И еще статья

[silent-gluk]

Фролов А. В. Морально-этические аспекты допустимости научного эксперимента в рамках теории трансгуманизма (на материале повести Аркадия и Бориса Стругацких «Далекая Радуга») // Вестник Брянского государственного университета. 2013. №2 С.247-252.

Анализируются образная система, идеи, особые миры повестей Братьев Стругацких «Далекая Радуга», «Попытка к бегству», «Малыш», «Обитаемый остров», «Жук в муравейнике», «Волны гасят ветер»


Проза братьев А. и Б. Стругацких прошла долгий путь от цензурных гонений до мирового признания. В настоящее время произведения этих авторов причислены к классике научной фантастики и не найдется литературоведа, который стал бы это оспаривать. Да, двадцать -тридцать лет назад многие работы Стругацких вряд ли можно было бы встретить на книжных полках страны. Сегодня к философским идеям писателей приковано самое пристальное внимание. Однако стоит задуматься и о том, как сильно исторические реалии СССР повлияли на творчество Стругацких .
Читая «Комментарии к пройденному» Бориса Стругацкого, мы обнаруживаем любопытную информацию о том, какие события в жизни авторов стали поводом для создания того или иного произведения. Вместе с тем, по мере изучения «комментариев», становится очевидно, что изначально действие многих научно-фантастических повестей Стругацких должно было происходить в реальном, невымышленном мире. Однако советская цензура не могла допустить подобных инсинуаций, поэтому писателям приходилось придумывать иные миры, разрабатывать головокружительные парадигмы и концепции, в рамках которых разворачивались события их произведений. Так родились особые «миры»: «Мир Полудня» («Далекая Радуга», «Попытка к бегству», «Малыш»), «Мир разведчиков» («Обитаемый остров», «Жук в муравейнике», «Волны гасят ветер») и мир Александра Привалова («Сказка о Тройке», «Понедельник начинается в субботу»).
Получается, что цензурный гнет минувшей эпохи при всем своем негативе имел для творчества Стругацких некоторое положительное влияние. Как кажется, во многом именно благодаря самобытности и оригинальности научно-фантастического обрамления (как оказалось -вынужденного) их произведения стали так популярны в России и за рубежом.
Это можно сказать о повести «Далекая Радуга», где мы видим будущее, в котором уровень научного прогресса позволил человеку стать доминирующим видом не только в пределах Земли, но и всей Вселенной. «Далекая Радуга» - это прогрессивный, развивающийся мир. Конечно, не утопический, но весьма близкий к идеалу «светлого будущего». Межзвездные перелеты и терраформинг пригодных для жизни планет стали реальностью, вот-вот совершиться прорыв в области телепортации (нуль-транспортировки), возможность экономического (производственного) кризиса стало смешным и абсолютно нереальным мифом.
Так какие же идеи Аркадий и Борис Стругацкие решили заключить в столь колоритной оболочке? И прежде, чем приступить к поиску ответа на этот вопрос, хотелось бы отметить, что Стругацкие, сами того не зная, создали реальность, наглядно демонстрирующую фундаментальные принципы теории трансгуманизма, а если точнее - техногайянизма.
Термин «трансгуманизм» был введен в научный оборот английским биологом-эволюционистом Джулианом Хаксли в 1957 году (если не считать слово <йгаш^тапе» в «Божественной комедии» Данте Алигьери). В 1966-ом ирано-американский футуролог Ферейдун Эсфендиари окончательно сформулировал понятие трансгуманизма в его современном значении. Сегодня трансгуманизм - это мировоззрение, основанное на осмыслении достижений и перспектив науки, которое признаёт возможность и желательность фундаментальных изменений в положении человека с помощью передовых технологий с целью ликвидировать страдания, старение человека и смерть, а также значительно усилить физические, умственные и психологические возможности человека» [3, 52].
Что касается техногайянизма, то автора современной трактовки этого понятия определить весьма непросто. Британский биолог Джеймс Лавок и его предшественник шотландский физик Джейсм Хаттон были, на мой взгляд, в наибольшей степени близки к комплексному определению техногайянизма, утверждая, что это теория, «представляющая землю в виде суперорганизма, который в результате саморегуляции способен поддерживать основные параметры среды на постоянном уровне» [3, 141].
Теоретически Аркадий и Борис Стругацкие могли быть знакомы с вышеприведенными понятиями, но с учетом некоторых особенностей политического строя СССР, подобная возможность выглядит в высшей степени иллюзорной. Так же сами писатели в своих произведениях никогда не употребляли термины «трансгуманизм» и «техногайянизм». Вместе с тем, «Мир Полудня», в котором происходит действие повести «Далекая Радуга», совершенно точно построен на основе теории трансгуманизма. И дело не только в том, что в этом мире все новейшие достижения науки поставлены на службу человечеству. В данном контексте ключевой параметр - это «сращение» (явное - физическое, либо неявное - симбиотическое) машины и человека, при условии сохранения последним своих индивидуально-расовых черт.
И здесь мы вплотную подходим к вопросу о главной идее повести «Далекая Радуга» -правомерности такого научного эксперимента, который способен изменить сущность человека, как биологического вида. Фактически, чисто научных экспериментов в «Далекой Радуге» три. Первый заключается в разработке концепции нуль-транспортировки (мгновенное перемещение в пространстве сколь угодно больших материальных объектов). Этим направлением на Радуге занимается группа передовых физиков во главе с Этьеном Ламондуа. Кстати говоря, именно для проведения таких научных изысканий предназначена планета, на которой происходит действие повести. Подтверждение этого тезиса мы неоднократно встречаем в тексте произведения. Например, так об этом говорит сам Ламондуа: «Я понимаю, вас интересует совсем другое. Но что делать, Матвей! Давайте смотреть на вещи реалистически. Радуга - это планета физиков. Это наша лаборатория» [4, 422]. И Директор планеты соглашается с ученым: «А с другой стороны, Ламондуа прав - Радуга действительно планета физиков» [4, 422]. Несколько позже в своем пылком обращении к жителям Радуги Ламондуа вновь повторяет эту мысль: «Мы все знаем, что такое Радуга, - начал Ламондуа. - Радуга - это планета, колонизированная наукой и предназначенная для проведения физических экспериментов. Результата этих экспериментов ждет все человечество. Каждый, кто приезжает на Радугу и живет здесь, знает, куда он приехал и где он живет» [4, 464].
Второй научный эксперимент, который мы встречаем на страницах «Далекой Радуги» - это некая Массачусетсткая машина, кибернетический механизм, построенный приблизительно полвека назад (по отношению ко времени действия повести) и предназначенный для воплощения в жизнь теории искусственного интеллекта. Описанию этого эксперимента в тексте повести уделено совсем немного места, что, однако, совсем не умаляет масштабности затрагиваемой проблемы. Даже наоборот, кульминация короткого диалога (точнее - той его части, где речь идет о Массачусетской машине) в высшей степени совершенна с художественной точки зрения. Всего в одну фразу Аркадию и Борису Стругацким удалось вложить всю сложность поднятой проблемы и возможные последствия аналогичных экспериментов:
«- А в чем, собственно, дело? - спросил Банин.
- Она начала в е с т и с е б я, - сказал Горбовский» [4, 415].
Третий элемент сюжета повести, связанный с высокотехнологичными экспериментами «Мира Полудня», раскрывается в нескольких небольших эпизодах, разбросанных по всему тексту произведения. Этот эксперимент заключается в прямом физиологическом апгрейде человека посредством внедрения в его тело специальных устройств, предназначенных для повышения функциональности той или иной системы организма. Персонаж по имени Камилл - результат подобного эксперимента, о котором мы узнаем все из того же диалога между Леонидом Горбовским, Гансом, Баниным и Альпой:
«- Кстати, о злых волшебниках, - подхватил Горбовский. - Я немедленно вспоминаю о казусе Чертовой Дюжины.
У Ганса горели глаза.
- Казус Чертовой Дюжины - как же! - сказал Банин. - Тринадцать фанатиков... Кстати, где они сейчас?
- Позвольте, позвольте, - сказал Альпа. - Это те самые ученые, которые сращивали себя с машинами? Но ведь они же погибли.
- Говорят, да, - сказал Горбовский, - но ведь не в этом дело. Прецедент создан» [4, 416].
А через несколько страниц мы узнаем, что один из тех безумных ученых все еще жив. И зовут этого ученого Камилл. На мой взгляд, именно этот герой является наиболее важным звеном в цепи развертывания основного вопроса произведения. Однако для подтверждения данного тезиса логично рассмотреть каждую из вышеприведенных ситуаций более подробно.
Первый тип экспериментов, проводимых на Радуге, относиться к так называемой нуль-транспортировке (или нуль-т). Нуль-транспортировка - это созданный писательским талантом братьев Стругацких «фантастический способ перемещения в пространстве без потери времени, состоящий в исчезновении тела в месте отбытия и его одновременном появлении в месте прибытия» [1, З08]. Фактически, нуль-транспортировка - это частный случай мгновенной квантовой телепортации.
В более поздних произведениях Стругацких (например, в повести «Жук в муравейнике», написанной в 1979 году) нуль-переход является стандартным видом общественного транспорта. По всей Земле установлены специальные кабины для телепортации, позволяющие мгновенно попадать из одной точки планеты в другую. Этот факт косвенно указывает на то, что опыты в сфере нуль-физики, проводимые ранее на Радуге, не смотря на катастрофу, в итоге увенчались успехом.
Однако в рассматриваемой здесь повести нуль-эксперименты приводят к неожиданным и страшным последствиям, грозящим уничтожить на Радуге все живое. В связи с этим стоит отметить один важный момент - никто из людей, находящихся на планете в момент катастрофы, не пытается в сложившейся ситуации обвинять ученых, хотя их вина очевидна. Ни у кого даже не возникает мысли о том, чтобы хотя бы укоризненно покачать головой, глядя на того же Ламондуа. Вместо этого люди ищут возможности для того, чтобы спасти себя и свои творения. Творения - в большей степени. Очень ярко этот момент продемонстрирован во время погрузки детей на «Тариэль-Второй»:
«Крупный бородатый человек в панаме преградил ему дорогу.
- Товарищ Горбовский, - сказал он. - Я вас прошу, возьмите.
Он протянул Горбовскому длинный тяжелый сверток.
- Что это? - спросил Горбовский.
- Моя последняя картина. Я Иоганн Сурд.
- Иоганн Сурд, - повторил Горбовский. - Я не знал, что вы здесь.
- Возьмите. Она весит совсем немного. Это лучшее, что я сделал в жизни. Я привозил ее сюда на выставку. Это «Ветер»...
У Горбовского все сжалось внутри.
- Давайте, - сказал он и бережно принял сверток.
Сурд поклонился.
- Спасибо, Горбовский, - сказал он и исчез в толпе [4, 469].
Быть может, в этом и заключается главная причина, по которой население Радуги относительно спокойно восприняло известие о грядущей катастрофе. Ведь кроме самих физиков (плюс обслуживающий персонал, вроде Склярова, который в сущности можно включить в эту же категорию), да нескольких администраторов на планете в момент катастрофы находились в основном деятели искусства, люди, тонко чувствующие окружающую реальность и отчетливо осознающие тот факт, что жизнь слишком коротка и прекрасна, чтобы тратить ее на злость и отчаяние.
Как отметил ведущий нуль-физик человечества Этьен Ламондуа в уже приведенном отрывке из его выступления перед жителями планеты, «каждый, кто приезжает на Радугу и живет здесь, знает, куда он приехал и где он живет» [4, 464]. То есть, любой человек, находящийся на Радуге, находиться на ней совершенно добровольно и при этой прекрасно осознает возможный риск.
Допустима ли подобная ситуация? Думается, что вполне. Ведь Радуга, как мы понимаем из контекста произведения, изначально, с момента колонизации была приспособлена под проведение особо опасных экспериментов. Каждый ее житель, от Ламондуа до Склярова, от Тани до Сурда, знал, что однажды может настать такой момент, когда его жизни будет грозить реальная опасность. И вот такой момент настал. При этом обвинять в катастрофе физиков было бы в высшей степени невежественно, хотя бы потому, что они представляют собой истинных людей науки, в стремлении к постижению фундаментальных законов мироздания не потерявших то, что делает нас людьми. Об этом говорит тот факт, что каждый из них пытался в критической ситуации спасти не себя, а свои разработки и. детей. И для максимально полной демонстрации этого утверждения обратимся к выступлению Ламондуа:
«-.Но существует объективный закон, движущий человеческое общество. Он не зависит от наших эмоций. И он гласит: человечество должно познавать. Это самое главное для нас -борьба знания против незнания. - Ламондуа помолчал и расстегнул воротник рубашки. - Самое
ценное на Радуге - это наш труд. Мы тридцать лет изучали дискретное пространство. Мы собрали здесь лучших нуль-физиков Земли. но даже мы, специалисты, неспособны сейчас сказать, какую гигантскую, необозримую власть на миром принесет человечеству наша новая теория. Не на тридцать лет - на сто, двести. триста лет будет отброшена наука.
Ламондуа остановился, лицо его пошло красными пятнами, плечи поникли.
Мертвая тишина стояла над городом.
- Очень хочется жить, - сказал вдруг Ламондуа. - И дети. У меня их двое, мальчик и девочка; они там, в парке. Не знаю. Решайте» [4, 465]
Таким образом, вопрос с правомерностью этого эксперимента, одобренного как с научной, так и с этической точки зрения, кажется решенным. Подобные научные изыскания жизненно необходимы человеку. Во-первых, высокотехнологичные разработки способны принести огромную практическую пользу (нуль-переходы). Во-вторых, по моему мнению, позиция Этьена Ламондуа, согласно которой стремление познавать - это основной инстинкт человечества, как вида, является максимально объективной концепцией мироустройства в призме людского восприятия. Что же касается возможных негативных последствий, то риск возникновения подобных ситуаций является приемлемым фактором при условии соблюдения учеными необходимых мер безопасности (как это было сделано на Радуге).
Следующая ситуация, с которой мы сталкиваемся на страницах повести «Далекая Радуга», связана с несколько иной областью науки - кибернетикой. Массачусетская машина, как мы понимаем из диалога звездолетчика Леонида Горбовского с «товарищами по несчастью», представляет собой кибернетический организм, способный к самообучению и самостоятельному принятию решений не на основе последовательности алгоритмов, а в результате накопления «живого» опыта. Иными словами, в этом эпизоде Стругацкие описывают создание пресловутого искусственного интеллекта.
Наиболее негативные последствия подобных экспериментов мы прекрасно себе представляем благодаря знакомству со SkeNet Джеймса Кэмерона. На мой взгляд, у Стругацких все представлено гораздо глубже и эффектнее как с точки зрения эмоций, так и в разрезе фундаментальности рассматриваемой проблемы. Фраза о том, что машина вдруг начала «вести себя» демонстрирует нам всю мощь катастрофичности гипотетических последствий создания аналогичного механизма. Ведь нельзя отрицать, что подобный механизм, основываясь на всемирной истории нашей цивилизации, вполне может посчитать человека - реальной угрозой всему остальному миру. С другой стороны, вдохновленная величайшими шедеврами деятелей искусства, машина может принять диаметрально противоположное решение.
Правомерно ли проведение такого эксперимента? Судя по тому, что устами Горбовского Стругацкие описывают поведение интеллектуальной машины словами «это было страшно», подобная перспектива не кажется им насквозь положительной. На мой взгляд, это действительно так, ведь искусственный интеллект это не наноассемблер, и появление такой технологии в любом случае будет сопряжено с критически высокой долей риска. Если, конечно, машина в своих действиях не станет руководствоваться «Тремя законами робототехники» Айзека Азимова. Но в таком случае не о каком искусственном интеллекте не может идти и речи.
Третий тип эксперимента, возможного в трансгуманистическом мире «Полудня», связан с уже упомянутым персонажем по имени Камилл. Мне данный элемент сюжета «Далекой Радуги» видится наиболее любопытным по ряду причин, о которых речь пойдет далее.
Итак, Камилл - наполовину человек, наполовину машина, результат эксперимента, который несколько выдающихся ученых много лет назад провели над собственными телами. Он -один из Чертовой Дюжины. Очевидно, что профессиональное мастерство этих людей действительно очень высоко, ведь удачно завершить подобную высокотехнологичную операцию под силу лишь настоящим специалистам, имеющим обширные познания в нескольких областях науки - от неврологии и хирургии до физики и кибернетики.
Камилл - последний выживший член Чертовой Дюжины. Об этом в финале повести он сам говорит Леониду Горбовскому:
«.- Камилл, скажите мне правду. Я никак не могу понять. Вы человек? Не стесняйтесь. Я уже никому не успею рассказать.
Камилл подумал.
- Не знаю, - сказал он. - Я последний из Чертовой Дюжины» [4, 490].
Уместно отметить, что сомнения Камилла на фоне его фантастических способностей выглядят очень даже человеческой чертой. Вместе с тем, в следующей фразе ученый признает, что
механическое самосовершенствование организма привело к неожиданным результатам: «Опыт не удался, Леонид. Вместо состояния «хочешь, но не можешь» состояние «можешь, но не хочешь». Это невыносимо тоскливо - мочь и не хотеть» [4, 491]. Вряд ли машина способна испытывать эмоциональные переживания такого плана.
То есть получается, что Камилл, приобретя сверхчеловеческие способности, сумел во многом остаться человеком. Очевидно, что в результате «сращения» с механизмами реально пострадала лишь одна часть его организма - мозг, а точнее - сознание. Ведь интеллект и восприятие у этого персонажа оказались невероятно обострены, иначе он не сумел бы предугадать катастрофу на Радуге.
В итоге мы получаем существо невероятно умное и практически неуязвимое, но - с глубоко травмированной психикой. Травмированной настолько, что возникает вполне закономерный вопрос - а есть ли вообще смысл в подобном эксперименте, если его последствия столь ужасны? Для Камилла ответ однозначен: «Опыт не удался». Да и у читателя вряд ли могут возникнуть сомнения на этот счет, особенно после прочтения финального монолога Камилла: «Вы ничего не понимаете, - сказал Камилл. - Для того чтобы сделать что-нибудь в науке, приходиться днем и ночью думать об одном и том же, читать об одном и том же, говорить об одном и том же. А куда уйдешь от своей психической призмы? От врожденной способности чувствовать. Ведь нужно любить, нужно читать о любви, нужны зеленые холмы, музыка, картины, неудовлетворенность, страх, зависть. Вы пытаетесь ограничить себя - и теряете огромный кусок счастья. Вы отрываете от себя всю эмоциональную половину человечьего и оставляете только одну реакцию на окружающий мир - сомнение. И тогда вас ожидает одиночество. - Со страшной тоской он глядел на вечернее море, на холодеющий пляж, на пустые шезлонги, отбрасывающие странную тройную тень, - Одиночество. - повторил он. - Вы всегда уходили от меня, люди. Я всегда был лишним, назойливым и непонятным чудаком. И сейчас вы тоже уйдете. А я останусь один. один, на мертвой планете, заваленной пеплом и снегом.» [4, 491]
И это притом, что Камилл вовсе не машина. Но уже и не человек. Как по этому поводу замечает Горбовский: «Мочь и не хотеть - это от машины. А тоскливо - это от человека» [4, 491]. Только Камиллу от этого не легче, ведь эксперимент действительно провалился: при всем своем совершенстве этот «человек-лаборатория» мертв идейно и лишен воли, как вектора, движущего комплексным развитием каждой личности. В связи с этим, быть может, правильнее было бы говорить не о правомерности, а о целесообразности подобных опытов. Однако, не зря ведь Банин называет Чертову Дюжину фанатиками. Вероятно, так Стругацкие хотят намекнуть нам на то, что самосовершенствование человеческого организма посредством внедрения в него механических устройств имеет смысл лишь при соблюдении массы условий, главное из которых - мера.
Таким образом, на страницах своей повести «Далекая Радуга» Аркадий и Борис Стругацкие в рамках мира, построенного на основе теории трансгуманизма, демонстрируют нам три крайности, которых, по мнению авторов, может достичь научное сообщество будущего. Все эти крайности связаны с правомерностью проведения научных экспериментов, затрагивающих ключевые (с религиозной точки зрения - нерушимые) базисы мироздания.
И, думается, в этом вопросе мнение гениальных фантастов не подразумевает диспутов. Стругацкие убеждены, что эксперименты, характеризующиеся изрядной долей риска и ставящие под сомнение многие научные теории, некогда возведенные в ранг аксиом, будут необходимы людям будущего. И проведение этих экспериментов также станет неотъемлемой частью прогресса. Но такие опыты лишь тогда позволят человечеству перейти на следующий технологический уровень, когда над ними будет обеспечен необходимый уровень правового и этического контроля. В противном случае Земля рискует повторить судьбу Радуги.

Список используемой литературы:
1. Дубровский Д. Искусственный интеллект. Междисциплинарный подход. - М.:
ИИнтел, 2006 - 448 с.
2. Лем С. Сумма технологий - М.: АСТ, 2012 - 640 с.
3. Прайд В. Новые технологии и продолжение эволюции человека - М.: ЛКИ, 2008 -
320 с.
4. Стругацкий А., Стругацкий Б. Трудно быть богом. Попытка к бегству. Далекая радуга. - М.: АСТ; СПб.: Тегга Fantastica, 2006 - 491 с.
5. Стругацкий Б. Комментарии к пройденному. www.rusf.ru/abs/books/bns-03.htm

Научная библиотека КиберЛенинка: cyberleninka.ru/article/n/moralno-eticheskie-as...

@темы: «Волны гасят ветер», Литературоведение, «Жук в муравейнике», «Далёкая Радуга», Попытка к бегству, Понедельник начинается в субботу, «Малыш», Сказка о Тройке, Б.Стругацкий, Комментарии к пройденному, «Обитаемый остров», Ссылки