Начало здесь: polakow.livejournal.com/306707.html, polakow.livejournal.com/308212.html,
polakow.livejournal.com/308921.html и polakow.livejournal.com/309796.html.
читать дальше
Далее история губернатора провинции Сидзуома, «опытного политикана» (то есть по-нынешнему просто политика):
Разумеется, губернатор далеко не либерал:
polakow.livejournal.com/308921.html и polakow.livejournal.com/309796.html.
читать дальше
Далее история губернатора провинции Сидзуома, «опытного политикана» (то есть по-нынешнему просто политика):
Губернатор провинции Сидзуома был в ярости. Вернее, он был взбешен. Он бушевал - ругался, топал ногами и даже осквернил свои руки.
Чтобы вполне оценить впечатление, произведенное этим обстоятельством на всех окружающих, следует учесть, что он считался чуть ли не самым уравновешенным человеком на всём побережье залива Суруга и представлял собою исключение среди других губернаторов. Неожиданный гнев отца провинции нашел свое первое выражение в том, что губернатор сначала скомкал и швырнул в лицо секретарю телеграмму от господина премьер-министра, а когда обиженный секретарь попытался пуститься в рассуждения относительно незыблемости демократических порядков в государственных учреждениях новой Японии, схватил несчастного молодого человека за шиворот и вытолкнул за дверь. Бормоча проклятья и извинения, помогая испуганной машинистке поднять опрокинутый его падением стол, секретарь слышал, как за захлопнувшейся дверью губернатор бегал по кабинету, крича: "Проклятые дураки!.." Затем послышался звон разбитого стекла ("Хрустальный графин!" - ахнула машинистка), и всё стихло. Здание губернаторского управления замерло. Пораженные чиновники ходили на цыпочках и обменивались недоумевающими взглядами. Служительница, относившая губернатору обед, вылетела из кабинета вся красная, со слезами на глазах: господину губернатору показалось, что она позволила себе войти не постучавшись. Дверь кабинета распахнулась, и резкий визгливый голос приказал вызвать начальника полиции. "Немедленно! Слышите?" Секретарь, забыв о достоинстве несправедливо обиженного, бросился к телефону.
И только позвонив, он вспомнил, что раньше губернатор имел обыкновение звонить к начальнику полиции сам. Эта мысль вызвала у него другое воспоминание. Он хлопнул себя по лбу и медленно сказал:
- Кажется, я понимаю, в чем дело.
Мгновенно обступившие его чиновники узнали следующее. Сегодня утром звонил из Токио сам господин министр внутренних дел. Дверь кабинета не была плотно прикрыта, и он, секретарь, волей-неволей... Если дверь приоткрыта, то слышно всё, и этому ничем не поможешь... Господин губернатор взял трубку и поздоровался с господином министром.
- Дальнейший разговор я помню почти слово в слово. - Секретарь надулся и заскрипел, имитируя голос своего шефа. - "Знаю, господин министр, завтра похороны. Какие меры? Но мне кажется, полиции там делать будет нечего... Господин министр, моя точка зрения на этот вопрос вам известна. Кто я? Ну нет, я не коммунист, и это вы прекрасно знаете... Нет. Позволю себе заметить, что это вы играете на руку красным, господин министр... Правда, когда-то и я думал, что лучше янки, чем красные... Вот-вот, без янки. И уж во всяком случае без этих дьявольских бомб... Япония - японцам. Господин министр, я всегда говорил, что Окадзаки - подставная фигура. А мы с вами - японцы, господин министр. Вот именно... Нет, я не думаю, что вдова рыбака, убитого американцами, поднимет на кладбище бунт. Уверяю вас, господин министр, там всё будет в идеальном порядке..." Он спорил, но оставался спокойным. А через полчаса пришла телеграмма от господина Иосида. И вот тут...
Машинистка не выдержала и прыснула. Секретарь надменно поглядел на нее.
- Мыслящий реально человек должен понимать, что бывают минуты, когда самые кроткие и терпеливые из нас теряют душевное равновесие. Я понимаю это и не имею к уважаемому господину губернатору никаких претензий.
Секретарь был прав: его шеф потерял душевное равновесие. Впрочем, до претензий секретаря или кого-либо другого из подчиненных губернатору не было никакого дела. Главными виновниками его вспышки были те, наверху, в Токио - в этом секретарь тоже не ошибся.
/…/
Чтобы вполне оценить впечатление, произведенное этим обстоятельством на всех окружающих, следует учесть, что он считался чуть ли не самым уравновешенным человеком на всём побережье залива Суруга и представлял собою исключение среди других губернаторов. Неожиданный гнев отца провинции нашел свое первое выражение в том, что губернатор сначала скомкал и швырнул в лицо секретарю телеграмму от господина премьер-министра, а когда обиженный секретарь попытался пуститься в рассуждения относительно незыблемости демократических порядков в государственных учреждениях новой Японии, схватил несчастного молодого человека за шиворот и вытолкнул за дверь. Бормоча проклятья и извинения, помогая испуганной машинистке поднять опрокинутый его падением стол, секретарь слышал, как за захлопнувшейся дверью губернатор бегал по кабинету, крича: "Проклятые дураки!.." Затем послышался звон разбитого стекла ("Хрустальный графин!" - ахнула машинистка), и всё стихло. Здание губернаторского управления замерло. Пораженные чиновники ходили на цыпочках и обменивались недоумевающими взглядами. Служительница, относившая губернатору обед, вылетела из кабинета вся красная, со слезами на глазах: господину губернатору показалось, что она позволила себе войти не постучавшись. Дверь кабинета распахнулась, и резкий визгливый голос приказал вызвать начальника полиции. "Немедленно! Слышите?" Секретарь, забыв о достоинстве несправедливо обиженного, бросился к телефону.
И только позвонив, он вспомнил, что раньше губернатор имел обыкновение звонить к начальнику полиции сам. Эта мысль вызвала у него другое воспоминание. Он хлопнул себя по лбу и медленно сказал:
- Кажется, я понимаю, в чем дело.
Мгновенно обступившие его чиновники узнали следующее. Сегодня утром звонил из Токио сам господин министр внутренних дел. Дверь кабинета не была плотно прикрыта, и он, секретарь, волей-неволей... Если дверь приоткрыта, то слышно всё, и этому ничем не поможешь... Господин губернатор взял трубку и поздоровался с господином министром.
- Дальнейший разговор я помню почти слово в слово. - Секретарь надулся и заскрипел, имитируя голос своего шефа. - "Знаю, господин министр, завтра похороны. Какие меры? Но мне кажется, полиции там делать будет нечего... Господин министр, моя точка зрения на этот вопрос вам известна. Кто я? Ну нет, я не коммунист, и это вы прекрасно знаете... Нет. Позволю себе заметить, что это вы играете на руку красным, господин министр... Правда, когда-то и я думал, что лучше янки, чем красные... Вот-вот, без янки. И уж во всяком случае без этих дьявольских бомб... Япония - японцам. Господин министр, я всегда говорил, что Окадзаки - подставная фигура. А мы с вами - японцы, господин министр. Вот именно... Нет, я не думаю, что вдова рыбака, убитого американцами, поднимет на кладбище бунт. Уверяю вас, господин министр, там всё будет в идеальном порядке..." Он спорил, но оставался спокойным. А через полчаса пришла телеграмма от господина Иосида. И вот тут...
Машинистка не выдержала и прыснула. Секретарь надменно поглядел на нее.
- Мыслящий реально человек должен понимать, что бывают минуты, когда самые кроткие и терпеливые из нас теряют душевное равновесие. Я понимаю это и не имею к уважаемому господину губернатору никаких претензий.
Секретарь был прав: его шеф потерял душевное равновесие. Впрочем, до претензий секретаря или кого-либо другого из подчиненных губернатору не было никакого дела. Главными виновниками его вспышки были те, наверху, в Токио - в этом секретарь тоже не ошибся.
/…/
Разумеется, губернатор далеко не либерал:
И вопрос, конечно, не в том, что ему было бы неприятно видеть равнодушные раскормленные рожи полицейских рядом с плачущими женщинами и суровыми обветренными лицами рыбаков.
Просто «неуклюжие махинации» правительства Иосида «могли стоить ему места в конце концов». А поддержи он рыбаков в похоронной процессии, «это была бы популярность».
Поэтому на похоронах губернатор-политикан изо всех сил пытается сохранить лицо. Но не только:
К губернатору, несмотря на противодействие того же начальника полиции, подходит агитатор, призывающий к запрету ядерного оружия.
Просто «неуклюжие махинации» правительства Иосида «могли стоить ему места в конце концов». А поддержи он рыбаков в похоронной процессии, «это была бы популярность».
Поэтому на похоронах губернатор-политикан изо всех сил пытается сохранить лицо. Но не только:
Начальник полиции, озабоченно пыхтя, стал проталкиваться сквозь толпу. /…/
- Ну-ну, деревенщина! - угрожающе прорычал начальник полиции. - Поговори у меня! В свиной ящик захотел?
- Попрошу вас немедленно назад, - негромко произнес губернатор.
- Но это бунтовщические речи! - маленькие глазки начальника полиции вращались, словно у китайской куклы. - Мой служебный долг...
- Ваш служебный долг - повиноваться мне. Давайте лучше послушаем.
- Ну-ну, деревенщина! - угрожающе прорычал начальник полиции. - Поговори у меня! В свиной ящик захотел?
- Попрошу вас немедленно назад, - негромко произнес губернатор.
- Но это бунтовщические речи! - маленькие глазки начальника полиции вращались, словно у китайской куклы. - Мой служебный долг...
- Ваш служебный долг - повиноваться мне. Давайте лучше послушаем.
К губернатору, несмотря на противодействие того же начальника полиции, подходит агитатор, призывающий к запрету ядерного оружия.
«Если вы японец, вы подпишете это воззвание», - пылко говорит он.
Да, я японец, - тихо сказал губернатор и назвал себя.
Студент почтительно поклонился и, пятясь, исчез в толпе.
Губернатор подошел вплотную к начальнику полиции и прошептал ему:
- Постарайтесь держать себя достойно на похоронах или вернитесь в машину. На вашем месте я слушал бы то, что сейчас говорят, и учился.
/…/
И, хитро подмигнув вконец обалдевшему полицейскому, губернатор хлопнул в ладоши и тоже крикнул:
- Суй-баку, хан-тай! (Долой бомбу – прим. авт.)
Да, я японец, - тихо сказал губернатор и назвал себя.
Студент почтительно поклонился и, пятясь, исчез в толпе.
Губернатор подошел вплотную к начальнику полиции и прошептал ему:
- Постарайтесь держать себя достойно на похоронах или вернитесь в машину. На вашем месте я слушал бы то, что сейчас говорят, и учился.
/…/
И, хитро подмигнув вконец обалдевшему полицейскому, губернатор хлопнул в ладоши и тоже крикнул:
- Суй-баку, хан-тай! (Долой бомбу – прим. авт.)