Алла Кузнецова, Молчаливый Глюк. Я не со зла, я по маразму!
С.Кузнецов, Ш.Идиатуллин, Л.Каганов, А.Голубкова, А.Хуснутдинов, Е.Клещенко, В.Владимирский, Т.Бонч-Осмоловская, Р.Арбитман, С.Шикарев, В.Губайловский
СТРУГАЦКИЕ: XXI ВЕК
Круглый стол, ответы на вопросы
обзор
СТРУГАЦКИЕ: XXI ВЕК
К 95-летию со дня рождения Аркадия Стругацкого
Сейчас, когда прошло более 60-ти лет после выхода первых совместных книжек Аркадия и Бориса Стругацких (повести «Страна багровых туч» и «Извне»), понятно, что книги братьев фактически сформировали несколько поколений советских (и постсоветских) читателей — точно так же, как сами они предполагали благодаря гуманистической системе воспитания сформировать нового человека несостоявшегося светлого коммунистического будущего. Авторы, чье детство и отрочество прошло «в присутствии Стругацких», а нынешняя сфера деятельности так или иначе связана с фантастикой и/или педагогической и просветительской деятельностью, отвечают на вопросы «Нового мира».
1. Были ли Стругацкие художниками, исследующими натурфилософскую проблематику, или социальными мыслителями, которые в силу специфических обстоятельств вынуждены работать с художественной литературой?
2. Какие влияния русской литературы можно найти в творчестве Стругацких?
3. Какие влияния мировой классики и современной им литературы зарубежной?
4. Стругацких вполне можно назвать социальными педагогами, которые воспитали несколько поколений молодежи. В чем состояло это воспитание и влияние, оборвался ли этот процесс, и если да, то когда?
5. Определенная часть произведений Стругацких проходила по разряду «для детей и юношества». Изменилась ли с тех пор литература для этого сегмента?
6. Что для вас в наследии Стругацких сегодня кажется безусловно устаревшим, что живым и актуальным, а что — живым, но для вас совершенно неприемлемым?
Сергей Шикарев — критик, литературный обозреватель, координатор премии «Новые горизонты».
1. Братья Стругацкие для меня были и остаются в первую очередь писателями, авторами научно-фантастических произведений. Собственно одно из ключевых отличий фантастики от «обычной» литературы как раз и заключается в том, что она, фантастика, описывает не только судьбы обыкновенных и даже необыкновенных людей, но и общества, отличные от нашего — в большей или меньшей степени.
Иначе говоря, работа писателя-фантаста требует от него, помимо прочего, быть немного и социальным мыслителем. По мере выполнения этой непростой работы Стругацкие все дальше отходили от утопического мира, отображенного в повести «Полдень, XXII век», и проводили мысленные эксперименты в прозе — в поисках ответа на вопрос «почему этот мир невозможен».
2. У исследователей творчества Стругацких есть наготове хрестоматийный пример. Первая фраза «Понедельника» (который начинается в субботу): «Я приближался к месту моего назначения» — взята из «Капитанской дочки» Пушкина. И если обратиться к специальным комментариям и исследованиям, следов влияния — столь же непосредственных и более тонких — найдется в избытке. Можно и просто прочесть опубликованную переписку братьев, в которой Аркадий Стругацкий уважительно отзывается о творчестве многих современников, коллег по литературному цеху. Например, о романе «Русский лес» Леонида Леонова.
Более важным мне представляется не столько это влияние (говоря начистоту, оно неизбежно: каждый писатель растет в культурной среде, которая его формирует), сколько то, что Стругацкие надолго привили отечественной фантастике литературоцентричность. Определили, что не только новизна научных и технических идей и системность в проработке мира будущего, но и собственно литературные качества произведения являются теми критериями, по которым и надлежит оценивать научную фантастику.
Если в двадцатых годах прошлого века к только зарождающейся тогда советской фантастике обращались писатели незаурядных да и просто больших литературных талантов: Эренбург, Шагинян, Владимир Маяковский, Андрей Платонов, Алексей Толстой — то со временем художественная составляющая стала казаться необязательным, даже отягощающим элементом научно-фантастического текста.
Заслуга Стругацких в том, что они и своими произведениями, и декларируемой позицией показали, что фантастика является частью литературы.
3. Довольно распространено мнение, что советская фантастика была своего рода литературной автаркией, никаким влияниям извне не подверженной. Разумеется, это не так и отечественные авторы были знакомы с творчеством коллег лучше, чем это обычно представляют. Доказательства известны: многочисленные внутренние, для издательств, рецензии Аркадия Стругацкого на новинки и актуальные романы зарубежной фантастики и переводы братьями Стругацкими фантастических произведений («Саргассы в космосе», «Экспедиция „Тяготение”», «День триффидов»).
Стоит отметить, что и Иван Ефремов — еще одна фигура первой величины в советской фантастике — также прекрасно разбирался в современной ему англо-американской фантастике. Мне доводилось видеть на его книжных полках, например, покеты с романами Филипа Дика.
Разумеется, совсем не случаен тот факт, что ведущие отечественные фантасты следили за заметными новинками и хорошо представляли себе основную проблематику англо-американской фантастики.
Все-таки необходимым условием для развития — в данном случае фантастического жанра — является не замкнутость, а способность и готовность воспринимать происходящее вовне.
В этом свете стоит, наверное, сказать несколько слов и об обратном влиянии. С понятной оговоркой, что значение советской фантастики несопоставимо с влиянием на фантастический ландшафт англоязычных авторов и произведений.
И все же… В начале шестидесятых годов прошлого века в Соединенных Штатах вышли в свет, одна за другой, две антологии советской фантастики. Предисловие к обеим книгам написал смоленский уроженец Айзек Азимов, а вслед за этими публикациями последовала и большая дискуссия советских и американских критиков и писателей, которая развернулась на страницах журналов «Коммунист» и The Magazine of Fantasy & Science Fiction (сочетание само по себе удивительное). Впрочем, эта история и все последовавшие за ней события — предмет и повод для отдельного разговора.
Важно, что в обоих сборниках присутствовали произведения братьев Стругацких (подобного дубля другие авторы не удостоились), а финал рассказа «Шесть спичек» был назван Азимовым самым американским из всей подборки.
Еще одним любопытным свидетельством влияния американской фантастики на фантастику советскую и одновременно их типологического сходства стали две попытки периодизации. Первая из них касалась американской фантастики и была предложена Айзеком Азимовым (между прочим, именно в предисловии к сборнику Soviet Science Fiction). Вторая предпринята Борисом Стругацким в статье «Четвертое поколение» (1991) и описывает фантастику отечественную.
С поправкой на различие американских и советских реалий и, как сейчас принято выражаться, «сдвижку вправо», то есть отставание отечественной фантастики — обе периодизации вполне схожи.
4. Не возьмусь судить, в какой степени Стругацкие как писатели были педагогами и воспитателями. Как известно, в поздних интервью Борис Стругацкий весьма скептически отзывался о возможности книг влиять на мир, изменять ход истории и судьбы людей.
Другое дело — Теория Воспитания, она же Великая Теория Воспитания, которая, процитирую Бориса Натановича, «способна кардинально изменить человеческую историю, прервать цепь времен и роковую последовательность повторений „отцов в детях”».
Впрочем, в подробности этой Теории ни в художественных произведениях, ни в публицистических статьях братья Стругацкие предусмотрительно не вдавались.
Замечу, что тема нового человека — одна из магистральных в советской фантастике. Можно вспомнить и «Туманность Андромеды» Ефремова, и «Собачье сердце» Булгакова. Конечно, воспитание — самый гуманный (добрый!) подход к созданию нового человека.
Этические максимы («Из всех возможных решений выбирай самое доброе») и коллизии («Сердце мое полно жалости… Я не могу этого сделать») в произведениях Стругацких нашли отклик у читателей. Для многих они действительно стали нравственным ориентиром, а цитаты из книг стали своего рода маркером для системы распознавания «свой — чужой».
Конечно, с тех пор и времена изменились, и нравы. Да и читательская аудитория сократилась изрядно. И все же, на мой взгляд, главный фактор, который если не прекратил, то значительно ослабил «воспитательный эффект» книг братьев Стругацких и других авторов, в другом.
Просто из сознания читателя ушло представление о книге как об источнике высшей мудрости, да и фигура писателя утратила присущий ей прежде ореол нравственного авторитета или, в крайнем случае, человека, много повидавшего и о многом знающего.
Однако я заглянул в архив онлайн-интервью Бориса Стругацкого и зачитался.
Люди обсуждают и даже проектируют, какой должна быть та сама Теория Воспитания, каким должно быть будущее и каким оно быть не должно, задаются вопросами о капитализме и о коммунизме, о том, куда идет человечество, о свободе и об энтропии…
Прекрасное наследие уходящей эпохи.
6. Пусть живет живое. А потомки разберутся и ответят на этот вопрос с большим на то основанием.
Отсюда: www.nm1925.ru/Archive/Journal6_2020_8/Content/P... . Спасибо всем за помощь в выдирании текста!
СТРУГАЦКИЕ: XXI ВЕК
Круглый стол, ответы на вопросы
обзор
СТРУГАЦКИЕ: XXI ВЕК
К 95-летию со дня рождения Аркадия Стругацкого
Сейчас, когда прошло более 60-ти лет после выхода первых совместных книжек Аркадия и Бориса Стругацких (повести «Страна багровых туч» и «Извне»), понятно, что книги братьев фактически сформировали несколько поколений советских (и постсоветских) читателей — точно так же, как сами они предполагали благодаря гуманистической системе воспитания сформировать нового человека несостоявшегося светлого коммунистического будущего. Авторы, чье детство и отрочество прошло «в присутствии Стругацких», а нынешняя сфера деятельности так или иначе связана с фантастикой и/или педагогической и просветительской деятельностью, отвечают на вопросы «Нового мира».
1. Были ли Стругацкие художниками, исследующими натурфилософскую проблематику, или социальными мыслителями, которые в силу специфических обстоятельств вынуждены работать с художественной литературой?
2. Какие влияния русской литературы можно найти в творчестве Стругацких?
3. Какие влияния мировой классики и современной им литературы зарубежной?
4. Стругацких вполне можно назвать социальными педагогами, которые воспитали несколько поколений молодежи. В чем состояло это воспитание и влияние, оборвался ли этот процесс, и если да, то когда?
5. Определенная часть произведений Стругацких проходила по разряду «для детей и юношества». Изменилась ли с тех пор литература для этого сегмента?
6. Что для вас в наследии Стругацких сегодня кажется безусловно устаревшим, что живым и актуальным, а что — живым, но для вас совершенно неприемлемым?
Сергей Шикарев — критик, литературный обозреватель, координатор премии «Новые горизонты».
1. Братья Стругацкие для меня были и остаются в первую очередь писателями, авторами научно-фантастических произведений. Собственно одно из ключевых отличий фантастики от «обычной» литературы как раз и заключается в том, что она, фантастика, описывает не только судьбы обыкновенных и даже необыкновенных людей, но и общества, отличные от нашего — в большей или меньшей степени.
Иначе говоря, работа писателя-фантаста требует от него, помимо прочего, быть немного и социальным мыслителем. По мере выполнения этой непростой работы Стругацкие все дальше отходили от утопического мира, отображенного в повести «Полдень, XXII век», и проводили мысленные эксперименты в прозе — в поисках ответа на вопрос «почему этот мир невозможен».
2. У исследователей творчества Стругацких есть наготове хрестоматийный пример. Первая фраза «Понедельника» (который начинается в субботу): «Я приближался к месту моего назначения» — взята из «Капитанской дочки» Пушкина. И если обратиться к специальным комментариям и исследованиям, следов влияния — столь же непосредственных и более тонких — найдется в избытке. Можно и просто прочесть опубликованную переписку братьев, в которой Аркадий Стругацкий уважительно отзывается о творчестве многих современников, коллег по литературному цеху. Например, о романе «Русский лес» Леонида Леонова.
Более важным мне представляется не столько это влияние (говоря начистоту, оно неизбежно: каждый писатель растет в культурной среде, которая его формирует), сколько то, что Стругацкие надолго привили отечественной фантастике литературоцентричность. Определили, что не только новизна научных и технических идей и системность в проработке мира будущего, но и собственно литературные качества произведения являются теми критериями, по которым и надлежит оценивать научную фантастику.
Если в двадцатых годах прошлого века к только зарождающейся тогда советской фантастике обращались писатели незаурядных да и просто больших литературных талантов: Эренбург, Шагинян, Владимир Маяковский, Андрей Платонов, Алексей Толстой — то со временем художественная составляющая стала казаться необязательным, даже отягощающим элементом научно-фантастического текста.
Заслуга Стругацких в том, что они и своими произведениями, и декларируемой позицией показали, что фантастика является частью литературы.
3. Довольно распространено мнение, что советская фантастика была своего рода литературной автаркией, никаким влияниям извне не подверженной. Разумеется, это не так и отечественные авторы были знакомы с творчеством коллег лучше, чем это обычно представляют. Доказательства известны: многочисленные внутренние, для издательств, рецензии Аркадия Стругацкого на новинки и актуальные романы зарубежной фантастики и переводы братьями Стругацкими фантастических произведений («Саргассы в космосе», «Экспедиция „Тяготение”», «День триффидов»).
Стоит отметить, что и Иван Ефремов — еще одна фигура первой величины в советской фантастике — также прекрасно разбирался в современной ему англо-американской фантастике. Мне доводилось видеть на его книжных полках, например, покеты с романами Филипа Дика.
Разумеется, совсем не случаен тот факт, что ведущие отечественные фантасты следили за заметными новинками и хорошо представляли себе основную проблематику англо-американской фантастики.
Все-таки необходимым условием для развития — в данном случае фантастического жанра — является не замкнутость, а способность и готовность воспринимать происходящее вовне.
В этом свете стоит, наверное, сказать несколько слов и об обратном влиянии. С понятной оговоркой, что значение советской фантастики несопоставимо с влиянием на фантастический ландшафт англоязычных авторов и произведений.
И все же… В начале шестидесятых годов прошлого века в Соединенных Штатах вышли в свет, одна за другой, две антологии советской фантастики. Предисловие к обеим книгам написал смоленский уроженец Айзек Азимов, а вслед за этими публикациями последовала и большая дискуссия советских и американских критиков и писателей, которая развернулась на страницах журналов «Коммунист» и The Magazine of Fantasy & Science Fiction (сочетание само по себе удивительное). Впрочем, эта история и все последовавшие за ней события — предмет и повод для отдельного разговора.
Важно, что в обоих сборниках присутствовали произведения братьев Стругацких (подобного дубля другие авторы не удостоились), а финал рассказа «Шесть спичек» был назван Азимовым самым американским из всей подборки.
Еще одним любопытным свидетельством влияния американской фантастики на фантастику советскую и одновременно их типологического сходства стали две попытки периодизации. Первая из них касалась американской фантастики и была предложена Айзеком Азимовым (между прочим, именно в предисловии к сборнику Soviet Science Fiction). Вторая предпринята Борисом Стругацким в статье «Четвертое поколение» (1991) и описывает фантастику отечественную.
С поправкой на различие американских и советских реалий и, как сейчас принято выражаться, «сдвижку вправо», то есть отставание отечественной фантастики — обе периодизации вполне схожи.
4. Не возьмусь судить, в какой степени Стругацкие как писатели были педагогами и воспитателями. Как известно, в поздних интервью Борис Стругацкий весьма скептически отзывался о возможности книг влиять на мир, изменять ход истории и судьбы людей.
Другое дело — Теория Воспитания, она же Великая Теория Воспитания, которая, процитирую Бориса Натановича, «способна кардинально изменить человеческую историю, прервать цепь времен и роковую последовательность повторений „отцов в детях”».
Впрочем, в подробности этой Теории ни в художественных произведениях, ни в публицистических статьях братья Стругацкие предусмотрительно не вдавались.
Замечу, что тема нового человека — одна из магистральных в советской фантастике. Можно вспомнить и «Туманность Андромеды» Ефремова, и «Собачье сердце» Булгакова. Конечно, воспитание — самый гуманный (добрый!) подход к созданию нового человека.
Этические максимы («Из всех возможных решений выбирай самое доброе») и коллизии («Сердце мое полно жалости… Я не могу этого сделать») в произведениях Стругацких нашли отклик у читателей. Для многих они действительно стали нравственным ориентиром, а цитаты из книг стали своего рода маркером для системы распознавания «свой — чужой».
Конечно, с тех пор и времена изменились, и нравы. Да и читательская аудитория сократилась изрядно. И все же, на мой взгляд, главный фактор, который если не прекратил, то значительно ослабил «воспитательный эффект» книг братьев Стругацких и других авторов, в другом.
Просто из сознания читателя ушло представление о книге как об источнике высшей мудрости, да и фигура писателя утратила присущий ей прежде ореол нравственного авторитета или, в крайнем случае, человека, много повидавшего и о многом знающего.
Однако я заглянул в архив онлайн-интервью Бориса Стругацкого и зачитался.
Люди обсуждают и даже проектируют, какой должна быть та сама Теория Воспитания, каким должно быть будущее и каким оно быть не должно, задаются вопросами о капитализме и о коммунизме, о том, куда идет человечество, о свободе и об энтропии…
Прекрасное наследие уходящей эпохи.
6. Пусть живет живое. А потомки разберутся и ответят на этот вопрос с большим на то основанием.
Отсюда: www.nm1925.ru/Archive/Journal6_2020_8/Content/P... . Спасибо всем за помощь в выдирании текста!