Любопытно

[strugatskie]

Сурков П. Высоцкий: Вне времени и пространства: Опыт культурологического исследования.

Три гения: Высоцкий и Стругацкие

Эта удивительная, но, на первый взгляд, очевидная тема
(Высоцкий был знаком с обоими братьями, а с Аркадием Натановичем
Стругацким его даже связывало куда более тесное общение,
фактически — дружба домами) практически полностью упущена
в «высоцковедении». Нет, все более-менее серьезные биографии
Владимира Семеновича, безусловно, отражают ряд фактов,
подтверждающих взаимную приязнь Высоцкого и легендарных
фантастов, но их творческое взаимодействие, на мой взгляд,
заслуживает отдельного разговора.
Поскольку это взаимодействие существовало, более того — есть
ряд произведений, где таланты Высоцкого и Стругацких взаимно
«опылили» друг друга.



На первый взгляд, есть вполне очевидные примеры — та же
«Хромая судьба» (вернее, одна из ее частей, «Гадкие лебеди»), opus
magnum Стругацких, одно из центральных произведений братьев. Не
побоюсь слишком громких слов, но — хотите понять творчество
Стругацких, хотите понять, чем они жили и дышали, — прочтите
«Хромую судьбу». Именно «Хромую судьбу», а не только «Гадких
лебедей», блестящую, но все-таки вырванную из общего контекста
часть этого великолепного, многослойного, удивительно фактурного
романа. В «Хромой судьбе» два параллельных сюжета — по структуре
она близка «Улитке на склоне» и даже немного «Мастеру
и Маргарите». Первый сюжет — история писателя Феликса Сорокина,
который со всей страстью творца ревностно охраняет свое главное
детище — Синюю папку, в которой лежит его главный роман, который,
как понимает Сорокин, никогда, ни при каких обстоятельствах не
может быть напечатан.
Сорокин — успешный беллетрист, красавец, любимец женщин,
душа любой компании, полиглот и умница (многое в нем от Аркадия
Натановича). Но в Синей папке лежит его боль, его страсть, его
истинный труд — роман о Викторе Баневе и «мокрецах», то, что
Стругацкие будут издавать как повесть «Гадкие лебеди».
Страницы о Сорокине тоже полны удивительных пересечений и
параллелей с миром, окружавшим Стругацких, с московским миром
литературных тусовок 70-х и 80-х годов, так знакомых Аркадию
Натановичу, — более того, они даже селят Сорокина на юго-западе
Москвы, в районе, где провел свои последние годы сам Аркадий
Стругацкий («сорокинская» часть «Хромой судьбы» написана позже
«баневской», между ними — десять лет работы, «Гадкие лебеди»
пишутся в конце 60-х, а главы о Сорокине — в 1982 году, когда,
собственно, и происходит действие московской части «Хромой
судьбы»).
«Хромая судьба» переполнена парафразами — вольными и
невольными — с реальной жизнью Москвы времен Стругацких.
Сорокин пересекается со странными личностями — тут и незнакомец
инфернального вида, который оказывается падшим ангелом,
продающим в пивбаре «Ракушка» партитуру труб Страшного суда. По
описанию этот ангел как две капли воды похож на знаменитого актера
Виктора Авилова — тогда еще юного студийца, играющего в подвале
на проспекте Вернадского свои первые спектакли (однако на эти
спектакли уже валом валит вся театральная Москва). Когда один из
поклонников артиста спросил Бориса Стругацкого (Аркадия
Натановича уже не было в живых) о том, был ли Авилов прототипом
ангела из «Хромой судьбы», то Стругацкий ответил достаточно
уклончиво: «У этого нашего персонажа не было прототипа — он
взят «из головы». Но я вполне согласен: Виктор Авилов вполне мог бы
им быть. Впрочем, впервые я увидел этого замечательного актера в
фильме «Господин оформитель» — «Хромая судьба» была уже
написана. Что же касается случайной встречи…
Конечно, прогуливаясь рядом со своим домом (и с названным
театром) Аркадий Натанович мог встреть там и Авилова… Мы оба
могли его там встретить — мы часто там прогуливались в
перерывах между утренней и вечерней работой…»[20]
.
Еще один персонаж, собственно, и направляющий Сорокина на
главное дело его писательской жизни — на необходимость закончить
хранящийся в Синей папке роман, носит имя Михаил Афанасьевич.
Тут, я думаю, никаких дополнительных комментариев не нужно.
Но и содержимое Синей папки — «Гадкие лебеди» — как раз и
содержит первое и явное пересечение с творчеством Высоцкого.
Главный герой второй сюжетной линии «Хромой судьбы», писатель
Виктор Банев, возвращается в город своего детства, в город, где уже
несколько лет постоянно идет дождь. Эти странные
метеорологические события неким образом связаны с «мокрецами»
или «очкариками» — людьми, больными неизвестной генетической
болезнью, которая проявляется в виде желтых кругов вокруг глаз.
Мокрецы живут в городском лепрозории, и именно их все население
города винит во всех происходящих бедах.
Итог романа — парадоксален, как и многие концовки
у Стругацких. Мокрецы оказываются пришельцами из будущего,
которые вернулись в прошлое, чтобы предотвратить неизбежную
катастрофу. И единственные, кто понимает истинную сущность
мокрецов, которых боятся взрослые, — это дети: в итоге все дети
города уходят жить к мокрецам в лепрозорий, и мокрецы, обучая
детей, смогли предотвратить страшную катастрофу, грозящую Земле
гибелью.
И Баневу, главному герою Синей папки, рефлексирующему,
страстному, нервному, но неизменно притягательному персонажу, —
Стругацкие отдают… стихи Высоцкого. Более того — одну из его
главных песен 60-х годов: «Сыт я по горло, до подбородка…».
Естественно, строчки эти появляются в романе с разрешения самого
Владимира Семеновича. Вот как вспоминал об этом сам Борис
Стругацкий: «Банев, придуманный нами, образ собирательный. Это
Бард, каким мы его себе представляем. В этом образе и Булат
Шалвович Окуджава, и Александр Галич, и Юлий Ким, и, конечно,
Владимир Высоцкий там тоже подразумевался. Обобщенный образ
Барда, который говорил-пел, когда пытались заткнуть рты. У Юлия
Кима мы взяли строчку «прогресс, ребята, движется куда-то
понемногу». А у Высоцкого попросили разрешения использовать,
несколько исказив, его «Подводную лодку». Высоцкий был просто
наиболее популярным олицетворением Барда. Хотя самым
олицетворенным олицетворением я все же считал бы Александра
Галича… Все барды, которые выступали как граждане, все они были
прототипом Виктора Банева из «Гадких лебедей»»[21]
.
Но о пересечении образа Банева и Высоцкого, как я уже говорил,
не написал разве что ленивый. Попробуем разобраться немного в
других — удивительных, замечу! — пересечениях творчества
Стругацких и Владимира Семеновича. А их, как оказывается, куда
больше, чем может показаться на первый взгляд.
Обратимся к истории их знакомства: Высоцкий сошелся с
братьями (в первую очередь — с Аркадием Натановичем) благодаря
своей второй супруге, актрисе Людмиле Абрамовой. Более того,
старшего сына Высоцкий и Абрамова назвали Аркадием — в честь
Стругацкого, которого в своих воспоминаниях Людмила
Владимировна называет не иначе, как «крестным отцом».
О своих впечатлениях от знакомства с Высоцким-артистом
Аркадий Стругацкий так написал в письме брату:
«Был у Манина (Юрий Манин, математик, друг Стругацких
и Людмилы Абрамовой. — П. С.), записал Высоцкого. Получилось две
катушки. Привезу, послушаешь.
Был на той неделе в театре Любимова, смотрел «Галилея»
с Высоцким в главной роли. Здорово. Все здорово: и пьеса, и Любимов,
и Высоцкий. Театр, несомненно, новаторский, но без заумного дерьма,
а именно нашего плана — фантастический реализм…
Пьесу будем писать! Если бы ты посмотрел «Галилея», ты бы
тоже, наверное, загорелся. А очереди в театр — елки-палки. У кассы
составляют списки на билеты на полмесяца вперед. И Володя хорош
(Высоцкий то есть). Он бы отлично сыграл Румату
[22]».
Для нас это письмо чрезвычайно важно — то есть в 1966 году
Стругацкие и Высоцкий хорошо знакомы, более того — увлечены
новыми творческими планами, в том числе — перспективами съемок
фильма по «Трудно быть богом» (символично, что в итоге киноРуматой станет другой «таганковец» — Леонид Ярмольник), и
с Высоцким — однозначно на «ты».
Людмила Абрамова вспоминает о других обстоятельствах дружбы
с Аркадием Натановичем, к событиям, также связанным с личностью
Юрия Манина: «Аркадий позвонил…, сообщил, что он в Москве, скоро
будет, потому что надо отметить событие: общий наш друг,
математик Юра Манин получил какую-то премию или орден, или
звание, уж я не помню, но что-то очень хорошее и заслуженное. Его
самого нет в Москве, но мы должны. Да! Мы должны!.. Позвонили
Володе в театр, там «Пугачев», спектакль недлинный, приходи…,
будет А. Стругацкий. Играй погениальнее, шибко не задерживайся. Ну
подумаешь — фестивальные гости на спектакле! Ну поговоришь, они
поахают — и к нам: Стругацкий не слышал еще ни «Жирафа», ни «На
стол колоду, господа!»…
А Володя пришел поздно. Уже брезжил рассвет. Чтобы не
тревожить лифтершу, он впрыгнул в окно, не коснувшись
подоконника — в одной руке гитара, в другой — букет белых пионов.
Он пел в пресс-баре фестиваля — в Москве шел Международный
кинофестиваль «За гуманизм киноискусства, за дружбу между
народами»»[23]
.
Что касается Юрия Манина — именно в его доме Аркадий
Стругацкий впервые услышал песни Владимира Высоцкого. В
биографической книге А. Скаландиса эти обстоятельства описаны
достаточно подробно — эта книга, пожалуй, наиболее полное и точное
жизнеописание Стругацких:
«И там, на улице Вавилова, Володя пел свои песни до
умопомрачения, до упада, до зимнего рассвета. Конечно, как самый
новый был исполнен альпинистский цикл и, уж разумеется, две
«фантастические» песни. После «Тау Кита» Аркадий, по
свидетельству очевидцев, просто распластался на диване и дрыгал
ногами от восторга. Ведь особая прелесть ситуации заключалась в
том, что Высоцкий еще не читал «Улитку на склоне» (откуда?), но
одна и та же мысль — о партеногенезе (о почковании) — посетила
одновременно и его, и Стругацких.
«Насколько я знаю, — вспоминает Юрий Иванович Манин, —
ничем не была омрачена их взаимная симпатия. Оба были крепкие
мужики, знавшие себе цену, оба признавали друг в друге и уважали
этот внешний образ, совпадавший с внутренним самоощущением.
Володя приезжал после театра, перекусывал и брался за гитару.
В те годы, когда мы общались регулярно, Володя дал зарок не пить, и
во избежание соблазна бутылки на стол не ставили. Пение
затягивалось далеко за полночь; стены были тонкие, но соседи
никогда не жаловались.
Я и сейчас слышу, как Володя поет, скажем, песенку
застенчивого боксера: «Бить человека по лицу я с детства не могу…”,
а Люся, жена, смотрит на него такими глазами, каких я никогда
больше не видел у женщины, ни тогда, ни потом».
Три года подряд они вместе отмечали день рождения Высоцкого.
25 января 1967 года торжество происходило на квартире у Манина.
В 1968-м они встречались уже на Беговой, и Высоцкому были
подарены «Гадкие лебеди» в рукописи, и рукопись была подписана и
упакована в папку, и потом эту папку у Люси украли, и она даже
знает кто… А в 1969-м был их последний общий день рождения, и
подарен был «Обитаемый остров», на этот раз уже с любовью
переплетенный, с фотографией из Комарово и с подписью Бориса,
«заверенной» Юрой Маниным»[24]
.
Людмила Абрамова уточняет: «С Аркадием Стругацким я
познакомилась в 1966 году, когда Володя был в Сванетии.
Познакомились мы с ним вместе с Жорой Епифанцевым. А когда
Володя вернулся, и ему был сделан этот драгоценный подарок»[25]
.
Абрамова вспоминает и несколько других визитов
Стругацкого: «Аркаша Стругацкий приехал «специально посмотреть
на своего крестника» — нашего Аркашу, которому только что
исполнилось шесть лет. Привез подарок — огромный зеленый пулемет
из блестящего, как зеркало, полимера. Мы… содрогнулись: военных
игрушек в доме не было. Мы с Володей были пацифистами… Но мы
содрогнулись молча — А. Стругацкий был кумир семьи, мы на него
молились… Другой визит Аркадия Стругацкого я помню особенной
памятью: он принес только что оконченную повесть «Отель «У
погибшего альпиниста». Сказал, что это ерунда, и прочел вслух всю
подряд. Я сама не дурак в чтении с листа любого незнакомого текста
— я это люблю и умею — тому много свидетелей. Но как читал
Стругацкий!»[26]
.
И тут мы подходим к 1968 году, когда Стругацкий приходит на
помощь семье Высоцкого и Абрамовой в еще одной, чрезвычайно
трудной ситуации. Высоцкий лечится в легендарной «Соловьевке»,
клинике неврозов на Шаболовке, и Людмила Владимировна просит
Аркадия Натановича навестить Высоцкого. Стругацкий ненавидит
больницы, терпеть не может видеть чьи-либо физические или
нравственные страдания — но все равно мужественно идет к товарищу
в клинику, буквально физически преодолевая отвращение перед
больничной атмосферой…
Но там, в больнице, Высоцкий продолжает работать — именно в
клинике он пишет свое первое большое законченное прозаическое
произведение — повесть «Жизнь без сна» (другое название —
«Дельфины и психи»). И именно этот текст носит прямые пересечения
с творчеством Стругацких.
Судите сами: в 60-е годы темой поиска на Земле иного, отличного
от человеческого разума интересовалась вся интеллигенция — и все
мало-мальски интересовавшиеся наукой люди следили за
экспериментами этологов Билла Эванса и Джарвиса Бастиана, которые
задались целью обнаружить язык (фактически — коммуникационную
систему) у дельфинов. В итоге ученые выяснили, что дельфины
прекрасно общаются друг с другом — причем используя не только
звуки (включая ультразвук), но и язык жестов.
Естественно, упустить эту тему Стругацкие, падкие до всего, что
происходит в научном мире, не могли. В это время они работают над
«Сказкой о Тройке» — сатирическим продолжением уже ставшей
легендарной повести «Понедельник начинается в субботу». Именно
потому в сюжете возникают разумные жители моря — дельфин Айзек
и спрут Спиридон.
«Жизнь без сна» Высоцкого тоже пронизана темой наличия
разума у морских обитателей — одним из кульминационных
элементов повести становится меморандум, который «Союз всего
разумного в океане» выставляет человечеству. Приведу этот фрагмент
полностью:
«Союз всего разумного в океане предлагает человечеству в
трехдневный срок провести следующие меры:
1. Ввести сухой закон для научных работников.
2. Закрыть все психиатрические клиники и лечебницы.
3. Людей, ранее считавшихся безумными, распустить с
почестями.
4. Лечебницы сдать под школы.
В случае, если это не будет выполнено, союз предпримет
необходимое. В случае выполнения, Союз больше ничего не требует от
человечества и прекращает всякие контакты впредь до лучших
времен».
При этом, что характерно, в «Сказке о Тройке» Стругацких спрут
Спиридон выставляет Тройке следующий Меморандум — давайте
сравним этот текст с тем, что предлагают человечеству дельфины
в «Жизни без сна»:
«— Меморандум номер двенадцатый, — прочитал комендант. —
Настоящим Полномочный посол Генерального содружества
Гигантских древних головоногих свидетельствует свое искреннее
уважение Председателю Тройки по рационализации и утилизации
необъясненных явлений (сенсаций) Его превосходительству товарищу
Вунюкову Лавру Федотовичу и имеет поставить его в известность о
нижеследующем:
§ 1. Настоящий меморандум является двенадцатым в ряду
документов идентичного содержания, отправленных Полномочным
послом в адрес Его превосходительства.
§ 2. Полномочный посол до сего дня не получил ни уведомления о
вручении, ни подтверждения о получении, ни адекватного ответа
хотя бы на один из вышеупомянутых документов.
§ 3. Полномочный посол вынужден с сожалением
констатировать установление нежелательной традиции, которая
вряд ли может в дальнейшем способствовать нормальным
отношениям между Высокими договаривающимися сторонами.
Допуская в связи с вышеизложенным, что предшествовавшие
одиннадцать документов по тем или иным причинам не попали в
сферу внимания Его превосходительства, Полномочный посол
считает необходимым вновь информировать Его превосходительство
о своих намерениях, вытекающих из его, Полномочного посла,
обязанностей перед Генеральным содружеством, которое он имеет
честь представлять:
§ 1. Полномочный посол намерен встретиться с
представителями Министерства Иностранных Дел Высокой
договаривающейся стороны в целях обсуждения процедуры вручения
Министру Иностранных Дел своих верительных грамот.
§ 2. После упомянутого обсуждения Полномочный посол намерен
вручить Министру Иностранных Дел Высокой договаривающейся
стороны свои верительные грамоты.
В интересах Высоких договаривающихся сторон и допуская, что
предшествовавшие одиннадцать документов по тем или иным
причинам не попали в сферу внимания Его превосходительства,
Полномочный посол считает себя обязанным повторить свои
предложения Его превосходительству:
§ 1. Полномочный посол желал бы встретиться с Его
превосходительством для обсуждения средств и порядка доставки
его, Полномочного посла, к месту встречи с представителями
Министерства Иностранных Дел Высокой договаривающейся
стороны.
§ 2. Время встречи с Его превосходительством Полномочный
посол оставляет на усмотрение Его превосходительства.
§ 3. Что же касается места встречи, то, принимая во внимание
физические и физиологические особенности организма Полномочного
посла, было бы желательно провести встречу в нынешней резиденции
Полномочного посла.
С совершеннейшим почтением остаюсь в ожидании решения
Вашего превосходительства покорнейшим Вашим слугой,
Спиридон
Полномочный посол Генерального содружества
Гигантских древних головоногих».
Согласитесь, невероятное совпадение двух текстов! Случайное ли
— вот вопрос. На мой взгляд, случайность здесь практически
исключена — Стругацкий и Высоцкий, конечно же, могли вести
беседы об актуальных научных событиях (оба, повторюсь,
интересовались последними научными достижениями) — и это не
могло не отразиться на творчестве. И этот замечательный парафраз
двух бесспорно острых произведений как Высоцкого, так и братьев
Стругацких не может не поражать и не радовать всех поклонников их
творчества.
Такое переплетение талантов, своеобразное «перекрестное
опыление» — неизбежно подводит нас к еще одной очень важной
теме, которой так или иначе пронизано все творчество Владимира
Высоцкого.