Любопытно

[silent-gluk]

Сегодня - День снятия блокады с Ленинграда (81 годовщина).

В списках блокадников здесь - visz.nlr.ru/blockade/book - значится:

Стругацкий Борис Натанович, род. 15.04.1933. Место проживания в Блокаду: пр. Карла Маркса, д. 4, кв. 16. Эвакуирован в августе 1942. Место проживания в последние годы: г. Санкт-Петербург, Московский р-н. Ум. 19.11.2012. (Они пережили Блокаду, т. 12)

(Еще есть Евгения Ароновна и Натан Залманович, но они блокаду не пережили. А вот Александры Ивановны и Аркадия Натановича в списках нет почему-то).

@темы: Семья, Ссылки, Даты, Б.Стругацкий

---

Любопытно

[silent-gluk]

На Мешке ( meshok.net/en/item/327377205 ) продают "Хищные вещи века" с автографами Стругацких - дарственной надписью Кириллу Андрееву. Просят много. Вздыхаю.



Интересно, это настоящие автографы _обоих_ Стругацких? Или кто-то один из них расписался за обоих?

@темы: Ссылки, Картинки, «Хищные вещи века», Автографы, А.Стругацкий, Б.Стругацкий

---

Годовщина смерти

[silent-gluk]

Вот уже 12 лет, как с нами нет Бориса Натановича Стругацкого (1933.04.15 - 2012.11.19).

Думаю, не надо говорить, кем он был, - все и так знают.

А мы помним и благодарны за все.

@темы: Даты, Б.Стругацкий

---

Любопытно

[silent-gluk]

«А-ученых можно обойти только с фланга»

06.12.2011 / № 93 / с. 5 / Наталия Демина / Бытие науки / 4 комментария

Наша газета обратилась к фантасту Борису Натановичу Стругацкому с просьбой рассказать о том, как реалии современной науки воспринимаются через призму повести «Понедельник начинается в субботу». С любезного разрешения писателя публикуем его ответ.

— Скажите, как Вам с братом пришла в голову эта аналогия про А- и У-ученых? И что главный герой «Понедельника» посоветовал бы делать с нашей Академией наук? Есть ли рецепт оздоровления без использования магии и волшебства?

— Вопросы, которые Вы мне задаете, далеко выходят за пределы моей весьма ограниченной компетенции, о сути компетенции младшего научного сотрудника, да вдобавок еще с опытом полувековой давности. «В мое время», помнится, все сводилось к двум проблемам: 1) «Эти упертые старики не желают ничего менять», и 2) «Они со своей идеологией уже достали, ей-богу, совсем». Сегодня, как я понимаю, проблема № 2, слава богу, перестала существовать. Но зато «упертых стариков» стало больше, и власть их только возросла. Что, я бы сказал, естественно.

Эту проблему нельзя «разрушить». Ее можно только обойти. С фланга. Проложить новую дорогу, оставив старую в стороне. Придумать и реализовать новую систему, поощряющую самую безжалостную конкуренцию в самых крайних формах. Собственно, система эта в значительной степени уже придумана и внедрена на Западе. Нам надо «всего лишь» суметь внедрить ее в наш научный социум, пропитанный бюрократизмом (как и весь социум вообще).

Боюсь, процесс этот невозможен «без жертв». Причем главными жертвами будут как раз «первые». Но тут уж ничего не поделаешь. «Эволюция не бывает справедливой». И да поможет нам Рок!

Подготовила
Наталия Демина

Отсюда: www.trv-science.ru/2011/12/a-uchenykh-mozhno-ob...

@темы: Ссылки, Публицистика, Понедельник начинается в субботу, Б.Стругацкий

---

Любопытно

[silent-gluk]

Равнение на прогрессоров
27.03.2012 / № 100 / с. 1 / Борис Стругацкий / 1 Comment
Равнение на прогрессоров

Этот номер газеты — юбилейный. 1 апреля ТрВ-Наука исполнится 4 года, а этот номер — 100-й по счету. Мы постарались собрать в нем материалы наших лучших авторов, но, конечно, в него поместились статьи лишь их части. Кто-то еще работает над статьей, кто-то уехал в отпуск… Благодарим наших читателей за поддержку, добрые слова и конструктивную критику на страницах нашего сайта www.trv-science.ru. Пишите еще, пишите больше и лучше нас! Хочется открыть этот номер поздравлением от очень дорогого нам читателя, писателя-фантаста Бориса Стругацкого, не раз радовавшего нас лаконичными и содержательными комментариями.

«Я привык жить в Мире Вопросов и Ответов»

С годами — хочешь не хочешь — утрачиваешь постепенно привычные связи с миром. Всё меньше прочитанных страниц в единицу времен, всё уже диапазон интересов, да и способность осваивать новый материал оказывается, мягко выражаясь, не та, что всего лишь десяток лет назад. Особенно заметны эти последствия медленно побеждающего маразма, когда заходит речь о том, чтобы «держать голову над водой» в попытках не захлебнуться совершенно в неистово нарастающих потоках идей и фактов, извергаемых из некогда любимых, знакомых, вполне доступных для освоения источников под названием «астрономия», «физика», «математика»… Всё это богатство катится теперь мимо тебя, и без тебя, и недосягаемо для тебя, а ты (как мог бы сказать бессмертный О.С.Б.М. Бендер-бей) «чужой на этом празднике жизни».

Но тут почта приносит бандероль, а в бандероли — «Троицкий вариант» (почему-то 2 экз.), а в нем — последняя сводка с фронтов современной науки, вполне подробная (с описаниями даже боев местного значения в космосе или в биологии) и даже в каком-то смысле исчерпывающая. Да, полиграфия, прямо скажем, не ах. Да, тексты набраны подслеповато. Печать фотографий — прошлый век (или, наоборот, заря будущего?). Хуже того: половина материалов — не моя, — не для меня задумано, писано, набрано, а для какого-то совсем другого человека, настоящего, видимо, профи, чувствующего себя в этих организационных вопросах как рыба в воде. Но зато другая половина!..

Существует такое понятие: сенсорная депривация — голод эмоций — бич полярников и подводников. «Троицкий вариант» (моя его половина) спасает таких, как я, от информационной депривации — голода по «существенной информации», отвечающей на вопросы: «что, как и почему происходит сейчас в Большом Мире, частицей которого довелось нам быть». Не утоляя этого голода, жить, разумеется, тоже можно. «Сон разума, правда, рождает чудовищ», но кого пугают сегодня эти «чудовища» — невежество, сумеречное мышление, глупость обыкновенная (когда рубль «ведет себя не по правилам», а угроза с Юга нарастает)? Впрочем, в конечном итоге это дело привычки (к определенному образу жизни).

Я, например, привык жить в Мире Вопросов и Ответов. И без такого замечательно простого информационного стимулятора, как «Троицкий вариант», чувствовал бы себя интеллектуальным инвалидом.

А потому — спасибо! С юбилеем вас всех! Держите крепость!

С уважением и благодарностью,
Борис Стругацкий

Отсюда: www.trv-science.ru/2012/03/ravnenie-na-progress...

@темы: Ссылки, Публицистика, Б.Стругацкий

---

Любопытно

[silent-gluk]

«Мышление — болезнь жизни»
11.12.2012 / № 118 / с. 11 / Илья Мирмов / Память / 9 комментариев

Сложно что—то писать. И были сомнения — нужно ли… На самом деле, лично у меня в душе складывается реквием не по человеку (пусть даже и выдающемуся), а реквием по всей настоящей литературе…

Доисторические писатели

(Великие писатели всегда брюзжат. Это их нормальное состояние, потому что они — это больная совесть общества, о которой само общество, может быть, даже и не подозревает)

Я, кажется, из того последнего по­коления, для которого Аркадий и Бо­рис Стругацкие были «нашим всем». Люди моложе меня лет на 10 (или даже мои ровесники, ВОВРЕМЯ не ознакомившиеся с творчеством бра­тьев Стругацких) уже не понимали, в чем цимес, и нередко просто отка­зывались читать более одного-двух произведений. Дескать, наивно, скуч­но и «ни о чем». А мы-то знали все книги без исключения и наперебой цитировали то «Понедельник начи­нается в субботу», то «Улитку на скло­не», то «Гадких лебедей».

Я был страшно горд своими пе­дагогическими достижениями, когда мой сын (90-го года рождения) с яв­ным удовольствием «проглатывал» все имеющиеся у меня произведе­ния АБС — от «простеньких», вроде бы «Трудно быть богом» и «Отелем у погибшего альпиниста», до наво­роченных «Миллиарда лет до конца света» и «Града обреченного». Бо­лее того, сын сам, без наводящих во­просов, характеризовал прочитан­ное на изысканно-одобрительном молодежном слэнге — короче, типа круто, и он даже не ожидал, что та­кую увлекательную фантастику могут сочинять «доисторические писате­ли». «Не хуже Стивена Кинга» — это в устах моего чада следовало считать наивысшим комплиментом. Так же как у меня книжные полки застав­лены Стругацкими — у него ломятся от Кинга. Но на темы «светлой иде­ологии Мира Полудня» или высоко­го единении душ сын «не парился».

Нечего читать

(Почему мы все—таки и несмотря ни на что, должны идти вперед? А потому, что позади у нас — либо смерть, либо скука, которая тоже есть смерть)

Даже для таких вот юных «цените­лей» братья Стругацкие всего лишь «клевые фантасты, умеющие зажечь». А для нас (или скажем менее катего­рично — для многих из моих ровес­ников) творчество Аркадия и Бориса было… откровением… лучом света в темном царстве. Не знаю… Наверно, просто изменились времена, и сейчас ко всему куда более спокойное отно­шение. Нормально-потребительское. По молодости (как опять же многие из нас) я пытался писать «под Стру­гацких» или какие-либо продолже­ния их невероятных историй. Но мне и в голову не приходило, что такое можно публиковать.

А сейчас в «Ашане» (что харак­терно) на полках с десяток вариан­тов «сиквелов» «Обитаемого остро­ва». Зону из «Пикника на обочине» и вовсе размножили в сотнях направ­лений. Я пытался читать и то, и дру­гое и бросал на втором «шедевре». Какие-то дешевые деревянные ку­клы вместо живых людей. Не пик­ник на обочине, а пьянка под забо­ром… Я уже и не говорю о том, что язык Стругацких вообще мало до­ступен для воспроизведения. Зато как приятен и легок для чтения! АБС всегда помнили о том, что, какая бы серьезнейшая проблема ни обсуж­далась, писать надо ИНТЕРЕСНО.

И так-то, была, наверно, пара-тройка современных литераторов, чьих сочинений я ждал и восприни­мал с низким уровнем критичности. Теперь стало еще на одного меньше. По большому счету, читать нечего. Но я знаю способ. Закончу писать этот текст, пойду к своему книжно­му шкафу и возьму… Ну, например, «Отягощенные злом» — давненько не штудировал. Книги Стругацких можно перечитывать не реже раза в три года. Такое ощущение, что зна­комишься с ними заново.

Два экземпляра газет

(Приходя — не радуйся, уходя — не грусти)

Борис Стругацкий был почетным подписчиком нашей газеты. В пер­вые месяцы существования ТрВ мы довольно самонадеянно включили питерский адрес Бориса Натановича в список бесплатной рассылки, даже не поинтересовавшись, нужно ли это самому «почетному подписчику». Од­нако, судя по нечастым публикациям Стругацкого в ТрВ, Борис Натанович читал нашу газету внимательно. Хва­лил гораздо больше, чем критиковал, и это было настоящим поводом для гордости. По крайней мере для меня…

Мы слали Стругацкому два экзем­пляра. Не знаю уж, зачем. Наверно, думая, что знаменитый писатель вто­рой экземпляр «распространит сре­ди жильцов нашего жэка». Поздрав­ляя «Троицкий вариант» с выходом юбилейного, сотого номера, Борис Натанович со свойственным ему мягким ироничным юмором посе­товал на две газеты, приходящие с рассылкой. Мы сделали «работу над ошибками» — стали слать один эк­земпляр. Предыдущий номер ТрВ ушел в Питер, когда Бориса Ната­новича уже не стало…

Бессильные мира сего

(Это что—то вроде демократических выборов: большинство всегда за сволочь)

Давным-давно, более 15 лет назад, в Троицке по своим политическим делам побывал Егор Гайдар. После основного мероприятия Гайдар дол­го общался с местной прессой, кото­рую представляли редакторы тогда еще городского «Троицкого вари­анта». Беседа получилась очень со­держательной и вообще «за жизнь», а Егор Тимурович показал себя заме­чательным, многоплановым и совсем не «звездным» собеседником. Лично я не удержался и поинтересовался у Гайдара, как он относится к творче­ству своего тестя (Гайдар был женат на дочери Аркадия Стругацкого). До­словно ответа я сейчас не воспроиз­веду, но три идеи звучали примерно следующим образом. Очень харак­терно посмеиваясь, Егор Тимурович сказал, что, относись он плохо к твор­честву Стругацких, вряд ли бы женил­ся на дочери одного из них. С другой стороны, излишний пиетет к знаме­нитому отцу и трепетное отношение к его творчеству поначалу его, Тиму­ра, даже изрядно сковывали в смысле отношений с дочерью. Ну а напосле­док Гайдар сказал: «Мощные мужики, не только писатели, люди большие… Вот им бы страной руководить… Толь­ко им это не надо…».

Делая поправку на определенный романтизм данного высказывания, стоит отметить, что братья Стругацкие и так, без занятия каких-либо офи­циальных постов (будь то в полити­ке, а даже и в своей, литературной области), в каком-то смысле «руко­водили страной». Причем наиболее продвинутой и мыслящей ее частью. Креативным классом, как сказали бы сейчас. Но, как мало кто другой, АБС понимали, что «владеть умами», мо­жет быть, даже проще, чем реально руководить страной. Тем более та­кой, мягко говоря, странной, как наша. Недаром ведь последнее произве­дение Бориса Стругацкого, увидев­шее свет в далеком уже 2003-м, на­зывается «БЕСсильные мира сего».

Илья Мирмов

Цитаты Аркадия и Бориса Стругацких (gtquotes.blogspot.ru).

Отсюда: www.trv-science.ru/2012/12/myshlenie-bolezn-zhi...

@темы: Ссылки, Понедельник начинается в субботу, «Отель "У погибшего альпиниста"», «Гадкие лебеди», «Трудно быть богом», «Обитаемый остров», «Град обреченный», «За миллиард лет до конца света», Улитка на склоне, «Пикник на обочине», Б.Стругацкий, С.Витицкий, Бессильные мира сего, Отягощенные злом или Сорок лет спустя

---

33 том

[silent-gluk]

После непродолжительного перерыва заработал сайт Ленкниготорга, а там - вышедший некоторое время назад и наконец поступивший в продажу 33 и последний из основных (еще ждем дополнительных) том Полного Собрания Сочинений Стругацких. Правда, посвящен он 2005-2012 годам, так что там только произведения Б.Стругацкого. В роли художественного выступает эссе "Утро одного персонажа", кроме того, присутствует большое количество публицистики и традиционные дневники, комментарии, примечания, библиография, указатели имен и заглавий.

Стоит, увы, 3.200 плюс доставка. Зато в твердом переплете.

Купить можно здесь - lenknigotorg.ru/product/pss_strug_33 , а там видно.

I. Эссе
Борис Стругацкий. Утро одного персонажа: эссе

II. Публицистика
ОПУБЛИКОВАННОЕ
2005
Борис Стругацкий. Вместо предисловия [к книге Ф. Дымова]
Борис Стругацкий. Предисловие [к книге Д. Каралиса]
Борис Стругацкий. Человек с планеты Фантастика: интервью
Борис Стругацкий. Трудно работать одному: интервью
Борис Стругацкий. «Мои марочушечки»: интервью
Борис Стругацкий. Science fiction!: интервью
Борис Стругацкий. «Только к середине 1950-х он взял меня к себе в соавторы»: интервью
Борис Стругацкий. «Нам казалось, мы точно знаем, как надо писать фантастику»: интервью
Борис Стругацкий. Звезда по имени С: интервью
Борис Стругацкий. «В чудеса мы с братом не верили никогда»: интервью
Борис Стругацкий. Каким будет Полдень XXI века?: интервью
Борис Стругацкий и др. Не в этой жизни: интервью
Борис Стругацкий. «Вдруг к власти придут фрейдисты!»: интервью
Борис Стругацкий. Оптимизм по Старджону: статья
Борис Стругацкий. Чародей: интервью
Борис Стругацкий. Ответы на актуальные вопросы СМИ:
2006
Борис Стругацкий. Мир, искаженный чудом: интервью
Борис Стругацкий. [О книге Ильи Герола]
Борис Стругацкий. Беседа главного редактора с Борисом Стругацким
Борис Стругацкий. «Надо заставлять себя писать»: интервью
Борис Стругацкий. [Письмо организаторам конкурса «Галилей»]
Борис Стругацкий. «Оптимизм — в неизбежности будущего»: интервью
Борис Стругацкий. У России есть больше, чем было...: интервью
Борис Стругацкий. Надо бить во все колокола!: интервью
Борис Стругацкий. От человека разумного к человеку воспитанному: интервью
Борис Стругацкий. Кто закручивает гайки?: интервью
Борис Стругацкий. Голливуд уехал на русский пикник: интервью
Борис Стругацкий. Бориса Стругацкого выписали из больницы: интервью
Борис Стругацкий. [О протестных настроениях в обществе]: реплика
Борис Стругацкий. Ответы на актуальные вопросы СМИ
2007
Борис Стругацкий. [О творчестве Я. Дубинянской]
Борис Стругацкий. Место работы: Космос: интервью
Борис Стругацкий. Я всегда голосовал за СПС: интервью
Борис Стругацкий. Самое сложное — начать: интервью
Борис Стругацкий. Между свободой и сытостью — выбираю свободу: интервью
Борис Стругацкий. На одно верное предсказание приходится тысяча неудачных: интервью
Борис Стругацкий. Принципы жизни писателей-фантастов: интервью
Борис Стругацкий. Игры чистого разума: интервью
Борис Стругацкий. Ответы на актуальные вопросы СМИ
2008
Борис Стругацкий. Предисловие к итогам
Борис Стругацкий. 500!: поздравление
Борис Стругацкий. [Об Артуре Кларке]
Борис Стругацкий. Фантастика — грань реального мира: интервью
Борис Стругацкий. «Терпеть не мог школу вообще»: интервью
Борис Стругацкий. «Нам удалось вызвать сопереживание читателя...»: интервью
Борис Стругацкий. Хомо фантастикус: интервью
Борис Стругацкий. Главное — все равно на Земле. Всегда: интервью
Борис Стругацкий. «Все пишут фэнтези, спасу нет»: интервью
Борис Стругацкий. По телевидению не выступаю уже 50 лет: интервью
Борис Стругацкий. «Читаю много, но по обязанности»: интервью
Борис Стругацкий. Не верю в желания: интервью
Борис Стругацкий. «Сценарий «Сталкера» мы переписывали девять раз»: интервью
Борис Стругацкий. А ждали прорыва...: интервью
Борис Стругацкий. Алло...: интервью
Борис Стругацкий. Трудно быть Стругацким: интервью
Борис Стругацкий. [Интервью]
Борис Стругацкий. Понедельник начинается... во вторник: интервью
Борис Стругацкий. «Вера в доказательствах не нуждается»: интервью
Борис Стругацкий. «Я вовсе не любитель играть»: интервью
Борис Стругацкий. [О реформе Академии Наук]: реплика
Борис Стругацкий. Никогда не начинайте с романов: интервью
Борис Стругацкий. Обитаемый остров Бориса Стругацкого: интервью
Борис Стругацкий. «Тоталитарные режимы дьявольски нестабильны»: интервью
Борис Стругацкий. Фантаст в своем отечестве: интервью
Борис Стругацкий. Борис Стругацкий о БАКе и «Далекой Радуге»: реплика
Борис Стругацкий. «Я бы на Марс не полетел»: интервью
Борис Стругацкий. Норильск — это серьезно: интервью
Борис Стругацкий. Патриот не калечит свою совесть: интервью
Борис Стругацкий. Главное решение принимаешь в одиночестве: интервью
Борис Стругацкий. Хеллер писал хреновато, и «Уловка-22» вовсе не великая книга...: реплика
Борис Стругацкий. «В фильме хозяин — режиссер»: интервью
Борис Стругацкий. Юрию Афанасьеву: За существование России я спокоен: время еще не пришло: интервью
Борис Стругацкий. Борис Стругацкий о фильме «Обитаемый остров»: интервью
Борис Стругацкий. Выдумщик, брат выдумщика: интервью
Борис Стругацкий. Ответы на актуальные вопросы СМИ
2009
Борис Стругацкий. Фантасты о мире, прогрессе и обществе: интервью
Борис Стругацкий. Предчувствие Стругацких: интервью
Борис Стругацкий. Империя Неизвестных Отцов: интервью
Борис Стругацкий. Реальность, искаженная чудом: интервью
Борис Стругацкий. «Второй раз смотреть «Обитаемый остров» было даже интереснее»: интервью
Борис Стругацкий. Талант по натуре своей скептичен: интервью
Борис Стругацкий. В чем правда, брат?: интервью
Борис Стругацкий. «Слишком мало простого понятного чуда»: интервью
Борис Стругацкий. Разум и эволюция: интервью
Борис Стругацкий. «Мы сразу поняли: придется выполнять все требования Тарковского»: интервью
Борис Стругацкий. «Высокая система воспитания способна изменить историю»: интервью
Борис Стругацкий. [Об электронных книгах]: статья
Борис Стругацкий. Хорошая фантастика неотделима от хорошей литературы: интервью
Борис Стругацкий. Киты фантастики: интервью
Борис Стругацкий. Брат по разуму: интервью
Борис Стругацкий. «Я уснул, читая “Поттера”»: интервью
Борис Стругацкий. Пять событий недели глазами Бориса Стругацкого: интервью
Борис Стругацкий. «Читатели — большие выдумщики»: интервью
Борис Стругацкий. Плохой пророк: интервью
Борис Стругацкий. Судят не писателя, а жанр политической фантастики: статья
Борис Стругацкий. «Кто придумал название «Сталкер», вспомнить теперь уже невозможно»: интервью
Борис Стругацкий. Конец света до востребования: интервью
Борис Стругацкий. «Чудо в нашем сознании противостоит обыденности»: интервью
Борис Стругацкий. «Фантасты — никудышные пророки»: интервью
Борис Стругацкий. Ответы на актуальные вопросы СМИ
2010
Борис Стругацкий. Предисловие [к комиксу по роману «Обитаемый остров»]
Борис Стругацкий. Вместо предисловия [к книге А. Лукьянова]
Борис Стругацкий. [О Г. Дж. Уэллсе]: статья
Борис Стругацкий. Прогрессор: интервью
Борис Стругацкий. «Новое поколение должно уметь справляться с «волосатой обезьяной», сидящей у всех нас в подсознании»: интервью
Борис Стругацкий. «Ни Тимошенко, ни Янукович меня не вдохновляют»: интервью
Борис Стругацкий. О будущности и суетном: интервью
Борис Стругацкий. «Мировая война Бориса Стругацкого»: интервью
Борис Стругацкий. В реальной жизни героев нет: интервью
Борис Стругацкий. Оставаться антиимперцами...: интервью
Борис Стругацкий. «Наша жизнь — война или ее ожидание»: интервью
Борис Стругацкий. О дивный потребительский мир!: интервью
Борис Стругацкий. Новый «взлет» науки в России неизбежен: интервью
Борис Стругацкий. Наука должна ответить за все: интервью
Борис Стругацкий. Ответы на актуальные вопросы СМИ
2011
Борис Стругацкий. К читателю: предисловие к книге И. Васильева
Борис Стругацкий. [О Пичугине и книге о нем]
Борис Стругацкий. Вступительное слово [к библиографическому указателю произведений Г. Прашкевича]
Борис Стругацкий. [О книге А. Житинского]: предисловие
Борис Стругацкий. Рассказывает писатель: интервью
Борис Стругацкий. Предисловие [к альманаху «Полдень. XXI век»]
Борис Стругацкий. [О Тиме Скоренко]: реплика
Борис Стругацкий. «Если книгу не стоит перечитывать, то ее и читать не стоило»: интервью
Борис Стругацкий. Рекомендации героев номера: список любимых книг
Борис Стругацкий. Генокопия человека высадится на Марсе?: интервью
Борис Стругацкий. «Законы ограничивают не свободу, а волю»: реплика
Борис Стругацкий. «Я вылавливаю слова из памяти»: интервью
Борис Стругацкий. Футурология–2020: интервью
Борис Стругацкий. Судьба художника хранила: статья
Борис Стругацкий. Мы с братом были чем-то вроде химического соединения: интервью
Борис Стругацкий. Воображариум Стругацкого: интервью
Борис Стругацкий. Бог, рок, вкус и еще 33 обстоятельства: интервью
2012
Борис Стругацкий. Предисловие [к книге Л. Гурского]
Борис Стругацкий. [Из отзывов о Портале]
Борис Стругацкий. Что нужно прочесть всем россиянам и конкретно Путину: интервью
Борис Стругацкий. Борис Стругацкий, писатель, 78 лет: интервью
Борис Стругацкий. Стругацкий и его обезьяны: интервью
Борис Стругацкий. «Я привык жить в Мире Вопросов и Ответов»: статья
Борис Стругацкий. Стругацкий пишет в Интернете: интервью
Борис Стругацкий. Народ есть, а общества нет...: интервью
Борис Стругацкий. «Творчество и жизнь без брата — самоистязание и безнадега»: интервью
Борис Стругацкий. Новый курс Путина не спасет от застоя, он только продлит время загнивания: интервью
Борис Стругацкий. «Это наша жизнь уходит огромными кусками»: интервью
Борис Стругацкий. Потревоженные Чудом: интервью
Борис Стругацкий. Читать — это дьявольски интересно: интервью
Борис Стругацкий и др. Как вы реагируете на критику?: реплика
Борис Стругацкий. Закон Халявы: интервью
Борис Стругацкий. «Pussy Riot — не политзаключенные, а заключенные инквизиции»: интервью
Борис Стругацкий. Удачи вам, ребятки!..: интервью
ИЗ АРХИВА
2005
Борис Стругацкий. Интервью П. Лауданьскому
Борис Стругацкий. Интервью австрийскому журналу «Wienzeile»
Борис Стругацкий. Интервью газете «Московский комсомолец»
Борис Стругацкий. Интервью газете «Собеседник»
Борис Стругацкий. Ответы на вопросы польской «Газеты Выборчей»
Борис Стругацкий. Ответ на опрос газеты «Собеседник»
2006
Борис Стругацкий. Интервью румынскому журналу
Борис Стругацкий. Газете «Коммерсантъ» о Станиславе Леме
Борис Стругацкий. Интервью польскому журналу «Europa»
Борис Стругацкий. Спасите наши уши: ответ на вопрос
Борис Стругацкий. Будет ли снимать Голливуд «Пикник на обочине», я не знаю: интервью
Борис Стругацкий. Ответы на вопросы журнала «Esquire»
Борис Стругацкий. Интервью минской газете «Литература и искусство»
2007
Борис Стругацкий. Интервью французскому журналу «Galaxies»
Борис Стругацкий. Интервью журналу «Нескучный сад»
Борис Стругацкий. Интервью чешскому журналу «Hospodářské noviny»
2008
Борис Стругацкий. Интервью журналу «Собака.ру»
Борис Стругацкий. Интервью газете «Аргументы и факты»
Борис Стругацкий. Список фантастики для журнала «Афиша»
Борис Стругацкий. Интервью молодежной газете «Поколение»
Борис Стругацкий. О Станиславе Леме для польского издания
Борис Стругацкий. О книге Андрея Столярова
Борис Стругацкий. Ответы на вопросы газеты «РБК daily»
Борис Стругацкий. Интервью журналу «Український тиждень»
2009
Борис Стругацкий. Интервью газете «Сине Фантом» о кинофильме «Обитаемый остров»
Борис Стругацкий. Ответ на тему номера в газете «Акция»
Борис Стругацкий. Интервью газете «Московская правда»
Борис Стругацкий. Интервью газете «РБК-daily» о книге «Роман Арбитман. Биография второго президента России»
2010
Борис Стругацкий. Интервью газете «Минский вестник»
Борис Стругацкий. В чем причина упадка русского языка и есть ли он вообще?: текст диктанта
Борис Стругацкий. Интервью финской газете «Хельсингин Саномат»
Борис Стругацкий. Клубу любителей фантастики «АБС» г. Пазарджика (Болгария): поздравление
Борис Стругацкий. Интервью французскому журналу «Liberation»
Борис Стругацкий. Интервью журналу «Национальный прогноз»
Борис Стругацкий. Интервью украинской газете «Факты и комментарии»
Борис Стругацкий. Интервью Эрику Симону
2012
Борис Стругацкий. Предисловие [к книге Ю. Шубика]
Борис Стругацкий. Загадочные хитросплетения словесных кружев: реплика
Борис Стругацкий. О форме Земли: статья
Борис Стругацкий. «Нельзя: трусить, лгать и нападать. Нужно: читать, спрашивать и любить близких»: интервью
Борис Стругацкий. Интервью Иоахиму Роттенштайнеру
Борис Стругацкий. Интервью болгарскому журналу «Объекты»

III. Дневники. Записные книжки
Борис Стругацкий. Дневник, 1995–2012
Борис Стругацкий. Сюжеты, 2010
Борис Стругацкий и др. Дневник поездок, 2006

IV. ПРИЛОЖЕНИЯ
Необходимые пояснения
Комментарии и примечания
Библиография. 2005-2012 гг.
Указатель имен
Указатель заглавий произведений и их аббревиатур
Указатель художественных произведений, опубликованных в 1–33 томах
Дополнительные тома и тома-приложения

@темы: Ссылки, Дневники, Библиография, Публицистика, Библиофильское, Собрание сочинений, Б.Стругацкий, Полное собрание сочинений, Утро одного персонажа

---

Любопытно

[silent-gluk]

Сумерки утопии
24.04.2018 / № 252 / с. 1–2 / Антон Первушин / Личность / 9 комментариев

Антон Первушин

Антон Первушин, писатель-фантаст, автор ряда научно-популярных книг и научный журналист, посвятил свою статью другу нашей редакции, не раз присылавшему нам умные и лаконичные комментарии. Его поздравлением открывался 100-й номер газеты в марте 2012 года [1]. В этом году Б. Н. Стругацкий отметил бы свое 85-летие.

Писатель-фантаст Борис Натанович Стругацкий родился 15 апреля 1933 года, поэтому в середине весны принято не только отмечать День космонавтики, но и вспоминать творчество Аркадия и Бориса Стругацких, которое повлияло и продолжает влиять на мировоззрение поколений.

Впрочем, последнее время всё громче звучит нелицеприятная критика в адрес знаменитых фантастов: публицисты и блогеры говорят о «предательстве идеалов», о том, что якобы братья Стругацкие «обманули доверчивых советских людей», создав притягательный утопический образ и отказавшись от него в более поздние годы. Эмпатически понятно, откуда берутся яростные выкрики и бессильная злоба.

В России вступили в непримиримый конфликт две идеологии, которые можно условно назвать «либерально-демократической» и «советско-патриотической», и, конечно, носители любой из них хотели бы видеть Стругацких на своей стороне виртуальных «баррикад», и негативные эмоции возникают в тот момент, когда становится ясно, что в творчестве братьев нет четкого позиционирования в рамках какой-либо идеологии: читая одни тексты, авторов можно принять за убежденных коммунистов, читая другие — за оппозиционеров, критикующих власть и патриотический дискурс.

На самом деле все претензии отпадают, если принять, что у братьев Стругацких была своя собственная виртуальная «баррикада», которая возведена немного в стороне от баталий «либералов» с «охранителями» и имеет больше отношения к философии, чем к политико-идеологическим конструкциям.

Будучи фантастами, Стругацкие оперировали категориями, выходящими за рамки сиюминутности. Используемый антураж, который как иллюстрацию можно увязать с той или иной идеологией (мир победившего коммунизма — в ранних текстах, странные мрачные миры — в поздних), всегда был для них вторичен, причем настолько, что в многочисленных интервью они отказывались комментировать вопросы, связанные с деталями повествований, ссылаясь на «плохую память».

Проблемы, которые Стругацкие обсуждали на протяжении творческого пути, даже сегодня выглядят глобальными и тревожными. Как построить общество, в котором каждый человек получит возможность реализовать свои индивидуальные таланты? Имеет ли моральное право более развитое общество вмешиваться в деятельность менее развитого? Что станет стимулом для дальнейшего развития общества, когда будут удовлетворены основные потребности человека и преодолены межгосударственные противоречия? Есть ли какой-то смысл в существовании общества, кроме удовлетворения потребностей человека?

Год за годом, от текста к тексту братья Стругацкие пытались обозначить хотя бы общие контуры для теоретического решения этих проблем, действуя при этом весьма прагматично: в первую очередь они описали утопический «мир-в-котором-хочется-жить» [2] (так называемый «Мир Полдня» [3]), затем начали искать возможные подходы к нему, одновременно показывая альтернативные варианты разной степени антиутопичности. Главную движущую силу утопии они видели в развитии науки, о чем предельно конкретно высказались в небольшой заметке «От бесконечности тайн к бесконечности знаний» (1961):

«Мы уверены: коммунизм — это не жирный рай проголодавшегося мещанина и не сонно-розовая даль поэтического бездельника, коммунизм — это последняя и вечная битва человечества, битва за знание, битва бесконечно трудная и бесконечно увлекательная. И будущее — это не грандиозная богадельня человечества, удалившегося на пенсию, а миллионы веков разрешения последнего и вечного противоречия между бесконечностью тайн и бесконечностью знания» [4].

Тут, конечно, появляются вопросы. Если расширение знаний является высшим приоритетом, то его нельзя никоим образом ограничивать. Но в таком случае что делать с опасными экспериментами, с технологиями двойного назначения, с космическими полетами, которые без должной организации могут закончиться весьма печально, как, например, показано в повести «Стажеры» (1962) [5]?

В начале творческого пути Стругацкие знали ответ. В архивах братьев обнаружены наброски неопубликованных глав, и одна из них посвящена заседанию Президиума Экономического Совета Мира, который координирует направление путей к «бесконечности знаний» [6]. На заседании обсуждается важный проект — терраформирование Венеры. Но проект столь сложен и ресурсоемок, что ради него членам Президиума приходится закрыть многие научно-технические программы: шахту к центру Земли, изучение дальних планет Солнечной системы, отправку звездолетов и т. п.

Примечательно, что на том же заседании члены Президиума уделили время дискуссии о преступлении химика и «талантливого болвана» Сувайло, который своим экспериментом загрязнил реку азотной кислотой. Выясняется, что за такими экспериментами должны наблюдать Совет Новых Открытий и Исследовательский надзор, которые оправдались тем, что Сувайло обязан был обратиться за разрешением к ним, но не сделал этого.

В результате Президиум ЭСМ постановил на три года лишить незадачливого химика-вредителя права заниматься практическими экспериментами. То есть контроль над «последней и вечной битвой человечества» всё же осуществляется, хотя и очень мягкий: согласитесь, что три года отлучения от практики — не слишком серьезное наказание за отравление целой реки.

Однако вскоре братья Стругацкие разглядели очередную опасность на пути «раскрепощенного» человечества. Произошло это во время работы над первым вариантом повести «Улитка на склоне» (1965), который ныне известен под названием «Беспокойство» [7]. В «Комментариях к пройденному» (1999) Борис Натанович откровенно писал о мировоззренческом переломе, который фантастам пришлось пережить в марте 1965 года, но, главное, он указывает на новую проблематику, повлиявшую на изменение интонации всех последующих текстов:

«Горбовский — наш старый герой, в какой-то степени он — олицетворение человека будущего, воплощение доброты и ума, воплощение интеллигентности в самом высоком смысле этого слова. Он сидит на краю гигантского обрыва, свесив ноги, смотрит на странный лес, который расстилается под ним до самого горизонта и чего-то ждет.

В Мире Полудня давно-давно уже решены все фундаментальные социальные и многие научные проблемы. Разрешена проблема человекоподобного робота-андроида, проблема контакта с другими цивилизациями, проблема воспитания, разумеется. Человек стал беспечен. Он словно бы потерял инстинкт самосохранения. Появился Человек Играющий. <…> Всё необходимое делается автоматически, этим заняты миллиарды умных машин, а миллиарды людей занимаются только тем, чем им нравится заниматься. Как мы сейчас играем в шахматы, в крестики-нолики или в волейбол, так они занимаются наукой, исследованиями, полетами в космос, погружениями в глубины. <…>

Горбовскому страшно. Горбовский подозревает, что добром такая ситуация кончиться не может, что рано или поздно человечество напорется в Космосе на некую скрытую опасность, которую представить себе сейчас даже не может, и тогда человечество ожидает шок, человечество ожидает стыд, поражение, смерти — всё что угодно… И вот Горбовский, со своим сверхъестественным чутьем на необычайное, таскается с планеты на планету и ищет СТРАННОЕ. Что именно — он и сам не знает. Эта дикая и опасная Пандора, которую земляне так весело и в охотку осваивают уже несколько десятков лет, кажется ему средоточием каких-то скрытых угроз, он сам не знает, каких. И он сидит здесь для того, чтобы оказаться на месте в тот момент, когда что-то произойдет. Сидит для того, чтобы помешать людям совершать поступки опрометчивые, торопливые, поймать их, как расшалившихся детей „над пропастью во ржи“…» [8].

Братья Стругацкие начинают подозревать, что для «расшалившегося» человечества контроля со стороны Совета Новых Открытий и Исследовательского надзора будет явно недостаточно. Нужны еще какие-то организации с полномочиями применять в том числе и методы физического воздействия. В утопии появляется СГБ — Совет галактической безопасности.

С его представителем — беспощадным Рудольфом Сикорски — случайно встречается молодой космонавт будущего Максим Каммерер, потерпевший крушение на планете Саракш в романе «Обитаемый остров» (1969–1971) [9]. И этого тоже оказывается мало, ведь опасность для землян таят не только чужие миры, но и передовые научные исследования: в более ранней повести «Далекая Радуга» (1963) [10] братья Стругацкие представили вариант, когда из-за масштабного эксперимента «нуль-физиков» гибнет население целого мира; удается спасти только детей.

В конце концов повзрослевшие фантасты должны были прийти и пришли к неприятному выводу: если прогресс начинает угрожать жизням людей, его нужно искусственно тормозить с применением любых средств, включая ликвидацию носителей потенциальной угрозы. В повести «Жук в муравейнике» (1979–1980) [11] мы видим развитие ситуации, при котором у беспощадного Рудольфа Сикорски не остается другого выхода, кроме как убить человека, считающегося «автоматом» могущественных инопланетян. Позднее Борис Натанович вспоминал с некоторой горечью:

«Мы писали трагическую историю о том, что даже в самом светлом, самом добром и самом справедливом мире появление тайной полиции (любого вида, типа, жанра) неизбежно приводит к тому, что страдают и умирают ни в чем не повинные люди, — какими благородными ни были бы цели этой тайной полиции и какими бы честными, порядочнейшими и благородными сотрудниками ни была эта полиция укомплектована» [12].

Итак, в утопии появляется «тайная полиция» — Комиссия по контролю (или КОМКОН-2), которую возглавляет разведчик-резидент из СГБ с опытом убийства людей. И вполне предсказуемо, что чем дальше, тем больше КОМКОН-2 в силу специфики своей работы вмешивается в дела ученых, включая историков науки, — в той же повести Стругацкие блестяще описали конфликт Сикорски с Айзеком Бромбергом, которого вполне можно назвать представителем «системной оппозиции».

В следующей повести «Волны гасят ветер» (1985–1986) [13] мы наблюдаем, как эта организация разрослась до «галактических» размеров, причем ее кадровый состав пополняется за счет Прогрессоров — специалистов по тайному влиянию на развитие инопланетных рас. Здесь уместно процитировать фрагмент, в котором описывается встреча Максима Каммерера с новым сотрудником Тойво Глумовым:

«По профессии Тойво Глумов был Прогрессором. Специалисты говорили мне, что из него мог бы получиться Прогрессор высочайшего класса, Прогрессор-ас. У него были блестящие данные. Он великолепно владел собой, он обладал исключительным хладнокровием, редкостной быстротой реакции, и он был прирожденным актером и мастером имперсонации. И вот, проработав Прогрессором чуть больше трех лет, он без всяких на то видимых причин подал в отставку и вернулся на Землю. <…>

Он возник передо мною в декабре 94 года, исполненный ледяной готовности вновь и вновь отвечать на вопросы, почему он, такой многообещающий, абсолютно здоровый, всячески поощряемый, бросает вдруг свою работу, своих наставников, своих товарищей, разрушает тщательно разработанные планы, гасит возлагавшиеся на него надежды… Ничего подобного я, разумеется, спрашивать у него не стал. Меня вообще не интересовало, почему он не хочет более быть Прогрессором. Меня интересовало, почему он вдруг захотел стать Контрпрогрессором, если можно так выразиться.

Ответ его запомнился. Он испытывает неприязнь к самой идее Прогрессорства. Если можно, он не станет углубляться в подробности. Просто он, Прогрессор, относится к Прогрессорству отрицательно. И там (он показал большим пальцем через плечо) ему пришла в голову очень тривиальная мысль: пока он, размахивая шпагой, топчется по булыжнику Арканарских площадей, здесь (он показал указательным пальцем себе под ноги) какой-нибудь ловкач в модном радужном плащике и с метавизиркой через плечо прохаживается по площадям Свердловска» [14].

На самом деле, это приговор всей утопии, придуманной Стругацкими, в целом. Мир победившего сциентизма не сумел создать адекватную систему сдержек и противовесов между наукой и интересами общественной безопасности; вместо этого он привлек к контролю над передовыми разработками людей, доказавших свою беспощадность на территории «варварских» планет.

Институт «прогрессорства» в таком случае становится инкубатором для производства вирусов архаики, которые способны погубить здоровый организм цивилизации. И в финале повести «Волны гасят ветер» мы видим промежуточный итог распространения инфекции: Тойво Глумов всерьез предлагает уничтожить ростки нового — люденов, представляющих собой следующий этап в эволюции человека как вида.

Что могло бы служить основой для системы сдержек и противовесов? Братья Стругацкие не дают однозначного ответа, оставив его на усмотрение читателя. Но они же устами персонажа Леонида Андреевича Горбовского, воплощающего «интеллигентность в самом высоком смысле этого слова», предложили нам подумать над категорическим императивом: «Из всех возможных решений выбирай самое доброе. Не самое обещающее, не самое рациональное, не самое прогрессивное и уж, конечно, не самое эффективное — самое доброе!» [15].

Может ли быть доброй наука? Можно ли быть добрым в науке? Нам придется искать ответы самостоятельно — теперь, увы, без братьев Стругацких.

Антон Первушин

Стругацкий Б. Н. Равнение на прогрессоров // ТрВ-Наука, № 100 от 27 марта 2012 года
Словосочетания «Мир-В-Котором-Нам-Хочется-Жить» и «Мир-В-Котором-Я-Хотел-бы-Жить-и-Работать» Б. Н. Стругацкий использовал во множестве интервью, которые давал в период с 1998 по 2012 годы.
Миром Полдня (Полудня) принято называть мир коммунистического будущего, описанный в ряде текстов, которые связаны хронологически: от романа «Страна багровых туч» (1959) через сборник новелл «Полдень, XXII век (Возвращение)» (1960–1963) до повести «Волны гасят ветер» (1986).
Стругацкий А., Стругацкий Б. От бесконечности тайн к бесконечности знаний // Техника — молодежи. 1961.№ 10. С. 6.
Стругацкий А., Стругацкий Б. Стажеры. М.: Молодая гвардия, 1962.
Глава под названием «Президиум ЭСМ» впервые была опубликована в книге: Неизвестные Стругацкие. От «Страны багровых туч» до «Трудно быть богом»: черновики, рукописи, варианты / сост. С.Бондаренко. Донецк: Сталкер, 2005. С. 275–287.
Стругацкий А., Стругацкий Б. Беспокойство // Измерение Ф. 1990. № 3. С. 6–15.
Стругацкий Б. Комментарии к пройденному: «Улитка на склоне» / «Беспокойство» // Если. 1999. № 1–2. С. 270–271.
Стругацкий А., Стругацкий Б. Обитаемый остров. М.: Детская литература, 1971.
Стругацкий А., Стругацкий Б. Далекая Радуга // Новая сигнальная. М.: Знание, 1963. С. 50–156.
Стругацкий А., Стругацкий Б. Жук в муравейнике // Знание — сила. 1979. №№ 9–12. 1980. №№ 1–3, 5–6.
Стругацкий Б. Комментарии к пройденному: «Жук в муравейнике» // Если. 1999. № 3. С. 307.
Стругацкий А., Стругацкий Б. Волны гасят ветер // Знание — сила. 1985. №№ 6–12. 1986. №№ 1, 3.
Стругацкий А., Стругацкий Б. Волны гасят ветер // Знание — сила. 1985. № 6. C. 48.
Стругацкий А., Стругацкий Б. Волны гасят ветер // Знание — сила. 1986. № 1. С. 48.


Отсюда: www.trv-science.ru/2018/04/sumerki-utopii/

@темы: Ссылки, Беспокойство, «Обитаемый остров», «Стажёры», «Волны гасят ветер», «Жук в муравейнике», «Далёкая Радуга», Улитка на склоне, Б.Стругацкий, Комментарии к пройденному, Президиум ЭСМ,

---

Любопытно

[silent-gluk]

Интрига рассказывания: «Волны гасят ветер» Стругацких и «Солярис» Лема
12.07.2016 / № 208 / с. 12–13 / Екатерина Задирко / Книжная полка /

Екатерина Задирко, выпускница Института филологии и истории РГГУ

На первый взгляд сопоставление творчества братьев Стругацких и Станислава Лема может показаться тривиальной задачей. Однако до настоящего времени оно не шло дальше указания на сходство тем и ситуаций и объяснялось влиянием Лема на Стругацких. Так, «Страну багровых туч» сравнивали с «Астронавтами», «Попытку к бегству» — с «Эдемом», «Улитку на склоне» — с «Рукописью, найденной в ванне» и т. п.

Поиск параллелей — дело увлекательное, но им далеко не исчерпывается сравнение. Интересно, что сам Борис Стругацкий неоднократно подчеркивал, что никакого влияния Лем на них с братом не оказывал, а переводы они читали «только месяцы и годы спустя после того, как „соответствующая“ вещь АБС была уже написана и даже напечатана» [1].

В то же время переписка соавторов обнаруживает расхождение с позднейшими воспоминаниями. Из нее видно, что знакомство Стругацких с тем или иным романом Лема зачастую предшествует созданию «параллельного» текста [2].

Но если мы всё же примем свидетельства Б. Стругацкого во внимание и попытаемся обнаружить общность творческих методов писателей, которая лежит глубже простых заимствований, то такая постановка вопроса позволит обратить внимание на два аспекта их произведений. Они, несмотря на свою очевидность, почти не становились предметом исследования: конструктивный (в первую очередь сюжетный) и рецептивный. Как рассказывается та или иная история и как устройство повествования определяет нашу реакцию на нее?

Новый ракурс исследования требует и новой методологии: для того чтобы увидеть эти аспекты во взаимосвязи, мы обратимся к категории интриги, предложенной Полем Рикёром в работе «Время и рассказ». Интрига, по мысли французского философа, «объединяет в целостную и законченную историю разнообразные разрозненные события, схематизируя таким образом… значение, которое приписывается рассказу, взятому как целое» [3].

Она сочетает хронологическое измерение рассказа (последовательность эпизодов) и нехронологическое — временную целостность, способность истории быть понятой целиком. Интрига имеет две существенных характеристики: во-первых, это схематизм, который Рикёр видит в объединении «обстоятельств, характеров, эпизодов, превратностей судьбы, ведущих к развязке» [4], а во-вторых, традиционность, которая означает соотнесенность с жанром или отдельным выдающимся образцом.

В настоящей статье мы бы хотели представить краткое сравнительное описание интриги на примере романов «Волны гасят ветер», который Стругацкие оценивали как итоговый в т. н. цикле Полудня, и «Солярис», который воспринимается самим автором и читателями как наиболее значительный в творчестве Лема.

Роман «Волны гасят ветер» соотносится с жанром полицейского романа: пара «следователей», Максим Каммерер и Тойво Глумов, ищут связь между разными необъяснимыми происшествиями в попытке найти доказательства деятельности сверхцивилизации Странников на Земле.

Тойво, подобно герою-полицейскому, воспринимает расследование как «войну за справедливость» [5], поскольку последовательно отрицает возможность «прогрессирования» других рас, включая свою собственную. В его враждебности к Странникам просматривается сходство с противостоянием между сыщиком и преступником, приобретающим черты сверхчеловека (например, Шерлоком Холмсом и Мориарти), и обнажается мифопоэтический смысл детективного сюжета как борьбы «полярных жизненных позиций, которая восходит к архаическому столкновению Хаоса и Порядка» [6].

В результате постепенного зарождения новой расы внутри человечества это деление проблематизируется, так как Тойво Глумов оказывается одним из люденов, то есть «преступников», за которыми он же и охотился. Опровержение бинарного устройства мира актуально для героев, но не для повествователя и читателя, которому уже в начале косвенно сообщается о той роли, которую Тойво играет в описываемых событиях, соответственно, внимание фокусируется на конфликте его готового мировоззрения со становящимся миром.

Большое Откровение выступает в качестве испытания, которое необратимо меняет Тойво — исходя из этого можно предположить, что в основе его истории лежит лиминальная (от лат. līmen — порог) сюжетная схема, подразумевающая переход героя из одного статуса в другой путем испытания смертью и восходящая к ритуалам инициации [7]. Первой фазой, обособлением, является уход Тойво из прогрессоров и превращение, по выражению Каммерера, в контрпрогрессора, радикальный отказ от прошлого и пламенная приверженность новой идее, которая, однако, почти не находит отклика у других сотрудников КОМКОНа-2, кроме Максима.

Затем следует фаза «искушения», в течение которой Тойво методически прорабатывает ЧП в поисках следов Странников. Сам герой уверен в своей правоте, однако его позиция не выдерживает столкновения с действительностью: свою принадлежность к люденам он переживает как крушение всей системы ценностей. Тойво прямо заявляет Максиму, что «превращение в людена — это… смерть» [8].

Финальную фазу, преображение, можно рассматривать и как гибель, если исходить из человеческой перспективы, и как успех, если смотреть с позиции люденов, заинтересованных в увеличении своего сообщества. Сама перемена нам не показана, между документами до превращения и после — лакуна в несколько месяцев, соответственно, о его причинах можно только гадать.

Сообщенные читателю факты о характере Тойво заставляют сомневаться в том, что его могли принудить или убедить стать люденом, следовательно, его решение — результат свободного выбора. Оказывается, что тайна не только в природе людена, но и человека, однако, в отличие от первой, к пониманию ее можно приблизиться в процессе рассказывания.

Перипетийная схема сюжета, движимая потенциалом человеческой личности и состоящая, по мысли В. Тюпы, в «чередовании… моментов утаивания и узнавания, сокрытия и откровения» [9], в «Волны гасят ветер» обуславливает развернутость первых двух фаз, в то время как в традиционной лиминальной интриге умирание и преображение обычно описаны гораздо более подробно.

Одновременно с псевдополицейским сюжетом в «Волны гасят ветер» актуализируется еще одна повествовательная традиция — исповедальная, так как Максим расщеплен на деятеля и повествователя и способен помыслить не только Другого, но и себя самого в качестве героя.

Роман начинается с фразы, предполагающей дальнейшую ретроспекцию: «Меня зовут Максим Каммерер. Мне восемьдесят девять лет» [10], между тем центральное место в повествовании занимает судьба Тойво, что заставляет относить автобиографический зачин не к Максиму-герою, а к повествователю.

Заинтересованное и непредвзятое рассказывание можно расценивать как поступок, придающий цельный смысл его биографии: «Я сказал. Всё, что мог, и всё, что сумел сказать» [11]. Читателю предоставляется высокая степень свободы в восстановлении фабулы, поскольку большую часть текста составляют разные вставные тексты: рапорты-доклады, записки, письма, а также драматизированные диалоги, в письменной форме передающие фонограммы, — связи между которыми он должен установить самостоятельно. Сходные функции пунктирного воспроизведения детективной схемы мы видим в романе Лема «Солярис», где невозможно установить однозначные приметы того или иного криминального жанра. Крис Кельвин, прибывая на Станцию, сталкивается со странным поведением ее обитателей и узнает о смерти одного из них, доктора Гибаряна, а затем становится свидетелем появления т. н. гостей, существ, копирующих людей.

В начале, до прихода собственного «гостя», Кельвин расспрашивает Снаута и Сарториуса о произошедшем, но это оказывается неэффективным, поскольку факты не складываются в непротиворечивую целостную картину. Сарториус иронически комментирует его действия: «Я думал, что вы следователь или полицейский. <…> Вы допрашиваете меня, будто я по меньшей мере нахожусь под подозрением» [12].

«Полицейское» поведение, так же как в «Волны гасят ветер», полностью девальвируется. Интуиция, а не рациональное мышление становится доминирующим способом ориентации в мире, где привычные объяснительные модели не работают: установление «виновника» и выдвижение относительно правдоподобной гипотезы не дает никакого достоверного знания о намерениях Соляриса.

В финале соприкосновение Кельвина с Океаном происходит вне сознания, и этот опыт не подлежит вербализации и рационализации: «Погруженный в созерцание, окаменевший, я опускался в недосягаемые глубины и, теряя самого себя, сливался с жидким, слепым гигантом. Я прощал ему всё, без малейшего усилия, без слов, без мыслей» [13].

Повествование в «Солярисе» ведется от первого лица, так что знание читателя ограничено кругозором главного героя. Такая структура сосредотачивает интерес на внутренних изменениях Кельвина в результате вмешательства Океана в его сознание и демонстрирует неустранимую замкнутость человека на самом себе. Один из героев, Снаут, прямо говорит об этом: «Мы не ищем никого, кроме человека. Нам не нужны другие миры» [14]. Отношения Кельвина с Хэри представляют проекцию его контакта с Океаном, поэтому перипетии, «приближающие и удаляющие момент проникновения в тайну» [15], лежат одновременно в рассказываемой истории и в процессе ее чтения: первые состоят в сюжетных поворотах истории с Хэри, а вторые — в чередовании рассказа о происходящем на Станции и выдержек из книг и документов, посвященных изучению Соляриса. Они вводят читателя в общее ментальное пространство человечества, столкнувшегося с феноменом разумной планеты.

Станислав Лем отмечал, что в романе «необычайно важной была вся сфера размышлений и познавательно-гносеологических проблем, которая крепко увязывалась с соляристической литературой и самой сущностью соляристики» [16], однако различные гипотезы превращаются в источник художественного интереса только в сопоставлении с личными испытаниями Криса, приходящего в конце к собственному ответу на вопрос о смысле контакта.

Как и в романе Стругацких, непостижимая до конца тайна человеческой личности вскрывается при встрече с необъяснимым вовне: внутренний мир Снаута, Сарториуса и Гибаряна доступны читателю только на основании наблюдений и умозаключений Кельвина.

Это свидетельствует, с одной стороны, о неповторимости присутствия «я» в мире, а с другой — о неизбежности экзистенциального испытания личности. Оно не разворачивается в лиминальный сюжет, вложенный в перипетийный, поскольку повествователь и деятель соединены в одном лице, но постоянно возобновляется и проецируется на дальнейший жизненный путь Кельвина.

Таким образом, повествование в романах Стругацких и Лема включает рудименты детективного жанра как дискредитируемые образцы поведения героя. Кроме того, они выступают как элементы стратегии рассказывания, неадекватной неоднозначности изображенного мира.

Явления действительности, первоначально воспринимаемые как сюжетная загадка, получают статус бытийной тайны, которая становится конститутивным фактором человеческой биографии, придающей, как в случае Тойво Глумова, цельность прошлому или, как в случае Кельвина, определяющей будущее.

Художественное время также неоднородно и требует от нас сотворческих усилий по созданию цельной истории. В романе «Волны гасят ветер» хронология выстраивается с помощью дат, проставленных на документах, и охватывает период с 93 по 126 год, однако Большое Откровение разворачивается в течение 99-102 годов, когда происходит открытие люденов и их отделение от остального человечества.

Более поздние письма Майи Глумовой к Максиму, помеченные 125 и 126 годами предстают как обоснование написания мемуара, в котором создается подлинный образ Тойво-человека, не искаженный домыслами и слухами, а «Меморандум Бромберга» от 3 июня 94 года избирается повествователем как отправная точка рассказа: «С него всё и началось. С него начну и я» [17].

Составная форма мемуара позволяет свести к минимуму протяженность повествуемых промежутков времени между документами, акцентировав внимание на их качественном наполнении. Они представляют собой рассказы о событиях, в которых Максим непосредственно участвовал, или реконструкций, принадлежащих его воображению: они либо создаются непосредственно в процессе рассказывания (как в случае эпизода в Малой Пеше или разговора Тойво и Гриши Серосовина), либо аккумулируют неустановленное множество аналогичных эпизодов (например, разговор Тойво с Асей), что способствует ценностной концентрации биографического времени. Точка же, из которой он повествует, лежит вне времени истории, в ней завершается и большая историческая эпоха, и частная жизнь Тойво.

В романе Лема момент действия также понимается как переломный, поскольку едва ли не все мыслимые подходы к Океану исчерпаны: «Вероятно, мы находимся на поворотном этапе истории, думал я. Решение отступить, отойти могло быть актуальным сейчас или в недалеком будущем. <…> Само существование мыслящего исполина всегда будет волновать человека» [18].

Кельвин вписывает себя как исследователя в историю изучения планеты, сопоставляя ее основные вехи со своей жизнью, так что время рассказа становится этапом поиска ответа на гносеологический и коммуникационный вызов, который Солярис бросает человечеству. Оно располагается между полетом Кельвина, длившимся 16 месяцев, и неизвестным будущим, которое наступит после получения ответа с Земли, и занимает около двух месяцев.

Это время заполнено событиями неравномерно, так как периоды интенсивного размышления над загадкой «существ Ф» сменяются «пустотами»: «А дни тянулись — однообразно, сонно, бесцветно, принося с собой тоскливое отвращение ко всему» [19]. Такая переменчивость ритма напоминает развитие соляристики, в котором за периодами энтузиазма следует разочарование и продолжение научных изысканий по инерции, а последующие открытия невозможно предсказать.

Как видим, в центре повествовательного интереса обоих произведений — человеческая личность, раскрывающаяся в неповторимой ситуации столкновения с «чужим». Интрига выстраивается за счет преобразования известных жанров и повествовательных ходов: нельзя рассказывать о встрече с неизвестным известными способами, следовательно, мы как читатели должны отказаться от вменения истории готовых смыслов. Именно испытание границ человеческой природы и является наиболее существенным пунктом схождения Стругацких и Лема как писателей-фантастов.

1. Стругацкий Б. Н. Интервью длиною в годы: по материалам офлайн-интервью. М.: ACT, 2009. С. 83.

2. См.: Снигирев А. В. «Астронавты» в «стране багровых туч»: еще раз о проблеме «Стругацкие — Лем» // Уральский филологический вестник. 2015. № 2. С. 175–182. — (Русская литература XX-XXI веков: направления и течения).

3. Рикёр П. Время и рассказ. Т. 1. Интрига и исторический рассказ. М., СПб.: Университетская книга, 1998. С. 8.

4. Там же. С. 84.

5. Кириленко Н. Н., Федунина О. В. Классический детектив и полицейский роман: к проблеме разграничения жанров // Новый филологический вестник. 2010. № 3. Том 14. — Режим доступа: cyberleninka.ru/article/n/klassicheskiy-detekti..., свободный.

6. Тамарченко Н. Д. Детективная проза // Поэтика: словарь актуальных терминов и понятий. М.: Издательство Кулагиной: Intrada, 2008. С. 56.

7. См.: Тэрнер В. Символ и ритуал / сост. и автор предисловия В. А. Бейлис; отв. ред. Е. Мелетинский. М.: Наука, 1983. — (Исследования по фольклору и мифологии Востока); Геннеп А., ван. Обряды перехода: систематическое изучение обрядов / пер. с франц. Ю. Е. Ивановой, А. В. Покровской. М.: Издательская фирма «Восточная литература» РАН, 1999. — (Этнографическая библиотека); Тамарченко Н. Д. Испытания сюжет // Поэтика: словарь актуальных терминов и понятий / гл. науч. ред. Н. Д. Тамарченко. М.: Издательство Кулагиной: Intrada, 2008. С. 86.

8. Стругацкий А. Н., Стругацкий Б. Н. Волны гасят ветер / Собр. соч.: в 10 т. М.: Текст, 1993. Т. 10. Жук в муравейнике ; Волны гасят ветер: повести ; Отягощенные злом, или Сорок лет спустя: роман. С. 313.

9. Тюпа В. И. Интрига как нарратологическая универсалия. Универсалии русской литературы. Вып. 5. Воронеж: ИПЦ «Научная книга», 2013. С. 44.

10. Стругацкий А. Н., Стругацкий Б. Н. Указ. соч. С. 176.

11. Там же. С. 316.

12. Лем С. Солярис // Собр. соч.: в 10 т. М.: Текст, 1992. Т. 2. Солярис: роман; Возвращение со звезд: роман. С. 41–42.

13. Там же. С. 181.

14. Там же. С. 66.

15. Тюпа В. И. Введение в сравнительную нарратологию: научно-учебное пособие для самостоятельной исследовательской работы. М.: Intrada, 2016. С. 67.

16. Лем С. Кинематографические разочарования // Так говорил… Лем / С. Лем; пер. с польск. В. Борисова, В. Язневича. М.: Эксмо: АСТ : Хранитель, 2006. С. 181–182.

17. Стругацкий А. Н., Стругацкий Б. Н. Указ. соч. С. 181.

18. Лем С. Солярис. С. 154.

19. Там же. С. 161.

Отсюда: www.trv-science.ru/2016/07/intriga-rasskazyvani...

@темы: Ссылки, «Волны гасят ветер», Б.Стругацкий, off-line интервью, Интервью длиной в годы

---

Любопытно

[silent-gluk]

Солярис начинается в субботу, или 45 лет «Пикника на обочине»
20.06.2017 / № 231 / с. 14 / Максим Борисов / Наука и фантастика /

«Вы спросите меня: чем велик человек? — процитировал он. — Что создал вторую природу? Что привел в движение силы, почти космические? Что в ничтожные сроки завладел планетой и прорубил окно во Вселенную? Нет! Тем, что, несмотря на всё это, уцелел и намерен уцелеть и далее».

Братья Стругацкие, Пикник на обочине


Максим Борисов

Безусловно, повесть Стругацких «Пикник на обочине» — самая «эмблемная» и всеми «растасканная» (особенно если исключить поздние, более объемные, «стереоскопичные» и «общелитературные» романы братьев, пришедшие к нам только с перестройкой, и забыть светло любимый всеми «Понедельник начинается в субботу» наряду с приобретающим всё более мазохистское звучание в новых реалиях «Трудно быть богом»). Из «Пикника» посыпались и компьютерные игрушки, и последовавший за ними цикл книг-перепевов, и названия рок-групп, и многочисленные литературные «хождения за опасными артефактами», и теперь вот-вот начнет выходить американский сериал, который ждут кто с нетерпением, кто с содроганием… Это объективно самая переводимая повесть Стругацких и самая привечаемая на Западе.

Рецепт и история написания «Пикника» довольно просты, что, конечно, не лишает замысел элегантности. Самая первая формулировка: «…После посещения пришельцев остатки хлама, брошенного ими, — предмет охоты и поисков, исследований и несчастий…» Как вспоминает сам Борис Стругацкий в «Комментариях к пройденному» [1] , повесть была задумана в феврале 1970 года и написана «в три захода» в январе — ноябре 1971-го, а «почти не изуродованный» ее журнальный вариант без особых проблем пришел к читателям в конце лета 1972-го в ленинградской «Авроре». Исключительные мытарства начались лишь в связи с книжной публикацией, они продолжались восемь лет, но это уже совсем другая история… Не менее драматичной была, кстати, и история «экранизации» «Машины желаний» — «Сталкера» тогда же в 1970-х, но совсем по иным причинам, связанным в первую очередь с творческим видением Андрея Тарковского. Вероятно, оно того стоило (как ни жаль сил и нервов братьев, переписывавших сценарий бесчисленное количество раз). Еще Борис Натанович закономерно гордился введенным (и в том числе с помощью Тарковского, разумеется) в русский язык словом «сталкер» (которое придумалось при написании самой повести далеко не сразу). Чем-то эта гордость сродни похвальбе Достоевского, который утверждал, что ввел в оборот «стушевался», впервые употребив словечко в «Двойнике».

Неясно, опирались ли Стругацкие на «Регистр НФ-идей» Генриха Альтова (составлявшего его начиная с 1964 года [2]), но делали они всё «по науке». Идея быстро минула этап «первоначального контакта» и разрослась до описания целого социума, многие годы живущего в новой реальности, развивающегося вместе с ней (хотя, как это бывает обычно, для 90% человечества новая реальность остается незамеченной). Столь же закономерна и подача всей этой ситуации глазами «обитателей дна», простых парней, непосредственным образом вляпывающихся в неведомое. Еще эффектнее было всё это чуть приправить-приперчить взглядами ученых, полицейских, гангстеров, ооновцев и представителей спецслужб. В результате писатели, конечно, попали в ловушку и столкнулись в конце концов со сверхбдительной советской цензурой и критикой, неприязненно отнесшейся к описанию реалий «некой англоязычной глубинки» из «мира чистогана» (пусть и вполне бичуемого советскими писателями) и к грубой лексике его обитателей (бесконечно вычищавшейся при выходе злополучного сборника «Неназначенные встречи»).

Итак, человечество столкнулось с Неведомым, разверзшимся буквально «на заднем дворе», и испытало закономерный шок. От этого оно, разумеется, не стало лучше, не стало размышлять о вечном и не потянулось к знаниям, напротив, в результате катаклизма наружу полезла вся та мерзость, что только и ждет подходящего часа (Станислав Лем говорил об «усилении крайностей человеческого поведения»). Вместе с тем опасная Зона не была однозначно закрыта и отторгнута, и вот мир всё больше и больше приучается с ней сожительствовать, вбирать места Посещения в себя и пытаясь как-то это всё изучить и использовать, хотя успехи в этом направлении самые мизерные — вот и русский «зашелец» Кирилл, который смотрит на всё исключительно глазами ученого и гуманиста, гибнет еще в первой главе, на чем этот «дискурс» (привычный для более традиционной НФ) почти и обрывается.

Конечно, это вполне себе «пробирающая» констатация принципиальной невозможности понять высший разум, тщеты любых интеллектуальных усилий в этом направлении (где всё ограничивается лишь установлением «самого факта Посещения»), попыток освоить чуждые технологии (несмотря на отдельные продвижения, что тоже вполне закономерно). Всё это гораздо безнадежнее и беспросветнее (а стало быть, еще дистиллированнее и по-своему честнее), чем в написанном десятилетием ранее «Солярисе» Лема. Ведь разумный океан Соляриса по крайней мере обратил свое внимание на человека и пытался его по-своему изучить и протестировать, и «фидбэк» там какой-то наблюдался… «Пикник» в самом польском фантасте (по его признанию) пробуждал что-то вроде зависти, «как если бы я сам должен был его написать» [3].

Разумеется, и «Солярис» не о том, насколько хороши или дурны наши «протоколы для встреч с неведомым», он о том, что мы несем в себе, отправляясь в дальний путь, что хотим найти и хотим ли найти что-либо, кроме самого себя. Точно так же из замечательного антуража «Пикника» не сразу и не вполне ожидаемо вылупляется нечто большее: «Ты должен сделать добро из зла, потому что его больше не из чего сделать». Научной фантастике претит мистика, но без точно отмеренной ее дозы никак не обойтись. Впрочем, где тут допустимая грань? Оживающие мертвецы-зомби (с яростью выкорчевываемые советскими редакторами), байки о «статистических несообразностях» вокруг беженцев, покидавших свой родной Хармонт… Лем, написавший в 1975 году чудесное эссе, послужившее позднее послесловием к польскому и немецкому изданиям «Пикника» [4], выражает необыкновенный энтузиазм по поводу замысла Стругацких, увлеченно сочиняет свой собственный меморандум на эту тему, но с явным неудовольствием обсуждает «волшебно-сказочную» концовку, оказавшуюся позже столь центральной в «Сталкере» (неудивительно, что рационального Лема не приводил в восторг и фильм Тарковского по его «Солярису»).

Из чисто технического замысла вылупляется несколько инородный для прочих нечеловеческих чудес Зоны и резко «повышающий ставки» Золотой Шар, исполняющий любые желания (что наверняка чувствовали и все советские читатели того времени). Разумеется, точно так же, как мы обречены так никогда и не узнать, какими же были пришельцы «Пикника» (ибо раскрытие этого момента оказалось бы явной пошлостью), мы не узнаем доподлинно, действительно ли Шар исполнял и исполнил желания (тем более ЛЮБЫЕ, что тоже заведомая пошлость), но это и неважно, тут главное понять, как вообще что-то желать и можно ли вообще «разработать алгоритм счастья». Было бы утонченнее предположить, что ни Шар, ни комната ничего на самом деле не исполняют, всё лишь простые совпадения и ироническая насмешка. Собственно в «Пикнике» заветное желание отягощено последней кровавой подлостью, обессмысливающей и компрометирующей порыв, а в «Сталкере» никто, кажется, и не собирался ничего желать (даже «счастья для всех даром»), стремясь лишь поразмышлять о праве на существование в нашем больном мире подобного сверхопасного артефакта. Профессор, который давно не ученый (его просто не интересуют исследования Зоны), типичный «интель» с жесткими рецептами а-ля «Хищные вещи века», и скучающий Писатель, которого, кажется, давно не интересует уже вообще ничего, в конце концов подпадают под обаяние невразумительного Сталкера, ищущего во всем этом тумане и бездушии внечеловеческий этический ориентир и хоть какую-то надежду для всего человечества (заметим, что в самом «Пикнике» практически никакого религиозного осмысления Посещения не происходит вообще, кроме, пожалуй, курьезных усилий Гуталина, скупающего артефакты для последующего возвращения их в Зону).

Вероятно, «Сталкер» в этом смысле органичнее и концентрированнее «Пикника», но, увы, утратил при этом маркировку «социальная фантастика», ограничившись несколькими утрированными фигурами и неизбывной философией…

Максим Борисов
Впервые опубликовано на сайте «Год литературы»
(godliteratury.ru/projects/strugackie-piknik-na-...)

1. biography.wikireading.ru/175632

2. www.altshuller.ru/rtv/sf-register0.asp

3. bvi.rusf.ru/lem/lem_golo.htm

4. fan.lib.ru/a/ashkinazi_l_a/text_2130.shtml

Отсюда: www.trv-science.ru/2017/06/45-let-piknika-na-ob...

@темы: Ссылки, Сталкер, Понедельник начинается в субботу, «Трудно быть богом», «Хищные вещи века», Машина желаний, «Пикник на обочине», Б.Стругацкий, Комментарии к пройденному, Неназначенные встречи

---

Любопытно

[silent-gluk]

Гамлет из Арканара
07.02.2023 / № 371 / с. 12–13 / Владимир Борисов / Наука и фантастика / 1 Comment

Владимир Борисов

Ничто не предвещало изменения погоды. Они были молоды и полны задора; в стране, казалось, действительно «жить стало веселее»; читатели тепло принимали каждую новую их книжку 1… Поэтому ничего удивительного не было в том, что писатели задумали написать веселую авантюрную историю с приключениями и хохмами, с мушкетерами и пиратами. Поселить на другой планете наблюдателя Земли, пусть он «снимает квартиру у г-на Бонасье и занимается тасканием по городу, толканием в прихожих у вельмож, выпитием в кабачках, дерется на шпагах (но никого не убивает, за ним даже слава такая пошла), бегает за бабами и пр.». Так писал Аркадий Стругацкий брату Борису в марте 1963 года, начиная обсуждение сюжета новой повести «Седьмое небо».

А погода вдруг начала портиться. Началось вроде бы с пустяков, с критических замечаний о «мазне» художников-абстракционистов, и буквально за пару месяцев разверзлись такие хляби небесные, что впору было предположить: уж не закрутилась ли кинопленка жизни в обратную сторону? Методы борьбы с формализмом (и прочими «измами» в литературе и искусстве) были отработаны еще в 1930-х годах, и динозавры пролеткульта и соцреализма с удовольствием продемонстрировали их на молодых «зарвавшихся» мастерах пера, кисти и резца. После совещания секции научно-фантастической и приключенческой литературы 26 марта 1963 года в Москве, на которой Александр Казанцев врезал по «абстракционисту в литературе» Генриху Альтову, осмелившемуся «выступить против постулата скорости света Эйнштейна», а значит, по мнению маститого автора, играющего тем самым на руку фашизму (бульдозерная логика в действии!), Аркадия Стругацкого, ранее ратовавшего за «повесть без современных проблем в голом виде», уже не пришлось убеждать в том, что в башне из слоновой кости не отсидеться.

Это время стало для братьев Стругацких временем мучительного осознания истин, которые теперь, с расстояния пройденных лет, кажутся простыми и ясными, но вовсе не были очевидными тогда. Им стало понятно, что не стоит строить иллюзий относительно устремлений властных структур, что смысл, который вкладывали в понятие коммунизма сами писатели (свободный мир творческих людей), разительно отличается о того, что под этим подразумевают идеологи, для которых коммунизм хорош тем, что при нем народ дружно выполняет любое постановление партии и правительства, а шаг в сторону по-прежнему считается побегом.

Стало ясно также, что показателем свободы в обществе является отношение власти к творческой интеллигенции. В польском литературоведении мне встретилась интересная метафора. Там при описании времен соцреализма власть принято называть «меценатом». И действительно, в те времена щедрая поддержка оказывалась тем, кто «правильно понимал политику партии и правительства». Но в отличие от обычного меценатства дело не ограничивалось только поддержкой. Тех, кто не вписывался в квадратуру круга идеологических установок, начинали гнобить. И Стругацкие решили показать, к чему может привести такое отношение к творческому люду. Намекнуть «лысому дураку», что неуклюжее маневрирование и потакание низменным вкусам заканчивается смещением правителя. Намек не был услышан. И прогноз блистательно исполнился смещением Хрущёва со всех занимаемых постов в октябре 1964-го. (История ничему не учит, и через четверть века сценарий повторится, а Горбачёв пойдет по стопам «кукурузника».)

Но это будет потом, а пока Стругацкие оперативно разрабатывают план «Наблюдателя» (бывшее «Седьмое небо») и приступают к его реализации. Работают споро: в апреле — план, а в июне 1963-го уже написан первый вариант повести, к тому времени еще раз изменившей название. Журнал «Москва» отказался печатать повесть, снисходительно объяснив авторам, что фантастику не публикует, зато на удивление легким был ее путь в издательстве «Молодая гвардия», обеспеченный, впрочем, умелой политикой замечательного редактора Белы Григорьевны Клюевой. И вот 25 мая 1964 года сборник Стругацких, включающий новую повесть «Трудно быть богом», был подписан в печать.

Хорошо помню, сколь мучительным было мое первое знакомство с этой книгой. Навестив Сашу Лукашина, гостившего в нашей деревне, я увидел, что он увлеченно читает какую-то книжку, повизгивая от восторга. Показав на минуту обложку, он более уже не обращал на меня внимания, и мне пришлось пару часов ходить вокруг него кругами в ожидании своей очереди на чтение. Зато потом я был вознагражден…

Мы были не одиноки. Повесть моментально завоевала признание широких читательских кругов. По результатам анкетирования, которое проводил Клуб любителей фантастики МГУ в 1967 году, повесть «Трудно быть богом» уверенно заняла первое место во всех группах (опрашивались школьники, студенты, критики и журналисты, писатели-фантасты, научная интеллигенция; всего 1400 человек). Каждый находил в ней свои прелести: увлекательный сюжет, приключения, антитоталитарные выпады, стилевые и языковые находки. В среде фэнов многочисленные обороты и выражения («почему бы благородному дону…», «хвостом тя по голове!» и т. п.) повести надолго стали своеобразным ключом-паролем для определения «свой-чужой»: достаточно было произнести или распознать такую фразу, чтобы обрести незримую симпатию собеседника. Даже сейчас, спустя почти шестьдесят лет после выхода, ключевые проблемы повести вызывают споры и дискуссии…

Замечу также, что «Трудно быть богом» переведена на 26 языков, это одно из самых известных за рубежом произведений отечественной фантастики, по количеству переизданий в других странах уступающее лишь другой книге Стругацких — «Пикнику на обочине». Правда, нужно сказать, что в переводах довольно часто встречаются искажения смысла, сокращения, упрощения…

Однако далеко не все встретили «Трудно быть богом» восторженно. Господствующая тогда в Советском Союзе идеологическая система не могла не обнаружить в повести настораживающие отклонения от генеральной линии партии и соответственно отреагировала на это. В программной статье видного представителя фантастики «ближнего прицела» Владимира Немцова «Для кого пишут фантасты?», опубликованной в газете «Известия», Стругацкие обвинялись в том, что повесть направлена против интернациональной помощи «отсталым народам», в использовании «тарабарского языка», в описании «пьяных оргий и сомнительных похождений». В защиту писателей выступил Иван Ефремов, назвавший доводы Немцова «нелепейшими обвинениями». Видимо, ряд писем с поддержкой позиции Стругацких тогда не пробился на страницы прессы (лишь много позже было опубликовано письмо известной переводчицы Норы Галь тех лет, убедительно доказывавшей уместность и оригинальность стилевых находок писателей, о которых столь нелестно отзывался Немцов).

Был нанесен удар и из калибра покрупнее. Академик Юрий Францев в тех же «Известиях» разразился статьей, в которой высказывал недоумение, как же это можно столь произвольно обращаться с намертво закрепленными марксистско-ленинским учением понятиями. Разве позволительно в «прогрессивный» феодализм втискивать фашистских штурмовиков? Этот метод «в стиле Бадера — очень веско и на полметра мимо» активно применялся и в дальнейшем для нападок на книги Стругацких и других фантастов, поднимавших актуальнейшие проблемы. Не смея высказать интуитивно ощущаемую мысль (в частности, о том, что социалистический строй по сути своей остается на практике феодальным), такие критики пытались защищать феодализм средневековый, прячась за стандартные формулировки идеологических догм.

Но и среди тех, кто принял книгу, не было единства. Прежде всего разброс мнений касался трактовки финального срыва Антона-Руматы. Анатолий Бритиков считал, что Румата совершил этот поступок, «не справившись с личной ненавистью к дону Рэбе», и осуждал его. А Евгений Неёлов писал, что Румата к этому времени перестал быть «богом», «коммунаром», он стал арканарцем и разделил судьбу Арканара, а потому и не мог поступить иначе. Кто из них прав? На самом деле суть вопроса упрятана совсем в другом. Если считать «Трудно быть богом» продолжением утопии о Полудне XXII века, то следует согласиться с правильностью Теории Бескровного Воздействия, принятой сотрудниками Института экспериментальной истории, а значит, согласиться с тем, что «жернова истории мелют медленно», что никакие попытки с налета изменить ход истории Арканара не имеют смысла и ничего, кроме осуждения, срыв Антона-Руматы вызвать не может. Но соответствует ли это авторскому замыслу? Мне представляется, что «Трудно быть богом» свидетельствует о том, что авторы уже расстались с иллюзиями об утопии коммунистического будущего, и многочисленные намеки в тексте должны подсказать читателю, что сказочка об Арканаре имеет несомненное отношение к нашей современности и нашему недавнему прошлому.

Любопытное исследование проделал в дипломной студенческой работе Константин Рублёв, внимательно исследовав мир Арканара. Ему удалось показать, что этот мир не может в чистом виде соответствовать какой-либо земной исторической эпохе, что на самом деле это мастерски составленная мозаика из самых разных времен и пространств Земли, т. е. условный фон, смоделированный специально для решения писательской задачи. Получается, что претензии к авторам в связи с нарушениями догматических законов развития общества бессмысленны, ибо по большому счету «Трудно быть богом» с литературной точки зрения представляет собой притчу… (Много позже, в 1995-м, Ник Перумов, исходя примерно из таких же позиций, в статье, посвященной фэнтэзи, скажет, что повесть «Трудно быть богом» можно рассматривать как произведение фэнтези, а не научной фантастики).

Не остались в стороне и собратья по перу. Одним из первых оттолкнулся от темы повести Исай Давыдов: «У Стругацких главный герой, Румата, пошел в конце концов рубить эти дикие головы. Но он не имел права этого делать! Книга „Я вернусь через тысячу лет“ создавалась как протест против такого решения проблем». Позже, в 1980-х, с подобным «протестом» напишет свою «Кошку в светлой комнате» Александр Бушков. А вот Ольга Ларионова на вопрос, можно ли рассматривать ее роман «Формула контакта» как спор с «Трудно быть богом», ответила: «Нет, нет. Просто родилась встречная мысль. Искусство породило искусство».

И уж совершенно неожиданным, я бы сказал, побочным «порождением» оказались многочисленные (на сегодня — более ста) сочинения сонета Цурэна, из которого Стругацкие в повести процитировали только одну строчку: «Как лист увядший падает на душу…». Этот «Венок Цурэна» постоянно пополняется и вполне достоин самостоятельного прочтения…

Помнится, с самой первой встречи с повестью у меня перед глазами вставали четкие, красочные картины событий в Арканаре, которые просто просились на киноэкран. Думаю, не у меня одного. Предпринимались самодеятельные инсценировки повести (Людмила Абрамова вспоминает, к примеру, что сцены из «Трудно быть богом» разыгрывали маленькие Никита и Аркадий Высоцкие). Поэтому нет ничего удивительного в том, что вскоре после выхода повести Борис Стругацкий и Алексей Герман садятся писать сценарий о Румате. Сценарий был благополучно написан, режиссер готовился к съемкам, но реальная история внесла свои коррективы в этот процесс. После того, как советские танки в августе 1968 года вошли в Прагу, ни о какой экранизации «Трудно быть богом» не могло быть и речи: теоретические рассуждения Руматы о невозможности активного вмешательства землян в жизнь Арканара наполнились зримыми реальными событиями…

К этому времени братья Стругацкие уже написали несколько других произведений (и кое-что смогли опубликовать), на фоне которых «Трудно быть богом» выглядела невинной шалостью, и критика переключилась на «разоблачение» новых провинностей писателей, а повествование о Румате теперь уже приводилось в пример того, как фантастам следовало бы писать нынче. Борис Натанович в своих «Комментариях к пройденному» добродушно вспоминает: «Идеологические шавки еще иногда потявкивали на этот роман из своих подворотен, но тут подоспели у нас „Сказка о Тройке“, „Хищные вещи века“, „Улитка на склоне“ — и роман „Трудно быть богом“ на их фоне вдруг, неожиданно для авторов, сделался даже неким образцом для подражания. Стругацким уже выговаривали: что же вы, вот возьмите „Трудно быть богом“ — ведь можете же, если захотите, почему бы вам не работать и дальше в таком ключе?..» Как сказал в аналогичной ситуации Булат Окуджава: «Ну разве можно таких идеологов принимать всерьез?»

Застой 1970-х и сумятица начала 1980-х внесли некоторое успокоение в восприятие повести. Она периодически переиздавалась (впрочем, переиздания явно не поспевали за читательским спросом), вызывала споры в среде фэнов, регулярно использовалась критиками в их литературоведческих построениях, служила основой для появления новых стихов и песен (из коих можно выделить «Ведьму (сон Киры)» Раисы Абельской), но я бы не сказал, что в исследованиях тех времен появлялась какая-то благородная сумасшедшинка, новое видение проблем и сюжета повести. Думаю, прежде всего это связано было с тем, что появлялись всё новые и новые произведения братьев Стругацких, и практически каждое из них было явлением, заставлявшим иногда переосмысливать всё предыдущее, написанное ими. И «Трудно быть богом» служит связующим звеном, к примеру, к проблематике прогрессорства (не случайно Тойво Глумов в повести «Волны гасят ветер» топчет арканарскую брусчатку, а у читателей распространилось мнение о том, что именно Румата был одним из первых прогрессоров, хотя тема прогрессорства, как и сам этот термин, появились гораздо позже).

Тем не менее в Мире Полудня Арканар по-прежнему оставался обособленным, хотя в некоторых вариантах авторской пьесы по мотивам повести вдруг появлялись неожиданные ниточки к другим произведениям (например, в первой редакции пьесы действие происходит на Гиганде, куда Максим (!) Литвинчёв, будущий Румата, попадает примерно так же, как Максим Каммерер на Саракш).

Попытка «переосмысления» повести была предпринята в конце 1980-х, когда отношения между Стругацкими и издательством «Молодая гвардия» перешли на уровень военного конфликта. В. Жарков в послесловии к сборнику Е. Хрунова, Л. Хачатурьянца «Здравствуй, Фобос!» (интересно, вспомнит ли кто-нибудь, о чем повествовали рассказы этого сборника?) писал: «Впрочем, и носители социальной идеи в бескрылой фантастике, взахлеб выдаваемые иными нуль-критиками за героев светлого будущего, увешанные средневековыми реалиями вроде мечей, ножей, арбалетов и действующие во имя этого будущего на планете туземцев (как это у Стругацких в „Трудно быть богом“), любят помечтать совершенно приземленно, например, в объятиях милой туземочки Киры, как это делает некий Румата. А когда дом, где носитель светлых идей называет туземочку своей маленькой, осаждают и мелодраматическая концовка вызывает усмешку у самых нетребовательных читателей поп-фантастики, Румата, этот разведчик и носитель идей, сокрушает дикарей и аборигенов, снося им головы так, что его сотоварищи, тоже носители светлых идей, потом говорят: „видно было, где он шел“. После таких носителей света, говоря языком вполне земного фольклора, там, где они прошли, делать нечего: все мертвы».

В тенденциозном сборнике «В мире фантастики» самозванный «Совет фантастов» интересовался: «Хотелось бы услышать мнение читателей и критиков <…> о „коммунистической“ повести „Трудно быть богом“, в которой нет ни одной новой идеи, зато есть воспевание массовых убийств и кровной мести».

Я воздержусь от комментирования сего злобного вякания мосек из-под подворотни, но отмечу один интересный момент: здесь как само собой разумеющееся содержится утверждение, что в повести «нет ни одной новой идеи». Это утверждение констатирует тот факт, что за двадцать лет идеи вмешательства/невмешательства в ход истории, в начале 1960-х бывшие для советской фантастики оригинальными и новыми, что называется, патентной чистоты, действительно органично вошли в комплекс идей, формирующих мировоззрение современного человека. И это вызывает совершенно новый подход к прочтению повести, на чем я остановлюсь чуть позже.

В это же время немецкий продюсер и режиссер Питер Фляйшман предпринимает попытку экранизировать «Трудно быть богом». Забавно, что Алексей Герман попробовал принять в этом участие, и Фляйшман формально согласен был принять его услуги в качестве режиссереа. Но Герман настаивал на том, чтобы в основу постановки был положен другой сценарий, не тот, который уже был подготовлен (кстати, без участия самих Стругацких), и сотрудничество не состоялось. Результатом стал красочный, по-западному сколоченный боевик, изрядно потерявший и философскую глубину повести, и трагичность положения Руматы…

Новую сумасшедшую гипотезу о том, что послужило причиной смерти Киры, на Стругацких чтениях во Владимире высказал Павел Поляков. Позже Сергей Переслегин озвучил ее в послесловии к «Трудно быть богом» в «Мирах братьев Стругацких». Согласно этой гипотезе, выгоднее всех было подтолкнуть Румату к уничтожению Рэбы бунтарю Арате, а потому он и пошел на это провокационное убийство с неистовством настоящего революционера. Мне кажется, эта гипотеза имеет логическую нестыковку: ведь это мы знаем, какие чувства испытывал к Кире землянин Полудня Антон, а с точки зрения Араты вряд ли благородный дон Румата мог бы так отреагировать на смерть простолюдинки. Тем не менее эта гипотеза весьма характерно демонстрирует изменение восприятия повести в наше бурное время переоценки старых ценностей.

Толчком к появлению новых произведений, использующих реалии «Трудно быть богом», стал проект Андрея Черткова «Время учеников». В самом трехтомнике «учеников» лишь один текст напрямую примыкает к повести, рассказ Елены Первушиной «Черная месса Арканара» о встрече землян с гипотетическими Странниками. К сожалению, не была опубликована повесть Ника Перумова «Суд» о рассмотрении провала Руматы в земной Комиссии по Этике. Тем не менее регулярно появляются всё новые и новые книги, так или иначе связанные с «Трудно быть богом». Иногда это откровенная попытка всё перевернуть с ног на голову, как в повести Вадима Кирпичёва «Трудно быть Рэбой». Иногда, как в романе Мэдилайн Симонс (Елены Хаецкой) «Меч и радуга», заимствование набора персонажей. Иногда — заимствование фабулы, как в повести «Меченая молнией» Натальи Гайдамаки. Иногда — спор с отдельными положениями, как в романе Александра Громова «Властелин пустоты», автор которого утверждает, что в нем изображены последствия «применения гипноизлучателей для того, чтобы улучшить природу человеческую», идеи, с порога отвергнутой благородным Руматой в романе Стругацких «Трудно быть богом». Владимир Свержин вообще решил разрабатывать сериал «Институт экспериментальной истории».

И вот здесь имеет смысл вернуться к современным подходам прочтения повести Стругацких. Как-то так получилось, что многие читатели, познакомившиеся с «Трудно быть богом» только теперь и зачастую уже после того, как прочли другие книги, связанные с повестью идейно, воспринимают сюжет и смысл повести упрощенно. Набор претензий к «Трудно быть богом», почерпнутый мной из различных сетевых разговоров, широк. Стоило ли воспевать интеллигенцию, гнилую и продажную прослойку общества? Почему Румата ведет себя так неумело и неуверенно? Почему он не организовал настоящий сбор разведданных, этот никудышный резидент, совершенно не похожий на реальных мастеров? Наконец, что это вообще за рафинированный подход к проблеме «вмешиваться или не вмешиваться»? Ведь ежу ясно, что вмешиваться! И еще как вмешиваться! Так, чтоб перья полетели!

В интервью 2001 года Борис Стругацкий писал: «Наш Румата задуман как фигура беспросветно трагическая. Человек, который пытается изменить естественный (то есть кровавый и грязный) ход истории и даже обладает, казалось бы, всеми возможностями сделать это (могучая сверхцивилизация стоит за его плечами), но в конечном итоге оказывается бессилен и, по сути, предает все те идеи и принципы, во имя которых жил и работал: терпимость, человеколюбие, милосердие. „Божьи мельницы мелют медленно“, и ничего нельзя сделать в истории за время одной человеческой жизни — разве что еще более увеличить количество страданий, крови и грязи. Так уж она, история людей, устроена. Не станет дерево расти быстрее, если тянуть его вверх за ветки. А если хочешь, чтобы что-нибудь хорошее случилось через сто лет, — начинай прямо сейчас».

Может быть, простота решений, предлагаемая некоторыми нынешними читателями повести, объясняется их инфантильностью, неумением представить проблему во всей полноте, неспособностью вообразить последствия этих «простых решений». Помните, как решительно ломал дрова на Саракше Максим Каммерер? И все-таки меня радуют эти разговоры. Ведь они неопровержимо свидетельствуют о том, что книга живет, что она по-прежнему актуальна!

В 1999 году режиссер Алексей Герман снова вернулся к старому замыслу снять фильм «Трудно быть богом». С согласия Бориса Стругацкого он вместе с женой Светланой Кармалитой написал новый сценарий и приступил к съемкам. Словно в укор событиям 1968 года, Герман решил делать натурные съемки в Чехии. Арканар был построен в окрестностях замка Точник. Работа над картиной продолжалась около четырнадцати лет и была завершена сыном режиссера. Ни Борис Стругацкий, ни сам Алексей Герман не дожили до этого момента.

Мягко выражаясь, эпатирующие известия об этой работе принимались ценителями повести настороженно, если не сказать в штыки. Дело доходило до того, что добровольные помощники предлагали Борису Стругацкому свою помощь в ведении судебного разбирательства против Алексея Германа, на что мэтр со свойственной ему интеллигентностью мягко отвечал, что не представляет, какое такое надругательство над «Трудно быть богом» может совершить давний друг. Более того, он считал, что лишь Герман сможет достойно экранизировать повесть.

Многие не представляли в роли Руматы актера Леонида Ярмольника, который ассоциировался обычно с комедийными ролями. Сам Ярмольник так определял смысл фильма: это кино про то, что люди вообще не меняются — на протяжении веков. Это фильм о безысходности, о крушении иллюзий человеческих, о невозможности изменить мир даже при исключительных возможностях.

И хотя выход фильма был воспринят зрителями неоднозначно, в марте 2015 года на церемонии награждения кинопремией «Ника» картина получила семь наград.

А повесть «Трудно быть богом» продолжает переиздаваться как на русском, так и на многих других языках.

Владимир Борисов

1 См. также: Борисов В. Странные лепестки с необозримых материков непознанного // ТрВ-Наука № 370 от 24.01.2023.

Отсюда: www.trv-science.ru/2023/02/hamlet-iz-arkanara/

@темы: «Трудно быть богом», «Хищные вещи века», «Волны гасят ветер», Улитка на склоне, Сказка о Тройке, «Пикник на обочине», Б.Стругацкий, Комментарии к пройденному

---

Любопытно

[silent-gluk]

Таинственные «Подробности жизни Никиты Воронцова»
21.05.2024 / № 404 / с. 12–13 / Войцех Кайтох / Наука и фантастика / 1
О Войцехе Кайтохе см.: Борисов В. Исследователь творчества братьев Стругацких // ТрВ-Наука № 403 от 07.05.2024.

В главе «С. Ярославцев, или Краткая история одного псевдонима» из «Комментариев к пройденному» Борис Стругацкий вспоминал:

Все три произведения С. Ярославцева 2 были задуманы и разработаны в исключительно неблагоприятное и тяжелое для АБС время — в интервале 1972–1975 гг., — когда период Уклончивого Поведения Издательств только еще начинался, новые договора не заключались, а те, что были заключены раньше, не исполнялись, перспективы и горизонты решительно затянуло туманом <…> Примерно в то же время (январь 1972 года. — В.К.) мы придумали сюжет про человека, сознание которого крутилось по замкнутому кольцу времени. В этом сюжете изначально было много любопытных позиций: тщетные попытки героя вмешаться в историю… предупредить генералиссимуса насчет войны… Жданова — насчет блокады… ну хотя бы родного отца — насчет ареста! Идея неслучайности, предопределенности, неизбежности истории мучила нас, раздражала и вдохновляла. Сохранилась запись в дневнике, относящаяся к второй половине 1979 года: «Человек, проживший много жизней. Давно понял, что историю изменить нельзя. Сейчас находится в стадии активного альтруизма — спасает отдельных хороших людей. Но ничего в людях не понимает и спасает подонков и ничтожеств…» Ничего подобного напечатать в те времена, разумеется, было нельзя, и тогда АН взял этот сюжет и написал всё, что только и можно было в те времена написать, — историю Никиты Воронцова 3.

Скандал после издания в 1972 году «Гадких лебедей» эмиграционным издательством «Посев» 4, как и общее направление тогдашней культурной политики нарушило дальние планы, реализация которых могла бы существенно изменить место мотива путешествий во времени в общем творчестве АБС 5, в общем-то стоящего далеко не на первом месте в рейтинге важности 6.

Благодаря публикации в последнее время корреспонденции и рабочих дневников АБС мы можем уточнить информацию Бориса Стругацкого.

В письме брату от 27 августа 1978 года Аркадий среди прочего пишет:

Мои планы. Сейчас, освободившись от мюзикла 7 и от хлопот по квартирным делам, хочу попытаться прикинуть сюжет «второй жизни» 8.

Однако или из этого ничего не вышло, или пока была разработана лишь общая схема событий, которую братья только намеревались превратить в полноправное, написанное вместе повествование, о чем свидетельствует следующий фрагмент письма Бориса от 17 сентября 1978 года:

Нет, брат. Халтурщиков из нас не выйдет. Писать надо серьезно, обстоятельно и в полную силу. Вот съездишь в эту вшивую загранку, давай сядем и сделаем что-нибудь. Хотя бы начнем. «Вторую жизнь» хочешь? Давай «Вторую». Не возр. Я, правда, не представляю себе пока, как из этого может получиться повесть: рассказ вижу отчетливо, а повесть — никак пока не получается. Но это дело наживное — обговорим. Работать будем, если хочешь, у тебя 9.

До совместной работы над рассказом дело так и не доходит (Стругацкие писали в это время, между прочим, «Жука в муравейнике»), но и отказываться от этого рассказа они еще не собирались, поскольку в «Рабочем дневнике АБС» после 3 мая 1979 года была сделана запись (процитированная Борисом в приведенном выше фрагменте «Комментариев»), свидетельствующая о дальнейшей мысленной работе над произведением: «Человек, проживший много жизней. Давно понял, что историю изменить нельзя…» 10

Однако почти год ситуация не меняется, и — как мне кажется — Борис (впрочем, не только по поводу интересующего меня рассказа) теряет терпение. В письме от 29 июля 1980 года он сетует:

Надо что-то предпринимать, тем более, что, по моим же архивным же подсчетам (же), вир хабен 10 (десять!) задуманных сюжетов, в том числе три очень подробно разработанных 11.

На зафиксированном в это время в «Рабочем дневнике АБС» 12 списке сюжетных замыслов кроме «Человека, прожившего много жизней» находятся также «Хромая судьба» и «Пять капель эликсира», действительно изданных позже.

Братья так и не пришли к согласию относительно интересующего меня произведения. Аркадий в конце концов написал его сам и под псевдонимом С. Ярославцев отдал в печать в журнал «Знание — сила», где — скорее всего, через некоторое время — он и был опубликован летом 1984 года 13.

Время работы над «Подробностями…» заняло несколько больше времени, чем писал об этом Б. Стругацкий в «Комментариях…», но мы смело можем утверждать, что это произведение было написано в трудных условиях. Хотя политическая ситуация для писателей в начале восьмой декады XX века была уже не такой пагубной, как в 1972–1975 годах, однако их неприятности закончились лишь с развернутой Горбачёвым перестройкой, а до того к Стругацким относились с недоверием. Свидетельствуют об этом и многочисленные цензорские вмешательства в издание «Подробностей…» 1984 года, которые не только значительно смягчили высказывания рассказа, но местами просто нарушили логику событий:

Когда «Подробности жизни Никиты Воронцова» появились в журнале (1984 год), поначалу я вообще ничего не понял, — писал Владимир Борисов. — Два старых приятеля, писатель Алексей Т. и следователь Варахасий Щ., вели себя совершенно неприлично. Встретившись на холостяцком междусобойчике, долго беседовали по душам, посреди ночи вдруг принимались петь… 14

Таким был, например, результат механического удаления в процессе редактирования всех мотивов, связанных с алкоголем. Но ведь не только эти мотивы удалили. В значительной мере исчез образный стиль реального разговора, разные мелочи, которые могли «покушаться на доброе имя советских писателей», свободное в бытовом отношении «называние вещей своими именами» и т. д., и т. п., — а всё это, как увидим дальше, имело свой стилистический смысл, важный для звучания произведения в целом. «Подробности…» практически были разрушены…

Непонятное для Борисова объяснилось несколькими годами позже:

И только публикация в сборнике «Поселок на краю Галактики» 15 (1990-й год) развеяла все недоумения. В первом варианте напрочь отсутствовали слова «…и выставлены были две бутылки пшеничной с обещанием, что ежели не хватит, то еще кое-что найдется…» (с. 236) 16, равно как и все упоминания о том, как эти две бутылки пустели… Действительно, почему бы «после шестой» двум благородным донам и не спеть?17.

* * *

Однако и после того, как последствия редакторского вмешательства были устранены, остались некоторые интерпретационные сомнения, касающиеся «Подробностей…». Произведение рассматривалось как стандартный пример негативной деятельности цензуры (Светлана Бондаренко, Вадим Казаков 18, Владимир Борисов), или анализировалась исключительно трагическая экзистенциальная ситуация, характеризующаяся среди прочего отсутствием свободы (Ш. Манохин 19, Сергей Переслегин 20 и В. Борисов 21). Некий представитель психиатрии на примере Воронцова рассматривает особую форму шизофрении 22. Единственная попытка литературоведческого анализа, Сергея Харина, вращается вокруг концепции «замкнутого хронотопа» 23. В этой ситуации обратили мое внимание также короткие оценки, которые высказывали по теме интересующего меня рассказа Ант Скаландис, т. е. Антон Молчанов («Вещь сильная, мрачная, многослойная. Впечатляющая вещь» 24) и анонимные сетевые комментаторы, которые дискутировали о рассказе по адресу otzovik.com/review_2290145.html: «Ни на что не похожий маленький шедевр»; «Что-то совершенно особое, невиданное, необычное, пронзительное и настроенческое»; «Страшно и мрачно. Трудно не признать наивысшим творческим достижением вещь, которая с помощью минимальных художественных средств и одной фантастической посылки (недосказанной) оставляет такой след в читателе». То есть они подчеркивали, что рассказ им очень понравился, потряс их, но из этих отзывов можно сделать вывод, что они не понимают до конца, как его читать.

Я сказал бы, что это были свидетельства хотя бы частичного незнания жанровой условности, в которой были написаны «Подробности…», потому что именно эта условность всегда является ключом к правильному, адекватному прочтению. Для них этот рассказ не был научно-фантастической историей о путешествиях во времени, не был сказкой, но не был и реалистической прозой… он хорош, но неизвестно, чем…

Я подумал тогда: может быть, именно изучение жанровых черт «Подробностей жизни Никиты Воронцова» позволит объяснить суть этого произведения, разрешить загадку этого послания.

* * *

Произведение построено по принципу шкатулки. Начинается оно с описания встречи двух друзей — писателя и следователя прокуратуры, которые отправили свои семьи на каникулы и весело отмечают это событие:

Они сошлись на кухне в уютной трехкомнатной квартире в Безбожном переулке, и раскрыты были консервы (что-то экзотическое в томате и масле), и парила отварная картошка, и тонкими лепестками нарезана была салями финского происхождения, и выставлены были две бутылки «Пшеничной» с обещанием, что ежели не хватит, то еще кое-что найдется… Что еще надо старым приятелям? Так это в жилу иногда приходится — загнать жен с детишками на лазурные берега, а самим слегка понежиться в асфальтово-крупноблочном раю 25.

Присутствующий в описании полисиндетон 26, фигура слова в высшей степени риторическая, обращая на себя внимание, иронически наделяет важностью совершенно несущественное дело, тем словно бы представляя это описание сообщением о событии, которое само по себе не очень важное, но приобретает черты общности и схематичности; имеет — как бы — обобщенный характер, так как множество «мужских» встреч могло бы так выглядеть.

И хотя описание далее становится более детальным, тон его по-прежнему остается ироническим, а пьянеющие господа рассказывают анекдоты — то о хулиганах, то о хлопотах с «чиновниками от литературы». «Подробности…» становятся как бы бытовой сценкой, во всяком случае, именно в этом направлении первоначально подталкивается читатель.

Правда, в разговоре мелькают и более серьезные темы: о чудовищности XX века, об омерзительности культа силы, но демонстрация юмористического остроумия писателя задерживает появление серьезного повествования, и лишь когда читателю на самом деле становится интересно, зачем всё это, пение украинской песни, в которой речь идет о годах, которые уходят «як мосты, по якым нам бильше не ступаты», хотя и не сразу, но все-таки напоминает следователю некую таинственную историю, которой он поделится с другом, и в этой истории и будет скрыто наиважнейшее для рассказа содержание.

Рассказ в рассказе, настоящая история, поведанная (часто от первого лица) после представленного формального или полуформального вступления от третьего лица, составляющим ее рамки, — это схема, напоминающая мне «жуткие рассказы» XIX века. Например, так начинается произведение Алексея К. Толстого:

В 1815 году в Вене собрался цвет европейской образованности, дипломатических дарований, всего того, что блистало в тогдашнем обществе. Но вот — Конгресс окончился. <…>

Как это бывает к концу шумного бала, от общества, в свое время столь многолюдного, остался теперь небольшой кружок лиц, которые, все не утратив вкуса к развлечениям и очарованные прелестью австрийских дам, еще не торопились домой и откладывали свой отъезд.<…>

Однажды вечером, когда каждый из нас успел что-то рассказать и мы находились в том несколько возбужденном состоянии, которое обычно еще усиливают сумерки и тишина, маркиз д’Юрфе, старик эмигрант, пользовавшийся всеобщей любовью за свою чисто юношескую веселость и ту особую остроту, которую придавал рассказам о былых своих любовных удачах, воспользовался минутой безмолвия и сказал:

— <…> Что до меня, господа, то мне известно лишь одно подобное приключение, но оно так странно и в то же время так страшно и так достоверно, что одно могло бы повергнуть в ужас людей даже самого скептического склада ума. К моему несчастию, я был и свидетелем и участником этого события, и хотя вообще не люблю о нем вспоминать, но сегодня готов был бы рассказать о случившемся со мною — если только дамы ничего не будут иметь против 27.

Рассказ заканчивается возвращением к начальной ситуации.

Такое решение делает рассказ о духах, упырях, необъясненных явлениях более правдоподобным. Так как в этом случае мы имеем дело с ситуацией, где события излагает очевидец. Поэтому часто использовались романные формы, которые выдавались за рассказ свидетеля или даже за документы. Это традиция еще со времен эпохи Просвещения: первые романы XVIII века (Даниэля Дефо, Джонатана Свифта, Игнатия Красицкого и т. д.) довольно часто сопровождались выдуманными издательскими предисловиями, в которых содержимое представлялось как перепечатки мемуаров, хроник etc., или же без предисловий были стилизованы под бытовую прозу в виде переписки или дневников. В дореволюционной русской литературе XX века даже можно найти пример аналогично выстроенного рассказа, в котором встречаются двое знакомых и во время этой встречи один из них — старый прокурор — начинает рассказывать необыкновенную историю о психических муках обреченного на смерть преступника, и эта история является основным содержанием произведения. Не исключено, что «Сказка старого прокурора» Михаила Арцыбашева может представлять для «Подробностей…» непосредственную литературную традицию.

«Подробности жизни Никиты Воронцова» объединяют традицию «шкатулки» со старательной заботливостью о правдоподобии описываемой таинственной истории, ибо — рассказывая — прокурор излагает или зачитывает показания и даже дает коллеге прочитать короткий «Дневник» Никиты. Но и это, делающее правдоподобным фантастическое содержание представление письменной или иллюстративной документации, также обращается к давней традиции «рассказа ужасов». Достаточно вспомнить о «Рассказах старого антиквара» Монтегю Родса Джеймса, не говоря уже о том, что один из старых русских фантастических романов — «4338 год. Петербургские письма» Владимира Одоевского буквально состоит именно из писем, т. е. из практических документов.

Описываемая композиционная рамка и представление «документа» — не единственные «заимствования» из традиции необыкновенных рассказов, которые мы встречаем в рассматриваемом произведении С. Ярославцева (Аркадия Стругацкого). Очередное — это намекающий, постепенный способ ознакомления читателя с тайной Воронцова. Ибо обычно (по крайней мере, часто) было так, что герой «жуткого» произведения медленно приближался к грозному феномену (или только к пониманию его существования), а до того бывал неоднократно предупрежден, — автор задерживал момент сопоставления, чтобы как можно сильнее заинтересовать читателя 28, а позже как бы дополнительно делал всю историю неоднозначной, чтобы эффект обеспокоенности читателя, ощущение неуверенности продолжились и после чтения. Так что я попробую и далее рассматривать «Подробности…» как необыкновенный рассказ, тем более, что это дает возможность по-разному интерпретировать содержание.

* * *

Разберем вопрос имеющихся в тексте сигналов, предупреждающих разрешение загадки.

Когда писатель уже убедился в том, что врученный ему для прочтения «Дневник Никиты Воронцова» — настоящий и не плод деятельности сумасшедшего, — он отмечает: «Ты меня поразил» (с. 245). Минутой раньше по определению являющийся оплотом точности, правдивости и здравого рассудка прокурор подчеркнул: «Я не литератор, а следователь прокуратуры, и я не люблю в жизни неразрешимых задачек» (там же). Потом он рассказывает, как «Дневник» попал в его руки и как он начал проводить по делу Воронцова сначала формальное, а затем частное следствие, и замечает: «Было, было у меня такое ощущение, словно бы открывается дельце это в такую бездну, куда еще ни один человеческий глаз не заглядывал» (с. 249), и чуть позже: «Чуял, чуял я, что за загадочкой этой кроется что-то грандиозное, чуть ли не глобальное» (с. 252). В этот момент читатель получает информацию, что сфера, к которой приближаются герои, весьма таинственна, а может быть, и потенциально опасна.

Череда очередных, беспокоящих и анонсирующих «Бог знает что» предупреждений наступает, когда прокурор представляет писателю собранные им свидетельства очевидцев: они давали показания о словах и поведении Воронцова, из которых вытекало, что он знал будущее, что еще подростком отличался совсем взрослой сексуальностью и жестокостью 29, характерной для солдат, имеющих боевой опыт, а также, что он вызывал противоречивые и необъяснимые чувства: «И глаза у него были в тот момент необыкновенные — грустные и какие-то сияющие, я таких ни у кого еще не видела» (с. 257), «Ведь боялась я его, товарищ следователь! Как чумы боялась» (с. 255), «У него глаз нехороший, зловещий» (с. 260).

Эти сигналы недвусмысленно демонстрируют непонятность и угрозу загадки, и в этот момент у читателя может возникнуть ощущение, что реальность, представленная в произведении, распадется на рациональную и иррациональную, исчезнет в ней «имманентная предметная последовательность» 30, появится онтологическое противоречие, или — говоря словами Станислава Лема — «ужасная дыра, из которой вынырнуло привидение» 31, причем этим иррациональным чудовищем мог бы оказаться сам Воронцов — человек, который проживает свою жизнь бесконечное количество раз, а может быть, тот факт, что существует сила, способная вызвать к жизни такой феномен.

Но, поскольку «Подробности жизни Никиты Воронцова» не окажутся рассказом ужасов, такая возможность сойдет на нет, когда в очередной главке «Дискуссия» прокурор примется объяснять то, что обнаружил; может быть, туманно, но рационально:

Да, Никита Воронцов действительно был путешественником во времени, только не по своей воле и в весьма ограниченных пределах. И выглядело это следующим образом. Воронцов благополучно доживает до вечера 8 июня семьдесят седьмого года. В 23 часа 15 минут по московскому времени некая сила останавливает его сердце, а сознание мгновенно переносит на сорок лет назад, в ночь на 7 января тридцать седьмого года, где оно внедряется в мозг Воронцова-подростка, причем внедряется со всем опытом, со всей информацией, накопленными за прожитые сорок лет, напрочь вытесняя, между прочим, всё, что знал и помнил Воронцов-подросток до этой ночи. Далее, Воронцов снова благополучно доживает до вечера 8 июня семьдесят седьмого года, и снова та же самая неведомая сила убивает его тело и переносит его сознание, обогащенное, кстати, опытом и информацией новых сорока лет… и так далее, и так далее (с. 265).

Далее он также рассуждает вполне толково, и даже по-марксистски:

Нет смысла задаваться вопросом <…>, как и почему всё это с Воронцовым происходило и почему именно с Воронцовым. Наука эти высоты еще не превзошла и превзойдет, надо думать, не в ближайшие дни. Ибо речь здесь идет о природе времени <…> Пустое это дело — пытаться представить себе, как соотносились бесчисленные реальности Никиты Воронцова с нашей единственной реальностью. Мы имеем здесь дело, вне всякого сомнения, с высшими, нам еще неведомыми проявлениями диалектики природы, человеческий мозг к ним пока не приспособлен <…> Надлежит просто принять как данность: Никите Воронцову выпало много раз проходить мостами, «по якым нам бильше не ступаты…» (с. 266).

То есть в целом теперь получается, что хотя сущность загадки и неизвестна, но она находится в границах материалистической «диалектики природы», и в любом случае о ней можно говорить языком марксистской философии, и указывает на это не шуткующий когда-то писатель, а заслуживающий доверия прокурор. Но и особенного страха эта загадка не вызывает. Впечатление принадлежности загадки Воронцова к традициям science fiction усиливает представленное писателем «Интервью, данное скитальцем по времени Н. Воронцовым писателю и журналисту Алексею Т.», который, может быть, потому так определил и героя интервью, и свою профессию, чтобы вызвать аллюзию к «Машине времени» Г. Дж. Уэллса, в которой с главным героем, именуемым «Путешественником по Времени», среди прочих беседовал и Журналист, который хотел взять у него интервью.

В этот момент наличие в «Подробностях…» элементов структуры ghost stories становится лишь риторическим приемом, который позволил Стругацкому / Ярославцеву соответствующим образом разместить фабулу в рамках некой жанровой структуры и выгодно литературно обработать научно-фантастический замысел, а жанровая структура рассказа выглядит примерно так (перечисляю поочередно отдельно поименованные главки произведения и приписываю им жанр, аллюзию к которому — или к которым — каждая представляет):

1. Холостяцкий междусобойчик (бытовая сценка и одновременно рама «жуткого рассказа»);

2. Дневник Никиты Воронцова (документ, представленный в рамках соответствующего необыкновенного рассказа);

3. Умертвие на проспекте Грановского (вступительный рассказ о следствии, еще не имеющий черт необыкновенного рассказа);

4. Биография Никиты Сергеевича Воронцова (как выше);

5. Подробности о Никите Воронцове (типичный необыкновенный рассказ с постепенным усилением напряжения и т. д.);

6. Дискуссия вместе с Интервью… (решение загадки, внушающее жанровую принадлежность целого к SF);

7. Последние абзацы — окончательное возвращение к начальной ситуации, скрепление композиционной пряжки.

Следует еще добавить, что между частями, а иногда и в ходе них, часто наступал возврат к простому описанию дружеской «попойки», имеющий среди прочих и ретардационные функции.

Целое наверняка вызывало большой интерес читателей и ощущение изрядной дезориентации, так как следует помнить, что лишь немногочисленные советские читатели знали жанр «необыкновенных рассказов» и вообще не привыкли к литературным коктейлям: нацеленная на главенствующую роль соцреализма советская культурная политика не только не поддерживала нерациональную, ненаучную фантастику, но и с большим сопротивлением соглашалась на какое-либо смешение литературных жанров.

Однако, неужели разгадка произведения действительно так проста?

Я лично сомневаюсь в этом…

* * *

Я думаю, что в истории Никиты Воронцова можно найти еще один интерпретационный след. Как известно, писатель и прокурор пируют в квартире последнего, в Безбожном переулке. Действительно, была во времена СССР такая улица в Москве 32, которая после 1992 года вернулась к дореволюционному названию: Протопоповский переулок. А в 1924–1941 годах размещалась там среди прочих редакция журнала «Безбожник». Но почему Стругацкий выбрал именно ее? Мне кажется, что это атеистическое название контрастирует с одним фрагментом «Дневника Никиты Воронцова», в котором 21 августа 1941 года герой жалуется: «Да помилуй же меня хоть на этот раз! Что за охота тебе так со мной играться!» (с. 244). Как видим, Никита не хочет вновь возвращаться к своим военным переживаниям, и обращается к единственной силе, которая могла бы освободить его от проклятия. И в конце произведения «известный в Отделе культуры ЦК [КПСС]» (с. 235) писатель бурчит под нос: «По мне так лучше к чертям в ад, чем обратно…» (с. 270), так что по крайней мере не афиширует свой атеизм.

Религиозный мотив в «Подробностях жизни Никиты Воронцова»??? Если признать его существование, то следовало бы одновременно признать, что он глубоко законспирирован, и не было бы в этом ничего странного, поскольку СССР в 1980-е годы всё еще вел «борьбу с религией» (правда, давно уже идеологически-пропагандистскую, а не вооруженную, как в начале своего существования), поэтому никто бы рассказ, «пропагандирующий религиозные предрассудки», не допустил до публикации. Тем не менее перспектива признания в том, что «Подробности…» намекают на Бога, довольно соблазнительна, так как, во-первых, Его присутствие позволило бы убедительно объяснить переживания Воронцова, во-вторых, Стругацкий таким способом громко напомнил бы уверенным в себе невеждам, что «есть вещи на этой земле, о которых и не снилось вашим философам», а в-третьих, окончательно перечеркнуло бы возможность прочтения произведения в качестве ужастика, поскольку существование Бога хоть и является, конечно, необъяснимым, но люди скорее радуются такой возможности, нежели опасаются.

В этих обстоятельствах последнее предложение, главная мысль произведения заставляет еще раз задуматься над окончательным его смыслом и значением. Посмотрим еще раз на судьбу Воронцова. Кто бы не хотел, сохранив сознание взрослого человека, вернуться в детские годы и еще раз повторить свою жизнь 33. Наверное, почти каждый — особенно если учесть то, что из прошлых лет мы помним обычно лишь хорошее, вытесняя плохие переживания из своего сознания. А здесь и Воронцов, и один из главных героев произведения думают о таком «путешествии» как о наихудшей пытке. Так может быть, не много хорошего в такой жизни, которая выпадает раз за разом, и которую вновь и вновь приходится переживать Воронцову (а ведь это была типичная жизнь советского гражданина тех лет), а «Подробности жизни Никиты Воронцова», рассматриваемые в целом, являются рассказом о Божьем добром чуде, которое безнадежно испорчено человеком 34, поскольку попадает в устроенные людьми для людей время, место и действительность столь страшные, что и чудо смогли погубить?

Может быть, тем самым Аркадий Стругацкий прежде всего хотел поведать эту грустную правду о своих временах своему читателю?

Перевел с польского Владимир Борисов

1 О Войцехе Кайтохе см.: Борисов В. Исследователь творчества братьев Стругацких // ТрВ-Наука № 403 от 07.05.2024. trv-science.ru/2024/05/issledovatel-tvorchestva-bratev-strugaczkih/

2 Аркадий Стругацкий издал под этим псевдонимом также «Экспедицию в преисподнюю» (1974 — ч. 1 и 2; 1984 — ч. 3) и «Дьявол среди людей» (1993).

3 Цит.: Стругацкий Б. Комментарии к пройденному. С. Ярославцев, или Краткая история одного псевдонима // Стругацкий А., Стругацкий Б. Собр. соч. в 11 т. Т. 10: С. Витицкий, С. Ярославцев / Ред. С. Бондаренко, Л. Филиппов. — Донецк: Сталкер; СПб.: Terra Fantastica, 2001. — С. 743–746.

4 См. Кайтох В. Братья Стругацкие: Очерк творчества // Стругацкий А., Стругацкий Б. Собр. соч. в 11 т. Т. 12, доп. / Ред. С. Бондаренко, В. Дьяконов. — Донецк: Сталкер, 2003. — С. 548–549.

5 Общепринятое сокращение от «Аркадий и Борис Стругацкие», которое я также буду использовать.

6 Произведения АБС с подобными мотивами можно пересчитать по пальцам. Например, утопия «Полдень, XXII век» (1962) содержала пару идей такого типа. Герой «Попытки к бегству» (1962) чудесным образом перенесся в будущее. В 1963 году А. Стругацкий выполнил литературную редакцию повести «В дебрях времени. Палеонтологическая фантазия» Германа Чижевского. Однако следует подчеркнуть, что окончание завершенного в 1975 году (издан в 1989-м) романа Стругацких «Град обреченный» содержало намек, что жизнь главного героя после его смерти может начаться «с начала», повторно.

7 В это время продолжалась работа над сценарием фильма «Чародеи» (1982) реж. Константина Бромберга.

8 Письмо Аркадия брату, 27 августа 1978, М. — Л. // Стругацкие. Материалы к исследованию: письма, рабочие дневники. 1978–1984 гг. / Сост.: С. Бондаренко, В. Курильский. — Волгоград: ПринТерра-Дизайн, 2012. — С. 86. «Подробности жизни Никиты Воронцова» в этих материалах имеют название или «Вторая жизнь», или «Человек, проживший много жизней».

9 Письмо Бориса брату, 17 сентября 1978, Л. — М. // Стругацкие. Материалы к исследованию… — С. 93–94.

10 Рабочий дневник АБС [Запись между встречами] // Стругацкие. Материалы к исследованию… — С. 142.

11 Письмо Бориса брату, 29 июля 1980, Л. — М. // Стругацкие. Материалы к исследованию… — С. 240–241 (нем. wir haben — «у нас есть»).

12 Рабочий дневник АБС [Запись между встречами] // Стругацкие. Материалы к исследованию… — С. 242–243.

13 Ярославцев С. Подробности жизни Никиты Воронцова // Знание — сила (М.). — 1984. — № 6. — С. 46–48; № 7. — С. 46–49.

14 Борисов В. Три всплеска, — прислано мне автором.

15 Поселок на краю Галактики / Сост. О. Ольгин. — М.: Наука, 1989.

16 Цит.: Ярославцев С. Подробности жизни Никиты Воронцова // Стругацкий А., Стругацкий Б. Собр. соч. в 11. т. Т. 10. — С. 233–270. В оригинале цитируется польский перевод: Strugacki A., Strugacki B. Szczegóły życia Nikity Woroncowa / Tłum. E. Skórska // Nowa Fantastyka. — 2003. — Nr. 2. — S. 3–16. Автор статьи также замечает: Как видим, редакция «Новой Фантастики» решила, что псевдоним С. Ярославцев касается обоих братьев. Но я полагаю — по большинству изданий и российских источников, — что автором следует считать только Аркадия, хотя Борис, конечно же, принимал участие в обсуждении замысла.

17 Борисов В., там же.

18 Казаков В. После пятой рюмки кофе: О некоторых последствиях редактирования повестей братьев Стругацких // Галактические новости (Владимир). — 1993. — № 1. — С. 2–3.

19 «Это трагическая история человека, сознание которого обречено скользить по кругу внутри сорока лет его совсем не легкой жизни, вновь и вновь возвращаясь назад, в юность, а потом проходя практически один и тот же путь до момента очередного провала в прошлое. Такого и врагу не пожелаешь. Обычная тюрьма покажется раем в сравнении с вечным заключением сознания в острог внутренний». Цит.: Манохин Ш. (т. е. Михаил Шавшин). Комментарии к комментариям, или кое-что о Вертикальном Прогрессе. Глава 9. «Спонтанный рефлекс» // Аркадий и Борис Стругацкие. Официальный сайт, rusf.ru/abs/rec/manokh09.htm [дата доступа: 15.05.2016].

20 Переслегин С. Репетиция оркестра. Предисловие к десятому тому Собрания («Подробности жизни Никиты Воронцова», «Дьявол среди людей», «Двадцать седьмая теорема этики») // Аркадий и Борис Стругацкие. Официальный сайт, rusf.ru/abs/rec/peresl11.htm [дата доступа: 15.05.2016].

21 «Беда моя в том, что я не в состоянии точно описать все те чувства, которые возникают в пораненной душе при восприятии истории с Никитой Воронцовым. Вспоминаются юношеские ощущения, когда я всерьез задумывался о бесконечности Вселенной, когда еще смотреть в ночное небо было притягательно и страшно. Со временем все эти ощущения уходят <…> Не сразу, ох, не сразу дошел до меня смысл слов писателя Алексея Т.: „Знаешь, по мне так лучше к чертям в ад, чем обратно…”» (с. 16). Борисов В., там же.

22 Никонов Ю. В. О квантовой психопатологии // МЦЭИ. Международный центр эвереттических исследований, everettica.org/article.php3?ind=226 [дата доступа: 15.05.2016].

23 «Сжимание спирали времени в кольцо может дать интересные результаты, но в большинстве своем это воспринимается как ход, присущий фантастическим или мистическим произведениям. Как раз к ним и относится рассказ Аркадия Стругацкого <…> на примере которого можно говорить об изображении замкнутого времени в литературе». Цит.: Харин С. Томский доклад // MHAITH, mhaith.livejournal.com/13755.html [дата доступа: 15.05.2016; текст реферата под полным названием «Замкнутый хронотоп (к рассказу Стругацких “Подробности жизни Никиты Воронцова”)», представленного на XIII Всероссийской конференции молодых ученых «Актуальные проблемы лингвистики и литературоведения», организованной в Научно-исследовательском Томском государственном университете 6–7 апреля 2012 года]. Кроме того, о субъективном понимании времени писал в контексте «Подробностей…» Леонид Володарский — см.: В свободном падении //
«Мне так кажется», 23.01.2012, lvolodarsky.ru/v-svobodnom-padenii.html [дата доступа: 15.05.2016].

24 Цит.: Скаландис Ант. Братья Стругацкие. — М.: АСТ, 2008. — С. 567.

25 Цит.: Ярославцев С. Подробности жизни Никиты Воронцова // Стругацкий А., Стругацкий Б. Собр. соч. в 11. т. Т. 10. — С. 233–270, здесь 233. Польский перевод не отражает стилистики оригинала: „W ten oto sposób doszło do spotkania w kuchni przytulnego trzypokojowego mieszkania w Zaułku Bezbożnym. Otworzone zostały konserwy (coś egzotycznego w pomidorach i oleju), parowały ugotowane kartofle, leżało pokrojone na cienkie plasterki fińskie salami, stały dwie butelki „Pszenicznej” z zapewnieniem, że jak nie starczy to jeszcze się coś niecoś znajdzie… Czegóż więcej potrzeba starym przyjaciołom? Tak to się czasami dzieje — zagania się żonę z dziećmi na lazurowe wybrzeża, a samemu można odrobinę wypocząć w asfaltowo-blokowym raju” (S. 3).

26 «Часто для выразительного определения какого-либо действия или состояния понятия группируются; хорошо, если при этом их значения усиливаются. Тогда мы говорим о нагромождении (мультипликации). Понятия можно выстраивать в ряд, опуская союзы или поступая наоборот. В первом случае имеем стилистическую фигуру, которая называется асиндетон, во втором — полисиндетон». Цит.: Lichański J. Z. Co to jest retoryka? — Kraków: Polska Akademia Nauk — Oddział w Krakowie, 1996. — S. 44.

27 Цит.: Толстой А. Семья вурдалака. Неизданный отрывок из записок неизвестного / Пер. с франц. А. В. Фёдорова // Толстой А. К. Собр. соч. Т. 3. Художественная проза. Статьи. — М.: Худ. лит-ра, 1964. — С. 69–70.

28 Примеров этого множество, а эффект давно уже заметили исследователи. Неслучайно известная польская монография жанра, написанная Мареком Выдмухом, называется «Игра со страхом. Фантастика ужасов» (Warszawa: Czytelnik, 1975).

29 «Это было вероятно жестоко, умело и, я бы сказал, по-деловому. То есть он дрался не так, как обыкновенно дерутся мальчишки <…> Он как бы работал» (с. 261).

30 Термин Артура Хутникевича. См. также: Lichański J. Z., Kajtoch W., Trocha B. Literatura i kultura popularna. Metody: propozycje i dyskusje. — Wrocław: Pracownia Literatury i Kultury Popularnei oraz Nowych Mediów, 2015. — S. 50–52.

31 Цит.: Лем С. Фантастика и футурология: В 2 кн. Кн. 1 / Пер. с пол. С. Н. Макарцева под ред. В. И. Борисова. — М.: АСТ; Ермак, 2004. — С. 109. Сравни также: Caillois R. Od baśni do science fiction / Tłum. J. Lisowski // Caillois R. Odpowiedzialność i styl. Eseje. — Warszawa, 1967. — S. 29–65.

32 Протопоповский переулок // «Твоя Москва», yourmoscow.ru/city/street/protopopovskiy_pereulok [дата доступа: 16.05.2016].

33 Как — вспоминая фаустовскую традицию — пишет С. Переслегин (цит. соч.), это «возможность, за которую не жалко заложить дьяволу душу».

34 «Подробности…» возникли примерно в тот же период, что и «Жук в муравейнике», «Хромая судьба», «Пять ложек эликсира» и другие произведения, о которых я когда-то писал, что «действительность, представленная в них, тестируется неожиданно введенной в нее каплей необычности символического <…> характера и неопределенной формы» (Кайтох, цит. соч., с. 583). Фантастический элемент в некоторой степени тестировал действительность; человечество, столкнувшись с ним, проявляло свои черты. Можно сказать, что к «писательским экспериментам», которые они с братом проводили над человечеством, Аркадий добавил еще одну возможность.

Отсюда: www.trv-science.ru/2024/05/tainstvennye-podrobn...

@темы: Ссылки, Чародеи, «Полдень, XXII век», «Хромая судьба», «Град обреченный», «Жук в муравейнике», А.Стругацкий, Попытка к бегству, Б.Стругацкий, Поиск предназначения, Комментарии к пройденному, Пять ложек эликсира, «Экспедиция в преисподнюю», «Дьявол среди людей», Подробности жизни Никиты Воронцова, С.Ярославцев, Полдень XXII век (Возвращение), Кайтох

---

Любопытно

[silent-gluk]

Начинается осень. Мы ждали, что тихий дождик прибьёт придорожную пыль, освежит город, а первые морозцы укроют землю золотом листьев. Осень -24 нам изменила, задержалась где-то, опаздывает.
Неизменно лишь то, что раз в месяц проходит встреча клуба любителей фантастики "Обитаемый остров". Сегодня наш председатель Игорь Евсеев предлагает поговорить об ответственности писателя – мастера слова и мысли.
"Что такое?! Опять?! Не надоело?!" - спросите вы. Не торопитесь судить. Этот разговор о вечном будем вести на примере творчества братьев Стругацких.
Как всегда, слово председателю КФЛ

Игорь Евсеев
Ответственность
Для представителей группы «Людены» самым значимым событием на «Интерпрессконах» 90-х годов и до 2005-го года были ежегодные встречи с Борисом Натановичем Стругацким. Конечно, главной темой общения на этих встречах, была литература и, в первую очередь, фантастическая.
В 2005 году на очередной встрече с Борисом Натановичем проходила видеосъемка, и проходила она очень даже вовремя. В 2006 году Борис Натанович на «Интерпресскон» приехать не смог и в дальнейшем не приезжал. Эта видеосъемка осталась, по-моему, единственной, на которой можно увидеть общение представителей группы «Людены» со знаменитым классиком.
Видеосъемка была поделена на отдельные части по тематике обсуждаемых вопросов. В одной из частей была затронута тема ответственности писателя за сказанное им в своих произведениях. Много лет Борис Натанович через интернет в off-line интервью отвечал на вопросы читателей. Среди этих вопросов встречались такие, что от некоторых из них приходилось ограждать наших любимых писателей Вопросы, содержавшие грубость, оскорбления, даже угрозы модераторы удаляли. Встречались вопросы, авторы которых были убеждены, что Стругацкие, работая над своими произведениями приближали развал Советского Союза, готовы ли писатели за это ответить? Когда об этом сказали Борису Натановичу, он на несколько секунд задумался и ответил, что вопрос в такой степени общий, что его «надо конкретизировать».
Я это понял так, что авторам упрёков в адрес Стругацких надо назвать конкретное произведение и пояснить, каким образом оно целиком, или какой-то частью нацеливало на развал СССР. Лично я считаю, что Стругацкие как раз боролись с теми людьми, что развалили СССР.
* * * * *
В начале своего творческого пути писатели показывали мир будущего, в котором сами хотели бы жить. Когда на одном из сайтов я встретил опрос, в каком из миров будущего вам хотелось бы жить, я без тени сомнения указал на мир будущего Стругацких, описанный в книге «Полдень XXII век». Сами авторы так сказали об этом произведении: «Эту повесть ни в коем случае не следует рассматривать как предсказание. Изображая в ней мир довольно отдалённого будущего, мы вовсе не хотели утверждать, что именно так всё и будет. Мы изобразили мир, каким мечтаем его видеть, мир, в котором мы хотели бы жить и работать, мир, для которого мы стараемся жить и работать сейчас».
* * * * *
Борис Натанович сказал, что они всегда мечтали написать исторический роман, но у нас «…руки не доходили до этого, потому что писать исторический роман, значит перекопать огромное количество литературы…». Борис Натанович сказал, что они с братом «…специально ничего не читали, а пользовались теми знаниями, которые были накоплены к этому моменту…». Но «руки дошли» и исторический роман «Отягощённые злом или сорок лет спустя» был всё же написан. Конечно, фантастика в нём присутствовала, но для написания романа им пришлось специально ознакомиться с исторической литературой. После публикации пошли обвинения в искажении исторической действительности. (Смотрите видео)

Отсюда: vk.com/video-162412996_456239307



Отсюда: vk.com/wall-162412996_3888

@темы: Видео, Ссылки, Полдень, XXII век, «Полдень, XXII век», Б.Стругацкий, Полдень XXII век (Возвращение), Отягощенные злом или Сорок лет спустя

---

Любопытно

[silent-gluk]

Эксперименты и люди. Ко дню рождения Бориса Стругацкого
23.04.2024 / № 402 / с. 12–13 / Владимир Борисов / Наука и фантастика / 3 комментария

Владимир Борисов

Ко дню рождения Бориса Натановича Стругацкого (15.04.1933—19.11.2012) публикуем послесловие знатока научной фантастики Владимира Борисова к сборнику повестей братьев Стругацких, который готовится к печати в чешском издательстве «Тритон» в переводе Константина Шинделаржа.

Собственно, в повести «За миллиард лет до конца света» практически не происходит ничего фантастического. Ну, разве что дерево, вдруг выросшее во дворе дома, где живет Малянов. Остальные же события, пусть даже маловероятные, вполне можно объяснить рационально, не прибегая к вымышленным явлениям. Объясняя Малянову, что именно происходит с героями повести, Вечеровский говорит: «В конце концов, это не так уж уникально в истории науки. Примерно то же самое было с изучением радиоактивности, грозовых разрядов, с учением о множественности обитаемых миров…»

Спустя десять лет создатель Теории решения изобретательских задач Генрих Альтшуллер (он же — писатель-фантаст Генрих Альтов) выпустит книгу о Жизненной Стратегии Творческой Личности (ЖСТЛ), в которой на примере нескольких тысяч (!) биографий ученых, писателей, музыкантов, изобретателей была составлена таблица, где противопоставлялись действия творческих личностей и внешних обстоятельств (того, что в повести Стругацких именовалось Гомеостатическим Мирозданием). По Альтшуллеру противостояние творческой личности и внешних обстоятельств начинается с раннего детства, когда ребенка воспитывают и учат традиционно, чтобы вырастить послушного исполнителя властных структур, а Учителя, Книги и Чудеса могут изменить этот процесс, побуждая к творчеству. С течением времени отношения обостряются, так что на высшей ступени внешние обстоятельства стремятся «пресечь любым путем распространение разработки системы целей и ее развитие, вплоть до прямого физического уничтожения разработчика», а творческая личность намерена «продолжить бескомпромиссную разработку и развитие системы целей и добиться внедрения результатов даже ценой своей жизни».

Не правда ли, отношения Малянова, Вайнгартена, Вечеровского и других с проявлениями Гомеостатического Мироздания прекрасно укладываются в это общую схему жизни творческой личности. Можно найти даже детальные совпадения. Вот Вайнгартен заявляет: «Ничего себе — выбор! Или тебя раздавят в лепешку, или тебе дадут новенький институт, из-за которого два членкора уже друг друга до смерти загрызли. Да я в институте этом десять нобелевок сделаю, понял?» А ведь перспективы продвижения по служебной лестнице — типичный ход внешних обстоятельств в ЖСТЛ. Типичный и очень сильный. Как правило, совместить собственное творчество и административную работу получается крайне редко, это мало кому удается. И в результате вместо перспективного ученого, разрабатывающего свою прорывную тему, получается посредственный администратор-бюрократ, которому приходится не заниматься творчеством, а согласовывать сметы, утрясать фонды, следить за дисциплиной, обеспечивать кадровые перестановки… Так что зря Вайнгартен бахвалится. Не сделает он десяток нобелевок. Не до того ему будет, совсем не до того.

Стругацкие очень часто ставят своих героев перед проблемой выбора. Например, похожая, но не совсем такая ситуация была в «Далекой Радуге». Там герои решали, что следует спасать в первую очередь. Правда, Леонид Горбовский не оставил другим выбора, распорядившись грузить на корабль детей. Главное отличие рассматриваемой нами повести от «Далекой Радуги» в том, что если там выбор стоял перед коллективом, то здесь решать, как ему поступать, приходится каждому по отдельности, здесь никто не сделает этот выбор за тебя. И прав тот же Горбовский, когда говорит: «Забавно, однако. Вот мы совершенствуемся, совершенствуемся, становимся лучше, умнее, добрее, а до чего все-таки приятно, когда кто-нибудь принимает за тебя решение…»

Неслучайно Борис Стругацкий в оффлайн-интервью объяснял: «Это повесть о том, что жизнь — чертовски трудная штука, если относиться к ней со всей серьезностью. И зачастую приходится делать выбор между жизнью удобной и жизнью достойной. И выбор этот сложен, неприятен и болезнен. Как и всякий выбор, впрочем». Отсюда и не совсем обычный вид произведения: главки без начала и конца, словно рукопись побывала в переделках, повествование сбивчивое… Борис Стругацкий пояснял: «Да, так было задумано авторами изначально. Малянов сначала пытается рассказывать свою историю как бы отстраненно, пытается писать о себе, как о постороннем человеке… потом срывается, переходит на первое лицо… спохватывается, возвращается к третьему, но ненадолго, и потом уж до самого конца, отказавшись от отстраненности, пишет, без затей, от первого лица».

Интересно получилось с понятием Гомеостатического Мироздания. Сами Стругацкие настаивали, что для них это был только антураж, попытка закамуфлировать противостояние творческого человека с властными структурами. И действительно, повесть была написана вскоре после близкой встречи Бориса Стругацкого с КГБ, когда его допрашивали по делу Михаила Хейфеца, доброго знакомого Бориса, в 1974 году осужденного по статье «антисоветская агитация и пропаганда» за написание предисловия к самиздатскому собранию сочинений Иосифа Бродского. Впоследствии Хейфец, сам хороший писатель, автор книги о народовольце Клеточникове, агенте «Народной воли» в охранке, послужил прототипом Изи Кацмана в романе «Град обреченный».

Многих заинтересовала идея Гомеостатического Мироздания как таковая. Основная аксиома Вечеровского — «Мироздание сохраняет свою структуру»: «Сама суть Гомеостазиса Мироздания состоит в поддержании равновесия между возрастанием энтропии и развитием разума. Поэтому нет и не может быть сверхцивилизаций, ибо под сверхцивилизацией мы подразумеваем именно разум, развившийся до такой степени, что он уже преодолевает закон неубывания энтропии в космических масштабах. И то, что происходит сейчас с нами, есть не что иное, как первые реакции Гомеостатического Мироздания на угрозу превращения человечества в сверхцивилизацию. Мироздание защищается».

Михаил Шавшин в работе «Стругацкие. Всплеск в тишине» делает отсюда следующие выводы:

«1. Мироздание заинтересовано в стабильном развитии человечества и подобных ему цивилизаций, как в учебных заведениях, воспитывающих и совершенствующих первичное Сознание, являющееся нижним, самым плотным, уровнем его структуры.

2. Мироздание производит мягкие коррективы, если расшалившиеся дети, то есть физические цивилизации нижнего уровня, начинают сворачивать на самоубийственный путь.

3. Мироздание исключает понятие сверхцивилизации в нашем человеческом восприятии этого термина, так как развившись достаточно высоко, разумное сообщество переходит на другой, следующий уровень существования, смысл и формы деятельности которого могут быть совершенно непредставимы для нижнего уровня.

4. Мироздание беспристрастно и равнодушно».

Но даже в этом случае положение «расшалившихся детей» не столь безнадежно. Во-первых, выбор все-таки имеется. Можно менять тему, творить что-то другое, не менее интересное. Поэтому позиция Вечеровского, пожалуй, наиболее оптимальна: «Мы имеем дело с законом природы. Воевать против законов природы — глупо. А капитулировать перед законом природы — стыдно. В конечном счете — тоже глупо. Законы природы надо изучать, а изучив, использовать. Вот единственно возможный подход. Этим я и собираюсь заняться».

Правда, Михаил Шавшин сетует: «К нашему великому несчастью, знания подобного рода обычно попадают в руки людей, стремящихся захватить командные высоты в стратегических направлениях насущной человеческой деятельности — политике, экономике, производстве и науке. Они-то в основном и определяют пути, по которым движутся целые народы. Преследуя в первую очередь свои корыстные интересы, и уж только в последнюю — устремления широких масс. Они, в отличие от подавляющего большинства, абсолютно точно определяют свою цель, и цель эта — сосредоточение в одних руках власти и максимального количества материальных ценностей».

У великих фантастов — одни заботы. И Станислав Лем примерно в те же годы пишет конспект книги Куно Млатье «Одиссей из Итаки» (1971), где классификация гениев по степени воздействия на цивилизацию явно перекликается с принципом выбора объектов внимания Гомеостатического Мироздания.

Суховатая реалистичность повседневности «За миллиард лет до конца света» была отрезвляющим «возвращением» из мира Полдня. Зато в повести «Малыш» фантастики — хоть отбавляй! Здесь и далекая планета со своими особенностями, и странная «свернувшаяся» цивилизация, и роботы, и крушение космического корабля. Но в конечном счете не это всё является главной темой повести.

Борис Стругацкий в оффлайн-интервью отмечал: «Это одна из немногих наших повестей, не содержащих никакого социального подтекста. Мы всегда считали, что ее можно было бы не писать вообще, если бы не чисто денежные обязательства перед издательством. Многие наши тогдашние читатели выражались по этому поводу довольно резко: „Если писать такое, то, может быть, лучше не писать вообще ничего?“ А сейчас это — одна из популярнейших наших повестей. Неисповедимы пути твои, Господи!»

Да, социального подтекста и явных отсылок к событиям того времени, когда повесть была написана, в ней нет. Но это, быть может, и к лучшему. Потому что в результате «Малыш» не теряет своей актуальности со временем. В частности, по той простой причине, что в этой повести авторы поднимают извечные вопросы: «Что такое человек? Что такое разум? Что такое познание?» Вопросы, на которые у человечества пока нет ответов, но от этого они не становятся менее жгучими или второстепенными.

Конечно, возможность задаваться этими вопросами у авторов возникла благодаря тому, что главным героем повести стал Малыш — человек по происхождению, ставший представителем новой цивилизации в результате воспитания загадочных обитателей планеты Панта. Именно особенности Малыша вызывают у Майи Глумовой такие размышления: «На самом-то деле нас интересует не проблема разума вообще, а проблема нашего, человеческого разума, иначе говоря, нас прежде всего интересуем мы сами. Мы уже пятьдесят тысяч лет пытаемся понять, что мы такое, но глядя изнутри, эту задачу не решить, как невозможно поднять самого себя за волосы. Надо посмотреть на себя извне, чужими глазами…»

«Детские» вопросы Малыша часто приводят в тупик Стася Попова, на которого работает Главный Информаторий, который обладает правом в любую минуту связаться с любым крупнейшим специалистом по самым различным отраслям и просить разъяснений. Просто потому, что для человечества эти вопросы по-прежнему остаются неразрешенными до конца. Например, когда Стась осторожно говорит Малышу, что он, наверное, все-таки не совсем человек, тот сразу же осведомляется: «Так что же такое человек? Что такое человек совсем?»

Или, например, вопрос Малыша «Как узнали, что люди думают головой?». Подробный ответ на этот вопрос потребует продолжительного рассказа о развитии человеческой психологии, ведь люди не так уж давно получили представление о связи головного мозга с размышлениями. В общем, отвечать на вопросы Малыша не так-то просто.

Неожиданная проблема обнаружилась, когда повесть начали визуализировать. Так, по «Малышу» был поставлен спектакль в Центральном детском театре, который был показан на телевидении. А в Чехии Ирена Павласкова сняла по этой повести фильм «Неназначенные встречи». Борис Стругацкий так отзывался об этом фильме: «Фильм вполне посредственный. Малыш там очень симпатичный, смотреть на его чрезвычайно приятно, но это как раз и есть главный просчет режиссера: ведь по авторскому замыслу Малыш СТРАШЕН — планета и аборигены изуродовали его, приспосабливая к жизни в этом мире. Но я понимаю: создать образ Малыша, который одновременно очарователен и уродлив, задача, видимо, почти непосильная». Действительно, образ Малыша представляет особые трудности и для иллюстраторов повести. Борису Стругацкому нравились иллюстрации Игоря Тюльпанова, с которым писатель был знаком (из письма Бориса брату от 20 июля 1971 года: «Вчера закончил выправлять гранки для № 9 „Авроры“. Видел иллюстрации. Художник — Игорь Тюльпанов, картина коего у меня висит, если ты помнишь. Ничего себе иллюстрации — похоже по стилю на рисунки в „Знание — Сила“, которые когда-то там бывали. Этакая пищеварительная эстетика»), но и на рисунках Тюльпанова Малыш практически не отличается от обычного человеческого ребенка.

Чешский переводчик обозначил для себя основную тему этого сборника как «Незабываемые эксперименты». Он «танцевал», конечно, от названия рассказа «Забытый эксперимент», также представленного в сборнике. Рассказ интересен во многих отношениях. Во-первых, здесь Стругацкими впервые была описана Зона, то есть пространство с различными необычными характеристиками, с мутировавшими животными, с непонятными препятствиями, которых не могут преодолеть даже кибернетические разведчики. Когда через много лет авторы будут писать «Пикник на обочине», они мастерски воспроизведут напряжение тамошней Зоны. Вот только сталкерам придется осваивать опасную и таинственную Зону без мощных вездеходов и киберразведчиков. Платформа, которую посылает в Зону Международный Институт Внеземных Культур, не в счет. Хотя они неизбежно придут и к использованию техники.

Рассказ интересен также научно-фантастической идеей двигателя времени. Его предпосылки были разработаны советским астрономом Николаем Александровичем Козыревым (1908–1983), с которым Борис работал в Пулковской обсерватории и в комиссии по изучению смелых идей которого участвовал. Увы, неклассическая механика, согласно которой основным двигателем Вселенной является течение времени, не нашла подтверждения в данных экспериментов. Однако сама научная смелость теории не могла не импонировать фантастам. Отголоски неклассической механики авторы поначалу хотели использовать в повести «Путь на Амальтею», в ранних вариантах которой академик Окада намеревался проверить некоторые положения неклассической механики вблизи Юпитера. И хотя со временем Стругацкие отказались от собственно научной фантастики, их ранние рассказы хранят очарование необычайной проблематики, когда наука могла решить всё.

Михаил Шавшин так писал об этом: «Стругацкие, оставаясь всё еще НАУЧНЫМИ фантастами, жадно ухватились за чисто внешнюю сторону теории Козырева, и возник сюжет, совершенно нетрадиционный для той поры и той литературы — создание двигателя времени, его запуск, воспоследовавшая катастрофа, забвение печальных результатов, как это часто у нас бывает. И вдруг — рецидив работы установки. Двигатель-то продолжает действовать и оказывается вечным! А на этом фоне — приключения ученых в зоне, образовавшейся после взрыва. И, натурально, описание места действия. И какое описание! Чернобыль воочию, задолго до его появления. Одно из „нострадамусных“ видений Стругацких. Их будет еще много. И влияние Козырева еще будет. И не один раз».

Неназначенные встречи братьев Стругацких — это не просто встречи с Неведомым. Это каждый раз неожиданности на пути прогресса — вертикального, горизонтального, диагонального, непредсказуемые случайности, подтверждающие великую закономерность: человечество не способно остановиться. Тяжелый танк «Тестудо» может преодолеть любые препятствия, вот только его экипаж будут всегда терзать проблемы выбора пути.

Отсюда: www.trv-science.ru/2024/04/eksperimenty-i-lyudi...

@темы: Ссылки, «Путь на Амальтею», «Град обреченный», «Далёкая Радуга», «За миллиард лет до конца света», «Малыш», «Пикник на обочине», Б.Стругацкий, Забытый эксперимент, off-line интервью

---

Любопытно

[silent-gluk]

Братья Стругацкие: Распалась связь времен
19.09.2023 / № 387 / с. 14–15 / Владимир Борисов / Наука и фантастика / No
Владимир Борисов

Очерк про переводной сборник братьев Стругацких, готовящийся на чешском языке (этот текст служит к нему послесловием), в который войдут повести «Попытка к бегству», «Парень из преисподней», а также рассказы «Первые люди на первом плоту» и «Бедные злые люди».

Насколько я знаю, никогда и нигде еще не выходил сборник произведений братьев Стругацких именно в таком составе. Связаны воедино они лишь причудливой волей переводчика, который определил их общую тему как «межцивилизационные контакты». Да, на первый взгляд, во всех этих вещах земляне встречаются с другими «братьями по разуму». Вот только встречи эти нельзя назвать «братскими». Виктор Степанов в повести «Серп Земли» писал: «Сделав несколько совсем детских шагов по Вселенной, мы ищем братьев. Их почему-то называют братьями по разуму. Но ведь они, я имею в виду инопланетян, могут отличаться от нас…»

Инопланетяне у Стругацких весьма часто практически не отличаются от людей физиологически. Таковы они и здесь, в произведениях этого сборника. Писатели не то, чтобы строго придерживались антропологического подобия, как, скажем, Иван Ефремов, нет, бывали у них и разумные обитатели других планет, не похожие на людей. Но все-таки чаще авторы выбирали именно копии землян для встреч с людьми.

Может быть, потому что на самом деле основная тема подобных встреч — это не столько контакты разных цивилизаций, сколько столкновение века двадцатого (то есть настоящего для авторов) с веком двадцать вторым, грядущим. Именно так предложил обозначить тематику представленных в сборнике произведений мой друг Александр Лукашин.

Давайте попробуем рассмотреть события, описанные в этой книге, именно с такой позиции.

В «Попытке к бегству» чистые, немножко наивные ребята двадцать второго века Антон и Вадим сталкиваются с феодальной или даже рабовладельческой цивилизацией. (Хотя честнее будет сказать, что сталкиваются они с лагерями для инакомыслящих. В советской литературе на то время это была редкость, разве что лишь «Один день Ивана Денисовича» Александра Солженицына затрагивал эту тему.) Пожалуй, это было первое произведение Стругацких, в котором вплотную затрагивается тема прогрессорства, т. е. способа ускорить отсталое общество (хотя ни самого этого термина, ни прогрессоров как специалистов в мире будущего еще нет). Антон и Вадим деловито обсуждают, что нужно сделать для того, чтобы преобразовать жителей Саулы. Да, придется, конечно, поработать, потребуется лет пять по прикидкам юношей.

– Пять! — сказал Саул, поднимая руки к потолку. — А пятьсот пятьдесят пять не хотите? Тоже мне просветители! Народники-передвижники! Это же планета, понимаете? Не племя, не народ, даже не страна — планета! Целая планета невежества, трясина! Артисты! Ученые! А что вы будете делать, когда придется стрелять?

Беглец из фашистского концлагеря, Саул Репнин1, не понаслышке знаком с тем, как трясина невежества может затянуть даже цивилизованные народы. И прекрасно понимает, что преобразовать ход истории за каких-нибудь пять лет просто невозможно. Вообще говоря, он здесь вступает в спор и с авторами, которые предположили, что за двести лет человечество вырвется из пучин невежества и перейдет в светлый мир Полудня: «А пятьсот пятьдесят пять не хотите?»

(На самом деле в «Попытке к бегству» сталкиваются даже не два, а четыре разных временных слоя. Самый древний — это цивилизация обитателей Саулы, стоящих на уровне рабовладельческого или феодального общества. Второй — это двадцатый век в лице Саула Репнина, бронетанкового командира Красной Армии, заключенного № 819360. Третий — в лице Антона и Вадима, молодых представителей двадцать второго века. Наконец, четвертый представлен техникой гипотетических Странников, потоком транспортируемых механизмов, равнодушно и бездумно перемещающихся от одного пункта нуль-транспортировки к другому.)

Отвечая на вопросы Бориса Ляпунова, сами Стругацкие так обозначали тематику «Попытки к бегству»:

У авторов две задачи: 1. Столкнуть три психологии — психологию коммунистического человека, психологию коммуниста — нашего современника и психологию невежественного раба.
2. Проиллюстрировать представление о том, что коммунизм — это прежде всего мировоззрение и только потом уже высокая технология, материальное изобилие и т. д. Естественно, что МАССОВОЕ коммунистическое мировоззрение возможно лишь на базе высокой технологии и изобилия, но само по себе изобилие отнюдь не обязательно порождает коммунистическое мировоззрение, являясь условием необходимым, но недостаточным.

Борис Стругацкий более десяти лет вел в Интернете офлайн-интервью, в котором ответил на восемь с лишним тысяч вопросов. Однажды его спросили, а почему, собственно, ни в одной книге у Стругацких не было открытого контакта Земли с менее развитой цивилизацией? Почему бы землянам не сделать открытые, честные, бескорыстные предложения помощи? Интересен подробный ответ писателя2:

Всё не так просто и однозначно, как вы это себе представляете. Почему, собственно, старые, прожженные бойцы за власть и за господство над миром, населяющие правительственные олимпы нашей дорогой Земли, примут за чистую монету сделанные им «открытые, честные, бескорыстные предложения» явившихся неизвестно откуда (и неизвестно зачем) шестиглазых господ, о которых можно понять только, что они «старше, умнее и на два порядка мощнее, чем мы»? Где гарантия их честности и бескорыстия? Вы видели за всю десятитысячелетнюю историю Земли случаи, когда эти, чёрт бы их драл, «умные», «добрые», несоразмерно сильные приносили бы с собой мир, покой и процветание, ничего не требуя взамен? Вы, лично вот вы, на трибуне, готовы гарантировать их честность, правдивость и бескорыстие? Чем готовы гарантировать? Здравым смыслом? А вы представляете, в какую копеечку влетает (извините за каламбур) один перелет с ихней Альфы Ориона на нашу грешную Землю? И всё лишь для того, чтобы обрушить на нас, совершенно им равнодушных двуглазых прямостоящих шквал услуг и благодеяний? Не смешите мою бабушку. Как угодно, а я объявляю поголовную мобилизацию и уровень угрозы «ноль дробь ноль». Что вы там трендите, министр ГБ? Китайцы уже заключили с ними договор о взаимопомощи? Разумно, разумно… В конце концов, с паршивой овцы… Не могут же они, эти шестиглазые, не понимать всей степени исламской угрозы, нависшей над европейской цивилизацией?..
И пошла писать губерния. А если допустить даже, что правительства и властители согласятся (скрипя зубами) поверить пришельцам и «лягут под них», демонстрируя благоразумие, куда деться от фанатиков, супер-патриотов, «солдат Апокалипсиса», защитников истинной веры, возглашателей окончательной истины: Христос был двуглазым (и Мухаммед, и Будда, и уж, конечно, святой Адольф!). Готовы ли «честные, старшие, умные» (пусть даже и двуглазые) расхлебывать кровавую кашу, которая вскипит вокруг них на благословенной Земле? Все эти ситуации так часто и разнообразно описывались в фантастике последнего столетия, что, право же, ничего существенно нового я здесь сказать не берусь.

Если Саул бежал из страшного военного времени в светлое будущее, то Гаг, Бойцовый Кот его высочества герцога Алайского, был умирающим перемещен со своей планеты, где шла страшная война, на Землю и вылечен. Отлична эта ситуация и в идеологическом плане. Саул — борец с фашизмом, ему понятны и близки и мир двадцать второго века, и его обитатели, пусть и кажущиеся ему несколько наивными. А Гаг — сам носитель фашистских настроений, к миру светлых людей он относится настороженно, никому не доверяет до конца и вовсе не настроен быстро меняться.

Тем не менее Корней, прогрессор из светлого Полудня, все-таки предпринимает попытку перевоспитать уже один раз воспитанного. Попытка, скорее всего, не удалась. Слишком мало времени было у Корнея, да и не мог он целиком и полностью заниматься только Гагом, прогрессорские проблемы заставляли его надолго отвлекаться. А сам Гаг не очень-то и стремился познакомиться как следует с земным миром Полудня, ему хотелось как можно скорее вернуться на родную планету и самому разобраться в том, что там происходит. И все-таки, все-таки… Борис Стругацкий в офлайн-интервью писал по этому поводу: «Уж во всяком случае, он больше никогда не сможет быть только и просто Бойцовым Котом. Земля отравила его своим гуманизмом навсегда. Трудно ему будет на послевоенной Гиганде». (Заметим в скобках, что сами Стругацкие книгами о Мире Полудня «отравили» не одно поколение читателей!) Собственно, это и показано в эпилоге повести. Разве прежний Бойцовый Кот позволил бы с собой так обращаться? А Гаг увидел в стареньком, немощном враче отблеск красивого прекрасного мира.

В 1996 году Андрей Чертков подготовил первый сборник из серии «Время учеников», в котором фантасты помоложе обратились к книгам братьев Стругацких со своим видением того, что происходило в этих книгах. Михаил Успенский написал продолжение «Парня из преисподней» под названием «Змеиное молоко»3. В повести Успенского Гаг оказался не курсантом, а законспирированным полковником контрразведки Гигоном, наследным герцогом Алайским. В общем, земные прогрессоры работали на Гиганде, а тамошние контрразведчики внедрялись в структуры на Земле. Но это, конечно, совсем другая история.

Сами Стругацкие не очень любили «Парня из преисподней». Вещь была написана, как признавался Борис в офлайн-интервью, «под давлением финансовых обстоятельств, делали мы ее из запрещенного цензурой киносценария и вообще не испытывали в ней никакой внутренней необходимости. Да и новизны в ней не было для нас никакой».

Однако Гаг как персонаж авторам скорее нравился, поскольку оставалась в нем какая-то неопределенность, неоднозначность, а это — верный признак удачи. Неслучайно половина глав в повести написана от его лица. Авторам важно было показать, как именно он соприкасается с новым миром, как реагирует на необычные обстоятельства, как воспринимает новую информацию, новую технику. И Гаг не подкачал, освоился, как и положено «боевой единице самой в себе, способной справиться с любой мыслимой и немыслимой неожиданностью».

На вопрос в офлайн-интервью, чем будет заниматься на родной Гиганде Гаг (ведь там ему будет опасно жить), зачем его отпустили с Земли, Борис Стругацкий ответил4:

Сказать, что «земляне отпустили Гага», можно только с известной натяжкой. Насколько я помню, он прорвался к себе домой силой. А вот что он будет дома делать — это вопрос! Но, в конце концов, это единственный вопрос в жизни Гага, который имеет смысл! Иначе для чего было вообще затевать всю историю — спасать, лечить, перевоспитывать, — чтобы он тихо-мирно доживал свои годы на ласковой планете Земля, в то время как его собственная планета корчится в муках и крови?

Рассказ «Первые люди на первом плоту», один из последних рассказов Стругацких, название свое получил из «Капитанов» Николая Гумилёва, любимого стихотворения братьев:

А вы, королевские псы, флибустьеры,
Хранившие золото в темном порту,
Скитальцы арабы, искатели веры
И первые люди на первом плоту!

В советское время творчество Гумилёва было запретным, но Стругацкие умудрялись цитировать его стихи в «Стажёрах», в «Попытке к бегству», «Улитке на склоне», «Граде обреченном». Первоначально рассказ назывался «Дикие викинги» и был опубликован спустя пять лет после написания, когда ленинградский журнал «Костёр» в 1968 году предложил братьям принять участие в написании повести-буриме «Летающие кочевники». Стругацкие отдали этот рассказ в качестве зачина, сами более участия в этом буриме не принимали. По мнению читателей, повесть как буриме в целом не получилась. Вот типичный отзыв на сайте «Лаборатория фантастики» о «Летающих кочевниках»: «Многие авторы в этих буриме проявили полный непрофессионализм. Не в состоянии сделать нормальное продолжение, некоторые плюнули на буриме и затеяли ваять свою сюжетную линию, никак не сообразуясь с предыдущим текстом. Я уже не говорю о том, чтобы хоть как-то выдерживать стиль»5. Сами Стругацкие тоже не жаловали этот рассказ, и первое его переиздание вышло лишь спустя двадцать лет после журнальной публикации.

На этот раз человек двадцатого века сталкивается с представителями загадочной цивилизации, которую трудно соотнести с каким-либо земным периодом. С одной стороны, ведут они себя как типичные дикари, в качестве оружия пользуются копьями, т. е. выступают как явные представители прошлого. А с другой — в качестве транспорта (возможно, даже межпланетного или межзвездного!) используют «плот», который не подчиняется законам гравитации, т. е. технику, какой у землян пока нет (и неизвестно, как скоро такая появится).

А «Бедные злые люди» — это самый последний рассказ в творчестве Стругацких — расхотелось им использовать малую форму. И опубликован он был лишь в начале 1990-х годов, сначала в любительской прессе, а потом в дополнительном томе первого собрания сочинений.

Здесь люди двадцать второго века встречаются с инопланетными варварами, находящимися на уровне нашего далекого прошлого. Интересно, что рассказ первоначально назывался «Трудно быть богом», но был признан авторами неинтересным и упрятан в архив, а название перешло к другому произведению.

И, кстати, в этом рассказе описан вариант прямого, открытого контакта. Который, увы, закончился плачевно для «ангелов» — жителей Земли. Видимо, потому в дальнейшем у Стругацких прогрессоры действуют только тайно.

Есть и еще одно обстоятельство, роднящее все эти произведения. В той или иной степени в них показано, как неподготовленные люди (хоть и инопланетные, но ничем не отличающиеся физически от землян) сталкиваются со сложной техникой и пытаются ее освоить. В «Попытке к бегству» это туземцы Саулы, которые варварскими способами пытаются понять, как управлять машинами Странников. В «Парне из преисподней» это Гаг, постепенно осваивающий земную технику: поначалу осторожно и с недоверием (воюет с самовольным домом), затем потихоньку осваиваясь (пользуется дубликатором вещей), наконец, уверенно используя достижения цивилизации (командует Драмбой, заставляет его изготовить автомат). Персонажи «Первых людей на первом плоту» вполне освоили и лихо пользуются антигравитационной платформой. А в «Бедных злых людях» царь использует передатчик землян для разговоров с богами.

В «Попытке к бегству» Стругацкие впервые подняли вопрос о «вмешательстве — невмешательстве» в жизнь чужой цивилизации. Понятие «чужой цивилизации» можно понимать расширительно, и вопрос этот из фантастического и умозрительного легко превращается в реальный и актуальный, потому что на Земле вмешательство происходило неоднократно. Но отношение к нему было неоднозначным. Кто-то считал обязательным помогать «отсталым» цивилизациям, а кто-то был категорически против «экспорта революции». Как водится, Стругацких обвиняли (иногда одновременно) в обоих этих грехах. В клубах любителей фантастики часто с жаром обсуждали варианты вмешательства инопланетян в земную жизнь, и при первой встрече с Борисом Стругацким я не удержался и задал ему вопрос: «Прогрессорство — это хорошо или плохо?» Борис Натанович сказал, что не знает ответа на этот вопрос, но уверен, что во все времена будут находиться люди, которые не смогут пройти мимо несправедливости, не смогут удержаться от того, чтобы помочь. Как говорил в таком случае Румата Эсторский: «Сердце мое полно жалости».

Уже придумав и описав мир, в котором они хотели бы жить, Мир Полудня, братья Стругацкие продолжали думать о том, каким может быть путь из мира нашего в это светлое будущее, по какому мостику к нему можно перебраться? Собственно, этот вопрос не оставлял их и когда они писали про Саулу и Гиганду, про Арканар, про Город Дураков, про Саракш и Хармонт. Что должно случиться, чтобы человек мог победить страшную волосатую обезьяну, скрывающуюся у него внутри? Вновь и вновь обращаясь в своих книгах к столкновению цивилизации двадцатого века (или даже более ранней) с цивилизацией двадцать второго века, авторы всё отчетливее понимали, что переход будет непростым. Что феодализм будет вести арьергардные бои, бросая все силы на то, чтобы устоять, удержаться, зацепиться. И Саул Репнин, и Бойцовый Кот Гаг, увидев воочию, каким может быть ослепительный мир будущего, решают вернуться в свое время, в свой мир, чтобы продолжать борьбу.

И Саул, и Гаг, каждый по-своему, возвращаются на грязную, ухабистую, но всё еще не пройденную дорогу к Полудню.

Владимир Борисов

1 В первоначальной редакции герой бежал из советского лагеря, однако в таком виде текст не проходил внутренней цензуры. После требуемых изменений авторы добавили и новый финал — гибель Репнина при нападении на группу гитлеровцев. К тому же первоначальные варианты названия («Возлюби ближнего» либо «Возлюби дальнего») также подверглись цензурным изменениям (в них увидели аллюзии на Новый Завет и на сочинения Ницше (см.: Стругацкий Б. Комментарии к пройденному 1961—1963 гг.: «Попытка к бегству» // «Если», 1999, № 1–2).

2 rusf.ru/abs/int0152.htm

3 Оно было опубликовано и на чешском языке: Zmijí mléko // Ikarie. — 2000. — Nr. 7.

4 rusf.ru/abs/int0063.htm

5 fantlab.ru/work58784

Отсюда: www.trv-science.ru/2023/09/raspalas-svyaz-vreme...

@темы: Ссылки, «Трудно быть богом», Попытка к бегству, Бедные злые люди, Парень из преисподней, Б.Стругацкий, Летающие кочевники, Первые люди на первом плоту, Комментарии к пройденному, off-line интервью, Возлюби дальнего

---

Любопытно

[silent-gluk]

Как создавались шедевры: «Пикник на обочине» и «Сталкер»

21.03.2023 / № 374 / с. 8–9 / Владимир Борисов, Александр Лукашин / Наука и фантастика / 2 комментария

А. Лукашин и В. Борисов

«Мы знакомы с Александром Лукашиным более 60 лет — вместе пошли в школу, — пишет Владимир Борисов. — Так получилось, что жизнь разбросала нас (Александр живет в Перми, я — в Абакане), но мы постоянно поддерживаем связь, переписываемся, изредка встречаемся. Иногда вместе пишем небольшие статьи, например, предлагаемую вашему вниманию. Александр, как и я, принимал активное участие в жизни советского фэндома, был председателем Пермского клуба любителей фантастики „Рифей“, переводил с английского, венгерского, немецкого, польского, сам писал небольшие рассказы. В общем, наш человек в Перми!»

Пикник с далеко идущими последствиями

С самого начала своего творчества братья Стругацкие отличались здравым пониманием места человечества во Вселенной. Уже первая их повесть «Извне» (1958) изображает встречу с пришельцами, которым нет дела до человечества и его достижений. Вспоминается и другое произведение ранних лет — рассказ «Забытый эксперимент» (1959). Написан ради реализации интересной идеи астронома и физика Н. Козырева о том, что время само может производить энергию. И попутно, совершенно для антуража, предсказано появление на карте страны зон, оставшихся от неудачных экспериментов, содержащих все компоненты новых «ужасных чудес».

В «Комментариях к пройденному» Борис Натанович писал: «История написания этой повести (в отличие, между прочим, от истории ее опубликования) не содержит ничего занимательного или, скажем, поучительного. Задумана повесть была в феврале 1970, когда мы съехались в Дом творчества в Комарово, чтобы писать „Град обреченный“, и между делом, во время вечерних прогулок по пустынным заснеженным улочкам дачного поселка, придумали там несколько новых сюжетов, в том числе сюжеты будущего „Малыша“ и будущего „Пикника“» 1. Позволим себе не согласиться с мэтром. История создания «Пикника на обочине», при всей ее сжатости, содержит немало поучительного.

Аркадий Натанович вспоминал об истории возникновения идеи «Пикника на обочине» несколько по-другому: «Как-то мы с Борисом на загородном шоссе увидели чуть в стороне от дороги свалку, такую, какую оставляют после себя некоторые туристы. Борис постоял, подумал и сказал: „Интересно, как на всё это смотрят муравьи“. Через некоторое время эта мысль всплыла, трансформировалась, приобрела более законченную форму, и мы сели за работу. Получился „Пикник на обочине“ — повесть о том, что фантасты называют Посещением» 2.

Первая запись в рабочем дневнике писателей, касающаяся «Пикника на обочине», относится к 20 февраля 1970 года. Тогда они встретились в Комарово для работы над «Градом обреченным» и искали идеи для дальнейшей работы. Эта идея носит № 2: «2. Обезьяна и консервная банка. Через 30 лет после посещения пришельцев, остатки хлама, брошенного ими, — предмет охоты и поисков, исследований и несчастий. Рост суеверий, департамент, пытающийся взять власть на основе владения ими, организация, стремящаяся к уничтожению их (знание, взятое с неба, бесполезно и вредно; любая находка может принести лишь дурное применение). Старатели, почитаемые за колдунов. Падение авторитета науки. Брошенные биосистемы (почти разряженная батарейка), ожившие мертвецы самых разных эпох» 3.

К замыслу «Пикника на обочине» братья Стругацкие вернулись в день окончания работы над «Малышом» и написали заявку на новую книгу: «Повесть „Пикник на обочине“ (предположительно 8 а. л.) находится в стадии разработки. Содержание повести сводится к следующему. Один из сравнительно пустынных районов земного шара (Северная Канада или Центральная Австралия) послужил местом временной стоянки трансгалактической экспедиции представителей иного разума. Очевидно, пришельцы не рассматривали Землю как объект исследования. Возможно, они так и не заподозрили, что Земля обитаема разумными существами. Пробыв на нашей планете несколько месяцев, они исчезли так же таинственно, как и появились. Район их временной стоянки, превратившийся в своего рода заповедник удивительных явлений и загадочных находок, делается объектом пристального внимания как передовых ученых всего мира, так и нечистых политиканов и различных авантюристов, стремящихся использовать чудесные находки в своих корыстных целях» 4.

15 января 1971 года братья встретились в Комарово и начали работу. Метафора «пикника» переводилась ими в детали будущего повествования чрезвычайно лапидарно. В рабочем дневнике сохранилась таблица с соответствием «что-есть-что», или, точнее, что вызывает у авторов какую идею: «наляпали бензину» — «участки повышенной гравитации», «консервные банки» — «магнитные ловушки» и т. д.

Два дня ушло на фиксацию идей и разработку плана первых глав, с 19 по 27 января было написано 60 страниц, пока соавторы не разъехались.

Пока еще текст далек от канонического. «Сталкеры» еще «трапперы». Но герои определены, а из обширных предвидений последствий Контакта для самых разных групп человечества авторы отбирают для реализации самые выигрышные — и это не самые конъюнктурные. За бортом «Пикника на обочине», к примеру, оказалась такая яркая и по-своему интересная идея: «Длинные шарфы из космикона (рекламный трюк — якобы материал из Зоны)» 5.

Братья встречаются и работают над повестью в феврале, марте и сентябре. Судя по материалам, Стругацкие много и плодотворно обсуждают проблему Контакта. Наконец, с 28 октября по 3 ноября счет страницам был доведен до 159 — и окончен. Пожалуй, работа над «Пикником на обочине» — пример того, как могли бы работать братья Стругацкие в нормальных обстоятельствах, не размениваясь на поиски приработка, зная, что пишут для читателя, а не в стол. Не сбылось…

История сталкера Рэдрика Шухарта по прозвищу Рыжий сформировалась, была доведена до логического конца и отправилась к читателю. Сравнительно благополучно она его достигла — через полгода повесть была напечатана «Авророй» практически с минимальной правкой. А вот выход книги задержался на целых восемь лет.

Искалеченный редактурой, правками и согласованиями вариант вышел в 1980 году в составе молодогвардейского сборника «Неназначенные встречи». Публикация прошла незаметно — этот текст был отвратителен самим авторам и критики знали либо чувствовали это.

Станислав Лем посвятил повести специальную статью, оформленную в виде послесловия к польскому изданию «Пикника на обочине» в 1977 году. Писатель формулирует: «Взятое в целом, Посещение для 99% человечества прошло без следа, и этим оно противопоставляется всей традиции научной фантастики. Это не банальная оппозиция. Доктор Пильман называет человечество „стационарной системой“, потому что привык использовать термины из физики; в переводе на язык историка эти слова означают, что контакт с „Иными“ не может, если только не вызывает глобальной катастрофы, внезапно отменить течение человеческой истории, поскольку человечество не в состоянии вдруг „выпрыгнуть“ из своей истории и войти — благодаря космической интервенции — в совершенно другую историю. Эту догадку, которую я считаю правдивой, научная фантастика, лакомая на сенсации, обошла молчанием. Так что Посещение в „Пикнике“ — это не странность для странности, а введение исходных условий для мысленного эксперимента в области „экспериментальной историософии“, и в этом заключается ценность этой книги» 6.

Возможно, совершенно откровенно высказываемая Лемом зависть, что не ему пришла в голову идея «Пикника на обочине», вызвана и тем, что он чувствовал — это в творчестве братьев Стругацких их «Солярис».

В результате появления «Пикника на обочине» изменилось представление о субъекте и объекте Контакта. Не Ученый — естественный герой столкновения с Неведомым — становится в центр повествования, а «простой» человек, обыватель, которому не повезло оказаться в эпицентре тайны. Его заботы, его реакции, его человечность подвергаются тут испытанию. И самая большая опасность исходит не от иного разума — равнодушного или заботливого, всё равно. Его собственный эгоизм, груз его человечности, человеческих реакций в нечеловеческих обстоятельствах, ментальность «парня из пригорода» несут самую большую опасность. И надежду.

«Пикник на обочине» вполне справедливо считается одной из вершин социальной фантастики. Фигура сталкера Рэдрика Шухарта — пробирный камень Контакта. След, который оставляет на нем столкновение с Неведомым, целиком и полностью определяется социальной природой того общества, которое застали на Земле Пришельцы. И у авторов нет особых иллюзий относительно этой природы. Тем не менее социологией или историософией Контакта дело не исчерпывается.

Текст «Пикника на обочине» допускает два прочтения — «шухартовское» и «пильмановское». Первое — лаконичное и трезвое исследование места и эволюции человеческого характера в мире «ужасных чудес». Сталкер Шухарт ищет в нем свое место — и роман становится с этой точки зрения романом воспитания, точнее, «антивоспитания», расчеловечивания человека. Второе — настоящий фейерверк фантастических идей, научных гипотез и предположений — о природе Вселенной и места в ней Разума вообще и человеческого в частности. Хотя этот калейдоскоп научно-фантастических деталей интересовал авторов только как вспомогательное средство — леса́ для основной конструкции делались из сандала и красного дерева.

Экранизация романа добавила ему еще одно измерение. Всякий читавший роман и видевший фильм понимал, что перед ним два принципиально разных произведения. Тем не менее, одно оттеняло и дополняло другое. И потому, что несколько любимых мыслей авторов пробилось в ткань глубоко «режиссерского» фильма, и потому, что судьба «Сталкера» и его режиссера тоже складывались не гладко. Причем в окончательном сценарии фильма оказались идеи не только из «Пикника на обочине». Многие реплики Писателя дословно совпадают со словами Виктора Банева из «Гадких лебедей», а рассуждения Сталкера о Зоне очень похожи на рассуждения Переца о Лесе из «Улитки на склоне». Эти произведения Стругацких в то время были недоступны широкому читателю в СССР, и авторы воспользовались случаем озвучить мысли из них в фильме.

Можно спорить, благодаря ли фильму (но уж точно не вопреки ему), однако НФ-составляющая литературного произведения — «Пикника на обочине» — оторвалась от первоосновы и начала сама порождать новые сущности в виде компьютерных и настольных игр. Но это уже совсем другая история о Вселенной Стругацких.



Сталкер: от бандита к мессии
Андрей Тарковский прочитал повесть еще в журнальной публикации в «Авроре». 26 января 1973 года он сделал запись в «Мартирологе»: «Прочитал только что научно-фантаст. повесть Стругацких „Пикник на обочине“. Тоже можно было бы сделать лихой сценарий для кого-нибудь» 7. Андрей болел, год начинался в ожидании и неопределенности запуска в производство фильма «Белый день». Вместе с Александром Мишариным думал о возможности написания сценариев для азиатских киностудий, о том, что нужно расплачиваться с долгами.

Несмотря на то, что за спиной уже была работа над фильмом «Солярис», Тарковский не хотел и не собирался в дальнейшем сам снимать фантастические ленты. Это его не привлекало. Но идея сценария по «Пикнику» осталась где-то в глубине памяти.

В свою очередь братья Стругацкие к этому времени уже считали Тарковского значительным режиссером. Еще в 1965 году Борис писал брату, рассказывая о встрече с Лемом: «Кстати, Мосфильм снимает две его повести. „Солярисом“ займется лично Тарковский (см. „Иваново детство“). Вот так-то» 8.

Середина 1970-х годов — время, в которое как Тарковский, так и Стругацкие были вообще-то персонами non grata в художественном пространстве Советского Союза. У Стругацких в эти годы практически не выходили новые книги, они вели затяжную войну с издательством «Молодая гвардия», войну, в которой главным камнем преткновения был как раз «Пикник на обочине». У Тарковского никак не получалось запустить съемку фильма по Достоевскому или Льву Толстому. По идее, их сотрудничество было заранее обречено на провал. Но сыграли обстоятельства, характерные именно для того времени, которые и сделали возможным невозможное.

Стругацких боялись печатать, поэтому большинство редакторов журналов и издательств не хотело иметь с ними дела. До киношников эти опасения как бы еще не докатились, поэтому Стругацкие активно занимаются в это время именно сценарными делами, чтобы заработать хоть какие-то деньги на проживание.

А в киношном мире боятся допустить Тарковского до съемок серьезных фильмов, таких, как «Идиот» по Достоевскому. Но попустительствуют экранизации фантастики, надеясь, что там никакой крамолы не произойдет.

Хотя на самом деле ни Тарковский, ни Стругацкие не были какими-то уж записными диссидентами. Как можно видеть теперь, с высоты пройденного времени, основные разногласия с вышестоящими инстанциями у этих мастеров были не идеологического или политического плана, а чисто эстетическими. Их взгляды на фантастику или кино расходились с общепринятыми, это и приводило к отторжению.

Как бы то ни было, 4 октября 1974 года Аркадий пишет брату: «Был вызван в Сценарную студию. Было объявлено, что Тарковский связался с ними на предмет экранизации ПнО, а так как экранизации Сценарная студия не делает, то он договорился составить совместно с нами заявку без упоминания названия. Ему дали мой телефон (это было вчера), он должен мне позвонить, и мы, встретившись, обговорим всё подробно» 9. Борис тут же откликается: «Меня очень заинтересовало твое сообщение по поводу Тарковского. Если это выгорит, то это будет настоящее дело, которым и заняться надо будет по-настоящему. Пожалуйста, держи меня в курсе» 10.

27 марта 1975 года Тарковский встречается со старшим братом: «Был у Аркадия Стругацкого. Он очень рад, что я хочу ставить „Пикник“. Сценарий — на паритетных началах — втроем» 11. Аркадий тут же пишет брату: «Был Тарковский. Обсудили заявку. Он высказался в том смысле, что заявка ему нравится, но не слишком ли она политическая?» 12.

А 15 мая 1975 года состоялась первая совместная встреча братьев с Тарковским, который сделал запись об этом в «Мартирологе»: «Договорился со Стругацкими насчет „Пикника“. Познакомился с Борисом. Он тоже милый, но умничает, не в пример Аркадию. Он, видимо, идеолог. Аркадий же рабочий и симпатяга. Хотя здесь тоже не так уж просто» 13.

Впрочем, до конца года время проходит в различных согласованиях. Заявку на сценарий Стругацкие написали еще в апреле, но ее не удавалось передать в Центральную сценарную студию. Всем приходилось играть в «канцелярские игры», заниматься перепиской с руководящими инстанциями. Наконец, в конце ноября заявка была одобрена. 12–23 января 1976 года братья Стругацкие съезжаются в Комарово под Ленинградом и пишут первый вариант сценария «Машина желаний». Уже 1 февраля Аркадий сообщает брату: «Тарковский прочитал. Пришел, получил от меня деньги и выразил ФЕ. /…/ Впрочем, ближайшее его действие будет: утвердить это на худсовете как первый вариант, а потом всё обсудить заново и дать нам конкретные указания. На чем и порешили. Этим он будет заниматься сам» 14.

Борис в ответ смиренно пишет: «Насчет Тарковского — ну что тут скажешь? Гений, он гений и есть. Надобно потрафлять, я понимаю. Тем более, что глядишь — и подкинут еще что-то там. Ты уж, брат, терпи. Такая наша в данном случае доля» 15.

Братья продолжают работать над сценарием и 23 марта выдают второй вариант «Машины желаний».

Летом Аркадий делится с братом информацией о работе над фильмом: «Андрей Тарковский улетел в Ср. Азию искать натуру для фильма, вернется 5–6 июля» 16. И чуть позже: «Тарковский вернулся из Средней Азии, хвалится, что выбрал гениальную натуру — где-то в трехстах км от Ташкента. Сделано множество фотографий, когда будут готовы — он приедет ко мне, и мы попробуем набросать маршрут сталкера» 17.

Тарковского не устраивает и второй вариант сценария. 23 июля Аркадий пишет брату: «Прилагаю сценарий с его вопросами, а также его просьбы, которые я не озаботился тебе доставить при встрече. /…/ Не знаю, как ты, а я его не брошу» 18.

Борис с пониманием отвечает: «Ни о каком бросании Андрея не может быть речи. Я всегда говорил и повторяю вновь, что наша беззаветная и безропотная помощь Тарковскому является на ближайший год ГЛАВНОЙ творческой задачей» 19.

У самого Тарковского настроение в этот период не очень творческое. Вот запись в «Мартирологе» от 31 июля 1976 года:

«Уехать в деревню… Писать… О чем? О четырех картинах, которые, по твоему мнению, будут в конце концов знамениты абсолютно? Бездарно. Театр… Торчать в Москве и унижаться? Книга? Проза? А хлеб? Сценарии? Да. И устраниться?

Кругом ложь, фальшь и гибель… Бедная Россия!» 20

1977 год Тарковский встречает больным, но, несмотря на это, уже 7 января снимает кинопробы с главными героями — Солоницыным, Гринько, Кайдановским. А через месяц Аркадий пишет брату: «15-го Тарковский начал съемки. Павильон, сцена самая первая, с женой сталкера. Жену играет актриса Френдлих или что-то в этом роде, не запомнил ее имени, но из известных и хороших. С Зоной имеет место неприятность: в том районе как на грех имело место землетрясение в 9 баллов и всё основательно напортило и разрушило. Тарковский пока в нерешительности, что делать: искать ли новую Зону или посмотреть, как сгладятся последствия на старой» 21.

Увы, да, кажется, сама природа противится появлению фильма. Первоначальное место съемок было определено в северном Таджикистане. Узбекский режиссер Али Хамраев нашел для Тарковского места, в которых были заброшенные шахты, лунный пейзаж, то, что просил Андрей, — «земля после атомного взрыва». И вдруг: «Съемки натуры в Исфаре мы отменили из-за землетрясения в Шурабе на местах съемки. Только что сняли Квартиру Сталкера. Надо ехать искать новую натуру» 22.

При этом Стругацкие снова и снова переписывают сценарий по требованию Тарковского. В «Комментариях к пройденному» Борис Стругацкий писал: «Работать над сценарием „Сталкера“ было невероятно трудно. Главная трудность заключалась в том, что Тарковский, будучи кинорежиссером, да еще и гениальным кинорежиссером вдобавок, видел реальный мир иначе, чем мы, строил свой воображаемый мир будущего фильма иначе, чем мы, и передать нам это свое, сугубо индивидуальное видение он, как правило, не мог, — такие вещи не поддаются вербальной обработке, не придуманы еще слова для этого, да и невозможно, видимо, такие слова придумать, а может быть, придумывать их и не нужно» 23.

При сравнении разных вариантов сценария можно заметить, как исчезали многие фантастические детали. Стругацкие сами пришли к мысли о том, что Зона в фильме должна производить впечатление не столько какими-то внешними эффектами, сколько именно внутренним напряжением. Борис Стругацкий вспоминал: «По-моему, ему пришлась по душе наша общая идея: в Зоне должно быть как можно меньше „фантастики“ — непрерывное ожидание чего-то сверхъественного, максимальное напряжение, вызываемое этим ожиданием, и — ничего. Зелень, ветер, вода…» 24.

Андрей ищет новые места для работы. Азербайджан, Крым, Запорожье — всё не подходит, не нравится. Наконец случайно находится натура в Эстонии, на заброшенной электростанции. Съемочная группа отправляется туда. Но дела не ладятся. Тарковский собирается выгонять художника Александра Бойма — пьет. Оператор Георгий Рерберг — тоже.

Аркадий Стругацкий в июле приехал на съемки в Эстонию, о чем потом рассказывал на встрече с читателями: «Должен вам сказать — если кто не был на съемках — скучнейшее дело! Сидит Кайдановский в яме и кусает травинку, а на него наезжает киноаппарат. Долго выясняют — так он наезжает или не так, потом начинают свет ставить — огромные блестящие зеркала — такой или не такой. Солнце скрылось — давайте „юпитеры“! Кайдановский не так повернул голову! Кайдановский съел уже всю траву по краям ямы, немедленно давайте новую! И так далее, и так далее. А вся эта сцена, между прочим, в фильме продолжается едва ли не двадцать секунд!..» 25

26 августа 1977 года Тарковский записывает в дневнике: «Всё то, что мы сняли с Рербергом в Таллине, — дважды брак. Во-первых — технический. Причины: первая — обработка негатива (последний „Кодак“) в лаборатории „Мосфильма“. Во-вторых — состояние оптики и аппаратуры» 26.

Казалось, фильм уже ничто не спасет. В брак ушло 75% выделенной на съемки пленки. И тут Тарковского осенило. Если переделать фильм на двухсерийный и добиться выделения дополнительных денег и пленки, можно попытаться снять новую версию. Но к этому времени у него изменилась концепция фильма. Он предложил Аркадию Стругацкому написать новый сценарий! Но главный герой в нем должен быть совсем другим. «Каким?» — опешил Стругацкий. — «Откуда мне знать, — был ответ. — Но чтобы этого вашего бандита в сценарии и духу не было».

Стругацкие послушно переписывают сценарий (уже девятый, по их подсчетам, вариант). Фигура главного героя, Проводника, разительно изменилась. Это уже не Рэдрик Шухарт из повести «Пикник на обочине», это совсем другой человек, адепт Зоны, пытающийся найти людей, которые бы могли с помощью Комнаты, в которой исполняются желания, переделать этот несовершенный мир. Но все его попытки тщетны.

Аркадий Стругацкий вспоминал, что на этот раз Тарковский, прочитав текст, сказал: «Первый раз в жизни у меня есть м о й сценарий» 27.

Осень и зима уходят на доработку сценария, утрясание сметы на новую съемку, поиски другого оператора. 7 апреля 1978 года Тарковский записывает в «Мартирологе»: «С середины мая начинаем (в который раз!) съемки „Сталкера“. Оператор А. Княжинский. Директор А. Демидова» 28. Художником картины Андрей решил работать сам. В тот же день у него случается инфаркт миокарда.

Аркадий пишет в апреле брату: «Был у Тарковского. Лежит, но уже разрешили садиться два раза в день на десять минут. Бодр, работает» 29. Через месяц: «Андрей Тарковский потихоньку выздоравливает, ходит гулять, скоро поедет на курорт. А как со съемками „Сталкера“ — всё еще неясно» 30.

Тем не менее в июне съемочная группа опять отправляется в Эстонию. На этот раз мироздание уступило настойчивости творца и съемки прошли нормально. 23 декабря 1978 года Тарковский записывает в «Мартирологе»: «Я озвучиваю картину, скоро нужна будет музыка… Она получается, правда, несколько длинноватой, но я думаю, в конце концов длина ее утрясется в нужной степени. Картина получается» 31.

Название фильма, кстати, окончательно оформилось в самый последний момент. Тарковский предложил заменить «Машину желаний» на «Сталкера». Название отразило суть: в содержании фильма главное не Комната, которая исполняет желания, а проводник, Сталкер, бессильный и обреченный на непонимание.

К удивлению режиссера, сдача фильма прошла сравнительно легко. Тогда же Андрей констатировал в дневнике: «Кажется, действительно, „Сталкер“ будет моим лучшим фильмом. Это приятно, не более. Вернее, это придает уверенности» 32.

А вот представители кинопроката к фильму отнеслись прохладно, количество копий было сделано не так много, во многих городах фильм показывали в утренние часы. Залы были полупустыми, народ уходил с сеанса, критики о фильме почти ничего не писали. Лишь спустя десятилетие «Сталкер» с триумфом вернулся домой…

В январе 1981 года Тарковский предложил Стругацким совместно работать над новым сценарием.

Но это — уже совсем другая история…

Владимир Борисов, Александр Лукашин

1 Стругацкий Б. Комментарии к пройденному // Стругацкий А., Стругацкий Б. Собрание сочинений в 11 т. Т. 6. 1969–1973. — С. 642.

2 Стругацкий А. Времена чудес добрых и «жестоких» / Интервью взял М. Никитин // Тихоокеанский комсомолец (Владивосток). — 1975. — 23 дек. — С. 3.

3 Стругацкий А., Стругацкий Б. Рабочий дневник АБС // Стругацкие. Материалы к исследованию: письма, рабочие дневники. 1967–1971. — Волгоград: ПринТерра-Дизайн, 2013. — С. 488–489.

4 Стругацкий А., Стругацкий Б. Заявка от АБС в МГ // Стругацкие. Материалы к исследованию: письма, рабочие дневники. 1967–1971. — Волгоград: ПринТерра-Дизайн, 2013. — С. 570–571.

5 Стругацкий А., Стругацкий Б. Рабочий дневник АБС // Стругацкие. Материалы к исследованию: письма, рабочие дневники. 1967–1971. — Волгоград: ПринТерра-Дизайн, 2013. — С. 618.

6 Лем С. Послесловие к «Пикнику на обочине» А. и Б. Стругацких / Пер. с пол. В. Борисова // Лем С. Мой взгляд на литературу. — М.: АСТ; АСТ МОСКВА, 2009. — С. 356.

7 Тарковский А. Мартиролог: Дневники 1970–1986. — Международный Институт имени Андрея Тарковского, 2008. — С. 81.

8 Стругацкий Б. Письмо Бориса брату, 29 октября 1965 года, Л. — М. // Неизвестные Стругацкие. Письма. Рабочие дневники. 1963–1966 гг. — Киев: НКП, 2009. — С. 395.

9 Стругацкий А. Письмо Аркадия брату, 4 октября 1974 года, М. — Л. // Стругацкие. Материалы к исследованию: письма, рабочие дневники. 1972–1977. — Волгоград: ПринТерра-Дизайн, 2012. — С. 341.

10 Стругацкий Б. Письмо Бориса брату, 9 октября 1974 года, Л. — М. // Стругацкие. Материалы к исследованию: письма, рабочие дневники. 1972–1977. — Волгоград: ПринТерра-Дизайн, 2012. — С. 342–343.

11 Тарковский А. Мартиролог: Дневники 1970–1986. — Международный Институт имени Андрея Тарковского, 2008. — С. 135.

12 Стругацкий А. Письмо Аркадия брату, 21 апреля 1975 года, М. — Л. // Стругацкие. Материалы к исследованию: письма, рабочие дневники. 1972–1977. — Волгоград: ПринТерра-Дизайн, 2012. — С. 383.

13 Тарковский А. Мартиролог: Дневники 1970–1986. — Международный Институт имени Андрея Тарковского, 2008. — С. 138.

14 Стругацкий А. Письмо Аркадия брату, 1 февраля 1976 года, М. — Л. // Стругацкие. Материалы к исследованию: письма, рабочие дневники. 1972–1977. — Волгоград: ПринТерра-Дизайн, 2012. — С. 465.

15 Стругацкий Б. Письмо Бориса брату, 22 февраля 1976 года, Л. — М. // Стругацкие. Материалы к исследованию: письма, рабочие дневники. 1972–1977. — Волгоград: ПринТерра-Дизайн, 2012. — С. 474.

16 Стругацкий А. Письмо Аркадия брату, 29 июня 1976 года, М. — Л. // Стругацкие. Материалы к исследованию: письма, рабочие дневники. 1972–1977. — Волгоград: ПринТерра-Дизайн, 2012. — С. 526.

17 Стругацкий А. Письмо Аркадия брату, 12 июля 1976 года, М. — Л. // Стругацкие. Материалы к исследованию: письма, рабочие дневники. 1972–1977. — Волгоград: ПринТерра-Дизайн, 2012. — С. 539.

18 Стругацкий А. Письмо Аркадия брату, 23 июля 1976 года, М. — Л. // Стругацкие. Материалы к исследованию: письма, рабочие дневники. 1972–1977. — Волгоград: ПринТерра-Дизайн, 2012. — С. 543.

19 Стругацкий Б. Письмо Бориса брату, 26 июля 1976 года, Л. — М. // Стругацкие. Материалы к исследованию: письма, рабочие дневники. 1972–1977. — Волгоград: ПринТерра-Дизайн, 2012. — С. 547.

20 Тарковский А. Мартиролог: Дневники 1970–1986. — Международный Институт имени Андрея Тарковского, 2008. — С. 159.

21 Стругацкий А. Письмо Аркадия брату, 21 февраля 1977 года, М. — Л. // Стругацкие. Материалы к исследованию: письма, рабочие дневники. 1972–1977. — Волгоград: ПринТерра-Дизайн, 2012. — С. 612–613.

22 Тарковский А. Мартиролог: Дневники 1970–1986. — Международный Институт имени Андрея Тарковского, 2008. — С. 173.

23 Стругацкий Б. Комментарии к пройденному // Стругацкий А., Стругацкий Б. Собрание сочинений в 11 т. Т. 9. 1985–1990. — С. 644–645.

24 Стругацкий Б. Комментарии к пройденному // Стругацкий А., Стругацкий Б. Собрание сочинений в 11 т. Т. 9. 1985–1990. — С. 647.

25 Стругацкий А. «Фильм все-таки вышел…»: Аркадий Стругацкий о фильме «Сталкер» // Фантакрим-Мега (Минск). — 1993. — № 1. — С. 17.

26 Тарковский А. Мартиролог: Дневники 1970–1986. — Международный Институт имени Андрея Тарковского, 2008. — С. 176.

27 Стругацкий А. Каким я его знал // О Тарковском. — М.: Прогресс, 1989. — С. 259.

28 Тарковский А. Мартиролог: Дневники 1970–1986. — Международный Институт имени Андрея Тарковского, 2008. — С. 179.

29 Стругацкий А. Письмо Аркадия брату, 18 апреля 1978, М. — Л. // Стругацкие. Материалы к исследованию: письма, рабочие дневники. 1978–1984. — Волгоград: ПринТерра-Дизайн, 2012. — С. 55.

30 Стругацкий А. Письмо Аркадия брату, 21 мая 1978, М. — Л. // Стругацкие. Материалы к исследованию: письма, рабочие дневники. 1978–1984. — Волгоград: ПринТерра-Дизайн, 2012. — С. 61.

31 Тарковский А. Мартиролог: Дневники 1970–1986. — Международный Институт имени Андрея Тарковского, 2008. — С. 188.

32 Тарковский А. Мартиролог: Дневники 1970–1986. — Международный Институт имени Андрея Тарковского, 2008. — С. 197.

Отсюда: www.trv-science.ru/2023/03/kak-sozdavalis-shede...

@темы: Ссылки, Фильмы, Сталкер, Тарковский, Извне, «Гадкие лебеди», «Град обреченный», Улитка на склоне, Машина желаний, «Малыш», «Пикник на обочине», Б.Стругацкий, Комментарии к пройденному, Забытый эксперимент, Неназначенные встречи

---

Любопытно

[silent-gluk]

Сказание об «Обитаемом острове»
07.05.2024 / № 403 / с. 10–11 / Войцех Кайтох / Наука и фантастика / 2 комментария

Войцех Мацей Кайтох (Wojciech Maciej Kajtoch, родился 19 апреля 1957 года в Кракове) — филолог, литературовед, исследователь средств массовой информации, литературный критик, поэт. В 1976–1980 годах изучал полонистику в Институте польской филологии Ягеллонского университета. В 1983 году защитил диплом на тему «Трилогия Владислава Терлецкого о январском восстании»; в 1987 году закончил двухлетние Высшие литературные курсы при Литературном институте им. Горького в Москве; в 1991 году в Варшавском университете защитил диссертацию в области гуманитарных наук о творчестве Аркадия и Бориса Стругацких. В 2009 году за двухтомную работу «Языковые образы мира и человека в молодежной и альтернативной прессе» в Институте польского языка Польской академии наук в Кракове получил степень доктора гуманитарных наук в области языкознания.
Сразу после окончания университета работал в интернате, в 1981–1982 годах служил в армии, имеет офицерское звание. В 1984–1987 годах был редактором журнала Pismo Literacko-Artystyczne («Литературно-художественный журнал») — ежемесячника, выходившего в Кракове. В 1987–1989 годах работал ассистентом в Институте литературных исследований ПАН, затем преподавал польский язык в лицее. С 1996 по 2013 год работал в Центре исследования прессы Ягеллонского университета (ныне кафедра Института журналистики, средств массовой информации и общественных коммуникаций), затем был руководителем отдела семиотики средств массовой информации и визуальных коммуникаций вышеуказанного института. С 2012 года — главный редактор журнала Zeszyty Prasoznawcze («Тетради по теории прессы») — старейшего научного издания по исследованиям прессы в Центральной Европе. Член Комиссии по исследованию прессы ПАН.
Дебютировал в качестве рецензента в 1976 году и стихами в 1977 году на страницах краковского журнала «Студент», затем публиковался во многих культурных и литературных изданиях. В 1982–1984 годах систематически сотрудничал с газетой Życie Literacke («Литературная жизнь»). Является членом Союза польских литераторов.
Опубликовал два тома стихов, повесть, несколько научных и научно-популярных книг и брошюр, около 50 больших научных статей в области истории польской и русской литературы XX века и языкознания, а также многочисленные рецензии, критические заметки и т. д. Работы Кайтоха переводились на русский, английский, сербский, болгарский, немецкий языки; они публиковались, к примеру, в Мельбурне, Минске, Москве, Донецке, Хьюстоне, Белграде, Софии и сибирском Абакане. Как языковед и знаток СМИ сейчас занимается прежде всего языком средств массовой информации, языком и прессой субкультур, а также популярной культурой (кинофильмами и развлекательной литературой), а как любитель фантастики — творчеством братьев Аркадия и Бориса Стругацких, Станислава Лема и Лукаша Орбитовского, хотя случается ему писать и на другие темы, например о литературе хоррора XIX века. С 2008 года — член жюри литературной премии им. Ежи Жулавского.
Важнейшие книги Войцеха Кайтоха: «Братья Стругацкие (очерк творчества)» (1993, 2016; рус. перев. — 2003), «Пресимволизм, символизм, неосимволизм… Текст о чтении стихов» (1996), «Мир альтернативной прессы в зеркале ее словотворчества» (1999), «День. Стихи и проза» (2003), «Языковые образы мира и человека в молодежной и альтернативной прессе» (2008), «О прозе и поэзии. Сборник статей и эссе 1980–2010 гг.» (2011), «Статьи о фантастике» (2015), «Статьи о польской и русской литературе» (2015), «Письма из Москвы (эпистолярная повесть)» (2015), «Статьи о языкознании и исследовании прессы» (2016).
На русском языке малым тиражом вышел сборник статей В. Кайтоха «Солярис — Саракш, Краков — Москва» (2020).

Исследователь творчества братьев Стругацких



Сказание об «Обитаемом острове»

1971 год. Мне тринадцать, а с апреля уже четырнадцать лет и странная привычка хождения в книжные магазины. Я плохо играю в футбол, неумело (хоть и не без амбиций) дерусь, но могу прочитать 300 страниц за день. Как-то я замечаю на прилавке книжку — дешевую, небольшого формата, мое внимание привлекает цветная обложка и завлекательное название серии — «Фантастика, приключения». Покупаю ее и сразу же бегу домой. В тот же день прочитываю, в следующие дни — перечитываю во второй и третий раз, а вечерами воображаю, как еду в танке по радиоактивной пустыне, взрываю башню и в одиночку побеждаю банду Крысолова…

Такой была моя первая встреча с «Обитаемым островом» Аркадия и Бориса Стругацких, одной из любимых книг моего детства. В ней было, чем меня восхищать: напомню 1, что главный герой, космонавт Максим Ростиславский (со второго издания — Каммерер) утрачивает космический корабль и снаряжение и, обнаруженный каторжниками, в конце концов попадает в своеобразный телевизионно-психиатрический центр; затем, подружившись с капралом Легиона (специальные войска, опора местной диктатуры — Неизвестных Отцов), вступает в его ряды и принимает участие в акциях против оппозиции, так называемых выродков. После «неточного» расстрела за отказ привести в исполнение приговор он попадает в террористическое подполье (тех же выродков). После ареста и отправки на каторгу — бежит и скитается по пустыне, в которой живут мутанты. Его снова арестовывают, во время атомной войны он попадает в штрафной батальон. Наконец, он возвращается в столицу, начинает работать в правительственном институте и одновременно занимается полулегальной оппозиционной деятельностью. В финале повести он взрывает Центр — передающую станцию излучения, которая (об этом он узнал на каторге), воздействуя на человеческий мозг, позволяет Неизвестным Отцам быть абсолютными диктаторами. Этим он «путает карты» работнику земной Галактической Безопасности, который, законспирированный в качестве Странника, шефа контрразведки Отцов, много лет работал над спасением планеты.

Теперь представился случай припомнить историю этого произведения. Недавно издательство Prószyński i S-ka выпустило польский перевод, впервые основанный на полной и бесцензурной версии повести, опубликованной в России после распада СССР в 1991 году 2.

История 3 «Обитаемого острова» началась 12 июля 1967 года, когда писатели решили представить в издательство проект оптимистической повести о контакте жителей разных планет. Конспективно была заявлена главная фабула: земной космонавт высаживается на планету, где капиталистическое общество управляется с помощью излучения, воздействующего на психику (причем как диктаторская власть, так и репрессируемая оппозиция в подполье не подчиняются этому воздействию). Землянин после всяческих приключений должен был связаться с повстанцами.

Проект был непосредственной реакцией на отказ двух издательств («Детской литературы» и «Молодой гвардии») печатать «Сказку о Тройке». Писатели очень наивно «обиделись»:

Очень хорошо помню, как, обескураженные и злые, мы говорили друг другу: «Ах, вы не хотите сатиры? Вам более не нужны Салтыковы-Щедрины? Современные проблемы вас более не волнуют? Оч-чень хорошо! Вы получите бездумный, безмозглый, абсолютно беззубый, развлеченческий, без единой идеи роман о приключениях мальчика-е…чика, комсомольца XXII века…» Смешные ребята, мы словно собирались наказать кого-то из власть имущих за отказ от предлагаемых нами серьезностей и проблем. […] Забавно. Забавно и немножко стыдно сейчас это вспоминать. Но тогда, летом и осенью 67-го, когда все, самые дружественные нам, редакции одна за другой отказывались и от «Сказки», и от «Гадких лебедей», мы не видели в происходящем ничего забавного, — вспоминал спустя годы Борис Стругацкий.
Мы взялись за «Обитаемый остров» без энтузиазма, но очень скоро работа увлекла нас. Оказалось, что это дьявольски увлекательное занятие — писать беззубый, бездумный, сугубо развлеченческий роман! Тем более что довольно скоро он перестал видеться нам таким уж беззубым. И башни-излучатели, и выродки, и Боевая Гвардия (то есть Легион. — В.К.) — всё вставало на свои места, как патроны в обойму, всё находило своего прототипа в нашей обожаемой реальности, всё оказывалось носителем подтекста — причем даже как бы помимо нашей воли, словно бы само собой, будто разноцветная леденцовая крошка в некоем волшебном калейдоскопе, превращающем хаос и случайную мешанину в элегантную, упорядоченную и вполне симметричную картинку 4.

Работать начали в ноябре. В доме творчества в Комарово необычайно быстро, за 32 рабочих дня, возникла первая версия произведения. В следующий заезд в Комарово рукопись была доработана, и в мае 1968 года готовое произведение было одновременно передано в редакцию ленинградского ежемесячника «Нева» и в московское издательство «Детская литература».

Тогда же в обеих редакциях начались работы, целью которых было приведение текста в соответствие с разнообразными и зачастую совершенно непредсказуемыми требованиями Великой и Могучей Цензурирующей машины 5. И несмотря на то, что роман — как следует из вышеприведенных цитат — с самого начала создавался как выражение протеста и вполне целенаправленно строился как содержащий намек и критику советской действительности, в обоих местах его удалось пропихнуть через цензуру. Только в разное время и заплатив разную цену.

Подготовка в «Неве» продолжалась около полугода; роман начал публиковаться в марте 1969-го, несмотря на то, что после ввода войск Варшавского договора в Чехословакию в августе 1968-го и сопутствующих ему протестов советских диссидентов политическая атмосфера в стране была весьма напряженной. Из публикации были убраны большие фрагменты, касающиеся приключений Максима на опустошенном юге и его участия в атомной войне, которые были заменены кратким конспектом, вложенным в рассуждения Генерального Прокурора, а также эпизод с Крепостью. Но это не было результатом цензурных репрессий. Просто было сэкономлено место в журнале. А вот по политическим причинам исчез фрагмент «Как-то скверно здесь пахнет…», представляющий уж слишком выразительную аллюзию на милитаристическую доктрину, имперскую внешнюю политику властей СССР. После вторжения в Чехословакию его уже нельзя было публиковать. В редакции сориентировались также, что Комитет Галактической Безопасности сокращенно получается КГБ, и потребовали изменить это название. «Положительные» пожелания к произведению должны были привести к тому, чтобы подчеркнуть капиталистический характер устройства страны Неизвестных Отцов. Речь, вероятнее всего, шла о том — как я могу судить, — чтобы роман можно было читать как антикапиталистический памфлет, что, во-первых, делало его похожим на хорошо известный в СССР жанр, а кроме того, предоставило бы алиби в случае обвинений в критике советских порядков. Как видим, редакторы в целом доброжелательно относились к Стругацким, что, впрочем, Борис подчеркивает в «Комментариях к пройденному».

Издательство «Детская литература», более осторожное и нацеленное на воспитание молодого читателя, уже с самого начала было более требовательным. Устройство страны Неизвестных Отцов должно было быть — в соответствии с требованиями редакции этого издательства — скорее неопределенным, описание атомной войны казалось им слишком жестоким, Боевую Гвардию следовало заменить Легионом 6, требовалось совсем убрать термины «коммунисты», «либералы» и т. п., а также — как я думаю, хотя Борис об этом не вспоминает, — анализ политической ситуации в Стране Отцов, где использовались эти слова. Не понравились и сами Неизвестные Отцы. Роман обещали опубликовать летом 1969 года.

Но во время подготовки романа к печати началась цепочка событий, которая задержала его выход почти на год. В конце июня в «Советской России» была опубликована статья Л. Ершова «Листья и корни» 7, обвиняющая Стругацких «в отрыве от народных корней», а в Ленинградский обком КПСС поступил донос, согласно которому опубликованный в «Неве» вариант романа был пропитан антипатриотизмом, издевательствами над советской армией и т. д. В результате этих, а может быть, еще и других событий власти пристально заинтересовались романом и 13 июля рукопись была изъята из типографии и передана в главное цензурное управление в СССР, т. е. в Главлит, на повторную проверку.

После полугодового чтения машинопись вернули авторам с подробной инструкцией, что в романе следует изменить, чтобы он вышел. Прежде всего должны были исчезнуть русские фамилии героев и любые намеки на реальную советскую действительность. В результате главный герой, Максим Ростиславский, стал Максимом Каммерером; Странник, Павел Григорьевич, стал Рудольфом; Неизвестные Отцы (например, Папа, Тесть и т. д.) стали Огненосными Творцами 8 с аристократическими псевдонимами; текст напитали немецкими акцентами 9; исчезли фрагменты, свидетельствующие о том, что Максим является жителем земного, коммунистического будущего; был убран весь политический анализ и советские реалии (даже такие мелкие, как то, что на Саракше пьют пиво с креветками). Дополнительно текст был подвергнут эстетическим 10 поправкам, его «почистили» от разговорных выражений, слишком раздражающих мотивов и т. д.

В январе 1970 года авторы переработали текст, внеся — как точно показал один из любителей их творчества, Юрий Флейшман, 11 — 896 больших и малых поправок, после чего машинопись вернулась на следующую проверку.

Однако в целом, я считаю, авторам удалось спасти произведение, поскольку роман, несмотря на изменения, всё равно остался гиперболой советской действительности, в чем легко убедиться, проделав простую мысленную операцию. Достаточно на место выродков поставить «диссидентов и критически настроенную интеллигенцию», на место излучения, вытягивающего из десятков миллионов душ всякое сомнение 12, — советскую пропаганду, на место Неизвестных Отцов (Огненосных Творцов) — руководство СССР, провозглашающее идеалы, в которые не верит само… и мы получим аналог цинично порабощенного общества, в котором лишь немногочисленные личности ориентируются в сущности обмана, и этих немногочисленных безжалостно истребляют, в то время как усыпленное обманом большинство общества спокойно смотрит на это и даже от всей души поддерживает репрессии.

В самом деле, трудно ответить на вопрос, почему цензура в конце концов этот роман пропустила, несмотря на то, что наверняка там понимали, как следует читать Стругацких. Ведь тема одиночества интеллигенции, равнодушия толпы, аморального цинизма властей и недопустимости идеологии, одобряющей преступления во имя достижения идеала, появилась в творчестве братьев уже в 1962 году («Попытка к бегству») и была развита в таких (опубликованных) произведениях, как «Трудно быть богом» (1966) или «Улитка на склоне» (1966) 13.

Некоторый, не слишком ясный, но все-таки свет проливает на этот факт следующее письмо Аркадия Стругацкого (22.05.1970):

Пл. Ногина выпустила, наконец, ОО из своих когтистых лап. Разрешение на публикацию дано. Стало, кстати, понятно, чем объяснялась такая затяжка, но об этом при встрече. Стало известно лишь, что мы — правильные советские ребята, не чета всяким клеветникам и злопыхателям, только вот настрой у нас излишне критически-болезненный, да это ничего, с легкой руководящей рукой на нашем плече мы можем и должны продолжать работать. […] Подсчитано, что если всё пойдет гладко (в производстве), то книга выйдет где-то в сентябре 14.

Похоже, роман (и его авторов, поскольку в период начала решительной расправы Брежнева с диссидентским движением дело легко могло закончиться процессом) спасло попросту то, что братьев Стругацких, сыновей комиссара прославленной в годы революции дивизии Фрунзе, как-то неудобно было признавать врагами, что кто-то их поддержал и защитил, хотя никаких доказательств этого нет и наверняка долго не будет. В любом случае хорошо, что в январе 1971 года книга все-таки вышла. Позже, осенью 1972 года эмигрантское издательство «Посев» опубликовало раньше не увидевшую света в СССР очередную бунтарскую повесть братьев «Гадкие лебеди» («Время дождя»), что вызвало серьезную немилость властей и фактический запрет публикаций в течение нескольких лет.

В 1980-е годы роман переиздавали по изданию «Детской литературы», иногда с дополнительными мелкими поправками. После распада СССР авторы вернулись к первоначальной версии, но с некоторыми исключениями. Когда в 1991 году готовилось первое издание собрания сочинений 15 (наверняка еще при участии обоих братьев, хотя Аркадий в октябре этого года умер), а затем в 2004 году была зафиксирована окончательная версия и распространена в Интернете, оказалось, что авторы сохранили немецкую фамилию главного героя, поскольку он выступал в последующих частях цикла именно под этой фамилией. Сохранились также изменения, которые оказались полезными в эстетическом качестве (например, каторжники уже навсегда остались воспитуемыми).

Кроме того, был возвращен фрагмент «Как-то скверно здесь пахнет…», который не вошел даже в публикацию в «Неве», зато были удалены те элементы, введенные в эту публикацию, которые явно указывали на капиталистическое устройство страны Неизвестных Отцов (например, описание Районов, Пока Не Достигших Процветания), или те, которые рисовали Землю как мир коммунистического блаженства (например, детские воспоминания Максима). Конечно, были сохранены главы о Голованах, Крепости, приключениях на юге и атомной войне, которых не было в публикации в «Неве», но были в издании «Детской литературы». Был также восстановлен удаленный в книжном издании политико-идеологический анализ общества Саракша. Был удален (кроме фамилии Каммерера и его разговора с Сикорски по-немецки в конце) весь навязанный цензурой немецкий антураж, возвращены соответствующие псевдонимы Неизвестных Отцов, все аллюзии на обычаи советской армии, властной элиты и мелкие детали жизни в СССР.

Видимо, по эстетическим соображениям были удалены некоторые фрагменты, которые были в «Неве». Авторы (или сам Борис Стругацкий) решили, что иногда не следует расставлять все точки над i. Например, не были возвращены размышления о лжи как основе государства Неизвестных Отцов, а также диалог Максима с Вепрем о том, что излучение башен может быть — по мнению некоторых подпольщиков — использовано в воспитательных и положительных целях. В публикации в «Неве» эти фрагменты представляли собой четкие указатели для читателя, чтобы можно было воспринимать аллюзии произведения, а после распада СССР, видимо, было решено, что лучше оставить некоторую недосказанность.

А какой была история восприятия романа?

Литературная критика его не жаловала. На переломе шестой и седьмой декад XX века кроме упоминавшейся атаки Ершова вышла еще пара статей. Атакующие видели в романе «чрезвычайно путаные, странные рассуждения о крайней вредности для народа единого политического центра» 16, лишенную желательной связи с «обществом, которое строит коммунизм» картину «массового оболванивания людей при помощи довольно примитивных технических средств и во имя каких-то неясных целей» 17, а также убожество психологии. Защитники, явно желая предотвратить возможное обвинение в антисоветизме, видели в романе точную и педагогически удавшуюся (хотя, может быть, недостаточно психологически обоснованную) приключенческую повесть 18, удачное обвинение фашизма 19, критику «современной антагонистической формации» 20, т. е. капитализма. Или отмечали, что произведение показывает, как «люди коммунистической Земли […] мужественно сражаются с косностью и духовной отсталостью, утверждая высокие гуманистические идеалы» 21. То есть — в целом — желали видеть в нем или развлекательную и совершенно безвредную вещь, или антиимпериалистический памфлет, или очередную коммунистическую утопию, а значит, довольно «безопасное» произведение с точки зрения советской власти.

Неизвестен мне и серьезный научный анализ романа. Зато (после неприятностей 1970-х годов) «Обитаемый остров» неизменно пользуется успехом у обычных читателей.

В 1972–1979 годах роман в СССР не переиздавали 22, но вышло по одному изданию в переводах на польский, французский, немецкий и японский языки, четыре издания на английском (под характерным названием «Узники власти»), в том числе одно — в США. 1980-е годы принесли два издания на русском языке в СССР (200 000 экз.), а также переводные издания: польское, французское, эстонское, два болгарских, испанское, японское, два английских, пять немецких, сербскохорватское. Вышло также русскоязычное издание в США.

1990-е годы принесли издания: польское 23, грузинское, украинское, немецкое, эстонское, португальское; после распада СССР заграничный интерес к роману явно уменьшился. Зато в России его издавали 18 раз общим тиражом 650 000 экз., чаще всего в рамках собраний сочинений Стругацких. В 2000–2005 годах заграничных переводов не было, хотя в России (также в сотрудничестве с Украиной) роман издавался восьмикратно тиражом 53 400 экз.

Следует думать, что в настоящее время все издания на родине добрались до миллиона экземпляров или даже превысили это число, что является фактом значительным 24. Отсюда вытекает также примечательный вывод: хотя со времени упадка советского тоталитаризма Запад почти перестал интересоваться романом, эта история о циничной власти, оглупляемом народе, горстке протестующих и бескомпромиссном в моральном отношении сверхчеловеке, который в одиночку меняет ход истории, продолжает восхищать россиян.

Я вижу три причины этого.

Во-первых, созданная Стругацкими гипербола может приобретать другое прочтение. Оглуплять может не только тоталитарная власть, но и, к примеру, развлекательные средства массовой информации демократических обществ, а «выродком» может быть не только политический мятежник, но любой бунтарь, не принимающий культуру массового и всеобщего развлечения. Я не говорю, что такая трактовка полностью адекватна фабуле романа, но, по моему мнению, эта фабула имеет некоторый потенциал, какие-то элементы, которые до некоторой степени делают возможной попытку такого прочтения 25.

Во-вторых, «Обитаемый остров» является увлекательным романом для массового, а особенно молодого читателя, поскольку в нем наличествует очень симпатичный герой. Мак обладает чрезвычайными физическими, моральными и умственными возможностями, что отчасти — в случае Стругацких — является отсылкой к концепции «человека коммунизма», но отсылкой, великолепно совпадающей с мифами о полубогах и героях, хорошо устоявшимися в нашей ментальности. В начале произведения он напоминает образы «простачков» или «добрых дикарей», чтобы затем, в соответствии с фабульной схемой «романа воспитания» получать знания о действительности, искать в ней свое место, мужать, созревать, чем напоминает героев знаменитых циклов фэнтези Дж.Р.Р.Толкина, Урсулы К. Ле Гуин или нашего Анджея Сапковского.

В-третьих, «Обитаемый остров» — это прекрасный приключенческий роман. Он начинается в соответствии с известным рецептом Альфреда Хичкока («Фильм должен начинаться с землетрясения, а потом напряжение должно нарастать»), так как после катастрофы космического корабля приключение идет за приключением; неожиданные изменения ситуации; внезапное открытие тайны башен; войны и битвы; два друга (Мак и Гай); любовь (Мака и Рады); интрига (Генерального Прокурора); а в конце классический саспенс — проявление неизвестной до сих пор силы, которая многое объясняет и решительно меняет судьбу героя (Галактическая Безопасность в лице Странника). Любой подросток читает такую книгу с радостью. А еще нужно добавить, что советский и российский читатель — воспитанный в духе соцреалистического культа в отношении романной социологии и практически незнакомый с сенсационными жанрами — во времена СССР от всего этого должен был чувствовать себя на седьмом небе (и это продолжается и ныне, по-видимому). Восхищение читателей повлияло на успех и дальнейших частей цикла о приключениях Каммерера («Жук в муравейнике», «Волны гасят ветер»), несмотря на то, что их проблематика была уже более философской, нежели политической или развлекательной, и даже принесло неожиданные эффектные плоды — Борис Стругацкий в ответ на просьбы написать продолжение приключений выдал разрешение на такое продолжение молодому писателю, хотя пока ничего из этого и не вышло 26.

Возможно, таким продолжением станет гипотетически возможная третья часть фильма Фёдора Бондарчука, первая часть которого вышла в декабре 2008 года на российские экраны и получила хвалебные оценки за верность оригиналу, стремительное действие, красочные сцены, специальные эффекты и проработку деталей фантастической действительности. Вторая часть должна выйти в апреле 27, а потом могут появиться и следующие: сиквелы популярных картин — не редкость. Но это уже совсем другая история.

Перевел с польского
Владимир Борисов

1 В этом абзаце я использую изложение повести из моей брошюры «Предисловие к „Обитаемому острову “ Аркадия и Бориса Стругацких», вышедшей в краковском издательстве «Текст», а затем опубликованной в 62-м номере сетевого журнала «Фаренгейт» (fahrenheit.net.pl/archiwum/f62/13.html).

2 Впервые эта версия вышла в первом Собрании сочинений (Т. 1–10. — М.: Текст, 1991–1994, см. Т. 6: Обитаемый остров; Малыш: Повести. — М., 1993). Тем не менее окончательная редакция «Обитаемого острова» появилась в 2004 году, когда была завершена электронная версия текста, одобренная Борисом Стругацким и доступная для всех заинтересованных лиц на официальном сайте, посвященном творчеству братьев (rusf.ru/abs/books.htm).

3 Я использую прежде всего фрагмент «Обитаемый остров» из «Комментариев к пройденному» Бориса Стругацкого (см. Стругацкий А., Стругацкий Б. Собрание сочинений в 11 т. Т. 5. — Донецк: Сталкер; СПб.: Terra Fantastica, 2001. — С. 663–670).

4 Цит.: Стругацкий Б. Комментарии к пройденному. — С. 664. Добавлю, что необычайно острая сатира на советскую бюрократию, «Сказка о Тройке», опубликованная в 1968 году в журнале «Ангара» (Иркутск), а в 1970 году — в эмиграционном журнале «Грани», ждала своей книжной публикации в стране до 1989 года. «Гадкие лебеди» в СССР вышли только в 1988 году.

5 Там же.

6 Вооруженные силы СССР разделялись на армию и гвардию в соответствии с еще царской традицией.

7 Ершов Л. Листья и корни: По страницам журнала «Нева» // Сов. Россия (М.). — 1969. — 26 июня. — С. 3.

8 Тадеуш Госк в своем переводе этой версии, изданной в Польше в 1987 году, назвал их Płomiennymi Chorążymi, Пламенными Знаменосцами.

9 Каммерер и Рудольф (в следующих романах у него появилась фамилия Сикорски) стали немцами, танки стали панцервагенами и т. д. А вот фамилии коренных жителей Саракша — Гаал, Чачу и т. д. — не стали требовать изменить, это были албанские фамилии, которые звучали для русского уха чуждо (см. Неизвестные Стругацкие. Черновики, рукописи, варианты. От «Понедельника…» до «Обитаемого острова» / Сост. С. Бондаренко. — Донецк: Сталкер, 2006. — С. 443. — примечание В. Курильского).

10 В «Предисловии к „Обитаемому острову “ Аркадия и Бориса Стругацких» (см. прим. 1) я представил классификацию и множество примеров отличий между версией текста, опубликованного в «Неве», и изданием «Детской литературы» (1971), хотя — не располагая в период написания этого «Предисловия…» полными данными — я полагал, что версия в «Неве» не проходила серьезной цензуры, а версия «Детской литературы» была его переработкой. О существовании первоначальной версии, в обоих изданиях довольно сильно (хотя и по-разному) подвергшейся цензуре, я не догадывался. Кроме того, поскольку я пользовался лишь польским переводом версии в «Неве», то не заметил множества поправок чисто стилистических. Пытливый читатель может ознакомиться со всеми поправками, заглянув в книгу: Неизвестные Стругацкие. Черновики, рукописи, варианты. От «Понедельника…» до «Обитаемого острова» / Сост. С. Бондаренко. — Донецк: Сталкер, 2006. — С. 440–516.

11 См. : Б. Стругацкий: op. cit., с. 668.

12 Цит.: Стругацкий А., Стругацкий Б. Обитаемый остров // Собрание сочинений в 11 т. Т. 5. — С. 508.

13 На эту тему см.: Кайтох В. Братья Стругацкие: Очерк творчества // Стругацкий А., Стругацкий Б. Собрание сочинений в 11 т. Т. 12, доп., глава IV «Открытая борьба 1965–1968 гг.».

14 См.: Стругацкий Б.: op. cit., с. 668. На площади Ногина располагалось управление Главлита.

15 Стругацкий А., Стругацкий Б. Собрание сочинений. Т. 1–10. — М.: Текст, 1991–1994.

16 Цит.: Белоусов А. Забывая о социальной обусловленности // Лит. газета (М.). — 1969. — 22 окт. — С. 6.

17 Цит.: Свининников В. Блеск и нищета «философской» фантастики // Журналист (М.). — 1969. — № 9. — С. 46–48.

18 См. книгу: Урбан А. Фантастика и наш мир. — Л.: Сов. писатель, 1972. — С. 158–211 и статью: Бестужев-Лада И. Этот удивительный мир // Лит. газета (М.). — 1969. — 3 сент.

19 См.: Бестужев-Лада И. Этот удивительный мир.

20 См.: Брандис Е. Проблемность и многообразие: Заметки о новых произведениях ленинградских писателей-фантастов // Аврора (Л.). — 1972. — № 1. — С. 70–74.

21 Цит.: Смелков Ю. Взгляд со стороны // Юность (М.). — 1974. — № 7. — С. 66–69.

22 Данные приведены по доступной в Интернете библиографии Стругацких, подготовленной Аллой Кузнецовой (fan.lib.ru/a/ashkinazi_l_a/text_0700.shtml).

23 В Польше благополучно вышли переводы всех версий романа. В 1971 году издательство «Искры» выпустило переведенную Тадеушем Госком версию, опубликованную в «Неве». В 1987 году вышел перевод версии «Детской литературы» (он же был переиздан в девяностые годы). О недавней публикации издательства Prószyński i S-ka я вспоминал в начале текста.

24 Со времени выхода статьи количество переизданий «Обитаемого острова» увеличилось. Хотя в нынешней России довольно сложно уследить за выходом всех переизданий, можно достоверно говорить о том, что «Обитаемый остров» в книжных изданиях выходил на русском языке общим тиражом более 1 320 000 экз. Продолжают выходить и переводы романа. Известно 43 издания на следующих языках: английский, болгарский, венгерский, грузинский, китайский, литовский, немецкий, польский, португальский, сербохорватский, украинский, французский, чешский, эсперанто, эстонский, японский. — Прим. перев.

25 В последнее время была предпринята попытка так актуализировать «Гадких лебедей», противопоставляя ее положительных героев не авторитарной власти, а потребительскому обществу, и до некоторого уровня это удалось. Я имею в виду фильм Константина Лопушанского (сценарий Вячеслава Рыбакова) «Гадкие лебеди», снятый совместно с Францией (премьера 2006 года), являющийся свободной, тяготеющей в сторону такой интерпретации адаптацией повести. Мотив протеста против «Страны Дураков», впрочем, также наличествует в творчестве Стругацких, особенно в фабуле повести 1965 года «Хищные вещи века».

26 Упоминает об этом, подробно описывая проект, Борис Вишневский* в книге «Аркадий и Борис Стругацкие. Двойная звезда» на стр. 120–123 (Вишневский Б. Аркадий и Борис Стругацкие. Двойная звезда. — СПб.: Terra Fantastica, 2003. — 384 с.).

Хотя реализация конкретного разрешения Бориса Стругацкого так и не была осуществлена на сегодняшний день, но позже издательством АСТ был запущен специальный проект «Обитаемый остров», в рамках которого вышло более десяти книг разных авторов. — Прим. перев.
* объявлен «иноагентом» в РФ.

27 Статья была написана в начале 2009 года. — Прим. перев.

Отсюда: www.trv-science.ru/2024/05/skazanie-ob-obitaemo...

@темы: Ссылки, «Гадкие лебеди», «Трудно быть богом», «Обитаемый остров», «Волны гасят ветер», «Жук в муравейнике», Попытка к бегству, Улитка на склоне, Сказка о Тройке, Б.Стругацкий, Комментарии к пройденному, Время дождя, Кайтох

---

Любопытно

[silent-gluk]

Слушая поступь памятников (про «Град обреченный»)
04.04.2023 / № 375 / с. 8–9 / Владимир Борисов / Наука и фантастика / No Comments

Можно нарушать любые законы — литературные и реальной жизни, — отказываться от всякой логики и разрушать достоверность, действовать наперекор всему и всем мыслимым-немыслимым предписаниям и правилам, если только в результате достигается главная цель: в читателе вспыхивает готовность к сопереживанию, — и чем сильнее эта готовность, тем бо́льшие нарушения и разрушения позволяется совершать автору.

Борис Стругацкий. Комментарии к пройденному

Владимир Борисов


«Град обрече́нный» стоит особняком в творчестве братьев Стругацких. То есть начиналось всё традиционно: работая над очередной книгой, авторы параллельно обсуждали возможные сюжеты будущих произведений, и 15 марта 1967 года в рабочем дневнике появилась короткая запись, обведенная рамочкой: «Новый Апокалипсис». Сейчас, восстанавливая историю появления романа по крупицам, по отдельным упоминаниям в переписке, записям в дневниках, первым вариантам рукописи, можно заметить, как многое менялось, причем кардинально, как тщательно писатели собирали отдельные эпизоды, биографии героев, обдумывали космографию странного искусственного мира. Но кое-что оставалось: тесная перекличка с жизнью авторов и страны (одно время роман имел название «Мой брат и я», т. е. тогда уже планировалось наделение главного героя чертами собственной биографии), попытки серьезного осмысления грандиозного Эксперимента по созданию нового человека, предпринятого в Советском Союзе, раздумья о том, как жить дальше. Возможно, авторов вдохновлял известный в начале 1960-х фильм «Мой младший брат», а точнее — многажды ругаемый «Звездный билет» Василия Аксёнова, положенный в его основу.

Или, например, такая запись в рабочем дневнике от 19 февраля 1970 года: «Пара: Андрей и Фридрих, оба югенды, оба из рабочих, оба спасают мир. Оба фюрерофилы. Считают себя лютыми врагами друг друга, но в каждом конкретном вопросе оказываются на одной стороне: оба ненавидят Сёму (так первоначально звали Изю Кацмана. — В. Б.), оба презирают Купера, оба считают, что пора, наконец, навести порядок». Прямо скажем, нетривиальная мысль для советского человека того времени.

Но появление по-мёбиусовски замкнутого самого на себя мира Города между зеленовато-голубой бездной бесконечности неба и желтой бесконечности каменной стены в книгах авторов, казалось, ничто не предвещало.

Как непонятно было, откуда взялась, к примеру, регулярная смена профессий в Городе, важнейшая поначалу часть его социального устройства. Уже были написаны, но еще не дошли до советского читателя «Вавилонская лотерея» Хорхе Луиса Борхеса и «Солнечная лотерея» Филипа К. Дика. Откуда же взялся принцип случайности, подстилающий Эксперимент абсурдом?

Хотя кажущемуся абсурду происходящего в романе можно найти аналогии в реальной жизни. Взять, к примеру, регулярную лотерею смены профессий в Городе. Это, между прочим, вполне действенная система в японской производственной схеме, когда человек передвигается в процессе роста не только по вертикали, но и по горизонтали, знакомится с новыми аспектами производства, знает, что если он допустил огрехи, то их обнаружит тот, кто его сменит. А в Советском Союзе всем заправлял административно-хозяйственный персонал, который состоял из партийной номенклатуры. И даже если такой управитель где-то проштрафился и завалил дело, его, как правило, не увольняли, а «перебрасывали» на другую руководящую должность. В результате начальником вычислительного центра мог стать бывший директор парикмахерской, потому что он якобы был знаком с методами управления, а чем управлять — неважно.

Первый подробный план и окончательное название романа (по известной картине Николая Рериха, на которой огромный змей окружает крепость или даже город, картине, которая поражает мрачной красотой и ощущением безнадежности) были приняты в июне 1969 года. На черновике стоят даты: 24 февраля 1970 — 27 мая 1972. За два с лишним года авторы в несколько заходов написали книгу, поставили заключительную точку и непривычно большую папку с текстом поместили в архив. Ибо для них было совершенно ясно, что этот роман не имеет никакой перспективы быть опубликованным.

Здесь, наверное, следует сделать некоторое пояснение для современного читателя. Собственно, что такого крамольного было в романе, что делало его неприемлемым для печати? Времена и мир изменились настолько, что даже те, кто жил в те времена, сейчас с трудом вспоминают и понимают, как мог быть воспринят текст «Града обреченного» тогда.

Например, в романе цитируется песня Александра Галича («Упекли пророка в республику Коми…»). Имя автора песни не упоминается, но сам факт такого цитирования уже был крамолой, потому что песни Галича не печатались, ему запрещали устраивать концерты, его исключили из Союза писателей, из Союза кинематографистов, а вскоре он был вынужден эмигрировать. Короткая цитата, таким образом, становилась спрятанной миной, обнаружение которой могло бы навлечь беды на самих авторов, на редакторов и издательство.

А эволюция главного героя, правоверного комсомольца, ленинца, сталинца, борца за счастье простого народа, который с такой легкостью и непринужденностью превращается в высокопоставленного чиновника, барина, вождя, вершителя человеческих судеб? Как легко и непринужденно он становится соратником нациста-гитлеровца?

А совершенно невыдержанная в идеологических рамках того времени сцена с Великим Стратегом в Красном Здании, беспринципные рассуждения героев о памятниках? А фигура Изи Кацмана, еврея, регулярно побеждающего в идеологических поединках главного героя?..

Наконец, сам воздух романа, его свобода, совершенно недоступная для советской литературы того времени, с сомнениями и рассуждениями о целях Эксперимента, неизбежно вызвавшими бы у читателей ассоциации с великими стройками коммунизма в Советском Союзе.

Всё это, совершенно естественно воспринимаемое сегодня, было для тех времен новым, свежим и совершенно непроходимым в советской печати. При этом следует помнить, что братья Стругацкие вовсе не были явными и активными диссидентами, они не рассматривали роман «Град обреченный» в качестве вызова властям, противостояния существующей системе. Зачем же они потратили несколько лет на работу над заведомо бесперспективным произведением?

В 1992 году питерский критик и литературовед, редактор Самуил Лурье встретился с писателями Александром Житинским и Борисом Стругацким, чтобы поговорить об этом феномене. Тему своей беседы1 он сформулировал так: «Моих собеседников объединяет уникальный опыт, не известный, наверное, ни почти всем писателям прошлого, ни современным писателям, живущим за пределами бывшего Советского Союза, ни абсолютному большинству писателей, живущих в пределах Советского Союза. Есть такое необычайно сильное испытание для литератора, требующее всех его сил, которое называется по-русски „писать в стол“. Это значит — сочинять произведение, не имея никакой надежды на его опубликование, совсем никакой, предполагая, что в своей жизни никогда не увидишь его набранным печатными буквами. Это очень трудно понять постороннему человеку. Это очень трудно понять тому, кто не проделал над собой этот мучительный эксперимент. Вероятно, он мучителен пропорционально дарованию автора, и сила этого мучения возрастает пропорционально важности замысла. Кто бы мы ни были: писатели, простые люди, журналисты, кто угодно, — когда мы представляем себе, что нам нужно потратить несколько лет жизни на работу, результатов которой никто не узнает, на работу, которая нам представляется очень важной, и важной именно для того, чтобы о ней кто-нибудь узнал, мы можем на одно только мгновение войти в этот уникальный страшный опыт. И вот у нас сейчас есть счастливая возможность спросить этих людей, что это значит. Что движет писателем, который пишет книгу, — может быть, свою главную книгу (может быть, каждая книга является для писателя главной) без всякой надежды?»

Соглашаясь с тем, что такая работа действительно крайне мучительна для автора, потому что потребность в опубликовании — изначальное, аксиоматическое свойство каждого творца, Борис Стругацкий так ответил на этот вопрос: «У меня такое впечатление создается, что писать „в стол“ автора заставляет по сути дела то же внутреннее глубоко сидящее чувство, которое заставляет его писать вообще. Когда я пишу не „в стол“, я думаю: о гонораре, о том, что на гонорар я смогу купить новую мебель, поехать там куда-нибудь, я думаю о славе. Я уверен, что практически всякий писатель думает об этом… Я думаю о том, что я пишу так, как никто до меня не писал, это тоже чрезвычайно важно. Мы все наши вещи писали по этому принципу. Написать так, как до сих пор не писали сами и по возможности — никто до нас. Но если вот всё это отобрать… Поскольку, когда ты пишешь „в стол“, всё это отпадает, всё, за исключением, может быть, мысли о том, что ты пишешь нечто такое, чего не писал раньше. Вот тогда и останется то самое обнаженное, тот проводок, нервик, который и побуждает писателя писать. Вы же не задаете вопрос, почему писатель вообще пишет? Вы, великий литературовед, прекрасно понимаете, что писатель пишет не для того, чтобы получить гонорар, и не для того, чтобы прославиться. Что-то есть внутри. Так вот этот вот червячочек, вот он и заставляет писать, в частности, „в стол“».

Поначалу, работая над романом и имея за плечами опыт трудного прохождения к читателю «Улитки на склоне», «Гадких лебедей», «Сказки о Тройке», авторы хоть и не питали особых надежд на публикацию, однако все-таки рассчитывали, что по окончании работы станут предлагать новый роман редакциям журналов и издательств. Роман сначала прочитают в редакциях, кто-нибудь снимет копии, даст почитать знакомым. И новое произведение начнет жить хоть и не совсем легально, но будет распространяться в самиздате. Но вскоре и этот вариант стал небезопасным. История с романом Василия Гроссмана «Жизнь и судьба», рукопись которого была изъята в редакции журнала «Знамя» и чуть не исчезла практически (чудом сохранилась одна-единственная копия), послужила Стругацким предупреждением: никому роман не показывать, рукопись из дому не выносить и вообще о ней лучше помалкивать.

А летом 1974 года Бориса Стругацкого вызывали на допросы по делу Михаила Хейфеца, его близкого приятеля и, кстати, главного прототипа Изи Кацмана в романе. Подробно эту процедуру Борис (С. Витицкий) опишет в своем первом сольном романе «Поиск предназначения, или Двадцать седьмая теорема этики», где тот же Хейфец выведен под именем Семёна Мирлина. В том же году Михаил Хейфец был осужден по 70-й статье Уголовного кодекса РСФСР («антисоветская агитация и пропаганда») на четыре года лишения свободы и два года ссылки за написание предисловия к самиздатовскому собранию сочинений Иосифа Бродского и за хранение и распространение других самиздатовских изданий.

После этого стало ясно, что и дома хранить рукопись опасно. Борис срочно распечатал единственную копию романа в трех экземплярах, а потом два экземпляра с соблюдением всех мер предосторожности были переданы верным людям — одному москвичу и одному ленинградцу. Эти две копии пролежали в «спецхране» до самого конца 1980-х годов, когда удалось все-таки «Град обреченный» опубликовать.

О чем же получилось это произведение? Борис Стругацкий в «Комментариях к пройденному» отвечал на этот вопрос так: «Главная задача романа не сначала, но постепенно сформировалась у нас таким примерно образом: показать, как под давлением жизненных обстоятельств кардинально меняется мировоззрение молодого человека, как переходит он с позиций твердокаменного фанатика в состояние человека, словно бы повисшего в безвоздушном идеологическом пространстве, без какой-либо опоры под ногами. Жизненный путь, близкий авторам и представлявшийся им не только драматическим, но и поучительным. Как-никак, а целое поколение прошло этим путем за время с 1940 по 1985 год».

В беседе с Самуилом Лурье Борис Стругацкий вспоминал, рассказывая о том, какими были авторы «Града обреченного», когда только начинали писать:

«Это были два типичных героя оруэлловского романа. У которых doublethink — двоемыслие — было отработано идеально. Ибо двоемыслие, как известно, это способность сделать так, чтобы две противоречащие друг другу идеи никогда не встречались в сознании. А мы всю жизнь носили в сознании одновременно тот факт, что органы не ошибаются, и тот факт, что наш дядя, коммунист с дореволюционным стажем, расстрелян в 37-м году, а отец исключен из партии в 37-м году, — тоже большевик с 16-го года. И вот надо было как-то так нести, идти по жизни, чтобы эти две мысли приходили в голову только порознь. Сегодня я думаю о дяде и отце — о том, какие это были хорошие люди. Потом эти мысли куда-то вынимаются и вставляются другие мысли — о том, что КГБ, конечно, не ошибается и если арестовали врачей-вредителей, то, наверное, там что-то было. „Им виднее“. И вот эти два человека, перейдя через ХХ съезд, XXII съезд, встречу Хрущёва с художниками в Манеже, свержение Хрущёва, Чехословакию в 68-м году, наконец, приходят к такому состоянию, когда они видят: социализм — дерьмо, коммунизм — строй очень хороший, но с этими мурлами, с этими жлобами, которые управляют нами и которые непрерывно пополняют себя, свои ряды, с ними ни о каком коммунизме речи быть не может, это ясно совершенно.

Капитализм… В капитализме тоже масса вещей, которые нам отвратительны. Это теория гедонизма, это теория, что жить надо для того, чтобы получать только удовольствие. Для нас, молодых тогда, здоровых людей, эта идея казалась неприятной. Нам казалось (мы же все-таки оставались в глубине души большевиками) — нам казалось, что человек должен жить, сжигая себя, как сердце Данко. Понимаете? То есть создавалась полностью бесперспективная картина. И вот, мы написали роман о том, как человек нашего типа, пройдя через воду, медные трубы, через все общественные формации, повисает в воздухе точно так же, как мы сами повисли в воздухе, потому что мы перестали понимать, к чему должно стремиться человечество. Мы перестали это понимать к середине семидесятых годов. Вот о чем роман. Это реквием по всем социальным утопиям вообще — будь то утопии социалистические, коммунистические, капиталистические — какие угодно. Вот о чем это написано и, как вы, может быть, помните, там мы пытаемся выдвинуть какую-то контр-идею — цель существования человечества, лежащую вне социальных проблем, вне политики, вне социального устройства, вне проблем материального производства, распределения благ и так далее, и так далее. Идею храма культуры. Как бы развивая метафору, что человечество живет, строя храм культуры, как микроскопические ракообразные живут, строя коралловый риф, и не понимая, что они создают».

Жизнь без опоры под ногами в условиях идеологического вакуума для советского человека продолжилась и после 1985 года, продолжается и по сей день. Более того, такое состояние, видимо, вполне универсально, оно может случиться, да и случается время от времени в любой стране. Такое было и в Германии после проигрыша в мировых войнах, было и в социалистических странах после распада Советского Союза; наконец, XXI век с его стремительным технологическим прогрессом ставит перед ошеломленным человечеством задачи, к которым оно совершенно не готово, и некоторая растерянность ощущается как в самых развитых и процветающих странах, так и в тех, где население только начинает вкушать плоды цивилизации.

Путь через огонь, воду и медные трубы Андрея Воронина, alter ego авторов, — это, в сущности, путь по кругам ада действительности любого мыслящего человека второй половины XX века. Когда остались позади страшнейшие войны «кто кого», на повестку дня встал вопрос не движения широчайших народных масс, а вопрос совести одного отдельно взятого человека. Как оказалось, вовсе не вооруженного единственно правильным и верным учением. Не превосходящего пониманием остальные народы. Замешанного не по своей воле в смертельные игры гениев и злодеев. И, однако, способного пройти хотя бы первый круг этого ада.

Ту находку, которую делает герой с подачи его личного Панурга, трудно оценить однозначно.

Идея храма культуры, вложенная в романе в уста Изи Кацмана, скептика и сокрушителя идеалистических истин, с одной стороны, выглядит весьма утопичной, а с другой — насущной и необходимой.

Одной из основных проблем прогресса польский писатель и мыслитель Станислав Лем считал тот факт, что наука и технологии разрушают культуру. Причем в этом нет никакого злого умысла, сами по себе наука и технологии ни в чем не виновны. Человек несовершенен как животное. В результате антропогенеза человек лишился наследуемых, заданных эволюционно норм поведения. Рефлексы животных в процессе эволюции настраивались так, чтобы обеспечивать автоматическое равновесие экосферы. А человек, лишившись таких внутренних механизмов, был вынужден создавать свои нормы и законы поведения, которые и являются культурой. Но тут возникла такая ситуация, что культура создавалась при повышении сложности институциональных связей, причем связи эти представляют собой иерархии ценностей с нематериальной, духовной вершиной. Процесс возникновения культуры был долгим, он сопровождался вненаучной мотивацией, которая определялась эмпирически. То есть культура не только предлагает нормы поведения, но при этом поясняет, почему иначе человеку поступать не до́лжно и какова цель предписанного поведения. Однако все эти интерпретации и пояснения оказываются ложными, если их подвергнуть научному исследованию. Поэтому наука, по мере того, как она давала свои пояснения процессам, разоблачала культурные самообманы, но взамен не предлагала никаких ценностей, наука лишь констатировала состояние дел.

Технологии нацелены на достижение узких конкретных целей, но и их локальные и избирательные действия приводят к эрозии культуры, разбирая фундамент институциональных ценностей. В результате мы сейчас пришли к такому положению дел, когда старые культурные ценности успешно разрушены, но взамен никаких новых привлекательных идей, которые позволили бы заменить или создать новую культуру, не получено. Технологии с наукой отобрали у нас много, а взамен дали мало. Это видно по тому, что наша цивилизация всё больше усложняется технологически и одновременно упрощается культурно.

Лем не представил убедительного решения этой насущной проблемы, не наметил и путей ее решения. Он лишь неоднократно предупреждал, что моделирование новой культуры не может быть осуществлено простым перебором уже существующих решений, что вопли футурологов о необходимости «новых идей» являются лишь несбыточными мечтами. Даже если удастся придумать что-то новое, изобрести эту «новую культуру», невозможно будет воплотить ее в жизнь. Поскольку речь идет о создании субинститута некой утраченной веры как совершенно новой ценности, которую человечеству предстоит освоить, так как без поставленных ею целей оно жить не сможет.

Конечно, жизнь как бы спорит с Лемом — довольно много новых культур, как мы видим, приживаются. Толкинисты, БДСМ, джедаи, трекки — это только из более-менее знакомых субкультур. А сколько их еще! И благородные туристы, каэспэшники, тризовцы, и презренные уфологи, спириты, сыроядцы, гомеопаты… Интернет — великий объединитель — поставил генерацию новых субкультур на поток, запечатлел процесс культурной эволюции для будущих поколений. Однако усилил и обнажил серьезнейшую проблему — эрозии критериев. То, что получило название мультикультурализма и толерантности. Механизм слома безусловных табелей о рангах, когда ценности одной ветви человеческой культуры уравниваются с ценностями другой, хотя результативность этих ветвей объективно совершенно разная.

В качестве некой гипотетической лазейки в этом направлении Лем мыслил теорию творчества: «Быть может, создание универсальной теории всевозможных творческих методов убережет будущее от столь дорогостоящих и фатальных ошибок. Такая теория может стать указателем направления культурной стратегии дальнего радиуса, потребность в которой у нас больше, чем превращение звезд в фабрики и машин в мудрецов».

У братьев Стругацких в таком качестве выступает Теория Воспитания. В то же время как художники они могли испытывать на прочность свои и чужие теории их образным воплощением. Результаты этих испытаний — не только в рамках «Града обреченного» — были скорее негативными, оставаясь в рамках научной парадигмы, где эксперимент с отрицательным результатом всё равно результативен. Эксперимент есть Эксперимент.

Мы не знаем, какие жестокие чудеса готовит нам будущее и как будет продолжаться развитие цивилизации в условиях эрозии культуры и размывания этических установок. Мы не знаем, можно ли вообще жить в таких условиях. Слишком многое непонятно: куда заведут нас новые технологии, останется ли человек прежним видом Homo sapiens или неизбежно эволюционирует в новый вид, сколь болезненным будет слом прежних парадигм. Но всё равно хочется верить в будущее и надеяться на лучшее.

Dum spiro spero.

Владимир Борисов

Отсюда: www.trv-science.ru/2023/04/slushaya-postup-pamy...

@темы: Ссылки, «Гадкие лебеди», «Град обреченный», Улитка на склоне, Сказка о Тройке, Б.Стругацкий, Поиск предназначения, Комментарии к пройденному, С.Витицкий

---

Любопытно

[silent-gluk]

Странные лепестки с необозримых материков непознанного

24.01.2023 / № 370 / с. 14–15 / Владимир Борисов / Наука и фантастика / 3 комментария

Владимир Борисов

Владимир Иванович Борисов — литературный критик и переводчик, библиограф, редактор фэнзинов и организатор нескольких абаканских клубов любителей фантастики, вице-координатор группы «Людены», занимавшейся изучением творчества братьев Стругацких, автор энциклопедий, посвященных фантастике. Признавшись в своей давней симпатии к ТрВ-Наука, он заметил: «Так получилось, что у меня несколько статей о Стругацких печатались на других языках, кроме русского. Может, что-то пригодится для газеты? Вот, к примеру, заметка о „Понедельнике“…» Мы с удовольствием публикуем этот текст.

Как-то в Интернете мне встретился такой пассаж: «Многие мои фотографии сделаны на Кисловодской горной астрономической станции, той самой, где братья Стругацкие написали свой роман „Понедельник начинается в субботу“. Мы же туда едем за звездным небом и хорошей погодой, что для Рязани редкость, — рассказывает Юрий Гилёв».

На самом деле это, конечно, не совсем верно. На Кисловодской ГАО в октябре 1960 года два сотрудника Пулковской обсерватории — младший научный сотрудник Борис Стругацкий и старший инженер Лидия Камионко — от скуки сочинили «рассказик без начала и конца», который заканчивался замечательными словами: «ДИВАНА НЕ БЫЛО!!!».

Аркадий же Стругацкий никогда и не был на Кисловодской станции.

Подробности об истории создания «сказки для научных сотрудников младшего возраста» можно прочитать в «Комментариях к пройденному» Бориса Стругацкого. Вот как появилось само название повести: «Надо сказать, что начало 60-х было временем повального увлечения Хемингуэем. Никого не читают сейчас с таким наслаждением и восторгом, ни о ком не говорят так много и так страстно, ни за чьими книгами не гоняются с таким азартом, причем все — вся читающая публика от старшеклассника до академика включительно. И вот однажды, когда Борис Натанович сидел у себя на работе в Пулковской обсерватории, раздался вдруг звонок из города, — звонила старинная его подруга Наташа Свенцицкая, великий знаток и почитатель (в те времена) Хемингуэя. „Боря, — произнесла она со сдержанным волнением. — Ты знаешь, сейчас в Доме Книги выбросили новый томик Хэма, называется «Понедельник начинается в субботу»…“ Сердце Бориса Натановича тотчас подпрыгнуло и сладко замлело. Это было такое точное, такое подлинно хемингуэевское название — сдержанно грустное, сурово безнадежное, холодноватое и дьявольски человечное одновременно… Понедельник начинается в субботу, это значит: нет праздника в нашей жизни, будни переходят снова в будни, серое остается серым, тусклое — тусклым… Борис Натанович не сомневался ни секунды: „Брать! — гаркнул он. — Брать сколько дадут. На все деньги!..“ Ангельский смех был ему ответом…

Шутка получилась хороша. И не пропала даром, как это обычно бывает с шутками! Борис Натанович сразу же конфисковал прекрасную выдумку, заявив, что это будет замечательное название для будущего замечательного романа о замечательно-безнадежной любви. Этот роман никогда не был написан, он даже никогда не был как следует придуман, конфискованное название жило в записной книжке своей собственной жизнью, ждало своего часа и через пару лет дождалось. Правда, братья Стругацкие придали ему совсем другой, можно сказать, прямо противоположный, сугубо оптимистический смысл, но никогда потом об этом не жалели. Наташа тоже не возражала. По-моему, она была даже в каком-то смысле польщена».

Мой коллега Александр Лукашин назвал эту книгу интеллектуальным кроссвордом. Прежде всего за то, что в ней содержится огромное количество цитат и отсылок к самым разным произведениям классической и неклассической литературы. Это действительно так. Достаточно сказать, что все цитаты Зеркала, например, взяты из реальных книг, иногда весьма древних. Исследователю творчества братьев Стругацких Виктору Курильскому удалось отыскать очень редкие издания, которые использовали авторы. Сам процесс поиска таких цитат иногда превращался в настоящее детективное расследование.

Начнем, к примеру, с самого начала: «Я приближался к месту моего назначения. Вокруг меня, прижимаясь к самой дороге, зеленел лес, изредка уступая место полянам, поросшим желтой осокою. Солнце садилось уже который час, всё никак не могло сесть и висело низко над горизонтом. Машина катилась по узкой дороге, засыпанной хрустящим гравием».

Раскрыв «Капитанскую дочку» Александра Пушкина, во второй главе мы обнаружим очень похожий текст: «Я приближался к месту моего назначения. Вокруг меня простирались печальные пустыни, пересеченные холмами и оврагами. Всё покрыто было снегом. Солнце садилось. Кибитка ехала по узкой дороге, или точнее по следу, проложенному крестьянскими санями».

Но! Питерский писатель Александр Щербаков, хорошо знавший братьев Стругацких, уточнил, что на самом деле авторы сделали здесь отсылку к циклу пародий Александра Архангельского на тему «Как написали бы современные авторы…», в котором исходной была как раз фраза «Я приближался к месту своего назначения». То есть здесь имеет место двойное цитирование, понятное лишь знатокам.

А вот цитата, которую найти было невероятно трудно: «– Тинктура экс витро антимонии, — провозгласил вдруг голос. Я вздрогнул. — Магифтериум антимон ангелий салаэ. Бафилии олеум витри антимонии алекситериум антимониалэ! — Послышалось явственное хихиканье. — Вот ведь бред какой! — сказал голос…»

Здесь использовано название методики из работы голландского химика Стефана Бланкара, опубликованной на латинском языке в Лейпциге в 1694 году! Причем выписка цитаты делалась с оригинала, поскольку слова «магифтериум» и «бафилии» — это неверное чтение слов magisterium и basilij, возникшее из-за особенностей начертания готической литеры s.

И «Нравственные мысли славнаго Юнга, извлеченные из нощных его размышлений», и пояснение про слона, и стих про «чернокрылого воробья», — всё это находки авторов из реальных книг, поданные к месту и развлекающие уже не одно поколение читателей «сказки для научных работников младшего возраста».

Но не только занятные цитаты могут стать предметом изучения. Писатели сумели обозначить в книге несколько интеллектуальных задач, которые могут быть разрешены при внимательном чтении и сопоставлении фактов.

Эта повесть насыщена отсылками ко времени написания настолько, что исследователь творчества братьев Стругацких Вадим Казаков по деталям повествования сумел установить точные даты действия описанного в книге. Так, Александр Привалов попадает в Соловец 26 июля 1962 года, а подвозит магистров к зданию НИИЧАВО утром в субботу 28 июля. Вторая история («Суета сует») происходит с 31 декабря 1962 года по 1 января 1963 года. Труднее всего было установить точную дату третьей истории («Всяческая суета»), но и это удалось сделать благодаря стенгазете, которую Привалов с товарищами делал к наступающему празднику, а именно ко Дню космонавтики 12 апреля 1963 года.

Любопытно, что если проверить эти конкретные даты по дням недели, то окажется, что среди них нет ни одного воскресенья. Еще бы, ведь понедельник начинается в субботу! Забавно, что на китайском языке повесть выходила под названием «Исчезнувшее воскресенье».

Еще одно расследование Вадима Казакова было посвящено расположению отделов НИИЧАВО в здании. Это стало возможно благодаря подробному описанию того, как Саша Привалов совершает обход института. И вот этот, казалось бы, будничный обход, вдруг обнаруживает загадку, связанную с лабораторией А. А. Выбегаллы. Во-первых, если прочие отделы и лаборатории института имеют конкретные названия (Линейного Счастья, Смысла Жизни, Универсальных Превращений и т. п.), то владения Выбегаллы никак не названы в повести ни разу. Но присмотримся к обходу Привалова внимательно. Вот несколько цитат из книги: «В девять часов вечера я опомнился, с сожалением обесточил электронный зал и поднялся на пятый этаж».

«В помещениях отдела Абсолютного Знания были открыты все форточки, потому что сюда просачивался запах селедочных голов профессора Выбегаллы <….> Я закрыл форточки и прошелся между девственно чистыми столами работников отдела».

«В половине двенадцатого я вступил на этаж Амвросия Амбруазовича Выбегаллы».

«С некоторым облегчением я покинул владения Выбегаллы и стал подниматься на шестой этаж, где Жиан Жиакомо и его сотрудники занимались теорией и практикой Универсальных Превращений».

Понимаете? За пятым этажом идет этаж Выбегаллы, после чего идет шестой этаж. Выбегалло не только возглавляет отдел без названия, он еще и располагается на этаже без номера. На НИКАКОМ этаже. Забавно, правда?

Выбегалло любит оснащать свою речь выражениями на французском, как он выражается, диалекте. Иногда это простые, широко распространенные фразы, но время от времени профессор разражается сложными оборотами вроде «Ля вибрасьён са моле гош этюн гранд синь!».

При ближайшем рассмотрении оказалось, что подавляющее большинство используемых Выбегаллой фраз простодушно позаимствовано им из романа Льва Толстого «Война и мир». В том числе и слова Наполеона: «Дрожание моей левой икры есть великий признак». Такой вот оказался знаток классической литературы наш профессор Выбегалло!

В третьей части повести Александр Привалов совершает путешествие на машине времени в будущее, описанное в фантастических произведениях. При внимательном рассмотрении оказывается, что очень много деталей этого будущего позаимствовано авторами из книг советских писателей-фантастов. Астральная пыль, ржавая ракета, призыв к освобождению братьев по разуму из-под власти кибернетического диктатора в Малом Магеллановом Облаке, маленький мальчик с глубоко посаженными горящими глазами, самопрограммирующийся кибернетический робот, — всё это и многое другое можно найти в книгах Григория Адамова, Александра Колпакова, Георгия Мартынова, Анатолия Днепрова, Олеся Бердника, Александра Казанцева, Ивана Ефремова. Большинство этих книг сейчас никто не читает, но во времена выхода «Понедельника…» такие аллюзии были понятны многим любителям фантастики и вызывали дополнительную порцию веселья при чтении.

Борис Стругацкий рассказывал также о прототипах героев повести:

«НИИЧАВО написан на 60% с Пулковской обсерватории и на 40% с множества разных институтов, о которых нам рассказывали друзья и знакомые научники.

Прототипом Фёдора Симеоновича Киврина (манера говорить, заикание) был Иван Антонович Ефремов. Янус Полуэктович Невструев сильно смахивает на тогдашнего директора Пулковской обсерватории Александра Александровича Михайлова. Кристобаль Хозевич Хунта — почти чистая выдумка, а вот профессор Выбегалло есть некая смесь академика Лысенко и писателя Казанцева.

Александр же Привалов в некоторой степени был списан с Бориса Натановича Стругацкого».

От бдительных и внимательных исследователей книг братьев Стругацких не ускользнули и ошибки авторов, немногочисленные, но иногда весьма важные.

Например, обнаружились ошибки в некоторых цитатах, в обилии разбросанных по тексту повести. Так, голодный Привалов читает из книги с подоконника: «Махно, сломав сардиночный нож, вытащил из кармана…» и т. д. Но в оригинале у Алексея Толстого Махно сломал «сардиночный ключ» — специальное приспособление к банке с сардинами. Борис Стругацкий, когда ему об этом написали, отвечал: «А вот прокол с сардиночным ключом-ножом возник, скорее всего, на уровне машинистки, при перепечатке рукописи. А мы виноваты, что не заметили вовремя и не исправили. Надо будет исправить».

Один из эпиграфов книги звучал в первых изданиях так: «Стихи ненатуральны, никто не говорит стихами, кроме бидля, когда он приходит со святочным подарком, или объявления о ваксе, или какого-нибудь там простачка. Никогда не опускайтесь до поэзии, мой мальчик». Это цитата из «Посмертных записок Пиквикского клуба» Чарлза Диккенса. Но у Диккенса бидль (церковный служитель) приходит не «со святочным подарком», а в точности наоборот — «за святочным подарком»! Дело в том, что бидль в отличие от Санта-Клауса не раздает рождественские подарки, а собирает святочные пожертвования церкви. Эта ошибка также была исправлена в более поздних изданиях.

То, что образец неразменного пятака обозначен в повести как произведенный в соответствии с государственным стандартом ГОСТ 718–62, наверное, и ошибкой считать нельзя. Авторы просто взяли эти цифры, что называется, с потолка. Вообще ГОСТ под номером 718 выходил в СССР в 1954 и 1984 годах. И содержит он технические условия производства молочных консервов «Какао со сгущенным молоком и сахаром». А второй компонент ГОСТа обозначает год, в котором он принят. Так что пятак 1961 года никак не может быть выпущен по ГОСТу 1962 года! Кстати, изъяли неразменный пятак у Привалова «в соответствии с постановлением Соловецкого горсовета от 22 марта 1959 года», т. е. это постановление также было принято ДО того, как этот пятак был изготовлен (в Советском Союзе в 1961 году была проведена денежная реформа, все деньги были деноминированы в 10 раз, и были выпущены новые и купюры, и монеты). Впрочем, на то он и неразменный пятак, чтобы при необходимости менять свой вид.

Когда Привалов разговаривает с Камноедовым и уточняет список лиц, допущенных к ночным работам, в первых изданиях повести он неправильно посчитал количество сотрудников, «поименованных с номера четвертого по номер двадцать пятый и последний включительно», и говорил: «Наличествуют товарищи в количестве… м-м-м… двадцати одного экземпляра, лично мне неизвестные». Но эту ошибку авторы легко исправили после того, как им на это указали бдительные исследователи их творчества, так что теперь количество «экземпляров», допущенных к ночным работам посмертно, стало равным двадцати двум.

А вот с другой логической ошибкой справиться было труднее, и ее не стали исправлять, но дополнили текст в послесловии Александра Привалова словами: «Приключения духа, которые составляют суть жизни любого мага, почти не нашли отражения в очерках. Я, конечно, не считаю последней главы третьей части, где авторы хотя и попытались показать работу мысли, но сделали это на неблагодарном материале довольно элементарной дилетантской логической задачки (при изложении которой ухитрились допустить вдобавок достаточно примитивный логический ляп, причем не постеснялись приписать этот ляп своим героям. Что характерно)».

Впрочем, подробно и детально описывать этот «примитивный логический ляп» Привалов не стал. Догадайтесь, мол, сами. Что же это за ляп? Когда сотрудники НИИЧАВО рассуждают о дальнейшей жизни У-Януса, который с каждым днем уходит в прошлое, они предполагают, что в один совсем не прекрасный день его коллега сообщит о некрологе в «Ведомостях». Но на самом деле к моменту кончины Невструева никакого некролога не может быть в принципе — ведь умершего никто не знал до этого! Такова судьба контрамота.

И несколько слов о цензурных придирках к повести. Как пишет Борис Стругацкий, «повестушка вышла смешная, и придирки к ней тоже были смешные. Так, цензор категорически потребовал выбросить из текста какое-либо упоминание о ЗИМе. („Вот по дороге едет ЗИМ, и им я буду задавим“.) Дело в том, что в те времена Молотов был заклеймен, осужден, исключен из партии, и автомобильный завод его имени был срочно переименован в ГАЗ (Горьковский автомобильный завод), точно так же как ЗИС (завод имени Сталина) назывался к тому времени уже ЗИЛ (завод имени Лихачева). Горько усмехаясь, авторы ядовито предложили, чтобы стишок звучал так: „Вот по дороге едет ЗИЛ, и им я буду задавим“. И что же? К их огромному изумлению Главлит охотно на этот собачий бред согласился. И в таком вот малопристойном виде этот стишок издавался и переиздавался неоднократно».

Не удалось отстоять авторам еще некоторые ядовитые шуточки, в советские времена считавшиеся недопустимыми. Например, упоминание «министра государственной безопасности Малюты Скуратова». Разве можно сравнивать главу опричников с уважаемой государственной конторой? Или, например, Мерлин, рассказывая о поездке с сэром председателем райсовета товарищем Переяславльским, говорит: «И они доехали до большого озера, и видит Артур: из озера поднялась рука, мозолистая и своя, и в той руке серп и молот». Как можно пародировать «Интернационал», в котором пелось: «Добьемся мы освобожденья своей мозолистой рукой»?

В начале 1990-х годов все эти цензурные усекновения были восстановлены с помощью участников группы «Людены», активно исследующей творчество братьев Стругацких.

Повесть прошла и цензурные ножницы, и восторженные вопли читателей (чему немало способствовало то, что в советские времена она оказалась самой переиздаваемой, к начальному тиражу в «Детской литературе» добавился огромный по тем меркам тираж в составе тома «Библиотеки современной фантастики»). Она вызвала к жизни огромное количество иллюстраций, разошлась на цитаты, которыми и по сей день легко оперируют хоть слегка эрудированные российские журналисты и блогеры. Даже была удостоена своеобразного продолжения — «Сказки о Тройке». Но это уже совсем другая история. Как и история о том, почему ее любят, ценят и читают все, кому работать интереснее, чем отдыхать, кто ответил на сакраментальный вопрос «Нужны ли мы нам?», кто в житейской суете различает ориентиры, за которые боролись братья Стругацкие, писатели-шестидесятники и творцы современной культуры, выдержавшие жестокую проверку и временем, и XX веком.

Приведенные выше иллюстрации Евгения Мигунова к повести «Понедельник начинается в субботу», несомненно, считаются самыми узнаваемыми.
Он иллюстрировал эту повесть дважды — для изданий «Детской литературы» 1965 и 1979 годов.

Владимир Борисов

Отсюда: www.trv-science.ru/2023/01/strannye-lepestki-s-...

@темы: Ссылки, Понедельник начинается в субботу, Сказка о Тройке, Б.Стругацкий, Комментарии к пройденному

---

Любопытно

[silent-gluk]

Забытый эксперимент АБ Стругацких. Время академика Козырева. Часть 2

Психология АБСтругацких

Как свойства времени академика Козырева связаны с нашей жизнью и как мы можем их использовать?

Когда АБ Стругацкие создавали мир Страны багровых туч, они уже использовали полученные результаты научных исследований академика Н. А. Козырева. «Эффект Козырева», двигатель, вырабатывающий энергию из хода времени, не мог пройти мимо внимания писателей. Так появился рассказ "Забытый эксперимент".
"Н. А. Козырев был тогда фигурой в советской астрономии значительной, яркой и даже таинственной. Эта фигура сама по себе достойна большой статьи, а может быть, и отдельной книги. Он был другом и научным соперником Амбарцумяна и Чандрасекара. Он отсидел десять лет в сталинских лагерях. Он создал теорию, доказывающую существование нетермоядерных источников излучения звезд. Он рассчитал новейшую и для своего времени совершенно парадоксальную модель атмосферы Венеры. Он обнаружил на Венере грозы с молниями длиной в тысячи километров. В начале 60-х ему удалось получить редчайший и сенсационнейший спектр вулкана, извергающегося на Луне, до той поры считавшейся абсолютно мертвым небесным телом... А в 57-м он объявил: «...принципиально возможен двигатель, использующий ход времени для получения работы. Иными словами, время обладает энергией»."
Комментарии к пройденному
Сессия о прототипе Мокрецов с О.Мальцевым из Рейнской Экспедиции.
Цель проекта: предоставить участниками и зрителям проекта практические знания о жизни и практические знания о достижении результатов в любой сфере.
“Это способ исследовать память и научиться пользоваться собственной памятью" - О.В.Мальцев
Мальцев Олег Викторович - ученый, академик, член «Украинской Академии наук», кандидат психологических наук, член Американской психологической ассоциации, АПА.

Отсюда: youtu.be/6Yy_xo2yTCs?si=3C5_37-mV24x4mIk

@темы: Видео, Ссылки, «Страна багровых туч», Б.Стругацкий, Комментарии к пройденному, Забытый эксперимент