Поскольку опять воскресенье...

[silent-gluk]

Сегодня мы смотрим на сборник.



Обложка.





Авантитул.






Оборот титульного листа.




Оглавление.




Страница 7, кусочек предисловия.




Еще кусочек предисловия и благодарности. Стр.20.








Стр. 21-27, про авторов и переводчиков.




Страница 29.




Страница 111.




Страница 251.

Это все были шмуцтитулы разделов, а теперь переходим к сути.




Страница 253.




Страницы 254-255.




Страница 274. "Полный текст в редакции имеется".




Страница 416-417.




Страницы 422-423, полный текст отрывка - см. выше.




Благодарности.









Реклама.


Итак, это:

Strugatsky A. The Spontaneous Reflex / Strugatsky A., Strugatsky B.; Transl. K.Reese // Red Star Tales: A Century of Russian and Soviet Science Fiction / Ed.I.Howell; Translation editor A.O.Fisher; Cover design T.Kulygina; Video Editor V.Savchenko; Rights researcher A.Yangalina; Introduction by I.Howell. - Montpelier: Russian life books, [2015]. - P.253-264. - ISBN 978-1-880100-38-37. - Англ. яз. - Загл.ориг.: Спонтанный рефлекс.

Что можно сказать о переводе, кроме того, что он новый (а старого я не помню)... Так похоже что он достаточно точный, ну, с точки зрения английского, наверное, тоже проблем быть не должно... А с именами там особо не поразвлекаешься. Да, кстати, URM - Universal Roving Machine.

Strugatsky A. Those Burdened By Evil: Excerpt / Strugatsky A., Strugatsky B.; Transl. K.Reese // Red Star Tales: A Century of Russian and Soviet Science Fiction / Ed.I.Howell; Translation editor A.O.Fisher; Cover design T.Kulygina; Video Editor V.Savchenko; Rights researcher A.Yangalina; Introduction by I.Howell. - Montpelier: Russian life books, [2015]. - P.416-423. - ISBN 978-1-880100-38-37. - Англ. яз. - Загл.ориг.: Отягощенные злом [Отрывок].

Насчет перевода можно сказать то же, что и выше. И отметить примечания - "бурка" и "НЭП". А Агасфер будет Ahasuerus. А, вот интересное: "одеть пальто" перевели как put upon his coat". Любопытно, в английском с put on и put upon тоже все путаются???

Хотя интересно мне, если сохранить такой перевод заглавия, "Those Burdened By Evil", то как выкручиваться с рукописью "ОЗ", которая то ли "Отягощенные Злом", то ли "Ноль-Три"?..

@темы: Сборники, Картинки, Отягощенные злом, Библиофильское, Спонтанный рефлекс, Библиография

---

Подборка высказываний БНС

[silent-gluk]

cameralabs.org/10422-boris-strugatskij-samaya-o...

Спасибо С.Бондаренко и Валентину!

Борис Стругацкий: «Самая опасная наша болезнь – нежелание свободы. Страх свободы. Свободофобия»



Размышления Бориса Натановича, вызвавшие необычайный интерес, об угрозе первой степени, о менталитете общества, духовном рабстве, тоталитаризме и нацизме.

Рассказывает Борис Вишневский, обозреватель «Новой газеты».

Мы знали, что он не бессмертен...

Младший из бесстрашных, мудрых и добрых братьев, ставших Учителями для нескольких поколений. Это слово — Учитель — Аркадий и Борис Стругацкие всегда писали с большой буквы...

Аркадий Натанович ушел от нас в октябре 1991-го — но оставался Борис Натанович. БНС. Мэтр. И на нем на два десятилетия сосредоточилась читательская любовь к людям, на книгах которых мы выросли.

Мы росли вместе с созданными ими героями, мечтали жить в светлом «Мире Полудня» и ненавидели «серых», твердивших «умные нам не надобны — надобны верные».

Мы учились у них шагать навстречу ветру, взявши за руки друзей, не сдаваться перед превосходящими силами противника и не идти на компромиссы с собственной совестью ради мелкой выгоды.

Их книги заражали нас бациллой непокорности и свободы — и мы обретали иммунитет к страху.

Те, кто в 1991-м вышел на площадь защищать свою свободу, — читатели братьев Стругацких.

И те, кто вышел на площадь через двадцать лет защищать свое достоинство, — тоже читатели братьев Стругацких.

Мне выпало редкое, удивительное счастье — быть с ним знакомым на протяжении двадцати с лишним лет.

Приезжать к нему домой, на улицу Победы, записывать десятки интервью (большая часть потом войдет в книгу «Двойная звезда», изданную в 2003 году, к 70-летию Бориса Натановича) и просто говорить с ним на интересующие его темы. Ах, как жаль, что часть этих разговоров прошла без диктофона! А когда я спохватывался — мол, Борис Натанович, можно я включу запись, эти ваши рассуждения надо обязательно сохранить, — БНС махал рукой и отвечал: «Да бросьте вы, Боря, эти глупости»... Зато в 2009 году при помощи Юрия Шмидта удалось организовать переписку между БНС и Михаилом Ходорковским — потом ее полностью напечатала «Новая газета», и этот блистательный диалог вызвал необычайный интерес...

Мы понимали, что Борис Натанович не бессмертен — но как же хотелось, чтобы он подольше оставался с нами!

Последние дни он провел в больнице в тяжелейшем состоянии — к давним сердечным проблемам добавилась пневмония.

Вечером 19 ноября позвонила давний друг Бориса Натановича, писатель Нина Катерли, с которой мы перезванивались все эти дни — и по ее подчеркнуто спокойному голосу все стало ясно...



1992 год

— Мне кажется, нет никаких оснований говорить, что мы так уж много предвидели. Действительно, два, может быть, — три серьезных исторических события нам предсказать удалось, но не больше. Я вот только что перечитал «Отягощенные злом». Действие этой повести мы перенесли на 40 лет вперед, в начало 30-х годов XXI века. Писалось все это в 86—87-м годах. Замечательно: у нас там есть ГОРКОМ! У нас там фигурирует «ПЕРВЫЙ» этого горкома! Хотя я с некоторым удовлетворением отметил, что при этом в повести не сказано, горком какой именно партии имеется в виду. Совершенно не исключено, что это — горком какой-нибудь Демократической Партии Радикальных Реформ, например, или что-нибудь в этом же роде. А может быть, и опять Коммунистической партии... Ведь настроение у людей настолько черное, все и всем настолько недовольны... и демократы наши оказались настолько беспомощны у кормила власти... а демагоги наши красно-коричневые обещают так много, так быстро и ведь совсем задаром... И я подумал: вот это вот — тот самый случай, когда лучше уж оказаться плохим пророком, чем хорошим...

Можно только поражаться, насколько все на свете правые — имперцы, националисты, ультрапатриоты, называйте их как хотите, — насколько все они похожи друг на друга, будь то Германия, Россия или Франция, девятнадцатый век, начало двадцатого, конец двадцатого... Обязательно: милитаризация, мундиры, сапоги, значки, лычки, страстное желание принять стойку «смирно» и поставить в эту стойку окружающих; агрессивность, прямо-таки клокочущая ненависть по любому поводу, истеричность — до визга, до пены на губах; и патологическая лживость, и полное отсутствие чувства юмора, и полное отсутствие элементарного благородства в речах и поступках, и, конечно же, — антисемитизм, слепой, запредельный, зоологический... Здесь — сходство полное и угнетающее...



1994 год

— Главный источник наших неприятностей — тот перезрело-феодальный менталитет, который характерен для общества в целом. Нежелание и неумение ЗАРАБАТЫВАТЬ. Истовая готовность обменять индивидуальную свободу действий на маленький (пусть!), но верный кусочек материальных благ — на ПАЙКУ. Нежелание и неумение отвечать за себя: начальству виднее. Чудовищная социальная пассивность большинства, в гены въевшееся убеждение: «вот приедет барин — барин нас рассудит»... Вот это — самая опасная наша социальная болезнь сегодня. Именно она — источник и питательная среда для всего прочего: и для имперской идеи, и для нацизма, и для идеи реванша. Духовное рабство. Нежелание свободы. Страх свободы. Свободофобия.

Конечно, все мы оттуда родом: из сталинской лагерной империи, у нас наследственность страшная, мы все время тянемся к худшему, полагая его лучшим только потому, что оно привычнее, и отказываемся от свободы, предпочитая ей уверенность в завтрашнем дне. Я с ужасом читаю результаты социологических опросов — больше половины готово отказаться! Но в конце концов люди с рабской психологией уйдут, вырастет новое поколение, уже лишенное страха перед свободой.

2001 год

— Десять лет назад в стране произошла «бархатная» революция. Смена общественного строя. А путч — это была попытка остановить эту революцию. Или убыстренную эволюцию. Провалившаяся попытка. Провалившаяся потому, что активная часть народа не хотела старого, а пассивная часть была равнодушна к попытке это старое сохранить. Сейчас ситуация несколько иная. Сейчас вектор народной воли — к сожалению — поворачивает в другую сторону. Миллионы воль направлены на то, чтобы был «порядок». А что такое в России порядок — исторически? Прежде всего это — полицейская, державная, авторитарная система. Система, при которой все изменения в обществе могут происходить только под жестким контролем исполнительной власти. Что же касается моих надежд десятилетней давности — я отношусь к небольшому проценту людей, которые не жаловались и не жалуются на то, что происходило все эти десять лет. Я даже доволен! По очень простой причине: я всегда, все это время, ожидал гораздо худшего.

Я допускаю, что, соблазненное общим желанием порядка, начальство начнет очень жестко контролировать происходящие в стране процессы. И когда появится единомыслие в СМИ — это будет началом конца. Это будет означать многолетнее торжество авторитаризма и тоталитаризма. И поэтому я подписываю все письма, направленные против нарождающегося авторитаризма во всех его формах.

За свободу СМИ надо бороться, пока эта свобода есть. Когда ее не будет — бороться будет уже поздно. И потому начальство должно хорошо себе представлять: каждый его шаг в этом направлении вызовет отчаянный вопль протеста. Пусть даже эти акты протеста кажутся кому-то смешными, пусть они вызывают раздражение у исполнительной власти — мол, чего вы разорались? — кричать надо! Кричать, пока слышно. В полный голос.

2004 год

— Можно только надеяться, что все это — лишь этап перехода от привычной тоталитарной российской системы к совершенно непривычной демократической. В конце концов, от классического тоталитаризма нас не отделяет и двадцати лет. Меньше, чем жизнь одного поколения.

2006 год

— Никакого «иммунитета к фашизму» никогда нам и никто не прививал. К НЕМЕЦКОМУ фашизму — да, и ненависть была, и иммунитет в каком-то смысле тоже. Все эти киноэкранные оберштурмбанфюреры СС, лагеря уничтожения, расправы над мирными жителями, разорение страны, миллионы не вернувшихся с войны — все это вместе называлось «звериное лицо немецкого фашизма». И все это в нашем сознании (по оруэлловскому закону двоемыслия) прекрасно уживалось с нашей исконной ксенофобией, одобрением «твердой руки», «ежовых рукавиц», пресловутого «порядка» и прочих атрибутов обыкновеннейшего нацизма, который и есть не что иное, как диктатура националистов. Нацизм — диктатура националистов. И пока в стране существуют ксенофобия и одобрительное отношение к диктатуре начальства — до тех пор нацизм есть нависающая угроза первой степени.

Ксенофобия извечна. Причем не только у нас — в любой стране мира. Сколько я помню, «пархатые», «чучмеки», ныне основательно забытые «карапеты» и прочая ксенофобская грязь порождались самыми широкими слоями нашего общества, от трущобных полуподвалов пролетариев до роскошных казенных кабинетов слуг народа. Это было — как матерщина, как извечная готовность выпить, не закусывая, как обыкновенное хамство в быту при неизменном подхалимаже в отношении к власть имущим. При большевиках приказано было стать интернационалистами, и мы все как один сделались интернационалистами (превосходно оставаясь внутри себя и «среди своих» антисемитами и шовинистами); приказали бороться с космополитизмом — радостно и с готовностью занялись изничтожением космополитов; сейчас ничего специально не приказывают — живем как бог на душу положит, кто в лес, кто по дрова. Бритоголовые мало кому нравятся (кому может нравиться отмороженное хулиганье?), но определенное сочувствие они вызывают у многих и многих, и переломить это положение дел — понадобятся пять поколений спокойной и достойной жизни, не меньше. Причем при условии, что система образования и, главное, воспитания будет все это время работать полным ходом, не сбавляя оборотов и не позволяя учителям соскальзывать в шовинизм и национализм ни под каким предлогом (вроде «военно-патриотического воспитания»). А пока не истекут эти сто лет, надо бить во все колокола, подписывать антифашистские пакты, не оставлять без внимания ни один новый факт обострения нацизма и снова и снова требовать от власти, чтобы она решительно и жестко загнала зверя в клетку — к своей же пользе, между прочим.



2007 год

— Нам хочется быть грозными, опасными, могучими, первыми. И если не быть, то хотя бы казаться. Пока мы еще не вернулись к положению в мире, которое занимал СССР, но мы, безусловно, будем упорно к этому положению стремиться. Это нравится электорату, это нравится возрождающемуся военно-промышленному комплексу, а главное, это проще всего — намного проще, чем реализация пресловутого Общества Потребления, которое нам обещали, обещают и будут обещать еще много-много лет под разными названиями.

«Все знать, все понимать, ничему не верить и ни с чем не соглашаться». Так писал Аркадий Белинков, знаменитый диссидент конца 60-х, — о другом времени, о другой стране, о других людях. Но то было СОВСЕМ другое время: глухое, цементно-болотное, абсолютно беспросветное. Теперь мы знаем: тоталитаризм ТОЧНО не вечен, даже самый глухой и безнадежный. Поэтому перспектива — есть. И надо делать все от тебя зависящее, чтобы эту перспективу приблизить.

2008 год

«Легко и радостно говорить правду в лицо своему королю — как славно дышится в освобожденном Арканаре». Совершенно не вижу, почему бы благородному дону не поддерживать теперь власть самым храбрым образом. Ведь, вдобавок ко всему прочему, ты еще оказываешься вместе с подавляющим большинством, то есть с народом. Чего, кстати, в 80-е годы отнюдь не было.

Никаких иллюзий. Впереди Большое Огосударствление и Решительная Милитаризация со всеми вытекающими отсюда последствиями касательно прав и свобод. Оттепель закончилась не начавшись. Все.

2010 год

— Было лишь одно: поворот от демократической революции девяностых к «стабильности и равновесию» нулевых. Фактически — отказ от курса политических и экономических реформ в пользу курса на державность и застой. Итог «путинского десятилетия» и есть возвращение к стабильности и застою брежневского типа. По сути — «возвращение в совок».



2011 год

— На российские власти могут реально повлиять только российские власти же — в лице возникшей вдруг группы, исповедующей некий новый курс. Откуда возьмутся? А откуда взялся Рютин со своим «Союзом марксистов-ленинцев» — единственный, может быть, кто возглавил реальную антисталинскую оппозицию? Откуда вынырнул вдруг Хрущев (вчера еще верный слуга и раб Сталина)? Откуда Горбачев появился, почтительнейший ученик Андропова? Нужда заставила. И заставит нужда.

Возражать высокому начальству можно, это не есть «неслыханный подвиг», но стоит ли рисковать? Пользы не будет никакой, это очевидно, а неудовольствие большого человека вызвать можно. «Умные нам не надобны, надобны верные».

Без революции власть сменить может только сама власть — та часть властной элиты, которая захочет и сумеет изменить курс (политический, экономический, идеологический). Это называется «революция сверху». В России это единственный сравнительно бескровный способ «разорвать замкнутый круг».

Огромным народным массам, несмотря на все ухищрения СМИ, становится ясно, что ничего не получается: жизнь все дорожает, тарифы все растут, дефициты возникают время от времени; штампуемые Думой законы становятся все несообразнее, все глупее; инфляция норовит выйти из-под контроля, а потом и выходит из-под него... Мы уже проходили все это в конце 80-х. Властная элита раскалывается. Большинство, разумеется, за сохранение статус-кво, пусть даже ценой ужесточения режима. Но возникает «пассионарно мыслящее» меньшинство, не желающее управлять страной холопов, на глазах превращающейся в Буркино-Фасо с ядерными ракетами наперевес. Это странные люди — большие начальники, которым всего мало: мало возможности получать откаты, мало возможности давать образование детям в самых престижных вузах Запада, мало счетов в надежных офшорах. Может быть, страсть к реформаторству обуревает ими. Может быть, срабатывает «наполеонов комплекс». А может быть, они попросту вступили в конфликт с могущественными коллегами, которые из консерваторов? Важно, что эти странные люди появляются с неизбежностью, и теперь остается только ждать лидера, готового возглавить «движение в сторону перемен». Он появится рано или поздно — просто потому, что свято место пусто не бывает. «Реформаторы возникают там и тогда, где и когда история создала условия для их возникновения». Основная аксиома Теории Исторических последовательностей.

«...и всегда говорить, что думаешь, а думать так, чтобы не стыдно было говорить». Спасибо вам, Борис Натанович

1972 год, я – студент института. Передо мной лежит пачка малоконстрастных фотокопий с машинописной рукописи. Наверху неразборчивое рукописное посвящение кому-то, дальше – название, по тогдашнему стилю прописными буквами с разрядкой: «Гадкие лебеди». В конверт вложен еще один листок, как эпиграф: кем-то напечатанный на машинке текст немецкой баллады «Крысолов из Гаммельна». Я так и не знаю до сих пор, был ли это сознательный шаг авторов или самодеятельность распространителей из «самиздата».

«Гадкие лебеди» стали моим любимейшим произведением на долгие годы. Пока не появился «Пикник на обочине» и «Жук в муравейнике».



Но еще до этого были замечательные повести о покорителях вселенной: «Страна багровых туч», «Путь на Амальтею» и «Стажеры». Совершенно коммунистические по содержанию, они отличались от царившего вокруг официоза, как золотое украшение мастера-ювелира от алюминиевой бижутерии фабрики «Красный маяк». А еще был сегодня даже, наверное, более актуальный, чем тогда, дон Румата из «Трудно быть богом», и проблемы вмешательства в историю извне. И я считаю, что «Хищные вещи века» тоже совсем не устарели – задуманные, как памфлет против капитализма, они были разруганы тогдашним советским официозом, а поднятые там проблемы как будто пришли из современных газет. А еще был «Понедельник начинается в субботу», перевернувший у моего поколения представление о фантастике – только успевшие впитать в себя то новое, что принесла «Туманность Андромеды» Ефремова, мы обнаружили, что в фантастическом мире могут жить маги и заклинания.



Стругацких читали и любили люди любой политической ориентации: коммунисты, патриоты, демократы, диссиденты. Они умудрялись совместить сложнейшие философские вопросы с занимательными приключениями и легкомысленным юмором. Помню телевизионное обсуждение фильма «Гадкие лебеди» в студии Гордона, где Мария Аркадьевна Стругацкая заметила, что почему-то мало кто обращает внимание, что ее отец с дядей писали увлекательные приключенческие повести, а не философские трактаты.

Стругацкие вместе с Высоцким претендуют на звание истинных лидеров нашего поколения – тех, кто родился и вырос при советской власти. Я знаю, что сегодня многие и справа, и слева имеют к ним претензии. «Патриоты» за недостаточную лояльность к советской власти и явную поддержку оппозиции Борисом Натановичем в последние годы. А «демократы» не могут им простить коммунистическую направленность ранних произведений. Все это значит только одно: что братья просто находятся далеко за пределами обычного разделения на «наших»-«не наших».

Дарственная надпись братьев Стругацких автору этих срок была сделана в начале шестидесятых годов на первом издании «Страны багровых туч». Надпись стала для меня, тогда еще юного школьника, чем-то вроде девиза на всю жизнь. Мне кажется, что этот текст, в значительной степени принадлежащий младшему из братьев, относится к его авторам в большей степени, чем они сами предполагали.

Спасибо Вам, Борис Натанович.

Юрий Ревич

@темы: Публицистика, «Жук в муравейнике», Отягощенные злом, «Пикник на обочине», «Страна багровых туч», Б.Стругацкий, «Гадкие лебеди», «Трудно быть богом», «Путь на Амальтею», «Стажёры», Понедельник начинается в субботу,, «Хищные вещи века», Ссылки

---

К 60-летию "Пепла Бикини"

[silent-gluk]

Информация утащена отсюда: www.fantlab.ru/blogarticle43992

Давно обещал сделать книжку с повестью А. Стругацкого "Пепел Бикини" к 60-летию публикации в журнале "Дальний Восток". Хотя по времени 60-летие наступает в октябре (5й номер за 1956 год), но повесть была принята к печати летом — в июне-июле.
Вот такой она имеет вид:



Иллюстрации взяты из "Юности" и книжного издания — ДВ был без иллюстраций.

Текст, разумеется, печатался по изданию ДВ.
Объем книги 140 стр. Бумага 80 г/м
Формат пришлось изменить — теперь он стандартный 130х200.
Обложка мягкая. Ленок. Но с ним "засада" — клей дает темное пятно. Они на фото заметны.
Изготовил пока только сигналы — пять экз. Еще поэкспериментирую8-)
Тираж будет только 25 экз. Всем сделать не смогу.
Всего лишь коммеморативное издание...

@темы: А.Стругацкий, Пепел Бикини, Л.Петров, Ссылки

---

Встреча А. Н. Стругацкого с читателями (ЦДРИ, 2.12.1982 г.). Часть 3

[silent-gluk]

Встреча А. Н. Стругацкого с читателями (ЦДРИ, 2.12.1982 г.)
стенограмма

«Как вы относитесь к новым течениям советской фантастики?» Я не могу говорить ни о каких течениях советской фантастики. Что имеется в виду, собственно? Течения советской фантастики. Настолько мало и настолько скудно сейчас советская фантастика издаётся, что можно указать только пальцем на одну точку: вот это удача, это неудача, это хорошо, это плохо, но эти точки в графу не укладываются. Тенденций каких-нибудь намечающихся я не вижу, хотя слежу очень внимательно. Должен вам сказать, что гораздо интереснее следить не за тем, что вышло, то есть это единственный путь, каким можно сейчас следить за советской фантастикой, это присутствие на семинарах молодых фантастов, читая их рукописи. Должен вам сказать, что созрели очень большие силы, очень хорошие силы. Это люди, которые начали писать некоторые - уже десять лет назад, а некоторые - два года назад. Вот, должен сказать, что начинали они гораздо интереснее, гораздо сильнее, чем мы. Это моё вам признание. И если бы они ещё к тому же имели возможность издаваться, то, я не знаю, мы сейчас были бы самой процветающей страной фантастики в мире. Есть у меня такое впечатление. Вот у них там есть тенденции. Есть тенденции. Есть одна опасная, которая мне не очень нравится, это уход от острого сюжета, сознательный. И есть ещё тенденция, которая мне кажется очень интересной, напротив, это очень свободное владение, понимаете, приёмами фэнтези. Ну, этот термин вам, наверное, известен, в отличие от Science Fiction - фэнтези, то есть классическая литература, в которой привлекаются сверхъестественные явления, мистика и прочее, прочее. Ну, в какой-то мере «Понедельник начинается в субботу» является фэнтези. Вот эта вот свобода, когда раскованность, если это можно назвать тенденцией, конечно, меня очень привлекает в тех рукописях, которые я читаю. Вот недавно закончился всесоюзный семинар молодых писателей-фантастов, проходил он в Малеевке, и там наши преподаватели, которые вели этот семинар, известные писатели Евгений Войскунский и не менее известный Дмитрий Биленкин, они были просто в восторге, они перечитали полторы тысячи страниц рукописей, которые привезли с собой со всего Советского Союза люди, и по крайней мере тысяча этих страниц - это готовые писательские страницы. А издаваться негде.
«Какие проблемы в фантастике вас интересуют?» Единственная проблема в фантастике, которая меня интересует, - это издательская проблема. (смех в зале) Хотел бы я, чтобы она перестала меня интересовать.

«Ваш любимый автор и произведение?» Об этом уже говорили.
«Что вы сейчас читаете?» Сейчас я перечитываю роман замечательного нашего исторического писателя Валентина Иванова «Русь великая». Обложился картами средневековой Руси и слежу за тем, как образовывалось, формировалось великое русское Киевское государство. Это очень интересное чтение.
«Ваше любимое фантастическое произведение и почему, других авторов?» Ну, это тоже мы говорили уже.
«Самый большой, самый любимый и самый нелюбимый писатель-фантаст?» Самого нелюбимого я не помню. А любимый - тоже перечислил, по сути дела.
«Гаррисон, Кларк, Поттер, Лем - кого из них вы предпочитаете как профессионал?» Как профессионал - несомненно, Лем. Я его настолько больше предпочитаю Гаррисону, Кларку и Поттеру, что даже они по сравнению с Лемом вообще, по-моему, ничего не стоят, на мой взгляд.
«Почему вы писат...» [обрыв плёнки]
...слишком толсто, либо вообще невозможно передать проблематику, которую вам интересно осветить или поставить. Не забывайте, что фантастика первой в художественной литературе и пока единственной ставит самые если не коренные вопросы, то во всяком случае вопросы, которые волнуют всё человечество. Это вопрос - выживем ли мы в результате экологического кризиса, вопросы генной инженерии, то есть, короче говоря, в самом широком смысле вопросы воздействия, правомерности или неправомерности воздействия современной науки на человеческий организм. Возможно, проблема взаимоотношений человека и машины, в частности, человек и разумная машина. Можно привести много проблем, которые сейчас очень волнуют многих людей и которые ставят нас вообще лицом к лицу с очень близким и очень и очень туманным будущим, во всяком случае будущим весьма вариантным. И пока вот эти вот проблемы, от которых зависит судьба человечества, освещает в художественной литературе только фантастика. Если когда-нибудь меня заинтересуют традиционные, так сказать, проблемы, ну любви и брака, там, квартирный вопрос и так далее, я конечно фантастику применять здесь не буду.
«С какой точки зрения вас интересуют издательские проблемы? С точки зрения финансов или из-за отсутствия возможности высказаться?» А что финансов - тоже. Вам хорошо, вы работаете, деньги получаете, а мне как? Но дело здесь, конечно, гораздо шире, чем финансов. Всё-таки фантастика - это наш любимый вид литературы, и пока мы сейчас являемся, так сказать, волею... как и всё, у нас стареет, всё умирает, и мы пока сделались чуть ли не самыми старшими по возрасту писателями-фантастами, нам приходится заботиться о молодых фантастах, так же как Иван Антонович Ефремов когда-то заботился о нас, сопляках. А мы ничего сделать не можем. Не нам. Да и издательская проблема не для нас, а для советской фантастики, вот что нас больше всего интересует.
«Ваше мнение о Ефремове? Как, по-вашему, в чём секрет его известности?» Секрет его известности в его огромном таланте как философа, философа и социолога. Мнение моё о Ефремове очень высокое, да и не может быть иным, если, как известно, неблагодарность - это самое свинское, самый свинский из всех пороков человека, у меня не может быть иного отношения к Ефремову, кроме глубочайшей благодарности, глубочайшего благоговения. Потому что этот человек открыл дорогу советской фантастике. С него всё началось.
Теперь, значит, о «Часе Быка». Ну что ж, «Час Быка», «Час Быка» - интересная очень вещь, я прочитал её с большим интересом и перечитывал с большим интересом, недавно перечёл с ещё большим интересом, правда со специфическим. Сейчас же вспомнился мне Райкин. Понимаете, в чём дело, у него там заложена очень любопытная гипотеза, гипотеза инферно. Этой гипотезой он пытается обосновать, на мой-то взгляд он обосновывает, совершенно точно, но может быть для специалистов-философов и для крупных учёных-биологов она не совсем будет состоятельной. Он пытается обосновать связь между жестокостью эволюции и утончённостью и обязательностью появления в её итоге разума. Это долго рассказывать, но кого этот интересует вопрос, обязательно обратитесь к этому делу. Чем жёстче, чем страшней, чем кровожадней, если можно так выразиться, эволюция, тем обязательнее закончится она появлением разума, и разум будет тем выше, чем, опять же, более кровавой, чем более жестокой будет эволюция.
«Ваши книги часто иллюстрируют художники. Кто из них вам больше угодил и почему?» Больше всего нам угодил, как здесь выразились вы, художник Мигунов. Он иллюстрировал и первое издание «Понедельник начинается в субботу», и второе. А также и «Парень из преисподней». Остальные художники нас менее устраивают, некоторыми мы вообще недовольны. А Мигунов... Мы очень всегда, с детства, со времён ещё первых публикаций «Старика Хоттабыча» очень любили художника-графика Ротова. Наверное, кто люди постарше, здесь помнят его. А Мигунов это был, не был а есть, к счастью, любимый его, так сказать, ученик, по-моему, и во всяком случае его продолжатель, его манеры, продолжатель его стиля.
«Вы интересуетесь политикой? Если да, почему вы стали политическим, либо общественным деятелем? Это, по-моему, весьма необходимая профессия».
Мужской голос: «Не стали»?
АНС: А, ну здесь, наверное, «не стали» нужно читать, а не «стали». Да. Политикой я интересуюсь, как каждый гражданин страны, судьба которой его интересует. А общественным деятелем... Общественный деятель из меня вышел бы наверное из-за моей лени и безответственности очень скверный, поэтому скажите спасибо, что я не стал общественным деятелем.
«Вы сказали о вариантности будущего. К какому из вариантов, более оптимистическому или пессимистическому, склоняетесь вы сами?» Я потому и сказал о вариантности будущего, потому что я не знаю, какой из вариантов наступит. Хотел бы я вариант, конечно, ну хотя бы такой, как у нас описан в «Полдне, 22 век», мир младших научных сотрудников, что может быть лучше?
«Каким вам видится наше будущее?» Я вам говорю: туманно видится. Не вижу я, какое наше будущее будет. Но надеюсь, что будет, понимаете, счастливым.
Так, вопрос: «Ваше отношение к славе?» Так и тянет сказать эту опошленную фразу насчёт яркой заплаты. Как вам сказать. Слава послужила причиной нашего первого провала. Пока мы не были никому известны, мы хорошо издавались. Как мы стали известны, перестали издаваться. Вот вам моё отношение к славе. Делайте выводы сами.
«Вы сказали, что неизвестно, выполняет ли Зона желания. Было ли задумано так, что неизвестно, есть ли что-то в Зо... А, это по «Сталкеру»... есть ли что-то в Зоне вообще? А все страхи - это лишь искусы, которым Сталкер сам подвергает своих клиентов?» Можно и так трактовать, конечно. А может, Сталкер сам считает, что его страхи оправданы? Тоже ведь может быть. Но задумано было именно так, что... Андрей Арсеньевич, особенно когда мы написали последний вариант последнего сценария, по которому съёмки шли, он прямо попросил дать там... не то что попросил, вернее, в общем, он сам выразил твёрдое желание, чтобы не было понятно, чтобы никто туда не заходил, чтобы они остались на пороге, под дождём, ничего так и не поняв, ни во что не уверовав, это было его желание.
«Хочется пожелать вам, чтобы по следу вашей талантливой фантастики пошла наша наука». Вот уж не советую! (смех в зале) Да что вы, товарищи! Не надо. Не надо. Да и не пойдёт она всё равно, пожелать или не пожелать. Ну вот, товарищи...
Ведущий. Я просто хочу сказать несколько слов. Наш вечер, судя по всему, подходит к концу. Уже и по времени, и, как видно, записки у нас уже... Здесь последняя записка. Если Аркадий Натанович захочет, эта записка адресована лично ему.
АНС. Товарищи, зачем личное я буду читать? Нет, я не буду. Тем более что это в стихах.
Ведущий. Тем более что это в стихах. Тогда я думаю, что нам надо поблагодарить Аркадия Натановича, довольно интересный вечер. (аплодисменты)

@темы: Публицистика, Чародеи, «Жук в муравейнике», «За миллиард лет до конца света», А.Стругацкий, Улитка на склоне, Понедельник начинается в субботу, Машина желаний, «Малыш», Сказка о Тройке, «Пикник на обочине», «Страна багровых туч», Второе нашествие марсиан, Повесть о дружбе и недружбе, «Отель "У погибшего альпиниста"», «Гадкие лебеди», «Трудно быть богом», «Обитаемый остров», «Полдень, XXII век», Экспедиция в преисподнюю, «Хищные вещи века»

---

Встреча А. Н. Стругацкого с читателями (ЦДРИ, 2.12.1982 г.). Часть 2

[silent-gluk]

Встреча А. Н. Стругацкого с читателями (ЦДРИ, 2.12.1982 г.)
стенограмма

«В плане ли ваших работ работа о жителях - жителях, да? - жителях космоса и о встречах с землянами?» Понимаете, мы уже писали очень много об этом, но должен вам сказать, что здесь всё-таки недоразумение. Никогда мы не писали о жителях космоса. То, что какие-то обитатели планеты, на которой происходит действие «Трудно быть богом» - какие же они, понимаете ли, жители космоса? Или этот самый молоденький фашистик с планеты Гиганда, которого на своём горбу Корней притащил на Землю? Ведь нет ничего для нас неприятнее, хотя, например, у других авторов мы это любим, но сами писать о существах неземных, совершенно другой организации, может быть, с совершенно другой биологической основой, с совершенно другой психологической основой и так далее. Нам жалко на это тратить время. И, потом, если уж что-нибудь такое создавать, создавать образы таких, понимаете, с нашей точки зрения, разумных чудовищ, то нужно создать то, чего никогда раньше не было, а я думаю, что, сколь ни пиши, а лучше, чем уэллсовские марсиане и уэллсовские селениты, всё равно не напишешь в этом плане. Да, честно говоря, нас это и не интересует. Вопросы контакта с иными цивилизациями, которые построены на иных, так сказать, биологических, физиологических, психологических основах, мы с братом разрабатывали вне художественной литературы, у нас есть целый небольшой трактат на эту тему. Но мы, честно говоря, уже давно ушли от этого возраста, давно нас уже это не интересует. Ну, а тот, что спрашивает, интересуется такими вопросами, пусть не отчаивается, не одними Стругацкими делается советская фантастика. И, я думаю, наши фантасты помоложе заинтересованы в этих проблемах, они удовлетворят это любопытство, эту любознательность, эту страсть к такого рода произведениям.

Как мы пишем с братом? Это, так сказать, старый вопрос, старый вопрос. Конечно, можно и с улыбочкой здесь сказать, что один стережёт рукопись, другой, там, бегает по редакциям. Но, во-первых, стеречь рукописи не от кого, а, во-вторых, по редакциям приходится бегать и тому, и другому. Так что всё это не так, как пошутили Ильф и Петров. Пишем мы вдвоём, потому что пришли к этому. У нас был довольно длительный процесс становления вот этой самой методологии, рабочей методологии, ремесленной методологии. Начали мы с того, что, когда писали «Страну багровых туч», один из нас писал одну часть, другой - другую, потом ещё... То есть писали каждый свою часть. Это оказалось безобразием полным. И поэтому мы перешли - тогда как раз мы перешли после «Страны багровых туч» сразу к рассказам. С рассказами мы поступали по-другому. Ну, мы обдумывали рассказ, к счастью для тогдашнего нашего умонастроения, так сказать, интеллектуальной нагрузки это большой не требовало, это всё были очень простые, простодушные произведения. И затем каждый из нас писал свой вариант. Затем варианты накладывались друг на друга. И те, значит, места, которые совпадали, выбрасывались. То, что вылезало за рамки одинаковости, то есть банальности мышления, как мы это себе представляли, мы уже соединяли в сюжет, и вот таким образом были написаны большинство наших рассказов. От рассказов мы скоро отказались и стали писать вместе. Вместе - это значит вместе, это значит один сидит за машинкой, другой валяется на диване рядом. Именно поэтому ни один из нас уже на той порции, которая делалась вчера, в той порции сделанного материала, ни один из нас не может отличить, кто что придумал, кто какое слово предложил, кто какую фразу составил. Это уже настоящий сплав, вот как из глины фарфор делают - однородный совершенно, чистый и звонкий. Дело в том, что довольно скоро после нескольких лет работы мы овладели ремеслом писательским. Ну, что такое ремесло. Ну это прежде всего сюда входит и стиль, и какие-то уже навыки к составлению диалогов, если можно говорить о диалогах как о составлениях, потому что составленный диалог - это уже не то, диалог должен быть произнесён. Короче говоря, писательское ремесло - это способность. Владеть ремеслом - означает способность любую сколь-угодно сложную мысль выразить быстро и совершенно инстинктивно в такой форме, что она ложится точно между, то есть после того, что ты уже написал, и перед тем, что ты собираешься написать. Вот этим ремеслом мы овладели. И как только мы овладели этим ремеслом, сразу же основной центр тяжести нашей работы перешёл на интеллектуальный труд, то есть на самое тяжёлое, что есть в человеческом существовании, на «думать». Ну, для этого нам не нужно, конечно, собираться в одном городе, для этого - думать - можно каждый в своём месте, обмениваться замечаниями по телефону, можно даже писать, но в последнее время мы даже и в этом не нуждаемся. Образовалось нечто вроде такой телепатии. Мы уже, так сказать, довольно точно представляем себе, что думает другой, и доводим уже вот эту самую мысль, которая нас мучит, до такой кондиции, когда можно уже приступать к составлению плана произведения. Порядок же работы такой. Вот нам приходит в голову, то есть нас заинтересовывает какая-то проблема в окружающем нас мире. Проблем, сами понимаете, хоть отбавляй. Из этих проблем хоть отбавляй есть десятка два проблем, которые нас интересуют. Просто как граждан, как представителей рода человеческого. Из них всегда находится две-три проблемы, которые вызывают у нас писательский зуд. Проблемы эти хочется воплотить в литературу, хочется отразить... дать им своё толкование, поставить их перед читателем, в своём, так сказать, в только нам присущей позиции. Затем, когда мы выбрали вот такие проблемы, такую проблему выбрали, начинается работа над сюжетом, то есть создать сюжет, который оптимально будет соответствовать раскрытию и постановке этой проблемы. Затем, когда сюжет более или менее наметился, возникает вопрос образов: какие образы оптимально, максимально, даже я бы сказал, будут более соответствовать вот этому заданному сюжету, который мы уже создали. Ну, а затем дальше уже идут, идёт техника, дальше составляется план. Сюжет готов, что угодно, можно и план. Но здесь то и дело получаются накладки. Дело в том, что то, что запечатлено только в плане, это всё-таки пунктир. Пунктир - это ряд точек, отстоящих друг от друга часто довольно далеко. И вот когда мы начинаем писать, сюжет волей наших героев или теми образами наших героев, которые нами уже созданы, начинает уходить от следующей точки, искажать последовательность действий. Но тогда что - приходится остаток плана зачёркивать и составлять новый, в соответствии с тем, куда ведёт вот эта самая отклонившаяся кривулька. Вот так мы работаем вдвоём. Съезжаемся либо в Москве, либо в Ленинграде, когда-то в доме творчества, когда были поздоровее, и работаем.
Вот здесь сакраментальная, понимаете, записка. «Ваше отношение к НЛО?» А там нет насчёт жизни на Марсе или Бермудского треугольника? Нет, товарищи, у меня отношения к НЛО никакого, кроме одного. Нас очень интересует, но, правда, пока не в рабочем порядке, нас очень интересует массово-психологический механизм воздействия вот этих самых слухов и, там, фактов появления НЛО на людей. Почему, в чём причина того, что летающими тарелками... идея летающих тарелок завладела массами? Что случилось такое? Почему все так рвутся вот к этому самому, вот к этой загадке? Причём, загадка не касается их ни в какой степени - ни профессионально, ни в их личной жизни, и тем не менее вот такой огромный интерес. На этот вопрос, конечно, может быть несколько ответов. И все они будут, по-видимому, правильными. Элементарный ответ - это страшное любопытство, удовлетворение, так сказать, так называемого ориентировочного рефлекса, одного из важнейших механизмов нашей индивидуальной психологии. Будни, как бы они интересны ни были, всегда оставляют какой-то уголок не-сытости в человеческой душе, и вот эта не-сытость, которую называют любознательностью, любопытством, она, конечно, подвигает людей на интерес к вот этим самым летающим блюдцам. Второе, что можно представить себе, вторая причина - это знаете ли, у нас очень многие, я имею в виду весь земной шар, очень много страха перед будущим, очень много страха перед будущим. И вот можно легко себе представить людей, ведь поймите, что религия - по-видимому, навсегда вышиблена из-под ног простого человека. А ходить без костылей он ещё не научился. Надо верить, что существует какая-то внешняя сила, которая всё-таки спасёт его, и его близких, и его страну, и так далее, и так далее. Это тот самый... пресловутая бабушка Ненила: вот приедет барин, барин нас рассудит. Пусть-ка попробуют замахают там ядерной бомбой, здесь дело до серьёза, протянется с неба рука, и ухватятся за эту руку. Я думаю, что это тоже играет огромную роль в интересе людей к летающим тарелкам. Но можно ещё кое-что придумать, но не будем отвлекаться.
«Насколько современный уровень технических знаний проникает в нашу фантастику?» Ну, товарищи, здесь ведь технический... уровень технических знаний для нас совершенно неважен. Важно то, что мы обладаем каким-то принятым для современного достаточно интеллигентного человека научным мировоззрением. И технические, а вернее даже научные знания, нам нужны бывают для того, чтобы ну украсить что ли, создать какой-то элемент атрибутики, вот, например, в «Жуке в муравейнике», там описывается, что, значит, лже-родители Льва Абалкина улетели с экспедицией... в экспедицию Йормала в чёрную дыру. Это не могло быть у нас, например, лет десять назад в произведении быть. С тех пор чёрные дыры были открыты и почему вот такой вот маленький гвоздичек в ситуации тогдашней? То летали на планеты, то летали к звёздам, а здесь - в чёрную дыру. Видите, и уже кажется, что произведение написано на уровне современной науки и техники. Самостоятельного значения для нас наука и техника уже давным-давно не имеет, конечно.
Ну, вот здесь... очень лестная для нас записка. «Как вам удавалось отбирать необходимые эпизоды, меткие фразы и прочее для каждой из этих повестей?» Перечисляется «Улитка», «Сказка о тройке», «Второе нашествие». «Ведь какие-то обдуманные вами эпизоды могли войти как в одну, так и в другую, например, повести, естественно, в соответствующем стилистическом оформлении». На вопрос: как это нам удаётся, товарищи, ответить я не могу, так же как не могла ответить уайлдовская сороконожка, когда её спросили: когда она начинает ходить, с какой ноги она первой ступает. Как её, понимаете, спросили, говорят, она до сих пор стоит, не может сдвинуться с места. Но я здесь, конечно, не в таком положении, и тем не менее ответить на этот вопрос очень трудно. Здесь и нравственный климат вот в нашем маленьком коллективе с братом играет роль, по-видимому, вот прочитанные недавно книги, и услышанные недавно слухи, и рассказанный недавно анекдот, всё это идёт в дело. Мы, как правило, очень внимательно прислушиваемся к разговорной речи окружающих людей. Читаем внимательно книги, конечно, те книги, которые нам нравятся. Вот из этого или отталкиваясь от этого мы создаём стиль и разговорной речи в своих произведениях, и стиль самих произведений, в зависимости от того, на кого похож наш герой. У нас ведь почти нет, хотя мы и считаемся фантастами, но у нас почти нет, во-первых, фантастических ситуаций, по-настоящему фантастических, которые не имели бы аналогов в нашей реальной жизни, в реальной действительности. И уже совершенно нет, пожалуй, людей, то есть образов героев, которые бы не имели прототипов. О прототипах так наслушаешься-наслушаешься, потом так писать легко, и его поступки, и его речь, это очень, знаете, полезно.
Здесь вопрос насчёт «Гадких лебедей». Что-де там выражены определённые взгляды на проблемы отношений творческого человека и общества. «Если считаете возможным, расскажите, как вы представляете себе эту проблему?» Творческий человек и общество. Отношения всегда, понимаете, были, как вам известно, с трениями. Потому что до тех пор, пока писатель будет считаться справедливо, хотя бы в теории, неким грозоотметчиком, сейсмографом общественных явлений, то есть он будет немного упреждать явление, пока оно ещё не наступило, ситуации общественные, пока они ещё не развернулись, до тех пор всегда эти трения будут. Всегда будут люди, которые будут говорить: откуда вы это взяли? И с чего это вы клевещете? Кому это нужно? Всегда будут такие люди. И всегда писатели, тем не менее, работали честно, и писатели работали, вкалывали и оказывались полезными для общества в конечном итоге. Примеров приводить я, пожалуй, не буду, это далеко бы нас завело.
Так, спрашивается тоже о «Гадких лебедях». «Песню «Лечь бы на дно» Высоцкий написал специально для вашей повести?» Нет! Покойный Высоцкий написал это не для нашей повести, но мы с ним были в очень хороших отношениях, и я попросил у него разрешения слегка в изменённом виде эту песню «Лечь бы на дно как подводная лодка» вставить в нашу повесть.
«Образ Банева списан, нам кажется, отчасти с Высоцкого, отчасти с вас, но не только. Кто ещё послужил прототипом Банева?» Правильная догадка. Здесь есть и Высоцкий, и А. Стругацкий, есть ещё кое-кто, но, честно говоря, я уже с трудом вспоминаю кто. Если вы думаете, между прочим, что писатели хорошо помнят то, что они писали, то вы ошибаетесь. А уж особенно плохо они помнят - это как они писали. Это такие мимолётные догадки, которые сейчас же... основа их забывается, идёт в дело только то, что необходимо для дела.
«Вы сознательно ушли в область фантастики, подальше от действительности, либо всё-таки в вашей фантастике есть пути решения наших проблем?» Вот те раз. Нас всегда обвиняют в том, что мы пишем не фантастику, а действительность. (смех в зале) Да, это я не могу, так сказать, серьёзно отвечать на такой вопрос. Мы не уходили от действительности, мы наоборот с самого начала были очень к ней привязаны и продолжаем быть привязаны впредь, конечно.
«Поясните, пожалуйста, зачем в «Улитке» присутствует эпизод с разговаривающими машинами? Он оставляет впечатление вставного и, на наш взгляд, слабо работает на основную мысль повести». Очень толковая записка. Очень толковая записка. Но я могу товарища, написавшего эту записку, утешить: мы этот эпизод на тот случай, когда и если мы будем издаваться, издавать «Улитку на склоне», мы этот эпизод убрали. Он действительно совершенно там ни к селу, ни к городу. То есть он был хорош, когда «Улитка» писалась, когда кибернетические машины были дивом, когда они ещё не были заезжены фантастикой. Сейчас же... Ну, это было когда, в 63-64 году мы писали эту вещь. Прошло 20 лет, с тех пор всё изменилось, конечно. И эта глава действительно стала совершенно ненужной.
«Как вы можете комментировать высказывание одного критика о первой части „Улитки“: „Роман-предупреждение здесь вырождается в малопонятное запугивание“?» Ну, как я могу комментировать? (смех в зале) Во-первых, «малопонятное запугивание» - это совершенно отвратительное словообразование, по-моему. А потом «Улитка» - ни в какой мере не является романом-предупреждением, что он за глупости порет?
«Как вы сами относитесь к «Обитаемому острову»? Вам он нравится? Почему он получился несравненно слабее, чем предшествующие непосредственно ему повести?» «Обитаемый остров» мы, откровенно говоря, не очень любим. История его создания была, так сказать... Это был первый и единственный в нашей жизни социальный заказ. Как-то раз один из руководителей ЦК ВЛКСМ созвал авторский актив издательства «Молодая гвардия», в том числе вашего покорного слугу, - мы тогда печатались там очень активно, - и пригласил авторов поработать над образом современного Павки Корчагина. Тогда я восторженно вскочил и сказал: а не нужен ли вам Павка Корчагин коммунистического будущего? Он сказал, что это было бы прекрасно. Ну и мы написали «Обитаемый остров». Вот так оно и получилось.
«Пожалуйста, ответьте, какая была необходимость печатать «Экспедицию в преисподнюю» под псевдонимом?» Огромная необходимость: чтобы не осрамиться сразу же. Вещь получилась хотя и занятная, как все говорят, но, конечно, это попытка написать литературу для детей, то есть сказку для детей, современную сказку, она, как видите, даже не окончена. Так и напечатана неоконченной.
«И почему, не в обиду будет сказано, довольно слабая «Повесть о дружбе и недружбе» выходит в свет?» А это, товарищи, вопросы, так сказать, нашей внутренней политики, нашей с братом. Это совершенно было необходимо, чтобы что-нибудь хотя бы в это время вышло в свет.
«Была ли в нашей прессе хоть одна критическая статья о «Сказке о Тройке»? Если да, то где?» Не было! О «Сказке о Тройке», насколько я знаю, ничего сказано нигде не было.
«Есть латинская поговорка: после того не значит вследствие того... А! После напечатания «Сказки» журнал «Ангара» закрыли, следствием чего это было?» (смех в зале) В данном случае латинская поговорка неправа. Именно вследствие «Сказки о Тройке» его и закрыли, только не закрыли, а разогнали. Был, значит, журнал «Ангара» - это не журнал, а скорее, понимаете, двухмесячный альманах тоненький, в Иркутске издавался, всего 3000 экземпляров. И причём там, значит, была ещё и эта... редакционный аппарат работал на общественных началах. Но когда вышла «Сказка о Тройке», на неё, значит, там, пошёл поклёп в какие-то вышестоящие организации со стороны писателей иркутских, которые хотели взять журнал в свои руки. Ну, в результате получилась «Ангара» теперь с оплачиваемым редакционным составом. Так что «Ангара», если кто-нибудь здесь, так сказать, обвиняет нас в том, что «Ангару» закрыли, нет, она не закрыта, она продолжает существовать.
О судьбе «Сказки о Тройке» рассказывать нечего, она вышла вот. По-видимому, в ближайшие годы она выйдет и в центральной печати, конечно, не в журнале, а в издательстве. Так мы рассчитываем, во всяком случае. А вот продолжения «Понедельника» больше, по-видимому, не будет. Не будет. Да. Привалов, как спасся тогда при помощи Киврина и Хунты, так он и поживает. О его дальнейших приключениях мы, к сожалению, ничего не знаем.
Сколько мне лет, товарищи. Я вам скажу честно и откровенно, я не женщина, я 25 года рождения.
«Аркадий Натанович, участвовали ли вы в Великой Отечественной войне? И если да, то кем вы служили? Какие имеете награды?» В Великой Отечественной войне я участвовал не будучи в армии, а когда попал в армию, то уже начал готовиться к боям, как говорится, дальнейшим. Награды я имею очень небольшие: несколько медалей.
О! Ничего себе вопросик! «Каких женщин вы любите? (смех в зале) Не мешает ли вам творить личная жизнь? А может быть помогает?» (смех в зале) Задавать такие вопросы пожилому больному человеку? (смех в зале) Дело в том, что насчёт творчества, товарищи, моя личная жизнь давно почти вся в творчестве. Так что я не могу сказать, чтобы творчество мешало ей, личной жизни, или личная жизнь мешала творчеству. «А каких женщин вы любили», например? Я скажу. Я любил всегда очень хороших женщин.
«Есть ли у вас и у брата дети? Имеют ли они отношение к литературе и фантастике? Кем бы вы хотели их видеть?» Ну, у меня две дочери. У брата сын. К фантастике они не имеют отношения. Старшая моя дочь имеет к литературе, она занимается кхмерским фольклором. Так что мне теперь уже не нужно хотеть их видеть, я их уже вижу, так сказать, от них и внуков вижу, и специальности у них неплохие. Хорошие получились женщины.
«Зачем написан и какова главная идея «Жука в муравейнике»? Это упражнение, разрабатывающее тему контакта или нечто большее?» Я надеюсь, что это нечто большее, чем какая-то там тема контакта. А если тема контакта, то совсем особенного рода.
«Вы придумали внеземную сверхцивилизацию, которая появляется в некоторых ваших произведениях. Но так, словно читатель уже имеет представление о ней по вашим предыдущим произведениям. Где вы впервые о них написали?» Нет, товарищи, мы никогда не упоминаем о сверхцивилизации так, как если бы читатель имел о ней представление, потому что дело в том, что у нас нет ещё ни одного произведения, в котором мы сами и вместе с нами герои этого произведения имели бы какое-нибудь понятие о сверхцивилизации. Что такое за сверхцивилизация, мы сами не знаем. Как её себе представить, тоже не знаем. Я полагаю, что задумано это было, понятие, представление о сверхцивилизации, задумано было как некая модель, ну вот как у Лема, например, «Солярис» - некая модель того в космосе, что для человека непостижимо.
«Когда можно ждать выхода в свет „Жука в муравейнике“ в книжном варианте? Этот же вопрос - о „Миллиарде лет“». Значит, «Жук в муравейнике» только что вышел в составе сборника ленинградского, который называется, кажется, если я не ошибаюсь, «Белый камень Эригона» какой-то, я не помню. Это сборник ленинградских фантастов, произведения ленинградских фантастов, и значит вот там он открывается как раз нашей повестью «Жук в муравейнике». Так что какое-то подобие книжного издания всё-таки есть. Правда, почему-то дурак-редактор снял там эпиграф, ну это пусть на его совести будет. Мы, конечно, рассчитываем на то, что «Жук в муравейнике» выйдет отдельной книгой. Так же как и «За миллиард лет до конца света». И в самые ближайшие годы. Точно указать ничего сейчас нельзя. С тех пор как было решение Государственного комитета по издательствам и по печати, что заключать договоры на книги, на рукописи можно только за год до назначенного их выхода, всё это приняло какие-то такие очертания. Раньше я мог, например, сейчас всё равно 86-87 год должен быть, то, что сдаётся сейчас. Если, там, даже взять 86 год, договор раньше, чем в 85 году, мы не получим. И поэтому я не могу говорить, например, если даже сдано в издательство, сдана рукопись, тот же «Жук в муравейнике», я не могу твёрдо обещать, что издательство его выпустит в конечном счёте. До 85 года, до того момента, когда я подпишу договор.
«Какие фильмы кроме «Сталкера» были поставлены по вашим произведениям? Довольны ли вы ими? Какие из ваших произведений вы бы хотели экранизировать?» Ну так. Кроме «Сталкера», ну «Сталкера» я не считаю фантастическим произведением и не считаю, что это по нашему произведению, просто отдельный сценарий, написанный нами. Если считать, что сценарий - это произведение, то пусть будет так. Была выпущена картина «Отель У Погибшего Альпиниста», выпущена она на «Таллин-фильме», делал её режиссёр Кроманов, довольно известный. По-моему, он делал «Бриллианты для диктатуры пролетариата», фильм. Да? Кроманов там. Этот фильм, красивый фильм, он смотрится хорошо, на мой взгляд, на среднем уровне таком, на добротном среднем уровне. Помешало, конечно, там это, с нашей точки зрения, он убрал оттуда один из самых любопытных, на наш взгляд, персонажей, это мальчика-девочку Брюн. Эта картина сразу же потеряла в своём эмоциональном, так сказать, в радуге эмоциональной, остался только один трагизм. Но тем не менее картина и в том виде получила специальный приз на фестивале в Триесте. И, в общем, она расценивается достаточно хорошо зарубежными зрителями.
Какие наши произведения мы хотели бы экранизировать? Понимаете, в чём дело, наверное, хорошо было бы экранизировать, скажем, «Хищные вещи века», «Трудно быть богом», «Малыша», но, к сожалению, наши киношники на это дело либо идут очень туго, либо вообще не хотят идти. Доходит до того, что мы пишем сценарии, сценарии эти принимаются, сценарии эти оплачиваются, но фильмы не ставятся.
А вот здесь мы переходим сразу к следующему, так сказать, продолжению предыдущей записки. «Как вы относитесь к идее экранизации „Понедельник начинается в субботу“». Вот я уже говорил, товарищи, что Бромберг, режиссёр Бромберг, тот самый, который создал трёхсерийку «Приключений Электроника», взялся со мной делать фильм по мотивам «Понедельник начинается в субботу». Дело это затянулось очень, отчасти и по вине нашей, нашей тоже вине, но как бы то ни было с каждым новым вариантом сценария, так же как и в «Сталкере», уходило всё дальше и дальше от сюжета «Понедельника начинается в субботу». И, наконец, утверждён и снимался сценарий, который практически никакого отношения к «Понедельнику» не имеет. Это будет двухсерийный мюзикл, с очень хорошими актёрами, с хорошей музыкой, по-моему, с хорошими песнями, чисто развлекательного характера, с очень банальным сюжетом, новогодний. Там описывается встреча нового года, то есть там имеет место встреча нового года, вокруг этого происходит вся кутерьма и все приключения, а показан он будет, по-видимому, как нам сказали, 2 января в 18.30, две серии.
Мужской голос: Дополнение. Рабочее название фильма «Чародеи».
АНС: Да, называется «Чародеи». Да, до сих пор не знаю, во множественном числе или...
Женский голос: От «Понедельника» там ничего не осталось?
АНС. От «Понедельника» там ничего практически не осталось.
Какую из наших работ мы считаем самой удачной? Совпадает ли ваше мнение с мнением брата? Ну что вам сказать, в общем-то совпадает. Нам нравится «Улитка на склоне», нам нравится «Второе нашествие марсиан», «За миллиард лет до конца света». Но, в общем, конечно, всё не то, что хотелось бы сейчас сделать. Будем дальше пробовать.
«Увидим ли мы в ближайшее время ваши произведения в «Уральском следопыте»?» Нет, товарищи, не увидим. Хотя... Нет, надо это... Пока я не могу ответить на этот вопрос. Если мы будем заниматься тем, чем мы наметили заниматься с братом в прошлую нашу встречу, то очень даже возможно, что будет в «Уральском следопыте». Сейчас пока не могу сказать.
«Будут ли изданы «Гадкие лебеди»?» Обязательно будут. Вопрос - когда.
«В «Гадких лебедях» и в «Сказке о Тройке» нет ничего такого, что не было бы широко известным. Считаете ли вы, что часть миссии писателя - это печальная необходимость высказывать тривиальные истины?» Да. Нет, почему, это печальный вопрос. Печальный вопрос. Должен вам сказать, товарищи, что я вот, старый человек, много читавший, за последнее время несколько лет я читаю самое лучшее, что издаётся, я тоже не вижу там ничего, кроме тривиальных истин. Я давно уже не знаю никаких, так сказать, фактических для себя открытий, не вижу в этих произведениях. Тривиальные истины - это смотря для кого они тривиальны. Мало того, смотря для кого они - истины. Печальная ли необходимость - высказывать писателю тривиальные истины? Я не думаю, что она так уж печальна. Я думаю, что каждый писатель должен иметь дело именно с тривиальными истинами в его собственном понимании. Мера их тривиальности зависит от кругозора этого писателя и от кругозора тех, кому он эти свои произведения обращает. И надо помнить, что если писатель будет делиться с читателями только теми истинами, о которых никто кроме него не знает, читать его никто не будет.
«Как отнеслись на Западе к роману «Хищные вещи века»?» Да как-то... Очень он пошёл хорошо у шведов. Американцы приняли его спокойно очень, а шведы с удовольствием. Мы даже подумали: чует кошка, чьё сало съела.
«Самая быстродействующая сегодня ЭВМ реализована в форме самого дорогого в мире дивана. Как вам удалось в «Понедельнике» предсказать эту форму организации вычислительной техники?» В первый раз слышу о такой электронной машине. Я не знал, что мы что-то предсказываем.
«Какой вам видится внешне эта область техники в ближайшем будущем?» Какая область техники - диваны? (смех в зале) Или вычислительной техники?
Женский голос: Вычислительной техники.
АНС: Нет, товарищи, это вопрос не по адресу. Я в вычислительной технике ничего не понимаю. (смех в зале)
«Кто ваши идейные учители?» Именно идейные? Идейные, да? Если речь идёт об идейных учителях, то конечно Маркс и Ленин. (смех в зале и аплодисменты).
«Какое место в литературе занимает фантастика?» В нашей литературе - очень жалкое. Чуть не побирушка. Но я думаю, что в конце концов она займёт место достойное. Здесь в фантастике, в истории нашей фантастики случилась катастрофа, может быть, вам неизвестная, когда в издательство «Молодая гвардия», в единственную редакцию в Советском Союзе, которая профессионально работает с фантастикой на все возрасты и всех видов, пришли люди, которые, мягко выражаясь, профессионально непригодны были. И со своими амбициями, со своими, так сказать, взглядами. В результате начиная с начала 70-х годов наша фантастика начала гибнуть. То, чем занимались такие замечательные люди, как Жемайтис, Бела Клюева, это вот они стояли у колыбели современной фантастики в «Молодой гвардии», вывели её на мировой уровень, на уровень мировых стандартов. Всё это, чем они занимались в течение пятнадцати лет, строили пятнадцать лет, всё было разрушено в течение двух лет и до сих пор не восстановлено. У нас фантастика сейчас, издаваемая фантастика, являет собой зрелище чрезвычайно жалкое, чрезвычайно убогое. Предпринимаются меры для того, чтобы поправить положение, но когда, кто и как будет поправлять это положение, пока сказать трудно. А в мире фантастика - да... Правда, должен вам сказать, что на Западе фантастическая литература стоит вне как бы, в сознании читателя стоит как бы вне, так сказать, главного потока, мейнстрим. Это царство фэнов, страстных любителей, поклонников фантастики. Серьёзная критика очень редко занимается этой литературой. Хотя последнее время, насколько я могу судить, в некоторых критических журналах и в некоторых литературоведческих журналах на Западе появляются уже серьёзные довольно статьи, исследующие ну если не отдельных авторов, то во всяком случае отдельные тенденции в мировой фантастики. Я, например, думаю, что на Западе есть очень сильные писатели-фантасты, взять, например, недавно, сравнительно недавно, лет десять назад взошедшую звезду мировой фантастики Урсулу ЛеГуин, которая делает совершенно замечательные вещи. К сожалению, как всегда, у нас перевели самые плохие её произведения. Но мы не оставляем надежду, что мы получим её самое лучшее - трилогия «Левая рука мрака». Как это ни странно, огромным и пышным цветом расцвела фантастика в Китае. В Китае есть сейчас два центра фантастики, причём один из них, Пекинский центр, руководится чуть ли не ректором Пекинского университета. К сожалению, при огромном потоке и огромном жанровом разнообразии этой китайской фантастики от комиксов и до очень серьёзных толстенных романов там они не блещут разнообразием тематическим. В основном обсасываются две темы: война Китая с Советским Союзом и война Советского Союза с США, в результате которой Китай на развалинах водружает красные знамёна и строит коммунизм. Так что это пока ещё серьёзно говорить о настоящей фантастике в Китае не приходится. Но бумаги они тратят на это очень много, не жалея.
«Читаете ли вы фантастические произведения других авторов, советских и зарубежных? Если нет, то почему? Если да, то кого вы считаете наиболее заслуживающим внимания?» Есть, есть, товарищи, у нас хорошие авторы. Из советских я читаю обязательно то, что появляется, так сказать, у Кира Булычёва. Вот, Щербаков, ленинградский, Александр, мне очень нравится. В общем, это не совсем этично будет здесь говорить. Ладно не будем задевать это. А зарубежные? Зарубежные. Больше всего я считаю, так сказать, наиболее интересными авторами фантастики, которые уже стали классиками, по сути дела, не только фантастической, но и вообще большой литературы, любой литературы, это в Америке Рэй Брэдбери, Шекли, Воннегут блеснул сразу тремя произведениями, а потом опять провалился, не удержался, как у нас покойный Павел Нилин написал две блестящих вещи, если помните, «Жестокость» и «Испытательный срок», я имею в виду не фантастику, конечно, и тоже после этого надолго посерел, как говорится. И тут, конечно, товарищи, великолепное и огромное значение имеет для мировой фантастики Станислав Лем. И для меня особенно очень ценен наш японский коллега Абэ Кобо.
«Какое ваше мнение о творчестве Гансовского как фантаста?» Очень высокое. Да, я забыл, конечно, Гансовского [назвать]. Гансовского, Гансовского спрашивают. «Какое ваше мнение о творчестве Гансовского как фантаста?» Я высокого мнения очень об этом писателе, он очень хороший, превосходный у него литературный слог, несколько расходимся мы, как говорится, в мировоззренческом плане. Он тоже ведь социальный очень, социальный вплоть до личностного, личностно-социального. Но тем не менее мы дружим, в общем. По-моему, это блестящий писатель, по-своему мастер слова. Почему «по-своему», просто мастер слова. Почему он так мало пишет? Имеет слабую рекламу в прессе? А кто имеет большую рекламу в прессе? А насчёт того, что мало пишет - потому что мало издают.
«Как вы относитесь к книгам Маркеса, в частности «Сто лет одиночества»?» Маркеса «Сто лет одиночества» и «Осень патриарха» - это, конечно, блестящие вещи совершенно, очень талантливые, очень люблю и перечитываю, особенно «Осень патриарха».
«Как вы относитесь к творчеству Саймака? Кто из зарубежных фантастов вам нравится и к кому вы относитесь отрицательно?» Вот Саймак. Очень хороший писатель - для вас. А вот для меня - нет. Потому что я одно время, понимаете, был не то, что болен, вынужден был сидеть на одном месте, а книг у меня не было, и мне притащили целую кучу Саймака, он же плодовитый очень, он же штук сто пятьдесят повестей написал. И я их читал, и я, понимаете, объелся. И теперь я Саймака не выношу. Видеть не могу. (смех в зале). Он, мне кажется, писатель практически одной темы. Выходит за пределы этих самых межпространственных там проникновений очень редко, сюжеты у него очень схожие, на мой взгляд, вот выбрал бы он самое лучшее своё, реализовал бы небольшую библиотеку, понимаете, «Заповедник гоблинов» туда бы, понимаете, вставил, и все были бы довольны. Но о зарубежных фантастах я уже говорил.

@темы: Публицистика, Чародеи, «Жук в муравейнике», «За миллиард лет до конца света», А.Стругацкий, Улитка на склоне, Понедельник начинается в субботу, Машина желаний, «Малыш», Сказка о Тройке, «Пикник на обочине», «Страна багровых туч», Второе нашествие марсиан, Повесть о дружбе и недружбе, Пепел Бикини, «Отель "У погибшего альпиниста"», «Гадкие лебеди», «Трудно быть богом», «Обитаемый остров», «Полдень, XXII век», Экспедиция в преисподнюю, «

---

Встреча А. Н. Стругацкого с читателями (ЦДРИ, 2.12.1982 г.). Часть 1

[silent-gluk]

Встреча А. Н. Стругацкого с читателями (ЦДРИ, 2.12.1982 г.)
стенограмма

Ведущий. ...естественно, как это всегда бывает на всяких подобных встречах, мы ждём от зала записки. И разговор [в] дальнейшей нашей встречи будет построен в основном на ваших вопросах. Потому что рубрика этого вечера - «Интервью берёт зритель». Так будет построен наш вечер до конца. Кинофрагментов в нашем вечере не будет. Мы вас предупреждаем. Почему? Потому что мы не хотели перегружать наш вечер. Мы считаем, что все будут довольны именно общением с писателем. Не так часто это приходится на долю каждого. Всё. Пожалуйста, Аркадий Натанович.
АНС. Товарищи, я буду сидеть, с вашего разрешения. Начнём мы наш разговор, я думаю, с вопроса, который неизбежно зададут - это показывает опыт. Тем более что как раз, поскольку мы собрались в стенах ЦДРИ, этот вопрос и ближе по тематике этого дома. Я расскажу вам о том, как снимался фильм «Сталкер». Что было задумано, как это выполнялось и чем закончилось.

Фильм «Сталкер». Кто читал повесть «Пикник на обочине», тот знает, так сказать, его генезис. Однажды лет пять назад Андрей Арсеньевич Тарковский предложил мне встретиться и объявил, что он хочет быть художественным руководителем фильма по повести «Пикник на обочине», который он хочет предложить одному из своих учеников. Ну, разговаривали мы много, я конечно был польщён, Борис Натаныч тоже был польщён, Тарковский - это Тарковский, сами понимаете. Мы дали принципиальное согласие и принялись за работу. Довольно скоро выяснилось, что «Мосфильм» даёт под эту ленту одну серию только. Не менее скоро выяснилось, что, собственно говоря, Андрея Арсеньевича Тарковского интересует, по сути дела, только четвёртая глава - поход за Золотым Шаром в Зону, за мифической вещью, возле которой выполняются любые желания человеческие. Ну-с, мы уже имели какой-то опыт в кинематографии и отлично понимали, что уложить «Пикник на обочине» с его четырьмя, по сути дела, сюжетами в один фильм всё равно невозможно. Мы согласились - тем более одна серия. Приступили к работе над сценарием. Андрей Арсеньевич очень увлёкся этой работой и в конце концов сказал, что он, значит, своего молодого режиссёра увольняет, а будет делать фильм сам. Результаты не замедлили сказаться. Мы написали быстренько заявку и - невиданное в нашей практике дело - уже через неделю подписали договор с соответствующим, так сказать... соответствующей выплатой аванса, в котором мы, как всегда, нуждались. И вот началась работа. Прежде всего встал вопрос. Значит, идут люди в Зону, в которую запрещено входить под угрозой репрессий вплоть до расстрела, с одной стороны, и которая представляет смертельную опасность для вошедшего в неё, с другой. Цель, несомненно, оправданна, кто бы ни были эти люди. Они идут для того, чтобы выполнить заветное желание, своё заветное желание. Во главе их, то есть их ведёт некий космический браконьер, который уже наладился входить в Зону, выходил из неё целым и более-менее невредимым, хотя погубил свою дочь. Холодный, расчётливый человек, у которого очень неблагополучно дома и который, собственно говоря, на этот раз идёт к этому самому Золотому Шару, около которого он раньше не был никогда, для того чтобы выполнить своё заветное желание - излечить свою несчастную дочь, изувеченную теми генетическими непотребствами, которые сотворила в нём до её зачатия Зона, таинственное влияние Зоны. Но дело в том, что, как он хорошо знает, почему он раньше там не смог побывать, у этого Золотого Шара, потому что по дороге к этому Золотому Шару есть две ловушки, на каждую ловушку нужно истратить по одному человеку. То есть кто-то должен пройти впереди него, погибнуть, тогда пройдёт он с оставшимся, и оставшемуся он должен подсунуть ещё одну ловушку, он там погибнет, и тогда уже наш сталкер оказывается у своей цели. Встал вопрос: кто эти двое должны быть? Тарковского чрезвычайно заинтересовала эта ситуация, как я понял. Такое холодное отчаяние человека, которому уже в его эгоизме, воспитанном его прошлой жизнью, совершенно безразличны людские судьбы. Первоначальный вариант, как он давался у нас в повести, что он берёт с собой специально как миноискатель мальчика-идеалиста, он здесь отпадал: Тарковскому это было неинтересно. Поэтому после нескольких проб пришли к представлению о том, что, собственно говоря, сталкер должен вести в Зону типичных представителей современных... так сказать, современной интеллигенции: учёного и представителя художественной интеллигенции, в данном случае писателя. Сама задача, сверхзадача этого фильма была, конечно, не приключенческая, хотя фильм должен был изобиловать приключениями, состояла в том, чтобы показать, как люди, которые идут для того, чтобы выполнить какие-то заветные желания свои, как в ходе приближения, в ходе борьбы за каждый шаг, в ходе вот этого самого прорыва к цели, эти желания утрачивают, как метаморфизируются их желания. Они приходят к этой цели, вернее к тому месту своей гибели, не такими, какими они вышли на старт. Ну, я уже сказал, что по форме фильм должен был быть фантастико-приключенческим. Мы изощрялись с Тарковским и с Борисом Натановичем в придумывании чудовищных чудес этой самой Зоны. Мы придумали там и временн`ое замкнутое кольцо и взяли эти гравитационные ловушки, и самовозгорающиеся участки местности, через которые им нужно пройти, и невероятное грязевое болото. Примерно пятый или шестой вариант сценария был, наконец, Тарковским принят, хотя я видел, что он не очень-то, как-то охладел к этому делу. Но он всё-таки принял этот сценарий и заставил принять и администрацию «Мосфильма». Затем начались поиски местности. Сначала Тарковский, мечась по стране, сначала, значит, угодил под Ташкент, под Ташкентом он нашёл совершенно чудесный участок, более безобразного места я никогда не видел, я даже не знал, что на земном шаре существуют такие, но там было очень много интересных деталей, там, по-моему, что-то связанное с временами не столь отдалёнными было, там какая-то ржавая узкоколейка была, какие-то обрушившиеся, полуобрушенные здания, созданные из паршивого цемента и бетона, который крошился в руках, там были мотки колючей проволоки какой-то ржавой и так далее. Только было Андрей Арсеньевич приладился везти туда свою группу, как ударило последнее Ташкентское землетрясение. Конечно, землетрясение не могло особенно испортить место, которое он выбрал. (смех в зале) Украсить тоже не могло, но нам чем хуже, тем лучше было, конечно. Но сами понимаете - то есть это я-то... вы-то, может, уже сейчас понимаете, а я тогда не понимал, насколько съёмочная группа зависит от города, от близлежащих населённых пунктов. То есть всё снабжение, машины, автомобили обыкновенные, всё, об всём этом нужно договариваться либо с местными властями, либо, как в случае с Ташкентом, с местным Союзом кинематографистов, с киностудией местной. В общем, в условиях, когда все там, все ташкентцы от мала до велика были заняты этой своей страшной бедой, конечно, не могло идти и речи, было бы и бестактно, и глупо, и я бы сказал даже преступно лезть ещё со своими делами туда. Но Тарковский снова метнулся на поиски и удивительно быстро, кажется, ему кто-то подсказал, нашёл очень хорошее место под Таллином. Это была электростанция, гидроэлектростанция, взорванная нами ещё при отступлении в 41-м году, с великолепной недалеко от неё плотиной, в которой всё было взорвано, конечно, и вода там просто лилась таким водопадом, да если бы просто вода, товарищи, это была вода, это были отходы мыльного завода, который находился рядом. Вонь была совершенно фантастическая! Пена текла временами высотой в пять-шесть метров, так что надо было задирать голову, чтобы увидеть, что там. И Андрей Арсеньевич придумал новый эпизод, вставил в этот самый, в сценарий, намереваясь притащить сюда ветродуй, и этот ветродуй будет гнать эту белую пену. «И как это будет красиво, Аркадий, ты увидишь!» (смех в зале) Но здесь, конечно, были некоторые, прямо скажем, накладки. Всё это было очень хорошо нам с Андреем Арсеньевичем и даже оператору, но по замыслу Тарковского, значит, эти самые наши герои, сталкер и его двое спутников, то есть Кайдановский и этот, покойный ныне, к сожалению, Солоницын, и Гринько, им предлагалось, так сказать, в том, как они есть, тащиться через эту мыльную воду на тот берег и даже проникать в тоннель, из которого вытекает эта вода, вот по сих пор оно было всё. Но, как я заметил, артисты, увлечённые артисты - это люди совершенно безропотные. Хоть бы кто-нибудь сказал что-нибудь, они говорили только Андрею жалобно что-то: всё-таки нам противогазы выдай. Пока, значит, ты целишься объективом, мы будем в противогазах, как съёмки, мы их сразу снимем. Сняли, начали снимать. Я никогда раньше не был на киносъёмках. Те, кто не был, мне завидуют. Прошу сразу поверить: не завидуйте. Более ужасной, выматывающей душу работы, а для нервного человека, каким я всегда был, более выматывающего душу зрелища, я не знаю, не видел никогда. Я там был только один раз и больше не поехал. Значит, снималась сцена, как Кайдановский-сталкер раздумывает над некими мировыми проблемами. При этом он сидит в яме. Рядом лежит Федя, Федей назывался скелет из анатомического музея, который, значит, был там разложен. И Кайдановский выдёргивает в ходе своих раздумий травинку из бруствера этой ямы и, значит, задумчиво её закусывает. Ну, там были непонятные операции какие-то с блестящими такими щитами, которые должны давать отсвет на Кайдановского, вспыхивали-гасли прожектора. Уже, значит, подвели эти рельсы, на которых катают съёмочную машину. Уже всё отлажено было, всё, значит, сделано - первые прикидочные пробы. И, наконец, Андрей говорит: начинаем съёмки, прибежала девочка, стукнула деревяшкой, Кайдановский протягивает руку, на бруствере ни одной травинки не осталось. Тут все забегали, начали рвать охапками траву и тащить, значит, к Кайдановскому. Вот тут я не выдержал, сел в машину и укатил домой. Ну, вот так вот проходили дни. Кстати говоря, небесполезно для меня. И небесполезно для Андрея Арсеньевича, потому что он непрерывно требовал вносить какие-то в сценарий поправки, строить новые диалоги, которые шли, он непрерывно работал, вот нельзя сказать, что он сделал... получил сценарий, а затем, значит, его миссия на этом окончилась, в смысле, так сказать, сценарная. И теперь он будет всё снимать так, как он... вот точно по сценарию. Ничего подобного! Ему всё время... это была непрерывная мозговая работа. Он непрерывно мне давал указания и, значит, давал задания исправить такой-то диалог, пусть у тебя они придут вот к такому-то положению, создай сцену, в которой они разговаривали бы о том-то, о том-то. Работа шла. И вот уже было создано, отснято две трети плёнки. Здесь я выяснил ещё одну странную особенность в нашем кино. Оказывается, вот отснял ты эти две трети плёнки, ты не можешь посмотреть ни одного кадра из того, что отснял. Потому что проявочной машины нигде нет кроме как на «Мосфильме». А там очередь. Так вот некоторым, кому удаётся, они, значит, ещё первые, так сказать, метры могут проявить и посмотреть, что у них получается, и заодно посмотреть, что это за плёнка. Некоторые так весь фильм отсняли, и только после этого проявляют и смотрят, что это такое. У нас, значит, две трети, две трети плёнки, две трети сумм, отпущенных на этот фильм. И наконец приходит телеграмма из Мосфильма из лаборатории проявки. Тарковский забирает эти самые гремучие жестяные банки и едет туда. Проходит три дня, телефонный звонок, Тарковский упавшим голосом говорит: «Всё зарезали, загубили». Выяснилось, что в результате какой-то технологической ошибки заложили там - закладывается сразу несколько фильмов - там половину «Сибириады» заложили, заложили всю плёнку, только что готовую у Лотяну, не помню, как называется, и наши две трети. И всё это в результате какой-то ошибки, не то дозировки химикалий, не то порчи автоматики, в общем, всё оказалось загубленным. Во всяком случае, наш «Сталкер» пострадал больше всего. Да, кстати, он назывался тогда ещё не «Сталкер», он назывался ещё «Машина желаний», этот фильм. Ну-с, что делать? Я говорю Андрею Арсениевичу: вот, напрасно ты со мной связался, где Стругацкий, там неудача, обязательно. Он ходит мрачный как туча, кусает ногти, и вдруг однажды утром - уже неделя прошла после этой катастрофы для всех нас - он является ко мне относительно спокойным и говорит: есть выход. Да, то, что загубили, это загубили наш фильм, загубили как следует, навсегда, и денег на него уже больше не положено было. Ни денег, ни премии. Лотяну потом как-то удалось получить. И Андрону Михалкову тоже удалось получить. А у нас - нет. Ничего не получалось. И тогда он придумал такую штуку. Написал ходатайство. Всё-таки две трети плёнки куда-то списывать-то надо, это начальство тоже понимает, и суммы. Написал ходатайство о том, что фильм будет двухсерийным. Таким образом, с вот этим количеством плёнки на один полный фильм и с третью две серии он снять брался. То же самое с денежными средствами. Я говорю: нужно ещё писать. Ну, говорит, это мы можем растянуть старый вариант на две серии, но, говорит, я не вижу в этом смысла. Скажите, говорит, товарищ Стругацкий, а вам не надоело писать «Пикник на обочине» в восьмой раз? Говорю: конечно, надоело. Если бы не ты, говорю, мы бы не стали. Так вот, говорит он, поезжай в Ленинград, и у тебя двенадцать дней на написание двухсерийного сценария. Чтобы ничего похожего на ваш «Пикник на обочине» не было. Я говорю: а что делать? Вот, самое главное, берите, говорит, возьмите за основу такую мою идею: должен быть совершенно другой сталкер, совершенно другой проводник. Какой другой? А я, говорит, не знаю. Это ты сценарист, ты иди и решай там с братом. И вот я приехал в Ленинград. Ну, все поносные слова, которые сказал мне Борис после того, как я ему передал пожелания Тарковского: «не знает, каким [он] должен стать», я здесь повторять не буду, в целях, так сказать, соблюдения приличий. А самое главное - то, что он же, Борис Натанович, и наткнулся на настоящий образ сталкера, сталкер-проповедник. И фильм сразу, сценарий сразу обрёл очень интересную, очень интересную особенность. Теперь не какой-то бандюга ведёт на убой учёного и литератора, а теперь получалось, что проповедник, создатель новой эры, новый апостол, создатель новой религии, который всю жизнь свою посвятил тому, чтобы делать людей счастливыми, водит их на исполнение желаний, для исполнения желаний. И два человека, один из которых хочет взорвать это самое место по понятным причинам, а другой идёт вовсе не оттого, что у него есть какие-то желания, а потому что просто надоело то существование модного литератора, которое он влачит. Вот на этой основе мы и создали сценарий. Я горжусь тем, что привёз этот сценарий, первый вариант этого второго, вернее первый подвариант второго варианта. Андрей Арсениевич сказал мне: вот, наконец, впервые в жизни я имею тот сценарий, который мне нужен. Но это не значит, что нам не пришлось ещё немножечко поработать. Мы там задействовали некоторые ситуации и некоторые диалоги и монологи из других своих произведений для усиления этого дела. Тем временем Тарковскому удалось поладить с начальством. Таким образом фильм был снят, практически вовремя он был снят, несмотря на вот эту самую катастрофу на «Мосфильме». И мне кажется, что Андрей Арсениевич внутри был очень доволен, что первая плёнка погибла. Мы-то во всяком случае довольны. Вот такая вот история. Ну, потом ещё были небольшие, так сказать, приключения в связи с демонстрацией фильма этого. Дело в том, что наши прокатчики отпечатали по своему решению, по сути дела произволу, отпечатали всего 190 экземпляров этого фильма. Так, нормально, по-моему, 5 или 6 тысяч нормальный фильм, когда идёт по всему Советскому союзу. Но это уже, так сказать, совсем другая история. Иногда приходится слышать, что как же вы, Стругацкие, позволили Тарковскому так изувечить вашу повесть. Так вот, никакого увечения там нет, если бы не название «Сталкер» и если бы не упоминание в титрах, что фильм поставлен по мотивам «Пикника на обочине», если бы не слово «Зона», можно было бы, конечно, совершенно... все бы приняли этот фильм так, как нужно, без предубеждения, не связывая его никаким образом с фантастической повестью «Пикник на обочине». Вы могли заметить, что в этом фильме нет ни одного фантастического элемента, ни одной фантастической сцены, ни одной фантастической сцены. И там даже неизвестно, действительно ли эта штука выполняет желания. Это получился не фантастический фильм, а фильм-притча. Ну, под притчей я понимаю анекдот, действующие лица которого и сам сюжет выражают некоторые наиболее общие, наиболее характерные для данной эпохи тенденции личности и наиболее характерные, так сказать, правда, аллегоризированные сюжетные положения, которые в данную эпоху для человечества... привычны, что ли. Не удивляют, в общем, никого. Вот так проповедник новой веры, апостол новой веры, наивный человечек, повёл прожжённого, целиком развращённого литератора, представителя художественной интеллигенции, которую Тарковский не очень-то жалует, и представителя научной интеллигенции, учёного, который считает, что нельзя сейчас ни одному человеку разрешать выполнять свои желания. Потому что желания могут быть ужасны. Вот, товарищи, об этом вкратце.
Ну а теперь, я думаю, мы можем приступить к разговору по тем вещам, которые вас уже интересуют конкретно. Здесь вот есть, мне рассортировали уже полученные, уже полученные записки.
Ведущий. Начнём с простых.
АНС. Начнём, как предлагает Владимир Владимирович, самые простые.
«В каком возрасте вы начали писать фантастические романы?» Ну, не будем, так сказать, останавливаться на жанрах, романа мы ни одного фантастического не написали. Будем читать вопрос «В каком возрасте вы начали писать фантастические произведения». Но мне бы хотелось ещё сделать одно обобщение, не только жанровое. Слово «писать». Давайте лучше скажем: «начали создавать». Это будет более уместно при ответе на этот вопрос. Дело в том, что создавать научную фантастику мы начали, когда мне было 12 лет, а моему брату 4 года. Но вы сами помните, наверно, я думаю, это незабываемо, как школьник относится к домашнему заданию, когда нужно что-нибудь писать. Или, там, сочинение. Это мука мученическая. Я не был исключением из всех школьников, я терпеть не мог писать, но зато я умел и любил немножко рисовать. И вот мы с братом делали то, что сейчас называется комиксами, то есть рассказами в картинках. Что было материалом для фантастики? Фантастику мы любили... я любил с детства. Потом, конечно, младший брат всегда находится под влиянием старшего. Старший, он тоже полюбил фантастику очень. Тогда я познакомился с Жюль Верном, я стал читать Беляева в старых, так сказать, комплектах «Вокруг света», «Борьба миров», «Человек-невидимка», «Первые люди на Луне». Всё это спекалось в моей несчастной голове в удивительные приключения, где хотел бы видеть героем себя. И вот появились бесчисленные... Я, так сказать, подобно многим школьникам, очень часто портил страницы тетрадей во время работы, а для того, чтобы это выглядело нормально, выдирал, освобождалась одна страничка. Вот эти вот странички, поскольку у нас с тетрадями, с бумагой было очень плохо в эти времена - середина 30-х годов, - на этих страничках я и делал такие вот вещи, делал такие вот рассказы, повести, романы. К сожалению, б`ольшая часть этих вещей погибла в блокадном Ленинграде. Но кое-что сохранилось, и мне иногда очень интересно смотреть на них, разглядывать их. Потом была война, сами понимаете, здесь было уже не до фантастики. Но когда всё пришло в относительную норму, интерес к фантастике и у меня, и у Бориса возник снова. И вот тогда-то мы уже начали пытаться писать. Конечно, ни о каких, так сказать, публикациях не могло быть и речи. Нам тогда и в голову не приходило, что чтобы издаваться, нужно в первую голову что-нибудь написать. Для нас [это] были совершенно разные разделы: писать может каждый дурак, а вот издаваться могут только гении. Первый прорыв в этой области возник в конце... середине, вернее, 53 года. Я тогда служил в армии, служил в штабе маршала Малиновского на Дальнем Востоке, в Хабаровске, и по служебному, так сказать, по служебным своим обязанностям следил за иностранной прессой: японской, прессой США, Австралии, стран Тихого океана. А как раз незадолго до этого, может, кто-нибудь из вас помнит, скорее всего, конечно, вы все об этом забыли, в марте 1953 года американцы взорвали первый свой вариант водородной бомбы на атолле Бикини. В результате взрыва прах атолла, весь набитый радиоактивной пылью, от материала, из которого было создано это устройство, поднялся в стратосферу, потом стал расползаться на огромной площади и густыми клубами повалился обратно в океан. Недалеко от этого места, то есть за пределами зоны, конечно, опасной, но всё равно там недалеко, чем всё и объясняется, ходила тогда японская рыболовная шхуна, называлась она «Фукурю-Мару Дайго», то есть «Счастливый дракон № 5». И вот несчастные невежественные моряки однажды увидели эти ужасающие взрывы, полыхание за горизонтом, а через несколько часов, уже намазав салом пятки от страха, на всех парах двигаясь обратно к Японии, они попали под этот обвал. Что это такое, не знали. Они считали, что это загорелось небо от артиллерийской стрельбы американцев, так они считали, что какие-то маневры происходили. И в результате, значит, пепел сгоревшего неба валится. Дело дошло до того, что некоторые из них начали... решили, так сказать, видимо, сувениры привезти домой, что ли, или там ещё, так сказать, приторгнуть вот таким необычайным товаром, они набивали наволочки этим пеплом под подушки, на которых они спали, матрасы. Надо вам сказать, что я с японскими шхунами имел дело достаточно и знаю, что это чрезвычайно неопрятные - единственное, что, по-моему, в Японии есть неопрятного, это их рыболовные суда. Там или не моются они почти никогда, или, во всяком случае, палубу не моют, и вся это пыль, в общем, залегла очень густым слоем на них и на их рыбе, которую они поймали. Они приехали в Кусиро, есть такой городок, и в тот же день были свезены в госпиталь, потому что у радиста Кубояма, была тяжёлая, началась страшная желтуха. Молодые ребята из состава команды все пошли какими-то странным прыщами, сыпью, у людей постарше начали вылезать волосы. Но долго никто не мог понять, в чём дело. Но это совсем другая история, я хочу сказать только то, что история вот этого самого взрыва и история блуждания этого самого «Счастливого дракона», история болезни этих самых несчастных рыбаков, история международного движения против этих взрывов американской водородной бомбы, она вся находилась у меня в руках. Со мной вместе был мой давний соученик ещё по военному институту Лёва Петров, ныне, увы, покойный. И он предложил мне: давай напишем политический памфлет. И мы сели и написали повесть, довольно быстро, которая называлась «Пепел Бикини». Этот «Пепел Бикини», к моему огромному изумлению, был издан в журнале «Дальний Восток», а ещё через год, я не знаю, на какие педали мог нажать Лёва Петров, она вышла в издательстве «Детская литература», тогда ещё «Детгиз». Вот тогда у меня появились первые, так сказать, представления о том, что вовсе не боги горшки обжигают. И ещё когда эта повесть была на подходе к выходу, мы с братом сели писать первое своё фантастическое произведение, это «Страна багровых туч», о полёте на Венеру. Конечно, мы были уже подхвачены этим огромным подъёмом увлечения фантастикой, который начался в 57 году в связи с выходом «Туманности Андромеды» и с запуском первого искусственного спутника. И вот тут, когда мы написали эту вещь, к нашему огромному изумлению, вещь не только приняли, она получила премию Министерства просвещения ещё в рукописи и была издана подряд двумя тиражами. Таким образом, если считать по [неразборчиво: *печати* 32:02], когда мы начали писать фантастические произведения, писать мы начали в 56 году, а впервые издано было в 59-м.
«Скажите, пожалуйста, над чем вы сейчас работаете? Над чем собираетесь работать в ближайшее время?» Из суеверных соображений у нас с братом не принято говорить на тему, над чем мы сейчас работаем. То есть конкретно. Могу только сказать, что мы только что закончили большую повесть, а работать намерены в дальнейшем, во-первых, над... очень активно, по-видимому, будем работать либо в кинематографии, либо в драматургии, ну и если, так сказать, конъюнктура в издательских делах полегчает, если можно так выразиться, то мы будем продолжать работать в фантастике.
«Что выйдет у нас и что у нас не выйдет?» Товарищи, это ничего сказать нельзя.
Вот тоже вопрос. «Собираются ли издатели увеличить тираж ваших произведений? Если нет, то почему?» (смех в зале) Издатели это, знаете, такое животное, что... (смех в зале) Да, очень трудно определить сейчас, чем... то есть сказать конкретно, чем определяется тиражная политика наша. Очень трудно. Но я думаю, что у нас много есть ведь потребителей бумаги, я имею в виду: нам нужны учебники. Нужны? Нужны. У нас нет стабильных учебников, следовательно, непрерывно, чуть ли не каждый год издаются новые учебники. Набрать учебников, новых учебников каждый год на всю огромную массу школьников - это, сами понимаете, это всю тайгу, наверное, нам свести придётся на такие дела. Затем, классику нужно издавать? Нужно. Я вот, например, вот мне нужен... я очень люблю Лермонтова, прозу - и что вы думаете, где... я просто в Болгарию однажды ездил, и вот там, наконец, в музее русской книги мне удалось там купить, понимаете, прозу Лермонтова. Пушкина, подписку на Пушкина я достал по блату. «Обломова» недавно мне тоже купили, понимаете, так сказать, с некоторой...
Женский голос: С нагрузкой.
АНС. С нагрузкой, да.
Женский голос: У вас не было раньше?
АНС А? У меня сегодня нынче пятая библиотека в моей жизни, шестой уже не будет, но четыре прежние пропали.
Как иностранные издательства узнают о тех вещах, которые у нас не печатаются? В общем, как правило, они не знают о таких вещах, которые у нас не печатаются. Узнают же они о тех, которые печатаются, вы понимаете как: у нас существует Всесоюзное агентство по охране авторских прав, которое заинтересовано в том, чтобы продавать издательские права иностранным издательствам. Но я понимаю так, что имеется в виду, по-видимому, зарубежное издание одной из наших книг, которая у нас действительно не была опубликована. Но эта история долгая и довольно тёмная, мне самому неясная, я просто так вам скажу. С меня хватило того, что за неё заплатили. Немного, правда.
«Часто ходят слухи, что вы собираетесь за границу». (смех в зале) Я могу с чистой совестью сказать, товарищи, что за границу я не собираюсь сейчас ни в каком качестве - ни в качестве туриста, или, там, посещать какие-нибудь симпозиумы, потому что это мне ни к чему совершенно и неинтересно, и уж, конечно, не в качестве вонючего эмигранта. Я как здесь был, так и останусь здесь и умру. (аплодисменты)
О! «Лучше, конечно, не уезжать, вы здесь нужнее». (смех в зале) Спасибо.

@темы: Публицистика, Чародеи, «Жук в муравейнике», «За миллиард лет до конца света», А.Стругацкий, Улитка на склоне, Понедельник начинается в субботу, Машина желаний, «Малыш», Сказка о Тройке, «Пикник на обочине», «Страна багровых туч», Второе нашествие марсиан, Повесть о дружбе и недружбе, Пепел Бикини, Полдень XXII век, «Отель "У погибшего альпиниста"», «Гадкие лебеди», «Трудно быть богом», «Обитаемый остров», «Полдень, XXII век», Экспедиция

---

Пепел Бикини. Продолжение 14

[silent-gluk]

Оригинал взят у ЖЖ-юзера polakow в Пепел Бикини. Продолжение 14

Начало здесь: polakow.livejournal.com/306707.html, polakow.livejournal.com/308212.html,
polakow.livejournal.com/308921.html, polakow.livejournal.com/309796.html, polakow.livejournal.com/311446.html, polakow.livejournal.com/312398.html, polakow.livejournal.com/313584.html, polakow.livejournal.com/315724.html,
polakow.livejournal.com/317260.html, polakow.livejournal.com/318675.html,
polakow.livejournal.com/319544.html, polakow.livejournal.com/320813.html, polakow.livejournal.com/322079.html и polakow.livejournal.com/322926.html.


Губернатор префектуры «восстановлен в правах».

Впервые за свою жизнь он почувствовал растерянность. Стыдно было признаться самому себе, что он разбирается в политической обстановке не лучше своего болвана-секретаря, который сидел сейчас на диване напротив и сосредоточенно полировал ногти какой-то замысловатой штучкой. Губернатор презрительно поморщился и отвернулся к окну.
/…/
Он, глава префектуры, продолжал размышлять губернатор, потерял всякую ориентировку. Происходило нечто странное и страшное, чему не было никаких аналогий ни в истории Японии, ни в истории любого другого государства. Мир встал на дыбы, и даже богам вряд ли известно, чем все это может кончиться.
Все началось, с того, что где-то далеко в океане американцы взорвали таинственную сверхбомбу и “пеплом смерти”, образовавшимся при взрыве, засыпало двадцать три японских рыбака. Рыбаки эти лежат теперь в госпитале, испытывают страшные мучения, и некоторые из них, очевидно, умрут. Но если бы дело ограничилось только этим инцидентом, можно было бы поругать американцев, содрать с них компенсацию за убытки и забыть о случившемся. Ведь взрывались уже над Японией атомные бомбы, были убиты и обожжены десятки тысяч людей. Губернатору самому приходилось видеть мужчин и женщин, прячущих под противогриппозными масками пятнистые, изуродованные лица. Да, это было и, по правде говоря, забылось. То есть об этом можно больше не помнить. Точно так же можно было бы забыть и про сверхбомбу, и про зловещий “пепел Бикини”, и про отравленных рыбаков. Но...
Секретарь кончил полировать ногти, взял со стола воскресный номер “Асахи-Симбун” и, оттопыривая холеный мизинец, развернул газету на предпоследней полосе, где печатаются комиксы — сенсационные детективные рассказы — и юмор.
Губернатора передернуло. Микроскопический мозг — и никакого чувства ответственности! Такому, несомненно, наплевать и на бомбы, и на рыбаков, и на “пепел смерти”... Он уже забыл, точнее, он просто не дал себе труда узнать...
Итак, отравленные рыбаки и “пепел смерти”. Дело в том, что последствия водородного взрыва далеко не исчерпываются несколькими человеческими жертвами. То немногое, что стало известно за последнее время, вызывает самые серьезные опасения. Воображение рисовало губернатору мрачное, темное пятно где-то в южных морях, которое расползается все шире и шире, словно клякса на промокательной бумаге, захватывает остров за островом и надвигается на Японию. Радиоактивные дожди! /…/ “Радиоактивное излучение”, “радиоактивное излучение”, “радиоактивное излучение”... Выражение, всего лет десять назад известное лишь узкому кругу специалистов, стало теперь в представлении многих символом национальной катастрофы. Но самое тревожное в истории со взрывом бомбы — непонятная позиция правительства. Пока дело ограничивается десятками жертв и огромными убытками для рыбопромышленников, еще можно мириться... Хотя все эти коммунисты, анархисты и прочие нарушители общественного спокойствия как нельзя лучше используют случившееся в своих целях. Губернатор хорошо знал этих людей с рабочих окраин — с заводов и фабрик, — вечно шумных, вечно недовольных, тощих, измазанных углем и машинным маслом, с чугунными кулаками и ледяными глазами. О, они не захотят умирать! Они выйдут на улицы, будут бороться против кошмара, нависшего над страной. И — он знает это совершенно точно — их поддержит вся Япония. Поистине редкое положение: с одной стороны, таинственный смертоносный пепел, с другой — угроза красной анархии.

И на похоронах губернатор ведет себя гораздо скромнее:

— Он настоящий бунтовщик, — проговорил начальник полиции над ухом губернатора.
Тот пожал плечами:
— Почему? Пусть себе болтает... О демократической и независимой Японии пишут во всех наших газетах, даже в правительственных. А то, что он называет американцев убийцами... Какое нам дело? Или вы, господин начальник полиции, так уж преданы американцам?
— Нет, но...
— Мы с вами — японцы, господин начальник, — внушительно сказал губернатор. — Не будем мешать нашим соотечественникам выражать справедливую скорбь.
Маленькие глазки начальника полиции вращались, словно у китайской куклы.
— Но ведь от этаких выступлений недалеко и до красной пропаганды!
— А это уже другое дело. Тут надо быть начеку. Тогда вы...
/…/
Губернатор медленно смял листовку и швырнул ее под ноги.
— Убирайтесь-ка поживее отсюда, молодой человек, — сказал он, — и не попадайтесь мне больше на глаза.
Студент попятился и исчез в толпе. Начальник полиции покосился ему вслед и сказал с раздражением:
— Я бы его взял в кутузку и продержал бы там на прошлогодней соленой треске с месяц!.. Этих столичных смутьянов нельзя подпускать к провинции и на пушечный выстрел.
— Что делать, — вздохнул губернатор. — В наше время иногда приходится быть либералом. Впрочем, лучше пусть болтают, чем стреляют. Я в этом убежден, господин начальник полиции.
/…/
Губернатор беззвучно смеялся /…/:
— Нет, что ни говорите, а Ямато-тамасий, дух Японии, еще жив в нашем народе.

Лучше, но, наверное, все равно не то, что в ДВ.
К этой теме примыкает и беспокойство мэра Коидзу (бывшего Яидзу):

- /…/ Если, конечно, наши американские друзья не порадуют нас еще одним таким же подарком.
— Да нет, хватит с нас и этого! — вырвалось у мэра. Он испуганно взглянул на губернатора и добавил: — С разрешения его превосходительства.

@темы: Литературоведение, А.Стругацкий, Пепел Бикини, Л.Петров, Перепост, Ссылки, Цитаты

---

И опять воскресенье

[silent-gluk]

И с нами отечественное издание "даже не винтаж", зато с некоторыми любопытными особенностями.



Это обложка.






Авантитул.




Титульный лист.




Оборот титульного листа.




Страница 5. Шмуцтитул.




Страница 7.




Страница 70.




Страница 153.




Страница 211.




Страница 340.




Страница 397, шмуцтитул.




Страница 399.




Содержание.




Выходные данные.






Реклама.


Итак, это:

Стругацкий А. Обитаемый остров: [Фантастический роман] / Стругацкий А., Стругацкий Б.; Серийное оформление и компьютерный дизайн В.Воронина; Художник А.Дубовик, [Я.Ашмарина]. - М.: Изд-во АСТ, 2015. - 416 с. - (Книги братьев Стругацких). - ISBN 978-5-17-093053-1. - 3.000 экз. - Подп. в печ. 25.09.2015. - Заказ 7845.

Содерж.: Обитаемый остров: С.5-396
Комментарии к пройденному /Б.Стругацкий. - С.397-411.

Текст стандартный восстановленный, обложка, как мы видим, заимствует слишком многое у "Миров братьев Стругацких" (и тогда она мне не нравилась, и теперь не начала). Как ни странно, у книги есть внутреннее оформление - буквицы, шмуцтитулы... Не всем томам этой серии так повезло, мягко говоря. Да и с "Комментариями к пройденному" - тоже, вообще-то.

@темы: Картинки, Б.Стругацкий, Комментарии к пройденному, Библиофильское, «Обитаемый остров», Библиография, Книги

---

Любопытное издание...

[silent-gluk]

Вот, например, здесь про него: www.labirint.ru/books/541388/

Мишина Я. Так говорили Стругацкие / Ред. Бахметова Ю. - Феникс: Ростов-на-Дону, 2016. - 45 с. - (Так говорили великие).

С уходом из жизни братьев Стругацких (Аркадия - в 1991 г. и Бориса - в 2012 г.) закончилась история советской фантастики. Их произведения по праву считаются культовыми - они сразу же завоевали сердца многих читателей, и их творчество остается актуальным и по сей день. Для многих приобщение к "большой" литературе началось именно с книг Аркадия и Бориса Стругацких. Мы предлагаем вам познакомиться с наиболее интересными цитатами из произведений знаменитых фантастов.

@темы: Книги, Ссылки, Цитаты

---

О Стругацких, Макаренко и нелокальности сознания…

[silent-gluk]

Оригинал взят у ЖЖ-юзера anlazz в О Стругацких, Макаренко и нелокальности сознания…

Забавно, но вопрос о локальности или нелокальности сознания является важным не только с т.з. изменения индивидуального сознания. Не менее значим он для понимания такой важной области человеческой деятельности, как педагогика. Более того, именно эта, кажущаяся отвлеченной, проблема на самом деле выступает как бы не краеугольным камнем создания такой системы воспитания, которая могла бы быть адекватной встающим перед человечеством задачей. Необходимость этого создания, по сути, была осознана давно: уже в середине XX века стало ясно, что существующая система воспитания не позволяет достаточно эффективно блокировать появление деструктивных типов психики. Особенно серьезно данная проблема стала проявляться в условиях советского общества – когда переход к «безопасному обществу» отключил многие традиционные методы борьбы с деструкторами. Впрочем, данный вопрос надо рассматривать отдельно – тут же важно отметить то, что именно в это время возникла идея о «новой педагогике», как о важнейшей составляющей дальнейшего развития общества. Наиболее ярко она воплотилась в т.н. «утопии братьев Стругацких» или «мире Полудня», ставшем на какое-то время самым сильным образом «нового мира» для советских людей.

Идея Стругацких, да собственно, вообще подавляющего большинства людей, «стоящих» за «новую педагогику», как основу «общества будущего», состояла  в том, что по мере развития производительных сил все большее число людей должно было «перенаправляться» из сферы «производства материальных ценностей» в сферу производства самого человека. Т.е. в сферу воспитания. Вершиной подобного процесса представлялась модель, в котором один воспитатель (т.е., специалист, формирующий личность) приходился если не на одного воспитуемого, то, по крайней мере, на небольшую группу оных. Именно тогда – по мнению сторонников данной концепции – у педагогики появлялась хоть какая-то возможность стать тем, чем она должна быть. А именно – сферой построения конструктивной психики человека. По сути, именно после этого можно будет говорить об отказе от традиционной «машины принуждения» в виде государства – как о том механизме, который пусть плохо, он защищает людей от «деструкторов». Т.е., о наступлении коммунизма. (До этого момента коммунизм невозможен – поскольку все его ростки будут неизбежно «утилизированы» деструкторами.)

Подобная модель наиболее полно представлена в «Мире Полудня» братьев Стругацких. Поэтому до сих пор ее принято считать самой оптимальной формой «коммунистического формирования личности» - в противовес «буржуазным» (на самом деле просто классовым) концепциям, основанным на подавлении и отбраковке «козлищ».

Хотя в настоящее время появляется немало якобы сторонников «коммунизма», но выстраивающих свои модели будущего именно на указанных методах. Однако тут их рассматривать нет смысла. А вот указанную «педагогическую утопию» рассматривать надо, поскольку она кажется затрагивающей действительно серьезные проблемы. В конце концов, указанное торжество «утилизаторов» действительно оказалось фатальным для Советского Союза, приведя к его гибели. Так что может быть действительно, для построения коммунизма необходимо создание каких-нибудь особых методов воспитания?

* * *

Впрочем, с последним спорить глупо. Реальный успех того или иного общества всегда определяется тем, насколько оно оказывается способно к привитию своим членам конструктивных моделей поведения. Однако при всем этом у указанной модели «мира Полудня» существуют и реальные недостатки. В конце концов, если бы их не было, то странным была бы ситуация с ее нереализацией в реальности. И главный недостаток подобной модели очевиден. А именно – для ее функционирования необходимы реально большие затраты. Воспитание большого числа «учителей» самим Стругацким казалось крайне затратной задачей – до самого конца они так и не решили, как это стоит делать. Тем более, что эти самые учителя должны представлять собой лучших из существующих граждан по существующему типу личности, способных тщательно работать над каждой ребячьей душой. Т.е. быть не педагогами даже, а скорее, психологами высшей квалификации. Получить же подобных специалистов, понятное дело, стоит очень дорого.  А ведь нужны еще и специальные интернаты, оснащенные по последнему слову техники и расположенные в самых благоприятных местах. Понятно, что реализация подобной утопии оказывается возможным лишь …  в самой утопии. Т.е., конечно можно предположить, что в реальности сначала будут организованы первые учреждения подобного рода, где как раз и будут учиться будущие учителя (но кто будет учить их?). Затем следующая «волна» - и т.д., при условии того, что со средствами проблемы не будет.

А если вспомнить, что даже в СССР, где на образование шло около 12% бюджета, и при этом почти не было нецелевых трат (коррупции), ресурсов постоянно не хватало. Сколько же нужно тогда выделить, чтобы дать возможность реализоваться «миру Полудня»?  25%, 50%, или более? Впрочем, ресурсы – это еще не самое главное. Самым важным является тот момент, что указанные воспитанники «лицеев» (как их обозвали Стругацкие в своей позднем романе «Отягощенные злом») должны постоянно контактировать с энтропийным «внешним миром». Смогут ли они сохранить при этом свою «чистоту», даже если учесть, что этот мир будет довольно мирным, вроде позднего СССР? А если не будет? Как вообще устроить «педагогическую утопию» в ситуации, когда избытка средств, а главное – людей, не предвидится? А именно подобная ситуация актуальна сейчас, когда уже окончательно ясно, что о позднесоветском сытом мире вскоре придется забыть. Но это значит, что реализация подобной идеи становится невозможной! А следовательно, об мире, лишенном «деструкторов», придется забыть…

Впрочем в реальности забыть следует исключительно о «модели Стругацких» (как не обидно будет это сделать). К огромному счастью, она представляет собой всего лишь один из вариантов перехода к «миру будущего». Причем – что важно – все свои недостатки она получает оттого, что основывается на уже не раз упомянутой модели «локальной психики». Собственно, «педагогика по братьям» –  это, как не парадоксально звучит – отсылает к той же «психологической модели», на которой основана современная психология. На уже не раз помянутом методе «психологической коррекции», при котором каждый человек (пациент) долго и муторно занимается работой с психоаналитиком. Только вместо психоаналитика тут учитель – по сути, тот же «специалист по сознанию». Именно он, каждый день кропотливо работая с «каждой ребячьей душой», должен развивать конструктивные модели поведения и блокировать деструктивные. И, понятное дело, этот специалист не может быть дешевым и массовым – потому, что любой психоаналитик  есть «штучный товар», обретающий свою квалификацию посредством получения длительного опыта. (Именно подобный путь предлагали и сами братья, к примеру, в своем романе «Отягощенные злом».)

* * *

Однако при всем этом мы имеем перед собой совершенно иной пример построения подобной же системы «формирования конструктивной личности», но уже основанной на идее «нелокальности сознания». Причем, пример, получивший не просто практическое применение, но и очень хорошо известный почти всем. Речь идет, как не странно, о той самой системе, отсылка к которой, во многом, и присутствовала в творчестве братьев Стругацких. О педагогической системе Макаренко. Собственно, для нас уже давно привычным стало то, что интернаты «мира Полудня» представляют собой развитие тех же коммун Макаренко – только на новом уровне. (С практически неограниченными ресурсами и «волновой терапией» в качестве резервного средства.)

Но это все – следствие банального заблуждения. Собственно, в реальности следует говорить не столько о сходстве, сколько о противоположности указанных систем. Это можно увидеть хотя бы по тому, что для самого Макаренко предложенная братьями – и развиваемая их последователями, да и вообще, подавляющим большинством сторонников «новой педагогики» (да и вообще, педагогики, как таковой) идея о максимальном насыщении воспитательных учреждений педагогами была однозначно избыточной. Более того, сам Антон Семенович всегда выступал не за увеличение, а за … уменьшение числа персонала коммун. Впрочем, это еще не самое интересное – еще важнее то, что он полностью ликвидировал такой базовый «институт» педагогики, как должность «воспитателя» (для детдомов считавшийся, и продолжающийся считаться обязательным). В его колонии были учителя – в смысле, преподаватели. Были мастера – техники, агрономы, инженеры. А вот воспитателей, как таковых, не было – если не брать самого Макаренко.  

Получается, что великий педагог буквальным образом отбрасывал важнейшую задачу педагогики – формирование человеческой личности, предпочитая концентрироваться на получение этой личностью знаний и умений. Впрочем, последнее абсурдно – ведь именно Макаренко делал то, что, как казалось  тогда, является невозможным с т.з. «классической» педагогики. В коммунах Антона Семеновича происходили «педагогически невозможные» процессы – бывшие уголовники (включая самых что ни на есть бандитов, в прямом смысле грабивших на «большой дороге») превращались не просто в добропорядочных граждан, а в ярых сторонников советской власти. Они не просто приучались к труду – что само по себе есть уникальная задача – а приучались к труду добросовестному, ориентированному на конечный результат. Подобные вещи были практически невозможны до коммун, и крайне маловероятны после их. Если учесть, что при всем этом коммуны находились практически на самообеспечении – государственная поддержка (материальная) была слабой из-за реальной бедности государства, то становится понятным, что Антон Семенович является не просто педагогом-новатором, но, по сути, открывателем каких-то фундаментальных основ системы воспитания, превосходящим своих коллег не в разы даже, а на порядки.

* * *

Конечно, подробно разбирать систему Макаренко тут нет смысла – для этого требуются огромные монографии. Однако указать на базис «макаренковского прорыва» можно. Впрочем, я уже не раз обращался к данной теме, поэтому сделаю это кратко. А именно – укажу на то, что основанием для указанного «педагогического переворота», совершенного советским учителем, выступало как раз уже не раз упомянутое понимание фундаментальной связи коллектива (среды) и личности, как таковой. Свою педагогику Антон Семенович строил на одной простой, хотя и неочевидной, идее – на том, что любая личность, собственно, стремиться к увеличению своей сложности, к снижению своего уровня энтропии. При одном условии – если это не ухудшает его положения. Т.е., человек готов трудиться и учиться, затрачивая на это свои силы, но до тех пор, пока в обществе нет людей, готовых за счет этого жить, ухудшая положение остальных. Самое интересное тут то, что даже сами «паразиты» при всем этом не испытывают особого удовольствия – единственное, что их держит в указанной роли, так это то, что «выход» с указанного «места», как правило, ведет к резкому падению уровня жизни. Собственно, именно поэтому все члены складывающейся в коллективах неформальной иерархии, как правило, поддерживают ее до последнего, даже если конкретной пользы для них от нее нет – есть страх вреда от «падения».

Исходя из этого, можно понять, в чем состоял смысл макаренковских коммун. А именно – они представляли собой среду с совершенно иными свойствами. Лишенные указанной паразитической (блатной) иерархии, коммуны позволяли каждому своему члену реализовать присущее разумному существу стремление к знаниям и созидательному труду. По сути, негэнтропия подобных коллективов была столь велика, что любые уголовники, попадающие в них, очень быстро полностью «переформатировались» в конструктивных членов. Причем, если рассматривать случай с Куряжской колонией, которая была объединена с макаренковской колонией имени Горького, то можно увидеть, что подобная «перестройка» реализовывалась при практически двукратном превосходстве «деструкторов». А все потому, что «деструктиная», она же полууголовная, среда сама по себе крайне слаба, она не представляет собой единого коллектива (и представлять не может), распадаясь на огромное количество конкурирующих «микрогрупп». По сравнению с ней любая более-менее единая структура негэнтропийного характера всегда имеет определяющее преимущество.

Т.е., Макаренко одним своим примером, по сути, опроверг весь «тысячелетний опыт» «традиционной педагогики» и показал, как относительно легко можно изменить структуру личности огромного количества человек. Самое же главное – что сделать это можно крайне просто и малозатратно, без привлечения огромного числа людей и даже без серьезного финансирования. Собственно, единственное условие, которое требовал педагог – отсутствие вмешательства «педагогического сообщества». По сути, именно «классическая педагогика» и выступала самым главным препятствием в жизни «макеренковцев», ограничивая применение его опыта и, в конце концов, уничтожившая уникальные коллективы коммун. Собственно, даже возникновение подобных «воспитательных структур» было возможно лишь в момент максимального ослабления «педагогики», как таковой – пока ее «комиссаров» можно было легко посылать подальше. Не дожидаясь, пока они восстановят в коммунах «классическую среду», со всеми ее проблемами.

* * *

В общем, можно сказать, что «модель Макаренко» оказывается практически полностью противоположна «модели Стругацких» по применяемым средствам – хотя  полностью совпадает по поставленным целям. И там, и там упор делается на «преобразование психики» ради ликвидации любых деструктивных проявлений. Однако в отличие от «модели Стругацких» с их огромным количеством великих учителей и специально построенных интернатов, «модель Макаренко» умудряется обойтись минимумом затрат. И материальных (коммуны находились на самообеспечении) и, что более важно, человеческих. Вместо всего этого существует самое главное – низкоэнтропийный коллектив, объединенный общим производительным трудом. Именно он позволяет так легко делать то, что в любой иной форме требует огромных усилий – «переформатировать» любую деструктивную личность в конструктивный формат. Собственно, именно он заменяет и массу «психологов», и репрессивный аппарат, как таковой. По сути, мы имеем реальную модель коммунистического общества, самоуправляющегося в плане реализации сложных проектов. При этом не только не «отгороженного» от внешнего, энтропийного мира – но и ведущего активные экономические отношения с ним, постоянно вступающего в товарно-денежные отношения.

Уже одно это для многих может показаться неизбежным условием «конца коммунизма» - но на самом деле коммуны успешно проработали безо всякого «разложения» ровно до тех пор, пока приведение  к «наркомпросовским стандартам» не разрушило их внутреннюю структуру. До тех пор они успешно выносили и «внешнюю конкуренцию» и «внутреннюю зарплату». Собственно, этот факт выводит эксперименты Макаренко далеко за пределы педагогики – однако нам тут важно именно то, что они прекрасно показывают, как важно бывает выйти за пределы общепринятых моделей. Даже если это такие невинные, на первый взгляд, вещи, как модели человеческой психики.

А самое главное – пример создания и гибели коммун показывает, насколько важным для создания нового общества является расставание с идеей о некоей «классовой нейтральности» науки, хотя бы для областей, связанных с человеком, как таковым… Впрочем, это уже совершенно иная тема – хотя и крайне важная для нас.

@темы: Полдень, XXII век, Перепост, Ссылки

---

Пепел Бикини. Продолжение 13

[silent-gluk]

Оригинал взят у ЖЖ-юзера polakow в Пепел Бикини. Продолжение 13

Начало здесь: polakow.livejournal.com/306707.html, polakow.livejournal.com/308212.html,
polakow.livejournal.com/308921.html, polakow.livejournal.com/309796.html, polakow.livejournal.com/311446.html, polakow.livejournal.com/312398.html, polakow.livejournal.com/313584.html, polakow.livejournal.com/315724.html,
polakow.livejournal.com/317260.html, polakow.livejournal.com/318675.html,
polakow.livejournal.com/319544.html, polakow.livejournal.com/320813.html и polakow.livejournal.com/322079.html.


Всего несколько слов дополнительно произносит Умэ, но как удачно. Напоминаю, почтальон, старый друг семьи, говорит, что она выросла, стала «настоящей барышней».

Умэ грустно улыбнулась:
- Почти полгода в столице...

Интересно новое начало разговора Нарикавы и Киё:

А через несколько минут, когда церемония взаимных поклонов и приветствий окончилась и гости расположились на циновках, Нарикава сказал:
— Не думайте, Кубосава-сан, что я пришел только к вам. Я давно собирался взглянуть на Киё-тян, хе-хе-хе...
— Хе-хе-хе... — залился сэндо.
Старая Киё поклонилась:
— Хозяин еще не забыл, как мы вместе собирали ракушки на отмели...
— Да, давно это было. Постой-ка... Ну да, лет пятьдесят назад. Славное, хорошее было время...
— Тогда как раз вернулся из Маньчжурии мой муж...
— Да, и хотел еще надавать мне по шее за то, что я ухаживал за тобой...
Сэндо опять засмеялся тоненьким, блеющим смехом. Все заулыбались.
— Разрешите предложить вам скромно закусить, — сказал Кубосава.
— Закусить? Отчего же... Разве мы против, Одабэ?
Капитан смущенно потупился. Он был очень молод, моложе всех в этом доме, за исключением Умэ и Ясуко. Кроме того, он был в европейском костюме, и это очень стесняло его.
— А ты как думаешь, Тотими?
— Несомненно, Нарикава-сан, несомненно. Раз Кубосава-сан так любезен...
— Помнится, Киё-тян была мастерицей готовить.
— Да, мать готовит очень хорошо, — сказал Кубосава.

Или воспоминания Кубосавы о своей жене:

Кубосава взглянул вдоль улицы. На углу несколько мальчишек и девочек затеяли игру в “ханэ-цуки”. Дети подбрасывали пестро раскрашенную палочку и ловили ее скалками. Кубосава заметил среди них старшую дочь Умэко. Тоненькая, раскрасневшаяся от бега, она вдруг поскользнулась на мокрой траве и с размаху упала, мелькнув голыми коленками. Визг и смех. Подруги бросились поднимать ее; мальчишки запрыгали, крича во все горло. Кубосава вспомнил, как давным-давно, десятка два лет назад, в такой же вот первый день нового года он, беззаботный молодой рыбак, запускал у ворот своего дома огромного воздушного змея, искоса поглядывая в сторону стайки девушек, игравших в “ханэ-цуки”. Девушке, которая упускала подброшенную палочку, ставили на лицо пятнышко индийской тушью. Сюкити следил за маленькой хохотушкой с продолговатым, как дынное семечко, лицом и круглыми ласковыми глазами. На щеке ее было — он и теперь отчетливо помнит это — два черных пятнышка. Следы этих пятнышек оставались на лице Ацуко и через две недели, когда Сюкити впервые зашел к ее родным и добрых полчаса сидел молча, опустив голову... Вскоре они поженились. Военная служба, короткие месяцы семейного счастья, война, грохот зениток, зарево над горами, за которыми раскинулся Токио, американская эскадра на горизонте и наконец долгожданный мир... Ацуко оказалась доброй, ласковой, любящей женой. И дочки у него тоже хорошие. Умэко идет пятнадцатый год. Скоро придется отдавать замуж. Женихи найдутся — она красивая, в мать; к тому же Кубосава пользуется среди соседей хорошей репутацией. А будет еще лучше... Да, Кубосава не приходится жаловаться на судьбу.

И маленькая характеристика двух коллег радиста:

— Простите... Что вы сказали, Нарикава-сан?
— Я говорю, почему пришел для этого разговора к вам.
— Я счастлив...
— У меня сейчас полно народу — родственники и разные знакомые, там нам не дали бы поговорить. Одабэ-сан — холостяк, у него даже сесть негде... Вы не обижайтесь, Одабэ-сан.
— Хе-хе-хе, — заблеял сэндо.
— А Тотими скуп и угостил бы нас прокисшим пивом.
Сэндо поперхнулся.
— Вот я и решил, что лучше вашего дома места не найти. И не раскаиваюсь... — Нарикава с трудом поднялся, опираясь на плечо сэндо.
Кубосава вскочил, низко кланяясь и бормоча слова благодарности.

@темы: Литературоведение, А.Стругацкий, Пепел Бикини, Л.Петров, Перепост, Ссылки, Цитаты

---

Пепел Бикини. Продолжение 12

[silent-gluk]

Оригинал взят у ЖЖ-юзера polakow в Пепел Бикини. Продолжение 12

Начало здесь: polakow.livejournal.com/306707.html, polakow.livejournal.com/308212.html,
polakow.livejournal.com/308921.html, polakow.livejournal.com/309796.html, polakow.livejournal.com/311446.html, polakow.livejournal.com/312398.html, polakow.livejournal.com/313584.html, polakow.livejournal.com/315724.html,
polakow.livejournal.com/317260.html, polakow.livejournal.com/318675.html,
polakow.livejournal.com/319544.html и polakow.livejournal.com/320813.html.

Третье и последнее издание повести в «Детгизе» (далее – Д). Вызывает чувства еще более странные. Текст, по сравнению с вариантом Ю, увеличен более чем вдвое. Многие (хотя и не все – см. выше) лакуны из ДВ восстановлены. Вновь появилась глава «Профессор Масао Удзуки», почти вдвое увеличились главы «Адмирал Брейв» (зато выпал абзац о майоре Пейнтере – как предупреждении об отставке) и «Механик Мотоути» (из-за чего глава эта, извините за выражение, стала напоминать своеобразный паззл). Появилось деление на части, и таким образом последняя часть явно играет роль возрожденного эпилога. И добавилось романтики.
Дик по версии Д превратился в заправского драчуна:

- /…/ Эх, Майк, - Дик хлопнул негра по плечу, - где только я не бывал! Кажется, я дрался в портовых кабаках всего мира. С англичанами, датчанами...
- Ну, драться... Чего хорошего?
- А мне без этого скучно!
/.../
Чарли и Дик, как и большинство квалифицированных рабочих, старались держаться в стороне от скандалов и не выходили в такие вечера из бараков. Но Дик, подвыпив, иногда не выдерживал и с налитыми кровью глазами молча кидался в свалку. Дрался он умело и беспощадно, и его побаивались.
— Полирую кровь, — оправдывался он перед Чарли, — а то здесь и закиснуть недолго.
Чарли молчал, молясь про себя богу, чтобы эта полировка не окончилась плохо для товарища. А она могла кончиться плохо.

И в придачу мошенника. Вспомним, что в версии ДВ он разозлился за одно подозрение, что шельмовал в карты. В Д Дик менее разборчив:

- Почему все-таки вы подрались? - с дружелюбным любопытством спросил он.
- Мексиканец сказал, что я плутую.
- Так ведь ты ж не плутовал, парень, верно?
- Гм... игра есть игра.

Чарли же (видимо, в противовес Дику) окончательно выведен трусом и слабаком. Сравним эпизод первого его появления во всех версиях.
В ДВ Чарли полон страсти и азарта.

- Зря ты не дал ему как следует. Дик, - заметил толстый, потный человек в грязных холщевых штанах. - И ты зря вмешался, негр. Мексиканцев надо учить.

В Ю Чарли говорит более-менее нейтральную фразу:

— Хорошо еще, Дик, что «чако» не пырнул тебя в живот. /…/ Я говорил тебе, что карты до добра не доведут.

По версии Д, угрюмо добавляет:

- Я обещал Джейн следить, чтобы ты не ввязывался в драки.

Вспомним, что текст хоть частично, но романтический.
И еще парочка весьма, кажется, значимых для Чарли фраз.

Пришел Дик с сообщением о возможности заработать.

Чарли забегал по комнате, потирая руки, затем подбежал к Дику и схватил его за пуговицу на куртке:
- Слушай, дружище, мне нужно обязательно попасть туда. У тебя есть знакомства в конторе, Дик, ведь верно? Ты попробуешь, да?
- Гм...
- Дик, ведь это было бы счастьем для... для Джейн и для меня. Ведь тогда домик был бы нашим, Дик! Ты ведь поможешь нам, дружище?

А это уже на атолле:

- Я, наверно, не выдержу дольше такой гонки! - простонал однажды Чарли, повалившись на свой топчан. - У меня руки и ноги, точно ватные.

И жену часто (и громко) вспоминает:

— Понимаю... Джейн?
— Угу. Мы всегда встречали Новый год вместе... Что она думает о нас с тобой? Договаривались писать чуть ли не через день...
— Ну, положим, она знает, что ты жив и здоров.
— Так-то оно так... Господи, хоть бы строчку ей послать!
Дик услышал всхлипывания. Он протянул руку и ласково потрепал товарища по спине…
/…/
Чарли представил себе, как Майк позвонит у дверей его дома, как испугается Джейн, как обрадуется письму и будет без конца тормошить негра, засыпать его вопросами, не успевая даже выслушать ответ.

@темы: Литературоведение, А.Стругацкий, Пепел Бикини, Л.Петров, Перепост, Ссылки, Цитаты

---

Пока мы вчера...

[silent-gluk]

...праздновали день рождения этого сообщества, выяснилось, что пропустили день рождения сообщества в ЖЖ - ru-strygackie.livejournal.com/ ... А он был. 4 июля, очень удобно запоминать: как у США, только на 230 лет меньше.

Более того, сообществу исполнилось как раз 10 лет!

Так что мы его поздравляем и надеемся, что оно отпразднует и 20 лет!

@темы: Даты, Ссылки

---

Сегодня...

[silent-gluk]

...мы празднуем день рождения этого замечательного сообщества.

Долгой и счастливой ему жизни и интересных постов!..

@темы: Даты

---

Традиционно по воскресеньям

[silent-gluk]

Очередное издание. На этот раз болгарское.



Это обложка.





Авантитул.




Титульный лист.




Оборот титульного листа.




Выходные данные


Итак, с нами:
Стругацки А. Обреченият град: Фантастичен роман / Стругацки А., Стругацки Б.; Прев. М.Асадуров; Худ. А.Хачатурян. - София: Изд-во "Христо Ботев", 1990. - 424 с. - Болг. яз. - Загл. ориг.: Град обреченный.

Что можно сказать об издании, учитывая, что и болгарского я... правильно, не знаю!..

За основу брался, если верить обороту титульного листа, журнальный вариант (к 1990 году выбор уже был), но интересно, что среди дат написания романа 1987 не значится (в отличие от публикации в "Неве").

Есть примечания, объясняющие, кто такие Хаббл, майор Пронин (кстати, не уверена, что правильно - сказано, что это из "Записок следователя Шейнина), царь Додон и шамаханская царица, Каллинга, Иван Федоров, что такое диабаз, четверть (которая первача), ЛГУ, вольница, "дура лекс, сед лекс", лефоже, лепаж, кулеврина, чифань, хлорелла, анаша, "сарынь на кичку", суд Фемы, козерог, Афродита, "куос эго", "экзеги монументум", что за история с Л.Тимашук и "Джойнтом", в чем фишка стишка про жасмин...

А Ван пишется как Уан. Интересно, почему?..

@темы: «Град обреченный», Картинки, Переводы, Библиофильское, Библиография, Книги

---

Сегодняшним постом...

[silent-gluk]

...мы опять обязаны братскому сообществу с мейл.ру - my.mail.ru/community/abs/4BB24EAEA024DF6E.html

То, что по-настоящему важно

Что для тебя самое важное в нашей работе? Что? Героизм? Аххах, ну ты и шутник. Правда героизм? Эх, не читал ты Стругацких, парень. Нет, это не нейропсихологи, это фантасты позапрошлого века. Есть у них книжица одна, "Стажёры" называется, так я её на вахтах до дыр зачитал. Кто-то мне говорит, что читать научную фантастику, находясь в космосе, не рекомендуется, а мне вот очень нравится. Ну да ладно, на чём я остановился? Точно, подвиги. В нашем деле, брат, никогда нельзя терять голову. Многие пилоты твоего года выпуска и даже старше только и ищут возможность выделиться, рискнуть своей шеей и шеей товарищей, показать, какие они крутые, но подобные мероприятия обычно заканчиваются плачевно. Ты не ковбой, а космос - не Дикий Запад, здесь на первом месте должен быть строгий расчёт и холодный рассудок. А героизм этот выкинь в реактор, он тебе только навредит... Эй, бармен! Ещё немного сока мне и этому джентльмену!
Что самое важное, спрашиваешь ты? Самое важное - техника, сынок, и те, кто за ней стоит. Любая энциклопедия космонавтики пестрит фотографиями астронавтов, космонавтов, тайконавтов, и лишь кое-где упоминаются конструкторы и инженеры. Вот я попрошу тебя назвать первую фамилию, которая ассоциируется у тебя с высадкой на Плутон, кого ты вспомнишь? Коу Энлай, я так и думал. А почему именно он? Потому что первым погулял по Плутону? За потрясающей высадкой Коу Энлая, как и за любым серьёзным мероприятием, стояли сотни профессионалов и тысячи человеко-часов напряжённого труда. Кто разработал его скафандр? Кто придумал двигатель на метане и азоте, чтобы можно дозаправить прямо на месте? А кто вообще придумал космонавтику? О, за Циолковского спасибо. Но остального ты не знаешь. Пять по истории космонавтики было, говоришь? Назови мне тогда разработчика противоперегрузочного кресла, которое облегчает твоим косточкам жизнь на старте. Всё ясно с тобой, не красней. Просто запомни раз и на всю жизнь, и друзьям своим из Академии передай: самая главная и ответственная работа происходит не в космосе, а в конструкторских бюро и в цехах. Ты можешь не знать имя преподавателя на экзамене, но если ты не знаешь конструктора своего скафандра или корабля - тебе нет пути за атмосферу. Вот так вот. А теперь допивай и пойдём - надо проверить тягу перед стартом.

Рогов Роман

@темы: «Стажёры», Перепост, Ссылки

---

Аэлита-81 и А. Стругацкий

[silent-gluk]

Оригинал взят у magnus_z в Аэлита-81 и А. Стругацкий

Аэлита-81 и А. Стругацкий - с 04:00

@темы: А.Стругацкий, Видео, Ссылки

---

И еще раз сонет Цурэна...

[silent-gluk]

Утащен отсюда: zhurnal.lib.ru/k/kiselew_a_e/06wehty.shtml

Автор - Улисс

Как лист увядший падает на душу,
Руководя движением пера...
Опять дождит за окнами с утра,
И предвещают все приметы стужу

Никак не позже будущей недели,
А небеса, цепляясь за жнивьё,
Влачат с собой уныние своё,
К какой-то, им одним известной, цели.

Да если б был себе я господин -
Я б у огня, в тиши сидел, один,
В такие дни, не торопясь в дорогу,

Но есть - Иное... скрытое из глаз,
Чей внятен зов не каждому из нас,
А значит - снова в путь! И слава Богу.

@темы: Вторичное творчество, Сонет Цурэна, «Трудно быть богом», Ссылки

---

Ну, тогда уж и критика.

[silent-gluk]

Травинский В. Раскроем сборник “Фантастика, 1962 год” // Черный столб. - М., 1963. - С.280-285.

Пер. в эл. вид В. Кузьмин, 2001

Спящий проснулся. Точнее, кончилось "отчуждение временной смерти", как определил состояние Павла Погодина его врач и одновременно его дальний потомок, он же тезка Павел Погодин. Пра-пра-прадед Павел Погодин, беседующий со своим пра-пра-правнуком Павлом Погодиным - это первая, но отнюдь не самая парадоксальная ситуация, возникающая на страницах повести Г. Гора "Странник и время".
Смелый научный эксперимент окончен. Человек XX века оказывается в XXIII веке. Мир далекого будущего открыт перед ним. Великолепный, могущественный, яркий и... не совсем понятный и не во всем приятный мир.
Г. Гор в своей новой фантастической повести остается верен себе. Никаких сюжетно-композиционных трюков, столь соблазнительных в данном случае, никакого нагнетания романтизированных или сентиментальных коллизий... Внешняя канва повести очень проста, очень спокойна и до конца логична. Рядовой средний интеллигент нашего времени, волей науки перенесенный в будущее, не торопясь, без экзальтации и предвзятости вглядывается в окружающее, стараясь его понять и принять.
Принять - проще... Мир будущего - добрый, умный, ласковый мир, где даже странник, перескочивший через временной провал, может почувствовать себя уютно. Подчеркиваем: может... Не должен, не обязан, не - обязательно, не - безусловно, а может... Самое интересное и оригинальное в горовской трактовке этого традиционного фантастического варианта - путешествие во времени - именно в том, что писатель вводит в него мотив одиночества странника. И одиночество это не зависит от степени благоустройства будущего мира, от чуткости его обитателей, от характера странника. Это относительное одиночество неизбежно для человека, вырванного из своего "интеллектуального ареала" и поставленного перед целым рядом явлений, которые он не может принять, хотя и безоговорочно принимает морально.
Такой поворот темы вкладывает в фантастическую ситуацию ту необходимую дозу психологического реализма, без которой нельзя относиться серьезно к рассматриваемым проблемам.
Именно потому, что Погодин никак не может примириться со случившимся - со своим скачком через время - мы вместе с ним задумываемся над парадоксом сна. Действительно, что произошло с Погодиным? Он закрыл глаза, время перестало течь для него, он провалился во вневременное состояние, потом открыл глаза - а прошло триста лет, все изменилось, кроме него самого. То же самое, в принципе, происходит с каждым из нас ежесуточно, когда мы закрываем глаза, засыпая, и открываем их, проснувшись. То же самое - или не то же самое? Задумываешься...
А что же сохраняет для нас цельность восприятия мира, сохраняет нас, как личность, хотя мы 365 раз в году на несколько часов проваливаемся во вневременное состояние? Память, по-видимому, "прошлое, резервированное в тех участках мозга, которые умеют остановить миг, спрятать его впрок, чтобы повторить, когда в этом возникает надобность", как пишет Г. Гор. Участки мозга, которые умеют прятать впрок миг? Задумываешься...
Людмила Сергеевна невзлюбила Погодина. Она возмущена противоестественным "вторым рождением" Погодина: "Если все будут шляться во времени..." И в самом деле: не противоречат ли выводы науки о разном течении времени (вспомним о космонавтах, летящих со скоростью, близкой к скорости света) нашим сегодняшним представлениям о родстве, преемственности поколений, возрастных отношениях, поступательном движении познания? Этичны ли исследования времени? Задумываешься...
Повесть Г. Гора заставляет задумываться. Полностью использовав свое право фантаста ставить обычных людей в необычные обстоятельства, писатель тем самым в неожиданном, особенно впечатляющем ракурсе поворачивает наши самые обычные, самые вроде бы правильные представления "о времени и о себе". Попытка художественною осмысления и переосмысления основ человеческой психологии, морали, познания ставит повесть Г. Гора в ряд интереснейших художественно-философских произведений.

2
В отличие от Г. Гора братья Стругацкие не пытаются найти научного сюжетного объяснения тому факту, что герой повести "Попытка к бегству" Саул перенесся из XX века вперед чуть ли не на тысячелетие. Он перенесся - и все. Как? Об этом не говорят авторы, об этом не знают ни Антон, ни Вадим, спутники Саула в их совместном путешествии на страшную планету Саулу. Больше того, Вадим и Антон почти до самого конца и не подозревают, что имеют дело отнюдь не с кабинетным ученым, "книжным червем", историком, изучающим далекий XX век. Саул кажется им немного странным - и только. И, пораженные, читают они в самом конце записку исчезнувшего Саула: "...Я просто дезертир. Я сбежал к вам, потому что хотел спастись. Вы этого не поймете. У меня осталась всего одна обойма, и меня взяла тоска. А теперь мне стыдно, и я возвращаюсь..." Они переворачивают записку и видят донесение обершарфюреру СС господину Вирту от блокфризера шестого блока...
Савел Петрович Репнин, командир Красной Армии, военнопленный, взятый немцами в плен под Ржевом, заключенный № 819360, использовал свою последнюю обойму. Попытка к бегству в будущее не удалась. Саул слишком честен для того, чтобы спасти только себя. Он возвращается из будущего на свое место доделывать свое горькое, но необходимое дело. И гибнет. И труп его сапогом переворачивает на спину эсэсовец. И жирный дым валит из труб лагерных печей... Надо, чтоб Саул погиб. Надо, чтоб он стрелял даже тогда, когда это заведомо безнадежно. Попав в будущее, Саул убедился, что если такие, как он, не сделают все, что они могут сделать сегодня, то завтра не наступит. "Никто не придет и никто не снимет..." Никто за нас ничего не сделает, в наших руках не только сегодняшний день, но и будущее. Будущее - это мы, наша воля, наша вера, наша жизнь - и наша смерть. И когда читаешь последнюю фразу повести, вспоминаешь слова поэта:
Глаза их полны заката,
Сердца их полны рассвета.
"Попытка к бегству" - сложное произведение. В нем Стругацкие впервые уходят от дорогого их сердцу мира добрых камерных коллизий и своеобразных, но частных проблем науки в мир острых социальных конфликтов, дерзких контрастных всечеловеческих обобщений - в большой мир большой литературы. И туда им удалось принести все скопленное на подходе: индивидуальность стиля, добротный естественный юмор, сюжетную остроту, энергичный "сценарный" диалог. И если повесть Г. Гора "Странник и время" продолжает и развивает уэллсовские традиции фантастики ("Когда спящий проснется", "Машина времени"), хотя и внутренне полемизирует с идейной позицией Уэллса, то "Попытка к бегству" Стругацких ассоциируется с яростной повестью Бруно Ясенского "Я жгу Париж".
"Попытка к бегству" не только самое интересное произведение сборника, но и лучшее из всего, что до сих пор написано Стругацкими.
3
Со времен "Машины времени" Г. Уэллса и "Железной пяты" Д. Лондона "зигзаг одичания цивилизаций" стал постоянным сюжетом в фантастике. Очень своеобразно, со множеством новых оттенков, акцентов и небольших открытий этот сюжет продолжает разрабатывать А. Громова в рассказе "Глеги". Громовой удалось неназойливо и умно противопоставить очередной "зигзагообразной" ситуации представителей человечества, сумевшего избежать "зигзага". Хорошо продумана композиция этого довольно большого рассказа: описательство и объяснительство, которых не сумел преодолеть в подобном положении даже Д. Лондон, сведены к минимуму. Интересен и свеж образ Виктора. Радует разработанность фантастической темы, довольно сложной и громоздкой самой по себе. И еще - авторский такт, который явно нелегко было соблюдать, описывая эту жутковатую драму.
Рассказ А. Глебова "Большой день на планете Чунгр" читается с удовольствием. Чувствуешь, что автор сам искренне увлечен идеей рассказа и, посмеиваясь, вписывает деталь за деталью в свое полнокровное фантастическое полотно. Цивилизация марсианских муравьев у Глебова выглядит весьма занимательной, в должной мере - странной, где надо - неприятной, где требуется - беззащитной. Да и написан рассказ не ради еще одного "варианта", нет; главная мысль рассказа и очень современна и очень тревожна. В тему о космических контактах цивилизаций Глебов вносит свое уточнение: если не произойдет разоружения, то половина землян - Запад - будет не слишком желательными гостями в мирах иных.
Майор Велл Эндью - еще один вариант Примо Падрели и Вандерхунда в галерее сатирических образов "героев", создаваемых мастером советского фантастического памфлета Л. Лагиным. "Космический Квислинг" выписан Лагиным с обычной его тщательностью и беспощадностью. Сюда же примыкает написанный в лагиновских традициях рассказ Ю. Цветкова "995-й святой".
Рассказ А. Днепрова "Подвиг" - неудача талантливого писателя. Написанный невыразительным языком, посвященный не слишком интересной, достаточно сомнительной, да к тому же плохо разработанной автором теме, рассказ получился скучным. Переживания героев кажутся надуманными, их речи - выспренними.
Не удался и С. Илличевскому его рассказ "Исчезло время в Аризоне". Рассказ напоминает некоторые вещи А. Беляева, когда тот переступал незримую границу между фантастом и фантазером, писал "в плохом ключе".
Сборник завершается статьей И. Ефремова, поднимающей важные проблемы жанра. 1
Когда закрываешь сборник, остается впечатление свежести, силы, задора. В общем, это цельный сборник, сборник хороших произведений. Уровень нашей фантастики растет стремительно. Давно ли еще спорили, должны или не должны фантасты выходить за пределы науки! А теперь - что ж спорить, вот они, фантасты, взяли и все разом, все восемь авторов сборника, отмахнулись от пределов и пишут, как подсказывает талант. Социально-психологическая, а не научно-техническая тема стала главной темой нашей фантастики. Так и должно было статься, если фантасты намеревались работать в общем русле художественной литературы.

1. В одном из ближайших выпусков альманаха редакция предполагает поместить статью о творчестве известного советского писателя И. Ефремова, в том числе и о ряде его статей, посвященных научной фантастике.

@темы: Попытка к бегству, Критика

---

И немного публицистики

[silent-gluk]

Стругацкий А. [Рецензия на книгу: Владимир Саксонов. Повесть о юнгах. Дальний поход. Повести. - М.: Детская литература, 1966] // Литературная газета - 1967. - 29 марта. - С. 6.

Владимир Саксонов умер рано, едва заявив себя в литературе. Но, прочитав его единственную книгу, мы понимаем, что потеряли недюжинного писателя, умеющего видеть, и чувствовать, и разбираться в том, что увидел и почувствовал.

Люди его поколения с полным правом и с горькой гордостью могли сказать о себе: “Мы первую любовь узнаем позже, чем первое ранение в бою”, и о юности этого поколения написал он свою “Повесть о юнгах” и ее продолжение “Дальний поход”. Литература знаем немало случаев, когда книга о войне является одновременно и автобиографической. Но чтобы книга о войне была одновременно и книгой о детстве и юности - такое случается нечасто.
Школа юнг. Мальчишки четырнадцати и пятнадцати лет. Они еще не солдаты, но уже и не школьники. Гремит война, гибнут в сражениях отцы, рядом отчаянно бьется стиснутый блокадой огромный город, над часовыми пролетают вражеские бомбардировщики. “Слушай, есть шлюпка. Мы с Лехой Чудиновым решили на фронт податься, понял? Были еще двое - сдрейфили. Если хочешь, давай с нами, понял?” Они не далеко уплыли, море снисходительно вернуло на берег необученных “салаг”, и за попытку удрать их не выпороли и не “поставили в угол”, а посадили на десять суток на гауптвахту. Им еще многое предстояло узнать, прежде чем окончилось детство. Они учились на радистов, эти остриженные наголо мальчишки, и вот во время практических занятий в учебном отряде услыхали страшный голос войны: “Потерял ход, командир убит, в живых командор, пулеметчик и я... Расстреливают прямой наводкой. Погибаю, но не сдаюсь. Прощайте, братцы!” Это был голос оттуда, куда все они уйдут через несколько месяцев.
И они ушли туда, в действующий флот, на катера, на охотники, на эсминцы, туда, где расстреливают прямой наводкой, где падают убитые и стонут раненые, где ледяная вода смыкается над клотиками с героическим флагом. В мирное время они бы досиживали свое в девятых и десятых классах, провожали бы девчонок из кино, озабоченно осматривали бы в зеркале отрастающие усики. А военный юнга Владимир Саксонов явился на морской охотник заменить раненного радиста, и уже на следующий день “с правого борта один за другим медленно выросли три ярко-белых водяных столба. Я успел достать еще обойму, пока они поднимались. Как попадали, я не видел, а лицо обдало горячим и водяной пылью.” Так для вчерашнего пионера, сегодняшнего юнги и будущего матроса начались долгие боевые будни.
Владимир Саксонов написал книгу о становлении характера, о тех, кто подростком, юношей познал тревогу за судьбы Родины, и взрослую ненависть, и ответственность во всей ее полноте. О тех вчерашних школьниках, кто в черных шинелях на вырост и в бескозырках, севших на оттопыренные мальчишеские уши, встал в строй, чтобы с горькой гордостью сказать о себе:
Мы первую любовь узнаем позже,
Чем первое ранение в бою.

@темы: Публицистика, А.Стругацкий