С.Кузнецов, Ш.Идиатуллин, Л.Каганов, А.Голубкова, А.Хуснутдинов, Е.Клещенко, В.Владимирский, Т.Бонч-Осмоловская, Р.Арбитман, С.Шикарев, В.Губайловский
СТРУГАЦКИЕ: XXI ВЕК
Круглый стол, ответы на вопросы
СТРУГАЦКИЕ: XXI ВЕК
К 95-летию со дня рождения Аркадия Стругацкого
Сейчас, когда прошло более 60-ти лет после выхода первых совместных книжек Аркадия и Бориса Стругацких (повести «Страна багровых туч» и «Извне»), понятно, что книги братьев фактически сформировали несколько поколений советских (и постсоветских) читателей — точно так же, как сами они предполагали благодаря гуманистической системе воспитания сформировать нового человека несостоявшегося светлого коммунистического будущего. Авторы, чье детство и отрочество прошло «в присутствии Стругацких», а нынешняя сфера деятельности так или иначе связана с фантастикой и/или педагогической и просветительской деятельностью, отвечают на вопросы «Нового мира».
1. Были ли Стругацкие художниками, исследующими натурфилософскую проблематику, или социальными мыслителями, которые в силу специфических обстоятельств вынуждены работать с художественной литературой?
2. Какие влияния русской литературы можно найти в творчестве Стругацких?
3. Какие влияния мировой классики и современной им литературы зарубежной?
4. Стругацких вполне можно назвать социальными педагогами, которые воспитали несколько поколений молодежи. В чем состояло это воспитание и влияние, оборвался ли этот процесс, и если да, то когда?
5. Определенная часть произведений Стругацких проходила по разряду «для детей и юношества». Изменилась ли с тех пор литература для этого сегмента?
6. Что для вас в наследии Стругацких сегодня кажется безусловно устаревшим, что живым и актуальным, а что — живым, но для вас совершенно неприемлемым?
*
Шамиль Идиатуллин — журналист, писатель. Автор нескольких романов, в том числе и с сильным элементом фантастики. Лауреат премии «Большая книга» и жанровых премий, в том числе премий «Новые горизонты» (за роман «Убыр»), журнала «Мир фантастики» и международного фестиваля фантастики «Портал». Финалист АБС-премии 2020 года.
1. Стругацкие прошли длинный путь от молодых культуртрегеров, пытавшихся завернуть в увлекательную приключенческую форму незамысловатую дидактику «Будь добрым, умным и смелым — и построишь идеальный мир», до опытных и невеселых социальных исследователей, которые находили в сегодняшнем мире и современниках ростки уже не светлого Полдня, а Леса, мира мокрецов и люденов, а в большинстве случаев — глухие окольные тропы, от которых и пытались предостеречь тех, кто способен видеть, слышать и думать.
читать дальше
Коммунизм как главная и единственная смыслообразующая идея мягко, но решительно заместился гуманизмом, которому АБС были верны до последнего — уникальный на самом деле пример.
При этом Стругацкие в первую очередь оставались мастерами яркой художественной прозы, с одной стороны, по-хорошему традиционной, держащейся напряженного сюжета с интригой, выпуклых характеров, сочных диалогов, с другой — очень актуальной и завтрашней, за которой просто не успевали даже продвинутые практики, — вроде многослойного повествования, потока сознания и повествовательного монтажа с использованием псевдодокументальных кусков.
2. Литературоцентричность текстов Стругацких просто зашкаливает. Навскидку можно упомянуть, конечно, Алексея Н. Толстого, первую читательскую любовь АБС и во многом стилистический эталон для них, а также отдельно взятый роман «Разин Степан» Чапыгина — понятно, что для юных Аркадия и Бориса именно эти книги были главными. Еще они почему-то с явным пиететом относились к Леониду Леонову, с которого явно срисовали фигуру главного писателя коммунистического будущего Дмитрия Строгова. Потом их неизбежно накрыл Булгаков — запев «Экспедиции в преисподнюю» любовно пародирует начало «Белой гвардии», «Отягощенные злом» — очевидный оммаж «Мастеру и Маргарите», а в «Хромой судьбе» Михаил Афанасьевич мелькает лично (или нет).
Менее заметно, но вполне очевидно влияние Салтыкова-Щедрина — Марс, Пандора и гигантская статуя Ленина в столичном Свердловске давали немного поводов вспомнить его, но, когда продекларированный Иваном Жилиным принцип «Главное — на Земле» окончательно подчинил авторов, стало очевидно, что на Земле этой Страна Дураков плавно переходит в город Глупов — и наоборот, и поди вырвись. «На лестнице Г. А. процитировал: „Шли головотяпы домой и воздыхали. Один же из них, взяв гусли, запел... Откуда?” Вместо ответа я продолжил: „Не шуми, мати, зеленая дубравушка...” Однако обычного удовольствия от обмена такого рода репликами мы не испытали».
И правда, какое уж тут удовольствие, из мэрии и гороно герои идут.
Ну и наше все, конечно, — куда без него. «Понедельник начинается в субботу» стартует отсылом к «Капитанской дочке» и перетекает в веселый коктейль из сказок, в том числе пушкинских, подростки в прологе «Трудно быть богом» по случаю наизусть шпарят диалогами из «Выстрела», а инопланетный пират-чебурашка из «Экспедиции в преисподнюю» назван (это я из фантастической викторины «Уральского следопыта» где-то так 1984 года узнал, сам бы не догадался) полной пушкинской строкой — Ятуркенженсирхив (читать задом наперед, операцию «Ы» считать удавшейся).
Понятно, что влияние не ограничивалось поклонами и пасхалочками: практически любой текст Стругацких логично вписывается в корпус великой русской литературы и творчески развивает ее основные темы и проблемы, от маленького человечка и великих потрясений через «что делать» с «кто виноват» к несчастливым по-своему семьям и «не было подлей». При этом Стругацкие умудрялись оставаться едва ли не самыми советскими из хороших писателей, едва ли не самыми антисоветскими из продолжавших печататься, а сегодня — едва ли не самыми читаемыми писателями позднесоветского периода.
3. Как типичные шестидесятники, Стругацкие не могли обойти стороной модные вещи, в том числе в культуре: джинсы, джаз, бородка и портрет Хэма в свитере. Но АБС были талантливее и умнее многих, если не почти всех, да и дороже фирменных лейблов на кожаных пиджаках для них были штемпеля на почтовых марках, что соответствующе отпечатывалось и в тексте.
Зарубежная литература влияла на Стругацких с трех сторон.
Во-первых, как на всеядных читателей, хватавших в малорелизные времена своего детства всякую вышедшую книжку, неизбежно ушибленных в оттепельные времена обязательным переводным корпусом, а позднее стремительно закрывавших лакуны чтением на английском: показателен эпизод из «Хромой судьбы», герой которой сперва снисходительно листает свою раннюю рукопись, писанную под Папу, а потом не может оторваться от Хэммета в оригинале.
Во-вторых, как на отчаянных любителей научной фантастики. Советская НФ полноценно стартовала даже раньше англо-американской, но была удушена к началу 30-х, так что до АБС не дошла. Поэтому они воспринимали любимый жанр преимущественно как прекрасное далёко, подлежащее прививанию промеж родных осин. Именно благодаря переводам Стругацких в списке главных НФ-книг на русском значатся не только важный «День триффидов» Уиндема, но и проходные «Саргассы в космосе» Нортон. Настойчивым пропагандистом фантастики и детективов, пусть и доступных лишь на английском, в «ПНвС»1 выступает, например, великий маг и кудесник самого великоросского происхождения: «Д-детективчик вам п-принесу, Г-гарднера. В-вы ведь читаете по-аглицки? Х-хорошо, шельма, пишет, з-здорово! П-перри Мейсон у него там, з-зверюга-адвокат, з-знаете?.. А п-потом еще что-нибудь д-дам, с-сайнс-фикшн к-какую-нибудь... Аз-зимова там, или Б-брэдбери...»
В-третьих, жажду чтения и самообразования Стругацкие умудрились сохранить на всю жизнь, выхватывая из зоны досягаемости любые тексты, классические и современные, от философских трактатов до самиздата, от сборника творчества душевнобольных до средневековых японских сказаний (спасибо институту военных переводчиков, через который прошел старший брат). Полученными знаниями они щедро делились — и среднестатистический поклонник АБС мог цитировать не только безумный стишок про чернокрылого воробья, но и «Упанишады», а также строчку из Шекспира в оригинале, заодно узнавая о существовании «Гэндзи-моногатари», пьес Дюрренматта и романов Андре Жида (ну и получая, стало быть, минимальную инъекцию любопытства, которое заставляет некоторых рыть дальше и глубже, чтобы узнать, чего он такое цитирует вслед за любимыми авторами). Даже сталкерами из Зоны, описанной в «Пикнике на обочине», мир обязан детской любви авторов к повести Киплинга «Сталки и компания».
Отдельный квест был связан со скрытыми отсылами, разматывание которых относилось к рафинированному удовольствию. Большинство читателей не подозревало, что «Полдень, XXII век» назван так в пику постап-роману Нортон «Daybreak — 2250 A.D.», потому что указание на это осталось в ранних предисловиях, а интернета еще не было. Впрочем, никакой интернет не мешает некоторым неверно атрибутировать начало повести «Волны гасят ветер»: «Меня зовут Максим Каммерер. Мне восемьдесят девять лет. Когда-то давным-давно я прочитал старинную повесть, которая начиналась таким вот манером. Помнится, я подумал тогда, что если придется мне в будущем писать мемуар, то начну я его именно так». Имелось в виду начало повести Джона Б. Пристли «Затемнения в Грэтли» («Прежде чем мы с вами отправимся в Грэтли, сообщу вам о себе некоторые сведения. Меня зовут Хамфри Нейлэнд. Мне сорок три года...»), однако поколения читателей узнавали в таком запеве первую строчку «Моби Дика» («Зовите меня Измаил»), а авторы недавней биографии процитировали ее как «Зовите меня Израэль» и сделали из этого довольно богатые выводы.
Огромное, в общем, влияние.
4. В молодости Стругацкие мечтали помогать воспитанию пламенных борцов — с врагами, с косной природой, с пошлостью, с обыденностью. Потом — умных людей, умеющих из всех решений выбирать самое доброе. А последние десятилетия они посвятили тому, чтобы негромко, хоть иногда и отчаянно, твердить, что нельзя ломать живого человека ради каких бы то ни было, пусть самых возвышенных и важных, идей и что будущее, как и любая чужая жизнь, обязательно представляется нам чужим и неправильным, и это нормально, потому что не нам жить в этом будущем этими чужими жизнями, а нашим детям и, если мы любим их, мы должны им доверять — сперва, естественно, научив бороться с косностью и выбирать самое доброе решение.
Этот подход по-прежнему актуален.
5. Конечно. В первую очередь изменилась массовая детская литература, которая в советские времена была отдельным мощным сегментом гигантской издательской индустрии, финансово, идеологически и структурно поддерживаемой огромными ресурсами, от ЦК ВЛКСМ, советов и союзов до сети не только столичных, но и региональных издательств, у каждого из которых была обязательная квота на издание детлита — так что волей-неволей приходилось производить какой-то продукт, некоторый процент которого волей-неволей был довольно качественным.
Этих ресурсов больше не существует. Детлиту пришлось адаптироваться к рынку. Теперь ресурсная база массового детлита сведена к инерционной и коммерческой составляющим: издаются преимущественно книги старые (любые) и переводные (в первую очередь франшизы, поддержанные рекламными бюджетами и экранизациями, и проекты национальных институтов, занятых продвижением местной культуры на внешние рынки). Качественный отечественный детлит и особенно литература для старших подростков выживают по привычке и на полуголом энтузиазме, хотя в последнее время становятся более заметными, спасибо росту самосознания читателей и издателей.
Ужасно, что самым покупаемым детским писателем долгие годы был В. Степанов, фамилии которого никто не помнит, но каждая вторая мама покупала родному и вроде любимому ребенку его книжки с яркими сладенькими картинками и ураганными стихами типа «У меня есть кукла Барби, золотых волос полна».
Зато прекрасно, что читатели, в том числе юные, уже знают, что современная фантастика — это не только «сточкеры», «Бегущий в лабиринте» и «Ворхаммер», но и Веркин, например. К сожалению, пока рядом с Веркиным поставить особо некого — но ведь как и рядом со Стругацкими.
6. Устарело, конечно, многое. В первую очередь идеологический пафос первых книг, во вторую — бытовые подробности, что нормально. При этом лично мне как тридцать лет назад представлялось, так и сейчас представляется, что слабых книг у АБС всего две — «Извне» и «Повесть о дружбе и недружбе», плюс две необязательных — «Страна багровых туч» (слишком пафосная и милитаристская) и «Полдень, XXII век» (слишком пропагандистский, а в главе, посвященной интернатскому образованию, почти чудовищный в своем культе искусственного сиротства).
Все остальные книги прекрасны, грандиозны и замечательно читаемы до сих пор — в том числе нелюбимые авторами за простоватость повести вроде «Малыша» или «Парня из преисподней». Они замечательны, актуальны и нас, похоже, переживут.
Отсюда:
www.nm1925.ru/Archive/Journal6_2020_8/Content/P... . Спасибо всем за помощь в выдирании текста!
-
-
16.10.2020 в 11:11-
-
16.10.2020 в 20:31-
-
17.10.2020 в 08:19