не смог удержаться )

[strugatskie]

-- Вы -- Люцифер, -- проговорил старик с благоговейным
ужасом. -- Гордый дух! Неужели вы не смирились?
Андрей аккуратно перевернул платок холодной стороной и
подозрительно посмотрел на старичка.
-- Люцифер?.. Так. А кто вы, собственно, такой?
-- Я -- тля, -- кратко ответствовал старик.
-- Гм... -- спорить было трудно.
-- Я -- никто, -- уточнил старик. -- Я был никто там, и
здесь я тоже никто. -- Он помолчал. -- Вы вселили в меня
надежду, -- объявил он вдруг. -- Да, да, да! Вы не
представляете себе, как странно, как странно... как радостно
было слушать вас! Действительно, раз свобода воли нам
оставлена, то почему должно быть обязательно смирение,
терпеливые муки?.. Нет, эту встречу я считаю самым значительным
эпизодом во все время моего пребывания здесь...
Андрей с неприязненной внимательностью оглядывал его.
Издевается, старый хрен... Нет, не похоже... Сторож синагоги?..
Синагога!
-- Прошу прощенья, -- вкрадчиво осведомился он. -- Вы
давно здесь сидите? Я имею в виду -- на этой скамеечке?
-- Нет, не очень. Сначала я сидел на табуретке вон в той
подворотне, там есть табуретка... А когда дом удалился, я
перешел на скамеечку.
-- Ага, -- сказал Андрей. -- Значит, вы видели дом?
-- Конечно! -- с достоинством ответил старик. -- Его
трудно не видеть. Я сидел, слушал музыку и плакал.
-- Плакал... -- повторил Андрей, мучительно пытаясь
сообразить, что к чему. -- Скажите, вы еврей?
Старик вздрогнул.
-- Господи, нет! Что за вопрос? Я католик, верный и --
увы! -- недостойный сын римско-католической церкви...
Разумеется, я ничего не имею против иудаизма, но... А почему вы
об этом спросили?
-- Так, -- сказал Андрей уклончиво. -- К синагоге, значит,
вы не имеете никакого отношения?
-- Пожалуй, нет, -- сказал старик. -- Если не считать
того, что я часто сижу в этом скверике, и иногда сюда приходит
сторож... -- Он стесненно захихикал. -- Мы с ним ведем
религиозные диспуты...
-- А Красное Здание? -- спросил Андрей, закрывая глаза от
боли в черепе.
-- Дом? Ну, когда приходит дом, мы, естественно, здесь
сидеть не можем. Тогда нам приходится подождать, пока он уйдет.
-- Значит, вы видите его не в первый раз?
-- Разумеется, нет. Редкую ночь он не приходит... Правда,
сегодня он был здесь дольше, чем обычно...
-- Погодите, -- сказал Андрей. -- А вы знаете, что это за
дом?
-- Его трудно не узнать, -- тихо сказал старик. -- Раньше,
в той жизни, я не раз видел его изображения и описания. Он
подробно описан в откровениях святого Антония. Правда, этот
текст не канонизирован, но сейчас... Нам, католикам... Словом,
я читал это. "И еще являлся мне дом, живой и движущийся, и
совершал непристойные движения, а внутри через окна я видел в
нем людей, которые ходили по комнатам его, спали и принимали
пищу..." Я не ручаюсь за точность цитирования, но это очень
близко к тексту... И, разумеется, Иероним Босх... Я бы назвал
его святым Иеронимом Босхом, я многим обязан ему, он подготовил
меня к этому... -- Он широко повел рукой вокруг себя. -- Его
замечательные картины... Господь, несомненно, допустил его
сюда. Как и Данте... Между прочим, существует рукопись, которую
приписывают Данте, в ней тоже упоминается этот дом. Как это
там... -- Старик закрыл глаза и поднял растопыренную пятерню ко
лбу. -- Э-э-э... "И спутник мой, простерши руку, сухую и
костлявую..." М-м-м... Нет... "Кровавых тел нагих сплетенье в
покоях сумрачных..." М-м-м...
-- Погодите, -- сказал Андрей, облизывая сухие губы. --
Что вы мне несете? При чем здесь святой Антоний и Данте? Вы к
чему, собственно, клоните?
Старик удивился.
-- Я ни к чему не клоню, -- сказал он. -- Вы ведь спросили
меня про дом, и я... Я, конечно, должен благодарить Бога за то,
что он в предвечной мудрости и бесконечной доброте своей еще в
прежнем существовании моем просветил меня и дал мне
подготовиться. Я очень и очень многое узнаю здесь, и у меня
сжимается сердце, когда я думаю о других, кто прибыл сюда и не
понимает, не в силах понять, где они оказались. Мучительное
непонимание сущего и, вдобавок, мучительные воспоминания о
грехах своих. Возможно, это тоже великая мудрость Творца:
вечное сознание грехов своих без осознания возмездия за них...
Вот, например, вы, молодой человек, -- за что он низвергнул вас
в эту пучину?
-- Не понимаю, о чем вы говорите, -- пробормотал Андрей.
"Религиозных фанатиков нам здесь еще только и не хватало", --
подумал он.
-- Да вы не стесняйтесь, -- сказал старик ободряюще. --
Здесь скрывать это не имеет смысла, ибо суд уже состоялся... Я,
например, грешен перед народом своим -- я был предателем,
доносчиком, я видел, как мучили и убивали людей, которых я
выдавал слугам сатаны. Меня повесили в тысяча девятьсот сорок
четвертом. -- Старик помолчал. -- А вы когда умерли?
-- Я не умирал... -- произнес Андрей, холодея.
Старик покивал с улыбкой.
-- Да, многие так думают, -- сказал он. -- Но это
неправда. История знает случаи, когда людей брали живыми на
небо, но никто никогда не слыхал, чтобы их -- в наказание! --
живыми ссылали в преисподнюю.
Андрей слушал, обалдело воззрившись на него.