Любопытный взгляд... Часть 1.

[strugatskie]

Отсюда: levoradikal.ru/archives/16770

Дорога в утопию: «Час быка» versus «Полдень, 22-ой век»

Автор Корецкая Ия

РЕЦЕНЗИИ · 08.02.2018



Два популярных образа будущего в советской фантастике соотносятся ровно так же как их прижившиеся символы: прозрачное предрассветное звездное небо и томный жаркий полдень. «Спит земля торжественно и чудно» — и сонная ленивая теплынь, жужжание насекомых и вкус стебелька в зубах. Торжественный хорал — и комсомольская песенка; симпозиум — и КВН; эротическая мощь античности и викторианская стыдливость. Два мира, два кефира.

Как они сконструированы?



Мир Ивана Антоновича Ефремова, прежде всего, — не евроцентричен. Это цивилизация, в которой восточные философские системы и духовные практики поставлены наконец на службу народу. Ожившие Аюрведа с Бхагавад-Гитой, разбавленные орфическими мистериями. Весьма неожиданный вариант с точки зрения поклонников гаджетов и прибамбасов, виртуальной реальности и потребительского прагматизма. Каким же образом дошли потомки до жизни такой? А очень просто «;после ухода ваших звездолетов было великое сражение. Наши предки не догадались спрятать документы под землю или в море. Погибло многое.» («Час быка» Автор с горечью констатирует, что всё должно стать гораздо хуже, прежде чем появится надежда на лучшее (вИдение, полностью совпадающее с мифологией американского «Star Trek», где первый сверхсветовой двигатель — ниточку в будущее — создаёт в некоем компаунде горстка выживших в ядерной катастрофе).

Понятно, что в результате такого развития событий — документы, традиции, техника и психология уносится ветром, а сохранившееся , мягко говоря, не радует. Один из самых резких эмоциональных отзывов в «Туманности Андромеды» — слова археолога Миико, помощницы Веды Конг (пожалуй, единственный случай hate speech в обеих книгах Ефремова о будущем):

Так характерна для них неразумная уверенность в вечном и неизменном существовании своей западной цивилизации, своего языка, обычаев, морали и величия так называемого белого человека. Я ненавижу эту цивилизацию!

В утопии Стругацких нет разрыва: это милый и безалаберный СССР 60-х, протянувшийся в будущее. Невнятные высокие порывы, побеги из интернатов, зайцы на космических кораблях, ошибки снабжения, борьба хорошего с лучшим и поездки на чужие планеты как в колхоз на картошку. Ничего не делается по плану, всё на волне энтузиазма, – понедельник начинается в субботу; специалисты по атмосфере Юпитера спят в лифте; Сидоров сажает корабль на Владиславе без разрешения командира; Максим вовсе выбирает направление наугад, никому, видимо, не сообщая и опять же гробит корабль; Акико с Беловым дружно брызгаются духами и напиваются коньяком перед погружением и вовсе вопреки прямому приказу и всяким инструкциям; всепланетный эксперимент по кодированию памяти идёт вручную при свечах авралом и нечеловеческим напряжением засыпающих на ходу лаборантов. Сплошные аварии и чрезвычайные происшествия. Конечно, технически развитая полуанархия веселее, раскованнее, приятнее и полезнее для развития яркой индивидуальности. До поры до времени веселятся и разбитные нуль-физики с далекой Радуги, тырящие друг у друга энергию и приборы. Артистично врут, авантюрно играют и взахлеб рассуждают о будущем пути человечества — в тени встающей на горизонте катастрофы.

В туманной юности слёзы выступили у меня на глазах и рыдания сжали горло, когда «справа от них была черная, почти до зенита стена, и слева была черная, почти до зенита стена, и оставалась только узкая темно-синяя прорезь неба, да красное солнце, да дорожка расплавленного золота, по которой они плыли…» Дело происходило в институтской аудитории, и я в полном согласии с духом уходящей эпохи зачитывалась на занятиях одолженным мне друзьями растрепанным томиком АБC. До распада СССР оставалось всего ничего. Могла ли я догадываться, что милые, интеллигентные, беззаботные научные сотрудники безо всякой попытки сопротивления расстанутся со страной, идеалами коммунизма и журналом «Огонек»? На улицах начнут убивать друг друга за американские доллары и националистические эмблемы, карета превратится в тыкву, кучер — в крысу, студенты в гангстеров, а комсомольцы — в банкиров. А что же дочитанная в спешке книжечка с беспощадным приговором очаровательным безответственным интеллигентам?

Вечер был красив, и если бы не черные стены справа и слева, медленно растущие в синее небо, он был бы просто прекрасен: тихий, прозрачный в меру прохладный, пронизанный косыми розоватыми лучами солнца… В городе вдоль главной улицы многоцветными пятнами красовались картины, выставленные художниками в последний раз. Перед картинами стояли люди, вспоминали, тихо радовались, кто-то – неугомонный — затеял спор, а миловидная худенькая женщина горько плакала, повторяя громко: «Обидно… Как обидно!

Конечно, по сравнению с веселыми и бестолковыми, мимоходом угробившими целую планету насельниками Полдня — персонажи Ефремова кажутся мрачноватыми. И это понятно. Во-первых, они по-настоящему воспитаны в смысле, который нелегко применить к себе. Совершенно свободные люди, лишенные невротических комплексов, передающихся по наследству или привитых неумелым воспитанием в плохо устроенном обществе. Представьте себе физически великолепно развитого — на уровне трех спецназов и хождения по проволоке над Ниагарой — соседа. Добавьте ему знание языков, патенты, Нобелевскую премию, сверхчеловеческую реакцию с интуицией, умение держаться с царственным достоинством и не терять спокойствия в любой ситуации, доброжелательность, немногословие и такт. Не говорите, что он не будет дико вас раздражать! Неуютно с таким: ни шоппинга, ни хэппенинга не предвидится. Надо соответствовать, тянуться, «следить за базаром».

Это прекрасно понимал автор: «Вы не видите себя со стороны и не понимаете, как вы отличны от нас. Прежде всего у вас неслыханная быстрота движений, мыслей, сочетающаяся с уверенностью и очевидным внутренним покоем. Все это может привести в бешенство.» Распространенная критика ефремовских героев: неостроумные, самоуверенные, скучные… Помните запрограммированную на средние параметры аборигенов машину в тормансианской столице, которая ставит навигатору трансгалактического корабля Виру Норину диагноз отсталости? Оно самое. Нашему современнику, задерганному бюрократией, трудно расстаться с надеждой, что уж в светлом-то будущем можно вести себя как угодно. Простая мысль — отсутствие внешнего контроля возможно только благодаря строжайшему внутреннему — мало кому приходит в голову.

Отступление первое
Литература отличается от беллетристики тем, что смыслы первой со временем раскрываются всё шире и многообразнее. Она неисчерпаема как «Война и мир», как архетипические образы Прометея и Елены Прекрасной, Короля Артура и Алисы, города Глупова и ярмарки тщеславия, – в которых каждый век отбирает и находит своё. Когда подросток с айфоном останавливается, словно пыльным пергаментом пришибленный, посреди улицы в озарении: — так вот, оказывается, что те зануды из каменного века имели в виду! — это и есть настоящая литература.

Слово «массаракш» было удачной филологической находкой для обозначения  неправильности или, говоря народным языком, — кривды — целой картины мира. Бывает, многие поколения маршируют под барабан. А приходит один шизик — и заявляет что все-таки она вертится, или что надо подставить другую щеку, или еще какой-нибудь неподвластный здравому смыслу бред. И всё выворачивается наизнанку. Смотришь на знакомые вещи в оторопи, словно в первый раз, и сам начинаешь задавать дикие вопросы вроде: «А действительно, почему каждый из нас обязан по первому мановению руки умереть за государя императора?»

В «Обитаемом острове» Стругацких в фокусе удачно сошлись непонимание аборигенами истинной физической природы своего мира — и запрограммированность их сознания. Кто знает, если бы не представления о вогнутости земли — построили бы они башни для внушения или нет? Изъян в структуре мироздания породил общество слепых, восторженных марионеток. Что характерно, главная страшная тайна этого мира не особенно и скрывается. «Кому надо», знают — и все молчат. Посреди столицы на виду, вызывающе, торчит вышка — Центр — а замороченные, тычущиеся наугад, разобщенные и профильтрованные агентами тайной полиции подпольщики взрывают трансляторы.

Да. Великолепно. Именно так оно и бывает.

Иной раз смотришь на мир и видишь синее море, яркие зонтики, мужественных отцов и гордых матерей. А у этого, как в «Хищных вещах» тех же авторов, оказывается ночная сторона. И в лунном свете добрые граждане превращаются в чудовищ. Или видишь на перекрестке нищего, и обалдеваешь от неуместности происходящего. Позвольте, ребята, что-то здесь не так! У каждого пробегающего мимо портфельного инвестора крепления для лыж стоят дороже, чем кормежка для этого бедняги до самой смерти. Да брось, тебе говорят, им лишь бы не работать!

Не все замечают, что наш мир вывернут наизнаку и по временной оси. У жителей бывшего СССР будущее позади. Регресс наступил после прогресса. Не мы первые, не мы последние. Столетия Европа приходила в себя после распада, варваризации и конца античности. Вплоть до 19-го века искусство и культура Греции и Рима почитались за непревзойденные образцы и примеры «делать жизнь с кого». При том, что римляне не являлись и не называли себя ни царством справедливости, ни вековой мечтой человечества.

Обвалившиеся в байский феодализм, фашизм, обскурантизм и реакцию, постсоветские граждане вылезают из-под обломков, и смотрят на воцарившихся вандалов. Новые дети уже родились в курных избах и выросли в тени заброшенных вилл, терм и амфитеатров. Одни понатаскали колонн паросского мрамора и выстроили себе дворцы, другие переселились в освобожденные резиденции и завели рабов. Кому-то по душе вольность, кому-то свежие и неразвращенные нравы. В общем, все приспособились. Однако, акведуки на горизонте стоят как напоминание и упрек. На их счет приходится строить какие-то гипотезы, выдумывать сложные объяснения для любознательной молодежи (ну там, экология была неправильная, свинцом травились, то ли дело сейчас припадая к чистому роднику), — и это ужасно раздражает.

Надо ли удивляться появлению в России невиданных политических комбинаций? Православные большевики. Коммунисты — охранители буржуазного государства. Левые консерваторы.

Нелегко идти в будущее спиной вперед. У многих голова кружится.

Всё смешалось в мире наживы и чистогана. Объявили конец истории, а она не кончается. Стоит лишь пропагандисту отвлечься на минуточку — так и норовит завернуться обратно к равенству и братству, лентой Мебиуса. Хотели было объявить войну цивилизаций, а люди разных стран всё яснее понимают, кто их истинный враг. Отдельные шизики задают дикие вопросы: почему это богатства, добытые трудом всего человечества, должны принадлежать одному проценту? И чем отличается «национальная элита» любой национальности от ворья и бандитов с большой дороги? И когда Адам пахал, и Ева пряла — кто креативным был тогда?

Массаракш!..

Глобализация давно уже победила, если вы не заметили.
Никто не может больше жить в изоляции и делать вид, что за морями — псиглавцы бездуховные. Увы. Такие же люди как и мы, со своими проблемами.
А якобы духовные русские люди, не только вытерли красным флагом ноги и сползли к самому гнусному варианту капитализма, но и сильно подвели зарубежных товарищей и союзников. Раньше СССР хоть как-то сдерживал аппетиты монополий. Теперь жизнь трудящихся на Западе стала гораздо беспросветнее.

Сейчас решается, каким будет новый глобализированный мир. Или на планету, как Ефремов предупреждал, опустится крышка олигархического капитализма, или люди объединятся на принципах свободы, равенства перед законом и братства.

Равенства перед законом, повторяю, а не такой сильной неприязни к соседу, у которого национальная или сексуальная идентичность не та, что аж кушать невозможно.
Люди, которые этого не видят или не хотят понимать совершают такое предательство коммунистической и гуманистической идей, перед которым развал СССР просто семечки.<

На демонстрации против НАТО в самом логове капитализма, в городе, где родился Первомай, я услышала такие слова:

«У каждого поколения есть своя миссия, и от него самого зависит, будет ли она забыта, выполнена или предана.»

У нас с вами миссия: выработать модель нового человеческого общежития на Земле, совместив личные свободы с общественными обязанностями.

Не было коммунистов, защищающих, разбивая лоб, традиционные ценности. Были те, кто боролся за просвещение своих народов, за равноправие и прогресс, против вековых предрассудков и отсталости.

Удивительно, какое количество умных и хороших людей не дотягивают до следующей ступеньки лестницы; не осознают логических причин и следствий; не видят связи политического протеста с социальными и экономическими преобразованиями.

Поклонение Маммоне в лице богатых и успешных ничем не хуже и не лучше культа личности, Элиты, Сильного Государства и его верных рыцарей плаща и кинжала, которые уж знают кого и за что сажать, а также культа Нормальных Стран, которые знают как надо.

Свобода, демократия и прочая многопартийность — всего лишь мертвая вода из сказок. Без неё нельзя, но если сверху не побрызгать равенством и братством тоже ничего не выйдет.<

Борцы против авторитаризма часто ещё не готовы назвать свою цель так, как она на самом деле называется: борьбой за власть Советов, за социализм с человеческим лицом.
Совершённые ошибки и печальный финал как бы компрометируют само слово. А это оно и есть. Если всех опросить как они видят народную власть и социальное государство: и хипстеров, и ОМОН в сухом остатке будет Союз Советских Социалистических Республик. Мир не империй с фрейлинами, маскулинными генералами, собачками наследника на подушечках и прочих вдохновляющих эльфийских видений, а советов рабочих, крестьянских и солдатских депутатов.

Или научно устроенный социум с тщательным воспитанием, самоуправлением, общественным контролем на всех уровнях или диктатура, классовое угнетение, нетерпимость к инакомыслящим, бессмысленные войны и деградация биосферы.


Мир сотрудничества или конкуренции, войны каждого против всех?

Здесь и сейчас, нам решать.

Если подойти со стороны инженерного, кибернетического, в целом — системного мышления, то репрессии, применяемые к некоей социальной групппе — это сбой системы. В неё не встроили нужного количества предохранителей, то есть законнных процедур – и общество не зная, как надо, расписывается в своём бессилии. А уберем-ка их всех с глаз долой, огородимся или перебъём на фиг. Нет евреев, спекулянтов, тутси или патриархальных мужчин — нет проблемы.

Социум должен быть организован так, чтобы иметь в распоряжении не набор заповедей, а конструктор, позволяющий включить новые модальности, опираясь в какой-то степени на старые прецеденты. Так устроена ДНК, так организовано всё живое – перебор возможностей позволяет сложить новые структуры из мельчайших кубиков единиц наследственной информации.

Юриспруденция и право — лаборатория новых общественных отношений, механизм разрешения конфликтов — несовершенный и медлительный как эволюция. Но биологическая эволюция учится на ошибках. И есть вроде бы свидетельства ускорения её темпов. Культуры тоже пытаются учиться, избегая хотя бы самоуничтожения, репрессий и геноцида. Современные общественные науки возникли не так давно; обществам, которые назвали демократическими и социалистическими едва ли сотня лет.

Американская конституция и Декларация Независимости, европейские социальные государства – величайшее достижение буржуазной капиталистической мысли в области государственного строительства и человеческой эмансипации. Дальше она пойти не может. Когда возникнут новые отношения собственности, понадобятся новые концепции прав человека, новая юстиция, новые методы решения социальных проблем. И надо всем этим неплохо задуматься прямо сейчас. Энтропию никто не отменял, и самое передовое государство и партия способны переродиться прямо на глазах за пару десятков лет, а то и быстрее. Революционная законность и ленинские нормы оказались явно неспособными предотвратить злоупотребления властью, погубившие тысячи людей и нанесшие непоправимый урон мировому коммунистическому движению. Новое коллективное сознание должно навсегда предотвратить такую возможность.

Необходимо математическое моделирование, без которого теория повисает в воздухе. А строить надо на совесть.

Итак, важнейшая проблема: как обеспечивается при коммунизме принятие решений и общественный контроль над ним?

В антитоталитарном, вроде бы насквозь анархичном Мире Полдня в качестве закономерного противовеса балбесам Робертам и Максимам — появляется мастер интриг и спецопераций Сикорски, а также аскетичные прогрессоры с ранеными душами. Поведение последних вполне укладывается в рамки пост-травматического синдрома, и даже рекондиционирование не спасает от «имперских замашек», подаваемых авторами с некоторой симпатией: так и видишь удалых ветеранов Афгана или Чечни будущего, хлещущих коньяк и вспоминающих минувшие дни в обществе легковерных юных созданий. Вообще, корпус прогрессоров чрезвычайно напоминает некий Орден Меченосцев, – и чтобы два раза не вставать, антитеррористический КОМКОН-2 удивительно похож на мутировавший вариант Чрезвычайной комиссии.

Мы вроде бы не тайный Совет выбирали, — возмущается свидетель и жертва катастрофы на Радуге — но ведут себя руководители именно так. Жреческие замашки — это ещё мягко сказано. Целое кладбище тайн и секретов, скелеты в шкафу каждого третьего, общество присваивающее право распоряжаться судьбой героев ещё до рождения и создающее для них «легенды» с изощренным прикрытием, строгая иерархия доступа к информации — и «обшественный контроль» в лице ядовитого старичка Бромберга, которого милостиво терпят спецслужбы.

Незыблемые авторитеты в уголовно-сектантском смысле этого слова: душка Горбовский, крепкий хозяйственник Комов и несколько других — думающие за всех. Гуманный и чудаковатый Леонид Андреевич, переживающий в свободное время за беспечно носящееся над обрывом человечество. Вот помрёт, и как же мы без него, целой эпохи, живой легенды?! Недаром авторам понадобилось оживить самого доброго из людей аж два раза. Без духовного, пусть неформального вождя и учителя Миру Полдня не по себе — горит, горит окно в Кремле Краславе.

Итог закономерный, учитывая вполне тоталитарное интернатское воспитание — влюбленность в добрых учителей, неформальные взаимоотношения старших с младшими — опека, перемежающаяся с традиционными для закрытых структур расправами, насмешкой и психологическим давлением. «Странные отношения» Абалкина с Майей тоже не на пустом месте выросли. Отметим, что герои не считают нужным сдерживать свои порывы по причинению добра кулаками и наведению справедливости — вообще, шанс получить по физиономии в мире Стругацких весьма велик.

Единственное примечательное исключение — законотворчество в ВГВ («Волны гасят ветер» братьев Стругацких):

Август 81. Первые зарегистрированные протесты отцов, пока еще носящие частный характер (жалобы в местные и региональные медицинские управления, отдельные обращения в местные советы).
Октябрь 81. Первая коллективная петиция 129 отцов и двух врачей акушеров в комиссию по охране материнства и младенчества при Всемирном совете.
Декабрь 81. На ХVII Всемирном конгрессе ассоциации акушеров впервые выступает против обязательной фукамизации группа врачей и психологов.
Январь 82. Создается инициативная группа (названная по инициалам учредителей), объединяющая врачей, психологов, социологов, филологов и юристов. Именно группа ВЭПИ начала и довела до конца борьбу за принятие поправки.
Февраль 82. Первый митинг противников фукамизации перед зданием Всемирного совета.
Июнь 82. Формальное образование оппозиции к закону в составе комиссии по охране материнства и младенчества.
Дальнейшая хронология событий, на мой взгляд, особенного интереса не представляет. Время (три с половиной года), потребовавшееся Всемирному совету для всестороннего изучения и принятия поправки является достаточно типичным. Зато нетипичным представляется мне соотношение между численностью массовых сторонников поправки и численностью профессионального корпуса. Обычно массовые сторонники нового закона это как минимум десяток миллионов человек, профессиональный же корпус, квалифицированно представляющий их интересы (юристы, социологи, специалисты по данному вопросу) это всего несколько десятков человек. В нашем же случае массовый сторонник поправки (отказчицы, их мужья и родственники, друзья, сочувствующие, лица, примкнувшие к движению по религиозным или философским соображениям) никогда не был по-настоящему массовым. Общая численность сторонников движения не превышала полумиллиона. Что же касается профессионального корпуса, то одна только группа ВЭПИ к моменту принятия поправки включала в себя 536 специалистов.

Это вполне профессиональное описание демократической парламентской процедуры западного типа, никак не вяжущееся со следующими буквально через строчку выводами социологического пошиба и космической же наивности: «Современный человек приемлет только те ограничения и обязательства, которые вытекают из морально-этических установок общества. Любое ограничение или обязательство иного рода воспринимается им с ощущением (неосознанной) неприязни и (инстинктивного) внутреннего протеста.»

В обществе сознательных и профессионально воспитанных людей подобным «неосознанным» и «инстинктивным» тенденциям не место, да и взяться им неоткуда. Коммунисты все-таки, не лемминги и не птицы перелетные.

Ефремовский социум, помимо набора демократических процедур, видимо, обладает мощным прогнозийным аппаратом. Это следует из того, что Академия Горя и Радости не только обрабатывает количественные показатели и разброс мнений, но и тщательно мониторит последствия решений в области общественной психологии и эмоционального равновесия.

Вот в центре Совет Экономики. От него проведем прямые связи к его консультативным органам: АГР- Академии Горя и Радости, АПС – Академии Производительных Сил, АСБ – Академии Стохастики и Предсказания будущего, АПТ — Академии Психофизиологии Труда…»

«Только при возрастании радости или её равновесии с горем считалось, что развитие общества идет успешно.