Это интервью было взято у Бориса Натановича Стругацкого год назад. Он уже давно болел, но при этом — не сказать, чтобы охотно, однако с терпением и пониманием — отвечал на запросы времени и вопросы современников. Осенью 2012 года его не стало. В апреле 2013-го ему бы исполнилось 80. Полный текст этого интервью публикуется впервые.
— Борис Натанович, когда-то в газете «Московские новости» времён перестройки и Егора Яковлева была такая страница трёх авторов: «В мире», «В стране», «Во мне». «Что наиболее значимого, заметного, определяющего происходит сейчас в мире, в России, в Петербурге и у вас в душе?
— В мире — странный год внезапных революций и бунтов.
В России — то же, что и в мире. Почему? Египет и Россия: где имение, и где вода?
Петербург — кусок России. И всё-таки — почему?
Я ненавижу застой. Но я боюсь (и не понимаю) внезапных бунтов. А мы — такое впечатление — в пяти минутах от бунта.
читать дальше
— Антуан де Сент Экзюпери писал: «Все мы родом из детства». Эмир Кустурица, наоборот, считает, что с возрастом человек перестаёт обращаться к своему детскому опыту. Вы часто возвращаетесь к своему детству? Что значит для вас этот период жизни?
— Моё детство основательно было подпорчено и поковеркано войной (блокада, голод, эвакуация, изнурительный страх остаться в одиночестве). Тем не менее это не самое, может быть, прекрасное, но без сомнения «светлое время жизни». Наверное, сама госпожа Природа позаботилась о том, чтобы все мы были Великими Маленькими Оптимистами именно в те годы, когда мы слабее, беспомощнее и беззащитнее всего.
И, заметьте, большинство наших воспоминаний о тех временах — это воспоминания о маленьких победах, внезапных «поворотах к лучшему» и о замечательных везеньях, которые — все вместе — и создают в памяти «светлый мир детства», так похожий иногда на счастливый сон. Интересно, что люди вообще склонны приукрашивать своё прошлое («и трава была зеленее, и водка дешевле, и женщины слаще»), но Золотой век у нас при этом должен был бы стоять именно в самом нашем детстве — да только вот не всегда у нас хватает ума и воображения это понять и принять.
— В одном из интервью вы говорили, что в человеке всегда присутствует одинаковое количество ангельского и дьявольского. Просто раньше ограничение свободы мешало и тому, и другому, а теперь свободы стало больше, и дьявол получил свободу, потому что зло заметнее добра. С вашей точки зрения, лучше ограничить оба начала или всё-таки дать им свободу? Можно ли победить внутреннего дьявола или это борьба на всю жизнь?
— Это не просто «борьба на всю жизнь» — это и есть сама жизнь. Только «внутренний дьявол» — это слишком красиво (пыльный камзол с осыпавшейся позолотой, шпага в битых ножнах, готика-романтика): никакой не дьявол сидит в нас, а голая, ленивая, нелюбопытная обезьяна, обожающая, «чтобы было весело и ни о чём не надо было думать». Чтобы музыка была погромче, а всё прочее на свете — потише и не путалось под ногами…
«Добро» — это когда хорошо; МНЕ. «Свобода» — это когда можно ничего не делать и ничего за это не будет; МНЕ... Моя обезьяна никогда не согласится с тем, что наивысшее наслаждение человеку дарует успешный творческий труд. Она не поймёт ни единого слова в этой ключевой фразе. Она вообще враг труда. Война с обезьяной — это война труда за право существовать, и войну эту удаётся выиграть разве что отдельным счастливчикам.
— Вы интерпретировали прогрессоров как людей, неспособных оставаться безучастными к судьбе общества, желающих изменить и помочь. Какой совет вы бы дали рядовым людям, желающим изменить и помочь собственной стране. Может ли маленький, но мыслящий человек сделать что-то, будучи учителем, врачом, бухгалтером, рабочим?
— «Хочешь изменить мир к лучшему? Начни с себя». Это не я придумал, это кто-то из великих. «Хочешь, чтобы через 100 лет мир стал лучше? Начинай изменять его сегодня». «Божьи мельницы мелют медленно»…
Целая серия прекрасных, простых, решительно неисполнимых советов. Никто им не следует — слишком трудно. Но тем не менее мир изменяется. Людоедство осуждается почти уже повсеместно. Чем дальше, тем реже война глазами обыкновенного человека смотрится «как дело чести, доблести и геройства»…
Теперь бы только укротить в себе голую ленивую обезьяну. Или приручить её. Или выдрессировать?
А что касается «маленького, но мыслящего»… Игра слов для детишек школьного возраста. Если мыслящий, то уже не маленький. Если мыслящий, то уже творец. А если творец — сними перед ним шляпу: он достоин твоей «белой зависти», ему доступно нечто, недоступное тебе.
— Многие воспринимают вас как советчика, оракула, учителя. Принимаете ли вы такое отношение к себе? К кому вы сами обращаетесь за советом и поддержкой?
— Когда я слышу разговоры про оракулов и учителей, я тут же меняю тему. Боюсь, не всегда достаточно вежливо. Оракул — профессия редкая и попадается людям в реальной жизни гораздо реже, чем бесхозная «пятихатка». Оракулы же любители встречаются гораздо чаще (хотя и не так часто, как фальшивые «пятихатки»). Я встречал таких — любителей — достаточно часто, чтобы решительно в них разочароваться.
И, разумеется, мне и в голову не придёт обращаться к кому-либо из них «за советом и поддержкой».
— В одном из эпизодов «Трудно быть богом» дон Румата предлагает мудрецу Будаху обратиться к богу и попросить у него помощи в решении проблем Арканара в виде оружия, знания или чего угодно ещё. Если бы вы сейчас были на месте Будаха, что попросили бы у сверхсил? Да, мы помним, Будах отвергает все варианты и просит у бога оставить их в покое, предоставить им самим разбираться со своими проблемами. И всё-таки…
— Диалог Руматы с Будахом — это программа. С тех пор мы не придумали ничего нового. Если, конечно, не считать отчаянного вопля Рэдрика Шухарта: «Счастья! Для всех! Даром! Сколько угодно счастья! И пусть никто не уйдёт обиженным!»
Но это не программа. Это — молитва.
— В повести «Далёкая радуга» есть фраза «Ребёнку не нужен хороший отец, ему нужен хороший Учитель». По-прежнему ли вы считаете, что воспитание должно быть не лично-семейным, а общественным? И что делать тем, кому не хватило Учителей (ведь они — штучный товар)?
— Никакой разумный родитель не доверит (при прочих равных условиях) лечение своего чада наироднейшей Арине Родионовне — он вызовет врача-профессионала. Почему же ответственность за духовное здоровье (воспитание) ребёнка мы с такой готовностью уступаем родителю, человеку, может быть, и не плохому (ох, всегда ли?), но в вопросах педагогики сведущему не больше, чем Арина Родионовна в гематологии? Воспитанием должны заниматься профессионалы. Так же, как и лечением. Так же, как и образованием.
Из этих основных тезисов не следует, по сути, никаких однозначных, конкретных выводов, но сами они представляются мне бесспорными и очевидными. Что делать с нехваткой Учителей — проблема номер …дцать, я без труда сформулирую вам проблемы и покруче: например, что делать с родителями, не признающими истинности основных тезисов? Этого я не знаю.
— «Отягощённые злом» представляют собой довольно яркую аллюзию на евангельский сюжет. Наверное, можно даже провести параллель со вторым пришествием Христа. Хотя в вашей книге открытый конец, именно параллель с Библией не даёт надеяться на благополучный финал. Вы думаете, нравственные лидеры всегда обречены на гонение и «распятия»?
— «Отягощённые злом» — роман-притча о «втором пришествии», о возращении того, кого наша религия назвала Христом, на Землю через 2000 лет после распятия. Теперь его зовут Демиургом, он «творец материи, отягощённой злом», и в неисчислимых мирах Вселенной он ищет Человека — носителя разу-ма, способного освободить разумную материю от присущего ей зла.
Перед ним проходит череда «искоренителей зла», беспощадных и жестоких властолюбцев, покорителей человеков, и он всех их отвергает со словами: «Всё это хирурги и костоправы, и нет среди них ни одного терапевта» (парафраз горького суждения одного из героев Дюма). А потом к нему приводят Г. А. Носова («Га-Ноцри»), учителя ташлинского лицея, и он понимает, что «терапевт» — это не бесплодная мечта Властителя Материи, это реальность, фантастическая пока ещё, но уже реальность, опирающаяся на то человеческое, что есть в человеке: добро, милосердие, творческий потенциал.
— В интервью 1995 года вы говорили, что Россия стоит на развилке: либо мы пойдём дорогой цивилизации, либо нас занесёт на свой особый путь экономического и социально-политического гниения и коррупции, и путь этот должен определиться в ближайшее время, в том числе на президентских выборах 1996 года. В преддверии новых президентских выборов, исход которых известен, как вы оцениваете ситуацию: Россия уже сделала свой выбор или всё ещё стоит на распутье?
— Я бы сказал так: Россия с тех пор серьёзно и опасно продвинулась по «дороге в тупик и застой», но пока ещё находится на распутье. Первые годы (месяцы) после ближайших выборов (интервью было взято накануне прошлогодних президентских выборов — авт.) покажут, какое направление движения выбрала правящая элита.
— Наверное, одними из определяющих факторов нынешнего развития мира можно назвать скорость и непредсказуемость. Нам страшно оттого, что мы только вступаем в эту фазу, или это действительно опасно? Или вам не страшно?
— Я не стал бы чрезмерно драматизировать опасности ближайшего будущего. Даже в самом плохом из вариантов нас вряд ли ждёт катастрофа или настоящая беда. Речь идёт «всего лишь» о значительном торможении в развитии, о превращении страны в некий африканский вариант какой-нибудь Уганды с собственной Академией наук и с ядерными ракетами наперевес. Мы просто рискуем стать страной «третьего мира» — по уровню жизни, по темпам развития экономики, по культурному потенциалу. Как говорится, с голоду не помрём, но престиж потеряем окончательно. И не только престиж, хуже — перспективу потеряем, будущее, XXII век.
— Борис Натанович, а вам лично как легче, приятнее, удобнее, безопаснее жить — зная или надеясь, что иной (инопланетный) разум существует или что мы одиноки во Вселенной?
— Я практически убеждён, что мы одиноки во Вселенной. В том смысле, что десятки веков, может быть, пройдут, прежде чем мы встретим чужой разум. Это, конечно, огорчает меня и делает мой мир более скучным и «плоским». Но «легче», «приятнее», «удобнее» — нет, этого сказать о своих ощущениях я не могу.
Андрей Никитин, Анна Щукина специально для журнала «Компаньон Magazine»
— Борис Натанович, когда-то в газете «Московские новости» времён перестройки и Егора Яковлева была такая страница трёх авторов: «В мире», «В стране», «Во мне». «Что наиболее значимого, заметного, определяющего происходит сейчас в мире, в России, в Петербурге и у вас в душе?
— В мире — странный год внезапных революций и бунтов.
В России — то же, что и в мире. Почему? Египет и Россия: где имение, и где вода?
Петербург — кусок России. И всё-таки — почему?
Я ненавижу застой. Но я боюсь (и не понимаю) внезапных бунтов. А мы — такое впечатление — в пяти минутах от бунта.
читать дальше
— Антуан де Сент Экзюпери писал: «Все мы родом из детства». Эмир Кустурица, наоборот, считает, что с возрастом человек перестаёт обращаться к своему детскому опыту. Вы часто возвращаетесь к своему детству? Что значит для вас этот период жизни?
— Моё детство основательно было подпорчено и поковеркано войной (блокада, голод, эвакуация, изнурительный страх остаться в одиночестве). Тем не менее это не самое, может быть, прекрасное, но без сомнения «светлое время жизни». Наверное, сама госпожа Природа позаботилась о том, чтобы все мы были Великими Маленькими Оптимистами именно в те годы, когда мы слабее, беспомощнее и беззащитнее всего.
И, заметьте, большинство наших воспоминаний о тех временах — это воспоминания о маленьких победах, внезапных «поворотах к лучшему» и о замечательных везеньях, которые — все вместе — и создают в памяти «светлый мир детства», так похожий иногда на счастливый сон. Интересно, что люди вообще склонны приукрашивать своё прошлое («и трава была зеленее, и водка дешевле, и женщины слаще»), но Золотой век у нас при этом должен был бы стоять именно в самом нашем детстве — да только вот не всегда у нас хватает ума и воображения это понять и принять.
— В одном из интервью вы говорили, что в человеке всегда присутствует одинаковое количество ангельского и дьявольского. Просто раньше ограничение свободы мешало и тому, и другому, а теперь свободы стало больше, и дьявол получил свободу, потому что зло заметнее добра. С вашей точки зрения, лучше ограничить оба начала или всё-таки дать им свободу? Можно ли победить внутреннего дьявола или это борьба на всю жизнь?
— Это не просто «борьба на всю жизнь» — это и есть сама жизнь. Только «внутренний дьявол» — это слишком красиво (пыльный камзол с осыпавшейся позолотой, шпага в битых ножнах, готика-романтика): никакой не дьявол сидит в нас, а голая, ленивая, нелюбопытная обезьяна, обожающая, «чтобы было весело и ни о чём не надо было думать». Чтобы музыка была погромче, а всё прочее на свете — потише и не путалось под ногами…
«Добро» — это когда хорошо; МНЕ. «Свобода» — это когда можно ничего не делать и ничего за это не будет; МНЕ... Моя обезьяна никогда не согласится с тем, что наивысшее наслаждение человеку дарует успешный творческий труд. Она не поймёт ни единого слова в этой ключевой фразе. Она вообще враг труда. Война с обезьяной — это война труда за право существовать, и войну эту удаётся выиграть разве что отдельным счастливчикам.
— Вы интерпретировали прогрессоров как людей, неспособных оставаться безучастными к судьбе общества, желающих изменить и помочь. Какой совет вы бы дали рядовым людям, желающим изменить и помочь собственной стране. Может ли маленький, но мыслящий человек сделать что-то, будучи учителем, врачом, бухгалтером, рабочим?
— «Хочешь изменить мир к лучшему? Начни с себя». Это не я придумал, это кто-то из великих. «Хочешь, чтобы через 100 лет мир стал лучше? Начинай изменять его сегодня». «Божьи мельницы мелют медленно»…
Целая серия прекрасных, простых, решительно неисполнимых советов. Никто им не следует — слишком трудно. Но тем не менее мир изменяется. Людоедство осуждается почти уже повсеместно. Чем дальше, тем реже война глазами обыкновенного человека смотрится «как дело чести, доблести и геройства»…
Теперь бы только укротить в себе голую ленивую обезьяну. Или приручить её. Или выдрессировать?
А что касается «маленького, но мыслящего»… Игра слов для детишек школьного возраста. Если мыслящий, то уже не маленький. Если мыслящий, то уже творец. А если творец — сними перед ним шляпу: он достоин твоей «белой зависти», ему доступно нечто, недоступное тебе.
— Многие воспринимают вас как советчика, оракула, учителя. Принимаете ли вы такое отношение к себе? К кому вы сами обращаетесь за советом и поддержкой?
— Когда я слышу разговоры про оракулов и учителей, я тут же меняю тему. Боюсь, не всегда достаточно вежливо. Оракул — профессия редкая и попадается людям в реальной жизни гораздо реже, чем бесхозная «пятихатка». Оракулы же любители встречаются гораздо чаще (хотя и не так часто, как фальшивые «пятихатки»). Я встречал таких — любителей — достаточно часто, чтобы решительно в них разочароваться.
И, разумеется, мне и в голову не придёт обращаться к кому-либо из них «за советом и поддержкой».
— В одном из эпизодов «Трудно быть богом» дон Румата предлагает мудрецу Будаху обратиться к богу и попросить у него помощи в решении проблем Арканара в виде оружия, знания или чего угодно ещё. Если бы вы сейчас были на месте Будаха, что попросили бы у сверхсил? Да, мы помним, Будах отвергает все варианты и просит у бога оставить их в покое, предоставить им самим разбираться со своими проблемами. И всё-таки…
— Диалог Руматы с Будахом — это программа. С тех пор мы не придумали ничего нового. Если, конечно, не считать отчаянного вопля Рэдрика Шухарта: «Счастья! Для всех! Даром! Сколько угодно счастья! И пусть никто не уйдёт обиженным!»
Но это не программа. Это — молитва.
— В повести «Далёкая радуга» есть фраза «Ребёнку не нужен хороший отец, ему нужен хороший Учитель». По-прежнему ли вы считаете, что воспитание должно быть не лично-семейным, а общественным? И что делать тем, кому не хватило Учителей (ведь они — штучный товар)?
— Никакой разумный родитель не доверит (при прочих равных условиях) лечение своего чада наироднейшей Арине Родионовне — он вызовет врача-профессионала. Почему же ответственность за духовное здоровье (воспитание) ребёнка мы с такой готовностью уступаем родителю, человеку, может быть, и не плохому (ох, всегда ли?), но в вопросах педагогики сведущему не больше, чем Арина Родионовна в гематологии? Воспитанием должны заниматься профессионалы. Так же, как и лечением. Так же, как и образованием.
Из этих основных тезисов не следует, по сути, никаких однозначных, конкретных выводов, но сами они представляются мне бесспорными и очевидными. Что делать с нехваткой Учителей — проблема номер …дцать, я без труда сформулирую вам проблемы и покруче: например, что делать с родителями, не признающими истинности основных тезисов? Этого я не знаю.
— «Отягощённые злом» представляют собой довольно яркую аллюзию на евангельский сюжет. Наверное, можно даже провести параллель со вторым пришествием Христа. Хотя в вашей книге открытый конец, именно параллель с Библией не даёт надеяться на благополучный финал. Вы думаете, нравственные лидеры всегда обречены на гонение и «распятия»?
— «Отягощённые злом» — роман-притча о «втором пришествии», о возращении того, кого наша религия назвала Христом, на Землю через 2000 лет после распятия. Теперь его зовут Демиургом, он «творец материи, отягощённой злом», и в неисчислимых мирах Вселенной он ищет Человека — носителя разу-ма, способного освободить разумную материю от присущего ей зла.
Перед ним проходит череда «искоренителей зла», беспощадных и жестоких властолюбцев, покорителей человеков, и он всех их отвергает со словами: «Всё это хирурги и костоправы, и нет среди них ни одного терапевта» (парафраз горького суждения одного из героев Дюма). А потом к нему приводят Г. А. Носова («Га-Ноцри»), учителя ташлинского лицея, и он понимает, что «терапевт» — это не бесплодная мечта Властителя Материи, это реальность, фантастическая пока ещё, но уже реальность, опирающаяся на то человеческое, что есть в человеке: добро, милосердие, творческий потенциал.
— В интервью 1995 года вы говорили, что Россия стоит на развилке: либо мы пойдём дорогой цивилизации, либо нас занесёт на свой особый путь экономического и социально-политического гниения и коррупции, и путь этот должен определиться в ближайшее время, в том числе на президентских выборах 1996 года. В преддверии новых президентских выборов, исход которых известен, как вы оцениваете ситуацию: Россия уже сделала свой выбор или всё ещё стоит на распутье?
— Я бы сказал так: Россия с тех пор серьёзно и опасно продвинулась по «дороге в тупик и застой», но пока ещё находится на распутье. Первые годы (месяцы) после ближайших выборов (интервью было взято накануне прошлогодних президентских выборов — авт.) покажут, какое направление движения выбрала правящая элита.
— Наверное, одними из определяющих факторов нынешнего развития мира можно назвать скорость и непредсказуемость. Нам страшно оттого, что мы только вступаем в эту фазу, или это действительно опасно? Или вам не страшно?
— Я не стал бы чрезмерно драматизировать опасности ближайшего будущего. Даже в самом плохом из вариантов нас вряд ли ждёт катастрофа или настоящая беда. Речь идёт «всего лишь» о значительном торможении в развитии, о превращении страны в некий африканский вариант какой-нибудь Уганды с собственной Академией наук и с ядерными ракетами наперевес. Мы просто рискуем стать страной «третьего мира» — по уровню жизни, по темпам развития экономики, по культурному потенциалу. Как говорится, с голоду не помрём, но престиж потеряем окончательно. И не только престиж, хуже — перспективу потеряем, будущее, XXII век.
— Борис Натанович, а вам лично как легче, приятнее, удобнее, безопаснее жить — зная или надеясь, что иной (инопланетный) разум существует или что мы одиноки во Вселенной?
— Я практически убеждён, что мы одиноки во Вселенной. В том смысле, что десятки веков, может быть, пройдут, прежде чем мы встретим чужой разум. Это, конечно, огорчает меня и делает мой мир более скучным и «плоским». Но «легче», «приятнее», «удобнее» — нет, этого сказать о своих ощущениях я не могу.
Андрей Никитин, Анна Щукина специально для журнала «Компаньон Magazine»