Здесь же можно посмотреть запись.
А текст вот:
«Единственное, что занимало его мысли, — это Россия. Я не могла с ней тягаться» Мария Стругацкая о своем муже Егоре Гайдаре
Мария Стругацкая рассказала о своем муже Егоре Гайдаре, об их знакомстве в детстве в поселке Дунино, о сыновьях Петре, Иване и Павле, о том, каково было быть женой автора экономических реформ девяностых, о том, сколько книг Гайдар брал с собой в отпуск, и о любви.
Стругацкая: У меня была бабушка, дедушка, мама, папа, сестра, все жили в одной квартире на Бережковской набережной в городе Москве. Это рядом с Киевским вокзалом. Папа же из Питера, и он, правда, уже уехал из Питера во время Ленинградской блокады, в общем-то, туда уже не возвращался жить. Потому что сначала был военный институт, потом он уже женился на маме. Ну, сначала там Камчатка, Канск, в общем, помотало его по районам. А потом он женился на маме и оказался в этой квартире.
— А как они работали? Я вот вдруг впервые задал себе вопрос, с братом я имею в виду.
Стругацкая: Сначала дядя Боря приезжал в Москву, и они там работали, в этой комнате, где мама с папой. Я не знаю, но, по-моему, дяде Боре раскладушку ставили, наверное. Жил-то он у нас, это точно. Все неприхотливые, Господи. Бралась идея, и каждый о ней думал, долго. Были наброски, переписки, письма шли практически каждый день. Как мне казалось, дядя Боря был критик, а папа был вырабатыватель всяких идей. Может быть, потому что так уверенно разбрасывал сюжеты, скорее, идеи. Дядя Боря морщился и говорил: «Вот это — да, вот это — нет, но это может быть». Работающая лошадка была одна — это дед, который работал, он преподавал в Дипакадемии. То есть у него две-три работы, это было обязательно. Меньше он не брался, чтобы кормить все это. Действительно, большая семья — и один кормилец. Потом папа появился, и тоже с него сначала кормилец был сомнительный. Потом он уже начал кормить. Но сначала это был лейтенант с неопределенным будущим. Так что вот у нас очень патриархальная семья, на самом деле.
читать дальше. Но про Стругацких там почти нет
— Как вы оказались в Дулино?
Стругацкая: Тоже из-за бабушки и дедушки. От этой деревеньки, чуть выше по течению, ближе к Звенигороду, выше по течению Москва-реки, есть санаторий Академии наук. И туда как-то приехали бабушка с дедушкой отдохнуть после трудов праведных. И, гуляючи, они спустились по реке, и пришли в эту деревню, очень такую Богом забытую, я бы сказала. Знаете, ни церкви, ни школы, ни магазина, правда, музей есть, музей Пришвина. И они в нее влюбились.
— И сколько вам лет было, когда вы…?
Стругацкая: Ой, я думаю, я перешла в класс третий.
— И как встретились с Егором, когда это было?
Стругацкая: Деревенька-то маленькая, но я живу в центре деревни, а он вот тут, на окраине, недалеко совсем, он рядом с музеем жил. А колодец один в деревне. Другой колодец ну совсем неудобный. Мы пошли за водой, я — с большим ведром, а он — с маленьким. Даже бабушка говорила: «Что нам много воды, а Егор после болезни, ему маленькой пластмассовое». А я думала: «Вот так вот, я — с большим ведром, а он, мальчик — с маленьким».
— А до этого не были знакомы?
Стругацкая: Было такое ощущение — но может где-то. Да нет, конечно, а где же мы могли познакомиться? Мы познакомились в доме, у него тоже тут бабушка снимала дачу.
— Это имеется в виду Лия Лазаревна?
Стругацкая: Да, Лия Лазаревна снимала здесь дачу. Ей на лето подкинули внучка. Я со своей бабушкой, он — со своей. Тут все такие были.
— А когда вы подружились?
Стругацкая: А сразу и подружились, у нас компания здесь была. Много детишек приблизительно нашего возраста.
— Кто входил в эту компанию?
Стругацкая: Ой, много народу. В разные года по-разному, поскольку это были не местные детишки. Потому что тут местных детей-то было два человека, в моем доме один парнишка жил где-то такого же возраста. Сколько ровесников снимет — бабушки — дома, вот столько у нас и компания. Там даже потом родственник Егора Миша Решетников с нами в одну компанию ходил. Девочек было много: Олечка Белавина, Галя Титова, Катя Щипакова, Ирочка Мишина. Первая жена Егора — Ирочка.
— И как вы сдружились?
Стругацкая: Ну как? Одна компания, вместе играем, эти казаки-разбойники, все эти прятки, вся эта картошка на костре. Как дети играют, Боже мой. В Москве, конечно, виделись нечасто, у каждого своя школа.
— То есть, по сути, у вас получалась, такая…
Стругацкая: Да, на три месяца. Меня брали на юг, Егора брали куда-то еще. Все время это было из года в год. Так продолжалось буквально лет 10, может быть, 7.
— До окончания школы?
Стругацкая: Да, да.
— Когда вы стали взрослеть, появлялась какая-то общность интересов? Я имею в виду с Егором обменивались, какие книжки любили читать? Кто диктовал эти вкусы? Или просто шел такой обмен? Или вообще на эти темы не разговаривали?
Стругацкая: Да не очень-то. Мы обменивались книжками, потому что библиотека была в Поречье, можно было взять. Конечно, между собой тоже. Так я не помню, чтобы это составляло значительную часть. Шалопайствовали мы тут, по деревьям лазали, в речке купались.
—Я где-то это прочел, не знаю, насколько это правда или неправда, о том, что Егор, с пиететом относился к папе, то есть он его очень уважал, в восторге был от романов.
Стругацкая: Вы имеете в виду моего, да?
— Да.
Стругацкая: Честно говоря, я на эту тему пыталась не разговаривать, вообще не поддерживала. Вы понимаете, здесь чем хорошо — дача, здесь все только по именам, никто не знает фамилий. Никто же не заставляет тебя представляться, что ты — Стругацкая, никто. Естественно, я так не представлялась: Маш, Маш — все. А потом, когда я выяснила, что они с Мишкой Решетниковым зачитываются, я так глазки потупила.
— Вот вы потом закончили школу. Потом, Егор женился.
Стругацкая: Да, женился на Ирочке, действительно так и было.
— И вы же вышли замуж?
Стругацкая: Ой, ну я позже, позже. Я где-то на курсе четвертом. Егор-то чуть ли не на первом. Я на курсе четвертом вышла. Это у нас дети, разница старших детей в три недели, ребята, не поверите. У одного — 2 июня, у другого — 26 июня. Когда я говорю, что у меня два сына с разницей в три недели, некоторые удивляются — как так бывает. Бывает, если разные мамы и папы.
— А когда вы уезжали на лето, вы обменялись какими-то телефонами? Как-то контакты поддерживали?
Стругацкая: С Иркой я поддерживала очень плотный контакт.
— Тогда расскажите, она же наверняка как подруга поделилась, что выходит замуж.
Стругацкая: Конечно, это я ей посоветовала. Это моими руками было сделано. Я как для себя выбирала.
— Хорошо, а потом?
Стругацкая: А потом, говоря откровенно, брак не состоялся. Дети есть, а брака нет. Ну что тут сделаешь? Развелись. Ирочка попросила, чтобы я его утешила — я утешила.
— А как она потом относилась?
Стругацкая: Ревниво, это было.
— Ревниво все-таки.
Стругацкая: Конечно, наверное, тяжело было.
— А как вас воспринимали дети? Вообще ситуация была довольна сложная.
Стругацкая: Довольно сложная, да. Действительно, было довольно сложно. Надо все-таки детей соединять. На какой площади? На площади Лии Лазаревны. Не на какой почве — на датской, а на площади — на площади Лии Лазаревны. Квартира на Кировской, большая квартира была. Но, потом Лия Лазаревна умерла, и тогда мы уже стали жить такой семьей: Егор, я, двое детей.
— А вот каким он был подростком? Я имею в виду Егора Тимуровича. Вот как он вспоминается в качестве подростка?
Стругацкая: Вспоминается, конечно, он был очень необычным. Он был все-таки человек в себе. У него все время были мысли, и он их думал. Нет, он бегал, играл: «колечко на колечко, выйди на крылечко», все, пожалуйста. Но то, что у него все время были мысли о чем-то совершенно недоступном для нормального подростка, это точно. Я его использовала в качестве словаря, просто для шутки: скажи, пожалуйста, какой урожай риса в Китае в 1956 году? Бабах — цифра. Это не выдумаешь, он просто читал статистические справочники, и у него была гиперюношеская память. Он просто это запоминал. А какая длина реки Оби? С притоком или без?
— А когда вы почувствовали, что у вас возникает симпатия?
Стругацкая: Да у меня всегда была к нему симпатия.
— Я имею в виду другая симпатия.
Стругацкая: Это мне надо было сильно вырасти.
— Я про это и спрашиваю.
Стругацкая: Это было после первого замужества.
— Когда это случилось? Как вы встретились? Каким образом пересеклись?
Стругацкая: Он просто ко мне пришел после развода, был очень несчастен. Он же человек долга, двое детей, для него это просто было невозможно, в принципе невозможно. Так я ему сочувствовала, так сочувствовала.
— И как у вас начали складываться вот уже на этой ноте отношения? Когда вы поняли, что уже?
Стругацкая: Это был 1985 год. Они там работали над очередной концепцией реформирования, и в очередной раз зарубили, пришли расстроенные. В общем, вот потом мне было, о чем с ним поговорить. Ирочке было скучно все это слушать. Она мне кричала: «Ты нарочно такие вопросы ему задаешь?». А меня, во-первых, папа наставлял, говорил: «Маш, спроси его то-то и то-то», когда я туда ехала. «Обязательно спрошу, пап». Потом приходила, докладывала.
— Это когда вы ездили в Архангельск?
Стругацкая: Нет, это когда он еще мальчиком был, диплом только писал.
— Ничего себе. Это уже тогда папа спрашивал?
Стругацкая: Да, да.
— А почему?
Стругацкая: А откуда я знаю? Вот откуда я знаю?
— А как он ухаживал?
Стругацкая: Трогательно, очень традиционно, очень сосредоточенно. Цветы — так цветы. Значит, вошел, кепочку снял, ножкой сделал, цветы подарил.
— Вот когда он стал ухаживать, внимательным был?
Стругацкая: Конечно, конечно. У него всегда был комплекс вины, когда он уже муж был, всегда был безумный комплекс вины, что он все семье не додаёт, а отдается весь работе. И поэтому когда выдавалось хоть что-то сделать для семьи, он это делал с таким энтузиазмом. Непередаваемый энтузиазм, что он может что-то сделать, что он решает какой-то вопрос, у него вызывало это большой восторг.
— Ариадна Павловна рассказала о случае, от вас это будет интересней услышать, когда он уже был в правительстве, и то ли прорвало трубу, то ли канализацию, когда вы жили на Кирова.
Стругацкая: Да, это было ужасно. Это была Кировская.
— Вот расскажите, пожалуйста.
Стругацкая: Это было ужасно, это ужасно. Вот на Кировской квартира была на первом этаже, и засорилась канализация, и это 1991 год, соответственно, службы все работают соответственно как. И, в общем, все 7 этажей оказались у нас в квартире. Мама не горюй. Прибирали все, слава Богу, детей не было, детей мы куда-то распихали.
— А вы звонили Егору в тот момент?
Стругацкая: Конечно, звонила, а куда же мне деваться.
— Вот расскажите просто.
Стругацкая: Я не помню, понимаете, вот этот ужас я вычеркнула из жизни.
— Потому что, как Ариадна Павловна мне рассказала, она рассказала, что в связи с этим, что это произошло прямо на заседании правительства, в этот момент раздался звонок.
Стругацкая: Я не помню уже, в какой момент.
— Егору поэтому дали квартиру. В смысле, одна из инициатив: дайте, наконец, председателю правительства квартиру.
Стругацкая: Да, но там было главным образом то, что его было неудобно охранять. Знаете, когда там попадаешь в эту систему охраняемых лиц, там же куча народу без твоего желания, от тебя ничего не зависит. Ты не можешь сказать: «Спасибо всем, все свободны». Ты не имеешь права. То есть, сказать ты можешь, но они ничего не сделают. Они будут, как топтуны, ходить у тебя, это безумно неудобно. И поэтому Борис Николаевич решил нас всех согнать в один дом, чтобы службе безопасности было удобней работать. Получилось сомнительное удовольствие, но ничего.
— А вот как вы переживали? Это, в принципе, настолько необычно, я имею в виду, вот эта вот ситуация с охраной.
Стругацкая: По сути, отсутствие личной жизни, я так понимаю. Личной жизни и так не было, потому что личная жизнь предполагает наличие мужа все-таки, во всяком случае, мужчины, который рядом с тобой. Тут его нет.
— С какого момента его совсем не стало?
Стругацкая: Он стал выпадать из моего поля зрения, я уже смеялась: я уже вышла замуж за Петю. Потому что Петя есть, а Егора нет. Еще при Горбачеве его уже взяли в оборот очень плотный. Он пропадал там неделями. Я говорю: «Ну приди, дорогой, я скучаю, дети без тебя плачут». А он не может.
— А как он оправдывался?
Стругацкая: А как тут оправдаешься?
— Я связываю с вашими же словами, что он все время, с первого класса, испытывал чувство вины. Что он говорил вообще?
Стругацкая: Ну что тут скажешь? За то все время, которое он в семье — он в семье. Ему не приходит в голову лечь на диван и почитать книгу.
— А почему он оказался с Ельциным, а не с Горбачевым, хотя, насколько я понимаю, он ему больше симпатизировал?
Стругацкая: Это, в общем, довольно простая история, с моей точки зрения, может быть, это кому-то непонятно. Мне-то он предельно ясно объяснил, что действительно все его дачные посиделки, все статьи, все речи, все это было для Горбачева. Но когда случилось ГКЧП, и Горбачев оказался отстранен от власти, с ним уже было бесполезно сотрудничать. Надо уже было сотрудничать с Ельциным. Это единственная власть, которая осталась. Бессмысленно было спасть страну, работать с кем-то, кто не во власти. Знаете, можно между собой посидеть поговорить, а для того, чтобы эта машинка завертелась, тебе нужна все-таки власть какая-то, а не просто так.
— Когда Егор сделал вам предложение и как оно выглядело?
Стругацкая: Выглядело оно предельно банально. Бабушка умерла, надо было оформлять квартиру на Егора. Оформлять на одного, даже с Петей — мало, надо было оформлять на Егора, меня, Петю и Ваню, тогда проходило, это ведь Ельцин сделал. Поэтому срочно мы бежали в ЗАГС, просто задрав хвосты, чтобы нас расписали, чтобы у нас в документах было, что мы уже муж и жена, а не неизвестно кто.
— А в ЗАГС как ходили?
Стругацкая: Бегом.
— Вдвоем пошли?
Стругацкая: Нет, нас Тимур Аркадьевич привез в ЗАГС, в районе Сокола, что ли, около аэропорта. Привез, мы там очень рано расписались, там было немыслимо теплое 15 ноября 1986 года. Я была даже в платье, просто. ЗАГС открылся, мы расписались, выпили по фужеру шампанского — и мы с Егором уехали на юго-запад, где мои родители отдыхали, по-моему, на Рижском море. Мы жили там, у нас был медовый месяц на юго-западе.
— Вот есть такая история, что когда вы ездили с детьми куда-либо в отпуск отдыхать, то вы брали несколько баулов с книгами.
Стругацкая: Это верно, это всегда так. У нас был крошечный чемодан. Он брал себе материалы читать, он отдыхать в принципе не умел. А вот брать профессиональные книжки, все максимально компактное... Конечно, книжки всегда быстро кончались, он все-таки быстро читал, и тогда это начиналась маята.
— Когда нечем заняться?
Стругацкая: Если книжек слишком мало, чтобы начитать и чтобы сесть писать, вот это тяжелый момент. Но он обычно рассчитывал правильно, то есть успеть начитать достаточное количество материала, чтобы сесть, начать писать. Это он же не из воздуха берет мысли, он же их начитывает.
— А как он вообще, говорите, не умел отдыхать? Совсем не умел?
Стругацкая: В общем-то, ему просто тяжело это давалось.
— Не хотел ехать?
Стругацкая: Нет, ехал он с удовольствием, потому что он ехал работать.
— А куда любили ездить?
Стругацкая: Последнее время, мы вели очень замкнутый образ жизни. Мы на две недельки выбирались в Словению. Там были удобные условия для работы, туда можно было привезти много книг.
— А так, чтобы пляжный отдых?
Стругацкая: Пляжный отдых, там вот мы выходили, очень удобно было, потому что там пляж был газон. Газон тенистый, под деревьями, а там к морю лесенка, спускаешься — и уже пляж. Ныряешь, купаешься и опять поднимаешься в эту виллу. Но это в последнее время, лет 5, наверное, ездили.
— А не помните, может, были свидетелем или нет, как Егор Тимурович познакомился с Бурбулисом, когда все произошло?
Стругацкая: Нет, конечно, меня не было. Как я понимаю, это было в августе 1991 где-то. Я знаю, что у него был такой друг близкий, единомышленник Алеша Головков, покойный, он даже первый ушел. И он работал даже еще до этих событий, Алеша говорил, что надо обязательно с Бурбулисом встретиться, потому что есть, о чем поговорить, что делать с экономикой тогда. Бурбулис вообще не поэтому вопросу, а все больше по политике. С экономикой-то вообще катастрофа. И они даже задумали, буквально была назначена встреча на следующей неделе. И тут случилось ГКЧП, и встреча произошла раньше. То есть, там уже шел такой разговор, что надо знакомиться с Бурбулисом, выходить на ельцинских ребят.
— А скажите, на каком этапе вы поехали к нему в Архангельск?
Стругацкая: Ну практически сразу они поехали в Архангельск, просто выработать хоть что-то, чтобы понять, что ты делаешь. Так что это катастрофа полная. Считайте, 15 республик, связанные единой валютой, налоги не собираются, армия здоровенная. Значит, социальные пособия никакие, в общем, инфляция, продуктов нет. Москва, вот-вот заголодает, там все крупные города, это просто катастрофа. И они вырабатывали программу, что надо делать в ближайший месяц, в ближайшую неделю, писали, слепили программу. В общем, у них не было широких возможностей: я хочу так, а я хочу эдак. Жизнь вела, она уже заставляла делать, там свободы маневра уже не было никакой, еще и денег не было никаких, никаких. Казна пуста, банкрот, долги есть, больше ничего нет. Границы тоже нет, таможни тоже нет, ничего нет. А так есть великая Россия.
Мария Стругацкая рассказала о своем муже Егоре Гайдаре, об их знакомстве в детстве в поселке Дунино, о сыновьях Петре, Иване и Павле, о том, каково было быть женой автора экономических реформ девяностых, о том, сколько книг Гайдар брал с собой в отпуск, и о любви.
Стругацкая: У меня была бабушка, дедушка, мама, папа, сестра, все жили в одной квартире на Бережковской набережной в городе Москве. Это рядом с Киевским вокзалом. Папа же из Питера, и он, правда, уже уехал из Питера во время Ленинградской блокады, в общем-то, туда уже не возвращался жить. Потому что сначала был военный институт, потом он уже женился на маме. Ну, сначала там Камчатка, Канск, в общем, помотало его по районам. А потом он женился на маме и оказался в этой квартире.
— А как они работали? Я вот вдруг впервые задал себе вопрос, с братом я имею в виду.
Стругацкая: Сначала дядя Боря приезжал в Москву, и они там работали, в этой комнате, где мама с папой. Я не знаю, но, по-моему, дяде Боре раскладушку ставили, наверное. Жил-то он у нас, это точно. Все неприхотливые, Господи. Бралась идея, и каждый о ней думал, долго. Были наброски, переписки, письма шли практически каждый день. Как мне казалось, дядя Боря был критик, а папа был вырабатыватель всяких идей. Может быть, потому что так уверенно разбрасывал сюжеты, скорее, идеи. Дядя Боря морщился и говорил: «Вот это — да, вот это — нет, но это может быть». Работающая лошадка была одна — это дед, который работал, он преподавал в Дипакадемии. То есть у него две-три работы, это было обязательно. Меньше он не брался, чтобы кормить все это. Действительно, большая семья — и один кормилец. Потом папа появился, и тоже с него сначала кормилец был сомнительный. Потом он уже начал кормить. Но сначала это был лейтенант с неопределенным будущим. Так что вот у нас очень патриархальная семья, на самом деле.
читать дальше. Но про Стругацких там почти нет
— Как вы оказались в Дулино?
Стругацкая: Тоже из-за бабушки и дедушки. От этой деревеньки, чуть выше по течению, ближе к Звенигороду, выше по течению Москва-реки, есть санаторий Академии наук. И туда как-то приехали бабушка с дедушкой отдохнуть после трудов праведных. И, гуляючи, они спустились по реке, и пришли в эту деревню, очень такую Богом забытую, я бы сказала. Знаете, ни церкви, ни школы, ни магазина, правда, музей есть, музей Пришвина. И они в нее влюбились.
— И сколько вам лет было, когда вы…?
Стругацкая: Ой, я думаю, я перешла в класс третий.
— И как встретились с Егором, когда это было?
Стругацкая: Деревенька-то маленькая, но я живу в центре деревни, а он вот тут, на окраине, недалеко совсем, он рядом с музеем жил. А колодец один в деревне. Другой колодец ну совсем неудобный. Мы пошли за водой, я — с большим ведром, а он — с маленьким. Даже бабушка говорила: «Что нам много воды, а Егор после болезни, ему маленькой пластмассовое». А я думала: «Вот так вот, я — с большим ведром, а он, мальчик — с маленьким».
— А до этого не были знакомы?
Стругацкая: Было такое ощущение — но может где-то. Да нет, конечно, а где же мы могли познакомиться? Мы познакомились в доме, у него тоже тут бабушка снимала дачу.
— Это имеется в виду Лия Лазаревна?
Стругацкая: Да, Лия Лазаревна снимала здесь дачу. Ей на лето подкинули внучка. Я со своей бабушкой, он — со своей. Тут все такие были.
— А когда вы подружились?
Стругацкая: А сразу и подружились, у нас компания здесь была. Много детишек приблизительно нашего возраста.
— Кто входил в эту компанию?
Стругацкая: Ой, много народу. В разные года по-разному, поскольку это были не местные детишки. Потому что тут местных детей-то было два человека, в моем доме один парнишка жил где-то такого же возраста. Сколько ровесников снимет — бабушки — дома, вот столько у нас и компания. Там даже потом родственник Егора Миша Решетников с нами в одну компанию ходил. Девочек было много: Олечка Белавина, Галя Титова, Катя Щипакова, Ирочка Мишина. Первая жена Егора — Ирочка.
— И как вы сдружились?
Стругацкая: Ну как? Одна компания, вместе играем, эти казаки-разбойники, все эти прятки, вся эта картошка на костре. Как дети играют, Боже мой. В Москве, конечно, виделись нечасто, у каждого своя школа.
— То есть, по сути, у вас получалась, такая…
Стругацкая: Да, на три месяца. Меня брали на юг, Егора брали куда-то еще. Все время это было из года в год. Так продолжалось буквально лет 10, может быть, 7.
— До окончания школы?
Стругацкая: Да, да.
— Когда вы стали взрослеть, появлялась какая-то общность интересов? Я имею в виду с Егором обменивались, какие книжки любили читать? Кто диктовал эти вкусы? Или просто шел такой обмен? Или вообще на эти темы не разговаривали?
Стругацкая: Да не очень-то. Мы обменивались книжками, потому что библиотека была в Поречье, можно было взять. Конечно, между собой тоже. Так я не помню, чтобы это составляло значительную часть. Шалопайствовали мы тут, по деревьям лазали, в речке купались.
—Я где-то это прочел, не знаю, насколько это правда или неправда, о том, что Егор, с пиететом относился к папе, то есть он его очень уважал, в восторге был от романов.
Стругацкая: Вы имеете в виду моего, да?
— Да.
Стругацкая: Честно говоря, я на эту тему пыталась не разговаривать, вообще не поддерживала. Вы понимаете, здесь чем хорошо — дача, здесь все только по именам, никто не знает фамилий. Никто же не заставляет тебя представляться, что ты — Стругацкая, никто. Естественно, я так не представлялась: Маш, Маш — все. А потом, когда я выяснила, что они с Мишкой Решетниковым зачитываются, я так глазки потупила.
— Вот вы потом закончили школу. Потом, Егор женился.
Стругацкая: Да, женился на Ирочке, действительно так и было.
— И вы же вышли замуж?
Стругацкая: Ой, ну я позже, позже. Я где-то на курсе четвертом. Егор-то чуть ли не на первом. Я на курсе четвертом вышла. Это у нас дети, разница старших детей в три недели, ребята, не поверите. У одного — 2 июня, у другого — 26 июня. Когда я говорю, что у меня два сына с разницей в три недели, некоторые удивляются — как так бывает. Бывает, если разные мамы и папы.
— А когда вы уезжали на лето, вы обменялись какими-то телефонами? Как-то контакты поддерживали?
Стругацкая: С Иркой я поддерживала очень плотный контакт.
— Тогда расскажите, она же наверняка как подруга поделилась, что выходит замуж.
Стругацкая: Конечно, это я ей посоветовала. Это моими руками было сделано. Я как для себя выбирала.
— Хорошо, а потом?
Стругацкая: А потом, говоря откровенно, брак не состоялся. Дети есть, а брака нет. Ну что тут сделаешь? Развелись. Ирочка попросила, чтобы я его утешила — я утешила.
— А как она потом относилась?
Стругацкая: Ревниво, это было.
— Ревниво все-таки.
Стругацкая: Конечно, наверное, тяжело было.
— А как вас воспринимали дети? Вообще ситуация была довольна сложная.
Стругацкая: Довольно сложная, да. Действительно, было довольно сложно. Надо все-таки детей соединять. На какой площади? На площади Лии Лазаревны. Не на какой почве — на датской, а на площади — на площади Лии Лазаревны. Квартира на Кировской, большая квартира была. Но, потом Лия Лазаревна умерла, и тогда мы уже стали жить такой семьей: Егор, я, двое детей.
— А вот каким он был подростком? Я имею в виду Егора Тимуровича. Вот как он вспоминается в качестве подростка?
Стругацкая: Вспоминается, конечно, он был очень необычным. Он был все-таки человек в себе. У него все время были мысли, и он их думал. Нет, он бегал, играл: «колечко на колечко, выйди на крылечко», все, пожалуйста. Но то, что у него все время были мысли о чем-то совершенно недоступном для нормального подростка, это точно. Я его использовала в качестве словаря, просто для шутки: скажи, пожалуйста, какой урожай риса в Китае в 1956 году? Бабах — цифра. Это не выдумаешь, он просто читал статистические справочники, и у него была гиперюношеская память. Он просто это запоминал. А какая длина реки Оби? С притоком или без?
— А когда вы почувствовали, что у вас возникает симпатия?
Стругацкая: Да у меня всегда была к нему симпатия.
— Я имею в виду другая симпатия.
Стругацкая: Это мне надо было сильно вырасти.
— Я про это и спрашиваю.
Стругацкая: Это было после первого замужества.
— Когда это случилось? Как вы встретились? Каким образом пересеклись?
Стругацкая: Он просто ко мне пришел после развода, был очень несчастен. Он же человек долга, двое детей, для него это просто было невозможно, в принципе невозможно. Так я ему сочувствовала, так сочувствовала.
— И как у вас начали складываться вот уже на этой ноте отношения? Когда вы поняли, что уже?
Стругацкая: Это был 1985 год. Они там работали над очередной концепцией реформирования, и в очередной раз зарубили, пришли расстроенные. В общем, вот потом мне было, о чем с ним поговорить. Ирочке было скучно все это слушать. Она мне кричала: «Ты нарочно такие вопросы ему задаешь?». А меня, во-первых, папа наставлял, говорил: «Маш, спроси его то-то и то-то», когда я туда ехала. «Обязательно спрошу, пап». Потом приходила, докладывала.
— Это когда вы ездили в Архангельск?
Стругацкая: Нет, это когда он еще мальчиком был, диплом только писал.
— Ничего себе. Это уже тогда папа спрашивал?
Стругацкая: Да, да.
— А почему?
Стругацкая: А откуда я знаю? Вот откуда я знаю?
— А как он ухаживал?
Стругацкая: Трогательно, очень традиционно, очень сосредоточенно. Цветы — так цветы. Значит, вошел, кепочку снял, ножкой сделал, цветы подарил.
— Вот когда он стал ухаживать, внимательным был?
Стругацкая: Конечно, конечно. У него всегда был комплекс вины, когда он уже муж был, всегда был безумный комплекс вины, что он все семье не додаёт, а отдается весь работе. И поэтому когда выдавалось хоть что-то сделать для семьи, он это делал с таким энтузиазмом. Непередаваемый энтузиазм, что он может что-то сделать, что он решает какой-то вопрос, у него вызывало это большой восторг.
— Ариадна Павловна рассказала о случае, от вас это будет интересней услышать, когда он уже был в правительстве, и то ли прорвало трубу, то ли канализацию, когда вы жили на Кирова.
Стругацкая: Да, это было ужасно. Это была Кировская.
— Вот расскажите, пожалуйста.
Стругацкая: Это было ужасно, это ужасно. Вот на Кировской квартира была на первом этаже, и засорилась канализация, и это 1991 год, соответственно, службы все работают соответственно как. И, в общем, все 7 этажей оказались у нас в квартире. Мама не горюй. Прибирали все, слава Богу, детей не было, детей мы куда-то распихали.
— А вы звонили Егору в тот момент?
Стругацкая: Конечно, звонила, а куда же мне деваться.
— Вот расскажите просто.
Стругацкая: Я не помню, понимаете, вот этот ужас я вычеркнула из жизни.
— Потому что, как Ариадна Павловна мне рассказала, она рассказала, что в связи с этим, что это произошло прямо на заседании правительства, в этот момент раздался звонок.
Стругацкая: Я не помню уже, в какой момент.
— Егору поэтому дали квартиру. В смысле, одна из инициатив: дайте, наконец, председателю правительства квартиру.
Стругацкая: Да, но там было главным образом то, что его было неудобно охранять. Знаете, когда там попадаешь в эту систему охраняемых лиц, там же куча народу без твоего желания, от тебя ничего не зависит. Ты не можешь сказать: «Спасибо всем, все свободны». Ты не имеешь права. То есть, сказать ты можешь, но они ничего не сделают. Они будут, как топтуны, ходить у тебя, это безумно неудобно. И поэтому Борис Николаевич решил нас всех согнать в один дом, чтобы службе безопасности было удобней работать. Получилось сомнительное удовольствие, но ничего.
— А вот как вы переживали? Это, в принципе, настолько необычно, я имею в виду, вот эта вот ситуация с охраной.
Стругацкая: По сути, отсутствие личной жизни, я так понимаю. Личной жизни и так не было, потому что личная жизнь предполагает наличие мужа все-таки, во всяком случае, мужчины, который рядом с тобой. Тут его нет.
— С какого момента его совсем не стало?
Стругацкая: Он стал выпадать из моего поля зрения, я уже смеялась: я уже вышла замуж за Петю. Потому что Петя есть, а Егора нет. Еще при Горбачеве его уже взяли в оборот очень плотный. Он пропадал там неделями. Я говорю: «Ну приди, дорогой, я скучаю, дети без тебя плачут». А он не может.
— А как он оправдывался?
Стругацкая: А как тут оправдаешься?
— Я связываю с вашими же словами, что он все время, с первого класса, испытывал чувство вины. Что он говорил вообще?
Стругацкая: Ну что тут скажешь? За то все время, которое он в семье — он в семье. Ему не приходит в голову лечь на диван и почитать книгу.
— А почему он оказался с Ельциным, а не с Горбачевым, хотя, насколько я понимаю, он ему больше симпатизировал?
Стругацкая: Это, в общем, довольно простая история, с моей точки зрения, может быть, это кому-то непонятно. Мне-то он предельно ясно объяснил, что действительно все его дачные посиделки, все статьи, все речи, все это было для Горбачева. Но когда случилось ГКЧП, и Горбачев оказался отстранен от власти, с ним уже было бесполезно сотрудничать. Надо уже было сотрудничать с Ельциным. Это единственная власть, которая осталась. Бессмысленно было спасть страну, работать с кем-то, кто не во власти. Знаете, можно между собой посидеть поговорить, а для того, чтобы эта машинка завертелась, тебе нужна все-таки власть какая-то, а не просто так.
— Когда Егор сделал вам предложение и как оно выглядело?
Стругацкая: Выглядело оно предельно банально. Бабушка умерла, надо было оформлять квартиру на Егора. Оформлять на одного, даже с Петей — мало, надо было оформлять на Егора, меня, Петю и Ваню, тогда проходило, это ведь Ельцин сделал. Поэтому срочно мы бежали в ЗАГС, просто задрав хвосты, чтобы нас расписали, чтобы у нас в документах было, что мы уже муж и жена, а не неизвестно кто.
— А в ЗАГС как ходили?
Стругацкая: Бегом.
— Вдвоем пошли?
Стругацкая: Нет, нас Тимур Аркадьевич привез в ЗАГС, в районе Сокола, что ли, около аэропорта. Привез, мы там очень рано расписались, там было немыслимо теплое 15 ноября 1986 года. Я была даже в платье, просто. ЗАГС открылся, мы расписались, выпили по фужеру шампанского — и мы с Егором уехали на юго-запад, где мои родители отдыхали, по-моему, на Рижском море. Мы жили там, у нас был медовый месяц на юго-западе.
— Вот есть такая история, что когда вы ездили с детьми куда-либо в отпуск отдыхать, то вы брали несколько баулов с книгами.
Стругацкая: Это верно, это всегда так. У нас был крошечный чемодан. Он брал себе материалы читать, он отдыхать в принципе не умел. А вот брать профессиональные книжки, все максимально компактное... Конечно, книжки всегда быстро кончались, он все-таки быстро читал, и тогда это начиналась маята.
— Когда нечем заняться?
Стругацкая: Если книжек слишком мало, чтобы начитать и чтобы сесть писать, вот это тяжелый момент. Но он обычно рассчитывал правильно, то есть успеть начитать достаточное количество материала, чтобы сесть, начать писать. Это он же не из воздуха берет мысли, он же их начитывает.
— А как он вообще, говорите, не умел отдыхать? Совсем не умел?
Стругацкая: В общем-то, ему просто тяжело это давалось.
— Не хотел ехать?
Стругацкая: Нет, ехал он с удовольствием, потому что он ехал работать.
— А куда любили ездить?
Стругацкая: Последнее время, мы вели очень замкнутый образ жизни. Мы на две недельки выбирались в Словению. Там были удобные условия для работы, туда можно было привезти много книг.
— А так, чтобы пляжный отдых?
Стругацкая: Пляжный отдых, там вот мы выходили, очень удобно было, потому что там пляж был газон. Газон тенистый, под деревьями, а там к морю лесенка, спускаешься — и уже пляж. Ныряешь, купаешься и опять поднимаешься в эту виллу. Но это в последнее время, лет 5, наверное, ездили.
— А не помните, может, были свидетелем или нет, как Егор Тимурович познакомился с Бурбулисом, когда все произошло?
Стругацкая: Нет, конечно, меня не было. Как я понимаю, это было в августе 1991 где-то. Я знаю, что у него был такой друг близкий, единомышленник Алеша Головков, покойный, он даже первый ушел. И он работал даже еще до этих событий, Алеша говорил, что надо обязательно с Бурбулисом встретиться, потому что есть, о чем поговорить, что делать с экономикой тогда. Бурбулис вообще не поэтому вопросу, а все больше по политике. С экономикой-то вообще катастрофа. И они даже задумали, буквально была назначена встреча на следующей неделе. И тут случилось ГКЧП, и встреча произошла раньше. То есть, там уже шел такой разговор, что надо знакомиться с Бурбулисом, выходить на ельцинских ребят.
— А скажите, на каком этапе вы поехали к нему в Архангельск?
Стругацкая: Ну практически сразу они поехали в Архангельск, просто выработать хоть что-то, чтобы понять, что ты делаешь. Так что это катастрофа полная. Считайте, 15 республик, связанные единой валютой, налоги не собираются, армия здоровенная. Значит, социальные пособия никакие, в общем, инфляция, продуктов нет. Москва, вот-вот заголодает, там все крупные города, это просто катастрофа. И они вырабатывали программу, что надо делать в ближайший месяц, в ближайшую неделю, писали, слепили программу. В общем, у них не было широких возможностей: я хочу так, а я хочу эдак. Жизнь вела, она уже заставляла делать, там свободы маневра уже не было никакой, еще и денег не было никаких, никаких. Казна пуста, банкрот, долги есть, больше ничего нет. Границы тоже нет, таможни тоже нет, ничего нет. А так есть великая Россия.