ожидания, то сама материя повествования — почти никогда.

Отмечу еще, что братья Стругацкие одними из первых в советской литературе и совершенно независимо открыли эффект чисто литературной игры с “текстом в тексте”, с рамочными повествовательными структурами. Испытав впервые такую стратегию в “Улитке на склоне”, они потом обращались к ней и в “Жуке в муравейнике”, и в “Хромой судьбе”, где давно уже написанные “Гадкие лебеди” вставлены в обрамяющий текст о писателе Феликсе Сорокине и его странных житейско-литературных приключениях. Кульминации эта манера достигает в последней большой прозе Стругацких, далеко не во всем удачном романе “Отягощенные Злом”, где повествовательные парадоксы, “фантастика текста” (то, что обозначается английским термином “metafiction”) используются весьма продуманно и искусно.


…А вообще, если взглянуть с исторической дистанции на культурно-общественную эволюцию 60–80-х годов, неожиданно увенчавшуюся пиком перестройки и прыжком с этого пика в постсоветскую неизведанность, то в этой перспективе творчество Стругацких можно оценить и иным образом. Оно очертило границы духовного ареала, пожалуй, даже заповедника “субкультуры сопротивления”, в котором интеллигенция, фрондерски настроенная часть общества сохраняла и культивировала свой духовный потенциал с помощью бескорыстной игры ума, выстраивания изощренных морально-интеллектуальных моделей. Беда в том, что, когда для этих групп пришло время самостоятельно действовать на общественной арене, все эти модели оказались нерелевантными, практически не востребованными.

В своих книгах Стругацкие отрабатывали варианты поведения “гуманистического разума” при столкновении с инореальностью: с новым, чужим, пришедшим из космоса или из подсознания, с будущим, наконец. Но инореальность эта рисовалась по лекалам известного. То же и с вопросами, встававшими со страниц этих книг. Как ускорять прогресс? Как преобразовывать, сублимировать человеческую природу? Как стимулировать в ней волю к познанию и творчеству? Как гармонично совмещать интересы общества с благом единственной и неповторимой личности? Как решать проблемы планетарного и вселенского масштаба?

Будущее наступило — и оказалось совершенно равнодушным к этим темам. Мало того, что Космос, контакты с иными цивилизациями перестали интересовать человечество — Стругацкие, можно сказать, это предвидели, заявив устами Ивана Жилина: “Главное — на Земле”. Важнее то, что земная реальность стала развиваться по сценариям, Стругацкими и другими футурологами не предвиденным. И та интеллигенция, которой, по прогнозам Стругацких, предстояло применять к реальным коллизиям будущего свои интеллект и этику, натренированные на чтении их опусов, теперь вправе сказать: нам бы ваши заботы. Футурологическая педагогика Стругацких, увы, пропала втуне.

А то, что популярность их сочинений сохраняется, можно объяснить, среди прочего, и чистым эскапизмом. В воображаемые ситуации Стругацких, в коллизии выбора и приключения духа, казавшиеся когда-то драматичными, грозными, теперь погружаются, как в минеральную ванну, — вокруг пузырится и приятно покалывает, а в сущности, отвлекает и успокаивает. Реальность оказалась проще, грубее, страшнее. Для кого такое развитие событий стало большей трагедией: для автора “Братья Стругацкие” или для среды, из которой рекрутировались легионы их поклонников, — оставим, в подражание Стругацким, этот вопрос открытым.

@темы: «Град обреченный», «Жук в муравейнике», «Далёкая Радуга», «За миллиард лет до конца света», Попытка к бегству, Улитка на склоне, Критика, Понедельник начинается в субботу, «Малыш», Сказка о Тройке, «Пикник на обочине», С.Витицкий, Второе нашествие марсиан, «Отель "У погибшего альпиниста"», «Гадкие лебеди», «Трудно быть богом», «Обитаемый остров», «Хищные вещи века», Ссылки, Сталкер

---

Люблю воскресенья!

[silent-gluk]

Ведь именно по ним мы смотрим на очередное издание. Сегодня - немецкое. Еще гэдээровское.



Суперобложка.





Это - обложка.



Авантитул.




Титульный лист.



Оборот титульного листа.



Первая страница послесловия.



Strugazki A. Ein Kaefer im Ameisenhaufen / Strugazki A., Strugazki B.; Aus dem Russischen von E. Simon; Mit einem Nachwort von E. Simon. - Berlin: Das Neue Berlin, 1987. - 240 S. - 2. Aufl. - Нем.яз. - Загл. ориг.: Жук в муравейнике. - ISBN 3-360-00094-3.

@темы: Картинки, «Жук в муравейнике», Библиофильское, Библиография, Книги

---

М.Амусин. Стругацкие и принцип неопределенности

[silent-gluk]

Статья утащена отсюда: magazines.russ.ru/neva/2005/4/am16.html

Бумажный источник: Амусин М. Стругацкие и принцип неопределенности // Нева (СПб.) - 2005. - № 4. - С.190-200.

Марк Амусин
Стругацкие и принцип неопределенности

Что, снова о Стругацких? Ну да. И ничего удивительного. Их книги, несмотря на “скорости бешеные”, с которыми меняется культурный пейзаж, не ушли на дно вместе со временем и обществом, которые их породили. Издаются и переиздаются собрания сочинений и отдельные томики, в Интернете живо аукаются и перекликаются поклонники АБС — какого уже поколения? Там же кипят (на среднем, правда, огне) отклики на последние произведения С. Витицкого, он же Стругацкий Борис Натанович. Так что, несмотря на то, что творчество автора “Братья Стругацкие” прекратилось, быльем оно отнюдь не поросло.



Что же до серьезных критических (а пора уж думать и о литературоведческих) анализов этого творчества, то дефицит в этой области стал хроническим. Рецензии — есть, фантастико-философских вариаций на темы произведений Стругацких — в избытке. Попыток же целостного и глубинного анализа феномена Стругацких, на мой взгляд, явно не хватает.

А феномен, несомненно, имеет место. И отблескивает он разными гранями, взывая к интерпретациям и общеэстетическим, и жанровым, и культурологическим, и общественно-историческим. По сути своей творчество Стругацких взывает к синкретичному осмыслению, одной из попыток которого и служит настоящая статья.

Начну с сугубо личного читательского опыта. Вспоминается, что при первом чтении книг Стругацких у меня постоянно возникало желание притормозить, оглянуться, подробнее разобраться в исходных обстоятельствах их сюжетов: постойте, как же это, почему, как здесь одно вяжется с другим? Но импульс этот быстро гас — время, вперед! Нужно было поспевать за калейдоскопической сменой ситуаций и событий, за крутыми смысловыми виражами — спешить к манящей финишной ленточке.

Общепризнанным фирменным знаком прозы Стругацких всегда считались их знаменитые финалы — открытые, обрывистые, оставлявшие читателя несколько ошеломленным и задумывающимся о странном… А теперь, оглядывая более спокойно и основательно сочинения Стругацких, я начинаю понимать: самое своеобразное, пожалуй, даже беспрецедентное в их поэтике — это как раз исходные посылки, фантастические допущения, “идеобразы”. При внимательном рассмотрении поражает, насколько стартовые конструкции Стругацких эффектны, ярки, дразняще-завлекательны — и одновременно зыбки, внутренне противоречивы, “неконсистентньг”.

Примеров сколько угодно. В “Попытке к бегству” смущает и выглядит подозрительно, не получая никакого объяснения, сугубая антропоморфность обитателей “отсталой” планеты. Перед нами слегка задрапированная версия земной реальности. Далее — повествованию с самого начала придает остроту загадочная фигура Саула Репнина, неизвестно откуда взявшегося и неизвестно зачем увязавшегося в космический тур с юными оптимистами Антоном и Вадимом. Его надрывная серьезность все время оттеняет щенячью наивность других героев. А в конце выясняется, что он — военнопленный времен Великой Отечественной, организовавший себе побег из лагеря не в пространстве, а во времени и в конечном итоге совершивший хронологическую “мертвую петлю”. Какой машиной времени он сумел воспользоваться — в повести это остается совершенно непроясненным.

“Порядочные” фантасты разных времен, будь то Уэллс, Азимов или Урсула Ле Гуин, такого себе не позволяли. Станислав Лем, автор, очень существенный для научной фантастики “высших достижений” и для Стругацких в частности, в своих дерзких захватывающих интеллектуальных эскападах полагал за честь четкость обрисовки исходных посылок и последовательность их развертывания. В эссе “Нечто вроде кредо” он писал:

“Я обладаю силой воображения и являюсь рабом логики; мне трудно представить себе нечто такое, что никак не связано с реальной действительностью. Я просто не могу перестать мыслить логически, и это для меня важно”.

Вспомним “Эдем”. Это, в сущности, парадигма, образцовый пример повествования на тему контакта миров. Ситуация здесь типологически сходна с ситуацией “Попытки к бегству”, но и многие другие произведения Стругацких (и “Трудно быть богом”, и “Обитаемый остров”, и “Жук в муравейнике”) многим обязаны этому роману. Лем с замечательной наглядностью изображает фрагменты инопланетной жизни, ее непонятной материальной цивилизации, ее непроницаемо чужого общественного устройства. Приключения, опасности, столкновения. Но главное здесь — движение мысли героев-землян по лабиринту загадок, противоречий, несообразностей, драматичные попытки соединить мозаику причудливых фактов в целостную картину. Логико-познавательная задача ставится и развертывается (решению она принципиально не подлежит) с прецизионной точностью.

У Стругацких же бесшабашная эклектика, запутанность исходных позиций — правило хорошего тона. Младший из братьев писал недавно: “Можно нарушать любые законы — литературные и реальной жизни, отказываться от всякой логики и разрушать достоверность, действовать наперекор всему и всем мыслимым-немыслимым предписаниям и правилам, если только в результате достигается главная цель: в читателе вспыхивает готовность к сопереживанию…” Они и нарушали. “Понедельник начинается в субботу” несет в себе, если вдуматься, радикальное противоречие: материя сказок, мифов, фантазий — цветные сны человеческого духа — становится объектом научного исследования — под микроскопами и рентгеновскими установками, проецируется на экраны осциллографов, вводится в процессоры ЭВМ. Стихия юмора и безудержного воображения парадоксально сочетается здесь с духом эксперимента, логического моделирования.

С “Трудно быть богом”, этим шлягером 60-х, история другая, но в чем-то подобная. Во-первых, там настораживает следующее обстоятельство: в прологе романа развлекающиеся подростки, среди которых будущий рыцарь Румата Эсторский, вовсю используют в своих играх имена и топонимы из будущей, арканарской реальности.

Во-вторых, если вдуматься, фантастический (якобы) антураж Арканара — абсолютно бутафорский. По ходу повествования общественная реальность планеты выписывается очень сочно и предметно. И при этом она вопиюще искусственна, даже выморочна. Здесь воспроизведено земное средневековье, из которого вырезаны все динамические моменты, все возможности исторического движения. Зато добавлены “серые штурмовики” и лютая, рационально даже необъяснимая ненависть власть имущих к культуре, знанию.

В “Хищных вещах века” действие происходит на Земле, в первой примерно половине XXI века. При этом остается совершенно неясным, какой общественный строй царит в Городе Дураков, куда заброшен со спецзаданием Иван Жилин. И как обстоят дела в окружающем мире, где недавно добит некий условный “фашизм”, покончено с гангстеризмом, но Объединенные Нации по-прежнему продолжают — в лице некоего анонимного мирового правительства, Совета Безопасности, — бороться с экстремистами, сепаратистами и разнообразными диктаторами. Иными словами, неясно, продолжается ли еще “соревнование двух систем”, а если да, то какими средствами.

Добавим сюда “Улитку на склоне” с ее абсолютно невнятным и условным хронотопом: где происходит действие — на Земле или в иных мирах? И когда — сегодня, в будущем или в Вечности? А заодно — и “Гадких лебедей”, запрещенных в свое время. Кто такие “мокрецы”, откуда они взялись, какова их природа — найти внятные ответы на эти вопросы внутри текста очень трудно, а пожалуй, и принципиально невозможно.

В чем же тут дело? Почему наши авторы так последовательно демонстрируют непоследовательность, запутывают свои исходные предпосылки, окутывают фантастические диспозиции своих сюжетов “лиловым туманом”? И при этом уверены, что именно такие отклонения от нормы вызовут то самое “сопереживание”? Я, кажется, понял. Разгадка этого феномена лежит в той совершенно уникальной роли, которую произведения братьев Стругацких исполняли в советском культурном пространстве 60-х годов.

Тут надо сделать отступ и, набрав воздуха в легкие, заявить: творчество Стругацких — эпохальное явление. Не в смысле грандиозности масштаба или уникальности его художественных достоинств. Я имею в виду удивительно органичное сродство с почвой и воздухом эпохи, советской послесталинской и догорбачевской, оттепельно-застойной эпохи. Редко встречается столь счастливое совпадение авторов со своим временем, как в этом случае. Сказанное выше — не новость. О “советскости” Стругацких говорилось немало, и в определение это вкладывался обычно негативно-уничижительный смысл — вплоть до обвинений в пропаганде советской идеологии и в сотрудничестве со спецслужбами. С другой стороны, некоторые критики (в их числе и автор этих строк) приписывали нашим авторам заслугу и честь перманентного подрыва системы изнутри, превращали их в вдохновителей “интеллектуального сопротивления”. (“Творчество братьев Стругацких стимулировало интеллектуальные ереси и бунты”, — написал я когда-то.)

Вторая точка зрения, по-моему, ближе к истине, но дело, при внимательном рассмотрении, обстоит сложнее. Вспомним (или, если кто слишком молод для этого, вообразим) социокультурную ситуацию в стране в период после XX партсъезда. Что ни говори, а в период хрущевской оттепели, при всех колебаниях и попятных ходах “генеральной линии”, духовный мир образованных слоев населения, интеллигенции становился шире, сложнее.

Общество, после многолетнего анабиоза при сталинском режиме пребывавшее в младенческом состоянии, робко училось подавать голос, пробовало на ощупь и ползком осваивать пусть очень скромные, но все равно непривычные, опасные пространства свободы.

В прямые, простые, незыблемые истины-лозунги недавнего прошлого вносились уточнения и коррективы. В массовом интеллигентском сознании намечались возможности, пока еще смутные, самоориентации, сопоставления разных ценностей, наконец, выбора.

Тут-то и оказались как нельзя более кстати Стругацкие. Они не выражали эпоху в ее конкретных, зримых психологическо-поведенческих проявлениях. Вот Аксенов, Гладилин, другие авторы круга “Юности” — те действительно впрямую, фронтально передавали душевное состояние, эмоции, помыслы и повадки тогдашней молодежи, хмельной коктейль из желаний, идеалов и книжных мечтаний. Андрей Битов тоже был запечатлителем психологической субстанции времени, только более тонких, летучих ее фракций.

На долю Стругацких выпала (скорее случайно, по совпадению внешних обстоятельств и творческих предрасположенностей) особая функция. Они, словно чуткий, остронаправленный колебательный контур, улавливали легчайшие общественно-культурные волны, сигналы, зарождавшиеся в духовном эфире, настраивались в резонанс, усиливали эти колебания, “возмущения” и преобразовывали их — во что?

По их произведениям начала 60-х годов можно легко прослеживать, как менялись смутные веяния интеллигентского сознания, его ожидания и запросы, как зарождалась “интеллектуальная мода”. В самом деле: “Попытка к бегству” и “Далекая радуга” еще воспевают традиционные цельнометаллические ценности советской эпохи: исполнение долга, готовность к жертвам ради этого. Но жесткие кромки уже скрадываются гуманистической упаковкой — речь идет о внутреннем долге и о самопожертвовании. Саул Репнин в итоге подчиняется некоему субъективному зову, герои “Радуги” всячески стремятся спасти “другого”, ближнего или дальнего, за счет самих себя.

А как отчетливо бьется пульс общественных ожиданий (ожиданий молодой и интеллигентной части общества) в “Понедельнике”! Атмосфера капустника и КВНа, невероятный гибрид науки и сказки, веселый дух синкретизма, родства всего со всем! Под лозунгом “Власть — воображению!” соединяются эпохи и страны, фольклор, мифы и энтээровская терминология, традиционные сюжеты научной фантастики и изящно, но строго поставленная проблема контрамоции.

А сверх этого — толика фрондерства, выпады по адресу угрюм(бурчеев)ых кадровиков, тупых бюрократов-первоотдельщиков и перестраховщиков, убийственно-смешная критика демагогов и дельцов от науки (профессор Выбегалло), пренебрегающих духовными и моральными факторами в процессе строительства нового общества и воспитания нового человека. Правда, тут напрашивается вопрос: а где вообще в жизни Стругацкие встречали подобных грубых утилитаристов — конъюнктурщиков и демагогов? Ведь, как правило, официозная идеологическая машина как раз была занята тем, чтобы выращивать коммунистическое, то бишь альтруистское и идеалистическое, сознание на пустом месте, творить его в педагогической пробирке из ничего, с помощью призывов и заклинаний. Можно было бы увидеть в попытках Выбегалло создать действующую модель “человека, удовлетворенного желудочно”, сатиру на “утопию нового человека” вообще, если бы главные и чрезвычайно симпатичные герои “Понедельника”, маги Ойра-Ойра, Витя Корнеев, Эдик Амперян и Саша Привалов, сами не являли бы собой тип “нового человека”: бескорыстно увлеченного творчеством, познанием и добычей счастья человеческого.

Но одним лишь откликом на общественные ожидания Стругацкие не ограничивались. Они преображали смутное беспокойство, неудовлетворенность общества в некие полуфилософские концепты и формулы, достаточно простые, внятные и все же возвышавшиеся над уровнем обыденного сознания. В сущности, Стругацкие становились родовспомогателями советского общественно-культурного дискурса. Они отливали “заготовки” этого дискурса, нащупывали варианты реакции интеллигентского сознания на смутную и весьма динамичную идеологическую реальность того времени. Фантастика оказалась необычайно благодарным жанром для этих целей.

Вектором тут служил переход от ясности и однозначности догматических клише — к смуте, сомнению, осознанию многообразия и ошеломляющей противоречивости мира. Этому сдвигу и отвечали их странные исходные допущения, как бы неряшливые и неконсистентные “идеобразы”. Стругацкие задавались целью набросать не просто фантастическую, но обязательно парадоксальную, “неравновесную” ситуацию. Непонимание — вот главная характеристика того смыслового пространства, в котором должны действовать герои Стругацких (и ориентироваться читатели). А потом, не задерживаясь на подробностях, не устраняя противоречий, оттолкнуться и прыгнуть — сквозь заманчивые фабульные сплетения — к проблеме, моральной или экзистенциальной. Проблема вовсе не должна ставиться корректно (Лем нам не указ) — главное, чтобы остро и свежо. Главным эффектом виделось привнесение неоднозначности, неопределенности, сомнения в поле читательского сознания, выявление трещин и пустот в аксиоматике… Это свое назначение тексты Стругацких выполняли превосходно.

Как это работает, скажем, в “Трудно быть богом”? Румата, как и другие наблюдатели, должны заниматься сбором информации, которая потом направляется в Институт экспериментальной истории на Земле. Вмешиваться в события по-крупному они не имеют права из самых общих соображений: чтобы не исказить органичный ход истории Арканара и, “по Брэдбери”, не вызвать необратимых изменений. Но при этом Стругацкие так изображают реальность Арканара, что становится ясно: без вмешательства извне никакого выхода из замкнутого круга насилия, забитости и покорности, сытой дури и дремучего невежества не будет. Антон-Румата мучается дилеммой: оставаться в предписанных рамках “бескровного воздействия” — или “подтолкнуть” процесс, даже ценой жертв и непредсказуемых последствий, заодно дав выход своему праведному возмущению.

Эмоциональный срыв героя в финале нужно рассматривать именно как акт своеволия, как бунт против законов истории — и одновременно против инструкций, сухих теорий, указаний вышестоящих инстанций.

Поскольку инопланетную ситуацию можно было спроецировать на земные “аналоги”, напрашивались аллюзии — неважно, что нелепые, “дубовые” — на помощь СССР развивающимся странам и национально-освободительным движениям в их борьбе с империализмом. Опять же ясность догмы затуманивалась. Вмешиваться нельзя — и необходимо, необходимо — и нельзя. В остатке — общее, пусть и не формулируемое четко впечатление, что существуют ситуации, которые не допускают простых ответов, очевидных выводов и “оргрешений”. Для девственной советской интеллигенции — и то немало.

Особую роль играло то, что Стругацкие — уж не знаю, насколько намеренно — упрямо смешивали в своих текстах вопросы личного, морального выбора с проблемами познавательными — традиционными для научной фантастики — и социально-историческими, отданными на откуп Институту марксизма-ленинизма и идеологическому отделу ЦК. И здесь был свой резон — в этой программно некорректной постановке крылось посягательство на незыблемый порядок расположения “сверчков” и “шестков”.

Рубежной является в этом смысле повесть “Улитка на склоне”. В ней, как и в предшествовавших вещах, исходные фантастические посылки отличаются вопиющей невнятностью и противоречивостью. И в то же время — яркостью, многозначностью и притягательностью. Декорации Леса и Управления созданы для того, чтобы в них разыгрывались драмы идей и выбора. Впрочем, самостоятельное и собственно фантастическое значение тут имеет только Лес — загадочная и взывающая к объяснению сущность. Управление — его производная, дающая простор для философской рефлексии героя и социальной сатиры.

Кандид — “посторонний”, аутсайдер, заброшенный в непонятный интерьер Леса. Он стремится вырваться оттуда, вернуться к своим, к людям — но для этого ему нужно непременно разобраться в окружающих его наслоениях фантомов, иллюзий и кажимостей. Эта поначалу детективно-познавательная установка ближе к финалу оборачивается мировоззренческой ересью и ситуацией экзистенциального выбора. Сторону цивилизации и прогресса в обстоятельствах Леса представляют женщины-амазонки, размножающиеся неполовым путем, с помощью партеногенеза, и овладевшие секретами биотехнологии. Примитивные же обитатели здешних деревень, среди которых Кандид живет, — тупиковая и засыхающая ветвь эволюции, толку от них нет и не предвидится, они обречены вяло барахтаться в трясине вечно возвращающегося прошлого.

Но что делать — ему, Кандиду, симпатичны эти дремучие и болтливые мужики и бабы, никчемные Кулак и Колченог, Слухач и Хвост, и данная ему в жены девчонка Нава. И он по своему разумению и хотению берется защищать их от напускаемых на них лиловых туманов, заболачивании и биороботов.

Что из всего этого следует? Стругацкие вбрасывают в советский общественный дискурс тезис, согласно которому прогресс не является автоматически “мерой всех вещей”. И еще: мыслящая и чувствующая личность может принимать в спорных, неочевидных ситуациях решения на свой страх и риск, выбирать линию поведения, отвечающую ее моральным и эмоциональным предпочтениям, а не действовать по неким идеологическим прописям.

Еще более смущающими выглядят “уроки” управленческой линии “Улитки”. При всем тамошнем бюрократическом хаосе, гротескной бессмыслице, при всех признаках тоталитаризма и идеократии эта реальность не позволяет отождествить себя ни с какой определенной системой. Здесь не просто желание замести следы, отвести от себя удары. Стругацким нужна такая гротескная, абсурдистская картина мира, претендующая на кафкианские обобщения. Нет четких границ, нет белого и черного, нет химически чистого добра и зла, ни в социальном, ни в моральном плане — таков посыл этой вещи. Критическое отношение к действительности, озабоченность моральными проблемами, совесть и интеллектуальная честность — удел немногих, и эти немногие (в лице Переца) неизбывно находятся в конфликте с обществом, с большинством, поражены болезнью “несчастного сознания”, хотят и не могут избавиться от этой болезни.

Согласен — никаких Америк Стругацкие тут не открывали, и в Советском Союзе даже на ту пору было достаточно критических умов, для которых подобные взгляды были азами. Но не к ним обращались наши авторы. Они были кумирами широкой интеллигентской массы, которой и прививали эти начатки скептической мудрости и расхожего экзистенциализма.

Сюда нужно добавить и “Сказку о Тройке”, сдвигающую антураж и стилистику “Понедельника” в сторону актуальной сатиры и более жесткой критики “недостатков и пережитков” — бюрократизма, некомпетентности, догматической демагогии. И маленький шедевр антиконформизма — повесть “Второе нашествие марсиан”, горькую и остроумную притчу на тему родового достоинства человечества — и возможности его продажи за чечевичную похлебку сытости и порядка.

В какой степени все эти произведения можно считать — ну, не антисоветскими, но хотя бы протодиссидентскими? Вопрос непростой. Разумеется, Стругацкие демонстрируют здесь явную критическую умудренность, разумеется, они видят сами и показывают другим, насколько окружающая действительность далека от оптимистических реляций и лозунгов, насколько сами идеологические постулаты, провозглашаемые с высоких трибун, оторваны от реальности, не выдерживают проверки ни опытом, ни логикой. Но при этом основополагающие ценности коммунизма не подвергались сомнению. С точки зрения отклонений от “генеральной линии” творчество Стругацких не выделялось на фоне конструктивной оппозиционности, скажем, “Нового мира”. Другое дело, что благодаря фантастическому антуражу их произведения вызывали гораздо более сильный, хоть и размытый эффект. Его можно сравнить с провозглашавшимся формалистами (заново входившими тогда в духовный обиход) “эффектом остраннения”. Привычное и самоочевидное представало в их прозе гротескно заостренным, увиденным как бы со стороны и впервые.

Последним их произведением этого “большого стиля смуты” были “Гадкие лебеди”, так и не допущенные тогда в подцензурную печать (в самиздате эта повесть ходила очень широко). Снова текст балансирует на грани диссидентства. Снова он полнится аллюзиями, намеками на тоталитаризм, на ограничения творчества, на засилье мещанства на всех уровнях общественной жизни (кстати, и в “Хищных вещах века”, и в “Улитке”, и во “Втором нашествии марсиан”, как и в “Гадких лебедях”, Стругацкие обрушиваются на мещанство, формально примыкая к перманентной, хотя и вялотекущей официозной кампании против этого вездесущего и неуловимого противника. Что ж, они были плотью от плоти системы, которой оппонировали). И снова можно вкривь и вкось, так и с точностью до наоборот толковать и сюжетно-фантастические посылки повести, и ее “мораль”.

Но главное — совершенно необъясненным, даже необъяснимым является центральное фантастическое допущение повествования и его главный движитель — мокрецы, эти унылые и отталкивающие маги, что-то мастерящие в порах безнадежно больного общества. И вот плоды этой работы — погрязший в пороках и инерции мир подвергается ампутации будущего. На его обломках, точнее, обрубках, корчащихся в конвульсиях, возникает нечто новое и, следует предположить, прекрасное. Ну, а мокрецы — относительно их природы можно строить любые заключения: пришельцы-инопланетяне, мутанты, члены тайного ордена, поклявшиеся изменить русло человеческой истории. Стругацкие сами предпочитали вариант объяснения, не менее, но и не более произвольный. Мокрецы — посланцы из будущего, изуродованного мерзким настоящим до такой степени, что приговаривает этот вариант развития человечества — то есть и самое себя — к смертной казни. Ладно, пусть так.

Важно подчеркнуть, что во всех этих произведениях смысловая неопределенность, неоднозначность сконцентрирована в “постановочной” части. Зато заканчиваются они — если не сюжетно, то в содержательном плане — довольно жирными восклицательными знаками, в сущности, призывами и поучениями.

На этом стоит остановиться чуть подробнее. Дидактическая направленность всегда присутствовала у Стругацких. Сама жанровая природа их опусов — аллегорических, иносказательных — располагала к толкованию, извлечению уроков. Иносказатель всегда моралист. В знаменитых их произведениях 60-х годов в осадок и выпадала “мораль” (иногда чуть ли не басенная по своей прозрачности). Из амбивалентных ситуаций герои выходят, решительно разрубая гордиевы узлы, прорубаясь к ясности и однозначности правильного выбора. Все решил для себя Антон-Румата. То же можно сказать об Иване Жилине и Кандиде. Виктор Банев, конечно, разрывается между пониманием превосходства прекрасного нового мира и своей неизбывной укорененностью в мире старом. Но на какой стороне находится историческая справедливость, за кем будущее — тут двух мнений не возникает. Перед читателем развертывается оптимистическая перспектива: стрелка “духовного компаса” указывает верное направление, двигайся по стрелке — и не ошибешься.

@темы: «Град обреченный», «Жук в муравейнике», «Далёкая Радуга», «За миллиард лет до конца света», Попытка к бегству, Улитка на склоне, Критика, Понедельник начинается в субботу, «Малыш», Сказка о Тройке, «Пикник на обочине», С.Витицкий, Второе нашествие марсиан, «Отель "У погибшего альпиниста"», «Гадкие лебеди», «Трудно быть богом», «Обитаемый остров», «Хищные вещи века», Ссылки, Сталкер

---

А кстати

[silent-gluk]

В продолжение одного из предыдущих постов.

А вот вспомните себя в школе / на заре увлечения Стругацкими (да и любыми иными писателями). Как вы полагаете, вас бы заинтересовали их дневники и записные книжки - или это знак уже вполне развившегося интереса?..

@темы: Вопросы

---

Субботний спор о "Понедельнике"

[silent-gluk]

Оригинал взят у ЖЖ-юзера boris_georgiev в Субботний спор о "Понедельнике"...

...вышел у нас с Валей тридцатого ноября этого года.
Ничто не предвещало. Она пригласила, я зашёл. Болтали. И вот -- спор у нас случился. После Валя накропала статью. Кому не лень, рассудите! Рассудите?

Ниже статья (Не понимаю, зачем Вале понадобилось писать от моего первого лица, но как написала так написала):

Под катом многобуквенная статья

Субботний спор о «Понедельнике»

— И ты исполнишь любое моё желание? — спросила она.
Валя прекрасно знает, что в запальчивости я способен отчебучить чёрт знает какую глупость. Аффектация раздражает меня страшно: эта её поза — возле окна, спиной ко мне, голова вполоборота — театральщина. Вдобавок словечко: исполнишь. Контрольный выстрел.
— Да, — буркнул я, не найдя сил отвернуться.
— Что скажу, то и сделаешь?
Она резко сменила тон. Уселась на подоконник, ко мне повернувшись боком. Довольна. Поймала меня на слове. А что я такого наговорил?
            — Да, — уверенно подтвердил я. Блеф чистой воды. Болтали же просто. Не помню о чём.
            — Любое желание! — Валя не умеет скрывать чувства. — Ну и прекрасно. Я займусь грогом, а ты скучай пока и думай над доказательством. Варить на твою долю?
            Грог, значит. Пусть будет грог. Я покивал, поджав губы, и Валя исчезла. Доказательство? Что я обязался доказать? Валя на кухне громыхала кастрюлями. Чёрные ветви акаций, распятые на крестовине окна, висели мёртво, в камине шипел огонь. Конец ноября, суббота. Мы говорили о нарративе. Как он появляется, откуда и почему. Мир идей как пратекст — трали-вали семь пружин плюс конфликт как движущая сила действия плюс прочая постмодернистская чепуха. Вроде безобидно, однако на мне теперь бремя доказательства. Что любой текст содержит описание своего зарождения, следы обрезанной пуповины, омфал, завязанный автором. Вот о чём мы говорили.
И ты берёшься найти такое в любом тексте? — спросила Валя. Ну да, в любом, сказал я. Любой ведь автор, продуцируя текст, тщится при этом понять, как он, автор, выберется из лабиринта вероятностей с готовой историей в зубах. Что не может не наложить отпечаток. Когда пишешь в соавторстве, это даже заметнее — выплёскивается в склоках, вот как у нас с тобой, сказал я. А она мне: про нас не интересно, про нас я и так всё знаю. В чужом тексте найти можешь? Пусть даже в соавторском. Пусть не доказать, для этого у тебя кишка тонка, но показать на примере, что в тексте — любом, какой бы я ни выбрала, — содержится вся эта геномуть: путь от зачатия истории через авторские родовые схватки к готовому нарративу?
            Вот тут я и сглотнул наживку. Валя ловила «на слабо» и поймала. Кишка у меня тонка?!
            — Ладно, — говорю. — Берусь не показать на примере, но доказать, что в выбранном тобою тексте заключена история возникновения нарратива, а плюс к тому ещё и сам автор, распотрошённый на множество человечков. Мальчишка из первого акта, зрелый муж из акта пятого... Всё во всём. Он сводник и рогоносец. Он действует и отвечает на действия. Влюбленный в идеал или в извращенье, он, как Хозе, убивает Кармен. Его неумолимый рассудок – это Яго, одержимый рогобоязнью и жаждущий, чтобы мавр в нем страдал, не зная покоя.
            — Ты жалкий плагиатор, — съязвила Валя, заметив не-меня в моём спиче. — Но даже не надейся, что я тебе подсуну текст мастера Вила, к тому же, говорят, в соавторстве он изобличён не был. Это было бы просто, как бекон, милый мой недалёкий отелло, я тебе почище текст придездемоню. Бойся.
            — Давай-давай, — сказал я.
            — Значит, ты берёшься доказать? — вкрадчиво спросила она.
            Настроен я был по-субботнему агрессивно, к тому же Валя задела меня за живое, назвав недалёким.
            — Берусь. Если докажу — с тебя фант. Напишешь об этом статью.
            — Идёт, — с готовностью попалась на крючок Валя.
Пока я втихомолку радовался успешному манёвру, она как бы невзначай продолжила:
— Но если не докажешь, с тебя фант.
— Договорились.
— И ты исполнишь любое моё желание? — спросила она.
Говорю же, в запальчивости я способен на многое, на глупость — особенно. Чувствовал подвох, но всё-таки сгоряча буркнул: «Да». Бездумно, безоглядно. А что за текст она подсунет? Вдруг не сдюжу? Тогда придётся честно выполнять любую прихоть взбалмошной девчонки... Проштрафился. Ну это ж надо: в ловушку угодить по-идиотски, с размаху въехать в собственную сеть, в своей же сделке послужить залогом! Ещё вопрос — чего она захочет, что за нелепый фант...
— Твой грог, — она сказала. И сунула мне в руки чашку.
— Уж я грог сварю так сварю, — добавила она, усевшись рядом.
На подлокотник кресла.
— Уж я задачу тебе задам так задам, — пропела она.
Из своей-то чашки уже отхлебнула. Видно было — ничего ещё не придумала, просто пугает. Берёт на понт.
— Смешивать в одной посудине грог и задачу... — убитым голосом проныл я. — Субботу хочешь мне испортить?
Авось, думаю, сработает. И будет дело в шляпе.
— Субботу? Да ведь... — Валя замолчала, помешивая в чашке трубочкой. Просияла. Выпалила:
— Понедельник начинается в субботу.
— Что? — спросил я, не смея верить.
— Вот тебе задача: найди в «Понедельнике...» автора и авторскую пуповину. Раскопай в повести историю рождения нарратива и родовые схватки нарратора.
Сработало. И дело в шляпе, подумал я, сдержав улыбку. В этом тексте я найду легко. Откашлялся (мне грог попал куда не надо) и начал:
— Итак, приступим.
— Прямо так и приступим? Тебе не нужно подготовки? Можем завтра или...
— Понедельник начинается в субботу, — возразил я.
Когда я был младшим научным сотрудником, мне казалось, что сказка эта написана специально для меня и обо мне. Видел я в ней родной институт, изображённый сатирически, и себя — научного сотрудника младшего возраста, влюблённого в науку, в которой смыслил пока ещё не очень. Был я тогда начинающий маг, и даже не маг, а так. Не личность, личинка. Навязшую в зубах борьбу с бюрократией увидел в «Понедельнике» и гимн позитивистской науке — а больше не нашёл ничего. Казалось странным — такая незамысловатая, лёгкая, легчайшая даже вещица после ТББ и чуть ли не одновременно с ХВВ! Авторы что же, решили отдохнуть и развлечься капустником? Тогда я не знал, что повесть задумана в конце пятидесятых, а если б знал — наверняка подумал: «Всё понятно», — потому что был молодым, самоуверенным и глупым.
— Ты и теперь... не старый, — заметила Валя и спросила: — А что в «Понедельнике...» непонятного?
Давай посмотрим. Зададимся вопросами.
Вопрос первый: кто такие маги? Учёные? Но ведь Привалов был учёным и до прямого попадания в НИИЧАВО. Что же, он раньше был недоучёным, и только занявшись научной магией, удостоился чести? Можно ли принять в качестве объяснения длиннейшую нравоучительную вставку о том, как становятся магами:
«Они были магами потому, что очень много знали, так много, что количество перешло у них наконец в качество, и они стали с миром в другие отношения, нежели обычные люди. Они работали в институте, который занимался прежде всего проблемами человеческого счастья и смысла человеческой жизни, но даже среди них никто точно не знал, что такое счастье и в чем именно смысл жизни. И они приняли рабочую гипотезу, что счастье в непрерывном познании неизвестного и смысл жизни в том же. Каждый человек — маг в душе, но он становится магом только тогда, когда начинает меньше думать о себе и больше о других, когда работать ему становится интереснее, чем развлекаться в старинном смысле этого слова».
То есть, маги — просто учёные с большой буквы «У»?
Вопрос второй: причём здесь диван? Вокруг него устраивают чехарду в первой части, на нём работают в части второй и занимаются расследованием в третьей. Притом сказано, что суета вокруг дивана — это драма идей. Несуществующие пружины дивана прямо-таки движут всем действием. Почему?
Вопрос третий: зачем сюжет построен таким образом, что трудяга Привалов работает только во второй части и немного в четвёртой главе третьей части?
Вопрос четвёртый: что вообще объединяет «Суету вокруг дивана», «Суету сует» и «Всяческую суету»? Герои? Вяловатая интрига с двуликостью Януса Полуэктовича Невструева?
Вопрос пятый: если это повесть, а не четыре (считая послесловие) рассказа, то где завязка-кульминация-развязка?
— Ну-у... — задумчиво протянула Валя.
— Не торопись отвечать. Это не так просто, как кажется. Янус Полуэктович не случайно Невструев и един в двух лицах не только ради интриги. Привалов устраивает на диване привал совсем не потому, что ему работать облом. Суета вокруг дивана действительно драма идей, а маги... Ну, об этом чуть позже. Сначала я расскажу тебе, где я нашёл ключ к загадкам этой непростой и совсем не легковесной вещицы.
Однажды — в те времена я даже начинающим магом себя не считал, — прочёл я в одной книге: «...И когда Он снял шестую печать, я взглянул, и вот, произошло великое землетрясение, и солнце стало мрачно как власяница, и луна сделалась как кровь. И звезды небесные пали на землю, как смоковница, потрясаемая сильным ветром, роняет незрелые смоквы свои. И небо скрылось, свившись как свиток», — и вспомнил, что образ неба, свёрнутого как свиток, я уже где-то встречал, равно как и падающие звёзды. Я стал искать, предположив, что в «Откровениях» Иоанн Богослов кого-то цитирует. Обнаружил у пророка Исаии: «…истлеет всё небесное воинство; и небеса свернутся, как свиток книжный; и всё воинство их падет, как спадает лист с виноградной лозы, и как увядший лист — со смоковницы». Нашёл и тут же припомнил: «…как жутко, гигантской чашей в мертвом свете луны ползёт, заворачиваясь внутрь, край горизонта»… «А горизонт видел? Знаешь на что это похоже?» «На свёртку пространства, я эти штуки знаю...»
Весь образный ряд — чаша, мёртвый свет полной закатной луны, землетрясение, небо, свёрнутое как свиток...
— Всё это понятно, — перебила Валя. — Без тебя ясно, что это очередная эсхатологическая реминисценция, их у Стругацких полным-полно. Ну, описали они в пятой главе второй части несостоявшийся локальный апокалипсис, так что?
— Ты не дослушала, как всегда. Небо, свёрнутое как свиток книжный. Понимаешь? Это не какой-нибудь, а книжный апокалипсис.
— Э-э… — Кажется, Валя решала, не счесть ли сказанное очередной шуткой. Я иногда подшучиваю над ней с серьёзным видом. — Ты хочешь сказать, что действие «Понедельника...» происходит не в реальном нашем пространстве, а в книжном?
— Авторы намекают на это не раз и не два. В частности, в четвёртой главе второй части Привалов бьётся над задачкой о свёртке этого самого пространства по всем четырём переменным и, добив, сообщает решение Кристобалю Хозевичу Хунте. Да и в самом начале они открытым текстом тебе об этом говорят, в первой строчке: «Я приближался к месту моего назначения...» — ведь это дословная цитата из «Капитанской дочки»! Зачем, как не затем чтобы сказать читателю — действие будет развиваться в книжном хронотопе, а не в реальном пространственно-временном континууме.
— Не мельтеши, — попросила Валя.
Я обнаружил, что курсирую по комнате, имея в руке пустой стакан. Грога в нём не было. Как-то неожиданно кончился. Я пристроил стакан на подоконник. За стеклом вполне реальный, совсем не книжный, унылый вид — Девичья улица в конце ноября красотой не блещет.
— Ну ладно, пусть в книге. Как это относится к теме?
            Я повернулся к пейзажу спиной. На Валю смотреть куда приятнее.
            — Ты не ответил ни на один вопрос, — напомнила она.
            Знаю. На то у меня есть причины. Мои вопросы, когда хочу, тогда и отвечаю. Но я отчасти ответил, потому что именно этот эпизод — уничтожение «гения потребителя» после несостоявшегося книжного апокалипсиса и есть кульминация внутренней повести.
            — А...
Кажется, Валя, не дождавшись ответа, сообразила сама. Она забормотала: «Гений-потребитель... Выбегалло... Дерёт с кровью цитаты... Потребительское отношение к литературе... А маги, стало быть...»
            — Писатели, — подсказал я.
            — Фантасты, — возразила Валя.
            — Я не признаю такого разделения, ты же знаешь.
            — Ладно, пусть будут просто писатели. С миром, значит, они в других отношениях, чем обычные люди, потому что количество...
            — Нет, не так. Не с обычным, а с книжным миром они в других отношениях, потому что количество прочитанного наконец перешло у них в новое качество.
            Мы долго орали друг на друга: «А печать на бутылке с джином, а?!» «Материализация идей! Сцена искушения святого Антония! Блюдо на паучьих лапах! В пятой главе!» «Дубли Корнеева! Писатели-подражатели мал мала меньше!» «А говорящее зеркало?! Ведь это же сноски!»
            Вдруг я заметил, что трясу Валю, ухвативши за легкомысленный её домашний халат обеими руками, и кричу: «А шерсть?! Шерсть на ушах!»  Я понял, что хватил лишку.
            — Довольно, — сказал я, оставив халат в покое. — Так мы с тобой далеко не уедем.  Нужна система. Подожди-ка...
            — Нет, это ты подожди! — возмутилась Валя. Объясни тогда, причём здесь данаиды в ватниках.
            Дались ей эти данаиды. Я говорю, система должна быть, а она — ни в какую. Объясни, говорит, сначала кто такие данаиды в свете твоего предположения, потому что если какая-то мелочь в гипотезу не укладывается, её надо выбросить на помойку. Гипотезу, в смысле, а не мелочь, ведь мелочей в настоящей литературе не бывает.
            — Данаиды? Ну это же очень просто. Чем они там занимались? Под началом толстомордого Каина взламывали асфальт и прокладывали какие-то трубы. Где это было? В библиотеке. Отметим эти факты и обратимся к «Послесловию и комментариям» — четвёртой части «Понедельника…» Там найдём, что: «Данаиды — в греческой мифологии — преступные дочери царя Даная, убившие по его приказанию своих мужей. Сначала были осуждены наполнять водой бездонную бочку. Впоследствии, при пересмотре дела, суд принял во внимание тот факт, что замуж они были отданы насильно. Это смягчающее обстоятельство позволило перевести их на несколько менее бессмысленную работу: у нас в институте они занимаются тем, что взламывают асфальт везде, где сами его недавно положили». Итак, данаиды в библиотеке взламывают асфальт там, где сами его недавно укладывали. Ничего не приходит в голову?
            — Цензоры? — шепнула Валя.
            — Именно. А толстомордый Каин — Ванька Каин, попавший в НИИЧАВО прямиком из романа Алексея Толстого. Кстати, в «Понедельнике...» все три Толстых присутствуют в виде цитат, а Алексей Толстой — лично.
            — Где? То есть я хотела спросить: кто он?
            — Не хотелось бы мне снимать с героев маски, тем более что это всего лишь мои домыслы, да и авторы, судя по всему, хотели, чтобы читатель догадался сам, кто есть кто. Оставим в покое Толстого. Попробуй лучше развлечения ради угадать, кто такой Каин и...
            — Ну ты же только что говорил!
            Валя на меня обиделась. Так, слегка. Намекнул и не рассказал. Ничего, переживёт. Займёмся Каином.
            — Каин не только литературный герой, в «Понедельнике…» он в двойной маске. Да ты сама отгадаешь: толстомордый, управлял цензурой. Кто такой царь Данай, приказавший данаидам убить своих мужей, тоже понятно. Понятно ведь?
            — А! — сказала Валя.
            Ну вот и хорошо. И хватит пока о шифрах, иначе мы завязнем окончательно, одних только «толстовских» аллюзий хватит на целую главу. Тот же Киврин Фёдор Симеонович, коего сожгли по доносу дьяка в деревянной баньке (как толстовского колдуна Ваську Силина), а потом били батогами нещадно и спалили на его голой спине полное собрание сочинений (как толстовского Киврина Кульмана) — персонаж совершенно бездонный. К тому же, как говорят некоторые, характером и манерой поведения он смахивает на Ивана Антоновича...
            Опять я увлекся. Что там Валя?
            — ... и если проследить за развитием образа Привалова, начиная от первой встречи с магами, то получится, что он и есть... — рассуждала Валя.
            — Автор? — подсказал я.
            — Да-а... А что такое? Чего это у тебя такая физиономия, как будто мыша съел? Смотри: изложение от первого лица — это раз; Привалов в прошлом математик-программист, работал в Ленинграде, занимался астрономией, где ему приходилось численно решать уравнения типа звёздной статистики — это два; он становится магом — это три: не логично ли будет предположить, что...
            — Логично, да не совсем. По логике развития действия Привалов становится магом (то есть писателем) когда история отчасти рассказана. Сюжет выстроен, истинный автор уже преодолел часть лабиринта вероятностей, таща за хвост готовый нарратив. Возникает вопрос: кто же рассказывает историю? Кто строит сюжет? Кто может ухватить нарратив за самое важное место — за финал? Кто перемещается по сюжету как из прошлого в будущее, так и наоборот? Кто управляет персона...
            — Вообще-то обычно директор, — мрачно буркнула Валя. Задело её, что не сразу догадалась, куда клоню.
            А ведь ежу понятно, что именно Невструев и выполняет авторские обязанности в мирке «Понедельника...» Он един в двух лицах — намёк на божественную по отношению к повествованию сущность. С его появлением в первой части прекращается суета вокруг дивана — о чём нужно поговорить особо. И надо бы Валю утешить, сказать, мол, ты рыскала вокруг правильного ответа, все буквы угадала, а что не смогла прочесть слово, так это бывает. Но как ей теперь... А!
            — Валя, помнишь, ты сама тут кричала, что зеркало...
            — Да! Точно! Зеркало ведь говорило его голосом! Я так тебе и сказала — говорящее зеркало это авторские сноски. Затекстовый голос принадлежит Невструеву, значит он, Невструев, и есть автор. Сначала он снабдил текст сносками и дидактическими комментариями, а после, когда сноски показались ему скучными и вообще надоели, он снял их — отключил зеркало. Стругацкие терпеть не могли сносок, а от морализаторства отказались как раз после...
            «Теперь её не остановишь, — подумал я. — Валя не отключается, пока не выговорит всё, что накопилось». Подумал так и стал обречённо слушать пространные разглагольствования о Невструеве Янусе Полуэктовиче. Что в кульминационном эпизоде части второй, когда горизонт заворачивался чашей, он стоял, упершись тростью в снег, и смотрел на часы. Не только потому, что знал наперёд, чем всё закончится. Как опытный автор следил за динамикой действия и отмечал объём. Это был, конечно же, У-Янус — автор в редакторской ипостаси. Он же — в забавной «сцене на ковре у директора» — определял персонажам сверхзадачи и расставлял авторские оценки — Ойре-Ойре, к примеру, благодарность вынес авансом. А вот Амвросия Амбруазовича бранить не стал. Точно так же как в «Отягощённых злом» Рабби не стал бранить дрисливого гусёнка Иуду за предопределённое предательство — ведь персонаж не более чем актёр, вся вина лежит на авторе. Именно он в ипостаси строителя сюжета, А-Януса, пробирается через лабиринт вероятностей, сжимая в зубах финал. Он управляет действием...
            — Где? — спросил я.
            Поток Валиных мыслей можно прервать вот так вот — внезапным лобовым вопросом. Какое-то время она молчала, внимательно изучая мою переносицу.
            — Где в «Понедельнике...» автор-администратор управляет действием? — переспросил я. Наблюдал между тем за Валей. Я-то знал, где. Я знал всё, разумеется, в пределах моих полномочий. Видел, как соавтор тычется в стены лабиринта, выбирая путь, следил за темпом и отмечал объём.
            — Может быть, в конце первой части? В шестой главе? — несмело предположила она
            — Умница! — похвалил я. — Именно там вмешательство А-Януса...
            Говорить мне не пришлось. Снова Валя взяла слово, и уж взяла так взяла. Водопадом валила на меня хорошо известные мне сведения. Да, именно А-Янус в конце первой части из множества сюжетных ходов литературного Мультиверсума, просмотренных персонажем на волшебном диване, выбирает нужные. Да, именно после вмешательства А-Януса прекращается суета вокруг дивана, а бедняга Привалов чуть было не получает отставку. Не зря же он думает: «И я бы наверное погиб…» — когда его останавливает на выходе из музея Камноедов. Почему именно погиб? Потому что автор-администратор как раз собирался отрезать всю первую часть, вместе с недалёким персонажем и диванной неразберихой, оставить материал на неопределённое время в авторском архиве, в виде наброска. Это опечалило Корнеева и напугало Привалова, но Ойра-Ойра, как самый искушённый в вопросах квантовой магии — ведь говорят же, что прообразом ему послужил некто Новиков Сергей Петрович — сказал, что скоро-де в сюжет заглянет автор-редактор У-Янус, который: «...улетел в Москву. И в частности — по поводу этого дивана», — и наведёт порядок.
            — И как? Навёл? — спросил я. — Давай и мы с тобой наведём. Построим схему сюжета. Что происходит в первой части?
            — Автор протаскивает главного героя по лабиринту сюжетных ходов. Повалившись на диван, главный герой оказывается в литературном Мультиверсуме. Его, начинающего писателя, атакуют литературные авторитеты, коим он карикатурно пробует подражать — как в архаизированном диалоге с Кристобалем Хозевичем. Он пытается справиться с фантдопущением — экспериментируя с неразменным пятаком и умклайдетом, — и всякий раз терпит неудачу. В конечном итоге, прислушиваясь к советам учителей, он всё-таки остаётся в сюжете — именно как начинающий автор, главный герой повести.
            — Кто же он, этот главный герой? — спросил я щурясь. Знал, что без подсказки Валя не ответит, поэтому добавил: — И почему директор, бог мирка повести, един только в двух лицах?
            Забавное у неё сделалось лицо. Так, должно быть, Гамлет смотрел на тень своего отца.
            — Третье лицо! — изрекла наконец Валя. Страшным шёпотом.
            Я молча кивнул. Ну конечно. Теперь вся троица в сборе: автор-администратор, автор-редактор и автор-рассказчик. Структура повести понятна, от зачина и до финала. Первая часть — задумывая сюжет (читаем эпиграф к повести!), автор становится писателем. Вторая часть — писатель продуцирует текст. Третья часть — писатель, вынужденно отвлекаясь на различные посторонние дела, редактирует текст и в финале — о радость! — две авторские ипостаси, рассказчик и автор-редактор, приходят к соглашению, что повесть окончена. Но как это плохо: читать хорошую книгу с конца. И вот в этот самый миг, когда счастливый рассказчик с готовым нарративом в зубах выныривает из повествования, становится понятно, почему в названии частей использована цитата из Екклесиаста — весьма и весьма невесёлая: «Суета сует, сказал Екклесиаст, суета сует, всё суета! Что пользы человеку от всех трудов его, которым он трудится под солнцем?» Что пользы от нарратива, если истинной сути его не понимают без сносок? Поэтому и появляется после финала критические и нелицеприятные «Послесловия и комментарии». Обстоятельства заставляют рассказчика выполнить отвратительную для любого писателя работу — написать критическую статью о собственной повести.
            Пока я раздумывал над этим, Валя листала повесть, периодически разражаясь комментариями. Нашла в тексте всех трёх Толстых. Обнаружила место, где закадровый автор репликой «Сражайся, Арджуна!» сообщает о том, что экспозиция закончилась, силы главного конфликта проявлены, и построены в боевом порядке обе армии. Обнаружила, что тоже знает, как использовать диван в работе писателя. Посмеялась над потугами автора доказать самому себе научность избранного фантастического допущения. Саваофа Бааловича Одина изобличила криками: «Да это же главный редактор! В прошлом тоже писатель!» Заметила, почему Луи Седловой не предлагал совершить путешествие в описываемое настоящее. Прошлась по автору, который через амбразуру перевода преодолел Железную Стену, разделяющую литературу на две части: «нашу» и «не нашу». О контрамоции высказалась в том смысле, что любой писатель в ипостаси редактора, конечно же, контрамот, и временами, переходя от эпизода к эпизоду, страдает выпадением памяти. Невструева заподозрила в симпатиях к эвереттике. Болтала без умолку, а я затосковал.
Финал — ужасная штука. Можно ли вообще без него обойтись? Вале что, она, даже если считать, что я выполнил условия пари, свой фант уже отыграла. Статья готова, надо только записать, снабдив финалом, который мне известен. Известен ли? Можно ли считать утверждение доказанным? Не уверен. Если нет, Валя вправе потребовать с меня фант. Любое желание! Надо же было додуматься...
— Чего ты сидишь такой надутый? — спросила Валя.
За окном пошёл снег. Зимой на Девичьей улице очень и очень неплохо. К тому же, говорят, весь декабрь в этом году Сатурн будет в созвездии Весов.
— Я думаю над финалом, — сказал я. — Знаешь, что мы сделаем? Ты напиши статью, а прав я или нет — пусть рассудит читатель.
— Хитрый какой! Предлагаешь ничью?
Иногда мне хочется выполнить любое желание Вали Ключко без всякого пари. Хорошо, что она об этом не знает.

В. Ключко

.

@темы: Понедельник начинается в субботу, Перепост, Ссылки

---

О!

[silent-gluk]

С.-ПЕТЕРБУРГ, 24 дек — РИА Новости, Елена Молчанова.
Топонимическая комиссия Петербурга во вторник единогласно проголосовала за присвоение имени братьев Стругацких безымянной площади в Московском районе Петербурга.

Писатель-фантаст Борис Стругацкий скончался в прошлом году из-за проблем с сердцем. Большинство литературных произведений он создал в соавторстве с братом Аркадием, который умер в 1991 году. Имя братьев Стругацких уже присвоено библиотеке №2 Московского района, расположенной на Московском шоссе.

Площадь находится на пересечении Московского проспекта и улицы Фрунзе.

"Они жили и работали там, Борис Стругацкий в течение долгих лет проезжал на работу в сторону обсерватории. Это место пропитано духом Стругацких", — отметил член топонимической комиссии Алексей Владимирович.

Депутат законодательного собрания Петербурга и автор книги "Аркадий и Борис Стругацкие. Двойная звезда" Борис Вишневский сообщал ранее, что также близок к положительному решению вопрос об установке мемориальной доски Борису Стругацкому на доме №4 по улице Победы. Кроме того, губернатор Петербурга Георгий Полтавченко одобрил идею издания полного собрания сочинений братьев Стругацких для школьных библиотек.

ria.ru/spb/20131224/986086022.html#138791138657...

Говорят, что теперь губернатор должен подписать "нечто" (указ?) о присвоении имени - и площадь (или, по некоторым данным, сквер) перестанет быть безымянной. И это будет хорошо.

А вот насчет полного собрания сочинений для школьных библиотек - что-то меня смущает. Впрочем, думаю, губернатор употребил термин не в его строгом смысле. Потому что, во-первых, подготовка ПСС - это адский многолетний труд. Во-вторых, ПСС по определению включает в себя _все написанное_. Письма, дневники, варианты произведений и т.д. И именно потому его потенциальная аудитория довольно узка. Как бы мне ни хотелось думать хорошо о школьниках - ну что им до тех писем и записных книжек?.. Вот "сталкеровского" собрания сочинений было бы вполне достаточно. Ну, в крайнем случае - с серией "Неизвестные Стругацкие" (той ее частью, которая про варианты произведений). Благо и оформлено собрание прилично, и издано неплохо.

Хотя, с другой стороны, если вспомнить меня в школе... Я тогда как раз начинала интересоваться творчеством Стругацких. И если бы мне предложили почитать их дневники и т.д. - не факт, что я решила бы, что это неинтересно.

@темы: Сказку сделать былью, Ссылки

---

Уже сегодня!

[silent-gluk]

Оригинал взят у ЖЖ-юзера svet_smoroda в АБС-новости

На очередном заседании Топонимической комиссии, которое пройдет в Смольном 24 декабря, рассмотрят вопрос об увековечении памяти Аркадия и Бориса Стругацких. Об этом сообщает пресс-служба городского правительства.
Напомним, что ранее сообщалось: имя братьев Стругацких может получить одна из площадей в Московском районе Петербурга.

Хорошо бы...

@темы: Перепост, Ссылки

---

Будущее

[silent-gluk]

Оригинал взят у ЖЖ-юзера angels_chinese в Будущее

Одно время мне казалось, что надо в "Гадких лебедях" сделать другой финал. Хотя время уже прошло... Финал такой: герои все выходят, стоят и ждут Будущее. Ветер, поле бесконечное, степь, пыль... Тут мы видим - и Сахаров стоит, и Стругацкие, и режиссер, и Славу Рыбакова я хотел поставить, - и мы все ждем это будущее, которое мы так звали. Вдруг из этой пыли появляется толпа бритоголовых братков с цепями, и эти братки говорят: «Папики, а вот они мы!..» Это вот Будущее. Из квадрата. Ох, хотелось мне это снять... Но потом я подумал, что это будет слишком публицистично. Хотя, может, и надо было...

Из интервью с Константином Лопушанским.

Как хорошо, что он передумал!.. После этого откровения я к "Гадким лебедям"-фильму буду относиться теплее: ведь Могло Быть Хуже!

@темы: Фильмы, Вторичное творчество, Лопушанский, «Гадкие лебеди», Экранизации

---

И опять воскресенье

[silent-gluk]

Сегодня с нами издание югославское. Наверное, на хорватском. Или в 1979 он еще был сербохорватским?..



Обложка.





Авантитул.




Контртитул, он же - выходные данные.




Титульный лист.



Strugacki A. Golac na urvini / A.Strugacki, B.Strugacki; Prev. M.Colic. - Beograd: Jugoslavia, 1979. - 128 s. - (Biblioteka "Kentaur". Naucna fantastika). - Хорв. яз. - Загл. ориг.: Улитка на склоне (часть "Управление").

@темы: Картинки, Переводы, Улитка на склоне, Библиофильское, Библиография, Книги

---

То, что не все знают...

[silent-gluk]

Есть такой журнал - "Библиотечное дЪло" (через "ять"), издается, насколько понимаю, в Санкт-Петербурге.

и в № 16 (202) за 2013 год много материалов о фантастике вообще и о Стругацких в частности (С.Матлина "Зачем нужна фантастика Стругацких", А.Ермолаев "Расцвет и заказ земной сверхцивилизации: Обитаемый остров братьев Стругацких" и т.д.).

Информация любезно предоставлена А.Ермолаевым.

@темы: Критика

---

А вот интересно...

[silent-gluk]

Зашел как-то разговор, что фраза типа "Стругацкие - мои учителя" уже стала почти общим местом.

Но вот вопрос: многие ли могут хотя бы сформулировать, чему именно Стругацкие их научили?..

Вот вы, например, можете?..

Меня, скажем, они научили тому, что "ненависть есть перегной страха". С осознанием этого желания кричать "ненавижу" стало существенно меньше.

@темы: Вопросы

---

Заметки жирафа-N

[silent-gluk]

Собственно, сабж.

Только недавно до меня дошло - и то не без подсказки - почему В.П.Корнеев, когда у него разболелся зуб мудрости, обернулся именно петухом и почему ему от этого таки полегчало.

А вы поняли сразу или нет?

@темы: Понедельник начинается в субботу

---

Проект продолжается...

[silent-gluk]

С амбивалентными чувствами сообщаю, что вышла вторая книга "Проекта Аркадия и Бориса Стругацких "Пикник на обочине"" - Выставной В. Пикник на обочине. Пророк Зоны. - М.: АСТ, 2014. - 384 с. - 10.000 экз. - ISBN: 978-5-17-080832-8.

"Аннотация: Когда-то Аким предсказал страшную катастрофу. Пророчество сбылось. Родной город Акима оказался в центре Новосибирской Зоны, и мальчика чудом спасли из оплывающих руин. Прошли годы, Аким вернулся. Теперь он стремится назад, в Зону. Зачем? Что нужно слабому и неопытному на вид парнишке в Зоне, легко убивающей самых крутых профессионалов? Этот вопрос не дает покоя его проводнику, удачливому сталкеру по прозвищу Кот. Сталкер быстро пожалеет о том, что связался с этим парнем: за ними начнется настоящая охота. Полиция, "черные" сталкеры, армейский спецназ, бандиты и служба безопасности Института готовы на все, лишь бы добраться до Акима. Потому что Зона слышит его, и разговаривает с ним. Он — Пророк Зоны. А люди боятся живых Пророков..."

Где тот храбрец, который рискнет прочитать?..

Впрочем, "официальным продолжением" это не именуют - уже плюс.

@темы: «Пикник на обочине», Вторичное творчество, Книги

---

А это старая критика.

[silent-gluk]

Брандис Е., Дмитревский Вл. Орбита большой мечты // Октябрь. - 1961. - № 11. - С.201-207.


«Наряду с нашим участком Вселенной, в котором автоматы составлены из протонно-нейтронных ядер и вращающихся вокруг них электронов, могут существовать миры «навыворот». В подобных «антимирах» положительные позитроны будут вращаться вокруг ядер, составленных из отрицательных антипротонов и антинейтронов. В принципе не исключена также возможность существования «антимира» с отрицательными массами. Возможны также гигантские участки Вселенной, которые сжимаются, а не расширяются подобно всему известному нам миру...»
Из какого фантастического романа взята эта цитата? Вы, наверное, представили уже себе прославленного звездного капитана, просвещают, его молодых членов экипажа космического корабля, который несется со субсветовой скоростью в глубины Галактики? Нет, выдержка взята из статьи доктора физико-математических наук Д. Иваненко «Пространство, время, тяготение» (газета «Известия»).



Наука ныне переживает новую революцию, выдвигаются смелые гипотезы и совершенно неожиданные теории. Ученые убеждены, что мы находимся на пороге третьего периода изучения пространства-времени-тяготения, когда идеи Ньютона и Эйнштейна получат дальнейшее развитие и войдут составными частями в новую синтетическую теорию, отражающую основные законы мироздания.
А в фантастической же литературе уже давно существует своеобразная наука о преодолении времени и пространства - выводятся новые положения из теории относительности, используются представления о кривизне пространства, изыскиваются необыкновенные источники энергии, позволяющие астронавтам за минимальный промежуток времени преодолевать невообразимые расстояния, и т. п.
Как ни ошеломляющи на первый взгляд многие идеи наших фантастов, возникают они отнюдь не случайно. Опубликовано, допустим, сообщение об открытии античастиц. Не дожидаясь дальнейшей разработки проблемы, писатели изображают целые миры и галактики из антивещества. Ведутся лабораторные работы с биотоками - появляется роман, в котором биотоки мозга воздействуют на автоматическую систему управления звездолетом. Ученые задумываются над природой гравитации, а герои романов уже, оказывается, овладели силами тяготения...
Фантастика во все времена ее существования зависела от уровня научно-теоретических и инженерно-технических идей. Можно было бы проследить, как они преобразовывались и какой вид принимали в фантастических произведениях, создававшихся на протяжении нескольких столетий - от Фрэнсиса Бэкона и Кампанеллы до Эдгара По и Владимира Одоевского, от Жюля Верна и Уэллса до Беляева и Ефремова.
Все помнят «Машину времени» Уэллса. Казалось бы, что общего может иметь с наукой эта сверхфантастическая идея? Но в действительности замысел романа родился не без влияния гипотез, выдвинутых в конце прошлого века теоретической физикой и математикой. Известный австрийский физик Л. Больцман пытался доказать математическим путем, что во Вселенной есть области, где время движется в направлении, обратном нашему, а крупный американский астроном Саймон Ньюком высказал предположение о возможности создания геометрии четырех измерений, понимая под «четвертым измерением» время, которое он считал особым видом пространства. На Саймона Ньюкома, между прочим, и ссылается уэллсовский Путешественник по Времени. (В данном случае мы хотим этим сказать, что даже несбыточная ни при каких условиях Машина времени не явилась на свет из головы Уэллса, как Минерва из головы Юпитера.)
В конце мая западную печать облетело сообщение о том, что большой радиотелескоп английской обсерватории «Джодрел Бэнк» принял радиосигналы неизвестного происхождения, которые, возможно, посланы советской космической лабораторией, запущенной в район Венеры. Английские астрономы предполагают, что специальная параболическая антенна, установленная на советской ракете, вовремя «сработала»: приблизившись к «Утренней звезде» менее чем на сто тысяч километров, она автоматически, как и было предусмотрено, сориентировалась в сторону Земли, находившейся на расстоянии семидесяти миллионов километров... Если бы еще года три-четыре назад мы прочли нечто подобное в каком-нибудь научно-фантастическом романе, то непременно похвалили бы автора за исключительную смелость воображения.
А подвиги Юрия Гагарина и Германа Титова! Разве они не развеяли ложные представления об ограниченных возможностях науки и техники и не открыли новую эру в отношениях между человеком и Вселенной? Естественно, что после полетов двух героев некоторые произведения, задуманные как научно-фантастические, сразу же выпали из жанра научной фантастики. «Развитие науки, - замечает Н.С.Хрущев, - происходит сейчас настолько быстрыми, прямо фантастическими темпами, что даже само понятие «будущее» приобретает весьма относительный смысл. Каждый день приносит волнующие вести о новых и новых достижениях в самых различных областях науки, техники и культуры. Эти успехи могут опередить самые смелые прогнозы и планы». Вот прямой и ясный ответ на споры о соотношении науки и фантастики, о «ближнем» и «дальнем» прицеле в научно-фантастической литературе!
Наука наших дней сама по себе настолько фантастична, что перед ней меркнет буйное воображение писателя, пытающегося строить предположения, не подкрепленные реальными гипотезами. Любая отрасль знания, если она перестает быть книгой за семью печатями, открывает ищущему уму беспредельные возможности для выбора фантастических тем, которых хватит писателю на всю его творческую жизнь. Поэтому нет никакой надобности наполнять романы заведомыми небылицами и уводить читателя в условный мир абстрактного вымысла, как это сделали недавно А. Бердник в романе «Пути титанов» или А. Колпаков в романе «Гриада» - произведениях, подвергшихся справедливой критике.
Хорошие фантастические книги привлекают прежде всего поэзией мысли, направленной на преобразование мира. В них утверждаются идеи философского материализма применительно к разным аспектам научной и исследовательской деятельности. А между тем писатели у нас иногда ограничиваются занимательными кунштюками и декларированием весьма сомнительных идей, отдающих идеалистическим душком. Научная фантастика порою становится заменителем волшебной сказки. Вместо феи действует маститый ученый, который на каждом шагу творит заведомо невозможное, нарушая границы правдоподобия даже внутри самого сюжета.
Другой типичный недостаток - перемещение центра тяжести с человека-творца на чудеса техники. Люди становятся безликими экскурсоводами, пояснения разрастаются в целые лекции, а чтобы читателю было не очень скучно, «промежутки» заполняются всевозможными приключениями.
Мы не берем на себя смелость выступать с поучениями и предлагать какие-то готовые рецепты. Но ясно одно: писателем-фантастом в наше время может стать только тот, кто способен осмыслить ведущие проблемы и перспективы развития главных отраслей науки с позиций материалистической диалектики, кто способен подчинить замысел своего произведения философским представлениям о законах природы и общества. Только в этом случае можно говорить о научно-фантастической литературе «по большому счету», как действенном факторе формирования коммунистического мировоззрения.

О признаках жанра
Можно ли утверждать, что наша научная фантастика выходит ныне на передний край литературного развития? Так, конечно, должно быть. Это продиктовано временем.
Если исходить из количества новых книг, изданных за последние два-три года, то такое утверждение представляется правомерным. На семинаре молодых писателей-фантастов, проведенном в мае этого года Московским отделением Союза писателей РСФСР, приводились любопытные данные библиотечной статистики о резко возросшем спросе читателей на произведения научно-фантастического жанра. В среднем из 250 заявок на остросюжетную, «динамическую» литературу 150 падает на научную фантастику и только 100 на собственно приключенческую. Это значит, что научная фантастика оттеснила стандартную «шпионскую» беллетристику, которая еще недавно выпускалась в большом количестве и пользовалась у молодежи немалым спросом.
Итак, количественный рост научной фантастики несомненен. В «Молодой гвардии» и Детгизе образованы специальные редакции. При журнале «Вокруг света» стал выходить в качестве приложения «полутолстый» двухмесячник «Искатель». Областные и республиканские издательства не только перепечатывают наиболее популярные произведения, но и выпускают научно-фантастические книги местных молодых авторов. Гриф «научно-фантастический» сейчас в издательствах вполне заменяет сказочное заклинание «Сезам, отворись». И отворяются двери редакционных кабинетов, и смягчаются суровые сердца «тиражедателей» из книготорга, и научно-фантастическому роману, независимо от его качества, дается «зеленая улица».
Мы вовсе не собираемся брать под защиту все, что издается под этим «магическим» грифом. Количественный рост далеко еще не означает переход в новое качество. Наряду с интересными, свежими по мысли произведениями издается, к сожалению, немало книг посредственных, а иногда и просто халтурных. Но вот что поразительно. При таком бурном развитии научной фантастики критики и литературоведы до сих пор еще не смогли определить ее место под литературным солнцем. Продолжаются споры: что же такое научная фантастика и какие произведения следует к ней относить? Жанр это или не жанр? Если жанр, то в чем его специфика? Каковы критерии оценки научно-фантастических книг? Каким должен быть герой этих произведений?
До недавнего времени издательские работники и рецензенты нередко ставили знак равенства между научно-фантастической и научно-популярной литературой. Если писатель отступал от установленных истин и вдавался в спорные утверждения, книгу объявляли «еенаучной», и тогда писателю приходилось доказывать, что его произведение фантастическое и потому не может быть бесспорным.
Популяризация науки не самоцель, а одна из задач научной фантастики. Голый техницизм обесчеловечивает литературу. Там, где нет больших философских и нравственных идей, не может быть настоящего искусства. Научно-фантастический сюжет порождает специфические конфликты и в некоторых случаях требует особых изобразительных средств. От решения фантастического замысла зависят и психологические коллизии, и поведение и судьба героев. Эмоциональное, «человековедческое» начало в научно-фантастической книге не менее важно, чем в любом другом произведении, к какому бы жанру оно ни относилось. Недаром же научная фантастика определяется как вид искусства, избравшего предметом науку и эмоции, связанные с перспективами научного творчества.
О задачах научной фантастики высказывается немало разноречивых суждений. Фантастическую книгу принято рассматривать прежде всего с точки зрения темы, и это приводит к непомерному упрощению художественных оценок. Вызывает споры даже наличие в такой книге жанрового своеобразия, что вносит еще больше путаницы.
Следует сделать оговорку. Слово «жанр» мы употребляем по отношению к научной фантастике не как родовое понятие (эпос, лирика, драма), а как условный термин, сближающий произведения по содержанию и отчасти по способу изложения. О научно-фантастическом жанре можно говорить на таких же «законных основаниях», как о жанре историческом, приключенческом, сатирическом, социально-бытовом и т. п.
Но это не только терминологический спор. У каждого жанра есть свои родовые признаки и устойчивые художественные традиции, разрушение которых иной раз приводит к огорчительным творческим неудачам. Конечно, подлинное новаторство, не укладываясь в старые терминологические понятия, заставляет вводить новые. Но если реализм в научной фантастике иногда еще понимается как сдержанность фантазии и мечты, если некоторые авторы пытаются выдавать за новаторство свое нежелание или неумение заглянуть в будущее и пишут «фантастические романы» без фантастики, необходимо в полный голос говорить и о «специфике жанра».

КАКИМ БУДЕТ ЧЕЛОВЕК?
Каким же должен быть положительный герой научно-фантастического произведения? Ясно, что герои, которым автор доверяет воплощение своей мечты и заставляет их совершать необыкновенные дела и подвиги, не могут быть людьми средних способностей и невысокого интеллекта.
Однако при ближайшем знакомстве у многих персонажей научно-фантастических книг оказывается весьма ограниченный, а иногда даже обедненный духовный мир. И это вызывает у читателей чувство досады и разочарования. Такие ли заурядные люди, как Широков и Синяев, будут облечены доверием всего человечества, чтобы осуществить первые контакты с представителями высокой цивилизации иных звездных миров («Каллистяне» Г. Мартынова)? Можно ли поверить, что для завоевателей Космоса будет характерен нарочито стертый и вульгарный язык, каким изъясняются ученые, работающие на Амальтее - научно-исследовательской станции на пятом спутнике Юпитера («Путь на Амальтею» А. и Б. Стругацких)? Авторы нередко принижают своих героев, теряют чувство подлинного масштаба времени и событий, а вместе с тем теряют и романтическое начало, ощущение той дистанции, которая должна отделять мечту от повседневной действительности, наше сегодня от нашего завтра.
Нам могут возразить: но это же классический прием, которым постоянно пользовался Уэллс! В мир «четвертого измерения», на прекрасную планету Утопию, попадает у него средний, заурядный англичанин мистер Барнстепл. Его глазами и воспринимаются все необычайные события («Люди как боги»). Такой же Барнстепл, только носящий имя мистера Бедфорда, встречается с селенитами («Первые люди на Луне»), а рядовой клерк Джордж Фодерингей вдруг обнаруживает в себе способность, творить чудеса и весьма неосмотрительно ею пользуется («Человек, который мог творить чудеса»).
Таким приемом Уэллс подчеркивал прежде всего ограниченные возможности. слабости и недостатки буржуазного строя, который в конце концов убивал фантазию. При столкновении обычного с невозможным все возвращалось к исходному состоянию: мир «четвертого измерения» оказывался недоступным, Фодерингей терял способность творить чудеса, Невидимка уносил с собой в могилу тайну замечательного открытия и т. д. Герои Уэллса, за редкими исключениями, не несут в мир активного, жизнеутверждающего, преобразующего начала. Почти все они ограничиваются ролью наблюдателей. В тех же случаях, когда они становятся активной действующей силой, вроде человека-невидимки или доктора Моро, сила эта оказывается злонамеренной и агрессивной. Таким образом, деятельный герой как бы иллюстрирует мысль писателя о науке, которая в буржуазном обществе часто перестает служить гуманным целям.
Совершенно очевидно, что художественные приемы Уэллса не могут переноситься механически в нашу фантастическую литературу. Перед ней стоят иные задачи. В произведениях этого жанра мы ищем прежде всего отражение научной мечты, романтику познания и переделки мира. Вот что должно, как нам кажется, определять духовный облик героя - нашего современника, посланного на разведку будущего.
Еще сложнее становится задача, когда герой отделен от нас сотнями и сотнями лет. И. Ефремов, как известно, попытался в «Туманности Андромеды» и «Сердце змеи» показать людей, живущих в эпоху мирового коммунизма на его высшей стадии. И вот со стороны многих критиков посыпались упреки: люди эры Великого Кольца условны, схематичны, холодны и бесконечно далеки от нас! Такие упреки кажутся .нам совершенно необоснованными. Напомним известные слова М. Е. Салтыкова-Щедрина, обращенные к хулителям романа Н. Г. Чернышевского «Что делать?»: «Он не мог избежать некоторой произвольной регламентации подробностей, именно тех подробностей, для предугадания и изображения которых действительность не представляет еще достаточно данных».
В самом деле. При развитом коммунистическом строе все старые конфликты отмирают и переходят в совершенно иную сферу: высшего научного поиска, художественного творчества, любви и дружбы, свободных от каких бы то ни было условностей и предрассудков. Иначе говоря, безграничные возможности и способности, заложенные от природы в человеке, получат наивысшее развитие в тех общественных условиях, которые будут этому максимально благоприятствовать, то есть при коммунизме. Это и есть самая большая и самая сложная тема научной фантастики! Но каким будет человек и в какие формы выльются его отношения с обществом, можно только предугадывать...
Изображение человека будущего - задача очень трудная и до сих пор еще не решенная. Кроме И. Ефремова и С. Лема («Магелланово облако»), никто еще по-настоящему и не пытался взять на себя ее решение. Писатели-фантасты нередко предпочитают путь наименьшего сопротивления. Изображая грандиозные свершения, возможные лишь при наивысшем развитии производительных сил объединенного человечества, авторы механически переносят в будущее наших современников (Ю. и С. Сафроновы «Внуки наших внуков», Б. Фрадкин «Тайна астероида 117-03» и др.).
Ведутся споры и на такую тему: допустимы ли научно-фантастические произведения, в которых главная роль отводится не самому человеку, а какому-нибудь открытию или изобретению? В качестве примера и положительного ответа на этот вопрос можно назвать рассказ А. и Б. Стругацких «Испытание Скибр» или рассказ А. Днепрова «Крабы идут по острову». Очевидно, в таких вещах наиболее интересна ищущая мысль автора, его отношение к событиям. И хотя удачные произведения подобного рода не могут, конечно, определять основное направление нашей научно-фантастической литературы, сбрасывать их со счета нельзя. А это сделала, кстати сказать, В. Шитова в статье «Вымысел без мысли» («Юность» № 8), смешав воедино и хорошие и плохие рассказы и подвергнув их сокрушительной критике.

ВОПРОСЫ СПОРНЫЕ И БЕССПОРНЫЕ
Правильно ли определять научную фантастику как литературу научного предвидения? Многие, ссылаясь на Жюля Верна, полагают, что писатель-фантаст непременно должен предугадывать будущие открытия или изобретения.
Жюля Верна современники называли «изобретателем без мастерской», забывая о том, что он не придумал ни одной машины, которая не существовала бы до него в зародышевом виде. Некоторые из его проектов действительно претворились в жизнь, пусть и не в таком виде, как они были задуманы писателем. Он обычно был прав только в общей концепции, но не в избрании метода осуществления замысла и неизбежно допускал ошибки, когда переходил к детальным описаниям.
Вот пример подлинно научного предвидения - рассказ И. Ефремова «Алмазная труба». Он может служить блестящим образцом подтвержденной жизнью фантастической гипотезы. Но если бы писатель ограничился только иллюстрированием своей гипотезы, его рассказ не выдержал бы проверки временем. Этого не случилось, потому что его содержание несравненно шире и богаче. «Алмазная труба» - один из лучших рассказов И. Ефремова. Он полон прекрасных описаний природы, овеян суровой героикой борьбы человека с почти непреодолимыми препятствиями во имя высокой цели. И читатель, хорошо зная о том, что якутские алмазные промыслы имеют сейчас мировое значение, с волнением следит за всеми перипетиями мучительного похода двух геологов, сделавших изумительное открытие. Трудно отделаться от мысли, что якутские алмазы в действительности были найдены не героями Ефремова, Чурилиным и Султановым, а другими людьми! И все же предвидение в научной фантастике не закон, а частный случай, и его не следует фетишизировать. Художественная гипотеза имеет право на существование независимо от ее практической целесообразности.
Научную фантастику иногда еще называют «младшей сестрой приключенческой литературы». Но ведь приключения далеко не всегда являются неотъемлемым признаком научной фантастики. Есть превосходные произведения, в которых авантюрная линия сюжета уступает место «приключениям мысли», иначе говоря, развитию научной идеи, гипотезы. Так построены многие произведения того же И. Ефремова. Нет никакого или почти никакого сплава фантастики с приключениями в книге Яна Вайсса «В стране наших внуков», в психологических рассказах Г. Альтова «Богатырская симфония» и «Полигон «Звездная река», в повести Г. Гора «Докучливый собеседник».
Между тем иные писатели-фантасты нередко злоупотребляют испытанными приемами искусственного обострения сюжета. Делается это, по-видимому, для того, чтобы облегчить юным читателям восприятие научных идей и гипотез, положенных в основу произведения. Но установка на доходчивость и развлекательность нередко приводит к своей противоположности - писатели попадают во власть штампа. Из книги в книгу перекочевывают шпионы и диверсанты, с которыми советским ученым и изобретателям приходится вести неустанную борьбу. Внимание читателей переключается на побочную линию сюжета: взорвется или не взорвется портативная магнитная мина, подложенная диверсантом на советский космический корабль. Даже такой одаренный молодой писатель, как И. Забелин, умеющий ставить по-новому глубокие научные и социальные проблемы, в своем романе «Пояс жизни» отдал дань этому неоправданному увлечению. Рассказ о жизни нашей страны в восьмидесятых годах XX века, о воспитании молодых ученых и решения такой гигантской задачи, как искусственное ускорение развития биогеносферы Венеры, вовсе не нуждается в традиционном «допинге», в описании похождений очередного иностранного разведчика.
Нельзя, конечно, пренебрегать острым, динамичным сюжетом в научно-фантастических книгах, рассчитанных на детей и подростков. Но из этого никак не следует, что все стандартные атрибуты «Библиотечки военных приключений» следует переносить в околосолнечное пространство и даже за пределы Млечного Пути... Кстати, только по недоразумению все книги научно-фантастического жанра принято числить у нас по ведомству детской литературы. Тут иной раз происходят курьезные вещи. Что общего с детским чтением имеет «Туманность Андромеды», получившая первую премию Министерства просвещения РСФСР как лучшая книга о науке для школьников? Почему сложный, насыщенный философскими раздумьями роман Станислава Лема «Магелланово облако» выпускается Детгизом, а «взрослое» издательство «Советская Россия» издает большим тиражом роман К. Волкова «Марс пробуждается», явно предназначенный для подростков? Очевидно, пора понять, что научная фантастика не может больше развиваться лишь в рамках «детского и юношеского чтения».
И еще: если в произведениях научной фантастики мы ищем прежде всего поэзию науки, романтику исканий, отражение научной мечты, то вряд ли стоит относить к этому жанру приключенческие романы и повести, едва сдобренные «элементами» фантастики, социальные романы-памфлеты, в которых фантастическое допущение служит лишь литературным приемом (например, «Атавия Проксима» Л. Лагина), а также сказочно-романтические феерии типа рассказов Э. Т. А. Гофмана и повестей Александра Грина.
Да, фантастика имеет свою специфику, которая объективно существует - и вовсе не в угоду тем, кто хочет делать «скидки на жанр». В теории этого жанра еще много неясного и спорного. Мы не коснулись и десятой доли вопросов, требующих специального обсуждения.
Хорошо определил особенности научной фантастики В. Шкловский. «Фантастика, - сказал он в одном из своих выступлений, - противоречива и разнообразна. Может быть, это самый разнообразный из видов литературы. Противоречивость ее зависит от пограничного положения. Фантастика граничит с научно-художественной литературой, и некоторые произведения ее подчиняются научно-художественным критериям. Фантастика примыкает к приключенческой литературе и в этом случае подчиняется законам приключенческого жанра (острый сюжет, герой познается в действии, сравнительно простая психология, романтическая приподнятость). Вместе с тем в фантастику входят и философские романы и социальные утопии - изображения грядущего общества, которые совсем не обязательно должны быть насыщены активным действием. Но прежде всего фантастика - вид художественной литературы, и все критерии художественной прозы обязательны для нее».

ПО ПОВОДУ ОДНОЙ СТАТЬИ
Можно лишь порадоваться, что профессиональная критика все чаще и чаще обращается к научной фантастике. Вот еще одно свидетельство того, что этот жанр выходит на широкую арену. А ведь совсем недавно романы и повести писателей-фантастов молчаливо зачислялись в разряд «гибридных», не подлежащих критическому разбору. Тем самым они искусственно выводились за орбиту художественной литературы, что никак не способствовало становлению этого важного и нужного жанра.
Но вот наступил долгожданней перелом. За последние два года в «толстых» журналах появились интересные статьи К. Андреева, Ю. Рюрикова, В. Сытина и других авторов, а на страницах «Литературы и жизни» неожиданно возникла и... столь же неожиданно оборвалась целая дискуссия, в которой приняли участие писатели и критики. Естественно, не могла пройти незамеченной и дискуссионная статья В. Кардина «Преодолев земное притяжение», опубликованная под рубрикой, которой решили воспользоваться и мы, - «Споры о книгах» («Октябрь» № 3, 1961). Статья эта во многом уязвима. С ней хочется поспорить, памятуя слова Белинского: «Критика была бы, конечно, ужасным оружием для всякого, если бы, к счастью, она сама не подлежала критике же».
Говорить о сегодняшнем дне и традициях советской научной фантастики, ни словом не обмолвившись ни о творчестве А. Беляева, ни о широко известных произведениях И. Ефремова, ни о книгах, принадлежащих перу недавно пришедших в литературу молодых ученых, инженеров, врачей, - значит нарисовать произвольную картину состояния целой отрасли советской литературы. Если взглянуть на научную фантастику глазами В. Кардина, то получается примерно такая схема. Сначала был Жюль Верн, потом Алексей Толстой написал «Аэлиту», которая и по сей день остается для писателей-фантастов своего рода эталоном, а затем появились А. Казанцев, Г. Мартынов и В. Немцов, выпустившие романы, которые не нравятся В. Кардину.
Попробуем проследить за ходом мысли критика. Вот что он пишет о Жюле Верне: «Будучи при жизни «взрослым писателем», Жюль Верн в дальнейшем стал писателем для детей, для юношества». И дальше: «Традиция Жюля Верна - едва ли не главенствующая в нынешней научно-фантастической литературе». Оба эти утверждения ошибочны. Во-первых, Жюль Верн с самого начала предназначал свои романы детям и подросткам, предварительно публикуя их в детском «Журнале воспитания и развлечения». Жюль Верн не раз говорил издателю Этцелю, что сознательно ограждает свои произведения от всего, что было бы недоступно юным читателям и противоречило бы принципу «поучать, развлекая». Отсюда вытекает и своеобразие традиции Жюля Верна, которая ограничивается в советской научно-фантастической литературе главным образом приключенческими произведениями, насыщенными познавательным материалом. В такой манера написаны, к примеру, романы Г. Адамова, «Аргонавты Вселенной» В. Владко, «Звезда утренняя» К. Волкова, «Дети Земли» Г. Бовина, отчасти «Страна багровых туч» А. и Б. Стругацких и некоторые другие.
Из приведенного выше суждения В.Шкловского явствует, на какое богатство идейных и художественных традиций опирается в своем развитии советская научная фантастика. Тут и социально-психологические произведения Герберта Уэллса, и лучшие образцы утопического и философского романа, созданные в России и на Западе. Даже неискушенному читателю ясно, что такие вещи, как «Туманность Андромеды» И. Ефремова, «Пояс жизни» И. Забелина, «Каллистяне» Г. Мартынова, «Баллада о звездах» Г. Альтова и В. Журавлевой, меньше всего опираются на традиции Жюля Верна. Свести к этим традициям всю нашу фантастику невозможно.
Мы высоко ценим «Аэлиту» А. Толстого, но никак не можем согласиться с утверждением В.Кардина, что этот роман может служить примером «поистине новаторского, близкого нам по духу воплощения космической темы». Если бы В.Кардин дал такую оценку Аэлите лет сорок назад, она была бы справедлива и своевременна. Но выдвигать в 1961 году в качестве примера для подражания «Аэлиту» - значит канонизировать в литературе пройденный этап.
В. Кардин пишет: «Нас волнует не только и не столько завтрашняя техника, сколько завтрашний человек». Мы бы предложили иную формулировку: нас волнует завтрашний человек во всеоружии завтрашней науки и техники. Ведь и сегодня наука становится властительницей дум нашего поколения! Ведь и сегодня она во многом определяет критерий мышления и мечту о будущем! А завтра? Можно ли противопоставлять социальную тему научной и отрывать человека от созданной им «сверхмощной машины»?
Теперь о романах, подвергнутых разбору В. Кардина. Отнюдь не считая «Сестру Земли» Г. Мартынова, «Лунную дорогу» А. Казанцева и «Последний полустанок» В. Немцова достижениями современной научной фантастики, мы хотим все же оградить эти книги от передержек, допущенных критиком.
Г. Мартынов, выпустивший с 1954 года шесть романов, написанных специально для детей и завоевавших у юных читателей популярность, обладает смелым воображением, умением строить динамичный сюжет. Каждая его книга, особенно «Каллисто» и «Каллистяне», проникнута светлой верой в доброту и могущество разума и поставлена на службу задачам .коммунистического воспитания подоастающего поколения. У Г. Мартынова, как у всякого писателя, есть свой творческий потолок. Но это не дает право критику, отталкиваясь от единственной книги, утверждать, что Г. Мартынов «владеет лишь самыми начатками художественного мастерства». После «Сестры Земли» Г. Мартынов опубликовал еще три романа, в которых заметен несомненный творческий рост. В романах «Каллистяне» и «Гость из бездны» писатель разрабатывает, пожалуй, самую трудную и актуальную тему - изображение коммунистического общества будущего. Что же касается «Сестры Земли», то, судя по отдельным упрекам В. Кардина, критик и не подозревает, что это всего лишь часть трилогии.
В. Кардин, сам того не замечая, опровергает собственные утверждения. В «Сестре Земли», пишет он, «немало любопытного. Особенно, когда речь заходит о венерианах (так именуются автором жители Венеры), об устройстве их быта. С технической и литературной выдумкой воспроизведен рассказ старого фаэтонца - носителя интересной идеи о межпланетной эстафете знаний и техники». И тут же несколькими строчками ниже следуют утверждения: «Ничто не может победить читательскую скуку», «И со страниц фантастического повествования на вac уже глядят привычные оловянные глаза скуки»! Как тут связать концы с концами?
Подобный подход обнаруживается и при разборе «Лунной дороги» А. Казанцева. Вместо объективного анализа произведения - его основной идейной направленности, особенностей сюжета, композиции, изобразительных средств - критик вырывает из контекста несколько цитат и, «обыграв» их, приходит к выводу, что читатели, устремившись вслед за ракетой, вдруг оказываются «перед старым разбитым корытом, в котором не раз кипятили свои сюжеты корифеи мещанской литературы». Однако вывод этот сомнителен. Да, в «Лунной дороге» немало недостатков. Говорить о них можно и должно, но говорить доказательно, с уважением к труду писателя.
Роман В. Немцова «Последний полустанок», думается нам, лишь по недоразумению включен В. Кардиным в его критическую обойму. Дело в том, что сам автор не счел нужным снабдить этот роман подзаголовком «научно-фантастический». Недаром же один из авторитетов в области истории и теории этого жанра, К. Андреев, так оценил творчество писателя: «Владимир Немцов... ищет в своих книгах героя завтрашнего дня. Но его интересуют не только социальные, но главным образом моральные вопросы. Поэтому он фактически и не заглядывает в будущее. Его тема - несовместимость фантастической техники завтрашнего дня, гуманизма современной советской науки с отсталыми чертами, еще сохранившимися у некоторых людей. Несправедливы поэтому упреки писателю, которые за последнее время адресует ему критика, обвиняя в бескрылости его фантазию.»
В. Кардин безусловно прав, предъявляя к научной фантастике самые строгие требования. Но если из всего, что создано у нас в этом жанре за последние годы, берутся по случайному признаку три романа и подвергаются сокрушительной критике, то неизбежно создается впечатление, что за тремя соснами, выбранными «на сруб», автор не заметил леса.
«Лес» же, который мы имеем в виду, растет буйно и состоит из деревьев разных пород. Он поднимает свои кроны все выше и выше!

@темы: Критика, «Страна багровых туч», Испытание "СКИБР", «Путь на Амальтею»