А вот и часть 2.

[silent-gluk]

Шитова В. Вымысел без мысли: Заметки о научной фантастике / Рис. И.Оффенгендена // Юность (М.). - 1961. - № 8. - С.67-73.

(Окончание)

Авторы на все лады прославляют своих героев, описывая ширину их плеч и высоту лбов, пронзительность взоров и точность движений.
Они помещают их в самые невероятные обстоятельства, обрекая на одиночество в ракете, которая вернется к Земле через сотни лет, бросая на дно зловещих лунных провалов, перенося к обитателям неведомых планет.
Они твердят о том, как этим героям трудно, прославляют победителей, поют торжественные реквиемы погибшим...
А вы остаетесь спокойны. Дурная условность этих книг, их непреодолимая, всепроникающая «невсамделишность» все время мешают вам усвоить предложенный автором нравственный урок.

Величие таких героев дутое, фальшивое, потому что на самом деле они маленькие, неинтересные. Присмотритесь к ним повнимательнее, и вы легко узнаете в них кровных родственников хорошо знакомых вам еще по «Библиотеке военных приключений» полковников с серебряными висками, синеглазых расторопных лейтенантов и бойких девиц с непременной «лукавинкой» во взоре.
Да, они часто смыкаются, два этих вида приключенческой литературы. Смыкаются в старомодности, в низком художественном уровне, в равнении на нетребовательный вкус. Смыкаются в непременности «хороших концов» по знаменитой схеме «привезли его домой - оказался он живой», в искусственности и монотонности сюжетов. В отсутствии мысли, наконец.
Не так давно в разговорной речи появилось веселое, а по существу, зловещее выраженьице: «перетирать время». Так вот, разве не становится чтение ремесленных поделок из «потока» приключенческой литературы - будь она «про шпионов» или «про фантастику» - еще одним способом этого самого «перетирания времени»?
Когда чтение таких книг входит в привычку - а оно входит в привычку, - человек незаметно и часто непоправимо отвыкает от хороших книг. Может быть и так: отодвинуты в самый дальний угол Толстой и Чехов. И человек уже никогда и не узнает, как смотрел в небо раненый Андрей Болконский и почему не уехали в Москву три сестры... Эта опасность реальна. И о ней надо сказать.
Интерес к научной фантастике начинается с хорошего.
Здесь ищут провидений грядущего.
Здесь ищут то, что Борис Житков хорошо назвал «ясной радостью нового знания».
Здесь хотят восполнить недобор «по линии увлекательного».
Здесь читатель ищет романтику приключений, здесь он пытается утолить свою естественную тягу к загадочному и даже просто страшному.
Провидение грядущего? Вместо этого вам снова и снова предлагают скверную пеструю декорацию и людей, живущих по способу «пальцем ткнул - и иди в буфет».
Ясная радость нового знания? Вместо этого вы сплошь и рядом получаете набор небылиц, читая которые ученый напоминает о необходимости и в фантазии сохранять совесть. Увлекательное? Но почему же эти рассказы так мучительно похожи один на другой?
Романтика приключений? Но ведь романтическое и невсамделишное - разные вещи!
Загадочное? Но тут все загадки разрешаются в два счета.
Страшное? Вот этого здесь сколько угодно! И отвратительного тоже.
«Там, наполовину погруженная в зеленовато-розовую слизь, восседала кошмарная тварь, похожая на помесь жабы и черепахи, величиной с корову. Там были слоноподобные бронированные тараканы, красные, непомерной длины тысяченожки, глазастые полурыбы-полуптицы ростом с автомобиль, и что-то невероятно расцвеченное, зубастое и крылатое, и что-то вообще неразборчивых форм... В соседнюю камеру, где сидели два больших черных существа, похожих на грибы с глазами, пополз голубой дым, и «грибы» начали корчиться, судорожно и беспомощно скакать по камере». Потом змея «поместили в другую камеру, где он сидел вполне тихо и прилично. А «грибов» с глазами я больше так и не видел». Зато «однажды что-то грузное, с тускло блестевшей кожей, тяжело отдуваясь и хрипя, выползло из трясины, уставилось гнусными белыми бельмами. Огромные лиловые слизняки ползли по броне планетолета... Плотоядное растение разрывало на части отчаянно бьющуюся гигантскую гусеницу; кто-то кричал во мгле хриплым, надрывным криком; в тумане как бы по воздуху проплывала вереница сцепившихся волосатых клубков - шевелились трепещущие клейкие нити, огромная цепь казалась бесконечной. Михаил Антонович, задраив люк, ушел спать, так и не увидев хвоста чудовища»...
Вот именно - «так и не увидев хвоста чудовища».
Писатели-фантасты старательно, с каким-то странным удовольствием населяют Вселенную уродами и химерами: прозрачными «недочеловеками», гигантскими бактериями, радиоактивной багровой плесенью.
Если им поверить, то мир неведомого, который откроет нам будущее, - это мир ужасов, мир «грибов с глазами».
Если им поверить, то даже на нашей милой Земле можно будет со временем увидеть такое животное, как несчастный лось из рассказа Стругацких «Забытый эксперимент»; «...его рога... потрескались и сочились кровью. Белая скользкая плесень покрывала рога... У лося не было глаз. Вместо глаз белела скользкая плесень».
Нам скажут: научная фантастика всегда так или иначе была литературой страшного. Вспомните морлоков и марсиан, обитателей острова доктора Моро, человека-невидимку и голову профессора Доуэля.
Да, там было страшное. Но этим страшным не развлекали. Его не выдумывали. Страшное у больших писателей-фантастов всегда рождалось в глубоких размышлениях над жизнью природы и общества. И даже если эти размышления - как то было у Уэллса - приводили их к ложным выводам, то за этим страшным всегда просвечивала та или иная серьезная авторская идея.
Морлоки должны быть ужасны: их образы порождены страхом Уэллса перед тем, что классовая борьба, расколов мир, приведет к вырождению угнетателей и к озверению угнетенных.
Марсиане должны быть ужасны: в этих пришельцах с другой планеты писатель хотел показать цивилизацию, дошедшую в своем развитии до предела, утратившую все естественное, духовное, поэтическое - все человеческое.
Обитатели острова доктора Моро, полузвери-полулюди, вернее, люди, вылепленные из зверей, - персонажи произведения, созданного в традициях Свифта, в жанре мрачной философски-фантастической сатиры. Доктор Моро не просто зловещий гений, который ломает природу, это - символическое воплощение законов буржуазного общества, которые будто бы подавляют в человеке зверя, а на самом деле только до поры загоняют этого зверя внутрь.
В творчестве Александра Беляева страшное всякий раз бывает связано с миром враждебных идей, и живущая отдельно от тела голова профессора Доуэля - это фантастический допуск, позволяющий писателю рассказать о судьбах великих научных открытий и больших ученых в обществе, где все продается и покупается.
Когда же сегодня нас стращают «слоноподобными бронированными тараканами», то, как правило, это делается «просто так» - чтобы было интересней.
Вообще представления авторов многих научно-фантастических произведений о том, что такое интересно, слишком упорно ими ограничиваются чисто внешней занимательностью. Поэтому здесь так часты повторения и так редки выходы за пределы узкого круга «бродячих сюжетов». У таких фантастов, оказывается, нет настоящего вкуса к художественной фантазии.
«Кроме традиционных, обычных, так сказать, внешних приключений, есть еще и приключения идей, гипотез, теории, и они, право, не менее увлекательны», - говорится от имени авторского «я» в рассказе Валентины Журавлевой «Человек, создавший Атлантиду», и говорится хорошо (а самый рассказ слаб и написан именно по законам внешней занимательности).
Но фантасты - в том числе и сама Журавлева - все как-то не решаются оторваться от приключений «традиционных и внешних».
Если же (к сожалению, изредка) это им удается, научная фантастика (даже не освободясь от многих своих привычных недостатков) переходит в иное качество.
Она начинает будить мысль.
Иван Ефремов назвал свой научно-фантастический роман «Туманность Андромеды», хоти упоминание самой этой туманности как астрономического понятия здесь можно найти только в самом конце книги, действие которой происходит на Земле.
«Туманность Андромеды» - это название образно-поэтическое: оно призвано пробудить у читателя ощущение красоты, предчувствие каких-то неразгаданных тайн.
Писатель устремил свое воображение в глубину будущего. Здесь нет точных указаний времени действия - лишь по косвенным данным можно рассчитать, что оно отстоит от нас на сотни и сотни поколений.
Мир «Туманности Андромеды» написан И. Ефремовым словно с какой-то огромной высоты, и его «карта» напоминает картину Земли, какой бы она открылась человеческому глазу с космического корабля или даже с Луны. Здесь есть только материки, океаны, горные вершины, пустыни. И даже города кажутся на этой карте всего лишь туманными и светлыми скоплениями.
Конечно, Ефремов спускается на Землю: он приводит нас в жилища людей и в места общественных собраний, на плантации новых видов плодоносящих растений и в подземные кладовые полезных ископаемых, в школы-обсерватории, залы для слушания музыки. Но главное для него - общая панорама нового мира, воссоединенного и перестроенного по законам целесообразности и красоты.
«Туманность Андромеды» написана как произведение безусловно и подчеркнуто фантастическое. Вероятно, люди науки находят здесь множество невероятных допусков и принципиально неосуществимых гипотез. Но Ефремов совсем не заботился о достоверности такого рода. Он предложил нам свою мечту о мире будущего.
«Я бы хотел, чтобы было так» - вот отправная точка писателя, который не боится несогласий и споров, но который берется защищать эту свою мечту.
Прежде всего Ефремов отрицает идиллию, Отрицает те представления о высшей фазе развития человеческого общества, в которых главными становятся покой, упитанность и ничегонедумание, в которых коммунизм выглядит как мещанский рай. Здесь - современность романа, здесь - вмешательство фантаста в дела нашего века.
Эра Великого Кольца - эра, когда Земля вступила в братский союз с обитателями других планет нашей Галактики, - видится ему полной тревоги, борений духа.
По существу, главная тема «Туманности Андромеды» - это тема недовольства человека самим собой. Да, да, именно недовольства, которое постоянно испытывается прекрасными, гармонически развитыми людьми.
Жизнь планеты, которую уже можно пройти, нигде не поранив босых ног, исполнена драматизма. Люди обеспокоены разрешением, новых великих противоречий.
И вот герои Ефремова - каждый на свой лад - постигают эти противоречия и пытаются преодолеть их.
Они бросают привычную работу и уходят в размышления. Они стремятся к искусству, к любви, «к высшей норме испытаний и впечатлений».
Ефремову присуще то, что хочется назвать космическим воображением. Он умеет видеть разверзшиеся бездны космоса и мириады далеких миров, умеет передать величие океана пространства и времени. А вот герои - самое слабое место романа. Их облик, многообразие талантов, их интеллектуальная сила, степень их нравственного и физического совершенства воспринимаются как нечто отвлеченное, а сами они выглядят лишь одушевленными тезисами в стройной системе ефремовских размышлений о будущем. Но их не видишь «во плоти», и это мешает. Жаль также, что Ефремову изменяет вкус, что он не может уберечься от штампов жанра, не может удержаться от красивостей.
И все же «Туманность Андромеды» стоит на голову выше других научно-фантастических книг, написанных в последние годы.
В ней нет самодовлеющего техницизма и «теории плюгавой кнопки».
В ней есть открытое, даже воинствующее противостояние «полетаевщине» - этому пренебрежению к миру прекрасного, к искусству, к совершенствованию чувств. Той «полетаевщине», которая, к примеру, нашла свое крайнее, уже просто пародийное выражение в рассказе А. Викторова «Грозный ми-бемоль», где романс Глинки «Сомнение» применяют для разрушения горных пород...
Но самое главное, эта книга открывает новые возможности для всей научной фантастики, потому что Ефремов зовет не просто выдумывать будущее, а думать о нем. Мечтать о нем. Искать в нем продолжение наших дней. Видеть в нем зеркало, глядя в которое человек сможет осознать свое «сегодня» в перспективе общего завтрашнего дня.
И вот уже по этой дороге рядом с Ефремовым идет польский фантаст Станислав Лем. Его лучший роман, «Магелланово облако», - тоже масштабная философская утопия, тоже обобщенная панорама мира грядущего, как в капле воды отраженная жизнью экипажа гигантского космическою корабля «Гея», летящего к звездам долгие годы.
Для Лема, как и для Ефремова, самое главное - нравственные проблемы будущего, конфликтность восхождения человечества к новым высотам знаний, умений, власти над природой.
Для Лема, как и для Ефремова, самое интересное - общие закономерности развития общества, не только вобравшего все лучшее, что накоплено веками, но безостановочно продолжающего трудный, даже мучительный процесс своего высвобождения от предрассудков и духовных несовершенств; эгоизма, страха, иссушающей замкнутости личности в самой себе.
«Магелланово облако» - ровесник «Туманности Андромеды». Лем делит с Ефремовым общеевропейскую, а вернее, даже просто мировую популярность. Думается, что это не случайные совпадения. Не говорят ли они о развитии жанра, о его начавшемся восхождении к сложному, о пробуждения у фантастов вкуса к размышлению над будущим, а у читателей - интереса именно к такой «большой» фантастике?
Наш век для научной фантастики - очень трудный век: ведь сегодня реальные, невыдуманные чудеса легко перекрывают любую, самую прихотливую выдумку.
Так не попробовать ли писателям-фантастам отказаться от кустарщины, от мнимонаучной зауми, от утомительной перечислительности технических подробностей? Не попробовать ли им искать больше всего в сфере мысли?

***
...Новинок не перечесть, а научно-фантастическая беллетристика продолжает топтаться на месте. Сборник «Альфа Эридана» (год издания 1960-й) как две капли воды похож на сборник «Дорога в сто парсеков» (год издания 1959-й).
Роман Александра Казанцева «Лунная дорога» самым решительным образом огорчил даже поклонников этого заслуженного фантаста.
Александр Колпаков, опубликовавший свою пухлую «Гриаду», оказался плагиатором: школьник из восьмого класса на страницах газеты уличил его и беззастенчивом списывании из Уэллса.
Роман С. и Ю. Сафроновых «Внуки наших внуков», «Черные Заезды» В. Савченко, сборники рассказов братьев Стругацких «Шесть спичек» и «Путь на Амальтею», сборник рассказов В. Журавлевой снова и снова требуют скидок на жанр, скидок на «специфику». Здесь тоже слишком много привычного, надоевшего.
Вот и получается, что у нашей фантастики все еще тянутся будни без праздников, что здесь до крайности редки книги-события и преобладают книги-однодневки.
Никто не спорит: нет ничего печальнее для автора, чем видеть свое детище в груде никем не купленных, а там, глядишь, и уцененных книг.
Фантастам такое не угрожает.
Тем больший с них спрос.

@темы: Критика, Извне, «Страна багровых туч», Шесть спичек, Забытый эксперимент, «Путь на Амальтею»