Любопытно

[strugatskie]

Старшие братья. Дмитрий Быков об Аркадии и Борисе Стругацких

19 ноября 2012 года в Санкт-Петербурге не стало Бориса Стругацкого — младшего из двух братьев-писателей

За последние 20 лет прогнозы Стругацких сбывались многократно, опасения их подтверждались, предложенные ими выходы обсуждались, а цитировался чаще них, кажется, только Шварц с "Драконом". Пришло время обозначить их эстетические и мировоззренческие приоритеты.
Ответ на главный вопрос: почему именно Стругацкие чаще других оказываются правы - дает Дмитрий Быков.

Мысль разгонялась до сверхчеловеческих скоростей
В Киеве - одном из немногих мест на свете, где возможны еще дискуссии о русской литературе - ко мне подошли после лекции два читателя: один лет двадцати, другой лет пятидесяти.

- У вас очень часто упоминаются Стругацкие, - сказал молодой, - и можно подумать, что они главные русские мыслители двадцатого века...

- Не только русские, - сказал старший, - не только мыслители и не только двадцатого.

С этой точкой зрения я солидарен не только поколенчески.



Аркадий и Борис Стругацкие - самые главные сегодня русские писатели, потому что во время совместной работы их мысль разгонялась до сверхчеловеческих скоростей, им удалось - как бывает при движении на очень больших скоростях - увидеть будущее советского проекта, историю которого они в метафорической форме писали, и очертить круг проблем, с которыми нам придется сталкиваться сегодня. Трифонов, Аксенов, Искандер - их ровесники и друзья - по праву называются сегодня великими, и весьма возможно, что в глазах современников они скорей превосходили Стругацких (хотя отлично знали им цену).

Просто так уж сложилось в России, что фантастика тут проходила по жанру легкой, развлекательной литературы – и потому в ней удавалось сказать больше, и цензура не так ее давила. Потом, правда, опомнилась и вытеснила Стругацких из "Невы" и "Юности" в журналы типа "Байкал" и "Знание - сила". А в мире-то сразу поняли, с литературой какого класса имеют дело: среди современников Стругацкие были самыми переводимыми, издавались в Штатах и Японии.

Не любите Стругацких? Вы просто не читали их книги
Богатая и бурная жизнь Аркадия (1925-1991) и Бориса (1933-2012) Стругацких освещена подробно и многообразно. Так что биографии АБС мы тут подробно не касаемся: напомним, что Аркадий и Борис Стругацкие – сыновья политработника, комиссара, впоследствии искусствоведа Натана Стругацкого и учительницы Александры Литвинчевой.

Стругацкие были страстными читателями фантастики и быстро поняли, что могут писать лучше большинства современников. Сначала они - на пари с женами - сочинили "Страну багровых туч", имевшую огромный успех. Путь ее к читателю оказался негладок: вещь, задуманная в 1951 году Аркадием, на две трети написанная им и законченная Борисом, была дописана в 1957 году. Но издана Детгизом только два года спустя, когда уже были опубликованы повесть Стругацких "Извне" и несколько рассказов.

После этой первой книги, которую сами Стругацкие впоследствии оценивали сдержанно и даже неприязненно, называя "беспомощной и нелюбимой", они выработали собственную систему работы - писали, как Ильф и Петров, преимущественно вместе, то есть обсуждали идеи во время рабочих встреч, делали домашние заготовки, а писать старались в домах творчества, в основном в Комарово. Аркадий Натанович на встрече с читателями (он приезжал в составе авторов "Невы" в апреле 1986 года, и я на этой встрече был) на вопрос об оптимальной технологии совместной работы ответил, что за рабочий стол надо определенно садиться вместе.

Хороша или плоха была эта первая вещь - она обозначила главную особенность Стругацких: умение писать увлекательно - так, чтобы читательский глаз "прилипал к строке". Моя собственная любовь к ним началась с "Попытки к бегству" (1962), прочитанной в восьмилетнем возрасте: я впервые тогда столкнулся с текстом, который физически невозможно отложить в сторону - вот как я начал читать его в шесть вечера, так и не отрывался до полуночи, дочитывал с фонариком под одеялом. Вне зависимости от своего наивного утопизма первая вещь Стругацких навербовала им десятки подростков-сторонников, которые с тех пор ждали каждого их текста, подсели на них навеки; это удивительный их дар - сразу вербовать читателя в свои ряды, так что стараешься немедленно найти все остальное, что они написали, и проходишь их огромный путь вместе с ними.

Изобретательность, умение выдумывать таинственное и страшное, энергичный стиль,обаятельные диалоги, исключительное чувство ритма - все это в русской литературе встречается крайне редко. Стругацкие уже в первых повестях и рассказах вышли на главные свои проблемы, и когда в 1964 году появилась повесть "Трудно быть богом", репутация их в качестве ведущих мастеров жанра была уже прочна. Так что, если читатель заявляет вам, что не любит Стругацких, он их скорее всего просто не открывал.

А дальше началась головокружительная эволюция - с каждым новым текстом они вырастали на две головы... что в их случае и естественно.

Эпоха доброты
Первый цикл повестей (или романов, как все чаще называют их теперь) – так называемый "Мир Полудня", получивший свое название по повести "Полдень, XXII век". В сущности, это не повесть, а цикл рассказов, и преобладающее настроение их - радость, азарт открытия, гордость за род человеческий. К циклу "Полудня" примыкают "Стажеры", "Далекая Радуга" (вероятно, моя любимая вещь Стругацких), "Путь на Амальтею", "Хищные вещи века". Можно сказать, что и центральное произведение Стругацких - трилогия о Каммерере - связано с "Миром Полудня" общими героями и проблемами.

Стругацкие не скрывали, что сочинили мир, в котором хотелось бы жить им самим: мир, в котором работать интересней, чем жить. Оба они признавались, что исходили именно из того, что человек живет, чтобы работать, а не работает, чтобы жить, но Борис Натанович иронически замечал, что допускает и обратное. В самом деле, утопия Стругацких рассчитана на людей, у которых есть интерес к непознанному, жажда знаний (и славы), цель в жизни, грубо говоря. Их героями стали амбициозные физики и лирики начала шестидесятых, Стругацкие верили, что это поколение сумеет вытащить страну из вечного хождения по кругу, и герои их ранней прозы - Быков, Жилин, Горбовский - в самом деле необычайно обаятельны.


Именно о Горбовском поздние, зрелые Стругацкие сказали едва ли не самые искренние свои слова: "Он был как из сказки: всегда добр и поэтому всегда прав. Такая была его эпоха, что доброта всегда побеждала. "Из всех возможных решений выбирай самое доброе". Не самое обещающее, не самое рациональное, не самое прогрессивное и уж конечно не самое эффективное - самое доброе! Он никогда не произносил этих слов, и он очень ехидно прохаживался насчет тех своих биографов, которые приписывали ему эти слова, и он наверняка никогда не думал этими словами, однако вся суть его жизни – именно в этих словах. И конечно же слова эти - не рецепт, не каждому дано быть добрым, это такой же талант, как музыкальный слух или ясновидение, только еще более редкий". Эпоха добрых решений довольно быстро закончилась - "Мир Полудня" вступил в серьезный кризис. Догадывались о его неизбежности не только Стругацкие: Алексей Герман в экранизации "Трудно быть богом" допустил, что Румате просто некуда будет возвращаться из Арканара - на Земле появились свои проблемы.

Искупительная жертва
"Трудно быть богом" и "Попытка к бегству" - два самых пессимистичных произведения цикла, в которых добрые и жизнерадостные герои Стругацких, жители мира, где словно царит вечный Полдень, побеждены болезни, неравенство, война, сталкиваются с историей как она есть.

В "Трудно быть богом" впервые прозвучала мысль, которую все чаще повторяют сегодня: "После серых приходят черные". Мир, в котором торжествуют посредственности, скатывается к фашизму, и это один из фундаментальных законов истории. У Руматы, которого на самом деле зовут Антон и который послан в Арканар в качестве прогрессора с Земли (прогрессорами называют историков, пытающихся ускорить ход вещей на отсталых планетах), есть лишь два способа изменить участь арканарцев. Во-первых, он может спасти немногих, опередивших свое время: ученых, книжников, поэтов. Во-вторых - на этом варианте в своей экранизации сосредоточился Герман, - он может погибнуть на глазах у местного населения и стать основателем учения вроде христианства: без искупительной жертвы ничего не получится. Только свободное, жертвенное, ироническое и милосердное учение вроде христианского способно запустить механизмы истории - экономическая логика тут бессильна.

К идее прогресса и прогрессорства сами Стругацкие со временем охладели. В одном из немногих сохранившихся телеинтервью Аркадий Стругацкий, выступая перед ученой аудиторией, говорит: "Ситуация контакта землян с высокоразвитым инопланетным разумом привела бы не только к религиозному помешательству, но к взрыву колоссальной безответственности - детей перед родителями, старших перед младшими и так далее". В переходной и как бы бродящей повести "Малыш", которую авторы недолюбливали и которая между тем оказалась прорывной, в печальной повести "Парень из преисподней" Стругацкие констатировали принципиальную невоспитуемость человека, невозможность контакта между двумя людьми двух эпох (это не говоря уж о неантропных формах бытия). Гаг, образцовый солдат, попавший в коммунистическое завтра, делает все возможное, чтобы вернуться в свой ужасный мир, потому что в нем он дома.

Этот убогий триумф ощущают сегодня все российские Гаги, вернувшиеся в родную несвободу: им не хочется, чтобы их кто-то воспитывал, за уши тащил к свету. Они тут на месте - среди сломанных костылей, телег, вечного дождя и мокрого железа. И ничего другого им не надо.

Теория воспитания
Одно из главных достижений Стругацких и едва ли не самый спорный пункт их философии - так называемая теория воспитания, которая стала на Земле грядущих веков одной из главных дисциплин. Стругацкие исходили из того, что, во-первых, всеобщая грамотность потребовалась от людей лишь после промышленной революции XVII века. Homo sapiens - лишь промежуточная ступень эволюции, должен появиться Человек воспитанный, у которого есть не только базовые знания, но и некие поведенческие навыки, мораль на уровне инстинкта, отсутствие потребности в самоутверждении, трансформация агрессии - в экспансию, жажды лидерства и доминирования - в жажду познания и освоения нетронутых территорий. Стругацкие резонно предполагали, что для формирования Человека воспитанного потребуются непредставимые катаклизмы и перевороты такого же масштаба, как Вторая мировая война: без этого человек не сможет задуматься о том, что творит.

Во-вторых, по мысли Стругацких, воспитание ребенка не может быть делом непрофессионалов. Они полагали - и тоже вполне резонно, - что нельзя доверять здоровье знахарю, а родители по отношению к ребенку являются такими же знахарями. Воспитание детей, полагали Стругацкие, должно стать всемирной задачей, решать которую будут в интернатах лицейского типа. Прототипом такого интерната представлялся им Колмогоровский лицей в Москве, ФМШ в Новосибирске, а отчасти и пушкинский лицей, воспитавший лучших представителей российского общества в первой половине XIX века. Эта часть наследия Стругацких до сих пор вызывает самые жестокие споры, но они были убеждены, что с 5 до 15 лет как минимум школьник должен воспитываться вне дома - с правом немедленно покинуть лицей в случае сильной тоски по дому или несовместимости с ровесниками. Стругацкие со времен "Далекой Радуги" решительно осуждали родительский эгоизм, не дающий матерям расстаться со своими чадами: человеку нужна не только родительская любовь, но и самостоятельность. Наилучший пример своей педагогической утопии Стругацкие предложили в рассказе "Злоумышленники", восходящем отчасти к циклу Киплинга "Сталки и компания". Совсем молодым переводчиком Аркадий Стругацкий работал над переводом этой книги, тогда же он придумал термин "сталкер" – от английского stalk (красться, выслеживать).

Главной задачей педагогики Стругацкие считали выявление изначальных, природных склонностей детей и развитие их способностей. Именно таинственным даром - сразу видеть главную способность ребенка - наделен один из самых задушевных и отталкивающих персонажей Бориса Стругацкого, главный герой его последнего романа "Бессильные мира сего" Стэн Агре, называемый также сэнсеем. Это трезвый, почти брезгливый автопортрет самого Бориса Стругацкого в окружении участников его семинара фантастики - блестящих писателей, из которых, однако, выросло совсем не то, что он растил, потому что на пути всех наших начинаний лежит "проклятая свинья жизни". Впрочем, может быть, именно эта проклятая и благословенная свинья спасает от осуществления не только наши утопии, но и антиутопии.

"Жестокость - это всегда жестокость"
Примерно с 1966 года Стругацкие описывают в основном эволюцию советского проекта - великой умозрительной утопии, превратившейся в свою противоположность. Это и естественно: тем, кто претендует на создание прекрасных новых миров, надо досконально знать, чем однажды уже закончилось строительство прекрасного нового мира.

Гомерически смешная повесть "Понедельник начинается в субботу" рассказывает о том - не только о том, конечно, но и об этом в частности, - как советская бюрократия задушила шестидесятническую утопию. Как молодые герои тогдашних фильмов и книг "Иду на грозу" и "Девять дней одного года" вынуждены идти либо в конформисты, либо в диссиденты. НИИЧАВО - Научно-исследовательский институт чародейства и волшебства - стал прототипом Института в "Улитке на склоне" и прообразом бесчисленных советских НИИ, где изучали вот именно ниичаво, полное и беспросветное. Атмосфера в этих НИИ была иногда живая и творческая, но чаще гнилостная, и верх в таком НИИ с высокой долей вероятности брал карьерист от науки, демагог и дурак Амвросий Амбруазович Выбегалло. Имя этого персонажа весьма наглядно демонстрирует эволюцию советского проекта от идеалов французского просвещения к вульгарному почвенничеству.

СССР и был таким Амвросием Амбруазовичем, трудившимся над искусственным выведением кадавра с мгновенно удовлетворяемыми потребностями. Фраза "Кадавр жрал" немедленно ушла в народ и оптимально характеризовала последние, маразматические годы советской власти. Продолжение "Понедельника" - мрачную "Сказку о тройке" - удалось напечатать лишь в журнале "Ангара", главред которого Юрий Самсонов был уволен.

"Гадкие лебеди" стали первой книгой Стругацких, опубликовать которую в СССР не удалось вообще - ни в книге, ни в журнале, ни полностью, ни частично. В чем тут было дело - сказать трудно, вещь-то почти не крамольная, просто во многих отношениях чужая. Современный (капиталистический, конечно) город, в котором существует таинственный лепрозорий - там содержатся больные неконтагиозной генетической болезнью вроде проказы. Мокрецы, по мысли Стругацких, - гости из будущего, которые надеются изменить свое прошлое; в повести об этом ничего не сказано. Их еще называют "очкариками" из-за синих кругов под глазами, что заставляет некоторую часть читателей видеть в мокрецах интеллигенцию. Мокрецы имеют особое влияние на детей, которых учат странным, небывалым искусствам. Дождь фактически смывает городскую реальность, упраздняет ее со всеми ее ужасами, пьянством, воровством, коррупцией - и на глазах главного героя, писателя Виктора Банева, на очищенные улицы выходят те самые счастливые дети, у которых есть все - и удивительные таланты, и юмор, и взаимопонимание, нет только милосердия. И Банев, идя вместе с ними по улице, думает: все это хорошо, но не забыть бы мне вернуться. Вернуться, видимо, туда, куда в конце концов вернулся "парень из преисподней": в родной ад. Потому что, как говорит он сам этим продвинутым детям во время встречи с ними в их столь же продвинутом лицее: "Вы, наверное, этого не замечаете, но вы жестоки. Вы жестоки из самых лучших побуждений, но жестокость - это всегда жестокость. И ничего она не может принести, кроме нового горя, новых слез и новых подлостей... Ворон ворону глаз не выклюет, жестокостью жестокость не уничтожить. Ирония и жалость, ребята! Ирония и жалость!"

Пикник на обочине СССР
Но самой известной книгой Стругацких - в том числе благодаря многочисленным переводам и экранизации под названием "Сталкер" - стал "Пикник на обочине". Сами авторы многократно рассказывали, что придумали историю, наблюдая именно остатки пикника на комаровской обочине и представив весь этот пластиковый мусор глазами муравья. Но тут есть известное лукавство - "Пикник" вырос из старого рассказа "Забытый эксперимент", где действие уже происходило в "зоне". А "зоной" этой, полной мутантов, было пространство забытого эксперимента над природой времени. Именно таким экспериментом был советский проект, и не увидеть этого в "зоне", описанной Стругацкими, довольно трудно.

Вот как характеризует ее сталкер Рэдрик Шухарт, он же Рыжий: "Всё правильно. Городишко наш дыра. Всегда дырой был и сейчас дыра. Только сейчас, говорю, это дыра в будущее. Через эту дыру мы такое в ваш паршивый мир накачаем, что всё переменится. Жизнь будет другая, правильная, у каждого будет всё, что надо. Вот вам и дыра. Через эту дыру знания идут. А когда знание будет, мы и богатыми всех сделаем, и к звездам полетим, и куда хочешь доберемся. Вот такая у нас здесь дыра..."

Да, Советский Союз был дыра и даже зона. Но он был зоной посещения - его посетил Бог: так в России говорят о пожаре или эпидемии. Бог не заботится о комфорте принимающей стороны. Но он пришел сюда, и зоркие люди вроде Блока его тут увидели. Да, СССР был зоной, но в эту зону мы до сих пор таскаемся за хабаром. И мутанты вроде Стругацких могли появиться только в ней.

Они дали лучшее описание СССР, какое могла предложить литература, не только советская, а мировая; и советская цензура, почувствовав этот сквознячок, еще как-то пропустила журнальную публикацию повести в "Авроре", но книжную задержала на долгих 8 лет, и то после 200 поправок.

Волны гасят ветер
Центральным текстом Стругацких, который до сей поры порождает множество взаимоисключающих интерпретаций, стала трилогия - "Обитаемый остров" (1969), "Жук в муравейнике" (1979) и "Волны гасят ветер" (1984).

Тут тоже сошлись главные их темы - прогрессорство, воспитание, борьба с всесильным и непобедимым тираном, - и именно здесь впервые прозвучал их главный вывод, к которому сегодня мы подошли вплотную. Сформулирован он в "Меморандуме Бромберга" – вступительной части "Волн":

"Первое: вступление человечества на путь эволюции второго порядка означает практически превращение хомо сапиенса в Странника.

Второе: скорее всего далеко не каждый хомо сапиенс пригоден для такого превращения.

Резюме:

- человечество будет разделено на две неравные части;

- человечество будет разделено на две неравные части по неизвестному нам параметру;

- человечество будет разделено на две неравные части по неизвестному нам параметру, причем меньшая часть форсированно и навсегда обгонит большую;

- человечество будет разделено на две неравные части по неизвестному нам параметру, меньшая часть его форсированно и навсегда обгонит большую, и свершится это волею и искусством сверхцивилизации, решительно человечеству чуждой".

Насчет сверхцивилизации, как любил говорить сам Борис Натанович, дело темное – неизвестно же, делом чьих рук были таинственные эмбрионы в "Жуке" (кто знает, тот знает, а кто не читал, тому не объяснишь).

Но несомненно, что сегодня мы действительно стали свидетелями и участниками разделения человечества на два биологических вида, и именно этим разделением, которое предсказал еще Уэллс в "Машине времени", объясняются все сегодняшние конфликты. И раскол Америки на трампистов и антитрампистов, и конфликт на востоке Украины - его следствия. Те, кого Стругацкие назвали люденами, то есть продуктами эволюции второго порядка, уже здесь.

Собственно, они здесь давно. Они появились в конце XIX века после бурного научного и культурного рывка. Их появление зафиксировал Ницше, обнаруживший у них признаки новой морали. Именно желанием бросить в топку этих людей, грозивших непоправимо и радикально изменить мир, была продиктована беспричинная вроде бы Первая мировая война. Первое поколение модерна она превратила в "потерянное". Но люди этого типа выросли снова - и понадобилась Вторая мировая война, чтобы затормозить прогресс еще основательнее. Тем не менее уцелевшие их представители успели создать термоядерное оружие, сделавшее новую мировую войну окончательно невозможной, - не зря академик Сахаров считал себя миротворцем. И новое поколение этих люденов уничтожить уже не удастся - они поднимаются по всему миру. Правда, как и предсказали Стругацкие, они существуют в немногочисленных ячейках - вроде описанного АБС "Института чудаков" под руководством Логовенко. Логовенко явно восходит к Божественному Логосу, но выживает только в логове.

Как стать люденом?
Разделение человечества - без всякого инопланетного вмешательства, строго эволюционным путем - на две эволюционные ветки, по-видимому, входит в Божественный план, и взаимного истребления этих эволюционных веток не будет, поскольку, как и предсказали Стругацкие, людены научатся быть невидимыми для людей. Иначе они вызывали бы у них иррациональный ужас и бешеное раздражение, которое испытывают обитатели поселка Малая Пеша при виде непонятных существ, похожих на кули. Правда, кто-то запомнил этих существ пушистыми, добрыми и пахнущими земляникой. А кто-то - умоляющими о помощи. Примерно так воспринимают многие сегодняшних своих противников: то омерзительными, то прекрасными, то несчастными. И соединить это в рамках, так сказать, одной ценностной парадигмы уже невозможно.

Человечество разделилось, и, слава Богу, одна его часть научилась быть невидимой для другой - так что войны останутся локальными. Все устроилось наилучшим образом: какая-то часть - то есть людены - попадет в "солнечную комнату", в которой оказался в конце концов Тойво Глумов. Они научатся связываться с нами, но систематически с нами контактировать не будут. А остальные будут и дальше смотреть телевизор и жить в том мире, который для них контрастен. Просто у нас будет не один мир, а два: один будет быстро эволюционировать, а другой - медленно деградировать.

Жаль только, как и предсказали Стругацкие, что в мире люденов туговато будет с иронией и милосердием. Но что поделать - мир, условно говоря, Донбасса сделал все, чтобы в мире Киева относились к нему без иронии и милосердия (я только что вернулся с Украины и прибегаю к этой метафоре, но вы можете подобрать любую другую). Отсюда и беспрерывные споры о том, что делать с Донбассом: попытаться интегрировать или отгородиться стеной. Мир Донбасса не хочет, чтобы его интегрировали. Что будет делать Киев - пока непонятно. Может быть, получится так, что он просто исчезнет с радаров прежнего мира: ведь нынешняя Россия, прямо скажем, совершенно не видит Украину. Она видит на ее месте ужасный фантом, а реальная страна попросту не помещается, как сказали бы те же Стругацкие, в темпе ее восприятия.

Нам предложена самая интересная коллизия в истории человечества: разделение его на две части, неравные по количеству и возможностям. И очень хорошо, если это разделение, детально предсказанное Стругацкими, не затронет лично вашу семью. Но что, если ваши дети исчезнут из поля вашего зрения и в свою очередь не захотят видеть вас? И где критерий, по которому произойдет это разделение? Стругацкие выдумали зубец "Т" в ментаграмме, но что разделит нас сегодня? Уж явно не понятие о добре и зле.

Это разделение - главное событие и главная проблема ХХ века. Трудность в том, что второй планеты нет и сбежать некуда. Придется уживаться на этой, а вот какой ценой - об этом рассказывает фильм Константина Лопушанского "Гадкие лебеди", экранизация повести Стругацких с точностью до наоборот.

Не дай себя одурачить
Аркадий и Борис Стругацкие были гениальными писателями, которым - едва ли не единственным из всего ХХ века - удалось воспитать плеяду учеников.

Учениками Стругацких были не только все лучшие русские фантасты, но и миллионы преданных читателей, которых хоть и удалось частично оболванить во времена "русской весны" (они же в значительной степени ее и придумали), но не удалось одурачить навеки. Постепенно мозги у них становятся на место, и они понимают, что столкнулись лишь с еще одной попыткой Гомеостатического Мироздания ("За миллиард лет до конца света") сохранить положение вещей как оно есть.

А не получится. Гомеостазис всегда проигрывает, потому что человек развивается - хоть и медленно, и непредсказуемо, и с неизбежными отступлениями лет на 20-30 после каждого рывка на 50-100.

В этом развитии братья Стругацкие - главные наши спутники, и это они не дадут нам сойти с ума от радости после нашей неизбежной победы. Есть Корнелий Яшмаа - и есть Гаг, и самое правильное - оставить Гага дома, не воспитывать Малыша, не ломать жизнь Абалкину. Прошлое и будущее беспощадны друг к другу. Жаль, что в настоящем они пересекаются. Хорошо бы их как-то развести.

Превратиться из тех, кто смотрит телевизор, в тех, кому он не нужен, очень трудно, почти невозможно. Для этого превращения нужно читать Стругацких. Лично я другого пути не знаю.

* * *

Материал вышел в издании "Собеседник+" №11-2019 под заголовком "Старшие братья".

Отсюда: sobesednik.ru/kultura-i-tv/20191118-starshie-br...