Встреча А. Н. Стругацкого с читателями (ЦДРИ, 2.12.1982 г.). Часть 1

[silent-gluk]

Встреча А. Н. Стругацкого с читателями (ЦДРИ, 2.12.1982 г.)
стенограмма

Ведущий. ...естественно, как это всегда бывает на всяких подобных встречах, мы ждём от зала записки. И разговор [в] дальнейшей нашей встречи будет построен в основном на ваших вопросах. Потому что рубрика этого вечера - «Интервью берёт зритель». Так будет построен наш вечер до конца. Кинофрагментов в нашем вечере не будет. Мы вас предупреждаем. Почему? Потому что мы не хотели перегружать наш вечер. Мы считаем, что все будут довольны именно общением с писателем. Не так часто это приходится на долю каждого. Всё. Пожалуйста, Аркадий Натанович.
АНС. Товарищи, я буду сидеть, с вашего разрешения. Начнём мы наш разговор, я думаю, с вопроса, который неизбежно зададут - это показывает опыт. Тем более что как раз, поскольку мы собрались в стенах ЦДРИ, этот вопрос и ближе по тематике этого дома. Я расскажу вам о том, как снимался фильм «Сталкер». Что было задумано, как это выполнялось и чем закончилось.

Фильм «Сталкер». Кто читал повесть «Пикник на обочине», тот знает, так сказать, его генезис. Однажды лет пять назад Андрей Арсеньевич Тарковский предложил мне встретиться и объявил, что он хочет быть художественным руководителем фильма по повести «Пикник на обочине», который он хочет предложить одному из своих учеников. Ну, разговаривали мы много, я конечно был польщён, Борис Натаныч тоже был польщён, Тарковский - это Тарковский, сами понимаете. Мы дали принципиальное согласие и принялись за работу. Довольно скоро выяснилось, что «Мосфильм» даёт под эту ленту одну серию только. Не менее скоро выяснилось, что, собственно говоря, Андрея Арсеньевича Тарковского интересует, по сути дела, только четвёртая глава - поход за Золотым Шаром в Зону, за мифической вещью, возле которой выполняются любые желания человеческие. Ну-с, мы уже имели какой-то опыт в кинематографии и отлично понимали, что уложить «Пикник на обочине» с его четырьмя, по сути дела, сюжетами в один фильм всё равно невозможно. Мы согласились - тем более одна серия. Приступили к работе над сценарием. Андрей Арсеньевич очень увлёкся этой работой и в конце концов сказал, что он, значит, своего молодого режиссёра увольняет, а будет делать фильм сам. Результаты не замедлили сказаться. Мы написали быстренько заявку и - невиданное в нашей практике дело - уже через неделю подписали договор с соответствующим, так сказать... соответствующей выплатой аванса, в котором мы, как всегда, нуждались. И вот началась работа. Прежде всего встал вопрос. Значит, идут люди в Зону, в которую запрещено входить под угрозой репрессий вплоть до расстрела, с одной стороны, и которая представляет смертельную опасность для вошедшего в неё, с другой. Цель, несомненно, оправданна, кто бы ни были эти люди. Они идут для того, чтобы выполнить заветное желание, своё заветное желание. Во главе их, то есть их ведёт некий космический браконьер, который уже наладился входить в Зону, выходил из неё целым и более-менее невредимым, хотя погубил свою дочь. Холодный, расчётливый человек, у которого очень неблагополучно дома и который, собственно говоря, на этот раз идёт к этому самому Золотому Шару, около которого он раньше не был никогда, для того чтобы выполнить своё заветное желание - излечить свою несчастную дочь, изувеченную теми генетическими непотребствами, которые сотворила в нём до её зачатия Зона, таинственное влияние Зоны. Но дело в том, что, как он хорошо знает, почему он раньше там не смог побывать, у этого Золотого Шара, потому что по дороге к этому Золотому Шару есть две ловушки, на каждую ловушку нужно истратить по одному человеку. То есть кто-то должен пройти впереди него, погибнуть, тогда пройдёт он с оставшимся, и оставшемуся он должен подсунуть ещё одну ловушку, он там погибнет, и тогда уже наш сталкер оказывается у своей цели. Встал вопрос: кто эти двое должны быть? Тарковского чрезвычайно заинтересовала эта ситуация, как я понял. Такое холодное отчаяние человека, которому уже в его эгоизме, воспитанном его прошлой жизнью, совершенно безразличны людские судьбы. Первоначальный вариант, как он давался у нас в повести, что он берёт с собой специально как миноискатель мальчика-идеалиста, он здесь отпадал: Тарковскому это было неинтересно. Поэтому после нескольких проб пришли к представлению о том, что, собственно говоря, сталкер должен вести в Зону типичных представителей современных... так сказать, современной интеллигенции: учёного и представителя художественной интеллигенции, в данном случае писателя. Сама задача, сверхзадача этого фильма была, конечно, не приключенческая, хотя фильм должен был изобиловать приключениями, состояла в том, чтобы показать, как люди, которые идут для того, чтобы выполнить какие-то заветные желания свои, как в ходе приближения, в ходе борьбы за каждый шаг, в ходе вот этого самого прорыва к цели, эти желания утрачивают, как метаморфизируются их желания. Они приходят к этой цели, вернее к тому месту своей гибели, не такими, какими они вышли на старт. Ну, я уже сказал, что по форме фильм должен был быть фантастико-приключенческим. Мы изощрялись с Тарковским и с Борисом Натановичем в придумывании чудовищных чудес этой самой Зоны. Мы придумали там и временн`ое замкнутое кольцо и взяли эти гравитационные ловушки, и самовозгорающиеся участки местности, через которые им нужно пройти, и невероятное грязевое болото. Примерно пятый или шестой вариант сценария был, наконец, Тарковским принят, хотя я видел, что он не очень-то, как-то охладел к этому делу. Но он всё-таки принял этот сценарий и заставил принять и администрацию «Мосфильма». Затем начались поиски местности. Сначала Тарковский, мечась по стране, сначала, значит, угодил под Ташкент, под Ташкентом он нашёл совершенно чудесный участок, более безобразного места я никогда не видел, я даже не знал, что на земном шаре существуют такие, но там было очень много интересных деталей, там, по-моему, что-то связанное с временами не столь отдалёнными было, там какая-то ржавая узкоколейка была, какие-то обрушившиеся, полуобрушенные здания, созданные из паршивого цемента и бетона, который крошился в руках, там были мотки колючей проволоки какой-то ржавой и так далее. Только было Андрей Арсеньевич приладился везти туда свою группу, как ударило последнее Ташкентское землетрясение. Конечно, землетрясение не могло особенно испортить место, которое он выбрал. (смех в зале) Украсить тоже не могло, но нам чем хуже, тем лучше было, конечно. Но сами понимаете - то есть это я-то... вы-то, может, уже сейчас понимаете, а я тогда не понимал, насколько съёмочная группа зависит от города, от близлежащих населённых пунктов. То есть всё снабжение, машины, автомобили обыкновенные, всё, об всём этом нужно договариваться либо с местными властями, либо, как в случае с Ташкентом, с местным Союзом кинематографистов, с киностудией местной. В общем, в условиях, когда все там, все ташкентцы от мала до велика были заняты этой своей страшной бедой, конечно, не могло идти и речи, было бы и бестактно, и глупо, и я бы сказал даже преступно лезть ещё со своими делами туда. Но Тарковский снова метнулся на поиски и удивительно быстро, кажется, ему кто-то подсказал, нашёл очень хорошее место под Таллином. Это была электростанция, гидроэлектростанция, взорванная нами ещё при отступлении в 41-м году, с великолепной недалеко от неё плотиной, в которой всё было взорвано, конечно, и вода там просто лилась таким водопадом, да если бы просто вода, товарищи, это была вода, это были отходы мыльного завода, который находился рядом. Вонь была совершенно фантастическая! Пена текла временами высотой в пять-шесть метров, так что надо было задирать голову, чтобы увидеть, что там. И Андрей Арсеньевич придумал новый эпизод, вставил в этот самый, в сценарий, намереваясь притащить сюда ветродуй, и этот ветродуй будет гнать эту белую пену. «И как это будет красиво, Аркадий, ты увидишь!» (смех в зале) Но здесь, конечно, были некоторые, прямо скажем, накладки. Всё это было очень хорошо нам с Андреем Арсеньевичем и даже оператору, но по замыслу Тарковского, значит, эти самые наши герои, сталкер и его двое спутников, то есть Кайдановский и этот, покойный ныне, к сожалению, Солоницын, и Гринько, им предлагалось, так сказать, в том, как они есть, тащиться через эту мыльную воду на тот берег и даже проникать в тоннель, из которого вытекает эта вода, вот по сих пор оно было всё. Но, как я заметил, артисты, увлечённые артисты - это люди совершенно безропотные. Хоть бы кто-нибудь сказал что-нибудь, они говорили только Андрею жалобно что-то: всё-таки нам противогазы выдай. Пока, значит, ты целишься объективом, мы будем в противогазах, как съёмки, мы их сразу снимем. Сняли, начали снимать. Я никогда раньше не был на киносъёмках. Те, кто не был, мне завидуют. Прошу сразу поверить: не завидуйте. Более ужасной, выматывающей душу работы, а для нервного человека, каким я всегда был, более выматывающего душу зрелища, я не знаю, не видел никогда. Я там был только один раз и больше не поехал. Значит, снималась сцена, как Кайдановский-сталкер раздумывает над некими мировыми проблемами. При этом он сидит в яме. Рядом лежит Федя, Федей назывался скелет из анатомического музея, который, значит, был там разложен. И Кайдановский выдёргивает в ходе своих раздумий травинку из бруствера этой ямы и, значит, задумчиво её закусывает. Ну, там были непонятные операции какие-то с блестящими такими щитами, которые должны давать отсвет на Кайдановского, вспыхивали-гасли прожектора. Уже, значит, подвели эти рельсы, на которых катают съёмочную машину. Уже всё отлажено было, всё, значит, сделано - первые прикидочные пробы. И, наконец, Андрей говорит: начинаем съёмки, прибежала девочка, стукнула деревяшкой, Кайдановский протягивает руку, на бруствере ни одной травинки не осталось. Тут все забегали, начали рвать охапками траву и тащить, значит, к Кайдановскому. Вот тут я не выдержал, сел в машину и укатил домой. Ну, вот так вот проходили дни. Кстати говоря, небесполезно для меня. И небесполезно для Андрея Арсеньевича, потому что он непрерывно требовал вносить какие-то в сценарий поправки, строить новые диалоги, которые шли, он непрерывно работал, вот нельзя сказать, что он сделал... получил сценарий, а затем, значит, его миссия на этом окончилась, в смысле, так сказать, сценарная. И теперь он будет всё снимать так, как он... вот точно по сценарию. Ничего подобного! Ему всё время... это была непрерывная мозговая работа. Он непрерывно мне давал указания и, значит, давал задания исправить такой-то диалог, пусть у тебя они придут вот к такому-то положению, создай сцену, в которой они разговаривали бы о том-то, о том-то. Работа шла. И вот уже было создано, отснято две трети плёнки. Здесь я выяснил ещё одну странную особенность в нашем кино. Оказывается, вот отснял ты эти две трети плёнки, ты не можешь посмотреть ни одного кадра из того, что отснял. Потому что проявочной машины нигде нет кроме как на «Мосфильме». А там очередь. Так вот некоторым, кому удаётся, они, значит, ещё первые, так сказать, метры могут проявить и посмотреть, что у них получается, и заодно посмотреть, что это за плёнка. Некоторые так весь фильм отсняли, и только после этого проявляют и смотрят, что это такое. У нас, значит, две трети, две трети плёнки, две трети сумм, отпущенных на этот фильм. И наконец приходит телеграмма из Мосфильма из лаборатории проявки. Тарковский забирает эти самые гремучие жестяные банки и едет туда. Проходит три дня, телефонный звонок, Тарковский упавшим голосом говорит: «Всё зарезали, загубили». Выяснилось, что в результате какой-то технологической ошибки заложили там - закладывается сразу несколько фильмов - там половину «Сибириады» заложили, заложили всю плёнку, только что готовую у Лотяну, не помню, как называется, и наши две трети. И всё это в результате какой-то ошибки, не то дозировки химикалий, не то порчи автоматики, в общем, всё оказалось загубленным. Во всяком случае, наш «Сталкер» пострадал больше всего. Да, кстати, он назывался тогда ещё не «Сталкер», он назывался ещё «Машина желаний», этот фильм. Ну-с, что делать? Я говорю Андрею Арсениевичу: вот, напрасно ты со мной связался, где Стругацкий, там неудача, обязательно. Он ходит мрачный как туча, кусает ногти, и вдруг однажды утром - уже неделя прошла после этой катастрофы для всех нас - он является ко мне относительно спокойным и говорит: есть выход. Да, то, что загубили, это загубили наш фильм, загубили как следует, навсегда, и денег на него уже больше не положено было. Ни денег, ни премии. Лотяну потом как-то удалось получить. И Андрону Михалкову тоже удалось получить. А у нас - нет. Ничего не получалось. И тогда он придумал такую штуку. Написал ходатайство. Всё-таки две трети плёнки куда-то списывать-то надо, это начальство тоже понимает, и суммы. Написал ходатайство о том, что фильм будет двухсерийным. Таким образом, с вот этим количеством плёнки на один полный фильм и с третью две серии он снять брался. То же самое с денежными средствами. Я говорю: нужно ещё писать. Ну, говорит, это мы можем растянуть старый вариант на две серии, но, говорит, я не вижу в этом смысла. Скажите, говорит, товарищ Стругацкий, а вам не надоело писать «Пикник на обочине» в восьмой раз? Говорю: конечно, надоело. Если бы не ты, говорю, мы бы не стали. Так вот, говорит он, поезжай в Ленинград, и у тебя двенадцать дней на написание двухсерийного сценария. Чтобы ничего похожего на ваш «Пикник на обочине» не было. Я говорю: а что делать? Вот, самое главное, берите, говорит, возьмите за основу такую мою идею: должен быть совершенно другой сталкер, совершенно другой проводник. Какой другой? А я, говорит, не знаю. Это ты сценарист, ты иди и решай там с братом. И вот я приехал в Ленинград. Ну, все поносные слова, которые сказал мне Борис после того, как я ему передал пожелания Тарковского: «не знает, каким [он] должен стать», я здесь повторять не буду, в целях, так сказать, соблюдения приличий. А самое главное - то, что он же, Борис Натанович, и наткнулся на настоящий образ сталкера, сталкер-проповедник. И фильм сразу, сценарий сразу обрёл очень интересную, очень интересную особенность. Теперь не какой-то бандюга ведёт на убой учёного и литератора, а теперь получалось, что проповедник, создатель новой эры, новый апостол, создатель новой религии, который всю жизнь свою посвятил тому, чтобы делать людей счастливыми, водит их на исполнение желаний, для исполнения желаний. И два человека, один из которых хочет взорвать это самое место по понятным причинам, а другой идёт вовсе не оттого, что у него есть какие-то желания, а потому что просто надоело то существование модного литератора, которое он влачит. Вот на этой основе мы и создали сценарий. Я горжусь тем, что привёз этот сценарий, первый вариант этого второго, вернее первый подвариант второго варианта. Андрей Арсениевич сказал мне: вот, наконец, впервые в жизни я имею тот сценарий, который мне нужен. Но это не значит, что нам не пришлось ещё немножечко поработать. Мы там задействовали некоторые ситуации и некоторые диалоги и монологи из других своих произведений для усиления этого дела. Тем временем Тарковскому удалось поладить с начальством. Таким образом фильм был снят, практически вовремя он был снят, несмотря на вот эту самую катастрофу на «Мосфильме». И мне кажется, что Андрей Арсениевич внутри был очень доволен, что первая плёнка погибла. Мы-то во всяком случае довольны. Вот такая вот история. Ну, потом ещё были небольшие, так сказать, приключения в связи с демонстрацией фильма этого. Дело в том, что наши прокатчики отпечатали по своему решению, по сути дела произволу, отпечатали всего 190 экземпляров этого фильма. Так, нормально, по-моему, 5 или 6 тысяч нормальный фильм, когда идёт по всему Советскому союзу. Но это уже, так сказать, совсем другая история. Иногда приходится слышать, что как же вы, Стругацкие, позволили Тарковскому так изувечить вашу повесть. Так вот, никакого увечения там нет, если бы не название «Сталкер» и если бы не упоминание в титрах, что фильм поставлен по мотивам «Пикника на обочине», если бы не слово «Зона», можно было бы, конечно, совершенно... все бы приняли этот фильм так, как нужно, без предубеждения, не связывая его никаким образом с фантастической повестью «Пикник на обочине». Вы могли заметить, что в этом фильме нет ни одного фантастического элемента, ни одной фантастической сцены, ни одной фантастической сцены. И там даже неизвестно, действительно ли эта штука выполняет желания. Это получился не фантастический фильм, а фильм-притча. Ну, под притчей я понимаю анекдот, действующие лица которого и сам сюжет выражают некоторые наиболее общие, наиболее характерные для данной эпохи тенденции личности и наиболее характерные, так сказать, правда, аллегоризированные сюжетные положения, которые в данную эпоху для человечества... привычны, что ли. Не удивляют, в общем, никого. Вот так проповедник новой веры, апостол новой веры, наивный человечек, повёл прожжённого, целиком развращённого литератора, представителя художественной интеллигенции, которую Тарковский не очень-то жалует, и представителя научной интеллигенции, учёного, который считает, что нельзя сейчас ни одному человеку разрешать выполнять свои желания. Потому что желания могут быть ужасны. Вот, товарищи, об этом вкратце.
Ну а теперь, я думаю, мы можем приступить к разговору по тем вещам, которые вас уже интересуют конкретно. Здесь вот есть, мне рассортировали уже полученные, уже полученные записки.
Ведущий. Начнём с простых.
АНС. Начнём, как предлагает Владимир Владимирович, самые простые.
«В каком возрасте вы начали писать фантастические романы?» Ну, не будем, так сказать, останавливаться на жанрах, романа мы ни одного фантастического не написали. Будем читать вопрос «В каком возрасте вы начали писать фантастические произведения». Но мне бы хотелось ещё сделать одно обобщение, не только жанровое. Слово «писать». Давайте лучше скажем: «начали создавать». Это будет более уместно при ответе на этот вопрос. Дело в том, что создавать научную фантастику мы начали, когда мне было 12 лет, а моему брату 4 года. Но вы сами помните, наверно, я думаю, это незабываемо, как школьник относится к домашнему заданию, когда нужно что-нибудь писать. Или, там, сочинение. Это мука мученическая. Я не был исключением из всех школьников, я терпеть не мог писать, но зато я умел и любил немножко рисовать. И вот мы с братом делали то, что сейчас называется комиксами, то есть рассказами в картинках. Что было материалом для фантастики? Фантастику мы любили... я любил с детства. Потом, конечно, младший брат всегда находится под влиянием старшего. Старший, он тоже полюбил фантастику очень. Тогда я познакомился с Жюль Верном, я стал читать Беляева в старых, так сказать, комплектах «Вокруг света», «Борьба миров», «Человек-невидимка», «Первые люди на Луне». Всё это спекалось в моей несчастной голове в удивительные приключения, где хотел бы видеть героем себя. И вот появились бесчисленные... Я, так сказать, подобно многим школьникам, очень часто портил страницы тетрадей во время работы, а для того, чтобы это выглядело нормально, выдирал, освобождалась одна страничка. Вот эти вот странички, поскольку у нас с тетрадями, с бумагой было очень плохо в эти времена - середина 30-х годов, - на этих страничках я и делал такие вот вещи, делал такие вот рассказы, повести, романы. К сожалению, б`ольшая часть этих вещей погибла в блокадном Ленинграде. Но кое-что сохранилось, и мне иногда очень интересно смотреть на них, разглядывать их. Потом была война, сами понимаете, здесь было уже не до фантастики. Но когда всё пришло в относительную норму, интерес к фантастике и у меня, и у Бориса возник снова. И вот тогда-то мы уже начали пытаться писать. Конечно, ни о каких, так сказать, публикациях не могло быть и речи. Нам тогда и в голову не приходило, что чтобы издаваться, нужно в первую голову что-нибудь написать. Для нас [это] были совершенно разные разделы: писать может каждый дурак, а вот издаваться могут только гении. Первый прорыв в этой области возник в конце... середине, вернее, 53 года. Я тогда служил в армии, служил в штабе маршала Малиновского на Дальнем Востоке, в Хабаровске, и по служебному, так сказать, по служебным своим обязанностям следил за иностранной прессой: японской, прессой США, Австралии, стран Тихого океана. А как раз незадолго до этого, может, кто-нибудь из вас помнит, скорее всего, конечно, вы все об этом забыли, в марте 1953 года американцы взорвали первый свой вариант водородной бомбы на атолле Бикини. В результате взрыва прах атолла, весь набитый радиоактивной пылью, от материала, из которого было создано это устройство, поднялся в стратосферу, потом стал расползаться на огромной площади и густыми клубами повалился обратно в океан. Недалеко от этого места, то есть за пределами зоны, конечно, опасной, но всё равно там недалеко, чем всё и объясняется, ходила тогда японская рыболовная шхуна, называлась она «Фукурю-Мару Дайго», то есть «Счастливый дракон № 5». И вот несчастные невежественные моряки однажды увидели эти ужасающие взрывы, полыхание за горизонтом, а через несколько часов, уже намазав салом пятки от страха, на всех парах двигаясь обратно к Японии, они попали под этот обвал. Что это такое, не знали. Они считали, что это загорелось небо от артиллерийской стрельбы американцев, так они считали, что какие-то маневры происходили. И в результате, значит, пепел сгоревшего неба валится. Дело дошло до того, что некоторые из них начали... решили, так сказать, видимо, сувениры привезти домой, что ли, или там ещё, так сказать, приторгнуть вот таким необычайным товаром, они набивали наволочки этим пеплом под подушки, на которых они спали, матрасы. Надо вам сказать, что я с японскими шхунами имел дело достаточно и знаю, что это чрезвычайно неопрятные - единственное, что, по-моему, в Японии есть неопрятного, это их рыболовные суда. Там или не моются они почти никогда, или, во всяком случае, палубу не моют, и вся это пыль, в общем, залегла очень густым слоем на них и на их рыбе, которую они поймали. Они приехали в Кусиро, есть такой городок, и в тот же день были свезены в госпиталь, потому что у радиста Кубояма, была тяжёлая, началась страшная желтуха. Молодые ребята из состава команды все пошли какими-то странным прыщами, сыпью, у людей постарше начали вылезать волосы. Но долго никто не мог понять, в чём дело. Но это совсем другая история, я хочу сказать только то, что история вот этого самого взрыва и история блуждания этого самого «Счастливого дракона», история болезни этих самых несчастных рыбаков, история международного движения против этих взрывов американской водородной бомбы, она вся находилась у меня в руках. Со мной вместе был мой давний соученик ещё по военному институту Лёва Петров, ныне, увы, покойный. И он предложил мне: давай напишем политический памфлет. И мы сели и написали повесть, довольно быстро, которая называлась «Пепел Бикини». Этот «Пепел Бикини», к моему огромному изумлению, был издан в журнале «Дальний Восток», а ещё через год, я не знаю, на какие педали мог нажать Лёва Петров, она вышла в издательстве «Детская литература», тогда ещё «Детгиз». Вот тогда у меня появились первые, так сказать, представления о том, что вовсе не боги горшки обжигают. И ещё когда эта повесть была на подходе к выходу, мы с братом сели писать первое своё фантастическое произведение, это «Страна багровых туч», о полёте на Венеру. Конечно, мы были уже подхвачены этим огромным подъёмом увлечения фантастикой, который начался в 57 году в связи с выходом «Туманности Андромеды» и с запуском первого искусственного спутника. И вот тут, когда мы написали эту вещь, к нашему огромному изумлению, вещь не только приняли, она получила премию Министерства просвещения ещё в рукописи и была издана подряд двумя тиражами. Таким образом, если считать по [неразборчиво: *печати* 32:02], когда мы начали писать фантастические произведения, писать мы начали в 56 году, а впервые издано было в 59-м.
«Скажите, пожалуйста, над чем вы сейчас работаете? Над чем собираетесь работать в ближайшее время?» Из суеверных соображений у нас с братом не принято говорить на тему, над чем мы сейчас работаем. То есть конкретно. Могу только сказать, что мы только что закончили большую повесть, а работать намерены в дальнейшем, во-первых, над... очень активно, по-видимому, будем работать либо в кинематографии, либо в драматургии, ну и если, так сказать, конъюнктура в издательских делах полегчает, если можно так выразиться, то мы будем продолжать работать в фантастике.
«Что выйдет у нас и что у нас не выйдет?» Товарищи, это ничего сказать нельзя.
Вот тоже вопрос. «Собираются ли издатели увеличить тираж ваших произведений? Если нет, то почему?» (смех в зале) Издатели это, знаете, такое животное, что... (смех в зале) Да, очень трудно определить сейчас, чем... то есть сказать конкретно, чем определяется тиражная политика наша. Очень трудно. Но я думаю, что у нас много есть ведь потребителей бумаги, я имею в виду: нам нужны учебники. Нужны? Нужны. У нас нет стабильных учебников, следовательно, непрерывно, чуть ли не каждый год издаются новые учебники. Набрать учебников, новых учебников каждый год на всю огромную массу школьников - это, сами понимаете, это всю тайгу, наверное, нам свести придётся на такие дела. Затем, классику нужно издавать? Нужно. Я вот, например, вот мне нужен... я очень люблю Лермонтова, прозу - и что вы думаете, где... я просто в Болгарию однажды ездил, и вот там, наконец, в музее русской книги мне удалось там купить, понимаете, прозу Лермонтова. Пушкина, подписку на Пушкина я достал по блату. «Обломова» недавно мне тоже купили, понимаете, так сказать, с некоторой...
Женский голос: С нагрузкой.
АНС. С нагрузкой, да.
Женский голос: У вас не было раньше?
АНС А? У меня сегодня нынче пятая библиотека в моей жизни, шестой уже не будет, но четыре прежние пропали.
Как иностранные издательства узнают о тех вещах, которые у нас не печатаются? В общем, как правило, они не знают о таких вещах, которые у нас не печатаются. Узнают же они о тех, которые печатаются, вы понимаете как: у нас существует Всесоюзное агентство по охране авторских прав, которое заинтересовано в том, чтобы продавать издательские права иностранным издательствам. Но я понимаю так, что имеется в виду, по-видимому, зарубежное издание одной из наших книг, которая у нас действительно не была опубликована. Но эта история долгая и довольно тёмная, мне самому неясная, я просто так вам скажу. С меня хватило того, что за неё заплатили. Немного, правда.
«Часто ходят слухи, что вы собираетесь за границу». (смех в зале) Я могу с чистой совестью сказать, товарищи, что за границу я не собираюсь сейчас ни в каком качестве - ни в качестве туриста, или, там, посещать какие-нибудь симпозиумы, потому что это мне ни к чему совершенно и неинтересно, и уж, конечно, не в качестве вонючего эмигранта. Я как здесь был, так и останусь здесь и умру. (аплодисменты)
О! «Лучше, конечно, не уезжать, вы здесь нужнее». (смех в зале) Спасибо.

@темы: Публицистика, Чародеи, «Жук в муравейнике», «За миллиард лет до конца света», А.Стругацкий, Улитка на склоне, Понедельник начинается в субботу, Машина желаний, «Малыш», Сказка о Тройке, «Пикник на обочине», «Страна багровых туч», Второе нашествие марсиан, Повесть о дружбе и недружбе, Пепел Бикини, Полдень XXII век, «Отель "У погибшего альпиниста"», «Гадкие лебеди», «Трудно быть богом», «Обитаемый остров», «Полдень, XXII век», Экспедиция

Comments

[Птица-поросёнок]

Ух ты! Спасибо огромное за текст, не довелось встречать ранее.

[silent-gluk]

Птица-поросёнок, всегда пожалуйста! Еще третья часть будет.