Алла Кузнецова, Молчаливый Глюк. Я не со зла, я по маразму!
Стругацкий А., Стругацкий Б. НАУЧНО-ФАНТАСТИЧЕСКАЯ ЛИТЕРАТУРА В ЯПОНИИ // Народы Азии и Африки. - 1967. - № 2. - С. 133-136.
...По гладкому спокойному морю идет, совершая регулярный рейс, пассажирский лайнер. Ясный, солнечный день, ничто не предвещает беды. И вдруг дикий рев, потоки пламени, искаженные ужасом лица пассажиров. Великолепный корабль охвачен пожаром, в эфир устремляются лихорадочные сигналы бедствия, но никто уже не в силах помочь. Так начинается японский фантастический фильм "Годзилла".
читать дальше
На первый взгляд это обыкновенный кинобоевик, жутковатый и щекочущий нервы фильм о злодействах сказочного чудовища. Годзилла, грозный дракон рыбацких легенд, много столетий спавший на дне Тихого океана, внезапно пробудился ото сна, направился к берегам Японии, сжигая огненным дыханием встречные корабли, вынырнул в Токийском заливе и принялся разрушать столицу. Все попытки остановить чудовище тщетны. Сорокметровый исполин, похожий на вымершего двуногого динозавра, небрежными взмахами когтистых лап рвет высоковольтные провода, артиллерийские снаряды не причиняют ему никаких повреждений. Его пытаются расстрелять в упор истребители-ракетоносцы - он отмахивается от них, как от назойливых мух. Экипажи танков при его приближении в ужасе покидают машины и спасаются бегством. Токио горит. Под напором чудовищной туши рушатся небоскребы, валится телевизионная башня. Путь дракона отмечен дымящимися развалинами и обугленными трупами. Над страной нависает гибель.
Подобных фильмов немало в современной кинематографии. Американское коммерческое кино насылало на зрителя и полчища муравьев величиной с автомобиль, и оживших динозавров, и полулюдей-полурыб. Но было бы ошибкой считать, что "Годзилла" - просто коммерческий фильм, призванный щекотать нервы и выкачивать деньги из карманов зрителей. Старинная рыбацкая легенда модернизирована не только истребителями и танками. Эксперты, обследовав следы чудовища, с ужасом обнаруживают, что оно радиоактивно. Древний дракон дышит смертоносным пламенем ядерных взрывов. И пробудили его от вековой спячки взрывы водородных бомб на атоллах Южных морей. Годзилла предстает перед нами в фильме не простодушным сказочным драконом, а как символ атомной угрозы, нависшей над человечеством, как воплощение всесжигающего ужаса Хиросимы и Нагасаки, как напоминание о страшной судьбе рыбаков с "Фукурю-мару". Фильм кричит на весь мир: "Хватит ядерного ужаса! Прекратите! Мы знаем, что это такое, и не хотим повторения!". Так фантастика, оплодотворенная кардинальной идеей века, придя в кино, начинает выполнять важнейшую функцию искусства: поднимать людей против социального зла во имя социального добра.
Со времен Уэллса мировая фантастика испытывает большой подъем. Наступление эпохи великих социальных потрясений и второй научно-технической революции потребовало от литературы и искусства обращения к новым проблемам, вставшим перед человечеством. Перспективы и последствия научно-технического прогресса, социальная и биологическая сущность человека, устройство и философия грядущего мира, соблазны и опасности, подстерегающие людей на пути в будущее, космическая экспансия человечества, соотношение между идеологией и технологией - вот далеко не полный перечень проблем, ставших ныне настолько актуальными, что появилась насущная необходимость сделать их всеобщим достоянием. Современный человек, как никогда раньше, должен очень хорошо представлять себе мир, в котором он живет, во всей его небывалой сложности, противоречивости, со всеми его ослепительными перспективами и катастрофическими опасностями. Выполнение этой задачи литература и искусство в большей степени возложили на плечи фантастики.
Японская фантастика, вероятно, самая молодая в мире. Еще десять лет назад японский читатель, заинтересовавшийся фантастикой, вынужден был ограничиваться немногими переводными (главным образом англо-американскими) произведениями. С 1950 г. в Японии начал выходить специализированный журнал научной фантастики "Эс-Эф магадзин", но он представлял собой прямую перепечатку на японском языке известного англо-американского журнала "Magazine of Fantasy and Science Fiction". Лишь несколько молодых энтузиастов, таких, как астроном Масао Сэгава1, пробовали тогда свои силы в научно-фантастической литературе для юношества. Это, однако, ни в коем случае не означает, что японская литература начисто лишена фантастической традиции. Подобно тому как задолго до Жюля Верна и Герберта Уэллса фантастический гротеск и фантастическую сатиру использовали в Европе Рабле и Свифт, в Японии прошлого века прославился своим замечательным циклом фантастических новелл "Луна в тумане" Акинари Уэда, а блестящий рассказчик Санъютэй Энтё зачаровывал слушателей страшной и прекрасной историей о пионовом фонаре. К фантастике как к приему прибегали в своем творчестве и такие всемирно известные мастера японской прозы, как Нацумэ Сосэки и Рюноскэ Акутагава.
Однако в первой половине XX в. фантастическая традиция в японской литературе была прервана господством милитаризма, и днем рождения большой современной японской фантастики следует, по-видимому, считать день выхода в свет июльского номера журнала "Сэкай" за 1958 г., в котором началась публикация повести Кобо Абэ "Четвертый ледниковый период"2.
Абэ написал эту повесть уже будучи зрелым и известным писателем, лауреатом национальных литературных премий. Нельзя сказать даже, что она была его первым опытом в фантастике - Абэ еще прежде неоднократно обращался к фантастическим приемам в ряде рассказов и телевизионных пьес. Однако "Четвертый ледниковый период" был первым научно-фантастическим произведением, где высокое литературное мастерство, свойственное маститому писателю, счастливо сочеталось с глубиной и новизной проблематики.
...Крупный специалист в области электронно-счетных машин профессор Кацуми создает машину, способную путем анализа современного состояния экономики, идеологии и социальной психологии предсказывать будущее. Из политических соображений правительство не разрешает Кацуми пользоваться этой машиной. Между тем в Японии уже давно существует тайное сообщество ученых и инженеров, которые знают, что надвигается мировая катастрофа: уровень мирового океана поднимется на несколько сотен метров и затопит большую часть суши на нашей планете. В предвидении этой катастрофы сообщество создает новую породу людей, способных жить под водой. Сообщество нуждается в Кацуми и в его машине, ученым нужен подобный ему крупный специалист и нужны конкретные данные о будущем. Но членам сообщества известно, что Кацуми, при всей его гениальности, слишком консервативен и никогда добровольно не присоединится к строителям нового необычайного мира. С помощью сложной интриги сообщаество ставит Кацуми перед выбором: вопреки своей воле и своему мировоззрению принять участие в работе сообщества или погибнуть. Кацуми, органически не приемля новый мир, совершенно не представляя себе правомерность иного образа жизни, кроме того, к которому он привык, вынужден выбрать смерть.
Конфликт "Четвертого ледникового периода" выходил далеко за пределы обычных конфликтных ситуаций литературы, вроде любовного треугольника, бесславного восхождения к вершинам общества и т.д. Он определяется у Абэ вторжением будущего в настоящее. Испытывается пригодность человека для будущего, утверждается непреходящая враждебность повседневщины к будущему. Повесть заставляет думать. Она напоминает о громадной ответственности человека перед обществом - особенно в таки поворотные эпохи истории, как наша. Будущее и только будущее является высшим и единственным судьей настоящего, утверждает автор, судьей строгим и неподкупным. И чтобы смело глядеть в глаза этому будущему, нужно отрешиться от представления о непрерывности обывательского бытия, нужно осознать свою ответственность перед будущим и жить, работать, бороться для этого будущего. Странная история профессора Кацуми, талантливого ученого и в то же время пошлого по своему мировоззрению обывателя, поразила воображение и заставила задуматься, вероятно, не одного читателя. И она же открыла новую эру в истории японской фантастики.
Интересно, что фантастикой для Абэ является любое литературное произведение, в котором автор исходит из какой-то априорно выдвинутой гипотезы. Вся современная литература ведет свое начало от мифологии, утверждает Абэ, а мифология сродни современной фантастике, это древнейшая литература, исходившая из гипотезы существования богов. Современная же фантастика - как литература гипотезы, это по сути мифология, в которой боги умерли3.
Абэ глубоко озабочен судьбами мира. Будущее привлекает и тревожит его. Он сознает - для того, чтобы заглянуть в будущее, нужна смелость. Человеку, живущему в будущем, оно наверняка будет представляться в какой-то степени приемлемым, если не прекрасным, но массовому человеку сегодняшнего дня оно, вероятно, показалось бы неподходящим для жизни, как показалась бы несообразной наша действительность, скажем, нашим пещерным предкам. И чтобы смело глядеть в глубину времен, человек должен решительно отказаться от власти привычных представлений, набраться мужества "оторваться от земли".
Молодая японская фантастика пока не знает еще второго писателя таких масштабов, как Кобо Абэ. Но "Четвертый ледниковый период" словно прорвал плотину. И вот, как появление примерно в то же время замечательной "Туманности Андромеды" Ефремова послужило толчком к взрывоподобному развитию многообразной фантастической литературы в СССР, так и в Японии, хотя и в значительно меньших масштабах, стали после выхода в свет повести Абэ заявлять о себе все новые и новые писатели-фантасты. Один за другим стали выходить номера "Эс-Эф магадзин", специально посвященные отечественной фантастике. Все чаще и чаще мелькают на его страницах имена Сакё Комацу, Синъити Хоси, Рю Мицусэ, Ясутака Цуцуи и других способных авторов. Издательство "Хаякава", специализировавшееся ранее на детективах и иностранной фантастике, приступило к систематическому выпуску сборников рассказов и отдельных романов и повестей японских фантастов.
В свое время, после так называемой революции Мэйдзи, когда Япония покончила с феодальным изоляционизмом, японская литература буквально бешеными темпами прошла весь многовековой путь европейской литературы - от классицизма до критического и социалистического реализма. Нечто подобное можно усмотреть и в развитии японской фантастики за последние десять лет. Начав с подражаний англо-американским образцам, молодые японские фантасты отдали дань приключенческой фантастике и фантастическому детективу и постепенно обратились к фантастике проблемной, социальной, хотя рецидивы асоциальных, чисто развлекательных тенденций дают себя знать по-прежнему. Отчетливо проявляются и увлечения техницизмом жюль-верновского толка, что, впрочем, понятно и закономерно, поскольку в Японии пока нет достаточно мощной научно-популярной и научно-художественной литературы и популяризация науки остается одной из важных функций японской фантастики. Но для лучших ее произведений характерны прежде всего гуманизм, ненависть к бюрократии и военщине, ненависть к войне, глубокое уважение к научно-технической интеллигенции, от года к году растущая сюжетная изобретательность, стремление писать остро, увлекательно, эмоционально.
Японская фантастика на верном пути. Молодым японским фантастам еще не хватает четкого осознания того, что фантастика является неотъемлемой частью общего литературного потока и должна продолжать лучшие (в первую очередь - отечественные) традиции. Но, судя по всему, это осознание не за горами, и тогда Япония безусловно встанет вровень с "великими фантастическими державами" мира.
-----
1 См., напр., Масао Сэгава. Шестьдесят первая двойная звезда созвездия Лебедя, Токио, 1960.
2 Кобо Абэ. Четвертый ледниковый период, Токио, 1959. Пер. на русск. яз.: М., 1965.
3 Беседа К.Абэ с А.Стругацким в редакции "Иностранной литературы", см. "Иностранная литература", 1967, # 1.
читать дальше
На первый взгляд это обыкновенный кинобоевик, жутковатый и щекочущий нервы фильм о злодействах сказочного чудовища. Годзилла, грозный дракон рыбацких легенд, много столетий спавший на дне Тихого океана, внезапно пробудился ото сна, направился к берегам Японии, сжигая огненным дыханием встречные корабли, вынырнул в Токийском заливе и принялся разрушать столицу. Все попытки остановить чудовище тщетны. Сорокметровый исполин, похожий на вымершего двуногого динозавра, небрежными взмахами когтистых лап рвет высоковольтные провода, артиллерийские снаряды не причиняют ему никаких повреждений. Его пытаются расстрелять в упор истребители-ракетоносцы - он отмахивается от них, как от назойливых мух. Экипажи танков при его приближении в ужасе покидают машины и спасаются бегством. Токио горит. Под напором чудовищной туши рушатся небоскребы, валится телевизионная башня. Путь дракона отмечен дымящимися развалинами и обугленными трупами. Над страной нависает гибель.
Подобных фильмов немало в современной кинематографии. Американское коммерческое кино насылало на зрителя и полчища муравьев величиной с автомобиль, и оживших динозавров, и полулюдей-полурыб. Но было бы ошибкой считать, что "Годзилла" - просто коммерческий фильм, призванный щекотать нервы и выкачивать деньги из карманов зрителей. Старинная рыбацкая легенда модернизирована не только истребителями и танками. Эксперты, обследовав следы чудовища, с ужасом обнаруживают, что оно радиоактивно. Древний дракон дышит смертоносным пламенем ядерных взрывов. И пробудили его от вековой спячки взрывы водородных бомб на атоллах Южных морей. Годзилла предстает перед нами в фильме не простодушным сказочным драконом, а как символ атомной угрозы, нависшей над человечеством, как воплощение всесжигающего ужаса Хиросимы и Нагасаки, как напоминание о страшной судьбе рыбаков с "Фукурю-мару". Фильм кричит на весь мир: "Хватит ядерного ужаса! Прекратите! Мы знаем, что это такое, и не хотим повторения!". Так фантастика, оплодотворенная кардинальной идеей века, придя в кино, начинает выполнять важнейшую функцию искусства: поднимать людей против социального зла во имя социального добра.
Со времен Уэллса мировая фантастика испытывает большой подъем. Наступление эпохи великих социальных потрясений и второй научно-технической революции потребовало от литературы и искусства обращения к новым проблемам, вставшим перед человечеством. Перспективы и последствия научно-технического прогресса, социальная и биологическая сущность человека, устройство и философия грядущего мира, соблазны и опасности, подстерегающие людей на пути в будущее, космическая экспансия человечества, соотношение между идеологией и технологией - вот далеко не полный перечень проблем, ставших ныне настолько актуальными, что появилась насущная необходимость сделать их всеобщим достоянием. Современный человек, как никогда раньше, должен очень хорошо представлять себе мир, в котором он живет, во всей его небывалой сложности, противоречивости, со всеми его ослепительными перспективами и катастрофическими опасностями. Выполнение этой задачи литература и искусство в большей степени возложили на плечи фантастики.
Японская фантастика, вероятно, самая молодая в мире. Еще десять лет назад японский читатель, заинтересовавшийся фантастикой, вынужден был ограничиваться немногими переводными (главным образом англо-американскими) произведениями. С 1950 г. в Японии начал выходить специализированный журнал научной фантастики "Эс-Эф магадзин", но он представлял собой прямую перепечатку на японском языке известного англо-американского журнала "Magazine of Fantasy and Science Fiction". Лишь несколько молодых энтузиастов, таких, как астроном Масао Сэгава1, пробовали тогда свои силы в научно-фантастической литературе для юношества. Это, однако, ни в коем случае не означает, что японская литература начисто лишена фантастической традиции. Подобно тому как задолго до Жюля Верна и Герберта Уэллса фантастический гротеск и фантастическую сатиру использовали в Европе Рабле и Свифт, в Японии прошлого века прославился своим замечательным циклом фантастических новелл "Луна в тумане" Акинари Уэда, а блестящий рассказчик Санъютэй Энтё зачаровывал слушателей страшной и прекрасной историей о пионовом фонаре. К фантастике как к приему прибегали в своем творчестве и такие всемирно известные мастера японской прозы, как Нацумэ Сосэки и Рюноскэ Акутагава.
Однако в первой половине XX в. фантастическая традиция в японской литературе была прервана господством милитаризма, и днем рождения большой современной японской фантастики следует, по-видимому, считать день выхода в свет июльского номера журнала "Сэкай" за 1958 г., в котором началась публикация повести Кобо Абэ "Четвертый ледниковый период"2.
Абэ написал эту повесть уже будучи зрелым и известным писателем, лауреатом национальных литературных премий. Нельзя сказать даже, что она была его первым опытом в фантастике - Абэ еще прежде неоднократно обращался к фантастическим приемам в ряде рассказов и телевизионных пьес. Однако "Четвертый ледниковый период" был первым научно-фантастическим произведением, где высокое литературное мастерство, свойственное маститому писателю, счастливо сочеталось с глубиной и новизной проблематики.
...Крупный специалист в области электронно-счетных машин профессор Кацуми создает машину, способную путем анализа современного состояния экономики, идеологии и социальной психологии предсказывать будущее. Из политических соображений правительство не разрешает Кацуми пользоваться этой машиной. Между тем в Японии уже давно существует тайное сообщество ученых и инженеров, которые знают, что надвигается мировая катастрофа: уровень мирового океана поднимется на несколько сотен метров и затопит большую часть суши на нашей планете. В предвидении этой катастрофы сообщество создает новую породу людей, способных жить под водой. Сообщество нуждается в Кацуми и в его машине, ученым нужен подобный ему крупный специалист и нужны конкретные данные о будущем. Но членам сообщества известно, что Кацуми, при всей его гениальности, слишком консервативен и никогда добровольно не присоединится к строителям нового необычайного мира. С помощью сложной интриги сообщаество ставит Кацуми перед выбором: вопреки своей воле и своему мировоззрению принять участие в работе сообщества или погибнуть. Кацуми, органически не приемля новый мир, совершенно не представляя себе правомерность иного образа жизни, кроме того, к которому он привык, вынужден выбрать смерть.
Конфликт "Четвертого ледникового периода" выходил далеко за пределы обычных конфликтных ситуаций литературы, вроде любовного треугольника, бесславного восхождения к вершинам общества и т.д. Он определяется у Абэ вторжением будущего в настоящее. Испытывается пригодность человека для будущего, утверждается непреходящая враждебность повседневщины к будущему. Повесть заставляет думать. Она напоминает о громадной ответственности человека перед обществом - особенно в таки поворотные эпохи истории, как наша. Будущее и только будущее является высшим и единственным судьей настоящего, утверждает автор, судьей строгим и неподкупным. И чтобы смело глядеть в глаза этому будущему, нужно отрешиться от представления о непрерывности обывательского бытия, нужно осознать свою ответственность перед будущим и жить, работать, бороться для этого будущего. Странная история профессора Кацуми, талантливого ученого и в то же время пошлого по своему мировоззрению обывателя, поразила воображение и заставила задуматься, вероятно, не одного читателя. И она же открыла новую эру в истории японской фантастики.
Интересно, что фантастикой для Абэ является любое литературное произведение, в котором автор исходит из какой-то априорно выдвинутой гипотезы. Вся современная литература ведет свое начало от мифологии, утверждает Абэ, а мифология сродни современной фантастике, это древнейшая литература, исходившая из гипотезы существования богов. Современная же фантастика - как литература гипотезы, это по сути мифология, в которой боги умерли3.
Абэ глубоко озабочен судьбами мира. Будущее привлекает и тревожит его. Он сознает - для того, чтобы заглянуть в будущее, нужна смелость. Человеку, живущему в будущем, оно наверняка будет представляться в какой-то степени приемлемым, если не прекрасным, но массовому человеку сегодняшнего дня оно, вероятно, показалось бы неподходящим для жизни, как показалась бы несообразной наша действительность, скажем, нашим пещерным предкам. И чтобы смело глядеть в глубину времен, человек должен решительно отказаться от власти привычных представлений, набраться мужества "оторваться от земли".
Молодая японская фантастика пока не знает еще второго писателя таких масштабов, как Кобо Абэ. Но "Четвертый ледниковый период" словно прорвал плотину. И вот, как появление примерно в то же время замечательной "Туманности Андромеды" Ефремова послужило толчком к взрывоподобному развитию многообразной фантастической литературы в СССР, так и в Японии, хотя и в значительно меньших масштабах, стали после выхода в свет повести Абэ заявлять о себе все новые и новые писатели-фантасты. Один за другим стали выходить номера "Эс-Эф магадзин", специально посвященные отечественной фантастике. Все чаще и чаще мелькают на его страницах имена Сакё Комацу, Синъити Хоси, Рю Мицусэ, Ясутака Цуцуи и других способных авторов. Издательство "Хаякава", специализировавшееся ранее на детективах и иностранной фантастике, приступило к систематическому выпуску сборников рассказов и отдельных романов и повестей японских фантастов.
В свое время, после так называемой революции Мэйдзи, когда Япония покончила с феодальным изоляционизмом, японская литература буквально бешеными темпами прошла весь многовековой путь европейской литературы - от классицизма до критического и социалистического реализма. Нечто подобное можно усмотреть и в развитии японской фантастики за последние десять лет. Начав с подражаний англо-американским образцам, молодые японские фантасты отдали дань приключенческой фантастике и фантастическому детективу и постепенно обратились к фантастике проблемной, социальной, хотя рецидивы асоциальных, чисто развлекательных тенденций дают себя знать по-прежнему. Отчетливо проявляются и увлечения техницизмом жюль-верновского толка, что, впрочем, понятно и закономерно, поскольку в Японии пока нет достаточно мощной научно-популярной и научно-художественной литературы и популяризация науки остается одной из важных функций японской фантастики. Но для лучших ее произведений характерны прежде всего гуманизм, ненависть к бюрократии и военщине, ненависть к войне, глубокое уважение к научно-технической интеллигенции, от года к году растущая сюжетная изобретательность, стремление писать остро, увлекательно, эмоционально.
Японская фантастика на верном пути. Молодым японским фантастам еще не хватает четкого осознания того, что фантастика является неотъемлемой частью общего литературного потока и должна продолжать лучшие (в первую очередь - отечественные) традиции. Но, судя по всему, это осознание не за горами, и тогда Япония безусловно встанет вровень с "великими фантастическими державами" мира.
-----
1 См., напр., Масао Сэгава. Шестьдесят первая двойная звезда созвездия Лебедя, Токио, 1960.
2 Кобо Абэ. Четвертый ледниковый период, Токио, 1959. Пер. на русск. яз.: М., 1965.
3 Беседа К.Абэ с А.Стругацким в редакции "Иностранной литературы", см. "Иностранная литература", 1967, # 1.
@темы: Публицистика, Японистика
-
-
15.07.2015 в 12:33-
-
16.07.2015 в 01:03