Опубликовано в журнале: «Октябрь» 2015, №7 ПУБЛИЦИСТИКА И КРИТИКА Дмитрий ЗАНЕРВ Легко быть интеллигентом
Дмитрий Занерв родился и живет в Одессе. Окончил философский факультет ОНУ им. Мечникова. Пишет философские и критические произведения. Публиковался в изданиях «Русский журнал», «Арт-подготовка», «Личности» и др. Автор книги эссе «Человеки» (2012). Призер фестиваля «Гоголеум».
Будущее как «тщательно обезвреженное настоящее»
Следующим пиком творчества братьев стал год 1971-й, год «Пикника на обочине». Пожалуй, наиболее известного и яркого сочинения Стругацких. По резонансу в советской и постсоветской культуре «Пикник» можно смело считать самой влиятельной книгой конца XX века. Тут и множество «кодовых слов» (сталкер, Зона, Пришествие, Машина желаний), вошедших в современный лексикон, и небывалая свобода и уверенность в обращении с «чужим» материалом (жизнь и мировоззрение западного человека). Сюжет лучшего фильма Тарковского (о чем ниже). Жуткое предвосхищение Чернобыля. Но главное – прекрасная литература, редкое для современности чувство формы. Надо откровенно сказать, что ничего более сильного в художественном отношении Стругацкие так и не написали, что бы они сами ни думали по этому поводу. читать дальше Поскольку как раз «Пикник» стал основой для лучшего фильма Андрея Тарковского, уместно сказать кое-что об экранизациях Стругацких. Все эти экранизации были, в общем и целом, неудачны, даже в исполнении таких классиков, как Тарковский и Алексей Герман. Причины подобной закономерности явно заслуживают подробного исследования. Достаточно сказать, что для «Сталкера» братья вынуждены были написать целых девять вариантов сценария, затем почти готовый фильм был загублен при проявке пленки и его сняли фактически дважды. В результате получился визуальный шедевр, не имеющий, однако, почти никакого отношения ни к тексту первоисточника, ни (что гораздо хуже) к общей идее, в нем содержавшейся. А жаль, ведь натужное христианство «Сталкера» никак не могло заменить многослойную и непростую идеологию книги.
Про более поздние попытки перенесения текстов братьев на экран лучше и не вспоминать: о мертворожденном следует молчать. Исключение составляет такой же, как «Сталкер», загадочный и неоднозначный фильм «Трудно быть богом», последняя работа Германа. Интрига заключается в том, что именно Герман мог стать, еще в 1968 году, первым киноистолкователем творчества Стругацких, если бы уже написанный и одобренный авторами сценарий тогда (в разгар подавления «Пражской весны») не исчез. В 1990-е Герман его отыскал и положил в основу новой попытки. Как и следовало ожидать, готовый фильм больше говорит о старых демонах великого режиссера, чем о тех смыслах, что вкладывали в него писатели.
Последний и, скорее, курьезный случай. По выходе в январе 2010 года в мировой прокат блокбастера «Аватар» Дж. Кэмерона многие фанаты усмотрели в его сюжете и некоторых художественных решениях плагиат из цикла романов о Мире Полудня. Судить о том, что стало источником вдохновения американца, видимо, малопродуктивно, но Борис Натанович выразился лапидарно: «Позаимствовали нашу идею. Это очень неприятно. Но не судиться же мне с ними?»
Возвращаясь от кино к литературе, следует сказать, что для понимания «тайны» писателей стоит серьезно отнестись к важному разделению, которое они сами проводили в своих сочинениях: «приключения тела» и «приключения духа». Первое относится к «дюмистскому» приключенческому сюжету, множеству смачных диалогов, обилию прямого физического действия (погонь, стрельбы, насилия), концентрированному юмору, четким финалам с расстановкой точек над i. Второе – «тексты идей», амбициозное, с формалистскими изысками повествование, неразрешимые дилеммы внутри героев, сюжеты из области альтернативной истории, туманные концы и обилие «философии». В идеале, который был достигнут братьями всего несколько раз («Улитка», «Гадкие лебеди», «Пикник»), обе тенденции должны были сливаться до неразличимости. На практике, увы, легче развести «стругацкиану» на два неравных потока.
Дело в том, что после вершин, взятых в середине и конце 60-х годов, писатели в силу причин, о которых можно лишь догадываться, сделали весьма странный выбор: попытались выйти из фантастического жанра ради расширения своего творческого диапазона и по дороге утеряли тот неповторимый рецепт интеллектуальной прозы, что составлял их главное достоинство. Возможно, то была попытка вывернуться из-под давления цензуры, поскольку Стругацкие вовсе не были в восторге от своей вынужденной изоляции от читателей (а какой писатель мог бы выдержать такое состояние?). Возможно, переоценив свои и в самом деле большие возможности, писатели замахнулись на задачи, им заведомо недоступные. Каков бы ни был ответ на вопрос о причинах, следствие было печальным: примерно в середине 1970-х братья выдохлись как писатели, перешли некий водораздел, точку невозврата таланта. (Что характерно, сами они так не считали: «На мой взгляд, мы со временем стали писать лучше: точнее, разнообразнее, умнее, если угодно. А главное, мы избавились от многих иллюзий. И расплатились за это утратой оптимизма».) Но факты неумолимы: все их труды после «Пикника» были ниже созданного прежде. Это относится к таким претенциозным, «вязким», плохо построенным и неубедительно развитым книгам, как «Град обреченный», «За миллиард лет до конца света», «Хромая судьба», сценарий для фильма «Сталкер» и особенно «Отягощенные злом», которые недаром оказались последней крупной и притом худшей работой Стругацких. В них всех очевидна тенденция окончательно освободиться от научно-фантастической атрибутики и перейти к «философствующим», даже морализирующим романам в духе толстовского «Воскресения». Что делать Стругацким было категорически противопоказано, ибо ни учителями нравственности, ни социологами, ни философами они не были.
Попытка к объяснению
Они были интеллигентами. Интелями, как сказали бы в мире «Хищных вещей века». Значит, людьми в значительной степени разочарованными, утратившими веру. Кроме прочего, веру в человека, в самих себя. Замкнутыми в рамки «приличного» мировоззрения, слишком отдаленными от так называемого «народа». Развитие их мысли остановилось как раз в конце 1960-х, когда все ценности, оценки и доказательства были приняты окончательно, а затем лишь прикладывались к новым сюжетным конструкциям. Иными словами, падение Стругацких-писателей было вызвано «сужением» духа Стругацких-личностей. Чтобы остаться на вершине художественной формы, писатель должен постоянно меняться, сбрасывать чешую прошлого, даже если это прошлое добыто слишком большой ценой. Братья начали «закукливаться» уже в 1974 году, после «жесткого и крайне неприятного контакта с КГБ», ставшего толчком к написанию «За миллиард лет» – произведения, хотя и весьма путанно, но все же делающего окончательный выбор в пользу принятия правил советской игры. «Жук в муравейнике», который по контрасту с многими прежними книгами почти не имел проблем с цензурой, оказался удивительным воскрешением оптимистических «технических» повестей начала 1960-х, да еще в оболочке шпионского детектива. В это время окончательно формируется утопическая идеология Мира Полудня, недостижимость которого для Стругацких очевидна, но который слишком прекрасен, чтобы полностью от него отказаться. Сюда относится смутная Теория Вертикального Прогресса, очень напоминающая модные сегодня тезисы трансгуманизма, и Великая Теория Воспитания, должная «кардинально изменить человеческую историю, прервать цепь времен и роковую последовательность повторений “отцов в детях”». В наиболее концентрированной форме обе эти теории представлены в последнем крупном совместном произведении «Отягощенные злом». Которое, как ни открещивались от подобных сравнений авторы, неизменно вызывает сравнения с «Мастером и Маргаритой», причем весьма не в свою пользу.
В чем же проблема мировоззрения Стругацких? Главным образом в том, что, занимаясь теоретизированием по наитию, исходя из весьма сомнительных представлений о философии («Я вообще равнодушен к философии. Она либо беспробудно скучна, ни к чему не применима и неудобоварима, либо завлекательна, но легковесна и похожа на фантастический роман»), они в итоге все же создали свою любительскую метафизику человека. Она сводилась к тому, что человек вынужден всю жизнь бороться с «обезьяной внутри», этот яркий образ постоянно возникает в поздних текстах писателей. В этой борьбе он должен опираться исключительно на (научный) разум – ни религия, ни философия, ни народные традиции не помогут. «В Мире Полудня (религиозные. – Д.З.) задачи будут решаться другими средствами, грубо говоря – медикаментозными». Не поможет даже искусство. Удивительным образом любимцы советской интеллигенции признавались в полном равнодушии к этому бесконечному океану: «Тема природы мне совершенно чужда. Тема музыки. Тема живописи. Джазом я, действительно, увлекался всерьез. Любил слушать и классику. Даже в филармонию хаживал. Потом (годам к тридцати) все это прошло. Почему? Не знаю, честное слово. Пропал интерес. Как к гимнастике. Или – преферансу, например». Каковы сравнения!
Теория воспитания Стругацких еще более любопытна. Вкратце если, она сводилась к тому, что такое ответственное дело, как воспитание детей, нельзя доверять родителям. Довод: вы же идете к врачу, когда заболеваете, почему не обратиться к профессиональным педагогам, когда речь идет о гораздо более важном вопросе – духовном созревании человека? Родители, видите ли, превращают детей в точную копию самих себя, и это корень всех социальных зол. Очевидно, в своем равнодушии к «скучной» философии, братья не заметили, как начали пересказывать своими словами политическую теорию Платона! Но есть и другая причина столь странных умозаключений: Стругацкие никогда не были исследователями человеческой души. Ни в одной из их книг нельзя найти глубокого, оригинального решения вечного вопроса «что есть человек?». Они хорошо знали общество, в котором жили, видели его тогдашние и даже будущие пороки («при свободных демократических выборах – большинство всегда за сволочь») и предлагали пути улучшения. Но вот отдельный конкретный человек так и не привлек к себе необходимого внимания. «Я не мог бы писать о любви. То есть такой роман, который был бы ТОЛЬКО о любви и больше ни о чем. АБС никогда не понимали женщин».
За этим признанием явно виднеется первопричина определенной антропологической слепоты Стругацких: позднесоветский интеллигентизм. Сколько десятилетий и средств потратила советская власть на создание позитивного образа интеллигента как полезного (для народных масс) неудачника! В этом и заключался подвох: советская интеллигенция была, да и могла быть, только научно-технической. В ней, сохранившейся после длительных репрессий, изгнаний и грубой государственной селекции, почти не осталось людей универсального знания. Философов, мистиков, сердцеведов, художников (в смысле – обладателей чувства формы и чистой, внеклассовой, красоты), моральных авторитетов. Зато было «выпущено» (из недр системы лучшего в мире образования) немало физиков, химиков, математиков и филологов, которые попытались заменить, с заведомо негодными средствами, отсутствующие категории. В конце концов советские интеллигенты начали слишком уж серьезно относиться к самим себе, потеряли не только чувство бдительности к политическому обману, но и свою важнейшую добродетель – чувство юмора.
Стругацкие как нельзя лучше демонстрируют эту эпохальную тенденцию «призыва физиков в лирику». Они и писателями-то стали почти случайно, отметив позднее: «Совпадение обстоятельств определило наш успех в 60-х годах. Сегодня АБС, скорее всего, вообще не стали бы писателями, а остались бы прилежными читателями-энтузиастами. АНС стал бы, скорее всего, астрономом, а БНС – физиком – этим бы все и кончилось. Ради собственного удовольствия мы писать начинали, и длилось это удовольствие лет пять-семь от силы. Потом источники удовольствия иссякли, и писали мы, скорее, из чувства долга, а также потому, что более интересного способа зарабатывать на жизнь мы не знали». Редкое по откровенности заявление! Пока первый мощный импульс освобожденного от сталинской цензуры космического рационализма и оптимизма начала 1960-х годов сохранял свой «момент силы» в противовес общественной и культурной инерции, Стругацкие одерживали одну литературную победу за другой. Когда же, в начале 1970-х, былые мечты и надежды не только не оправдались, но и приняли искаженные, двусмысленные формы, они именно потому, что остались только интеллигентами, не став мыслителями или художниками чистого искусства, потеряли свой собственный секрет. Став профессионалами, они не удержали своего таланта, имевшего, как уже теперь становится ясно, исторические рамки. Сама смерть писателей – Аркадий скончался в Москве 12 октября 1991 года, Борис ушел из жизни 19 ноября 2012 в Санкт-Петербурге – стала также двойным подведением черты под эпохой несбывшихся ожиданий лучшей, но и самой ненадежной «прослойки» советского общества. Кредо этой прослойки, пусть и полушутливое, лучше всего зафиксировано в блестящем этюде 1964 года «Мыслит ли человек?»: «Я не удивился бы, если бы конечной целью Материи было создание вовсе не царя природы – человека, а наисовершеннейшего коньяка с ломтиком лимона, а человек в этом процессе играл чисто вспомогательную роль орудия созидания».
Творчество Стругацких развивалось как перемещение литературного фокуса с прямолинейной технической утопии коммунизма (ранние произведения до 1963 года) на политическую сказку («Понедельник начинается в субботу», «Сказка о Тройке»), к идеальному сочетанию сатиры на современность и футурологических видений («Трудно быть богом», «Хищные вещи века», «Улитка на склоне», «Гадкие лебеди», «Второе нашествие марсиан»), затем все больше в виде уклонения в сторону реалистического романа-предупреждения или романа-осуждения («Обитаемый остров», «Малыш», «Пикник на обочине», «Отель “У погибшего альпиниста”», «За миллиард лет до конца света», «Град обреченный») и, наконец, как обращение к малоудачным морализаторским повествованиям о вечных проблемах выбора и общественного блага («Жук в муравейнике», «Хромая судьба», «Отягощенные злом»).
Чем-то в совокупности своих видовых авторских признаков братья Стругацкие напоминают братьев Гонкуров: они сходным образом стояли у истоков важнейшей революции в русской литературе середины XX века, успешного объединения «высокой» и «низкой», развлекательной прозы; сходны они также тем, как еще до, а особенно после смерти одного из братьев выяснилось, что сильные стороны каждого из них (увлекательность рассказа и остроумие у Аркадия, глубина поставленных проблем и сложность сюжетных линий с множеством намеков и умолчаний у Бориса) по одиночке «не работали» и потому сольное творчество обоих было сугубо неудачным.
Стругацкие были и остались советскими (то есть не европейскими) писателями. Их литература есть подробнейшая и глубочайшая самокритика советского человека вообще и советского писателя/ученого в частности. Это высшая точка шестидесятничества и его провал. Более того, творчество Стругацких – классическая форма интеллигентской литературы XX века, непревзойденная и, пожалуй, непревосходимая далее. Отсюда многие их особенности: страх перед женщиной и неспособность правдиво описывать любовь и семейные отношения (стыдливость интеля, “мой сынишка”), непонимание философии при постоянных попытках все же философствовать по-домашнему, странноватые вкусы в литературе (нелюбовь к Шекспиру, Тургеневу, чрезмерное восхваление прозы Пушкина и Алексея Толстого), позитивистски-ограниченные взгляды на религию и историю.
Братья Стругацкие представляют собой уникальный феномен культурного замещения, когда в условиях цензуры в области религии, политики и особенно философии, а также отсутствия выбора и доступа к мировому разнообразию идей и жанров сколько-нибудь талантливый советский интеллектуал становился “властителем дум”, формировавшим мировоззрение и ценностные предпочтения нескольких поколений читателей. Теперь, когда нет СССР и тотальной цензуры, когда переведены и изданы основные запретные плоды, становится ясно, что Стругацкие страшно переоценены, что они не были великими писателями – ни как мастера стиля, ни как мыслители или моралисты. В сравнении с Брэдбери они оказываются плохими художниками, в сравнении с Лемом – плохими философами. В конце концов, они были просто талантливыми советскими учеными, удачно перешедшими от естествознания к литературе. Вместе с падением советской цивилизации пали и их герои, их выводы. Сегодня их читают потому, что они по-прежнему остаются несравненными для нашей культурной ситуации диагностами, а также, и главным образом, потому, что на смену им пока никто не пришел.
Опубликовано в журнале: «Октябрь» 2015, №7 ПУБЛИЦИСТИКА И КРИТИКА Дмитрий ЗАНЕРВ Легко быть интеллигентом
Дмитрий Занерв родился и живет в Одессе. Окончил философский факультет ОНУ им. Мечникова. Пишет философские и критические произведения. Публиковался в изданиях «Русский журнал», «Арт-подготовка», «Личности» и др. Автор книги эссе «Человеки» (2012). Призер фестиваля «Гоголеум».
Мой стол – моя крепость.
АНС
Вскоре после смерти Бориса Стругацкого разразился грандиозный скандал: его наследники, с весьма мутными обоснованиями, сняли с сайта rusf.ru/abs/ (обозначенного как «официальный») все тексты книг и даже публицистики и литературной критики писателей. Решение вызвало бурю возмущения в сети и за ее пределами. Зато теперь всякий, заходящий на некогда популярнейшую страницу, может взамен текстов Стругацких получить: «Солянка сборная мясная рецепт с фото, составление договоров за два дня! ирригатор рта; Накидки на сидения в машину: авточехлы. женская парфюмерия» – рекламу внизу главной страницы рядом с безграмотным «очерком» творчества писателей, написанным врачом (!) Аркадия Стругацкого Ю. Черняковым аж в 1995 году. Там есть чему порадоваться: «Писатель Аркадий и Борис Стругацкие – это нормальный, современный, гениальный писатель, изучающий человека методами, в частности, так, как это делал Булгаков. Лев Николаевич Толстой изучал это путем дачи исторической панорамы. Если мы берем предметом литературы изучение человека, высшей нервной деятельности, то есть эго в социуме и эго наедине с эго, это уже будет у нас и Достоевский, это у нас будет Джойс, это уже будет Кафка, то есть это уже весь экзистенционализм (особенно смешно то, что именно так произносил этот термин не кто иной, как профессор Выбегалло из «Понедельника»! – Д.З.), то Стругацкие – это писатели, изучающие... люди с современной методологией, ученые...» читать дальше
Для «дачи более полной панорамы» следует сказать, что в разделе «Экранизации» даже не указан новейший и вызвавший множество противоречивых отзывов фильм Алексея Германа «Трудно быть богом». Видимо, в погоне за соблюдением копирайта авторы сайта не нашли ни времени, ни сил внести пару строчек в список фильмов на официальном (!) сайте.
Легенда на ветру
Такое пренебрежение к «продвижению» наследия авторов поразительно. Ведь Стругацкие сегодня – не просто популярные во всех слоях постсоветского общества писатели, это, в сущности, единственный серьезный бренд русской литературы второй половины XX века (кроме Солженицына, пожалуй), получивший мировое распространение! Дело не только в переводах их произведений на все основные языки, речь идет в буквальном смысле о планетарном размахе их читательской базы. Достаточно посмотреть на подписи читателей, в течение многих лет задававших вопросы для онлайн-интервью Борису Стругацкому. География стругацкофилов – Европа, Азия, Африка, обе Америки, Австралия, Новая Гвинея, один вопрос был задан из Антарктиды, нет никакого сомнения, что и среди космонавтов на МКС были и есть знатоки и любители книг братьев. Конечно, большинство этих читателей – бывшие граждане СССР, но сам факт, что в сильно изменившихся исторических условиях для них по-прежнему так важны авторы ушедшей эпохи, красноречив. И дело не просто в ностальгии, для которой, кстати, Стругацкие содержательно особых поводов не дают. «Мы верили Вам и ЭТИМ ребятам (героям книг. – Д.З.), а не пустобрехам из райкомов», – писал один из поклонников. Стругацкие, по старой традиции русской литературы, оказались не только и не столько писателями, для многих они были и остаются учителями жизни, идеологами, моральными авторитетами. Ни один западный писатель-фантаст такого отношения не знал. Стругацкие уникальны по своему влиянию на миллионы умов, и до сих пор при изучении (пост)советской цивилизации обойтись без понимания этих книг, их авторов и читателей невозможно. При этом особая сложность заключена в том, что при оценке братьев Стругацких приходится балансировать между Сциллой чистой литературной формы и Харибдой политического и философского содержания их произведений. Не всегда одно соответствовало другому, и книги, ставшие «священными коровами» для многих поколений читателей, сегодня, при трезвом взгляде на них, могут оказаться «консервированной тушенкой». Прямые сравнения fiction и non-fiction также весьма обманчивы. Легче всего было бы заметить, что «Обитаемый остров» – это Россия лета, а «Гадкие лебеди» – Украина осени 2014 года, но это слишком просто. О вкусах трудно говорить беспристрастно, поэтому вначале нужно привести неоспоримые факты.
Фантазмы реального
Аркадий Стругацкий родился 28 августа 1925 года в Батуми. Борис Стругацкий – 15 апреля 1933 года в Ленинграде. Отец писателей, Натан Стругацкий был типичным представителем ранней идеалистической породы советских людей. Вся его жизнь прошла под знаком служения новому обществу и новой партии. Сын херсонского адвоката, он вступил в партию большевиков в 1916 году, участвовал в Гражданской войне комиссаром кавалерийской бригады, затем всю жизнь проработал партийным функционером. Получивший редкое для партийца образование – историк-искусствовед, Натан не всегда занимался политикой: был сотрудником Главлита в Ленинграде, начальником политотдела в сибирском совхозе, завотделом культуры Сталинградского обкома, научным сотрудником в Публичной библиотеке. С матерью будущих писателей, Александрой Литвинчевой, он познакомился во время отпуска на Украине, в городке Середина-Буда на Черниговщине. Союз профессионального революционера (к тому же еврея) и дочери деревенского прасола был против местных традиций, так что молодым пришлось бежать, получив вслед проклятие родителей невесты. Место рождения старшего брата, Аркадия, объяснялось тем, что отец в то время был редактором газеты «Трудовой Аджаристан». Затем семья переехала в Ленинград, где и родился младший Борис.
Будущие писатели росли в подходящей семейной обстановке: отец – автор книг о Салтыкове-Щедрине и о художнике Самохвалове, мать – учительница русского языка и литературы. Дом, старый большой семиэтажный, по адресу: проспект К. Маркса, 4, рядом с нынешней гостиницей «Петербург». Школа – 107-я средняя, возле завода «Красная заря». Типичная среда обитания новой советской интеллигенции. В школе братья учились весьма похвально, да и за ее пределами были образцовыми подростками. Главным развлечением их было безудержное чтение. Первым питательным слоем для формирования прозы Стругацких стал приключенческий минимум того времени: Уэллс, Конан Дойл, Жюль Верн, Дюма, Буссенар, Жаколио, Джек Лондон и Беляев.
Первые плоды такого чтения появились уже в школе. «Нам задали на дом сочинение на свободную тему. И я придумал свой первый рассказ. Он назывался “Виско”. (Не от “виски”, конечно, а от слова “viscosity” – вязкость, липкость.) Виско – это было человекообразное чудовище, искусственным образом созданное (вылепленное) в тайной лаборатории в джунглях Амазонки. Деталей не помню. Помню только, что в конце концов измученное экспериментами чудовище убивает своего создателя и разрушает лабораторию. (Явная аллюзия на “Остров д-ра Моро”.) Рассказ этот (написанный тушью и снабженный соответствующей иллюстрацией) где-то в середине 50-х я сжег в печке в приступе законного самоуничижения. А за сочинение на свободную тему получил, помнится, пятерку. Я не говорю уж о зубодробительном фантастическом романе “Находка майора Ковалева”, написанном (от руки, черной тушью, в двух школьных тетрадках) перед самой войной и безвозвратно утраченном во время блокады» (Б.С.).
После развлекательной литературы, в братьях отложился второй питательный слой – реалистический. Сюда входила и русская классика, и пробивавшиеся в СССР западные современные авторы: Голсуорси, Хемингуэй, Фолкнер, Ремарк, Грэм Грин. Именно Хемингуэй стал, видимо, главным влиянием в образовании «стругацкого» стиля, но далеко не единственным. «В библиотеке отца с незапамятных времен лежал роман “Прощай, оружие”. Я пытался его читать – не пошло. Тут кто-то из знакомых дал полистать сборник “Пятая колонна и 25 рассказов” – и я заболел Хемингуэем на всю оставшуюся жизнь. Уэллс научил нас понимать, что такое фантастика; у Хемингуэя мы учились искусству лаконичности и подтекста; у Алексея Толстого – русскому языку (Булгаков был тогда для нас, к сожалению, тайна за семью печатями)» (Б.С.).
Третий слой влияния был уже не книжным. В 1937 году отца исключили из партии: «заявлял, что Н. Островский – щенок по сравнению с Пушкиным, и утверждал, что советским художникам надо учиться у иконописца Рублева», кроме того, будучи «начальником культуры и искусств города Сталинграда», запретил бесплатные ложи для начальства и ввел для него платный вход в театр и кино. К счастью, арестован не был и остался в живых, но о восстановлении в партии безуспешно хлопотал всю оставшуюся жизнь. Сразу после начала войны Натан Стругацкий, несмотря на порок сердца, пошел в военкомат. Попав в ополчение, участвовал в боях на Пулковских высотах, но в январе 1942-го был комиссован из-за дистрофии. Ленинград к тому времени был в полной блокаде. Аркадий строил оборонительные сооружения, работал в мастерских, где производились ручные гранаты. Борис «должен был умереть в блокаду – это было ежу ясно, я умирал, мама мне об этом рассказывала... меня спасла соседка, у которой каким-то чудом оказался бактериофаг... Мне дали ложку этого лекарства, и я выжил».
Чтобы дать возможность выжить младшему сыну и матери, отец со старшим выехали из города зимой 1942 года, оставив свои продовольственные карточки на февраль. На «Дороге жизни» грузовик, в котором ехали эвакуированные, провалился под лед в воронку от бомбы. Все пассажиры, включая Стругацких, промокли насквозь, но до железнодорожной станции все же добрались. В теплушке до Вологды ехали восемь дней. «Эти дни, как кошмар. Мы с отцом примерзли спинами к стенке. Еды не выдавали по 3–4 дня. Мы сдвинули всех мертвецов в один угол, как дрова. В той теплушке умерли все, кроме нас». В Вологде на вокзале Аркадий потерял сознание и очнулся уже в больнице. На следующий день ему сообщили о смерти отца. Еще двадцать дней сироте пришлось ехать до точки назначения. Прорыв из Ленинграда стоил старшему брату дорого: он потерял почти все зубы. Именно это обстоятельство было причиной появления его знаменитых усов, а в дальнейшем он научился говорить так, что незнакомые люди ни о чем не догадывались.
Очутившись в городке Ташла Оренбургской области, Аркадий начал писать письмо за письмом в Ленинград. Мать с Борисом тут же вырвалась к нему. В Ташле Аркадий окончил школу и 9 февраля 1943 года ушел в армию. «Судьба его была – окончив Актюбинское минометное училище, уйти летом 43-го на Курскую дугу и погибнуть, конечно, – весь выпуск его был отправлен, и никого не осталось в живых. Но его буквально за две недели до этих событий откомандировали в Куйбышев, где он стал слушателем японского отделения восточного факультета Военного института иностранных языков». Так Аркадий стал знатоком японского и английского, что в будущем имело для произведений Стругацких немалое значение. В августе 1946 года он уже участвовал в допросах пленных японцев при подготовке Токийского процесса над военными преступниками.
После окончания института и вплоть до демобилизации (старшим лейтенантом) в 1955 году Аркадий служил на Дальнем Востоке, где он насмотрелся на экзотическую природу и даже стал свидетелем цунами. Еще в 1954 году ему вместе с сослуживцем удалось не только написать, но и опубликовать в местном журнале повесть «Пепел Бикини», посвященную главной сенсации тех лет – атомным испытаниям. Вернувшись в Ленинград, военный переводчик был уже второй раз женат и вскоре стал отцом. В начале 1956 года переехал в Москву, где работал в Восточной редакции Гослитиздата, занимаясь переводами японской классики. Борис между тем закончил математический факультет по специальности «звездный астроном» и работал в Пулковской обсерватории над диссертацией о происхождении двойных и кратных звезд. «Вообще-то я хотел стать физиком и заниматься строением ядра, но на физфак меня (еврея) не взяли, и пришлось идти на астрономию». Диссертация, к сожалению для молодого ученого и к счастью для русской литературы, защищена не была: «Я получил интересный результат. Но (вот это был удар!) уже опубликованный в малоизвестном журнале за десять лет до того великим Чандрасекаром». Вместо диссертации Борис в 1957 году участвовал в поисках места для сооружения телескопа-гиганта на Северном Кавказе, а затем провел один сезон в археологической экспедиции в Таджикистане, недалеко от Пенджикента.
Не мэтры горшки обжигают
Еще в последние месяцы 1956 года в Ленинграде братья впервые перешли границу формально-родственных отношений и стали настоящими друзьями. До того они встречались от случая к случаю, не чаще раза в год, когда Аркадий приезжал в отпуск. «Выяснилось, что у нас сходные взгляды на науку и литературу, выяснилось также, что и Бориса давно уже тянет писать. Много было у нас бесед, споров и совещаний. Мы оба любили фантастику читать, а читать в те времена (середина 50-х) было совершенно нечего. Вот мы и решили писать сами».
Первую совместную книгу – «Страну багровых туч» – Стругацкие написали на спор, «на бутылку шампанского». Текст не только был опубликован в издательстве «Детская литература», но и получил третью премию конкурса Министерства просвещения в размере пяти тысяч рублей (!). «Но на самом деле выигрыш был куда больше: оказалось, что мы с братом вполне можем писать сообща. Событийная часть нашей биографии закончилась. Далее пошли книги. В 1964 году нас приняли в Союз писателей». Действительно, после начала профессиональной литературной карьеры крупных внешних событий в жизни братьев Стругацких почти не было. Оба были законопослушными гражданами, отцами семейств и членами весьма влиятельной организации, дававшей не только хлеб насущный, но и общественный статус. Быть советским писателем – это звучало гордо. Правда, они стали неортодоксальными советскими писателями. Но их «еретичность» не следует переоценивать: сознательными антисоветчиками они никогда не были.
На примере братьев можно дать, пожалуй, самую яркую и наглядную характеристику такого почти обессмысленного сегодня явления, как «шестидесятничество». Ведь Стругацкие оказались в исторической перспективе абсолютными, эталонными шестидесятниками. Это обстоятельство имело решающее влияние на позднюю советскую литературу и на то специфическое мировоззрение, которое через книги братьев определило картину мира миллионов читателей. Поэтому творчество писателей может быть четко разделено на «те годы» и все, что было после.
Есть в конечном счете две ипостаси Стругацких. Первая, самая популярная и поверхностная, – Стругацкие-как-фантасты-мифотворцы (хорошо отраженная в названии серии «Миры братьев Стругацких»). В этом качестве они постоянно сравниваются с западными фантастами и фэнтези-писателями – Толкиеном, Кларком, Азимовым, Кингом или Лавкрафтом. Речь идет о создании выдуманных вселенных с многочисленными обитателями – Саракш, Гиганда, Мир Полудня, КОМКОН, Группа Свободного Поиска, голованы, людены, Странники и т.д. Здесь же находятся все знаменитые «изобретения»: нуль-Т, Большой Всемирный Информаторий (фактически – полное предвосхищение интернета!), глайдеры, скорчеры, Линия Доставки. Основные вехи этих Стругацких – «Понедельник начинается в субботу», «Трудно быть богом», «Обитаемый остров», «Отель “У погибшего альпиниста”», «Жук в муравейнике», «Парень из преисподней», «Волны гасят ветер».
Вторая, литературно-серьезная, не-фантастическая ипостась – Стругацкие-соцреалисты (так!). Тут у них другие соратники: Свифт, Уэллс, Булгаков, Брэдбери, Гессе, Лем. Здесь происходит написание, главным и исчерпывающим образом в 1960-е и начале 1970-х годов, полномасштабных полотен из трудной истории XX столетия – «Хищные вещи века», «Улитка на склоне», «Гадкие лебеди», «Второе нашествие марсиан» и «Пикник на обочине». Эта ипостась гораздо менее популярна и понимаема массовым читателем, но зато именно она дает право причислять Стругацких к числу крупнейших русских писателей второй половины XX века. Именно эти произведения останутся еще надолго вехами русской литературы – вне и поверх любых жанров.
Появление Стругацких в литературе совпало с моментом, когда советская фантастика зашла в полный тупик. Старая безопасная «жюль-верновская» традиция технического покорения планеты всемогущими борцами за коммунизм была исчерпана. Последним ее всплеском стал выход в 1957 году «Туманности Андромеды» Ивана Ефремова, которого сами братья считали своим «крестным отцом», хотя прекрасно понимали ограниченность его дарования. Возникло явное противоречие между громадным, действительно всенародным запросом на новую утопию и низким уровнем большинства советских авторов, пишущих про будущее. Запуски спутника, Белки, Стрелки, а затем и Гагарина стремительно расширили границы того, что можно считать возможным и невозможным. Недостижимый Космос, на котором несколько веков спекулировали фантасты, стал рабочим пространством повседневности. Энтузиазму золотой эры космонавтики Стругацкие отдали необходимую дань в своих первых произведениях: «Путь на Амальтею», «Страна багровых туч», «Шесть спичек», «Возвращение (Полдень, XXII век)», «Стажеры», «Далекая Радуга». Даже «Попытка к бегству», в которой уже появляются первые намеки на «серьезную» литературу в виде нравственных коллизий, не имеющих простого решения, тоже относится к жанру оптимистичных авантюр двадцать-какого-то века. Необходим был содержательный и формальный рывок, необходимо было вслед за реалистической прозой, уже «обнаглевшей» в результате хрущевской оттепели, придать смелость и глубину прозе фантастической. Для чего, кстати, пришлось полностью размыть указанное выше различие.
Опасные утопии
Рывок этот произошел в 1964 году, когда была опубликована повесть «Трудно быть богом». Первое развлекательное (с виду) произведение Стругацких, у которого были «зубы», направленные против вовсе не фантастических явлений современности. Книга, начатая как космический вариант «Трех мушкетеров», после разгромных встреч Хрущева с интеллигенцией стала политическим памфлетом. Хотя благодаря цензурным вмешательствам (впервые настигшим до того совершенно «безупречных» авторов), далеко не все первые читатели поняли разбросанные по тексту намеки. Многие так и остались под впечатлением, что речь и впрямь идет о грядущих трудностях в работе Института экспериментальной истории и о том, как советские люди будущего будут их разрешать. Для иных главным источником удовольствия стала неповторимая атмосфера Арканара, прибаутки дона Рэбы и обаятельные странности дона Руматы. С этого момента книги Стругацких приобрели особое свойство: быть привлекательными для совершенно различных слоев читательских масс, «говорить» противоположным по убеждениям и вкусам людям то, что они и хотели бы услышать. Появился один из главных секретов их таланта – универсальность сюжетного опыта.
Стартовав таким образом в серьезную прозу, братья быстро, почти мгновенно вышли на высокую орбиту. Уже в 1965 году появились три (!) книги, определившие их положение в истории больше, чем все выпущенное позднее. «Понедельник начинается в субботу», «Хищные вещи века» и особенно «Улитка на склоне» – таковы заделы Стругацких «на вечность». Популярность их всегда была неравна: «Понедельник» знал почти каждый младший научный сотрудник СССР, фразы из него вошли в фольклор и вообще это, пожалуй, единственная книга писателей, которую одинаково любят и простые, и высоколобые поклонники. Именно поэтому о ней можно говорить как о давно уже чрезмерно переоцененном творении.
«Вещи» незаслуженно потерялись на фоне последующих произведений, про них можно услышать даже пренебрежительные суждения, как о неудачной попытке написать «западный» фантастический текст. На деле же там описаны события, которые только сейчас становятся нашей современностью: электронные наркотики, тотальное расслоение общества потребления на враждебные субкультуры, «дрожка» как смесь дискотеки и религиозной церемонии, наконец, «закат Книги», но не в виде ее прямого уничтожения (как у Брэдбери), а из-за общего равнодушия ко всему, что не тело.
«Улитка» и вовсе стала камнем преткновения для многих, есть категория читателей совершенно не понимающих этой книги и смысла ее существования в корпусе стругацкианы. Между тем сами авторы единодушно считали «Улитку» своим лучшим творением, основную идею коего (Лес=Будущее, Управление=Настоящее) к тому же, по их мнению, почти никто не понял. И они правы.
«Улитка» чаще всего описывается под рубрикой «кафкианский текст». Что верно, но ничего, однако, не объясняет. Сюжет, атмосфера, диалоги, общий умственный и эмоциональный итог этой книги выходит за пределы любого «абсурда», «хаоса», «безумия повседневности». Фраза «Мы рождены, чтоб кафку сделать былью» не осталась для Стругацких просто хохмой, она была принята как руководство к литературному действию. Жизнь (пост)советского человека куда сложнее мучений и метаний маленького человека Австро-Венгрии до и после Первой мировой войны. Она и проще (ибо нет тех интеллектуальных запросов, что стояли за Кафкой и всем европейским модернизмом), и страшнее (ибо речь идет не о метафорах, а об исторической, уже свершенной действительности для жителей первой в мире страны освобожденного труда в городе и деревне), и интереснее (потому что, в сущности, отнюдь не прекратилась в 1991 году после падения внешних декораций). Звучит как перехлест, но «Улитка на склоне» при всей своей производности как произведение искусства – выше любого отдельно взятого текста исторического Кафки. Она есть шедевр, тогда как собрание сочинений Кафки можно считать disjecta membra шедевра несостоявшегося, только задуманного, но не свершенного. Редчайший случай в истории искусства: копия выше оригинала. Как это понять? «Оригинал, разумеется, уничтожен как предмет искусства, не допускающий двоякого толкования. Первая и вторая копии тоже из некоторой предосторожности уничтожены». Кафка есть ряд кошмарных снов, Стругацкие в «Улитке» показывают мир даже слишком «наяву», слишком залитый то солнцем, то лампами дневного света.
Здесь стиль братьев достиг предела своих возможностей. Все персонажи абсолютно воплощены (что далеко не всегда отличало другие их произведения), говорят на своем уникальном языке, природа живет непридуманной, ненаучной жизнью, два мира – Управление и Лес представляют собой зеркала, выставленные друг против друга так, что их отражения сливаются и уходят в бесконечность истории-современности. Меньше всего можно сказать, что книга осталась в своем времени, это один из тех «миров» шестидесятых, которые по-прежнему с нами и никуда уходить не собираются.
«– Когда выйдет приказ, – провозгласил Домарощинер, – мы двинем туда не ваши паршивые бульдозеры и вездеходы, а кое-что настоящее, и за два месяца превратим там все в... э-э... в бетонированную площадку, сухую и ровную.
– Ты превратишь, – сказал Тузик. – Тебе если по морде вовремя не дать, ты родного отца в бетонную площадку превратишь. Для ясности».
«…на трибуну взобрался интеллектуал-лирик с тремя подбородками и галстуком-бабочкой, рванул себя безжалостно за крахмальную манишку и рыдающе провозгласил: “…Нет, не станет машина умнее человека! Потому что я... потому что мы... Мы не хотим этого! И этого не будет никогда! Никогда!! Никогда!!!” К нему потянулись со стаканами воды, а в четырехстах километрах над его снежными кудрями беззвучно, мертво, зорко прошел, нестерпимо блестя, автоматический спутник-истребитель, начиненный ядерной взрывчаткой...»
«Следующий пункт. В каком возрасте вы почувствовали влечение к женщине, в скобках – к мужчине?
<…>
– Не могу, – сказал Перец. – Не желаю я отвечать на такие вопросы.
– Дурак, – прошептали у него над ухом. – Соври что-нибудь с серьезным видом, и все. Что ты мучаешься? Кто там тебя будет проверять?
– Ладно, – покорно сказал Перец. – В возрасте десяти лет. Когда меня купали вместе с собакой Муркой.
– Прекрасно! – воскликнул председательствующий. – Можете ведь, если захотите!»
Именно в этой книге, написанной в самый разгар пресловутых борений «физиков» и «лириков», был вынесен окончательный приговор тому наивному социальному позитивизму, который составлял сердцевину уверенности советской цивилизации в построении коммунизма как раз к 1980 году:
«У меня просто дух захватило от восторга, я не стыжусь сознаться. Я всегда был оптимистом, но эта картина... Если хотите знать, все будет снесено, все эти склады, коттеджи... Вырастут ослепительной красоты здания из прозрачных и полупрозрачных материалов, стадионы, бассейны, воздушные парки, хрустальные распивочные и закусочные! Лестницы в небо! Стройные гибкие женщины со смуглой упругой кожей! Библиотеки! Мышцы! Лаборатории! Пронизанные солнцем и светом! Свободное расписание! Автомобили, глайдеры, дирижабли... Диспуты, обучение во сне, стереокино... Сотрудники после служебных часов будут сидеть в библиотеках, размышлять, сочинять мелодии, играть на гитарах, других музыкальных инструментах, вырезать по дереву, читать друг другу стихи!..
<…>
– Это тебе только кажется. Не будешь ты меня слушать. И стихи ты сочинять не будешь. Повыпиливаешь по дереву, а потом к бабам пойдешь. Или напьешься. Я же тебя знаю. И всех я здесь знаю. Будете слоняться от хрустальной распивочной до алмазной закусочной. Особенно, если будет свободное расписание. Я даже подумать боюсь, что же это будет, если дать вам здесь свободное расписание».
Это, пожалуй, самое умное и самое пророческое, что когда-либо написали главные советские «фантасты». Это сбылось.
Начиная с 1966 года, Стругацкие в течение двух с лишним десятилетий создают одну за другой, киги, составляющие лучшее, что есть в русской фантастике середины – конца XX века. Параллельно и в строгой зависимости от качества каждого конкретного произведения растет цензурное давление. «Наши книги не считались антисоветскими, они классифицировались всего лишь как “упаднические”. В самое тяжелое время (1970–1980 гг.) нас почти не печатали. Вышли несколько повестей в журналах и ни одной новой книги. “Улитка на склоне” была напечатана полностью только в 1988 г., а тогда, в 1968, изъята из библиотек и запрещена. “Обитаемый остров” – 896 поправок, журнальный вариант опубликован через 2, книга – через 4 года. “Гадкие лебеди” запрещены сразу, но проникли на Запад и в самиздат. Борис записал в своем дневнике в октябре 68-го: “...Люди, приехавшие из Одессы, рассказывают, что там продается с рук машинопись ГЛ – 5 руб. штука. Ума не приложу, каким образом это произошло. Я давал только проверенным людям”».
В эти же годы формируется культ Стругацких среди посвященных. Понятие «культовый писатель» у нас почему-то сразу приобрело совершенно искаженное значение: культовыми сплошь и рядом называют популярных или хорошо «раскрученных» авторов. В действительности на Западе, где это выражение появилось впервые, «культ» имеет смысл не «поклонения», а «секты». «Культовый» значит там «МАЛОизвестный», эзотерический, непопулярный, малодоступный. Именно этот смысл прекрасно описывает положение братьев-писателей в эпоху развитого социализма. Если не считать ранних, экзотерических книг про светлое техническое будущее, настоящее их творчество было закрыто для большинства читателей. Книги просто нельзя было достать, их привозили контрабандой из-за границы, старые журнальные публикации продавались по бешеным ценам или перепечатывались под копирку. Ведь даже «разрешенные» тексты появлялись порой только в периодике на окраинах страны: в Забайкалье или в Прибалтике. Повторялась история с Высоцким: официально не существует – подпольно доступен всем, кто «в теме». Сходство подтверждалось личным знакомством, Высоцкий был близок с Аркадием, а его знаменитая песня про подлодку вошла в текст «Гадких лебедей».
«— ...Я не имею никакого отношения к изучению внеземных культур. В КОПРОПО я вместе со своими коллегами представляю международную научную общественность, когда заходит речь о контроле за выполнением решения ООН относительно интернационализации Зон Посещения. Грубо говоря, мы следим, чтобы инопланетными чудесами, добытыми в зонах, распоряжался только Международный Институт. — А разве на эти чудеса посягает еще кто-нибудь? — Да. — Вы, вероятно, имеете в виду сталкеров? — Я не знаю, что это такое. — Так у нас в Хармонте называют отчаянных парней, которые на свой страх и риск проникают в Зону и тащат оттуда все, что им удается найти. Это настоящая новая профессия. — Понимаю. Нет, это вне нашей компетенции». «Пикник на обочине»
Само слово придумано не Стругацкими: существительное stalker есть и в английском языке, однако традиционно переводится как «охотник» или «упорный преследователь». Авторы «Пикника на обочине» наполнили его принципиально новым содержанием: сталкеры — профессиональные правонарушители, проводники по Зоне Посещения, напичканной опасными ловушками, охотники за инопланетными артефактами. Значительный вклад в популяризацию термина внес Андрей Тарковский, снявший в 1979 году по мотивам «Пикника...» двухсерийный фильм «Сталкер». Сегодня слово «сталкер» чаще всего звучит, когда речь заходит о ликвидаторах аварий на атомных электростанциях, исследователях заброшенных городов и поселений — всех тех, чья деятельность связана с проникновением в закрытую и безлюдную урбанизированную зону.
2. Мокрец
«...Что же сделалось с мокрецами? Были тихие, согбенные, крались сторонкой, ничего о них такого не говорили, а говорили, будто воняет от них, будто заразные, будто здорово делают игрушки и вообще разные штуки из дерева... Мать Фреда говорила, помнится, что у них дурной глаз, что молоко от них киснет и что накликают нам они войну, мор и голод... А теперь сидят они за колючей проволокой, и что же они там делают? Ох, много они что-то делают. И погоду они делают, и детей они переманивают (зачем?), и кошек они вывели (тоже зачем?), и клопы у них залетали...» «Гадкие лебеди»
У Стругацких — «агенты будущего», загадочные существа с отталкивающей внешностью, обладающие рядом сверхъестественных способностей, представители нового вида и носители высокой гуманистической морали. Чахнут и умирают, если им не дают читать. В переносном смысле мокрец — запойный читатель, не способный обойтись без книг.
3. Прогрессор
«...Вот у нас сейчас появилось новое понятие — прогрессор — человек Земли, деятельность которого направлена на сохранение мира среди других гуманоидных цивилизаций. Почему не допустить, что гипотетические существа-посредники — это своего рода прогрессоры Странников. Что мы, в конце концов, знаем о точке зрения Странников на темпы и формы нашего, человеческого прогресса?..» «Жук в муравейнике»
Представитель сверхцивилизации, тайно внедренный в менее развитое общество, чтобы ускорить технологический и этический прогресс. Институт Прогрессорства — один из самых неоднозначных элементов «мира Полудня». Спорам о допустимости вмешательства во внутренние дела иной цивилизации посвящено нескольких повестей Стругацких: «Трудно быть богом», «Обитаемый остров», «Парень из преисподней», «Жук в муравейнике», «Волны гасят ветер». В современной разговорной речи — человек, ратующий за всестороннее развитие общества, зачастую вопреки собственным эгоистическим интересам.
4. Люден
«ЛОГОВЕНКО: У нас еще нет общепринятого самоназвания. Большинство пользуется термином „метагом“, так сказать, „за‑человек“. Кое-кто называет себя „мизитом“. Я предпочитаю называть нас люденами. Во-первых, это перекликается с русским словом „люди“; во-вторых, одним из первых люденов был Павел Люденов, это наш Адам. Кроме того, существует полушутливый термин: „гомо луденс“... КОМОВ: „Человек играющий“... ЛОГОВЕНКО: Да. „Человек играющий“. И есть еще антишутка: „люден“ — анаграмма слова „нелюдь“. Тоже кто-то пошутил...» «Волны гасят ветер»
В повести Стругацких — самоназвание группы землян, у которых сформировалась третья сигнальная система и прорезались способности, сверхъестественные по меркам «мира Полудня». В просторечии — новая эволюционная ступень вида homo sapiens, сверхчеловек, чьи цели и мотивы для нас непостижимы в принципе.
5. Массаракш
«Максим понял, что находится в гигантской ловушке, что контакт сделается возможным только тогда, когда ему удастся буквально вывернуть наизнанку естественные представления, сложившиеся в течение десятилетий. По-видимому, это уже пытались здесь проделать, если судить по распространенному проклятию „массаракш“, что дословно означало „мир наизнанку“...» «Обитаемый остров»
Популярное ругательство в Стране Отцов на планете Саракш, где начинается история Максима Каммерера, героя трилогии «Обитаемый остров» — «Жук в муравейнике» — «Волны гасят ветер». Используется в качестве названия нескольких интернет-сайтов, скалодрома, рок-группы и как минимум одного печатного СМИ, выходившего в Ростове-на-Дону с 1991 года тиражом 20 тысяч экземпляров.
6. Думать — не развлечение, а обязанность
«Все равно я уеду, думал Перец, нажимая на клавиши. Все равно я уеду. Вы не хотите себе, а я уеду. Не буду я играть с вами в пинг-понг, не буду играть в шахматы, не буду я с вами спать и пить чай с вареньем, не хочу я больше петь вам песни, считать вам на „мерседесе“, разбирать ваши споры, а теперь еще читать вам лекции, которых вы все равно не поймете. И думать за вас я не буду, думайте сами, а я уеду. Уеду. Уеду. Все равно вы никогда не поймете, что думать — это не развлечение, а обязанность...». «Улитка на склоне»
Фраза из внутреннего монолога героя повести «Улитка на склоне», угодившего в шестеренки гротескового Управления, кафкианской бюрократической структуры, обесценивающей и обессмысливающей любую разумную деятельность. Воспринимается как призыв к критическому мышлению, рефлексии и анализу. Любопытно, что некоторые источники приписывают эту цитату Иммануилу Канту.
7. Трудно быть богом
«— Дон Румата, — сказал мятежник, — почему вы не хотите помочь нам? — Одну минутку, — сказал Румата. — Прошу прощения, но я хотел бы знать, как вы проникли в дом? — Это неважно. Никто, кроме меня, не знает этой дороги. Не уклоняйтесь, дон Румата. Почему вы не хотите дать нам вашу силу? — Не будем говорить об этом. — Нет, мы будем говорить об этом. Я не звал вас. Я никогда не молился. Вы пришли ко мне сами. Или вы просто решили позабавиться? Трудно быть богом, подумал Румата». «Трудно быть богом»
Фраза — пошедшее в народ название одной из самых популярных повестей братьев Стругацких. Она восходит к двум диалогам земного прогрессора дона Руматы Эсторского — с местным философом Будахом и мятежником-пассионарием Аратой Горбатым. Активно используется прессой как в оригинальном виде, так и с незначительными изменениями: путем простой подстановки получаем идеальный заголовок для материала на любую актуальную тему: от «Трудно быть мачо» до «Трудно быть гномом».
8. Главное — на Земле
«Главное — на Земле. Главное всегда остается на Земле, и я останусь на Земле. Решено, подумал он. Решено. Главное — на Земле...» «Стажеры»
Коронная фраза бортинженера планетолета «Тахмасиб» Ивана Жилина, одного из центральных персонажей цикла об освоении Приземелья, а также повести «Хищные вещи века». Знаменует перенос фокуса внимания с космической героики на вечные вопросы, проблемы человека и общества.
9. Счастье для всех, даром, и пусть никто не уйдет обиженный!
«Он был покрыт потом, задыхался от жары, и в то же время морозный озноб пробирал его, он трясся крупной дрожью, как с похмелья, а на зубах скрипела пресная меловая пыль. И он уже больше не пытался думать. Он только твердил про себя с отчаянием, как молитву: „Я животное, ты же видишь, я животное. У меня нет слов, меня не научили словам, я не умею думать, эти гады не дали мне научиться думать. Но если ты на самом деле такой... всемогущий, всесильный, всепонимающий... разберись! Загляни в мою душу, я знаю, там есть все, что тебе надо. Должно быть. Душу-то ведь я никогда и никому не продавал! Она моя, человеческая! Вытяни из меня сам, чего же я хочу, — ведь не может же быть, чтобы я хотел плохого!.. Будь оно все проклято, ведь я ничего не могу придумать, кроме этих его слов — СЧАСТЬЕ ДЛЯ ВСЕХ, ДАРОМ, И ПУСТЬ НИКТО НЕ УЙДЕТ ОБИЖЕННЫЙ!“» «Пикник на обочине»
Фразу часто приписывают сталкеру Рэдрику Шухарту. На самом деле она принадлежит Артуру Барбриджу, юному идеалисту, который погиб на пути к исполняющему желания Золотому Шару, самому загадочному артефакту хармонтской Зоны Посещения. Альтруистическое мировоззрение, выраженное в предельно концентрированной форме.
10. И животноводство!
«С трибуны неслось: — ...и в такие дни, как наши, когда каждый из нас должен отдать все свои силы на развитие конкретных лингвистических исследований, на развитие и углубление наших связей со смежными областями науки, в такие дни особенно важно для нас укреплять и повышать трудовую дисциплину всех и каждого, морально-нравственный уровень каждого и всех, духовную чистоту, личную честность... — И животноводство! — вскричал вдруг требовательно Петенька Скоробогатов, вскинув вперед и вверх вытянутую руку с указательным пальцем». «Хромая судьба»
Реплика из зала на литературной конференции времен позднего застоя. Популярный интернет-мем; используется, чтобы подчеркнуть официозность, бессодержательность и дурной пафос предыдущего выступления.
Вот насчет "мокреца" у меня сомнения. Да и "людены"... Я бы уж скорее КОМКОН вспомнила. Кстати, по слухам, Стругацкие придумали термин "скорчер". И "кибер". И как бы не "пришельцы"...
Алла Кузнецова, Молчаливый Глюк. Я не со зла, я по маразму!
И с нами издание... Среди самых редких и дорогих изданий Стругацких (советского времени, "произведения искусства" не в счет) - первое издание "Понедельник начинается в субботу" С Теми Самыми Иллюстрациями. И в хорошем состоянии. В убитом-то оно встречается не так уж и редко, а вот в приличном... Это я к чему? К нижеследующим картинкам.
Стругацкий А. Понедельник начинается в субботу: Сказка для научных работников младшего возраста / Стругацкий А., Стругацкий Б.; Рис. Е.Мигунова. - М.: Издательский Дом Мещерякова; АСТ, 2015. - 320 с.: ил. - ISBN 978-5-91045-753-3 (Издательский дом Мещерякова), 978-5-17-089082-8 (АСТ). - Подп. в печ. 1.01.2015. - Заказ № 7019/15. - 5.000 экз.
Что примечательно - так это то, что, несмотря на старание воспроизвести То Самое Издание на уровне иллюстраций, текст в данном издании - восстановленный. Т.е. от издания 1965 года отличается.
Роды на Марсе, накопление «энергии времени» и нейтринная акупунктура: что должно было произойти до 2000 года
Составил Василий Владимирский
Без преувеличения можно сказать, что «Полуденный цикл» Аркадия и Бориса Стругацких (это неофициальное название серия произведений о будущем получила в честь повести «Полдень, XXII век») — самая человечная утопия за всю историю советской научной фантастики. После ходячих манекенов фантастов «ближнего прицела» , после холодных и совершенных постчеловеков Ивана Ефремова, далеко ушедших по пути духовной эволюции и внутреннего самосовершенствования, люди будущего, списанные, по словам Стругацких, с лучших из наших современников, рвали сложившийся шаблон. Научно-технический прогресс интересовал писателей куда меньше, да и то скорее этические и моральные тупики, подстерегающие человечество на этом пути, чем эпохальные достижения и открытия. Но когда требовалось описать предметный мир будущего, соавторы подходили к задаче не менее ответственно и вдумчиво, чем к созданию образов героев. читать дальше 1. Создание мобильного самообучающегося кибернетического устройства По хронологии Мира Полудня : около 1960 года
«Поведение Урма определяется его „мозгом“, необычайно сложным и тонким аппаратом из германиево-платиновой пены и феррита. Если у обычной цифровой машины десятки тысяч триггеров — элементарных органов, получающих, хранящих и отдающих сигналы, то в „мозгу“ Урма задействовано уже около восемнадцати миллионов логических ячеек. На них запрограммированы реакции на множество положений, на различные варианты изменения обстоятельств, предусмотрено выполнение огромного числа разнообразных операций». «Спонтанный рефлекс»
После реабилитации кибернетики в 1950-х многие советские фантасты, от Анатолия Днепрова до Ильи Варшавского, всерьез увлеклись робототехникой. Отдали должное этому поветрию и братья Стругацкие, однако ранний рассказ «Спонтанный рефлекс» так и остался для них проходным эпизодом. Хотя в Мире Полудня роботы занимают определенную нишу и даже могут сыграть ключевую роль в развитии сюжета (как Драмба в «Парне из преисподней»), по востребованности они не идут ни в какое сравнение с биомеханическими конструктами, подробно описанными на страницах повести «Попытка к бегству» (1962).
2. Выход человечества в космос и освоение ближнего Приземелья По хронологии Мира Полудня: 1960–90-е годы
«К концу третьего десятилетия после первых лунных перелетов почти все объекты в пределах полутора миллиардов километров от Земли были уже знакомы человеку. Появились новые науки — планетология и планетография Луны, Марса и Меркурия, крупных спутников больших планет и некоторых астероидов. Межпланетники — особенно те, кому приходилось месяцами и даже годами работать вдали от Земли, — привыкли к зыбким напластованиям вековечной пыли на равнинах Луны, к красным пустыням и худосочным рощицам марсианского саксаула, к ледяным пропастям и добела раскаленным горным плато на Меркурии, к чужим небесам со многими лунами, к Солнцу, похожему на яркую звездочку. Сотни кораблей пересекали Солнечную систему по всем направлениям». «Страна багровых туч»
Самая заметная точка расхождения Мира Полудня с нашей реальностью. В 1957 году на страницах «Страны багровых туч» Стругацкие точно предсказали год выхода человека в космос, однако дальше начинается чистая фантастика: считаные годы отделяют первый пилотируемый полет от строительства постоянно действующих баз на Луне и на Марсе, от сооружения орбитальных заводов и создания целого межпланетного флота. Вопрос о том, откуда взялась ресурсная база, до сих пор служит предметом ожесточенных споров и регулярно порождает всё новые конспирологические теории.
3. Успехи нейтринной акупунктуры По хронологии Мира Полудня: 1970-е годы
«— Что такое нейтринная акупунктура? — сказал инспектор. — Это идея Андрея Андреевича, — устало проговорил Горчинский. — Облучение нейтринными пучками некоторых участков коры вызывает появление… вернее, резкое возрастание сопротивляемости организма разного рода химическим и биологическим ядам. Зараженные и отравленные собаки выздоравливали после двух-трех нейтринных уколов. Это какая-то аналогия с акупунктурой — китайским лечением иглоукалыванием. Отсюда и название метода. Роль иглы играет пучок нейтрино. Конечно, аналогия чисто внешняя… <…> <…> Андрей Андреевич полагает, что нейтринная акупунктура мобилизует какие-то неизвестные нам силы организма. Не фагоциты, не нервная стимуляция, а что-то еще, несравненно более мощное». «Шесть спичек»
Облучение мозга пучком нейтрино помогает излечиться от болезней и одновременно пробуждает скрытые возможности организма, вплоть до экстрасенсорных способностей, но после нервного срыва у ведущего специалиста Центрального института мозга инспектор Управления охраны труда прикрывает это направление исследований. Сюжет незатейливый, однако рассказ «Шесть спичек», опубликованный в 1959 году, можно назвать первым подходом братьев Стругацких к теме человеческого и сверхчеловеческого, не раз звучавшей в их более зрелых вещах — повестях «Трудно быть богом», «Гадкие лебеди», «Волны гасят ветер», романе «Отягощенные злом», в сольных произведениях «Дьявол среди людей» С. Ярославцева (Аркадия Стругацкого) и «Бессильные мира сего» С. Витицкого (Бориса Стругацкого) и не только.
4. Запуск двигателей, конвертирующих и накапливающих «энергию времени» По хронологии Мира Полудня: 1980-е годы
«Речь шла о свойствах времени, о времени как о физическом процессе. По словам Беркута, это была необычайно сложная проблема. Много лет назад, при исследовании проблемы источников энергии звезд, была впервые выдвинута своеобразная, еще экспериментально не подтвержденная теория времени как физического процесса, связанного с энергией. В основу этой теории легли постулаты, рассматривающие время как материальный процесс, несущий определенную энергию. Потом были найдены (сначала теоретически, а затем и экспериментально) количественные характеристики условий освобождения энергии, связанной с ходом времени. Так родилась механика „физического времени“, иначе называемая тау- или Т-механикой. <…> Семьдесят лет назад по решению Всемирного Ученого Совета были заложены и пущены в порядке эксперимента четыре такие системы, четыре псевдовечных двигателя, „двигатели времени“. Один — на Луне, в кратере Буллиальд, и три — на Земле: на Амазонке, в Антарктиде и здесь, в тайге». «Забытый эксперимент»
На первый взгляд, чистая фантастика, остроумная выдумка. Однако в основу концепции «двигателей времени» положена популярная, наделавшая в свое время немало шума работа астрофизика Николая Козырева «Причинная механика». Доклад Козырева о физической природе времени, прочитанный в 1957 году в Пулковской обсерватории, произвел сильное впечатление на Бориса Натановича и послужил толчком к созданию рассказа. Впрочем, в других произведениях «Полуденного цикла» «двигатели времени» не упоминаются и значительной роли в «истории будущего», по Стругацким, не играют.
5. Рождение первого ребенка на Марсе По хронологии Мира Полудня: 1986 год
«Опанасенко шел быстро и думал, что больше так продолжаться не может. Независимо от того, убил Морган эту гадину или нет, послезавтра надо пойти на Базу и организовать облаву. На всех краулерах и вездеходах, с ружьями, динамитом и ракетами… Ему пришел в голову аргумент для несговорчивого Иваненки, и он улыбнулся. Он скажет Иваненке: „На Марсе уже появились дети, пора очистить Марс от всякой гадости“. „Какова ночка! — думал Новаго. — Не хуже любой из тех, когда я заблудился в тайге. А самое главное еще и не начиналось и кончится не раньше чем к пяти утра. Завтра в пять, ну в шесть часов утра парень уже будет вопить на всю планету. Только бы Мандель не подкачал. Нет, Мандель не подкачает. Папаша Марк Славин может быть спокоен. Через несколько месяцев мы будем всей базой таскать парня на руках, однообразно вопрошая: „А кто это у нас такой маленький? А кто это у нас такой пухленький?“ Только надо все очень тщательно продумать с центрифугой. И вообще пора вызывать с Земли хорошего педиатра… Парню совершенно необходим педиатр. Жаль вот, что следующие корабли будут только через год“». «Полдень, XXII век»
Один из важнейших шагов на пути космической экспансии человечества, превращения человека разумного в человека космического — и один из самых неосуществимых прогнозов Стругацких. Пилотируемый полет на Марс первоначально планировался в СССР на 1971 год, однако «битва за Луну» перечеркнула планы, показав уязвимость проекта с технической и экономической точек зрения. Сегодня ближайший прогнозируемый срок марсианской экспедиции передвинут на начало четвертого десятилетия XXI века. Что же касается колонизации планеты, то эксперты, наученные горьким опытом, не спешат с долгосрочными прогнозами.
6. Массовое внедрение волновой психотехники По хронологии Мира Полудня: 1990-е годы
«В конце века, когда наметились первые триумфы волновой психотехники и стали пустеть психиатрические лечебницы, в хоре восторженных воплей научных комментаторов раздражающим диссонансом прозвучала брошюрка Криницкого и Миловановича. В заключительной ее главке педагог Криницкий и инженер Милованович писали примерно следующее. <…> …Остаются основания предполагать и опасаться, что успехи психотехники приведут к таким способам волновой стимуляции мозга, которые подарят человеку иллюзорное бытие, яркостью и неожиданностью своей значительно превышающее бытие реальное. И если вспомнить, что фантазия позволяет человеку быть и разумным существом, и наслаждающимся животным, если добавить к этому, что психический материал для создания ослепительного иллюзорного бытия поставляется у Человека Невоспитанного самыми темными, самыми первобытными рефлексами, тогда нетрудно представить себе тот жуткий соблазн, который таится в подобных возможностях…» «Хищные вещи века»
Собственно, волновая психотехника («метод воздействия на мозг с помощью электромагнитного излучения неоптического диапазона») понадобилась Стругацким исключительно для того, чтобы обосновать появление слега — высокотехнологичного наркотика, получившего широкое распространение на рубеже XX–XXI веков. Сторонники конспирологического прочтения «Полуденного цикла» связывают слег с гипноизлучателями планеты Саракш из повести «Обитаемый остров» (1969). В нашей реальности наукообразный термин «волновые технологии» остается достоянием адептов парамедицины и «альтернативных методов диагностики». Кроме того, волновые технологии используются в газо- и нефтеобработке, но к волновой психотехнике они отношения не имеют.
7. Создание посадочной площадки на Венере По хронологии Мира Полудня: 1991 год
«Быков ожидал увидеть то, что сотни и сотни раз описывалось в репортажах, очерках и романах: черно-фиолетовую бездну, испещренную ослепительными точками звезд. Вместо этого круглый провал люка озарился мутным желто-розовым светом. Планетолет висел над громадным, тускло освещенным туманным куполом. Сероватые тени ползли по блестящему оранжевому полю, медленно сближались и расходились, свивались в кольца и разрывались на неверные исчезающие пятна. Ближе к краям купол темнел, но границы его не были резкими, они как-то незаметно, размытыми лиловыми тонами переходили в полную непроглядную черноту. А в центре тончайшие розовые, желтые и серые дымчатые ленты переплетались между собой, но не смешивались — то ясные и отчетливые, то затянутые однообразной рыжей дымкой… Вот она какая, Венера, „самая страшная планета в Солнечной системе“!» «Страна багровых туч»
Природные условия на Венере (температура, давление, состав атмосферы) оставались загадкой для астрофизиков до конца 1950-х годов: тщательное исследование планеты затрудняла плотная атмосфера, непроницаемая для оптических телескопов. В середине прошлого столетия писатели-фантасты в основном придерживались теории нобелевского лауреата Сванте Аррениуса, согласно которой Венера, одна из самых молодых планет Солнечной системы, проходит сейчас тот же этап развития, что и Земля в каменноугольный период. Стругацкие предложили нетрадиционную, новаторскую для своей эпохи трактовку: в «Стране багровых туч» Венера — планета негостеприимная, абсолютно непригодная для колонизации. В 1950-х Борис Натанович Стругацкий, астроном по образованию, работал в Пулковской обсерватории и имел доступ к новейшим астрофизическим исследованиям, что многое объясняет. Для посадки и взлета с Венеры в повести используется космический корабль серии «Хиус» с прямоточным фотонным двигателем, более мощным и маневренным, чем импульсные ракеты. Полевым испытаниям «Хиуса» посвящена почти половина книги — таких рискованных экспериментов Стругацкие больше никогда себе не позволяли. 8. Исследование Урана при помощи бомбозондов По хронологии Мира Полудня: 1999 год
«— Схему надо менять, Алешенька, — сказал Михаил Антонович. — Устарело это все — и фазоциклеры, и вертикальная развертка, и телетакторы… Вот я помню, мы ходили к Урану на „Хиусе-8“… в две тысячи первом… — Не в две тысячи первом, а в девяносто девятом, — сказал Юрковский, не отрываясь от отчета. — Мемуарщик… <…> В девяносто девятом году экспедиционная группа Дауге и Юрковского впервые в истории науки открыла и исследовала бомбозондами так называемое аморфное поле на северном полюсе Урана. Следующее исследование пятна было проведено годом позже». «Стажеры»
Уран — одна из самых необычных планет Солнечной системы. По многим параметрам она отличается от иных крупных космических тел: у Урана — необычная ось наклона и состав атмосферы, у него отсутствует внутренний источник тепла; в конце концов, он вращается вокруг Солнца в направлении, противоположном вращению большинства других планет, — словом, загадка на загадке. В Мире Полудня начало предметного изучения Урана — символическая точка в летописи освоения Приземелья, недаром экспедиция «Хиуса-8» приходится на рубежный 1999 год. Эпоха героических свершений заканчивается, Солнечная система исхожена вдоль и поперек, чудовища усмирены, на Марсе рождаются дети, ну а человечество готовится совершить рывок к звездам…
P. S. «Главное — на Земле…» — думает Иван Жилин в повести «Стажеры». Эта фраза давно стала крылатой далеко за пределами круга читателей Стругацких. Однако большинство научных прорывов XX века в Мире Полудня, как нетрудно заметить, связаны именно с освоением космического пространства. Впрочем, противоречие это кажущееся. Не так уж сложно представить, какие именно технические инновации помогут нам достигнуть звезд. Куда сложнее разобраться с вечными вопросами — и здесь нам вряд ли помогут даже самые навороченные гаджеты. Разве что Золотой Шар из «Пикника на обочине» — но, как говорится, это уже совсем другая история.
Правда, я бы сказала, что не _должно_, а _может_ - по крайней мере, про мобильное самообучающееся кибернетическое устройство, нейтринную акупунктуру, "энергию времени" и т.д. - рассказы в "Мир Полудня" вписываются не всегда.
Да и с первым ребенком на Марсе традиционные непонятки.
Хотя насчет "мокреца" у меня сомнения - не настолько уж это популярный термин.
А конспект лекции вот:
Конспект Стругацкие. «Пикник на обочине»
Краткое содержание эпизода Дмитрия Быкова из курса «Русская литература XX века. Сезон 2»
К эпизоду: Стругацкие. «Пикник на обочине» Судьбы произведений Стругацких столь же таинственны, сколь и судьбы их героев. Например, вопиюще антисоветская «Улитка на склоне» была, в общем, доступна читателям, а «Пикник на обочине», в котором нет ни единой советской реалии, еле-еле продрался через цензуру и очень долго не переиздавался. Это лишний раз доказывает, что советская цензура обладала сверхъестественным нюхом и раньше самих Стругацких угадала, о чем же на самом деле «Пикник». История Рэдрика Шухарта, его семьи и друзей — это предсказание Стругацких о советском проекте, которое стало сбываться спустя 30 лет. читать дальше «О чем, собственно говоря, „Пикник на обочине“? Это реинкарнация старого рассказа Стругацких „Забытый эксперимент“. Есть некая искусственно огороженная зона, там происходит некий чудовищный научный эксперимент, и результат этого эксперимента — животные-мутанты: иногда с белой пленкой вместо глаз, иногда с перепонками между лап, иногда состоящие из двух тел. Они кидаются на эту решетку изнутри и умоляют их выпустить. Это первая догадка о природе советского эксперимента. Поставлен великий эксперимент, в нем появились страшные мутанты. Теперь этих мутантов прячут от всего мира. А может быть, эти мутанты понимают больше, чем здоровые, может быть, они лучше, чем здоровые. Но они навеки ограждены этой страшной сеткой. И самые важные, ключевые слова в повести говорит Рэдрик Шухарт уже в первой части, когда в баре наливают ему на два пальца очищенной. Он витийствует перед корреспондентами и говорит: да, у нас Зона, у нас грязно, у нас страшно, но через нашу Зону повевает ветер из будущего. Итак, советский проект страшен, но из советского проекта сквозит будущее, потому что по большому счету все остальные модели мира обречены. А насчет этой мы еще ничего не знаем». Дмитрий Быков Зона забытого эксперимента очень точно транслирует всю советскую реальность. Это грязное, захламленное место, где вперемешку валяются следы великих побед, великих завоеваний, грандиозных неосуществленных замыслов. В Зоне находится кладбище, а главные герои советского проекта — мертвые. В книге есть страшная сцена обретения мертвецами плоти — но ведь такой страной оживших мертвецов был и Советский Союз и точно такие же фантомы былых великих идей расхаживали по нему и пытались как-то напомнить о великом прошлом. Одно из жутких изобретений Зоны — «ведьмин студень», который проникает в кожу и плоть, и нога остается ногой уже без кости. И это тоже советское изобретение, потому что бескостные жители — это огромное большинство тех, кто побывал в советском опыте.
В Зоне есть и главная обманка — Золотой Шар, исполняющий желания. Это вечная мечта о том, что грандиозная социальная перетасовка в России принесет всем счастье. Герой книги просит Шар именно о коммунизме: «Счастье для всех, даром, и пусть никто не уйдет обиженный!» Но за это счастье надо платить чужой жизнью, ведь к Золотому Шару ведет «мясорубка» — невидимый агрегат, который выкручивает человека в воздухе, как белье, и только какие-то черные капли проливаются на землю.
«Сегодня метафора Стругацких еще очевидней, еще страшней. Мы все ходим в нашу советскую зону за хабаром — за сюжетами, за старыми песнями о главном, за патриотическими концепциями. Зона, которой давно уже нет, продолжает поставлять нам идеи нашего космического доминирования, цементирующие нацию представления о великой победе и так далее. Главным источником идентичности — этого самого дорогого на сегодня хабара — становится советская зона, и Стругацкие предугадали это безупречно. Впрочем, эта зона тоже со своими обманками, и за нее приходится платить — тем, что у сталкеров растут мутировавшие дети». Дмитрий Быков
Своеобразный мир будущего создали в своих книгах писатели-фантасты братья Стругацкие. Урановая Голконда на Венере. Марс, населенный мирными мимикродонами и хищными летучими пиявками, страшная Пандора, таинственная Владислава, благоустроенная Леонида и, наконец, родная Земля, преображенная человеческим трудом, - вот «Вселенная» Стругацких. читать дальше Путешествовать с ними интересно, хотя многие авторы фантастических романов не раз «бороздили» космос по сходным маршрутам. Уже выпустив несколько книг, Стругацкие не порывают с почвой, питающей их творчество: один из них работник Пулковской обсерватории, другой - востоковед по образованию. Круг их познаний необычайно широк. Увлекательно и заманчиво войти в мир, буйно расцвеченный их фантазией. Озорной выдумке, смелому и изобретательному воображению молодых писателей, как убеждаешься с каждой новой книгой, поистине нет предела. Вот, например, ученые, а вслед за ними фантасты предполагают, что в будущем необыкновенно разовьются человеческие органы чувств. Откровенно юмористически обыграна эта идея у Стругацких в новой фантастической повести «Возвращение. (Полдень. XXII век.)»: «...никто еще не придумал, как развлекаться, услаждая органы осязания и обоняния. - Ну еще бы, - сказал Женя. - Массовые зрелища и массовые осязалища, И массовые обонялища... Сидят сорок тысяч человек, и все как один принюхиваются. Симфония «Розы в томатном соусе». И критики с огромными носами будут писать: «В третьей части впечатляющим диссонансом в нежный запах двух розовых лепестков врывается мажорное звучание свежего лука... ...В огромном зале лишь немногие смогли удержаться от слез...» Юмор этой веселой и остроумной книги - полемическое оружие писателей, их ответ спорщикам и скептикам, видящим будущее как сухой и холодный, рационалистический мир, где живые человеческие чувства будут вытеснены бездушным кибернетическим разумом. В «Возвращении», разумеется, немало кибернетики. Только нет, не сочинением поэм и симфоний заняты «киберы», а например, уборкой улиц и стрижкой газонов... Кибердворники и киберсадовники, ветврачи, пастухи, повара, они же посудомойки. Появляется и Великий КРИ - Коллектор Рассеянной Информации, счетно-логическая машина, способная даже предсказывать будущее. И что же? Это умное сложное устройство пасует перед не поддающимся программированию молодым задором, неиссякающим любопытством людей. Подлинное творчество и фантазия остаются за человеком. Человечность мира будущего и есть, в сущности, главная тема творчества Стругацких. в том числе и повести «Возвращение». Увлекательно показана в книге обычная, будничная жизнь людей «полдня XXII века». Разумеется, «обычная», «будничная» для них. Учителя и скотоводы, десантники со звездолетов и охотники, инженеры-ассенизаторы, океанологи и врачи живут в книге полной, напряженной жизнью. Людям будущего не чуждо ничто человеческое. Они строят небывалую шахту, ведущую к центру земли, пасут в океане стада китов и ставят опыт по кодированию живого человеческого мозга. Эта светлая, оптимистическая книга глубока и серьезна по мысли. Повесть начинается встречей двух звездолетчиков со своими праправнуками на земле и заканчивается «притчей» о встрече людей двадцать второго века со своим отдаленным потомком. Путешествие пришельцев по новой для них земле и движет сюжет (стоило бы, кстати, сказать о некоторой разрозненности впечатлений, которые оставляет такой сюжет-обозрение, хотя он по-своему и выигрышен). Дорогая авторам идея преемственности поколений, неразрывность звеньев бесконечной жизни человечества, осваивающего Вселенную, взята в основу повести. «Возвращение» -один из этапов развития большого замысла писателей: рисуя картины будущего, приблизить его, представить воочию духовный облик людей «полдня XXII века». Тема большая и благородная, и хорошо, что Стругацкие с каждой новой книгой пишут об этом все более молодо, умно, талантливо. А. Акимова, научный сотрудник
Алла Кузнецова, Молчаливый Глюк. Я не со зла, я по маразму!
Стругацкий А., Стругацкий Б. НАУЧНО-ФАНТАСТИЧЕСКАЯ ЛИТЕРАТУРА В ЯПОНИИ // Народы Азии и Африки. - 1967. - № 2. - С. 133-136.
...По гладкому спокойному морю идет, совершая регулярный рейс, пассажирский лайнер. Ясный, солнечный день, ничто не предвещает беды. И вдруг дикий рев, потоки пламени, искаженные ужасом лица пассажиров. Великолепный корабль охвачен пожаром, в эфир устремляются лихорадочные сигналы бедствия, но никто уже не в силах помочь. Так начинается японский фантастический фильм "Годзилла". читать дальше На первый взгляд это обыкновенный кинобоевик, жутковатый и щекочущий нервы фильм о злодействах сказочного чудовища. Годзилла, грозный дракон рыбацких легенд, много столетий спавший на дне Тихого океана, внезапно пробудился ото сна, направился к берегам Японии, сжигая огненным дыханием встречные корабли, вынырнул в Токийском заливе и принялся разрушать столицу. Все попытки остановить чудовище тщетны. Сорокметровый исполин, похожий на вымершего двуногого динозавра, небрежными взмахами когтистых лап рвет высоковольтные провода, артиллерийские снаряды не причиняют ему никаких повреждений. Его пытаются расстрелять в упор истребители-ракетоносцы - он отмахивается от них, как от назойливых мух. Экипажи танков при его приближении в ужасе покидают машины и спасаются бегством. Токио горит. Под напором чудовищной туши рушатся небоскребы, валится телевизионная башня. Путь дракона отмечен дымящимися развалинами и обугленными трупами. Над страной нависает гибель. Подобных фильмов немало в современной кинематографии. Американское коммерческое кино насылало на зрителя и полчища муравьев величиной с автомобиль, и оживших динозавров, и полулюдей-полурыб. Но было бы ошибкой считать, что "Годзилла" - просто коммерческий фильм, призванный щекотать нервы и выкачивать деньги из карманов зрителей. Старинная рыбацкая легенда модернизирована не только истребителями и танками. Эксперты, обследовав следы чудовища, с ужасом обнаруживают, что оно радиоактивно. Древний дракон дышит смертоносным пламенем ядерных взрывов. И пробудили его от вековой спячки взрывы водородных бомб на атоллах Южных морей. Годзилла предстает перед нами в фильме не простодушным сказочным драконом, а как символ атомной угрозы, нависшей над человечеством, как воплощение всесжигающего ужаса Хиросимы и Нагасаки, как напоминание о страшной судьбе рыбаков с "Фукурю-мару". Фильм кричит на весь мир: "Хватит ядерного ужаса! Прекратите! Мы знаем, что это такое, и не хотим повторения!". Так фантастика, оплодотворенная кардинальной идеей века, придя в кино, начинает выполнять важнейшую функцию искусства: поднимать людей против социального зла во имя социального добра. Со времен Уэллса мировая фантастика испытывает большой подъем. Наступление эпохи великих социальных потрясений и второй научно-технической революции потребовало от литературы и искусства обращения к новым проблемам, вставшим перед человечеством. Перспективы и последствия научно-технического прогресса, социальная и биологическая сущность человека, устройство и философия грядущего мира, соблазны и опасности, подстерегающие людей на пути в будущее, космическая экспансия человечества, соотношение между идеологией и технологией - вот далеко не полный перечень проблем, ставших ныне настолько актуальными, что появилась насущная необходимость сделать их всеобщим достоянием. Современный человек, как никогда раньше, должен очень хорошо представлять себе мир, в котором он живет, во всей его небывалой сложности, противоречивости, со всеми его ослепительными перспективами и катастрофическими опасностями. Выполнение этой задачи литература и искусство в большей степени возложили на плечи фантастики. Японская фантастика, вероятно, самая молодая в мире. Еще десять лет назад японский читатель, заинтересовавшийся фантастикой, вынужден был ограничиваться немногими переводными (главным образом англо-американскими) произведениями. С 1950 г. в Японии начал выходить специализированный журнал научной фантастики "Эс-Эф магадзин", но он представлял собой прямую перепечатку на японском языке известного англо-американского журнала "Magazine of Fantasy and Science Fiction". Лишь несколько молодых энтузиастов, таких, как астроном Масао Сэгава1, пробовали тогда свои силы в научно-фантастической литературе для юношества. Это, однако, ни в коем случае не означает, что японская литература начисто лишена фантастической традиции. Подобно тому как задолго до Жюля Верна и Герберта Уэллса фантастический гротеск и фантастическую сатиру использовали в Европе Рабле и Свифт, в Японии прошлого века прославился своим замечательным циклом фантастических новелл "Луна в тумане" Акинари Уэда, а блестящий рассказчик Санъютэй Энтё зачаровывал слушателей страшной и прекрасной историей о пионовом фонаре. К фантастике как к приему прибегали в своем творчестве и такие всемирно известные мастера японской прозы, как Нацумэ Сосэки и Рюноскэ Акутагава. Однако в первой половине XX в. фантастическая традиция в японской литературе была прервана господством милитаризма, и днем рождения большой современной японской фантастики следует, по-видимому, считать день выхода в свет июльского номера журнала "Сэкай" за 1958 г., в котором началась публикация повести Кобо Абэ "Четвертый ледниковый период"2. Абэ написал эту повесть уже будучи зрелым и известным писателем, лауреатом национальных литературных премий. Нельзя сказать даже, что она была его первым опытом в фантастике - Абэ еще прежде неоднократно обращался к фантастическим приемам в ряде рассказов и телевизионных пьес. Однако "Четвертый ледниковый период" был первым научно-фантастическим произведением, где высокое литературное мастерство, свойственное маститому писателю, счастливо сочеталось с глубиной и новизной проблематики. ...Крупный специалист в области электронно-счетных машин профессор Кацуми создает машину, способную путем анализа современного состояния экономики, идеологии и социальной психологии предсказывать будущее. Из политических соображений правительство не разрешает Кацуми пользоваться этой машиной. Между тем в Японии уже давно существует тайное сообщество ученых и инженеров, которые знают, что надвигается мировая катастрофа: уровень мирового океана поднимется на несколько сотен метров и затопит большую часть суши на нашей планете. В предвидении этой катастрофы сообщество создает новую породу людей, способных жить под водой. Сообщество нуждается в Кацуми и в его машине, ученым нужен подобный ему крупный специалист и нужны конкретные данные о будущем. Но членам сообщества известно, что Кацуми, при всей его гениальности, слишком консервативен и никогда добровольно не присоединится к строителям нового необычайного мира. С помощью сложной интриги сообщаество ставит Кацуми перед выбором: вопреки своей воле и своему мировоззрению принять участие в работе сообщества или погибнуть. Кацуми, органически не приемля новый мир, совершенно не представляя себе правомерность иного образа жизни, кроме того, к которому он привык, вынужден выбрать смерть. Конфликт "Четвертого ледникового периода" выходил далеко за пределы обычных конфликтных ситуаций литературы, вроде любовного треугольника, бесславного восхождения к вершинам общества и т.д. Он определяется у Абэ вторжением будущего в настоящее. Испытывается пригодность человека для будущего, утверждается непреходящая враждебность повседневщины к будущему. Повесть заставляет думать. Она напоминает о громадной ответственности человека перед обществом - особенно в таки поворотные эпохи истории, как наша. Будущее и только будущее является высшим и единственным судьей настоящего, утверждает автор, судьей строгим и неподкупным. И чтобы смело глядеть в глаза этому будущему, нужно отрешиться от представления о непрерывности обывательского бытия, нужно осознать свою ответственность перед будущим и жить, работать, бороться для этого будущего. Странная история профессора Кацуми, талантливого ученого и в то же время пошлого по своему мировоззрению обывателя, поразила воображение и заставила задуматься, вероятно, не одного читателя. И она же открыла новую эру в истории японской фантастики. Интересно, что фантастикой для Абэ является любое литературное произведение, в котором автор исходит из какой-то априорно выдвинутой гипотезы. Вся современная литература ведет свое начало от мифологии, утверждает Абэ, а мифология сродни современной фантастике, это древнейшая литература, исходившая из гипотезы существования богов. Современная же фантастика - как литература гипотезы, это по сути мифология, в которой боги умерли3. Абэ глубоко озабочен судьбами мира. Будущее привлекает и тревожит его. Он сознает - для того, чтобы заглянуть в будущее, нужна смелость. Человеку, живущему в будущем, оно наверняка будет представляться в какой-то степени приемлемым, если не прекрасным, но массовому человеку сегодняшнего дня оно, вероятно, показалось бы неподходящим для жизни, как показалась бы несообразной наша действительность, скажем, нашим пещерным предкам. И чтобы смело глядеть в глубину времен, человек должен решительно отказаться от власти привычных представлений, набраться мужества "оторваться от земли". Молодая японская фантастика пока не знает еще второго писателя таких масштабов, как Кобо Абэ. Но "Четвертый ледниковый период" словно прорвал плотину. И вот, как появление примерно в то же время замечательной "Туманности Андромеды" Ефремова послужило толчком к взрывоподобному развитию многообразной фантастической литературы в СССР, так и в Японии, хотя и в значительно меньших масштабах, стали после выхода в свет повести Абэ заявлять о себе все новые и новые писатели-фантасты. Один за другим стали выходить номера "Эс-Эф магадзин", специально посвященные отечественной фантастике. Все чаще и чаще мелькают на его страницах имена Сакё Комацу, Синъити Хоси, Рю Мицусэ, Ясутака Цуцуи и других способных авторов. Издательство "Хаякава", специализировавшееся ранее на детективах и иностранной фантастике, приступило к систематическому выпуску сборников рассказов и отдельных романов и повестей японских фантастов. В свое время, после так называемой революции Мэйдзи, когда Япония покончила с феодальным изоляционизмом, японская литература буквально бешеными темпами прошла весь многовековой путь европейской литературы - от классицизма до критического и социалистического реализма. Нечто подобное можно усмотреть и в развитии японской фантастики за последние десять лет. Начав с подражаний англо-американским образцам, молодые японские фантасты отдали дань приключенческой фантастике и фантастическому детективу и постепенно обратились к фантастике проблемной, социальной, хотя рецидивы асоциальных, чисто развлекательных тенденций дают себя знать по-прежнему. Отчетливо проявляются и увлечения техницизмом жюль-верновского толка, что, впрочем, понятно и закономерно, поскольку в Японии пока нет достаточно мощной научно-популярной и научно-художественной литературы и популяризация науки остается одной из важных функций японской фантастики. Но для лучших ее произведений характерны прежде всего гуманизм, ненависть к бюрократии и военщине, ненависть к войне, глубокое уважение к научно-технической интеллигенции, от года к году растущая сюжетная изобретательность, стремление писать остро, увлекательно, эмоционально. Японская фантастика на верном пути. Молодым японским фантастам еще не хватает четкого осознания того, что фантастика является неотъемлемой частью общего литературного потока и должна продолжать лучшие (в первую очередь - отечественные) традиции. Но, судя по всему, это осознание не за горами, и тогда Япония безусловно встанет вровень с "великими фантастическими державами" мира. ----- 1 См., напр., Масао Сэгава. Шестьдесят первая двойная звезда созвездия Лебедя, Токио, 1960. 2 Кобо Абэ. Четвертый ледниковый период, Токио, 1959. Пер. на русск. яз.: М., 1965. 3 Беседа К.Абэ с А.Стругацким в редакции "Иностранной литературы", см. "Иностранная литература", 1967, # 1.
Про баню в НИИЧАВО "Было несколько карикатур. <...> На другой высмеивалась баня — был нарисован голый синий человек, застывающий под ледяным душем."
"Мы успели сочинить и забраковать ряд вариантов на банную тему: «В нашей бане завсегда льет холодная вода», «Кто до чистоты голодный, не удовлетворится водой холодной», «В институте двести душ, все хотят горячий душ» и так далее."
(А. и Б. Стругацкие, "Понедельник начинается в субботу", история третья "Всяческая суета", глава третья)
Вдруг задумалась: а почему, собственно, горячее водоснабжение в бане, столь нужное всем ее многочисленным посетителям, не наладили давным-давно каким-нибудь магическим способом? Неужели это так трудно - по сравнению с прочими достижениями даже не самых крупных специалистов НИИЧАВО?
Единственное объяснение, пришедшее мне в голову: что институтскую баню в свое время - может быть, даже много веков назад - по какой-то причине (не исключено, что просто из вредности) некто так капитально зачаровал на невозможность магической починки, что эти чары до сих пор никто не сумел преодолеть.
Кстати, это идея для небольшого юмористического фанфика! Дарю желающим!
/*Грустно*/ Хуже всего - другое... То, что было на самом деле. А на самом деле в НИИЧАВО вообще не предусматривалось горячее водоснабжение. Титаны с корифеями устанавливали желательную температуру воды одним универсальным движением брови. А мерзли и страдали те, кто еще не воспарил до подобных высот...
А мне почему-то вспомнился известный (а может быть, уже давно забытый опыт психологов. Несколько человек загоняли в душ и над ними всячески измывались требовали, чтобы все помылись в теплой воде. Между тем, как только люди начинали вертеть горячий кран, температура воды понижалась. Опыт длился до той поры, когда какой-нибудь бедолага не начинал в отчаянии выкручивать на полную мощность холодный кран. тогда во все остальные души начинала подаваться горячая вода. Как-то так. Что исследовали таким образом, я уже благополучно забыла
Алла Кузнецова, Молчаливый Глюк. Я не со зла, я по маразму!
...был разговор про то, что предложено голосованием выбирать названия для различных объектов на Плутоне. Мол, скоро зонд сблизится с Плутоном, хорошенько его рассмотрит, многое увидит - надо же будет увиденное как-то назвать? А вот как? Народ, голосуйте!
Команда, работающая с межпланетным зондом New Horizons, сближение которого с Плутоном должно состояться на будущей неделе, официально представила в IAU (Международный астрономический союз), единственную организацию, уполномоченную давать официальные названия небесным телам, результаты голосования на сайте Our Pluton. Список предлагаемых названий для объектов на Плутоне и его спутниках состоит из 159 названий.
Плутон Тема 4. Божества, демоны и обитатели подземного мира 4.1. Ктулху (39% голосов) 4.2. Балрог (34% голосов) 4.3. Анубис (34% голосов) 4.4. Прозерпина (29% голосов) 4.5. Моргот (26% голосов) 4.6. Мэн-по (тётушка Мэн), китайская богиня, одна из судей реинкарнации душ 4.7. Ала, богиня плодородия в верованиях африканского народа Игбо 4.8. Крун, владыка преисподней в верованиях мандеев 4.9. Hun-Came, один из богов смерти у майя 4.10. Vucub-Came, один из богов смерти у майя
Тема 5. Подземные миры 5.1. Тартар (36% голосов) 5.2. Элизиум (34% голосов) 5.3. Асфодель, цветок в Аиде 5.4. Нифльхейм (28% голосов) 5.5. Аваддон (38% голосов) 5.6. Шибальба (45% голосов из Центральной и Южной Америки) 5.7. Пандемониум 5.8. Адливун 5.9. Куидливун, место на Луне, куда перебираются души из Адливуна 5.10. Юггот 5.11. Beralku, остров мёртвых у австралийцев 5.12. Orun-Apadi, место вечного наказания в религии йоруба 5.13. Монрепо, усадьба Смерти в Плоском мире Пратчетта 5.14. Pulotu, загробный мир полинезийцев
Тема 6. Путешественники в подземные миры 6.1. Геракл (34% голосов) 6.2. Вергилий (31% голосов) 6.3. Бетриче (31% голосов) 6.4. Djanggawul, из мифов австралийских аборигенов 6.5. Шбаланке, один из героев-близнецов мифологии майя 6.6. Хунахпу, один из героев-близнецов мифологии майя 6.7. Слейпнир, восьминогий конь Одина 6.8. Сунь Укун, Царь Обезьян 6.9. Инанна, божество в шумерской мифологии 6.10. Думузи, муж Инанны
Тема 2. Вымышленные места 2.1. Вулкан (Стар Трек) 2.2. Шир 2.3. Мордор 2.4. Татуин 2.5. Хот (тоже из Звёздных войн) 2.6. Галлифрей (Доктор Кто) 2.7. Криптон 2.8. Ётунхейм (скандинавская мифология) 2.9. Ацтлан (прародина ацтеков) 2.10. Hawaiki (из мифологии маори) 2.11. Ryugu (из японской мифологии)
Тема 3. Вымышленные корабли 3.1. Серенити (37% голосов) 3.2. Тардис (35% голосов) 3.3. Ностромо (27% голосов) 3.4. Арго (26% голосов) 3.5. Летучий Голландец (25% голосов) 3.6. Макросс (японское аниме, 30% голосов из Азии) 3.7. Mandjet (корабль бога Ра) 3.8. Matahourua (из мифологии маори) 3.9. Галактика (Battlestar Galactica) 3.10. Нагльфар (скандинавская мифология)
Тема 4. Авторы, художники и режиссёры 4.1. Дуглас Адамс (37% голосов) 4.2. Аркадий Стругацкий (86% голосов от русских). В номинации и голосовании были братья Стругацкие, но, как я понял, там есть временной ценз, а со дня смерти Бориса Натановича ещё не прошло три года. 4.3. Октавия Батлер 4.4. Лем 4.5. Кларк 4.6. Кубрик 4.7. Кэрролл 4.8. Тэдзука Осаму (манга) 4.9. Маделейн Л'Энгл 4.10. Босх
Толкин не прошёл, потому что уже есть кратер на Меркурии.
Strugackij A. Der ferne Regenbogen: Sceince Fiction-Roman / Strugackij A., Strugackij B.; Ubers. von A.Moeckel; Ill. von U.Hachulla. - Muenchen: Wilhelm Heyne Verlag, 1976. - 144 s. - (Heyne-Buch № 3497. Science Fiction). - ISBN 3-453-30387-3. - Нем. яз. - Загл. ориг.: Далекая Радуга.
Ну что можно сказать хорошего, помимо того, что видно на обложке и на титульном листе?..
Уменьшительные имена (типа Робби и Танюша) вполне себе используются - в затранскрибированном виде. Камилл почему-то стал Kamillo. Почему - не знаю. Горбовского, Валькенштейна и Диксона опознали, похоже, правильно: Gorbowski, Walkenstein, Dickson. И Ламондуа - Etienne Lamondois. "Стрелу" и "Тариэля" тоже просто затранскрибировали. Хотя это давний спор - как поступать с названиями кораблей...
А так вроде все в порядке с именами...
Особенно хорошо смотрится фраза, где М.Вязаницын говорит, что он, мол научился без запинки выговаривать слова типа "юриспруденция" и "полицей-президиум"...
"На Руси умирающего колдуна втаскивали на крышу и укладывали вдоль по коньку, а затем переносили к порогу дома." (с)А.В. Волков, "Страшные немецкие сказки"
Делалось это для нейтрализации злой колдовской силы, которая после смерти колдуна, без подобного обряда, могла вредить живым людям. А теперь вспоминаем финал советского сказочно-фантастического фильма "Чародеи". Вследствие неосмотрительно взмаха рукавом, со спрятанной в нём волшебной палочкой, товарищ Сатанеев оказывается на коньке здания, откуда его снимает главный герой. И только после этого колдуна окончательно нейтрализует директор Шемаханская, посредством увольнения. Как видим, данный эпизод не случаен, а имеет глубокую фольклорно-мистическую подоплёку.
P.S. Сообщество! С днем рождения! Мы вместе, и это глючно.
III. О, часто не задумываемся о смерти мы, Хоть всем и каждому даётся жизнь – в кредит конечно, И если не расплатимся вдруг в нужный срок, навечно Отправит Кредитор всех должников во царство Тьмы.
Нас учат без конца, как жить, Великие Умы, Но их не слушая, живём как бабочки – беспечно. И молодость у нас не навсегда, и бесконечно Нельзя зря тратить то, что Богом нам дано взаймы!
Что ж, юность ветрена, порой глупа. Всегда Всё вечным кажется ей, но придут года, Когда болезни и нужда за горло душат,
И розовый сменяется на чёрный цвет, И горький груз воспоминаний прошлых лет, Как лист увядший падает на душу…
Московский район Санкт-Петербурга овеян воспоминаниями о писателях Аркадии и Борисе Стругацких: здесь они жили, их фамилию носит площадь на пересечении Московского проспекта и улицы Фрунзе. Не удивительно, что одна из центральных районных библиотек — Правовой и Экономической информации — в день молодежи, 27 июня, организовала опен-эйр, посвященный творчеству этих двух выдающихся фантастов.
Опен эйр «Миры братьев Стругацких» на Благодатной улице открыла викторина. Любой желающий мог попытать счастье и ответить на вопросы вроде: «В книге «Пикник на обочине» желания исполнял золотой шар. А что исполняло желание в фильме?»; «По мотивам какой книги не было сделано игры?», «Какой болезнью страдает говорящий кот Василий?», «Что такое проклятье Массаракш?». Оказалось, что на опен эйр пришли знатоки творчества Стругацких — неверные ответы прозвучали всего два раза.
Программа мероприятия не ограничилась интеллектуальными заданиями. Перед городской библиотекой выступили музыканты «МПК» Космос, группа «Before». «Вечно молодой коллектив» «NeckroSon» исполнил песни, написанные по мотивам произведений братьев Стругацких.
Одна из песен, как рассказал участник группы Алексей Матвеев, посвящена девушке, «красивой рыжей Кире, в которую был влюблен дон Румата (герой книги «Трудно быть Богом»), и жизнь которой трагически оборвалась», другая — гвардейцу Гаю из «Обитаемого острова».
««Обитаемый остров» — первая книга Стругацких, которую я прочитал, — объяснил Алексей выбор героев для своих песен, — С нее началась моя любовь к их творчеству. Затем я взялся за «Трудно быть Богом». Эти романы произвели на меня самое сильное впечатление».
Сегодня советская фантастика уступила место свежим детективам, биографиям, американским и французским популярным романам — произведения Беляева, Булычева пылятся на полках. Но в день молодежи и год 90-летия со дня рождения Аркадия Натановича стоит вспомнить самых ярких представителей ушедшего жанра.
Стругацкие обратились к важным вопросам XX века: нравственный выбор в условиях чрезвычайных ситуациях, как не озвереть, когда вокруг не остается ничего человеческого. Произведения братьев и сейчас актуальны, современны и проницательно смотрят в будущее. Взять хотя бы «Хищные вещи века»: книга написано в 70-х годах, но в ней описаны рейв-вечеринки 90-х, и даже наше, как отметил Алексей, «слабое, мещанское общество».
Strugazki A. Ein Gott zu sein ist schwer / Strugazki A., Strugazki B.; Aus dem Russ. von A.Specht. - Berlin: Volk und welt, 1975. - 216 S. - Нем. яз. - Загл. ориг.: Трудно быть богом.
Я традиционно могу определить только судьбу имен. Антон, Пашка и Анка так везде и остались (никаких Тошек и т.д., только Анечку в одном месте затранскрибировали - ну, там уж деваться было некуда, разве что опускать весь кусочек), Розенблюм стал Rosenbluem (через умляут), зато Тафната просто затранскрибировали, без изысков (кстати, интересно, имели ли авторы в виду эти изыски типа Toughnut?). Колесо (который Вага) тоже затранскрибировали, а не перевели, в отличие от Позвоночника(который Перта). Отец Кабани - Vater Kabani, а вот отец, скажем, Кин - тот Pater Kin. Аналогично и с Цупиком и Гауком (Pater и Vater соответственно). По этому принципу попробуйте угадать, кто Гур (Pater или Vater). Правда, Арима (Vater) выбивается из, казалось бы, прослеживающейся структуры. Кстати, прозвище Багира "Киссенский" переводчик воспринял, похоже, как фамилию, результатом чего явился Bagir Kissenski.