Старая статья

[strugatskie]

Нудельман Р. ...И вечный бой! // Стругацкий А., Стругацкий Б. Далекая Радуга. - М., 1964. - С.328-334.

Что объединяет эти повести? Случайно ли они оказались под одним переплетом?
В них - сила дерзкого и талантливого воображения. Дерзкого, ибо оно заглядывает через века, создает фантастические миры невиданной яркости. Талантливого, ибо видит эти будущие, несуществующие миры предельно живыми, в мельчайших подробностях от запаха трав на далеких планетах до деталей ошеломляющих гипотез.
Их герои - люди ищущие, борющиеся, любящие, страдающие и, главное, думающие. Напряженно, страстно размышляющие о времени, о себе, о человечестве. Вы не можете не полюбить иронически-грустного Горбовского и страстного Румату Эсторского. Один из них погибает в далеком будущем, другой обнажает меч в давнем прошлом, но хотя века разделяют их, они братья по разуму, по трудности судеб и сложности характеров, по человечности.

В «Далекой Радуге» вы видите маленькую планетку, где физики Земли ведут эксперименты по мгновенному перебросу вещества сквозь пространство - нуль-транспортировке, так они называют это, или еще небрежнее - нуль-Т. Вместе с ними тревожно наблюдаете, как вслед за одним из опытов на полюсах планеты вздымается невиданных ранее размеров Волна вырожденного вещества, как она ползет к экватору, к населенной зоне планеты, сжигая все живое, угрожая станциям, поселкам, детским лагерям, и окружает столицу. И вместе с оставшимися в живых вы мучительно трудно решаете, как жить перед лицом смерти, во имя чего жить.
«Трудно быть богом» начинается странной игрой двух юношей и девушки на берегу земного озера, игрой в каких-то средневековых рыцарей, слишком продуманной в деталях, чтобы быть только игрой. И вдруг перед вами оживают те самые «благородные доны», имена которых только что отзвучали на озерной отмели, и развертывается мрачная картина угрюмых древних лесов иной планеты, окруживших Арканар, - страну надменной знати и религиозных фанатиков. И в одном из благородных донов, в благороднейшем и знатном Румате Эсторском, вы с изумлением узнаете того самого Антона, который мальчиком на далекой Земле так и не решился повторить того, что сделал Вильгельм Телль. Вместе с доном Руматой вы оказались в Икающем лесу, чтобы встретиться с другими посланниками Земли, самоотверженными энтузиастами Института экспериментальной истории. Здесь, в Арканаре, рискуя жизнью среди грязи, невежества, мракобесия, они пытаются спасти разум страны, залог ее будущего - ученых, врачевателей, поэтов. Вместе с Руматой вы проходите по залам королевского дворца в опочивальню фаворитки, по узким, словно от страха искривленным улицам в логово ночной «Серой армии», следите за приближением какой-то темной, слепой, фанатичной стихии, чего-то страшного, как фашизм, и видите его в дикой, исступленной вакханалии убийств. И каждый шаг, каждый миг невмешательства - это пытка... Как Румату Эсторского, вас мучат сомнения: как жить перед лицом человеческого горя, перед лицом смерти? Как оставаться «богом», высшим существом, знающим законы исторической необходимости и потому не обнажающим меча?
И в этих разных по сюжету повестях вам открывается внутреннее глубокое единство.
С первых же страниц повестей вы ощущаете почти музыкальную мелодию: безмятежный, радостный мир, и над этим спокойствием, как тень облака на солнечной лужайке, мгновенно скользнувшее ощущение чего-то зловещего, нарастающего в тишине, грозящего взорвать мгновенное благополучие. Так входит весть о Волне в утро Далекой Радуги, и вместе с ней появляется загадочный и странный человек-робот Камилл (что может быть загадочней и зловещей бессмертия?), так звучат угрюмые, пахнущие жестокой и слепой древностью слова «Икающий лес» в игре Антона и Пашки. И в этом столкновении противоречивых мелодий, как в музыкальном контрапункте, начинают развиваться события, по спирали - от надежды к отчаянию и снова к надежде, - и каждый все более тугой ее виток приближает к трагической кульминации, к узлу, в котором сходятся все мысли, все дела и судьбы.
Движение стремительного сюжета приводит вас к общей и. по существу, единой ситуации, в которой находятся герои Стругацких. Это трагическая ситуация выбора. Ее трагизм в том, что человек максимально зависит от обстоятельств и в то же время максимально свободен, ибо диапазон его выбора наиболее широк - между жизнью и смертью. Это не внесоциальная, индивидуалистическая свобода «человека вообще». Нет, свобода героев произведений Стругацких, людей эпохи коммунизма, в высшем осознании своей ответственности перед историей, в их человечности.
Так открывается перед нами главный - и общий - замысел этих повестей, рассказывающих о глубинах человеческой души, в которой неистовствует человечность, и глубинах человеческого разума, в которых осознается ответственность. Они задуманы как книги о выборе. И тем самым из дали времен, они возвращают нам наши проблемы, нашу эпоху, наибольшая жестокость, или, точнее, жесткость, которой в том, что она уничтожила иллюзию пресловутого «третьего пути», уютную лазейку безответственности, вредную сказочку о хате, которая с краю, в которой можно отсидеться. Наше время, которое сделало жизнь непрерывным выбором, беспрестанным, осознанным, а потому еще более неизбежным - принятием ответственности за сегодня и завтра мира.
В этом - мужество «Далекой Радуги» и «Трудно быть богом». Их конфликт беспощаден и бескомпромиссен, как сама жизнь, которой он рожден. Люди погибают и не сдаются, отстаивая свою человечность. Поэтому книга эта воспринимается как страстное отрицание философии мрака, страха и отчаяния.
Оптимизм «Далекой Радуги» и «Трудно быть богом» - не юношеское «розовое с голубым». Его уроки мучительно горьки, они трагичны. Оптимизм вопреки смерти, вопреки «тупикам» истории предполагает наличие в жизни ценностей, превышающих ценность своего «я».
Мир «Радуги» и «Богов» трагичен. Ослепительные черные стены Волны и мрачные стены Арканара равно оставляют лишь один-единственный путь: дорога проходит между двумя стенами: к далекому солнцу - и к смерти.
По ней уходят в море испытатели, унося с собой ослепшего друга и гордую песню. По ней проходит Румата, чтобы упасть в конце отмеченного трупами пути.
В книгах Стругацких фантастика говорит не о формулах, а о человеке и истории и поэтому становится большой литературой.
Фантастика - двуликий Янус современной литературы, она открывает перед нами оба свои обличья: устремленное к будущему и обращенное в настоящее.
Вглядывающиеся в будущее глаза фантастики открывают в нем магистрали бесконечных и бесконечно сложных путей. Именно глаза - нельзя придумать эти вздымающиеся в безмолвии черные стены Волны, гребни которых сверкают, как солнце, или узкие, сдавленные, как крик, улицы Арканара. Их нужно увидеть.
Стругацкие не социологи, не историки, а художники. Будущее видится им не в абстрактной перспективе общих закономерностей, а в зримых, конкретных и именно потому условных очертаниях. Никто не может претендовать на видение будущего в деталях. Далекая Радуга и Арканар - ответвления, случайные зигзаги истории. Но за ними стоят и в них проявляются некие угаданные художественным воображением законы.
Этими случайностями как вехами отмечен трудный путь восхождения человечества на вершины своей истории.
С предельной ясностью это обнажено в «Радуге». Устами Ламондуа, ведущего физика планеты, провозглашается важнейший закон человеческой истории - закон необходимой непрерывности познания.
Но именно этот закон диктует непрерывное и умножающееся развитие науки. И в то же время существуют - это открывается в спорах на космодроме - неизбежные просчеты, вызванные нехваткой людей, оборудования, энергии, необходимостью оставлять неразведанные направления, невозможностью предвидеть, чем могло бы стать то, что отброшено.
Нуль-Т поглощает все мысли физиков планеты, ей подчинено все, ибо она означает гигантское увеличение возможностей человека. А ведь нуль-Т всего лишь крохотная частная проблемка для физики Земли! Удивительно ли, что Волна отодвинута, оставлена в тылу, забыта? И именно оттуда, с тыла, сзади Волна надвигается на Радугу, уничтожая ее.
Это больше, чем научная ошибка, - это объективная случайность. Существует реальное противоречие между растущими потребностями человечества в знании и ограниченной пропускной способностью его информационных каналов, то есть науки. Оно в конце концов и приводит к гибели далекую Радугу.
Это одно из тех противоречий, которые возникают, как труднейшее испытание истории, порождают трагичные тупики и предвещают неслыханный подъем после преодоления.
Глашатаи величия Разума, Стругацкие далеки от беспечной идеализации даже разумно устроенного общества. Разум идет диалектическими путями - противоречивыми, отрицающими пройденный зигзаг и потому зачастую трагическими.
В повести «Трудно быть богом» опровергается еще один миф, порожденный нашим веком, - миф об идиллически-бездумном контакте человечества с братьями по разуму во вселенной.
Да, восхождение человечества по ступеням истории - это и контакт с другими мирами. Но как сложен, как глубоко противоречив этот «миг» истории, когда пружина закона познания сжимается до предела.
Вот он, пресловутый контакт миров: насмешливый и гордый дон Румата, посланец Земли, вынужденный скрываться под чужим именем на грязных площадях Арканара, в чаще Икающего леса, дон Румата Эсторский, посвятивший жизнь тому, чтобы спасать искорки разума от леденящего мрака ночи, в которую погружается арканарская история.
Этому надо посвятить всю жизнь. Подвиг, растянутый на десятилетия, на века, - вот что такое контакт Земли с Арканаром. Это испытание, суровое, зачастую жестокое и трагическое, ибо это битва за разум, против тьмы, невежества, фанатизма, ограниченности - чужой или своей.
Физики Радуги и «боги» Арканара, все герои Стругацких ведут один и тот же бой - во имя разума.
Вера в могучие силы разума, в то, что он и только он может вывести человечество к свету и бесконечности, - вот позиции, с которых фантастика Стругацких сражается с современным капитулянтским иррационализмом и утонченно фарисейским мракобесием. Лучшие страницы их книг отданы физикам и космонавтам, спорам о жизни в космосе и загадкам природы. Сдержанная напряженность человеческой мысли, страстный интеллектуальный поиск - вот истинная полнота жизни, высшая радость бытия. Отсюда почти парадоксальное сочетание в их книгах озорства, шутливой буффонады, иронической бравады с серьезным разговором о глубоких жизненных проблемах.
Неистовая страстность веры в разум, тяжесть этой выношенной мысли сокрушают сюжетные своды повести об Арканаре, В ее стремительном потоке рождаются публицистические отмели: это сами авторы, отодвинув дона Румату, раздвинув века и эпохи, провозглашают - на все времена - анафему гонителям разума, пророчат неумолимое их поражение, утверждают мысль о победе гуманизма.
Вера в Разум... И вместе с тем узел всех проблем «Радуги» и «Богов» в противоречии «разумного» и «человечного» решений. Проблема человеческого выбора переходит в иную плоскость - это спор о путях истории.
Этот кажущийся парадоксальным поворот весь от современности, от сегодняшнего дня. Это наше противоречивое сплетение надежд и сомнений.
Сердце двуликого Януса бьется в настоящем. Ситуации фантастики принадлежат вымышленному будущему. Они отодвинуты - это заостряет спор. Уже не конфликт личного с общим, зла с добром - выше: добра с добром. Мучительнейшее столкновение истин. Эпоха высшего расцвета человечности и глубочайшего «осознания необходимости» обнажает и концентрирует сущность спора. Но он рожден настоящим.
Противоречия этих книг - отражение противоречий нашей эпохи. Величайшая победа разума над силами ядра - и бессмысленное безумие Хиросимы. Чудовищное, зверино-иррациональное зло Освенцима - и трезвый, педантичный технический расчет душегубок и крематориев. И, быть может, острее всего величественные пятилетки - и лагеря Воркуты, Колымы, Норильска.
Это пепел истории, стучащий в сердце фантастики.
История рождает исторический оптимизм, то есть веру в разум. И она же исступленно взывает к человечности.
В узком коридоре Волны, между жизнью и смертью, люди выбирают по-разному. Они одинаковы в одном: никто из них не думает о себе. Меньше всего о себе. Когда Роберт пытается спасти Таню, когда Женя Вязаницына пробирается в звездолет к своему ребенку - это продиктовано человечностью. Но человечность эта слепа. Она неразумна. И потому оборачивается своей противоположностью. Когда Ламондуа, наступая на собственное сердце, предлагает вывозить с Радуги физиков, он действует во имя разума. Это гипнотизирует - потому так подавленно молчат люди на площади Совета. Но этот выбор бесчеловечен. Пусть каждому из них остается всего лишь час жизни - даже этот час нельзя прожить с сознанием того, что в минуту испытаний утрачена некая высшая человеческая ценность.
Это не мелодрама и не схоластический спор. Если этих высших ценностей нет, то нет и смысла жизни человека. Нет человечества - нет истории. Остается лишь сиюминутный смысл существования, и он - в животном страхе перед смертью.
Единый и облегченный вздох людей, слушающих Горбовского, означает одно - они, эти ценности, существуют. Они диктуют решение. Во имя чего? Отвлеченной идеи будущего, воплощенной в детях? Нет, прежде всего это продиктовано чувством. Ощущением, что иначе жить нельзя, как нельзя иначе умереть. И лишь тогда поступки людей обретают уже отвлеченный смысл - сохранить человечность, человека в человеке.
Итак, доверие человеческому чувству. Реабилитация человечности. И в то же время доверие разуму. Разумное должно быть человечным. Человечное - разумным. Это итог раздумий современника.
Означает ли он отрицание высшей целесообразности, исторической необходимости вообще - во имя ближнего человеколюбия?
Когда Румата Эсторский обнажает меч, он перестает быть «богом». Он поступает вопреки тому, что диктует опыт истории, - только стратегия «богов» способна помочь Арканару.
Но так ли это в самом деле? Однозначен ли опыт? Нет ли дальнего смысла в названии «Институт экспериментальной истории»?
Что есть история, как не единственный, ежечасно творимый эксперимент человечества? С каждым годом, с каждым веком все более сознательно творимый эксперимент.
Куда ведет траектория исторического закона - к заранее предопределенной, равнодушной к средствам цели? Но ведь это очевидная нелепость. Будущее не существует сегодня, оно лишь создается сегодня, цель слагается из деяний настоящего.
Уступить фашизму - значит изменить траекторию пути человечества. Вот истинный смысл исторических уроков!
Выбор Руматы продиктован не абстрактными соображениями о человечности и истории. Это взрыв невероятно концентрированной боли и гнева, растущих в душе, когда перед глазами все наглеет тупость, матереет фанатизм, издевается безнаказанная и садистски-бессмысленная жестокость, в пыль и грязь втаптывается человек. Все то, что хорошо знакомо нам, видевшим лицо фашизма.
Истина конкретна. Наступает минута, когда закон, бывший справедливым, перестает им быть. Если продолжать оставаться «богом» - перестанешь быть человеком, и ты и другие. Так человечность, диктуя выбор, изменяет лицо истории. Тупики истории, ее противоречия опасны не самой Волной или фашизмом - страшнее всего испытание человечности, угроза ее потери, поражение.
Мир сложен, истина меняет обличье. Наступают минуты, когда она пахнет кровью и смертью. История позволяет нам заглянуть в глубины своего «я». Мы узнали, как трудно порой быть «богом». Порой им нужно быть. Но всегда и во всем самое трудное и важное оставаться человеком. Это, может быть, смерть. И все-таки, когда Румата Эсторский выходит в свой последний, кровавый путь, мы испытываем такое же облегчение, как люди на площади Совета, слушающие Горбовского.
Мужество и глубина этих книг рождены сложностью нашего века. В них нет иллюзий «стирания» противоречий. Нет легких путей, готовых истин, предвзятых решений. Они не унижают человека жалостью и не осуждают человеческое в нем во имя «бога». В них нет компромиссов.
Общая страстная вера роднит эти книги - вера в будущее человечества. Это не слепая вера. Она выстрадана историей человечества, прошедшего почти 14 тысяч войн и пришедшего к революции.
Таков смысл этих книг, в них во имя разума и гуманизма утверждается героический оптимизм.
***
Уже первые книги Стругацких - «Страна багровых туч», «Путь на Амальтею», «Шесть спичек» и другие раскрыли перед читателем невиданно яркий, радостный и прекрасный мир коммунизма. Полемизируя с фантастикой чисто научной или технической, Стругацкие, сами по себе блестящие рассказчики и фантасты в традиционном понимании этого слова, сосредоточили свое внимание на человеке будущего, на тех нравственных конфликтах, которые будут порождаться развитием науки, техники, новым бытом завтрашнего дня. Уже в этом сказалась их глубокая, органическая связь с современностью. Это острое чувство современности, ее проблем и противоречий, размышления о них стали источником вдохновения Стругацких, предопределили развитие их творческого пути. Романом «Возвращение» они как бы завершили создание единой картины мира будущего, в которую отдельными, органичными частями вошли темы, эпизоды, герои, картины всех предыдущих книг. Следующая их книга - «Стажеры» - знаменует переход от статичной картины к динамике будущего, к проблемам его развития и становления. Здесь впервые ставится проблема путей, ведущих к коммунизму, намечается первая из серии битв за человека, разыгрывающихся в их книгах, - битва с мещанством. Тема «человек и история» уже полностью доминирует в «Попытке к бегству», в которой, по существу, дается предисловие к «Трудно быть богом». Все более углубляясь в социальном и психологическом плане, фантастика Стругацких в произведениях, предлагаемых сейчас читателю, достигает высшего уровня - становится философской фантастикой.